Текст книги "Приходи в полночь"
Автор книги: Сюзанна Форстер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Кресло Ли скрипнуло, словно она собиралась встать. И снова комната наполнилась синим светом, а локти Ли резко уперлись в жесткие, обтянутые кожей подлокотники кресла. Она напомнила себе, что его ответ вполне типичен и совсем неудивителен. Тест был составлен так, чтобы расшевелить тестируемых, предлагая им сначала самые очевидные и легко объяснимые картины. Грубые ответы были обычны, особенно среди респондентов-мужчин. Значение имела реакция на репродукции со скрытым смыслом, показываемые обычно позднее.
Если бы любой другой тестируемый заявил то, что сейчас сказал Монтера, это ее вовсе не обеспокоило бы.
– Если бы вы набрели на этих трех женщин в таком состоянии, что случилось бы дальше? – спросила она. – Опишите, пожалуйста.
Он хрипло рассмеялся:
– Если бы я продавал вибраторы, то устроил бы аукцион и разбогател.
Такие же неуместные ответы он дал и к следующим нескольким картинам, среди которых было изображение сидящей женщины и огромного, обожающего ее волкодава, стоявшего рядом с ней и положившего голову ей на колени. Его морда, несомненно, самая длинная в мире, была интимно зарыта в складках ее юбки.
– Интересно, кого она назвала бы вторым и третьим? – пробормотал Ник, имея в виду свой тест с животными.
И только когда Ли показала ему репродукцию с картины Германка Мэста «Судьба красавицы», он посерьезнел. Художник изобразил красивую молодую женщину, обнаженную. Она безжизненно лежала на белых простынях, а на одеяле, прикрывавшем ее ноги, распростерся молодой человек.
– Что здесь произошло? – спросила она у Монтеры, передавая ему репродукцию. – Можете мне рассказать?
Монтера сделал движение, чтобы взять картинку, но помедлил, увидев, что на ней. Щеки у него ввалились, резко обозначив контуры скул, пока он рассматривал трагическую сцену.
– Что-то не так? – спросила Ли.
Глаза его сузились до щелочек, но что-то жаркое и страшное промелькнуло в их глубине, когда он поднял взгляд на Ли.
– Почему вы мне ее показываете?
Ли постаралась не выронить картинку. «Держи ровно!» – приказала она себе, но руки у нее дрожали. Она снова увидела тот мрак, что жил внутри его, темную страсть, настолько пропитанную болью, что становилось страшно.
– Это – часть теста, – ответила Ли, стараясь, чтобы не дрожал голос. – Пожалуйста, постарайтесь дать ответ. Что, по вашему мнению, произошло между этими двумя людьми?
Он поднял голову, словно не мог вынести вида картины, но в то же время не мог отвести от нее глаз.
– Мужчина в отчаянии, – ответил он.
– Почему?
– Он считает, что убил ее.
– И он действительно… убил ее?
Когда он наконец ответил, его медленный кивок заставил сердце Ли подпрыгнуть с такой болезненной силой, что она почти потеряла способность соображать. Она не представляла, что означает это простое обдуманное движение. Соглашается ли он с этим выбором? Или сам признается в чем-то?
– Я не понимаю, – сказала она. – Если он в отчаянии, тогда он не мог желать ее смерти.
– Он и не желал.
– И как же это случилось?
– По глупости.
– По глупости? Тогда это был несчастный случай? – Ли хотела, чтобы Ник согласился. Она ждала от него подтверждения этому.
– Нет. Он потерял голову. Поддался.
– Чему?
– Гневу, жадности… своему нездоровому эго. Картинка весила, кажется, тысячу фунтов. Ли положила ее на колени и минуту молчала. Нервы у нее были на пределе, но теперь продолжать надо было осторожно. У нее возникло ощущение, словно она наткнулась на какое-то тайное знание, таившее в себе огромную силу, но она не знает, как с этим знанием обращаться, или не знает, таит оно в себе добро или зло.
– Этот мужчина на картине… – начала Ли. – Расскажите мне о нем. Вам кажется, он испытывает огромное раскаяние?
– Я бы назвал его огромным, да. И еще я бы назвал его невыносимым.
– Что он теперь сделает? Что с ним будет?
– Не знаю. Наверное, умрет из-за своих грехов. По-своему, но умрет.
Картины на этом не кончились. Ли как раз подходила к подборке, призванной вызвать бессознательные ответы, но не могла продолжать. Внутри ее происходила борьба. Монтера с самой первой беседы был проинформирован, что сеансы тестирования будут записываться на пленку, и если защита не найдет способа запретить представление этих записей в качестве улик, они могут быть даже использованы против него. По-настоящему толковый обвинитель сумеет подать это как признание вины, и на присяжных они, без сомнения, произведут впечатление, так же как и на нее. Она ощутила желание остановить Ника, не позволить ему больше ничего сказать. Она может уничтожить запись…
Резкий стук привел ее в чувство. Она барабанила своими очками по столешнице, как будто могла каким-то образом найти решение вставшей перед ней дилеммы. Уничтожение записи неэтично и непрофессионально, и хотя ей становилось дурно при мысли о том, что она передаст эту запись в контору окружного прокурора, есть вещи, с которыми приходится считаться. Если запись будет содержать что-то, что можно использовать для доказательства вины, Ли внесет неоценимый вклад в работу обвинения. Более того, ее тест будет оценен так, как ей и не снилось. Все годы борьбы и самоотречения – тяжелой и нудной работы, по мнению ее матери, – окажутся ненапрасными.
Похоже было, что она стояла на перепутье – либо погубить свою карьеру, либо дать ей новый толчок.
Когда она подняла глаза, то увидела, что Монтера отвернулся и смотрит в окно. Ли стало интересно, что предстает перед его внутренним взором, когда сознание вот так отвлечено.
– Может, нам стоит прерваться? – предложила она.
– Нет, – спокойно отозвался он, – думаю, нам следует продолжить. Я хочу посмотреть следующую картину.
Ли поставила коробку с материалами между ними. Картина, о которой он говорил, изображала весенний сад, заросший цветами, женщина викторианской эпохи раздевалась перед зеркальным прудом. Она явно собиралась искупаться, никем не замеченная, а рядом находился свирепого вида черный доберман, который стерег ее одежду, а возможно, и добродетель.
– Почему эта?
– Потому что женщина похожа на вас.
Густые золотистые волосы женщины были заколоты гребнями, а молочно-белая кожа и стройное, с полными грудями тело просвечивали сквозь тонкую кружевную рубашку на ней. Но более всего поражало выражение ее лица, пока она раздевалась, – осторожная сдержанность, выдававшая греховное наслаждение. Ей, совершенно очевидно, даже хотелось поежиться от восхитительного возбуждения, от имевшейся у нее тайны, и эта мысль вызвала у Ли такое же желание поежиться.
– Мне так не кажется… – твердо сказала она.
– Правда? – Ник наклонился и, взяв картинку, стал рассматривать ее с многозначительной улыбкой. – Ну, тогда, возможно, я почувствовал себя охраняющим ее зверем.
– Что вы хотите этим сказать?
– Посмотрите на него… он возбужден.
Монтера передал ей репродукцию, и хотя Ли совсем не хотелось ее брать, выбора у нее не было. Блестящий черный доберман весь напрягся, каждый мускул застыл, обещая физическое действие. Он походил на сжатую пружину. От него веяло мужской чувственностью, пока он наблюдал за своей хозяйкой и ждал ее приказаний. И его мужской пол не вызывал никаких сомнений.
– Он действительно выглядит свирепо, – согласилась Аи, – но не в том смысле, в каком считаете вы.
– Это в каком же таком смысле? Вы хотите сказать, что он не возбужден, потому что его не стимулируют… физически?
Ли вспыхнула:
– Да, именно это я имею в виду.
– Интересно, если бы все было по-другому, если бы он был мужчиной, скажем, шофером дамы… мускулистым молодым парнем, которого заставили стоять на страже и смотреть, как она раздевается? – Монтера задумчиво потер нижнюю губу. – Ваше мнение клинициста, доктор? Будет ли считаться, что в этой ситуации молодой человек получит физическую стимуляцию?
Аи почувствовала себя неловко. Все в ней дрожало. Напряжение, нараставшее внутри ее, было непомерно велико. Следовало прекратить эту линию вопросов. Как женщина она чувствовала себя скомпрометированной и запугиваемой. И в то же время клинический опыт побуждал ее действовать дальше, раскрутить Монтеру и узнать, к чему он клонит.
– Возможно, но не все мужчины воспользовались бы подобной ситуацией, – сказала она. – Некоторые нашли бы это морально…
– Но любой мужчина захотел бы, – оборвал ее Монтера. – Особенно если женщина похожа на нее… на вас.
Ли поднялась и отошла к окну, не желая, чтобы он заметил, какое воздействие на нее оказывает. Она повернулась к нему:
– Мне действительно не хотелось бы, чтобы вы…
– Не хотелось бы, чтобы я не делал чего, доктор? Говорил подобные вещи? Но разве я здесь не для этого?
– Вы здесь не для того, чтобы говорить обо мне.
– А почему нет? Почему я не могу говорить о вас, если эта женщина напомнила мне вас? – Голос его сделался тихим и хриплым. – Вы никогда не задумывались, на что это похоже, когда мужчина хочет вас до такой степени, доктор? Что у него встает только потому, что он на вас смотрит?
Ли обхватила свои запястья и отвернулась, глядя на город за окном. Она не ответила. Пусть ответом ему станет молчание. А она получит немного времени, чтобы разрядить напряжение и подумать, как ей закончить встречу.
Но мгновение спустя она услышала, как скрипнул стул, а затем резкий щелчок сказал ей, что случилось, – Ник Монтера выключил магнитофон.
Глава 14
Ли не слышала, как Ник Монтера подошел к ней сзади, но увидела его отражение в оконном стекле, и это отражение зачаровало ее. По мере того как проявлялись черты его лица, как они обретали плоть, как он становился похожим на чародея, в чем его всегда и обвиняли. Более того, он был похож на мужчину, которого Аи представляла себе в мечтах, – демоническая страсть и темный огонь.
– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал он.
– Я бы попросила вас уйти. Беседа окончена.
– Ты когда-нибудь представляла себе…
– Не надо, – прошептала она. – … что это такое…
– Нет!
– … когда мужчина хочет тебя так сильно?
– Пожалуйста, замолчите! Но он не замолчал.
– Я хочу тебя так сильно! – проговорил он.
Ли издала какой-то непонятный звук, пораженная этим заявлением.
– Нет, – тихо возразила она. И наконец, разъяренная, повернулась к нему. – Я врач!
Он протянул ей тетрадь.
– Что вы делаете? – спросила она, поняв, что он, должно быть, взял ее со стола.
– Откройте, – попросил он, – на последней странице. Она мгновение смотрела на тетрадь, затем вырвала ее из рук Монтеры и начала лихорадочно листать. Страницы шелестели под ее пальцами, некоторые из них наполовину отрывались от спирального кольца. Ли была опасно близка к потере контроля над собой, и если потеряет, понимала она, то вряд ли обретет его снова. Слова застряли у нее в горле, пальцы начали дрожать, их свела судорога, когда она вынуждена была признать, что сегодня между ней и Ником Монтерой должно что-то произойти. Что-то, что навсегда изменит ее жизнь.
– Последняя страница, – повторил он.
Добравшись до последней страницы, она чуть слышно ругнулась, увидев, что он нарисовал там карандашом. Женщина, прижатая к стене, голова повернута в сторону, словно женщина напугана или возбуждена. Мужчина рядом с ней – скорее тень, чем фигура во плоти, – обхватил ее горло ладонью в эротической ласке, которая заставила Ли ощутить то же, что и эта женщина. И ей захотелось отвернуться.
Ли смотрела на рисунок Ника Монтеры, впитывая его темное, дикое настроение. Кто эта женщина – сомнений быть не могло. Так же как и в отношении мужчины.
– Когда вы это нарисовали? – спросила она.
– Вы оставили тетрадь у меня в студии. – Он дотронулся до смятого листка. – Скажите мне, доктор, кто эта женщина? – мягко потребовал он. – Скажите, что она чувствует?
– Нет… – Ли попыталась закрыть тетрадь, но он остановил ее и забрал тетрадь.
– Тогда я вам скажу, – проговорил он, кладя тетрадку на столик. – Она возбуждена, как никогда в жизни. Ощущения, охватившие ее, заставляют ее чувствовать себя безумной, наэлектризованной, бессмертной. Ей все по силам. Она может сравниться с богами. Но она не хочет бессмертия, доктор. Она хочет жизни, в трудах и заботах, обычной жизни. Она хочет жара. Животного жара. И хочет этого с ним, с мужчиной, который пригвоздил ее к стене.
– Вы не имеете права, – прошептала она.
– Я имею полное право. Ведь это я заставил ее испытать эти чувства.
Он схватил ее за руку, словно почувствовал, что она вот-вот попятится. Ли смотрела на его руку, на длинные темные пальцы, смыкающиеся на ее тонком запястье. Она никогда не видела ничего более захватывающего, чем контраст цвета их кожи. Она словно в первый раз увидела эту разницу, и это околдовало ее.
Подняв глаза, она встретилась с его взглядом, и весь мир вдруг сузился до высшей степени эмоциональной зрительной связи, возникшей между ними. Этот человек отвечал на все запретные импульсы, которые она когда-либо ощущала. Он воплощал все, что ее пугало, ту черту риска, которую она никогда не переступала. Она интуитивно поняла, что подчинение своего желания такому мужчине, как он, – это вход в царство плоти и чувств. В сладкий сексуальный ад для непосвященных.
Другую ладонь он положил ей на горло.
– Прекратите, – предостерегла она, не в силах больше смотреть ему в глаза. – Если вы этого не сделаете, я не смогу продолжать работать с вами. Мне придется отказаться от дела.
– Тогда сделайте это, – сказал он, заставляя ее снова посмотреть на него и глядя в ее глаза так настойчиво, что она почувствовала, что слабеет. – Откажитесь от этого дела. Вам же хочется этого, не так ли? Того, что происходит сейчас в вашем кабинете? Прямо сейчас в вашей жизни? – Голос его стал грубее. – Я этого хочу.
– Прошу вас, – взмолилась Ли, – уходите.
– Уйти? – Он рассмеялся, не веря своим ушам. – Посмотри на меня, Ли… доктор… как бы я вас ни называл! Посмотрите мне в лицо, а потом скажите, будто не знаете, что тут происходит. Скажите, будто не знаете, что вы… со мной делаете.
Он по-прежнему каким-то образом удерживал ее взгляд, преодолевая все ее попытки посмотреть в сторону. Его глаза почернели от неудовлетворенности и желания, от внезапного гнева. В них читалась ярость человека, который заклеймен – обречен – с самого момента своего зачатия быть не таким, как она, человеком, который никогда не получит того, что обещает восход солнца.
На глазах Ли выступили слезы, быстрые и неудержимые.
– Простите…
Она едва понимала, почему извиняется и что испытывает, но чувствовала, что именно она стала причиной его глубокой неудовлетворенности, что своим видом и самой своей безмятежной жизнью она олицетворяет все, что было для него недоступно. Не для фотографа, который, без сомнения, мог обладать любой женщиной, которую пожелает. Она напомнила Нику Монтере о его прошлом, о том, кем он был прежде – обитателем трущоб, полукровкой с улицы.
Она опустила ресницы, и по щеке покатилась слеза.
Он остановил бег соленой капли, преградив ей дорогу пальцем, и нахмурился при виде влажной дорожки, которую она оставила. Какая-то внутренняя угроза заставила его сжать зубы.
– Это из-за меня, доктор? Я сказал что-то, что тронуло ваше сердце? Больше я ничего не хочу знать. Мне достаточно и того, что я затронул ваше сердце.
Его глаза тоже блестели, и Ли поняла, что проиграла. С этим она сражаться не могла. Его беззащитность была бесконечно сильнее его злобы.
– Я могу вам помочь, – сказала она, – но только не так.
– Нет, именно так, черт побери! Только так… Ли, пожалуйста.
Он погладил ее по лицу, и она на мгновение прикрыла глаза, покоренная его нежностью. Она почувствовала, как он вздрогнул, и пронзившее Ли острое желание заставило безумно захотеть того, чего она не имела права хотеть. Его. От желания у нее перехватило дыхание. Ее затрясло.
Она бессознательно коснулась его губ пальцами, страшась того, что он мог сделать, и в то же время не в силах остановить его.
– Боже, ты до меня дотронулась, и я уже готов, – заметил он сдавленным от эмоций голосом. – Я думаю о тебе, и у меня встает.
Ли оказалась не готова к подобной откровенности. Его боль и одиночество были туманными, прекрасными, как и его фотографии. Тихо простонав, он без предупреждения подхватил ее под мышки и, приподняв, прижал к себе. И хотя разум кричал, что надо сопротивляться, она не могла. Он действовал быстро и был таким сильным. Казалось, Ник обладает силой, способной подавлять все остальное в своем мире – и в ее, – все тревоги. Этот человек контролировал Ли каким-то невообразимым, завораживающим образом, и сопротивляться было невозможно.
– Я хочу тебя, – прошептал он. – Как тот свирепый черный зверь на твоей картинке. И я хочу тебя так, как хочет он.
Он прижал ее к стене, и она невольно приникла к нему. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она выгнулась ему навстречу. Ощутив его пальцы на своей шее, Ли выдохнула его имя. Его бедра огнем обожгли ее ноги. Она никогда ничего не знала мягче его губ – и ничего тверже его тела. Но его прикосновение затмило все остальные ощущения. Думать Ли не могла, она ничего не могла делать, только наслаждаться его близостью.
С улицы внизу доносился шум транспорта – звуки автомобильных гудков и газующих двигателей. В воздухе и в его дыхании чувствовался запах кофе с макадамией. Но Ли была настолько поглощена ощущениями, которые дарило ей соприкосновение их тел, что больше ни о чем не могла думать.
Стремительный стук его сердца заставлял ее безоговорочно подчиняться. Его бицепс надавил ей на грудь, и ей захотелось убедиться, что человеческая плоть может быть такой твердой. Когда она дотронулась до него, тихий судорожный вздох удовольствия эхом отозвался в ее голове.
– Я ждал этого всю свою жизнь, – сказал он.
Он поспешными движениями вытащил ее блузку из юбки и сунул руки под одежду. От его прикосновения по ее телу побежали мурашки. Мысленно она с жадностью прослеживала их путь. Когда же он прикоснулся к ее спине и взял ее за ягодицы, она ощутила дикое желание почувствовать его внутри себя. Ей захотелось сладости, ада всего этого.
– Вы когда-нибудь занимались этим у стены, доктор? Ли вспыхнула. Вопрос прозвучал грубо, и пока она собиралась с ответом, он прижал к ее губам палец.
– Не отвечай, – хрипло пробормотал он. – Ничего не говори. Я не хочу знать. Мне невыносимо думать, что ты была с кем-то другим. Боже!
От смущения у Ли сдавило горло.
– Я не могу тебя делить. – Он стал гладить ее лицо, очерчивая большими пальцами щеки. – Я должен быть единственным.
Она недоверчиво покачала головой.
– Произнеси мое имя, Ли… назови меня Ником. Скажи это.
– Ник… – Она прикусила нижнюю губу, чтобы скрыть дрожь, нараставшую внутри ее. – Зачем ты это делаешь? Что случилось?
– Ничего не случилось. Я тебя хочу… Я всегда тебя хотел. С того момента, как увидел. Боже, ты была прекрасна, но так недоступна! Я был глупым, романтичным ребенком…
Ли уперлась руками в его руки.
– О чем ты говоришь?
– А что такое? – Его взгляд затуманился, когда он посмотрел ей в глаза. – Что я сказал?
– Ты сказал, что был ребенком. Мы познакомились всего несколько недель назад, Ник. Как ты мог быть ребенком?
Она снова надавила на его руки, но он лишь крепче обнял ее.
– Погоди, – произнес он смущенно. – Я сказал это неосознанно. Может, я на секунду потерялся во времени?
От его неловкой улыбки ей стало нестерпимо больно. И хотя она ничего не сказала, вопрос, взволновавший ее, был мучительным: «Какую другую женщину ты так хотел все эти годы? Кого, Ник? Дженифер?»
– Ли, подожди, – заговорил он, хватая ее за запястья. – Давай поговорим об этом. – Его серебряный браслет сверкнул на свету.
– Отпустите меня… – Она попыталась вырваться, но жгучая боль заставила ее прильнуть к нему. Браслет оказался зажатым между их руками, и приподнятая голова змеи впилась в ее кожу, когда она попыталась высвободиться. – Посмотрите, что вы наделали! – Рука ее взлетела, когда он отпустил ее. На внутренней стороне запястья, там, где прижался браслет, краснел похожий на рубец след.
– Ли?
Он дотронулся до нее, но она отмахнулась от его попытки помочь.
– Все в порядке, – решительно произнесла она, обхватывая себя руками и отодвигаясь от него.
Она только теперь начала осознавать, что случилось и насколько это серьезно. Его боль тронула ее, и она по-человечески, с сочувствием откликнулась на нее. Но она опасно далеко вышла за рамки своего профессионального долга. Она была опытным специалистом, и это накладывало на нее ответственность за все, что происходило между ними, пусть инициатором выступал он. В ее обязанности входила и охрана благополучия объекта, даже если это означало необходимость отбиваться от его сексуальных притязаний. Ей никогда и ни за что нельзя было позволять Нику даже подумать, что она может ответить на его недвусмысленные намеки. Она пренебрегла своим долгом, и если об этом случае сообщат в Комитет по этике, у нее могут отобрать лицензию.
– Пожалуйста, уходите, – попросила она. – Прямо сейчас, вам понятно? Я хочу, чтобы вы ушли.
– Нет, Ли, только не сейчас. На этот раз я тебя не оставлю… Ника захлестывали эмоции, но резкий шум прервал его.
– Доктор Раппапорт? – раздался по интеркому голос Нэнси. – На первой линии мистер Рид.
Ли уставилась на мигавший огонек, осознав, что она растрепанна, одежда ее в беспорядке и сама она тяжело дышит. Содрогнувшись, Ли подошла к столу.
– Нэнси, – сказала она, нажав на кнопку, – мистер Монтера уходит. Если через минуту он не появится в приемной, вызови охрану.
– Ли, у тебя все в порядке? – спросила Нэнси.
– Да, Нэнси. Просто прошу тебя сделать, как я сказала.
Палец Ли все еще давил на кнопку, когда она услышала, как открылась и захлопнулась дверь ее кабинета. Он ушел. Ей следовало бы почувствовать облегчение, но единственными ощущениями были легкость во всем теле и жуткое стеснение в груди. Ужас от допущенной профессиональной ошибки сменился болезненным осознанием потери. Боль и страсть Ника Монтеры были вызваны чувством к другой женщине, поняла она, каким-то романтическим увлечением из его прошлого. Не доктора Ли Раппапорт он хотел. Она просто напоминала Монтере женщину его мечты. Впрочем, сгодилась бы любая другая блондинка.
Чуть позже, все так же стоя у стола, Ли почувствовала, что ее боль превращается в злость. Она едва дышала, так разъярилась. Он снова проделал с ней это, и она ему позволила. Он, как голодного ребенка, заманил ее на праздник, где подают множество изысканных блюд, а затем захлопнул ловушку. Она с самого начала чувствовала глубинную угрозу, исходившую от него, но все равно раскрылась навстречу ему. Как она могла это допустить? Может, у нее полный упадок сил? Или она даже более сумасшедшая, чем Ник Монтера?
Она подавила дрожь, собрала все оставшиеся силы. Надо немедленно разрешить эту ситуацию, и есть только один способ. Мигающий огонек на телефонном аппарате напомнил ей, что Доусон все еще ждет. Если он был не рад, что его заставили ждать, то, не сомневалась Ли, еще менее приятной ему покажется тема беседы, которую она собиралась завести за ужином.
* * *
Как разговаривать с обнаженным человеком, не отводя глаз?
Ли обдумывала это затруднительное положение, сидя на краю кровати Доусона и пытаясь не смотреть, как он вытирается после душа. Она, конечно, уже видела своего жениха обнаженным. Но в последнее время из-за ее загруженности работой и его поглощенности перевыборами их отношения стали платоническими.
Она почти забыла, как выглядят интимные части его тела, и теперь ей было немного не по себе. К тому же на уме у нее было совсем другое.
– У тебя точно нет времени, Доусон? – спросила она, пока он вытирал светло-русые волосы мягким черным полотенцем. – Даже для чашечки кофе? Я надеялась, мы сможем поговорить.
– Не могу, Ли. Я же сказал тебе, что сегодня вечером я основной докладчик на конференции по сбору средств для благотворительной организации «Юнайтед у эй». Я уже и так опаздываю. – Он отбросил полотенце и взял фен.
Ли отвела взгляд. Необходимо было его внимание, а не урок анатомии. Ей нужно было поговорить о жизненно важных вещах – о беседе с Полой Купер и встревожившем ее столкновении с Монтерой. Правда, обсуждать второй вопрос ей не очень хотелось. И вдаваться в подробности она тоже не собиралась, но Доусону потребуются аргументированные доводы относительно ее решения оставить дело Монтеры.
Вздох Ли отразил всю тяжесть давившего на ее плечи груза. И пока фен гудел, как целый рой злых пчел, она осматривалась в спальне Доусона, недавно отделанной заново. Ванную комнату устроили в большом алькове, где на внушительном пьедестале черного мрамора установили ванну-джакузи и душ, отгородив их театрального вида стенками из стеклянных кирпичей.
Ли провела ладонью по шелковистому покрывалу в черно-золотую клетку. Доусон недавно всю свою квартиру отделал в стиле неомодерна. Он сам подобрал все ткани и рисунки, и Ли пришлось признать, что получилось отлично. Обстановка была выдержана в черных и кремовых тонах, акцентированных букетами красных маков и картинами в рамах теплого золотого оттенка. Для мужчины он обладал изысканным вкусом, более изощренным и авангардным, чем ее собственный. Ли отдавала предпочтение не требующим большого ухода домашним расте-ниям и террариумам, которые можно было приобрести на дешевых распродажах и в которых обитали дремлющие черепашки.
– Как идет оценка Монтеры? – спросил Доусон, выключив фен и взяв зубную щетку.
– Я тестировала его сегодня, – ответила Ли.
– Отлично! Молю Бога, чтобы он оказался буйнопомешанным. Нам понадобится куча пороха для этого процесса. У прессы выдастся славный денек, если мы проиграем еще одно большое дело, особенно накануне выборов. Меня все еще пинают за дело Менендеса.
– Я как раз собиралась поговорить с тобой о Монтере.
– Подожди, Ли! – Доусон ткнул зубной щеткой в сторону телевизора, который беззвучно мерцал с выключенным звуком. – Это биржевые сводки. Проверь для меня «Эквинокс», пока я чищу зубы. Спасибо, малышка.
– «Эквинокс»? – Цифры и символы ползли по черной полоске в нижней части экрана. Ли прищурилась. – Что нужно проверить?
– Стоимость на момент закрытия биржи.
– А «Эквинокс» могли сократить до «ЭКНС», Доусон? Похоже, что… м-м-м… двенадцать и пять восьмых. Похоже?
Доусон отскочил от раковины, рот его был полон пенящейся зеленой зубной пасты.
– Двенадцать и пять восьмых? – пробулькал он. – Значит, я только что потерял кучу денег!
– Может, я не так прочитала? – Ли почувствовала себя виноватой.
– Продолжай смотреть, – брызгая пеной, приказал он. – Сводку покажут снова.
Она бросила грустный взгляд в сторону телевизора, рассеянно отметив предмет, похожий на объектив фотокамеры, который торчал из открытого ящика в столе для аппаратуры. Слегка заинтересовавшись, Ли, может, и пошла бы посмотреть, что это такое, если бы ее мысли не были полностью заняты делом Монтеры.
– Доусон, это важно, – сказала она, решив так или иначе привлечь его внимание. Раз Ник Монтера, похоже, его не интересовал, может, заинтересует кое-что другое. – Ко мне снова приходила та женщина… Пола Купер, модель.
Доусон набрал в рот воды, прополоскал и выплюнул.
– Я принял меры, – сказал он, взяв полотенце, чтобы стереть оставшиеся зеленые пятнышки. – Я поручил заняться Джеком Таггартом, и один парень его проверяет. На ночь убийства у него неопровержимое алиби. Он был на дежурстве.
Ли на секунду охватило отчаяние. Видимо, ей очень хотелось, чтобы виновным оказался Джек Тагтарт. Конечно, хотелось. Тогда все было бы гораздо проще, сказала она себе. Она могла бы оставить это дело и выбросить его из головы.
Теперь Доусон наспех водил электробритвой по подбородку, косясь одним глазом на экран. Ее удивило, что он нисколько не стесняется своего тела. Они встретились на каком-то мероприятии Художественного совета и начали встречаться три года назад, но он ни разу не демонстрировал так открыто свою наготу. Может, просто его мысли заняты другим?
– Ты накинул бы что-нибудь, – предложила она.
– А ты лучше бы сняла что-нибудь. – Он подмигнул ей. – Ты же знаешь мой девиз. Всегда есть место для желе.
Доусон как-то в шутку сравнил звук, который получается, когда накладываешь желе, со звуками во время занятий сексом, и с тех пор любое упоминание о вязком продукте означало, что он в настроении. Не слишком-то романтично. Кроме того, Ли была уверена, что сейчас он сказал это в шутку, но чтобы обезопасить себя полностью, она поднесла указательный палец к носу и тихонько чихнула.
– Опять? – с шутливым ужасом спросил он, отводя глаза от телеэкрана. – Может, тебе провериться на аллергию, Ли?
– А вдруг у меня аллергия на тебя? – пробормотала она, зная, что он не слушает. Он уже снова занялся бритвой. – Доусон, я пришла сюда не для того, чтобы разговаривать о Джеке Таггарте. – Она встала с кровати и значительно повысила голос. – Пола Купер сказала мне нечто такое, что очень меня обеспокоило.
– Да? И что же это?
Покончив с бритвой, Доусон повернулся к переносной стоячей вешалке, где он разложил одежду. Надел трусы и майку и сел на пуфик, чтобы натянуть белые носки.
– Куда провалился этот «Эквинокс»? – бормотал он, всматриваясь в экран.
Ли на мгновение отвлеклась на предмет, который она видела в открытом ящике его стола. Встав, она получила лучший обзор. Это был не фотоаппарат, поняла она. Видеокамера. Она что-то не припоминала, чтобы Доусон когда-нибудь снимал на видеокамеру.
– Доусон, а когда ты купил…
– Ш-ш-ш, Ли, минутку!
Ли глубоко вздохнула, приготовясь отстаивать свою жизнь, и шагнула, перекрыв ему связь с Уолл-стрит.
– Ли! Что ты делаешь? – Он вытянул шею в одну сторону, потом в другую, пытаясь заглянуть за ее спину. – Я вот-вот стану нищим, дай мне хотя бы увидеть, как это случится.
Ли не отступила.
– Пола Купер сказала, что одно время у тебя были отношения с Дженифер Тейрин. Это правда?
Доусон натянул один носок, потом другой, явно рассерженный. И только встав, чтобы надеть рубашку, и уже сунув одну руку в рукав, он вдруг замер, круто повернулся и уставился на Ли.
– Что сказала Пола Купер?
«Поздравляю, Ли! Наконец-то ты привлекла его внимание». Она повторила слова модели, внимательно следя за реакцией Доусона. Он явно хотел уклониться от ответа. И даже если бы она не догадалась об этом по его жестам и еле уловимой растерянности, то интуиция подсказала бы ей, что между жертвой убийства и Доусоном была связь, выходившая за рамки этого дела.
– Я знал ее, – объяснил он, натягивая строгую рубашку, – но только с профессиональной стороны. – Он с особой тщательностью расправил на себе рубашку, прежде чем начать ее застегивать. – Я работал в офисе окружного прокурора, когда она давала показания против Монтеры. Я несколько раз с ней беседовал.
