Текст книги "Улика"

Автор книги: Сью Графтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 4

Я упаковала свои вещи и папки с текущими делами. «Калифорния Фиделити» решила приостановить наши отношения до тех пор, пока дело о «Вуд и Варен» не «прояснится», что бы это ни значило. До обеда я должна была освободить помещение. Я связалась с телефонной компанией и попросила переадресовывать звонки на мой домашний номер, пока они не получат от меня дальнейшей информации. Я выдернула из розетки штепсель автоответчика и поставила его сверху на последний ящик картотеки, который я отволокла по лестнице вниз к машине. Меня попросили перед отъездом сдать ключи от офиса, но я проигнорировала это требование. Я не собиралась предоставлять кому бы то ни было доступ к плодам пятилетней работы. Я предполагала, что Мак не будет особенно настаивать, и уж навряд ли кто-нибудь возьмет на себя труд сменить замки. К черту их всех.

В любом случае, я умею открывать почти все замки.

Все это время я не переставала анализировать события и их последовательность. Дело «Вуд и Варен» лежало у меня на столе весь уик-энд, так что подменить заключение начальника пожарного департамента не составляло никакого труда. Все утро я работала со своими записями, не открывая папку, а значит, я не знала, была ли там инвентарная опись или уже нет. Возможно, я не заметила бы ее отсутствия, даже если бы и заглянула туда. На двери офиса и на двери балкона не было никаких следов взлома, но моя сумочка, а с нею и ключи в пятницу пролежали в офисе Ланса Вуда целых три часа. Кто угодно мог залезть в нее, взять ключи и изготовить дубликат. Моя чековая книжка была там же, и не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как кто-то взял из нее бланк, заполнил его, положил в конверт вместе с пятью тысячами и опустил в щель автоматического приемника в моем банке.

Когда я выехала по направлению к «Вуд и Варен», мозги у меня выключились с легким щелчком под мощным воздействием адреналина. В тот момент, когда я поняла, что происходит, мой гнев улетучился и его сменил легкий холодок любопытства. Я почувствовала, как мои эмоции отключились и мой ум очистился от посторонних шумов, словно радио, которое наконец настроили на верную частоту. Кто-то очень сильно постарался, чтобы дискредитировать меня. Мошенничество со страховкой, это, черт возьми, очень серьезно и наказуемо двумя, тремя или четырьмя годами заключения в тюрьме штата. Нет, ребята, я не должна была допустить, чтобы это со мной произошло.

Хедер в изумлении уставилась на меня, когда я, практически не замедлив шага, пересекла ее комнату.

– Он у себя?

Она заглянула в свои записи со смущенным видом.

– У вас назначена встреча сегодня утром?

– Теперь уже да,– сказала я. Я постучала и вошла. У Ланса был Джон Залькович, инженер-химик, которому меня представили в прошлый раз. Они склонились над каким-то предметом, напоминающим гигантскую прищепку для подгузника, разглядывая его через увеличительное стекло.

– Нам нужно поговорить,– сказала я.

Ланс взглянул мне в лицо и затем сделал Зальковичу знак, видимо означающий, что они продолжат как-нибудь в другой раз.

Я подождала, пока дверь за ним закроется, и затем облокотилась на стол Ланса.

– Кто-то пытается засунуть кого-то в нашу, общую тыльную часть,– сказала я. Я рассказала ему всю ситуацию в деталях, не опуская ни одной подробности, не оставляя ему ни малейшего повода для возражения. Он все понял. Румянец сошел с его лица.

Он тяжело опустился на свой вращающийся стул.

– Господи,– сказал он,– я не могу в это поверить.– Я видела, что он просчитывает возможные версии, как это только что делала я сама.

Я пододвинула себе стул и села на него.

– Что за срочная необходимость заставила вас умчаться отсюда так быстро в пятницу вечером? – спросила я.– Это ведь имеет отношение к нашему делу, не так ли?

– Как это?

– Потому что, если бы мы с вами побеседовали, как я и собиралась, возможно, вы упомянули бы поджог, и таким образом я поняла бы, что заключение пожарного департамента – подложное.

– Позвонила моя домработница. Я нахожусь сейчас в процессе пренеприятнейшего развода, и Гретхен как раз появилась в доме с двумя дюжими молодцами и грузовичком. К тому времени, как я добрался туда, они освободили гостиную и принялись за кабинет.

– Достаточно ли у нее средств, чтобы заварить такую кашу?

– А для чего ей это нужно? В ее интересах, чтобы я был жив-здоров и зарабатывал как можно больше денег. Сейчас она получает шесть тысяч в месяц временного содержания. Меньше всего ей хотелось бы, чтобы я сел в тюрьму за мошенничество со страховкой. Кроме того, с марта этого года она была в Талсе.

– Или же она просто это утверждает,– сказала я.

– Если бы вы были знакомы с ней, вы не смогли бы выдвинуть против нее обвинение серьезнее, чем облизывание кончика карандаша каждый раз перед тем, как написать свое имя на бумаге.

– В любом случае, кому-то понадобилось вас скомпрометировать,– сказала я.

– А почему вы думаете, что их целью был я? Может, они охотились за вами?

– Никто не мог знать наверняка, что именно мне поручат вести это дело. Дела о пожарах раздаются практически наобум, тем, кто свободен в настоящий момент. Если бы им нужна была я, они бы действовали по-другому. Ведь не стали бы эти люди поджигать ваш склад, имея лишь слабую надежду, что этот случай поручат мне.

– Да, я думаю, вы правы,– сказал он.

– Тогда давайте подумаем. Что еще происходит в вашей жизни, помимо развода?

Он взял со стола карандаш и принялся вертеть его в руках, наподобие тамбурмажора. Затем он бросил на меня загадочный взгляд.

– У меня есть сестра, и она три месяца назад приехала из Парижа, ходят слухи, что она хочет управлять заводом.

– Эбони?

Он сделал удивленное лицо.

– Вы ее знаете?

– Не очень хорошо, но знаю, кто она.

– Она не одобряет мои методы ведения дел.

– Этого достаточно, чтобы организовать всю эту штуку?

Некоторое время он сидел, задумчиво глядя на меня, и затем потянулся к телефону.

– Я, пожалуй, позвоню своему поверенному.

– Я тоже,– сказала я.

Я вышла из «Вуд и Варен» и направилась в центр города.

Насколько мне известно, ведомство прокурора федерального судебного округа еще не было уведомлено и дела на меня тоже еще пока не завели. Для того чтобы получить ордер на арест, нужно заявление, подкрепленное фактами, в первую очередь подтверждающими, что было совершено преступление, и второе, что источник информации внушает доверие. Пока что все, что было у Мака,– это анонимный телефонный звонок и косвенные улики. Ему придется предпринять какие-то действия, чтобы раздобыть доказательства моей вины. Если обвинение будет подтверждаться, тогда «Калифорния Фиделити» получит право на юридическую защиту. Я предполагала, что они изучат все мои дела, случай за случаем, чтобы удостовериться, не было ли где-нибудь еще подозрительных эпизодов. Они также могут нанять частного детектива, чтобы тот занялся «Вуд и Варен», Лансон и, возможно, мной – вот свежая мысль. Интересно, как будет выглядеть моя жизнь под микроскопом тщательного профессионального анализа. Конечно же, всплывут эти пять тысяч. Я не совсем понимала, что лучше с ними сделать. Наличие этой суммы у меня на счету было само по себе достаточно компрометирующим, но, если бы я попыталась снять деньги, это выглядело бы много хуже.

Остаток дня я помню фрагментарно. Я разговаривала с Лонни Кингманом, криминалистом, с которым я как-то работала вместе. Ему едва за сорок, он похож на боксера: по крайней мере, его лицо, с нависшими бровями и сломанным носом. У него спутанные волосы, и его костюмы всегда слишком тесно обтягивают лопатки. Ростом он пять футов четыре дюйма и весит фунтов двести. Он поднимает тяжести в том же спортивном зале, что и я, и я видела, как он выполняет приседания со штангой на каждом конце которой, как ведра с коромысла, свисали диски по триста фунтов с каждой стороны. Он с отличием закончил юридический факультет в Стэнфорде, и он носит шелковые рубашки со своими инициалами, вышитыми на манжетах.

Юристы – это люди, которые безобиднейшим голосом сообщают вам вещи, от которых вам хочется вопить от ужаса и рвать на себе одежду. Они, точь-в-точь как доктора, видимо, считают себя обязанными познакомить вас в полной мере с теми ужасами, с которыми вам, может быть, придется столкнуться на том пути, которым движется ваша жизнь. Когда я рассказала ему, что происходит, он предложил мне два дополнения к обвинению в мошенничестве со страховкой: меня обвинят в сообщничестве с Лансом Вудом и будут судить как пособника при поджоге. Причем это дополнение он выдал мне, не вникая особенно в подробности дела.

Я почувствовала, что бледнею.

– Я не хочу выслушивать от тебя эти глупости,– сказала я.

Он пожал плечами.

– Это то, что пришло бы мне в голову, работай я у прокурора федерального округа,– произнес он небрежно.– Пожалуй, я могу добавить еще несколько пунктов, если ты посвятишь меня во все детали.

– Детали, черт тебя побери. Я никогда в жизни не встречалась раньше с Лансом Вудом.

– Разумеется, но можешь ли ты это доказать?

– Конечно, нет! Каким, интересно, образом?

Лонни вздохнул, видимо он уже представил меня в бесформенной арестантской одежде.

– К чертовой матери, Лонни, как происходит, что закон всегда на стороне твоего противника? Клянусь Богом, везде, куда ни бросишь взгляд, выигрывает тот, кто по-настоящему виновен. Что же мне теперь делать?

Он улыбнулся.

– Не так уж все и плохо на самом деле,– сказал он.– Мой тебе совет, держись подальше от Ланса Вуда.

– Каким образом? Я не могу сидеть сложа руки и ждать, что случится дальше. Я хочу узнать, кто все это подстроил.

– Я не говорил, что тебе не следует попытаться разобраться в этом. Ты же сыщик. Вот и расследуй это дельце. Но на твоем месте я бы был поосторожнее. Мошенничество со страховкой – это неприятная штука. Ты же не хочешь, чтобы тебя посадили за решетку с каким-нибудь еще более серьезным обвинением.

Я побоялась спросить у него, что он имеет в виду.

Я отправилась домой и разгрузила целый ящик с папками. Несколько минут у меня заняло расшифровать то, что было записано автоответчиком. Я позвонила Джону Роббу из розыска полицейского департамента Санта-Терезы. Находясь в расстроенных чувствах, я обычно редко звоню мужчинам. Я была воспитана в убеждении, что в наши дни женщина сама должна о себе позаботиться, чем я и занялась бы с удовольствием, если бы только знала, с чего начать.

Мы с Джоном познакомились полгода назад, когда я занималась одним делом. Наши дороги пересеклись не однажды, и последнее время это случалось у меня з постели. Ему тридцать девять, он грубоват, моралист, очень смешной, его легко сбить с толку! Короче, измученный жизнью мужчина с голубыми глазами, черноволосый. У него есть жена, которую зовут Камилла и которая обожает выгуливать чинным шагом их двух маленьких девочек, чьи имена я опускаю. Я пыталась игнорировать флюиды, возникшие между нами, так долго, как это было возможно, считая себя слишком умной, чтобы быть втянутой в интрижку с женатым человеком. Затем одним дождливым вечером я наткнулась на него по дороге домой после удручающей беседы с одним довольно враждебно настроенным субъектом. Мы с Джоном направились в бар, недалеко от пляжа, и выпили там. Затем мы танцевали под песенки старика Джонни Матиса, болтали, снова танцевали и заказывали спиртное. Где-то в районе «Двенадцатого из тех, что никогда не придут» от моей суровости не осталось и следа и я пригласила его к себе домой. Мне всегда было трудно сопротивляться словам этой проникновенной песенки.

В данный момент мы находились в той стадии отношений, когда люди экспериментируют друг с другом, неохотно берут на себя инициативу, легко обижаются, хотят больше знать о своем партнере и чтобы он стремился больше узнать о вас, пока есть возможность скрыть реальные недостатки характера. Вам нравится рисковать и, как следствие, некоторые волнения также доставляют удовольствие. Я часто улыбаюсь, когда думаю о нем, а иногда даже громко смеюсь, но теплота наших отношений кажется мне пронизанной какой-то странной болью. Я два раза была замужем, меня обманывали гораздо чаще, чем я могу себе признаться. Я уже не так доверчива, как была когда-то, и у меня на это есть причины. В то же время Джон постоянно находится в напряжении оттого, что у его жены ежесекундно меняется настроение. Ее последним заявлением было, что она хочет сделать их брак «открытым». Как предполагает Джон, это значит, что сексуальная свобода предоставляется прежде всего Камилле, а потом уже ему.

– Розыск, сержант Шиффман.

Я с трудом вспомнила, кто это.

– Руди? Это Кинзи. Мне нужен Джон.

– А, привет, Кинзи. Он уехал из города. Повез семью кататься на лыжах на все праздники. Это получилось так неожиданно, но мне кажется, он сказал, что предупредил тебя. Он не звонил?

– По-моему, нет,– сказала я.– Ты не знаешь, когда он должен вернуться?

– Минуточку. Дай я посмотрю.– Я услышала в трубке пение хора Нормана Любова. «Внемли пению посланцев небес». Рождество миновало. Неужто никто еще не знает? Руди опять подключился ко мне.– Похоже, что он будет только третьего января. Что-нибудь ему передать?

– Скажи ему, что я повесилась,– сказала я и положила трубку.

Должна признаться, что я разрыдалась от безысходности и всхлипывала шесть минут подряд. Затем я приступила к работе.

Единственная линия, по которой я смогла бы провести атаку, называлась Эш Вуд. У меня не было случая поговорить с ней с тех пор, как мы окончили школу, вот уже почти четырнадцать лет. Я взяла телефонный справочник. Ее мать, Хелен Вуд, там была и Ланс также, Эш отсутствовала, что, вероятно, означало, что она уехала либо вышла замуж. Я позвонила Вудам домой. Трубку взяла какая-то женщина. Я представилась и сказала ей, что я разыскиваю Эш. Я часто прибегаю ко лжи в подобных ситуациях, но здесь правдивое объяснение показалось мне более уместным.

– Кинзи, это действительно ты? Это я, Эш. Как поживаешь? – сказала женщина. Голоса всех сестер Вуд похожи друг на друга как две капли воды: низкие и хриплые, они звучат почти с южным акцентом. Окончания слов слышны хорошо, это не настоящий южный протяжный говор, но слышится какая-то типичная для южных штатов леность произношения. Если мне не изменяет память, их мать родом из Алабамы.

– Как мне повезло! – сказала я.– Как твои дела?

– Ах, дорогая, мы живем в мире печали,– ответила она.– И потому я особенно рада тебя слышать. Ланс сказал, что виделся с тобой на заводе в прошлую пятницу. Что там происходит?

– Я и звоню затем, чтобы узнать это от тебя.

– Ах, Боже мой. Я бы с удовольствием тебе помогла. Ты случайно не смогла бы сегодня встретиться со мной где-нибудь за ланчем?

– Ради тебя… все что угодно,– сказала я.

Она предложила мне отель «У кромки моря», в двенадцать тридцать. Меня это устраивало. Прежде всего мне нужно было переодеться. Мой повседневный костюм состоит из сапог или теннисных туфель, облегающих джинсов, топа или водолазки, в зависимости от сезона. Иногда я надеваю ветровку или куртку из хлопчатобумажной ткани и со мной всегда большая кожаная сумка, которую я вешаю на плечо, в которой иногда (хотя и не часто) находится мой револьвер тридцать второго калибра. Я была почти уверена, что Эш не смогла бы появиться в приличном месте в подобном виде. Я вытащила из шкафа свое платье на все случаи жизни, чулки и туфли на небольшом каблучке. Как-нибудь в ближайшее время надо будет купить себе еще что-нибудь из одежды.

ГЛАВА 5

Отель «У кромки моря» располагается на участке земли в двадцать три акра, недалеко от океанского побережья, его окружают лужайки, плавно сползающие к воде. Подъездная дорога пересекается с волноломом, сооруженным из местного песчаника на высоте десяти футов от поверхности воды. Главное здание было построено в испанском стиле, с массивными белыми оштукатуренными стенами, дверями в виде арок. Все окна помещаются в глубоких нишах. Крышу очерчивают горизонтальные линии красной черепицы. Спереди выдается терраса ресторанчика, окруженная стеклянными стенами. Белые зонтики – тенты защищают посетителей от солнца и от сырого ветра. Отелю придает живописность обилие можжевельника, гибискуса, хвощей, папоротников. Клумбы круглый год полны цветущих однолетников, ярко-розовых, пурпурных и золотистых. День был прохладный, холодное белое небо подернуто тучками. Минуя нас, севернее прошел сильный шторм, и однообразная оливковая поверхность океана пенилась там, где края циклона подошли к нашему берегу слишком близко.

Служащий на стоянке был так любезен, что даже взглядом не показал, какое впечатление на него произвела моя разбитая машина. Я прошла через вестибюль, затем по широкому коридору, заполненному партиями многочисленных кушеток и диванчиков, перемежающихся с каучуконосами. Потолок был деревянный, стены покрыты кафельной плиткой до половины, все звуки тонули в толстой ковровой дорожке. Она была в цветах размером с тарелку.

Эш заказала столик в главном зале. Она уже сидела там, обернувшись ко входу, и смотрела, как я приближаюсь. Она была почти совсем такая же, как и в школьные годы: светло-рыжие волосы, голубые глаза, широкое лицо, испещренное веснушками, с извечным дружелюбным выражением, зубы очень белые и правильной формы, подкупающая улыбка. Оказывается, я забыла, как мало внимания она уделяет тому, что на ней надето. Она была в голубом шерстяном комбинезоне военного покроя и огромной белой куртке из грубой шерсти. Я с сожалением вспомнила о своих джинсах и водолазке.

Она все так же была фунтов на двадцать тяжелее, чем следовало бы, и вскочила из-за стола, чтобы обнять меня, с восторгом неуклюжего щенка. Все проявления ее чувств были простодушны и бесхитростны. Несмотря на то, что она была из состоятельной семьи, она никогда не была снобом. Если Олив держалась отчужденно, а Эбони нагоняла страх, Эш везде была своя в доску, таких девчонок любят все. В начальной школе у нас были общие собрания и мы частенько садились вместе и дружески болтали, пока не начинались занятия. Мы не были ни признанными вожаками, ни особенно выдающимися ученицами, ни одна из нас не претендовала на звание королевы школьных балов. Однако несмотря на то, что дружба, возникшая между нами, была самого искреннего свойства, просуществовала она недолго. Я познакомилась с ее семьей. Она познакомилась с моей теткой. Я побывала у них в гостях и после этого приложила все свои усилия к тому, чтобы предотвратить ответный визит. Хотя Вуды и были ко мне весьма благосклонны, было очевидно, что Эш существует на вершине социальной пирамиды, тогда как я занимаю в ней нижний этаж. В конце концов неравенство положения начало так угнетать меня, что я постепенно сократила наши контакты до минимума. Если Эш и была задета тем, что я отвергла ее дружбу, то ей превосходно удалось скрыть это. Тем не менее я все равно чувствовала себя виноватой и почувствовала громадное облегчение, когда в следующем году она стала садиться с другими девочками.

– Кинзи, ты великолепно выглядишь. Я так рада, что ты позвонила. Я заказала бутылку Шардоне. Надеюсь, ты ничего не имеешь против.

– Отлично,– сказала я улыбаясь.– Ты выглядишь так же.

– Ты хочешь сказать, ничуть не похудела,– произнесла она, рассмеявшись.– А ты все такая же худющая, только я была почти уверена, что ты будешь в джинсах. Кажется, я ни разу не видела тебя в платье.

– Я подумала, что нужно продемонстрировать класс,– сказала я.– Как твои дела? Когда тебя не оказалось в телефонной книге, я решила что ты, наверное, вышла замуж или же уехала из города.

– Меня действительно не было здесь десять лет, и я только что вернулась. Ну, а как ты? Поверить не могу, что ты стала частным детективом. Мне всегда казалось, что ты окончишь дни в тюрьме. Ты была таким сорванцом.

Я рассмеялась. В старших классах я была, что называется, трудным ребенком и водилась с ребятами, известными как «подзаборники», потому что они постоянно отирались возле низенькой ограды в дальнем конце школьной площадки.

– Ты помнишь Донана, того парня с золотым зубом, который сидел перед тобой на собраниях? Он теперь известная личность. Вставил себе зубы и поступил на медицинский.

Эш простонала, смеясь.

– Господи, вот еще один способ безнаказанно залезать женщинам под юбку. А тот смугленький, который сидел рядом с тобой? Он был такой забавный. Он мне нравился.

– Он все еще здесь живет. Лысый и толстый. У него винный магазин. Как, кстати, звали эту твою подружку, которая подворовывала? Франциска…

– Пальмер. Она живет в Санта-Фи, с одним мебельным дизайнером. Я виделась с ней что-то около года назад, когда проезжала те места. Ты знаешь, она такая же клептоманка. А ты замужем?

– Была,– я показала ей два пальца, обозначая количество мужей, промелькнувших в моей жизни.

– Дети? – спросила она.

– Нет, слава Богу. Мне только этого не хватало. А у тебя?

– Иногда мне хочется, чтобы они у меня были,– Эш вся сияла, разглядывая меня, и я каким-то образом почувствовала, что она с пониманием отнесется ко всему, что я ей скажу.

– Когда мы виделись последний раз? Должно быть, очень давно,– сказала я.

Она кивнула.

– На дне рождения Басса, когда ему исполнился двадцать один год, в загородном клубе. Ты еще была тогда с самым красивым мужиком из всех, что я видела в своей жизни.

– Дэниел,– сказала я.– Муж номер два.

– А номер один? Какой он был?

– Я лучше прежде выпью немного.

Появился официант с бутылкой вина и, прежде чем открыть ее, представил этикетку на суд Эш. Она решительным жестом отмела ритуал обнюхивания пробки и велела ему открыть вино и налить нам обоим. Я заметила, что официант слегка улыбнулся, словно сам себе, очарованный ее беззаботным видом и пренебрежением условностями. Он был высокий и стройный, лет двадцати шести, не больше. Он рассказал нам о фирменных блюдах так подробно, будто ожидал, что мы будем записывать.

– Сегодня у нас морской окунь с зеленым перцем и beuve blanc фаршированный со свежими помидорами, силантро, лимонами и пропитанным белым вином. Гарнирован пряностями и подается с пловом и кедровыми орешками. Мы также рекомендуем вам отведать филе лосося…

Время от времени Эш издавала негромкое мурлыканье, врывающееся в этот поток откровений о тонкостях местной кухни.

Я попросила ее сделать заказ. Она знала всех официантов по именам, и все кончилось тем, что она устроила длинную дискуссию с одним из них по поводу того, что же все-таки нам следует взять. Она остановилась на устрицах в бульоне под соусом и салате из свежей зелени, слегка приправленном. Она сказала, что о десерте мы подумаем попозже, если будем хорошими девочками и опустошим свои тарелки.

Пока мы ели, я рассказала ей о том, что меня связывает с «Вуд и Варен» и какие в связи с этим возникли неприятности.

– О, Кинзи! Как ужасно. Надеюсь, Ланс не виноват в том, что с тобой произошло.

– Поверь мне, я тоже на это надеюсь. Что он вообще за человек? Это похоже на него, запросто спалить семейный склад?

Однако Эш вовсе не бросилась рьяно защищать его, как я ожидала.

– Если бы он это и сделал, то вряд ли бы стал доносить на самого себя,– сказала она.

– Хорошая мысль. Кому же нужно было так его подставить?

– Понятия не имею. Вообще, у нас здесь черт знает что происходит, с тех пор как умер папа. Он так любил мальчишек, но Басс оказался хроническим дилетантом, а Ланс вечно попадал в истории.

– Да, я тоже припоминаю. Наверное, они доводили твоего отца до бешенства.

– О, да. Ты ведь знаешь, какой он был правильный во всех отношениях. У папы были твердые убеждения касательно того, как нужно воспитывать детей, но большей частью все это была полная ерунда. В любом случае, он представлял себе как воплотить эти принципы на практике. Он хотел и управлять, и формировать, и властвовать, но у него это все не слишком хорошо получалось. Дети ведут себя совсем не так, как конторские служащие. Папа хотел иметь дома больше власти, но оказалось, что у него ее гораздо меньше, чем на работе. Басс так и не исправился с тех пор.

– Он все еще в Нью-Йорке?

– Он наезжает домой время от времени – он был здесь в День Благодарения,– но большей частью он где-нибудь далеко. Нью-Йорк, Бостон, Лондон. Последний год он провел в Италии и клятвенно заверяет нас, что скоро вернется. Как я ни люблю его, он зряшный парень. Не думаю, что он когда-нибудь возьмется за ум. Конечно, и Ланс был таким в свое время. Они оба не дураки, но все время отирались не с той компанией, к тому же у Ланса были неприятности с полицией. Папу это страшно расстроило.

Прибыли устрицы. Перед каждой из нас водрузили блюдо с целой пирамидой маленьких, изумительной формы раковин, обернутое салфеткой, чтобы сохранить горячим дымящийся соус. Эш наколола кружочек нежной плоти моллюска, положила его на язык и проглотила. Глаза ее закрылись в экстазе, словно она была в полуобморочном состоянии. Под моим взглядом она намазала маслом полумесяц французского хлебца и опустила его в чашку с устричным соусом. Когда она затем откусила от него кусочек, раздался глубокий гортанный стон, словно с третьеразряздной порнографической видеокассеты.

– Ну как ланч? – сухо спросила ее я.

– Ничего,– сказала она.– Хорошо.– До нее с запозданием дошло, что я шучу, и она улыбнулась. При этом ее щеки порозовели. Ей это было очень к лицу.– Меня один раз спросили, что я предпочитаю – секс или шоколадное пирожное. Я до сих пор не знаю, что ответить.

– Пирожное, конечно. Их можно сделать и самому.

Она промокнула губы салфеткой и отпила немного вина.

– Короче говоря, в последние шесть лет Ланс взял дело более или менее в свои руки и похоже, что бизнес его серьезно заинтересовал. Папа был в восторге. «Вуд и Варен» – это была вся его жизнь. Он любил нас, но не мог с нами справиться в той мере, в какой он управлялся на фирме. Когда подрос Басс, младший ребенок в семье, папа окончательно потерял надежду, что у него будет достойный преемник.

– А Эбони?

– О, она интересовалась делами компании, еще когда была совсем ребенком, но она никогда особенно не надеялась, что папа позволит ей участвовать в бизнесе. Здесь он придерживался старомодных взглядов. Дело оставляют старшему сыну. Точка. Он знал, что Эбони умная девчонка, но он считал, что ей не хватает твердости, и к тому же не был уверен, что она долго стала бы этим заниматься. Женщины выходят замуж, рожают детей и тратят деньги. Так он считал. Женщины посещают загородный клуб, играют в теннис и гольф. Женщина не может найти общий язык с инженерами-химиками и системными аналитиками. Она даже отправилась в Кал Мали в университет и собиралась сама стать инженером, но отец дал ей понять, что в ее случае это не поможет, вот она вместо этого и уехала в Европу и вышла замуж.

– Таким образом выполнив его пророчество,– сказала я.

– Точно. Естественно, после этого папа развернулся на сто восемьдесят градусов и принялся уверять всех, что он оставил бы ей дело, если бы она так уж этого хотела. Она возненавидела его после этого, и я ее ничуть не виню. Иногда он умел быть порядочным дерьмом.

– Она вернулась, не так ли?

– Да. Она вернулась домой в августе, без Джулиана, что не было такой уж большой потерей. Он был настоящий придурок, если я в этом что-нибудь понимаю. Страшный зануда. Не знаю, как она его выносила.

– Ланс говорит, она хочет взять дело в свои руки.

– Я тоже это слышала, хотя она со мной об этом не говорит. Мы с ней ладим, но не сказала бы, что мы такие уж близкие подруги.

– А Олив? Она заинтересована в фирме?

– Только косвенно. Она вышла замуж за одного химика, который работал у папы. Теперь он вице-президент, но они встретились гораздо раньше, когда она еще училась в колледже, и после этого он пришел к нам работать.

– Это Терри Коулер?

Она кивнула.

– Тебя с ним познакомили?

– Да, когда я там была. Что он за тип?

– О, я не знаю. Умен. Капризен. Настойчив. Довольно мил, но совершенно без чувства юмора. Хорошо делает то, за что берется. Обожает ее, должна тебе сказать. Поклоняется земле, по которой она ходила. «Раболепный» – вот точное слово.

– Счастливая. Он амбициозен?

– Был. Ему одно время хотелось завести свое собственное дело, но, как я понимаю, у него ничего не вышло. После этого он перегорел, и я не знаю… наверное, когда женишься на дочери своего босса, это подрезает крылышки твоим амбициям.

– У него хорошие отношения с Лансом?

– Они постоянно грызутся. Терри легко обижается. Знаешь, он из тех людей, что наизнанку готовы вывернуться из-за какого-нибудь пустяка.

– А как тебе Джон Залькович?

– Прелесть. Вот это то, чем папа хотел сделать Ланса.

– Ты сказала, что у Ланса были неприятности с законом. Что конкретно?

– Он кое-что стащил с завода.

– Правда? Когда это было?

– В старших классах. У него был план, как заработать денег, но ничего не вышло. А это было у него в программе по экономике, и, как я подозреваю, его итоговая оценка зависела от того, жизнеспособна будет его схема или нет. Когда он осознал, что его маленькое предприятие провалилось, он украл какое-то оборудование, какую-то мелочь, но дело в том, что он продал его перекупщику. Тот заподозрил, что что-то не так, и обратился в полицию.

– Да, глупо.

– Я думаю, это-то папу и взбесило.

– Он не забрал заявление?

– Ты смеешься? Конечно, нет. Он сказал тогда, что это единственный способ научить Ланса уму-разуму.

– И это помогло?

– Нет, он скоро опять попал в историю, если ты это имеешь в виду. И еще много раз. Наконец папа сдался и отослал его в интернат.

Тема исчерпала себя. Мы покончили с ланчем и принялись болтать о других вещах. В два Эш посмотрела на часы.

– Боюсь, мне нужно ехать. Я обещала повозить маму по магазинам после обеда. Поехали с нами, если хочешь. Я знаю, она будет счастлива тебя видеть.– Она помахала, чтобы принесли счет.

– Сначала мне нужно кое-чем заняться, но вообще-то мне нужно будет с ней поговорить.

– Тогда звони и приходи к нам домой.

– Ты сейчас живешь с ними?

– Временно. Я только что купила себе квартирку, и сейчас ее отделывают. Я буду жить у мамы еще месяца полтора.

Когда принесли счет, я потянулась к своей сумочке, но Эш замахала на меня руками.

– Я заплачу. Спишу это как деловой ланч, и компания оплатит. Это самое малое, что я могу для тебя сделать в той передряге, которую мы тебе устроили.

– Спасибо,– сказала я. Я записала домашний телефон Эбони и мы вместе вышли из ресторана. Для меня было большим облегчением, что ее машину подали раньше. Я проводила взглядом ее маленький красный «Альфа-Ромео». Появилась моя машина. Я дала служащему на чай гораздо больше, чем следовало бы, и осторожно, стараясь ни за что не зацепиться чулками, втиснулась на сиденье. Служащий захлопнул дверцу, и я повернула ключ зажигания. Хвала Всевышнему, она завелась, и я почувствовала прилив гордости. Проклятая развалина оправдывает вложенные в нее средства и стоит мне всего десять долларов в неделю за бензин.