Текст книги "Вода камень точит"

Автор книги: Сю Фудзисава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Женщина скребет татами ногтями поджатых пальцев ног, ее разметанные по полу волосы похожи на лужицу смолы. Вдруг ее ноги взлетают к потолку, и Миясэ проникает в самую глубину. Огненный ком зарождается у него где-то в недрах живота, и в следующий миг происходит семяизвержение.

Некоторое время оба лежат без движения, уставившись в потолок. Миясэ поглаживает волосы на ее лобке и запускает кончики пальцев внутрь. Не обращая внимания на молоко, разлитое у себя на животе, Тамаки поворачивается на бок и касается губами плеча Миясэ. Сухое прикосновение ненакрашенных губ. Только там еще жарко.

– Я же хотела… чтобы в меня…

Ее горячее и влажное дыхание обволакивает плечо Миясэ. Неожиданно ему пришла в голову мысль, а не Тамаки ли та женщина, что снимала свое белье с веранды в японском доме, уносясь мыслями к своей подружке в Праге?

– …Давай сделаем ребеночка?

– Давай…

– Мальчика или девочку?

– Девочку, чтоб была на тебя похожа.

– Хорошо, только, когда будешь катать ее на закорках, смотри не ударь о потолок!

Живот Тамаки содрогался от смеха. Он вспомнил детские фотографии Тамаки и подумал, как бы он катал ее на своих плечах. Какое-то подобие пуповины связало его с живущим в Кобе отцом Тамаки. Такое чувство, словно он подменил отца на пожелтевшей цветной фотографии. Катая свою дочку на плечах, представляет ли отец, что она занимается сексом с мужчиной в темной васицу. От этих фантазий Миясэ наконец пришел в себя. Вот ведь какая ерунда в голову лезет, но ничего с этим не поделать, подумалось ему. И хорошее, и плохое – все надо принимать как есть.

Положив руки на лоб, Миясэ разглядывает еле видимый узор на потолке. Штамповка, наверное, – все детали в точности повторяются.

– Коити… ангорку-то можно и не заводить, – прислонившись лицом к плечу Миясэ, говорит Тамаки. Слегка кисловатый запах ее дыхания щекочет его ноздри. – Тебе же и на работе надоели эти животные. А дома-то и подавно.

– Companion animal… А может, Nonhuman companion.

– Да, Companion animal… Только…

Лежавшие на груди Миясэ пальчики напряглись, и ногти коснулись его кожи. Он положил свою ладонь поверх ее. Лапы большого паука обвили тонкие пальцы Тамаки.

На следующий день по пути в редакцию со своей съемной квартиры в Гетанде Миясэ заехал к Тамаки в Футако-Тамагава. Он решительно пресек ее настойчивую попытку самостоятельно приготовить завтрак и предложил пойти в ресторан – очень уж захотелось ему отведать двадцатиунцевого бифштекса в круглосуточном стейк-хаусе. Миясэ и сам удивился своей странной причуде – вид крови в сыром мясе внушал ему отвращение. А тут безумно захотелось натурального стейка, даже не «миди» – полупрожаренного, а сырого, с кровью, чтобы разделываться с большим куском мяса обеими руками. До сих пор же его утренняя трапеза ограничивалась тостами и кофе с молоком, в лучшем случае завтракал в кафе универмага «Мацуя» поджаренными ломтиками лосося.

– В такое время, наверное, кроме нас, там никого не будет, – замечает Тамаки.

Они идут рядом, соприкасаясь рукавами ветровок, Миясэ разглядывает ее с высоты своего роста. Несмотря на легкий макияж, у нее видны тени под глазами и набухшие веки. Да и сам-то он чувствует себя не очень, какая-то вялость, усталость. Простуженный вид подруги беспокоит Миясэ, он сочувственно качает головой. Но и в его глазах расплывается окружающий пейзаж.

– Я, наверное, буду только салат.

Кроме парочки студентов в углу, забредших с похмелья, в ресторане никого нет. Мозаичный линолеум пола очень скользкий от жира, разлетающегося при жарке мяса. Стоило Миясэ сделать первый шаг, как его тело непроизвольно покрылось гусиной кожей. Такое чувство, что голыми руками схватился за покрытый маслом металл.

– Помнишь, вчера ты говорил про какой-то лес? Это что – твой знакомый?[13]13
  Фамилия Мори, по-русски «лес», весьма распространена в Японии.


[Закрыть]

Расправив бумажную салфетку, Тамаки пристально уставилась на смотревшего в окно Миясэ. Вдруг ее лицо искривилось – наверное, контактная линза встала наперекосяк, и она поспешно поднесла руки к глазам.

– Что ты несешь?

– Ну как же, помнишь, ты говорил, то ли вижу лес, то ли в лесу?

Тусклый свет, на секунду задержавшись на кончике ее пальца, исчез во рту. Наклонившись, Тамаки вставила линзу на место.

– Что ты городишь? Ничего такого я не говорил, – с серьезным видом ответил Миясэ, хотя знал, о каком лесе идет речь. Конечно же, он прекрасно помнил, как вчера во время занятий любовью, когда его блестящий от влаги член проникал в ее темные заросли, перед его глазами встала картина падающих в лесное озеро капель. Почему же она возникла, ему и самому было не понятно.

– Да ладно, забудь.

Поправляя бумажную салфетку, Тамаки склонилась набок. Длинные волосы качнулись и обнажили вчерашний засос на шее. Миясэ замер от удивления – это пятнышко, казалось, не имело к нему никакого отношения.

На тарелке разложен примятый ложкой рис, рядом приправленный зеленью луковый суп. Затем картофельный салат с поджаренной кукурузой и, наконец, двадцатиунцевый стейк на раскаленной овальной сковороде, увенчанный кусочком тающего маргарина.

Издав возглас удивления, Тамаки так и осталась сидеть с раскрытым ртом. Белая салфетка Миясэ мгновенно покрылась сложным узором разлетевшихся капелек жира.

– Поехали, – сказал Миясэ, обильно посыпая мясо перцем.

Одно прикосновение ножом – и на сковородку, шипя и подпрыгивая, полился золотистый сок. Его капельки напомнили Миясэ блеск контактных линз Тамаки, и он посмотрел в ее сторону. Выпятив губы, она удивленно смотрела на него прищуренными глазами.

– В чем дело?

– Как это в чем? Тебя же с утра и насильно-то есть не заставишь, а тут смотри, как разошелся!

Глядя ей в глаза, он отправил нанизанный на вилку кусок мяса себе в рот. Расплавленный маргарин и мясной сок слились в одно озеро, и желудок напрягся в ожидании последней капли, когда оно выйдет из берегов. Украдкой бросив взгляд на повисшую в уголке его губ капельку жира, Тамаки собралась было смахнуть ее своей салфеткой.

– Мясо что надо… попробуешь?

Почему же он так набросился сегодня утром на стейк – из-за вчерашнего ненасытного секса в темной васицу, или его задели слова Савамуры, сказанные им на барже для переработки сточных вод, – мол, покойник уже? Похоже, ни то и ни другое. Просто захотелось, вооружившись ножом и вилкой, расправляться с мясом. Миясэ улыбнулся, ловя себя на мысли, что поступает как женщина, снимающая стресс едой.

– Милый, так на банкет закажем французскую кухню, согласен?

Поставив локти на стол, Тамаки ковыряется кончиком вилки в салате, политом французской приправой. Взгляд Тамаки по-прежнему устремлен на порцию стейка Миясэ. А он, сдвинув брови, смотрит на прохожих за окном. С каждой минутой ширится людской поток в направлении станции Нико-Тамагава, один вид этих людей, спешащих на работу, наводит тоску.

– Ну-ка, ешь нормально и сядь как следует, убери локти со стола!

– А в чем дело?..

– Так вот, если выберем французскую кухню, то там число блюд зависит от цены. Закуски, шербет, фрукты, ну, в общем, полно всего… А из мясных блюд, пожалуй, только говядина и голубятина… Маловато, да? Если говорить про японскую еду, то там все зависит от дороговизны посуды… Вот китайская – и дешевая, и много разных блюд, но для стариков подойдет ли?..

Вспомнив опять о необходимости рисовать схемы рассадки гостей, Миясэ утомленно закрывает глаза. Какое-то клинообразное сияние просачивается через плотно закрытые веки. Он открывает глаза: это блестит на солнце бокал Тамаки. Представив банкетный стол с рядами бокалов для шампанского и вина, Миясэ перекладывает во рту мясо и обреченно вздыхает.

– Ты сначала определись с местом, потом с бюджетом, а остальное – это их дело.

– Как же так? Ведь пока не определимся с меню, прокатной одеждой, режиссурой… Короче, пока все это не решим, невозможно и думать о зале.

Слегка нагнувшись, Тамаки положила на край стола руки ладошками вверх, в правой направленная в потолок вилка. Миясэ вдруг захотелось схватить ее за волосы и насадить на эту вилку. По телу пробегают мурашки. Да, иногда даже самой любимой женщине хочется сделать больно. Он соглашается с тем, что это испорченное воображение, но его фантазия уже рисует пронзенную вилкой голову Тамаки на фоне горячих белых испарений.

Миясэ снова принимается жевать мясо, волосы Тамаки кажутся каштановыми в ярком свете из окна. Те самые волосы, что на татами в васицу были подобны разлившейся смоле. Он тщетно пытается разобраться, каким образом часть женского тела, цельного до помолвки, оказалась связанной с его телом. Та самая безымянная часть Тамаки. Наверное, все мужчины на свете задают себе один и тот же вопрос. Он смотрел на девушку так же, как смотрят на посторонний предмет, на панель потолка в васицу, например. Вчерашний поцелуй показался ему грязным, поскольку нарушил белизну ее шеи.

Голос Тамаки прерывает его сумбурные мысли.

– Ты понял или нет? Меня уже достали эти поиски свадебного зала, сил больше нет!

– …Свадьба или похороны, что же причиняет больше хлопот? – сорвалось с губ Миясэ.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Миясэ перестал жевать, увидев ямочку на заостренном подбородке Тамаки. Это было ее обычное выражение лица, перед тем как расплакаться.

– Я не то хотел сказать. Это тот газетчик, Савамура… – поспешно пытается оправдаться Миясэ.

– Не важно. Причем здесь похороны? Что ты хочешь этим сказать?

– Да просто это Савамура из похоронной газеты сказал, что приготовления к свадьбе кого угодно с ума сведут. Это потому, что заранее нужно все продумывать.

Подбородок Тамаки предательски дрожит, она опускает глаза вниз.

– Ведь если разобраться, то даже для стариков похороны вещь неожиданная, так? Поэтому и проводить их гораздо проще, раз-два и готово, вот только горя, естественно, много. В этом смысле играть свадьбу веселее. Господин Савамура так говорил, вот я и вспомнил.

Конечно же, Миясэ все это сам выдумал.

– А к нам-то какое это имеет отношение? Эти похороны? Мало ли чего там наговорил твой Савамура, зачем мне-то это говорить?

Она кладет вилку на стол, соединяет руки на коленях и опускает голову. И ее разметанные по плечам волосы, и ненакрашенные губы, и сведенные на коленях руки – все ее существо, подобно пробке, закупоривает дыхание Миясэ, свинцовым комом холодит его душу.

Такой она и остается перед его глазами, когда он вновь берет нож и принимается за свое мясо. Золотистого сока уже нет, он режет холодную плоть подобно маньяку, расправляющемуся со своей жертвой и отправляющему ее в холодильник.

– Я, пожалуй, пойду… Скучно как-то.

Тамаки тщательно складывает свою бумажную салфетку и медленно поднимается со стула. Привычным движением она убирает волосы за уши. Ошарашенный Миясэ даже не успевает сказать: «Сядь!» – так и сидит с набитым ртом.

Пройдя мимо него, она медленно направляется к выходу. Миясэ смотрит в окно, продолжая жевать мясо. Услышав звук открывающихся автоматических дверей, он съедает немного остывшего лукового супа.

И так всегда. Сейчас она свернет за угол фирмы по продаже велосипедов, пройдет перед сереньким домом, где обучают, как правильно надевать кимоно, и, когда она поравняется с вывеской ломбарда Судзуя, Миясэ выбежит из дверей ресторана, нагонит ее и обнимет сзади за плечи.

– Прости! Я совсем не к месту повторил слова Савамуры. Виноват, сам знаю… Тебе больше всего достается, все хлопоты о свадьбе переложил на тебя. Ничего не могу планировать, вот и разозлился на себя. Прости!

«Все это скоро придется сказать. Однако пока Тамаки не дойдет до ломбардной вывески, я полностью свободен», – думает Миясэ, разрезая свой стейк. Людской поток за окном напоминает кадры из немого кино.

При входе на дог-шоу в горле начинает першить от специфической атмосферы, – это и запах самих животных, и запах освежающих спреев и дезодорантов, запах самих хозяев и их духов. Аллергикам лучше там не появляться – может случиться приступ астмы. Просунув руку между пуговиц пиджака, Миясэ поглаживает набитый живот.

Ретриверы, спаниели, терьеры, не говоря уж о холеных крупных собаках, грациозно вышагивают, выдавая пристрастия и жизненный уклад своих хозяев. Переполненные любовью и гордостью за своих питомцев лица их владельцев вызывают у Миясэ тошноту. Распространение человеческих чувств на собак кажется ему таким же дурным тоном, как и бессмысленные свадебные мероприятия, включая разрезание торта в тумане сухого льда, сопровождающееся полетом разноцветных мыльных пузырей, театрализованное представление, хороводы и посадка в саду молодого деревца на память, съемки на видео, живое исполнение струнного квартета, зажигание свечей всеми присутствующими.

Живот, конечно, разболелся от съеденного утром мяса, но Миясэ решил, что атмосфера дог-шоу все равно вызовет у него прилив желудочного сока. Он так и не побежал догонять Тамаки, а спокойно доел свой стейк и, не говоря ни слова, встал и расплатился. В аптеке рядом с вокзалом купил средство от боли в желудке, выпил его и сел на электричку. Несмотря на то что он испортил настроение своей девушке и на тяжесть в животе, у Миясэ было какое-то сладостное чувство. Может быть, потому, что вне зависимости от его разлада с Тамаки бегут поезда новой линии Тамагава, на большом плазменном экране в Синдзюку транслируют фильм с участием Ди Каприо, а в закрытом помещении проводится дог-шоу.

– Миясэ-сан? Не вы ли Миясэ-сан из газеты «Компанимару»?

Обернувшись, Миясэ увидел невысокую женщину со значком спонсора этой выставки фирмы кормов для собак. Одета она была в ветровку цвета морской волны, а на голове красовалась шляпка в форме таксы. Это, наверное, та девушка, с которой он договаривался об аккредитации по телефону.

– Снимать можно отовсюду, кроме сцены, отмеченной красной линией, что же касается интервью с Хандлером, то его можно будет взять после определения «би-о-би». Если возникнут вопросы, обращайтесь, пожалуйста. Желаю успехов, – сказала она и убежала, шлепая по залу резиновыми подошвами кроссовок.

– … Ишь какая шустрая, – проворчал Миясэ, поглаживая больной живот.

Хандлер – это обладающий специальной лицензией дрессировщик, который водит собаку по сцене. «Би-о-би» от английского Best of Breed, что значит лучший из породы. Миясэ не имел к этому ни малейшего интереса и оказался здесь по работе, нужно было собирать материал для статьи.

Грациозно вышагивает расчесанный на прямой пробор афганец. Его, наверное, каждый день моют шампунем. Возникающий при движении ветерок играет его длинной золотистой шерстью. Миясэ стало противно, когда он понял, что пес красуется, сам создает этот ветерок.

Миясэ лениво вытаскивает из внутреннего кармана пиджака одноразовую камеру-«мыльницу» и фотографирует афганца. Раздается глухой щелчок, мигает огонек вспышки, и он перематывает большим пальцем следующий кадр. Пленка прокручивается с хрустом. Миясэ безучастно переводит объектив на пуделя в углу сцены, туда, где находится жюри.

Его белая шерсть пострижена на манер английский клумбы, и чем-то он даже напоминает средних лет хозяйку закусочной в обтягивающих лосинах. Рядом стоит его владелец в сереньком пальтишке и то и дело сморкается в салфетку. Миясэ снимает и добермана с торчащим морковкой половым членом, и буля, занятого погоней за собственным хвостом, и украшенного красной ленточкой йоркширского терьера.

Остальные репортеры из газет и журналов фотографируют собак профессиональными камерами с большим зумом, и лишь один Миясэ снимает одноразовой «мыльницей», почти незаметной в его больших руках. Хотя в фирме и имеются две камеры с автоматической фокусировкой, но за ними лень ехать, да и маленькая фотография в газете в любом случае выйдет нечеткой.

– Прежде всего нужно думать о том, кого снимаешь, – вспоминаются слова главного редактора Кацураги, лежащего сейчас на больничной койке с панкреатитом. – Когда снимаешь человека, это и так ясно. Но, даже снимая животное, нужно думать о чувствах находящегося рядом хозяина. В этом залог доверия к нам…

Миясэ наводит свою «мыльницу» на хандлера, тянущего за поводок огромного мастиффа, и спускает затвор. Под коричневым пиджаком у дрессировщика надет белый свитер с высоким обтягивающим воротом, на котором красуется большой нагрудный номер. Он скорее нужен не для собак, а для хандлеров, одетых почти одинаково.

Был бы здесь Савамура из своей похоронной газеты, не удержался бы от смеха. Почти все по буддийскому обряду, как на похоронах… Баснословные расходы на присвоение посмертного имени, выбор способа кремации, сумма подарка семье умершего, надгробная речь…

Миясэ даже показалось, что рядом сверкнула золотая оправа очков Савамуры. «И здесь та же история», – ехидничает тот.

– Да, будет тут странное лицо, когда насмотришься на такое, – ворчит себе под нос Миясэ.

Он отрешенно смотрит на дефилирующих перед жюри собак и хандлеров, на толпу людей, следящих за этим странным действом. Все это напоминает ему церемонию, участниками которой стали тронутые разумом люди, в задумчивости он делает снимок вниз с помоста и медленно убирает свою «мыльницу» в карман пиджака. У нее тоже есть несколько преимуществ, во-первых, легкость и, во-вторых, соответствие качества полученных фотографий их содержанию.

Тянувший мастиффа за поводок хандлер возвращает питомца его хозяину и сдает свой номер. Миясэ не спеша подходит к нему:

– Газета «Компанимару», Миясэ, разрешите взять у вас интервью?

– Что? Газета «Компа… Нимару»?.. – недоуменно спрашивает одетый в белый свитер мужчина.

Это сокращение от английского Companion Animal, мы публикуем информацию для любителей животных и специализированных фирм, тираж сто тысяч. Наши читатели давно ждут разговора с людьми вашей профессии…

Хандлер этот очень низок ростом, и Миясэ приходится сгибаться пополам. Однако стоит он вполоборота с чувством собственного достоинства. Такой красивой стойке его, наверное, специально выучили для более эффектной демонстрации собак. Плечи расправлены, живот втянут, кажется, что он смотрит поверх головы собеседника. На самого же Миясэ накатывает волна усталости при одном виде таких людей.

– Я вообще-то не против… Вот только не могу припомнить вашу газету.

– Ах вот как, – с напускным смущением говорит Миясэ. «Я тебя тоже не знаю», – усмехается он про себя.

– …Любовь к собакам – прежде всего! Хорошим хандлером не стать без специальных ветеринарных познаний. Обязательное посещение профессиональной выставки в Англии, желательно также побывать и на Вестминстерской в Нью-Йорке. Особое внимание уделяется походке – ведь мы передвигаемся вместе с собакой. Чтобы соблюсти ритм, нужно идти большими шагами. Строгое соблюдение диеты, но самое главное – это движение. К сожалению, у нас пока не хватает площадок для занятий с собаками. Наша инициативная группа уже направила петицию в адрес очередной сессии городского собрания.

– Вы хотите сказать, что хандлер и собака как бы сосуществуют, у них единый образ жизни, некая особая культура отношений, не так ли? – подыгрывая собеседнику, спрашивает Миясэ, водя ручкой в блокноте. Скорее всего, эти каракули будет потом не разобрать. Отдавая себе отчет в полной бессмысленности происходящего, он просто рисует кружки в блокноте, – Так, в общем, понятно… – Миясэ склоняет голову перед невысоким мужчиной. Тот, похоже, стоит преисполненный чувством гордости за себя. Не обращая на это внимания, Миясэ откланивается, сделав вид, что ему нужно взять еще одно интервью.

– Еще одно, – бормочет он себе под нос, и ему даже становится немного стыдно.

Как бы там ни было, нужно выйти на улицу, подышать свежим воздухом и позвонить Тамаки. Нестерпимо болит низ живота, наверное из-за того, что расстроил Тамаки.

Миясэ пробирается через строй ожидающих оценки своих питомцев хозяев и зевак, пришедших из близлежащих домов. Да, ему действовали на нервы все эти разговоры о подготовке к свадьбе, но его охватывал своего рода страх при мысли, что их ссора может привести к разрыву. «А люблю ли я ее на самом деле?» – спрашивает сам себя Миясэ. «Да, люблю», – сам же себе отвечает.

Тяжело с ней расставаться. Но почему? – снова спрашивает он себя. Да, если честно признаться, жаль терять такую женщину.

– Это я, Коити… Ты что, спала?

Она наконец взяла трубку после двенадцатого гудка.

– Да, – где-то вдалеке слышится ее сухой, неприветливый голос, от которого портится все настроение. Она на него по-прежнему дуется из-за ссоры в стейк-хаусе и не хочет уступать. «Как же мне хочется тебя убить», – детское отчаяние сверлит голову Миясэ.

Вдалеке виднеется железнодорожный шлагбаум. Миясэ бросает взгляд на светофор. Поверхность переезда неровная, и пересекающий пути грузовик мотает из стороны в сторону.

– Может, мне перезвонить? – спрашивает Миясэ.

Рядом находится автомат по продаже сигарет, и кто-то зашел в соседнюю будку, отвлекая его внимание.

– Что? Вообще-то мне все равно… – слышится ее уклончивый ответ, и Миясэ глубоко вздыхает.

– Ты что, все еще сердишься?

Ему вдруг показалось, что они очутились в двух крайних точках страшно вытянутого мыльного пузыря, пленниками которого они стали. Нужен всего один щелчок, чтобы разрушить его изогнутые стенки и обрести свободу. Мгновение эта картина стояла перед глазами Миясэ, затем поднялся белый туман, сменившийся колеблемой ветром радугой.

– Я думаю, как ни крути, надо заказать французскую кухню.

На другом конце провода напряженное молчание. Она, наверное, сидит в комнате, выходящей окнами на юг, и теребит бахрому подушки. В такие мгновения она представлялась ему девушкой с агатовым педикюром. Правда, Тамаки никогда не красила свои ногти в такой цвет. Значит, его память сохранила образ той девушки с агатовыми ногтями. Может, это была собачья нянька из Мегуро, с которой он переспал два-три раза, или девушка из бара «Шелковый путь» из Мусаси-Коганеи. Она сидела на краю кровати, выставив свои ногти, и от нее веяло какой-то беззащитностью.

– …Получается дороже, чем рассчитывали, ты не против? – слышится дрожащий голос, и Миясэ приходит в себя.

– Ничего не поделаешь. Не хочется выглядеть плохо перед гостями.

– Я про свадебные кольца.

Он представил, что в этот момент Тамаки разглядывает еще неоплаченное кольцо. Миясэ переложил трубку из левой руки в правую и вытер вспотевшую ладонь о пиджак.

– Я не против…

В Микимото на Синзе он заказал ей кольцо с бриллиантом за четыреста тридцать тысяч иен. Один камешек в платиновой оправе, простенькое такое колечко. Однако для Миясэ и оно было дороговато.

– Потом нужно еще включить расходы на аренду квартиры, покупку мебели, посуды, страховку и еще много чего… Я уж не говорю об ангорке… – вздыхает Тамаки, – Если б можно было обойтись одной регистрацией. Выдали свидетельство – и конец. A-то ну прям как похороны.

– Я же извинился перед тобой за тот разговор про похороны… – отвечает Миясэ, теребя себя за нос. В ноздрях возродился запах собачьей выставки. Перед мысленным взором пробегает афганец, сверкая золотистой шерстью.

– Послушай, Коити… ух не до жиру, как его там, Савамура, что ли? У них же должны быть широкие связи в том, что касается церемоний. Может, его попросить найти подходящее место?

Миясэ решил, что Тамаки иронизирует над ним. «Ты думаешь, что брак – это могила личной жизни, ведь так, Коити? Вот и давай сыграем свадьбу в отпевальне». А может быть, она намекает на смену работы: на зарплату в его «Компанимару» не проживешь, а Савамура-то как-никак больше платить будет.

– Но ты же сама предложила не говорить о газете «Свастика», раз мы собираемся пожениться.

– Так ты первый начал. Еще утром, когда ел жирный противный стейк, сравнил свадьбу с похоронами… это уж слишком.

Она сказала ему, что после того разговора в ее светлую картину свадьбы добавились какие-то мрачные тона. Хотя к идее свадебной церемонии Тамаки относится более спокойно, чем простые женщины, она, конечно, связывает с нею определенные надежды – в отличие от Миясэ, который считает, что если это случается только раз в жизни, то можно обойтись без лишних хлопот. Да, женщины думают по-другому, – пришел к выводу Миясэ.

– Займись-ка лучше ты выбором подходящего места, – Услышав эти слова, он посмотрел в сторону узкой улицы напротив. Вдалеке был виден рекламный щит специализированной прачечной-химчистки «Чистим любые одеяла», рядом располагалось серенькое здание магазина женской одежды, и на углу виднелись лотки зеленщика.

Держа в руке трубку, Миясэ потянулся в карман за сигаретой и вдруг увидел молодую девушку, кивнувшую ему.

– Что касается мебели, я беру на себя, постараюсь уложиться в бюджет.

Где я ее видел, убей не помню. Тоненький свитер вишневого цвета, белые шорты в обтяжку.

– Я уже устала искать, я не шучу, Коити!

Короткая растрепанная челка, в руках ветровка цвета морской волны – это же та самая девушка с дог-шоу.

Голос Тамаки стал куда-то удаляться, и все внимание Миясэ сосредоточилось на проходящей мимо девушке. Где-то внизу живота начал разгораться огонек желания. Какая высокая грудь, свитер только подчеркивает совершенство ее формы. Миясэ уже мысленно раздевал девушку.

– Да, я понимаю, ты совсем измоталась.

Она шагает, покачивая упругими ягодицами. Ущипни ее за попу, и пальцы утонут в податливой плоти, думает Миясэ. А ее распустившаяся розочка в обрамлении черных волос! Выглядит года на двадцать один – двадцать два. Внизу живота густо разрослись волосы на лобке. Стоит ей снять свитер – и кругом распространится дивный аромат ментолового дезодоранта, смешанного с потом подмышек. Наверное, в сексе она совсем другая, чем на дог-шоу, вот бы послушать, как она кричит…

Он вдруг воспылал страстью к проходящей мимо совсем незнакомой женщине. Будь на ее месте другая – ничего бы не изменилось. Самое главное, чтобы она не была связана с ним никакими отношениями.

– Коити, ты меня слышишь?

– …Да…

– Говори в трубку…

Я не знаю, получится ли у меня найти что-нибудь подходящее… да и время поджимает…

Та девушка замедлила шаги около овощной лавки и в раздумье теребит подбородок, разглядывая прилавок. Дивная линия спины плавно сменяется чарующими формами. На плотно обтянутой попке видна полоска трусиков. Не меняя положения головы, Миясэ следит за ней одними глазами. Затем он запускает свои длинные пальцы в карман пиджака, достает «мыльницу» и незаметно для девушки фотографирует ее. Бешеный стук его сердца заглушает голос Тамаки.

Триста строк по тринадцать иероглифов, получается чуть меньше десяти страниц.

На длившемся всего полчаса редсовете Миясэ заметил, что на статью о хандлере десяти страниц будет многовато, однако Нисикава сказал, что писать-то больше не о чем. Вот разве что о потере любимца – как сказывается она на состоянии здоровья хозяина… Месяца два назад Нисикава собирался написать репортаж о владельце собаки, который после ее смерти в состоянии депрессии едва не наложил на себя руки. Но, судя по всему, эта статья тоже ляжет на плечи Миясэ и Мурой.

От неразборчивых каракулей в растрепанном блокноте нет никакого толка. Иероглифы, обведенные кружком, подчеркнутые фразы, всякие пометки в лучшем случае могут передать лишь динамику разговора. Можно подумать, что заметки писал человек в расстроенных чувствах – да так это и было на самом деле… Миясэ отбрасывает блокнот, берет карандаш «2М» и принимается за написание репортажа.

Начать лучше с четвероногих компаньонов в рамках программы партнерства. Сюда же благотворительные ветлечебницы, собаки-поводыри, далее собаки – партнеры человека, собачья жизнь и быт, тенденции в кинологии, после чего нарисовать словесный портрет самого дрессировщика. В заключение – совместное проживание человека и собаки. Еще, пожалуй, добавить, что преданность ценится выше всего… Фото хандлера, самой выставки – ну вот и статья готова.

Сделав глоток остывшего кофе, Миясэ бросает взгляд в сторону Найто. Он в неизменном сером костюме, как всегда молча, – то ли характер такой, то ли привычка скрывать свои чувства, – правит гранки некролога. «Вот такой, как Найто, спокойно и по-деловому мог бы заняться организацией свадьбы», – подумалось Миясэ.

– Послушай, Найто…

Вздрогнув от неожиданности, тот поднимает голову и внимательно смотрит на Миясэ. Самому Миясэ неприятны такие пристальные взгляды, но, похоже, родители в детстве крепко вбили в голову этому молодому человеку правило: слушая, смотри в глаза собеседнику, потом отвечай. Что это – свойственная современной молодежи мягкотелость или, наоборот, маска, скрывающая твердый характер?

«Опусти глаза, когда со мной говоришь, и без тебя устал», – бормочет про себя Миясэ, пожевывая сигарету, и откидывается на спинку стула.

– Ты на завтрак ел когда-нибудь стейк?

– Что-что? Да нет… – отвечает Найто, переведя свой взгляд с лица Миясэ на его ослабленный галстук.

– А я вот сегодня съел стейк. Двадцатиунцевый… Живот болит невозможно.

– М-да…

Особенной реакции собеседника на это не последовало. Сам-то Миясэ прекрасно понимал, что говорит ерунду, но напряженность в лице Найто приводила его в уныние. Нудная работа и бесконечные свадебные приготовления скрутили Миясэ щупальцами тоски, и вот от них-то он и хотел избавиться своим дурацким вопросом.

– Может, сбегать в аптеку? – сочувственно говорит Найто.

– Не надо, просто хотелось узнать, приходилось ли тебе есть с утра стейк или нет.

Уладив с Найто, Миясэ вновь берется за карандаш и неожиданно встречается глазами с сидящим напротив Мурой. Тот сидит с задранными на лоб очками, обеими руками трет лицо и откровенно смеется. Даже слышно, как его пальцы елозят по жирной коже, и Миясэ раздраженно кривится. Этот-то кое-что, верно, знает, думает Миясэ. Правда, что там он знает, неизвестно, может, просто чувствует, что среди работающих здесь неудачников совсем не место только что закончившему университет Найто.

Звонит телефон, и, нажав на мигающую кнопку, Найто поспешно берет трубку. Его голос совсем не меняется, когда он говорит с клиентом, и Миясэ медленно опускает глаза.

Из трубки доносится громкий голос Кавабэ из коммерческого отдела. Он спрашивает что-то насчет рекламы.

Покуривая, Миясэ прохаживается по заполненной в основном студентами и школьниками платформе Такаданобаба. Вокруг мелькают черные, седые, крашеные головы, напоминая броуновское движение. Открываются двери прибывшего поезда, и одна волна пассажиров сменяется другой.

За паутиной проводов и опор сплошная вереница огромных вывесок на стенах и крышах высотных зданий, и за всем этим веера облаков, приютивших лучи заходящего солнца.

– Мне с этим не справиться… – бормочет Миясэ, посасывая фильтр сигареты.

Золотой солнечный свет с сиреневых небес льется на город с коробками домов, подобных диодам на транзисторной плате. Чувство томящей безысходности переполняет душу.