Текст книги "Всё, что осталось (Записки патологоанатома и судебного антрополога)"

Автор книги: Сью Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

С учетом того, что в год в мире умирает около 55 миллионов человек, проблема, конечно, затрагивает не только Великобританию. Больше всего страдают города, где не существует традиции повторного использования могил. В Дурбане, ЮАР, и Сиднее, Австралия, так же как в Лондоне, обсуждение нового законодательства вызвало ожесточенные дебаты.

Многие города мира, особенно европейские, исторически применяют немного другой подход, извлекая кости из могил и перенося их в просторные подземные катакомбы или оссуарии, где оформители с их помощью дают волю своему воображению. Самыми крупными такими хранилищами является парижское, где лежит около 6 миллионов скелетов, и чешское – так называемая Седлецкая костница, построенная в 1400-х для хранения скелетов, выкопанных с переполненного церковного кладбища. В 1870 году резчик по дереву Франтишек Ринт получил заказ рассортировать полученные останки и приступил к работе, в результате которой скелеты, количество которых оценивалось между 40 000 и 70 000, превратились в потрясающие изысканные декоративные и архитектурные элементы новой капеллы. Канделябры, гербы и колонны – все в ней выполнено из человеческих костей. Похоже, в своей преданности искусству, Ринт не позволял сентиментальности сказываться на выборе материалов, и смотреть на его произведение отнюдь не всегда приятно: чего стоят хотя бы косточки младенцев, из которых, в частности, выложена витиеватая подпись автора.

Во многих странах современной Европы традиция выкапывать останки с кладбищ естественным образом вылилась в повторное использование могил. В Германии и Бельгии, к примеру, могилы предоставляются в пользование бесплатно сроком на двадцать лет. После этого, если семья не решит платить, чтобы содержать могилу и дальше, ее обитателя передвинут глубже или вообще перенесут в другое место, иногда в массовое захоронение. В странах с теплым климатом, например Испании и Португалии, где тела разлагаются быстрее, останки лежат в земле еще более короткое время. Далее, если семья захочет, кости могут перенести в оссуарий в стенах кладбища – но уже за деньги. Если же родные не объявляются, кости изымают. Некоторые попадают в музеи, некоторые просто сжигают и измельчают в прах. В Сингапуре власти пошли по пути Европы и Австралии, приняв вариант «закопать поглубже и использовать повторно».

Но в целом захоронения в землю, неважно на какой срок и непосредственно в почву или внутрь монументов, постепенно выходят из обыкновения. 30 миллионов футов древесины, 1,6 миллионов тонн цемента, 750 000 галлонов бальзамирующей жидкости и 90 000 тонн стали ныне закопаны в землю только на территории США – наглядная демонстрация загрязнения окружающей среды. Люди, озабоченные сохранением экологического баланса планеты, естественно, возмущаются таким положением, но с кремацией дела обстоят не лучше. Каждая кремация эквивалентна сгоранию 16 галлонов топлива, что заметно повышает выделение ртути, диоксинов и фуранов (токсичных веществ). По приблизительным оценкам, количество энергии, расходуемой на кремации в США за год, достаточно для того, чтобы восемьдесят раз совершить полет до Луны и обратно. Однако крематории в Штатах процветают – в 1960-х им отдавали предпочтение лишь 3,5 % населения, в то время как сейчас эта цифра равняется почти 50 %.

Неудивительно, что наиболее высокий процент кремаций приходится на те страны, где сожжение тела является культурной нормой и традиционным выбором по религиозным мотивам, особенно у буддистов и индуистов. В Японии кремируют 99,97 % покойных, далее следует Непал (90 %), а за ним Индия (85 %). С точки зрения статистики, больше всего кремаций происходит в Китае – около 4,5 миллионов в год.

В процессе кремации сгорают все органические составляющие тела, оставляя только сухие инертные минералы, в частности, фосфат кальция из костей. Прах не превышает 3,5 % от тела и весит примерно 4 фунта. В большинстве крематориев останки изымают из топки и пропускают через так называемый кремулятор, где кости перемалываются в порошок и из них удаляются все посторонние примеси, в том числе металлы. В Японии после кремации семья извлекает фрагменты костей из пепла с помощью палочек и перекладывает их в урну, начиная с ног и кончая головой, чтобы покойный не оказался вверх тормашками.

В Великобритании около трех четвертей населения ныне отдает предпочтение кремации, но бурный рост ее популярности, начавшийся в 1960-х, сейчас немного приостановился. Современные общества склонны раздвигать границы, поэтому начинают возникать новые, более «экологичные» варианты избавления от тел (прах, остающийся после кремации, практически лишен питательных веществ). Один из них – «резомация», или алкалиновый гидролиз. Тело помещают в емкость со щелочным раствором (каустической содой или гидроксидом натрия) и нагревают до 160 °C под давлением около трех часов. Все ткани разлагаются, превращаясь в зеленовато-коричневую массу, богатую аминокислотами, пептидами и солями. Оставшиеся фрагменты костей измельчаются в пыль в кремуляторе и далее могут быть рассеяны или использованы в качестве удобрений (в них содержится гидроксиапатит кальция).

Еще один метод, «промессия», представляет собой сухое замораживание тела в жидком азоте при температуре – 196 °C. Далее с помощью вибрации при определенной амплитуде оно рассыпается в порошок. Порошок сепарируется от металлической пыли с помощью магнита и помещается в верхний слой почвы, где бактерии завершают процесс. Последняя «зеленая» альтернатива, «человеческий компост», пока находится на стадии разработки, но идея заключается в том, что семья доставляет тело покойного, обернутое льняной тканью, в центр «рекомпозиции», в середине которого стоит трехэтажная башня – гигантская версия садового компостера. Там тело кладут на подложку из деревянной стружки, способствующей разложению. Спустя шесть недель оно превращается примерно в кубический ярд компоста, который можно использовать для удобрения деревьев и кустарников. Разработчики пока не решили, как поступать с костями и зубами, поэтому «человеческому компосту» еще есть, куда развиваться.

Если подобные современные методы станут нормой, мало кто из нас оставит по себе физический след, как наши предки. Скелетные и прочие останки помогли археологам и антропологам заглянуть в жизнь людей из давно исчезнувших культур с близкого расстояния и на очень личном уровне, что, безусловно, является настоящей роскошью и обогащает наши представления о человеческой истории.

Исторические останки обычно представляют собой кости и предметы, с которыми усопший был захоронен, но, как уже говорилось, при определенных климатических условиях – сухая жара, температура ниже нуля, погружение в жидкость, – некоторые тела хранились практически нетронутыми в течение многих веков. Эци, ледяной человек, обнаруженный в 1991 году в горах на границе Австрии с Италией через 5000 лет после смерти, сохранился почти полностью, как и тело Джона Торрингтона, участника несчастливой экспедиции Франклина 1845 года, обнаруженное 129 лет спустя похороненным в промерзлой тундре на севере Канады вместе с еще двумя сослуживцами.

«Болотные люди» в частности человек из Гроболла, человек из Толлунда, человек из Линдоу, женщина из Стидшольта и мальчик из Кайхаузена, своей сохранностью обязаны торфу, в котором были похоронены. Погружение в слабокислый раствор с высоким содержанием магния обеспечило целостность 2000-летней китайской мумии династии Хан, известной как Леди Дай, которую обнаружили в 1971 году рабочие, копавшие бомбоубежище под госпиталем близ Чанша. Сохранились даже ее кровеносные сосуды, в которых ученые обнаружили небольшое количество крови группы А.

Хотя моя команда редко вторгается в сферу археологии, однажды я дала себя уговорить поучаствовать, вместе с еще тремя учеными, в телевизионном документальном сериале ВВС2 под названием История в деталях (History Cold Case), который снимался в 2010–2011 годах. По сценарию мы должны были исследовать человеческие останки и делать предположения о том, как жили эти люди, лишь изредка, по капле, получая дополнительные сведения от редакторов. Мы искренне не имели понятия о том, что нам предъявят в следующий раз, или что мы обнаружим. Поэтому съемки были весьма волнительными и, одновременно, захватывающими. Я неоднократно сожалела о своем решении принять в них участие: стоять перед камерой – точно не мое, у меня, что называется, «лицо для радио». Однако истории, с которыми мы столкнулись, лишний раз напомнили мне, насколько далеко могут дотянуться покойники из своих могил и насколько их биографии до сих пор трогают нас.

Популярность, неизбежная при регулярном появлении на телеэкранах, имеет и плюсы, и минусы. Очень неприятно, когда незнакомые люди запросто обращаются к тебе – неважно, с одобрением или с критикой. В большинстве случаев они хотят сказать, что им очень понравилась программа, но встречаются и такие, кто проходится по твоей внешности, комментирует какие-то твои высказывания или просто сообщает, что ты недостаточно умна.

Трое из четверых участников программы были женщинами – это тоже привлекало к нам повышенное внимание, и мы получали гораздо больше писем и е-мейлов, чем получают на таких передачах ведущие-мужчины. Нас называли «тремя ведьмами из Данди». Ксанте Мэллетт, судебному антропологу и криминологу, адресовалось большинство посланий личного характера, что никого не удивляло – она и правда потрясающая женщина. Кэролайн Уилкинсон, специалисту по реконструкции лиц, слали стихи о том, как она возвращает людям утраченную красоту, и воспевали ее мастерство. Что касается меня, то я получала в основном письма из тюрем с просьбами помочь вытащить их авторов на свободу, потому что «честное слово, это не я убил мою жену». Популярность передачи в определенных кругах привела к тому, что ее называли не История в деталях, а Лесбиянки в деталях, напрочь забывая о бедняге Вольфраме Мейер-Аугенстайне, нашем эксперте по изотопному анализу, хотя, думаю, профессор об этом нисколько не жалел.

С другой стороны, мы получали массу чудесных писем и е-мейлов от зрителей, которым нравилось открывать для себя что-то новое, и такой отклик со стороны публики напоминал нам, что люди искренне интересуются тем, что могут нам сообщить тела давно почтивших предков, и как современная наука, разработанная для применения в суде, помогает погружаться в жизнь прошлых поколений. На программе случалось немало грустных и трогательных моментов, когда мы восстанавливали биографии самых простых людей – не королей, епископов или генералов, а детей или девушек-работниц, – показывая, что и они тоже не забыты. Их истории просто были написаны языком, для расшифровки которого требовалась судебная антропология.

Один печальный случай касался дошедшего до нас анатомического образца – мальчика лет восьми. Его нигде не зарегистрированный мумифицированный труп был обнаружен в хранилище нашего факультета в Университете Данди. Мягкие ткани отсутствовали; сохранился только скелет и искусственно заполненная особым составом артериальная система. Мы ничего о нем не знали и не представляли, что с ним делать, поэтому решили, что исследование в рамках программы может вывести нас на что-нибудь интересное.

Стоило нам приступить, как стали выясняться печальные подробности. Ребенок не страдал от недоедания, и с медицинской точки зрения его смерть объяснениям не поддавалась. Датировка останков указывала на то, что он скончался до принятия Анатомического Акта 1832 года. Что если перед нами одна из жертв пресловутых похитителей детей, процветавших в те времена, когда анатомы платили за детские трупы по размерам – за каждый сантиметр? А может, его похитили из могилы гробокопатели, которых анатомы нанимали, чтобы удовлетворить потребность в трупах для обучения студентов и проведения новаторских исследований? Мы знали, что знаменитые анатомы Уильям Хантер и Джон Баркли оба выполняли перфузии сосудов как раз в тот период, и анализ химических веществ, извлеченных из останков, показал полное соответствие составам, которые применяли Хантер и его последователи. Режиссеры не упустили возможность указать на иронию ситуации – современные анатомы раскрывали возможное преступление, совершенное анатомами прошлого.

В конце программы мы должны были принять решение, о котором изначально никто не задумывался: что делать с телом ребенка дальше? Оставить ли его на факультете, передать в музей хирургии или похоронить? Мы единогласно сошлись на последнем. Я терпеть не могу, когда человеческие останки выставляют как экспонаты в витринах на потеху публики. Есть тонкая грань между просвещением и развлечением, и, в глубине души, мы всегда знаем, когда переступаем через нее. Принцип, которым тут следует руководствоваться, это представить, что речь идет о вашем ребенке. Чего бы вы для него хотели? К сожалению, получить разрешение на похороны оказалось не так легко; останки мальчика пока хранятся в музее хирургии, в запасниках, дожидаясь, когда все-таки решится их дальнейшая судьба.

Еще одна трагическая фигура – «девушка с Кроссбона», молодая женщина не старше двадцати, практически наверняка проститутка, которую обнаружили в общей могиле на кладбище Кроссбон в Саутворке, на юге Лондона. Она скончалась, страшно обезображенная третичным сифилисом, которым заразилась, вне всякого сомнения, из-за своей профессии. С учетом того, как далеко зашла болезнь, мы предположили, что она была инфицирована в возрасте десяти-двенадцати лет, что позволяет составить представление о страшном мире детской проституции в XIX веке. Когда мы реконструировали ее лицо, то были потрясены тем, насколько его изуродовала болезнь. Далее Кэролайн осуществила еще одну реконструкцию, показав, как девушка выглядела бы, останься она здоровой или получи вовремя инъекции пенициллина. Безусловно, на анонимные останки мы смотрим немного отстранение, но когда перед нами предстало лицо молодой женщины из крови и плоти, такое, каким оно было и каким могло быть, достанься ей лучшая участь, мы все осознали, что имеем дело с реальным человеком с собственными надеждами, мечтами, характером; с жизнью, которую можем реконструировать в таких подробностях, что, возможно, выяснится даже ее имя. Возможно – но не обязательно.

История, вызвавшая наибольший отклик, касалась скелетов женщины и трех младенцев, обнаруженных в Бальдоке, в графстве Хартфорд, и датированных римской эпохой. Женщина лежала в могиле вниз лицом, а первый новорожденный – у ее правого плеча. В ходе дальнейших раскопок был найден второй скелет младенца, у нее между ног. Третий находился внутри тазовой полости. То, что с ней произошло, до сих пор случается в странах с неразвитой медициной, неспособной справиться с диспропорцией в размерах таза матери и черепа плода. То же самое происходит, когда ребенок не переворачивается в матке и рождается вперед ягодицами. Вмешательство, способствующее родам в таких обстоятельствах, в наши дни проходит относительно легко и безболезненно, по крайней мере в развитых странах. Однако не в древнем Бальдоке.

Первого ребенка мать родила успешно, хотя мы и не можем быть уверены, родился ли он мертвым или появился на свет живым и скончался вскоре после того. Второй из тройняшек, с которым возникла проблема, застрял в родовом канале: либо из-за ягодичного предлежания (что вполне возможно с учетом положения скелета), либо из-за узости таза. Мать, скорее всего, умерла, пытаясь родить второго ребенка, и была похоронена вместе с первым. Когда она и второй младенец начали разлагаться, декомпрессия черепа плода и давление накопившихся газов вытолкнули его, наконец, из материнского чрева – феномен, известный как «посмертные роды». Третий ребенок так и остался в матке, где умер, так как проход ему перекрывал второй из тройняшек, застрявший в родовом канале. Какой печальный исход события, которое должно было стать счастливым, но закончилось вместо этого четырьмя смертями.

Не так давно моя команда из Университета Данди помогала в изучении удивительной археологической находки в графстве Роуз, где при раскопках в пещере Роузмарки, на Черном острове к северу от Инвернесса, был обнаружен человеческий скелет. Это место полно для меня воспоминаний из детства – в частности, именно там ушел в песок вместе со стулом мой дядя Вилли. Я люблю совпадения, и мне нравится, когда какие-то места или события всплывают в моей жизни повторно.

Мы согласились участвовать в исследовании останков, применив свой, следовательский, подход к анализу травм на скелете, чтобы понять, что произошло с этим парнем. Наша работа осуществлялась в рамках проекта «Пещеры Роузмарки», организованного Археологическим обществом Северной Шотландии и местными жителями, чтобы узнать, кто жил в пещерах, когда и при каких обстоятельствах.

Скелет лежал в песке в задней части так называемой «Пещеры Смельтера», к северу от горской деревушки. Радиоуглеродная датировка показала, что он относится к периоду пиктов, предшествовавшему приходу викингов, то есть к концу железного века. Он находился в «позе бабочки»: колени согнуты, лодыжки скрещены, колени разведены в стороны. Между коленями помещался большой камень. Руки лежали на бедрах, также прижатые камнями.

Еще один камень придавливал грудь. Теоретически камни могли положить на тело, чтобы покойник не выбрался из могилы, горя жаждой мести, или просто чтобы его не унесло приливом.

Судя по степени деформации черепа, смерть его точно была насильственной. Прочие части тела не пострадали, так что в остальном это был здоровый, крепкий мужчина лет тридцати.

Анализ травм – логический процесс дедукции, который требует глубоких знаний относительно того, как ведут себя кости, как меняется их поведение в случае переломов и последующих травм и как правильно определить последовательность таковых. В ходе этого анализа определяется, в каком порядке наносились повреждения. Изучая травмированные участки и взаимосвязь между ними, мы устанавливаем, как травмы причинялись и с помощью каких орудий.

Похоже, первый удар человек из Роузмарки получил в щеку справа, где зубы у него были выбиты копьем, мечом или какой-то палкой: орудие вошло неглубоко и не проникло до позвоночного столба, чтобы причинить более серьезные повреждения. Он совершенно точно был жив, когда это произошло, поскольку один из выбитых зубов находился в грудной полости – скорее всего, он вдохнул его после удара.

Дальше его ударили в челюсть слева, возможно, кулаком или дубинкой, на что указывали округлые контуры повреждений. Сломалась и челюсть, и оба сустава, которыми она крепится к черепу. Изнутри треснула также клиновидная кость в основании черепа. Сила второго удара была такова, что мужчина отлетел назад и при падении ударился головой о твердую поверхность – возможно, о камни на берегу, где он позже был похоронен. За этим последовали множественные переломы и трещины, разошедшиеся по черепу во все стороны от точки соприкосновения, располагавшейся в левой части затылка.

Он лежал на правом боку, когда нападавший, или нападавшие, склонились над ним и, чтобы добить, пронзили округлым орудием, по форме и размерам идентичным тому, которым были выбиты зубы, его голову возле виска. Выходное отверстие располагалось прямо с противоположной стороны, возле глазницы. Последним ударом ему проломили череп с такой жестокостью, что его оставшиеся части разлетелись на куски.

Меня пригласили в Кромарти, чтобы я выступила в местном историческом обществе с докладом о наших находках. Скелет был найден в последний день раскопок, и команда решила накрыть его тентом, чтобы порадовать членов общества удивительным сюрпризом. Будучи родом из Инвернесса, я пользуюсь определенной известностью в наших краях, поэтому мое грядущее выступление обросло самыми разнообразными слухами. Когда, в финале своей презентации, руководитель археологов показал слайд с фотографией человека из Роузмарки на месте обнаружения, аудитория замерла в изумлении. Далее вышла я и рассказала, кем был этот человек, что с ним произошло, и, наконец, продемонстрировала прекрасную реконструкцию его лица, созданную моим коллегой Крисом Райном. Публика была потрясена.

Позднее одна из присутствовавших дам сообщила мне, что из-за переживаний была вынуждена скорей отправиться домой и прилечь. Вместо ожидаемой сухой лекции об археологических находках она пережила весь спектр эмоций, слушая историю жестокого убийства местного жителя. Она даже заглянула в глаза жертвы, в его лицо, которое, не умри он 1400 лет назад, вполне сгодилось бы для Роузмарки и в наши дни. Меня очень радует, что люди всегда проникаются сочувствием к историям других людей, пусть даже те жили столетия назад, и что они начинают воспринимать своих предтеч как местных жителей, раз те занимали этот же клочок земли на нашей планете. Люди из Роузмарки и окрестностей даже начали нам посылать фотографии своих сыновей и внуков, указывая на явное сходство с нашим пиктом и предполагая, что могут быть с ним в родстве.

Подобные археологические находки приносят удовлетворение в том смысле, что позволяют блеснуть при их демонстрации, но с точки зрения судебного антрополога они в то же время и разочаровывают, потому что, как бы мы ни были уверены в своих выводах, нет никого, кто может подтвердить, правы мы или нет, или указать, где мы ошибаемся. Как я впервые обнаружила еще студенткой, работая над проектом по культуре колоколовидных кубков, отсутствие достоверных свидетельств может очень сильно досаждать исследователю. Для меня, чем ближе по времени к нашей эпохе любые археологические материалы, тем больше шансов на успех, поскольку повышается вероятность найти документальные свидетельства, которые помогут более достоверно восстановить обстоятельства, которые мы изучаем, и реконструировать их на более надежных основаниях.

Вероятно, именно поэтому я так заинтересовалась маленьким ирландцем, жившим в XIX веке, с которым впервые познакомилась в 1991 году, когда проводила экскавацию в крипте церкви Святого Варнавы в западном Кенсингтоне в Лондоне. Сводчатый потолок церкви начал трескаться и грозил обвалиться, так что требовалось срочно что-то предпринять. Нас пригласили потому, что крипта использовалась для погребений, и тела следовало извлечь на поверхность, прежде чем строители возьмутся за укрепление стен. Мы получили разрешение архиепископа провести экскавацию: вскрыть гробы, кремировать тела, а пепел вернуть на освященную землю.

Наши покойники были похоронены в тройных гробах, которые в начале XIX века были популярны у богачей. Из-за своей многослойности они напоминали русские матрешки. Снаружи находился деревянный гроб, иногда обитый тканью, с декоративными ручками и прочими украшениями, а также с табличкой, на которой указывались имя и дата смерти его хозяина. Внутри помещался свинцовый саркофаг, запечатанный герметично, также с табличкой, указывающей на личность покойного. Свинцовые гробы были необходимы, чтобы жидкости при разложении не вытекали наружу, а впитывались в слой отрубей, покрывавший дно. Они также гарантировали, что запахи останутся внутри и не будут просачиваться наружу, в церковь, где могли бы оскорбить тонкое обоняние прихожан во время воскресной мессы.

Третий, последний гроб был более функциональным, обычно из дешевой древесины, например, вяза, и служил просто изнанкой свинцового. В нем покойный лежал на подушке, набитой конским волосом, с хлопковыми оборками – узор из дырочек на них имитировал дорогие английские кружева, – одетый в свой самый лучший костюм.

К моменту, когда мы взялись выкапывать останки, внешние гробы практически полностью разложились – сохранилось лишь немного древесины и декоративные элементы. С долговечными прочно запечатанными свинцовыми гробами дело обстояло по-другому. Нам пришлось вскрывать эти страшно тяжелые контейнеры, напоминающие гигантские жестяные консервные банки, чтобы добраться до внутренних деревянных гробов и извлечь то, что осталось от покойных. Мы получили разрешение на изучение и фотографирование останков, с целью определить, кто там похоронен. Задачей наших исследований было решить, можно ли извлечь ДНК из тел, похороненных в XIX веке. Сохраняется ли генетический код в свинцовом гробу?

Ответ, к сожалению, оказался отрицательным. При разложении тела образуется слабокислая жидкость. Поскольку вытекать ей было некуда, она вступила в реакцию с древесиной внутреннего гроба, образовав гуминовую кислоту, которая разрывает связь между базовыми парами (строительными элементами двойной спирали ДНК) и их костяком. Вся генетическая информация растворилась, превратившись в густую черную массу на дне гробов, напоминавшую шоколадный мусс (анатомы широко используют аналогии с пищей, описывая субстанции, с которыми им приходится иметь дело – прием, не всегда уместный, но очень эффективный).

С учетом количества захоронений и близости церкви к Кенсингтонским казармам, не было ничего удивительного в том, что многие покойные имели отношение к армии. Благодаря разным войнам, шедшим тогда в Европе, записи соответствующего периода исключительно информативны. Мы пригласили персонал из Национального музея армии в Челси, чтобы получить рекомендации по дальнейшей работе и указания на личности покойных, которые могли иметь историческое значение.

Одно захоронение их особенно заинтересовало, причем не столько из-за самой покойной, Эверильды Чесни, а из-за ее мужа, генерала Фрэнсиса Роудона Чесни из королевской артиллерии, который прославился не только военными подвигами, но и эпохальным плаванием по Евфрату на пароходе – путешествие, целью которого было доказать существование нового, более короткого пути в Индию, нежели долгие опасные плавания вокруг мыса Доброй Надежды. Мы оставили гроб Эверильды напоследок, на тот случай, если не будем укладываться в сроки, в надежде на то, что интерес к ней при необходимости даст нам дополнительное время. У нас было всего десять рабочих дней на то, чтобы открыть, зарегистрировать и перевезти содержимое шестидесяти свинцовых гробов.

Как ни печально, Эверильда скончалась и была похоронена в крипте вскоре после женитьбы. Когда мы открыли гроб, то обнаружили, что скелет ее уже фрагментировался. Остались нетронутыми лишь кости рук в тонких шелковых перчатках. Одна кисть была заметно крупнее другой, отчего мы заподозрили, что она страдала какой-то формой паралича. Сама по себе Эверильда для историков интереса не представляла – в отличие от прочего содержимого гроба. Ее эксцентричный супруг похоронил новобрачную вместе со своей полной парадной формой, в которой был на их свадьбе 30 апреля 1839 года. Он положил ей на ноги форменные брюки, на грудь – китель, рядом с головой – фуражку и сапоги возле ног. Форму мы передали в заботливые руки кураторов Национального музея армии, а Эверильду кремировали вместе с другими обитателями крипты. Их прах вернулся для захоронения в той же земле. С течением времени меня стал все больше интриговать загадочный муж Эверильды, коротышка ростом всего 1 м 62 см, которому при поступлении в академию пришлось вставить в сапоги пробковые вкладыши, чтобы удовлетворять армейским требованиям. Я читала книги, где он упоминался, и начала расследование обстоятельств его жизни. Однажды я наткнулась на сайт, названный его фамилией. Сделав глубокий вдох, я опубликовала там пост с вопросом о том, не знает ли кто-нибудь, где хранятся дневники, которые, как я выяснила, он вел. В ответ я получила чудесный е-мейл от Дейва, прямого потомка генерала Чесни, который живет в окрестностях Чикаго. С этого началась наша дружба по интернету, продолжающаяся вот уже пятнадцать лет. Стоило мне узнать новые детали о его семье, я спешила их сообщить его старому отцу, который всегда с нетерпением ждал новостей. «Нет ли чего-нибудь от той дамы из Шотландии? – спрашивал он Дейва. – Что еще она разузнала?»

Таким образом, благодаря мужчине, скончавшемуся больше ста лет назад, возникла удивительная дружба двух людей, никогда не встречавшихся лично, а третий человек на закате дней снова обрел интерес к жизни, что можно считать настоящим чудом. Вне всякого сомнения, среди нас встречаются личности такого масштаба, что даже из могилы могут влиять на жизни людей. Скелеты – это не просто пыльные иссушенные реликты; это человеческие истории, которые иногда сохраняют достаточно влияния, чтобы воспламенять воображение ныне живущих.

В Ираке, после второй войны в заливе, по-прежнему находясь под впечатлением от истории генерала Чесни, я как-то сидела на берегу Евфрата (при этом меня охранял, ни больше ни меньше, целый батальон королевской артиллерии – еще одно совпадение из тех, что мне так нравятся). Внезапно, сама того не ожидая, я обратилась к старшему офицеру: «А в королевской артиллерии есть благотворительный фонд?» Я понятия не имела, откуда возник этот вопрос, и сама страшно удивилась, когда он вдруг сорвался с моих уст. Очаровательный молодой человек ответил, что фонд, безусловно, имеется. Далее он начал с энтузиазмом рассказывать об отличной работе, которой занимается благотворительный фонд, а тем временем отчетливый голос в моей голове велел мне продолжать свои исследования и, возможно, даже написать книгу о роли этого человека в истории. Может быть, однажды я так и сделаю, а гонорар передам в благотворительный фонд королевской артиллерии. Уверена, Фрэнсис меня бы одобрил.

Должна признать, что я немного увлеклась моим коротышкой-ирландцем, и то, что началось как простой интерес, превратилось в легкую манию: однажды я заставила всю семью поехать на каникулы в Ирландию, чтобы побывать у него на могиле, и в бинокль, с дальнего расстояния, посмотреть на дом, который он построил собственными руками. К счастью, у меня очень понимающий муж, который смирился с тем, что в нашем браке нас трое.