Текст книги "Наталья Бехтерева. Какой мы ее знали"

С. В. Медведев

НЕ МОГУ И НЕ ХОЧУ БЫТЬ ОБЪЕКТИВНЫМ

Наверное, я знаю Наталью Петровну Бехтереву (часто ближайшие коллеги и друзья между собой звали ее НП) лучше всех. Я общался с ней почти ежедневно на протяжении полувека. И у нас не было запретных тем. Мы обсуждали все. Долго, подробно. И это естественно. Мы были, прежде всего, не только и не столько родственниками, сколько друзьями. Когда мне еще не было двадцати, кончились приказы и начались обсуждения.

Но именно это делает меня не совсем хорошим описателем. Я предельно ангажирован. Заинтересован. Я не могу и не хочу быть объективным.

Мои отношения с НП можно условно разделить на четыре этапа. Детство, я – физик, я – ее сотрудник, я – ее «начальник». Надо отметить, что все этапы отношений были не похожи и нестандартны.

Из моего детства

Одно из отличительных ее качеств – именно нестандартность. Пожалуй, я это видел наиболее часто. Начиная с бытового. Мне семь лет. Вокруг многие курят. Время было такое. НП однажды в гостях, когда зашла речь о сигаретах, сказала: «Ну, если хочет, пускай курит». А я хотел. Много и «прямо сейчас». Что и выполнил с совершенно плачевными последствиями. Потом не курил уже до самого университета, где трудно было не закурить.

Но существенно важнее – ее нестандартность в науке, о чем я расскажу позднее.

Первое, что я помню, – маленькая пятнадцатиметровая комната с девятиметровой галереей в полукоммунальной квартире. «Полу» – потому что соседи были не чужие: еще две малюсенькие комнаты занимали Екатерина Владимировна, дочь Владимира Михайловича Бехтерева, и ее муж Владимир Михайлович. Она была, как тогда говорили, конторской служащей, или, как теперь говорят, офисным работником, он – завклубом, по-моему, на заводе «Красный треугольник». Особой теплоты в отношениях не было, но мыло в суп не подкладывали.

В квартире была круглая, покрытая гофрированным железом печка, которую надо было каждый день топить. Были дровяные сарай и чулан. Кстати, у меня с трех лет и до сих пор слегка заметный шрам на лбу от пылающего полена, которое я вынул из топки. Потом печку ликвидировали и усилили, как тогда говорили, «паровое» отопление. Площадь комнаты резко увеличилась, и НП купила мне письменный стол. Я тогда уже ходил в школу.

История этой комнаты заслуживает отдельного рассказа. В детстве НП с родителями, сестрой и братом жила в квартире, считавшейся тогда очень хорошей, на Греческом. Она всегда с огромной теплотой рассказывала об этой квартире. Однажды она и ее брат Андрей, договорившись с новыми хозяевами, пришли туда, взяв меня с собой. Надо сказать, в то время у нас уже были очень хорошие квартиры, и она на меня не произвела впечатления, но видно было, что это квартира незаурядная. Там сохранилось кое-что впечатляющее, например, постамент от статуи, которая стояла еще в то время.

Когда арестовали родителей, то, во-первых, вокруг оказалось очень много шариковых, которые немедленно начали грабить детей, и практически от достаточно хорошего «приданого», собранного для НП ее родственницей, не осталось ничего. До самого последнего времени НП обнаруживала кое-какие вещи из этой квартиры в антикварных магазинах, и если удавалось, то покупала.

Во-вторых, в огромной по нынешним понятиям семье (только у Владимира Михайловича Бехтерева было помимо дедушки четверо детей) не нашлось никого, кто поддержал бы тринадцатилетнюю НП. Она попала в детский дом и, естественно, лишилась квартиры. Об этом периоде она сама писала, и я не буду все пересказывать. Но когда она вместе с 1-м Ленинградским медицинским институтом вернулась из эвакуации (Иваново), то оказалось, что у тетки отбирают площадь за излишки. Конура была слишком просторна. И Екатерина Владимировна прописала НП.

Владимир Михайлович Бехтерев

Огромным достоинством нашей комнаты было окно – не в классический петербургский двор-колодец, а над крышей соседнего дома: было видно солнце и Симеоновскую церковь, тогда, естественно, склад. Недавно я привел свою дочь в этот двор-колодец, и ей просто стало страшно.

Важным являлось и наличие галереи – семь квадратных метров и полтора метра в ширину. Она сыграла, возможно, неоценимую роль в развитии НП как ученого. Там могла жить домработница, она же и моя няня. Нянями, как правило, были молодые девушки, приезжавшие из деревни. Хорошие. По крайней мере, не помню ничего плохого по отношению к себе в свой адрес. При этом они могли сидеть со мной и готовить обед, топить печку. Это не то, что сейчас. На малюсенькой кухне стояла дровяная плита. Но в моих воспоминаниях уже появились примусы и керогазы, хотя плиту иногда и использовали. Готовили девушки отвратно, но есть было можно.Так что я вспоминаю себя в это время либо у родителей отца в Москве (бабушка не работала, и до появления моего двоюродного брата меня довольно часто туда подкидывали), либо гуляющим с няней в районе улицы Белинского – Марсово поле, Летний сад… Позже гулял один. И довольно редко – с родителями. К тому времени оба они уже стали кандидатами наук и не просто были поглощены работой, они ею жили. Они и познакомились-то в аспирантуре, у них был общий руководитель, Андрей Владимирович Лебединский. Я появился на свет как раз в процессе их работы над диссертацией.

Петр Владимирович Бехтерев

Но были моменты, когда домработницы исчезали или уходили в отпуск. (Я тогда не понимал всей остроты этих проблем – понял только спустя двадцать пять лет, когда самому пришлось столкнуться.) Именно поэтому, приблизительно с 1955 года, я становился все более и более осведомленным о том, что делает НП. А как же иначе, если до одиннадцати вечера сидишь в электрофизиологической лаборатории Нейрохирургического института имени А. Л. Поленова. В краткие минуты перерывов НП рассказывала мне сказки о физиологии, о красных и белых кровяных телах. Белые были сильные и пушистые и защищали меня от микробов. Рассказывала сказки и о приборах. В них разрешалось играть. НП была заведующей лабораторией, и если я что-то ломал, то сама (!) исправляла. Это умение было необходимым, потому что приборы были малонадежными. Правда, утром лаборанты удивлялись, что все коммутации нарушены. Иногда меня спрашивают, спрашивала и она сама, не был ли я обделен обычным материнским вниманием. Определенно нет. И с позиций взрослого человека, для которого она создала, именно много работая, прекрасный плацдарм, и даже с тех давних детских позиций, так как недостаток общения компенсировался качеством. Я видел довольно дружный коллектив людей, которым нравилось работать. И все время видел, как работала сама НП. Видел, с какой радостью люди встречали новые приборы, которые появлялись как будто бы сами собой. Теперь-то я знаю, сколько сил для этого надо было приложить. А это были электроэнцефалографы французской фирмы «Альвар», «телевизор мозга» по Ливанову и многое другое.

Зинаида Васильевна Бехтерева

Довольно скоро НП стала заместителем директора Института, и тогда часть времени я проводил в приемной. Это было уже не так интересно, как в лаборатории.

Тогда НП в основном занималась проблемой диагностики заболеваний головного мозга по электроэнцефалограмме. Естественно, никаких методов ее обработки тогда не существовало, и все оценивалось с помощью самого мощного в природе анализатора – глаза и мозга исследователя. И вот здесь эта работа была не столько методом, сколько искусством. Я помню споры об энцефалографии. Помню, с какой гордостью НП поздно вечером говорила (не мне, конечно, но я слышал), что на операции опухоль оказалась именно там, где она указала.

По результатам этих исследований НП написала свою первую монографию «Биопотенциалы больших полушарий при супратенальных опухолях», которая сразу же стала популярной. Ее главное достоинство заключалось в том, что диагностика с помощью электроэнцефалографии все меньше становилась искусством и все больше – методом. Кроме того, в ней содержались теоретические предположения. В популярной книге не надо их детально излагать (тот, кто интересуется, может прочитать монографию), но эти предположения опять же превращали электроэнцефалографию из феноменологии в физиологию. Из набора правил в науку. Например, была выдвинута гипотеза о защитной роли медленных колебаний.

Именно интенсивнейшая научная работа и талант позволили НП очень рано для врача защитить докторскую – в 1959 году. В тридцать пять лет. Надо отметить, это очень рано и для врача, и для женщины, а уж тем более в те годы. Тогда защита была действительно защитой, и результат не был предопределен.

И вот промежуточный итог. Красивая (об этом отдельно), молодая, делающая прекрасную карьеру женщина. Заведующая лабораторией. Заместитель директора. Ей неоднократно предлагали возглавить Нейрохирургический институт. Она отказывалась, и, мне кажется, это было правильно, так как он был просто мал для нее.

Женщина, обладавшая прекрасным голосом, закончившая шесть классов музыкальной школы. Ее приглашали на профессиональную сцену. Кстати, с ее умением петь связан один эпизод. Уже в шестидесятых годах она была с делегацией (тогда так просто не ездили) советских ученых на международном конгрессе в одном из городов ФРГ. Насколько я помню, в Мюнхене.

И вот в огромной пивной HB – кто был там, тот знает ее размеры, – организована встреча участников. Наши ученые тогда еще достаточно редко ездили на подобные конгрессы и многих особенностей не знали. Например, о том, что на таких собраниях часто заставляют (именно заставляют!) исполнить какой-либо номер – спеть, показать фокус и т. п. Наша делегация в панике. И когда ведущий вечера подходит к нашим, то руководитель делегации краснеет и начинает протестовать, что это «капиталистические провокации», направленные против советских ученых.

И вдруг НП встает и идет на сцену с оркестром. Наши в шоке. Как рассказывала НП, она вычисляла, какую русскую песню немцы и вообще иностранцы наверняка знают. И решила, что «Катюшу» знают точно. Она подошла к оркестру (немецкий НП знала с детства, еще от бонны), договорилась с ним и начала дирижировать (этому ее учили в музыкальной школе), а после вступления запела профессиональным, концертным голосом. Зал буквально взревел. Начали подпевать.Это был ошеломляющий успех, и все те, кто пел после нее, уже не смотрелись.

Леди Бехтерева

Она была по-настоящему красивой женщиной. Фотографии не передают эту красоту в полной мере. Очень многое в ее красоту вносила манера поведения. Из-за этого в Англии, где она была в командировке, о которой я расскажу ниже, ее называли «леди Бехтерева». Вообще, надо отметить, что мать НП тоже была очень красива. Она была потомственной дворянкой и воспитывала детей «так как надо». Волосы у детей наголо состригались, чтобы лучше росли, осанка, манеры вырабатывались. К счастью, тринадцати лет хватило на всю жизнь.

Сначала у НП были роскошные длинные волосы, так сказать, ниже талии. Она их каждый день терпеливо расчесывала частым гребешком и при этом пела в нашей крохотной комнатке. Потом, в конце пятидесятых, сделала себе короткую прическу, подобную той, что мы видим на ее фотографиях, вплоть до самых последних.

Эпизод. Она была с делегацией на какой-то конференции в Голландии. По прошествии некоторого времени один из членов делегации пригласил НП и еще некоторых спутников на просмотр фильма, который он там снял. Естественно, черно-белый и, конечно, без звука. На столе лежало полкило «настоящего голландского сыра» (для нас абсолютное диво). Его дегустация тоже входила в программу вечера. В момент кульминации вечера запустили проектор. Это была летопись путешествия, и, естественно, она начиналась в аэропорту. И вот на экране появляются ноги в туфлях на высоченных каблуках. Они идут больше минуты, и все зрители завороженно на них смотрят. Потом камера поднимается, и мы видим НП. Да, было на что посмотреть!

Она была прекрасным диагностом. До самого последнего времени в спорных случаях уже в нашем институте ее приглашали как эксперта. Она разрабатывала новые методы лечения. Я не буду отдельно касаться книги «Болезнь Рейно». Она тоже была этапом, но дальнейшие работы были много интереснее. Однако более всего ее интересовал мозг человека. Не только его заболевания, но и принципы и механизмы его деятельности. И знаете, она была внутренне готова поймать удачу, не упустить шанс этим заняться.

И в ее жизни происходят два, казалось бы, не связанных события: трехмесячная стажировка в Великобритании и вызов к секретарю ЦК КПСС.

В 1960 году НП едет на три летних месяца в Англию. Я в то время болел (туберкулез) и несколько лет провел в госпитале и санатории в Пушкине. НП каждую неделю меня навещала, но времени поговорить обо всем не было, поэтому не знаю, как была организована эта поездка. По-моему, по линии ВОЗ. В Англии НП завязывает ряд очень важных знакомств с известными учеными. Но кардинально изменила ее жизнь встреча в Бристоле с Греем Уолтером, пожалуй, крупнейшим исследователем человеческого мозга прошлого столетия. НП мне неоднократно говорила, что Грей был одним из очень немногих, кто действительно понимал мозг. Вероятно, так же, как и Владимир Михайлович Бехтерев. Общение с Греем кардинально изменило НП. Вероятно, именно после этого она прониклась миссией исследовать не ЭЭГ, не диагностику мозга, а сам мозг как наисложнейший объект во Вселенной.

Грей Уолтер открыл массу феноменов в мозгу. Это и волна ожидания, и альфа-ритм (кстати, Уолтер гордился тем, что у него самого этого ритма не было), и многое другое. Он был одним из первых кибернетиков – известна его черепаха, обходящая препятствия. Он реально начал применять для диагностики и лечения различных заболеваний мозга метод долгосрочных имплантированных электродов.

Это был статный, импозантный, красивый, высокий мужчина, невероятно обаятельный. Он был трижды женат, и все жены были чрезвычайно эффектными. Я с ним познакомился в 1963 году, когда по приглашению НП он приехал к нам и, что было практически невероятным событием, остановился не в гостинице (он был, мягко говоря, небогат), а в нашей, добытой стараниями НП, трехкомнатной квартире. Помню ночные дискуссии, когда отец, НП и одетый в халат Грей сидят в гостиной и говорят, говорят… Приезжал он к нам и в 1966 году на один из устраиваемых НП симпозиумов.

К сожалению, вскоре после этого он попал в аварию на своем мотоцикле, получив сильнейшую травму головы. Ослеп на один глаз. И, как и Ландау, стал совершенно другим человеком. Я его видел на очередном симпозиуме. Это было очень грустно.

Итак, НП возвращается из Англии. Осенью. На корабле. Мы с отцом едем ее встречать. Приехал совсем другой человек. Я даже испугался (мне двенадцать лет). В первую очередь – внешний вид. Тогда обычной прической у женщин были зачесанные назад волосы. Мне трудно это объяснить, но суть в том, что волосы накручивали на бигуди назад, выше лба. У нее же они были накручены по тогдашней «империалистической моде» вперед, на лоб. Это радикально изменило ее внешность. Но самое главное, что уезжала она с одним темпераментом, а вернулась с другим. Это все равно что сравнить гоночный автомобиль с «Волгой» – тоже неплохой машиной, но не экстра.

Великая материальная сила

И начала поход за вживленные электроды. Вообще походы были в ее стиле и ее страстью. У нас была шутка: «Идея, овладевшая НП, становится материальной силой». И большинство походов, о которых я еще расскажу, да почти все, заканчивались победой.

Вживленные электроды. Даже сейчас, говоря о них, многие испытывают трепет. Хотя имплантация электродов и стимуляция подкорковых ядер при паркинсонизме – сейчас рутинная операция. А тогда об этом даже говорить было страшно. К тому же первыми этот метод разработали и применили фашисты в концлагерях. Я помню высказывания в то время об «этих канадцах» (имелись в виду величайшие ученые Джаспер и Пенфилд), которые забивают в голову живому человеку золотой гвоздь и проводят свои человеконенавистнические эксперименты. Наш парторг такого не допустит.

Но НП все преодолела. Как? Не знаю по малолетству. Было получено разрешение Минздрава СССР, и в 1962 году в ЛНХИ – Ленинградском нейрохирургическом институте имени А. Л. Поленова – была проведена первая операция по имплантации электродов больной, страдающей болезнью Паркинсона. И это было не слепое копирование гениального Уолтера. Были сделаны принципиальные усовершенствования. Самое главное: у него электроды вводились не прицельно, веером, и потом уже проверяли, куда попали. НП предложила вводить их стереотаксическим методом и, что очень важно самое главное, сказала, куда надо вводить. Именно на этом и была позднее построена ее сотрудником и одним из моих учителей Владимиром Михайловичем Смирновым наука – «стереотаксическая неврология».

Вообще НП в этот момент поняла, что должна существенно расширить свои познания. Для ее новых устремлений уже не хватало только медицинских знаний. И она устраивает частные уроки для себя и своей ближайшей сотрудницы Натальи Ивановны Моисеевой. Проходит университетский курс матанализа, много пытается узнать от физиков. Она не хочет быть слепо зависящей от своих сотрудников – инженеров и математиков. Кстати, именно НП начала массово принимать на работу в медицинские подразделения физиков и математиков. Конечно, математиком она не стала, но четкое понимание в необходимом для нее объеме появилось. К сожалению, некоторые ее современные ученики не могут себя заставить хотя бы попытаться повторить это.

…Первую операцию начали утром, а закончили после полуночи. Оперировала блестящий нейрохирург Антонина Николаевна Орлова (позже она сменила фамилию на Бондарчук). Столь долгое время объяснялось тем, что необходимо было провести расчеты для стереотаксического введения, а в распоряжении медиков тогда были только арифмометр и логарифмическая линейка. Эти расчеты надо было неоднократно проверить. Цена ошибки была и жизнь пациентки, и «жизнь» врачей, их дальнейшая работа и диплом. Многое было поставлено на карту. Требовались огромная личная смелость и умение увлечь сотрудников – ведь «крайней» стала бы нейрохирург, да и отвечала бы вся команда. Конечно, НП получила бы по максимуму. Но больная почувствовала себя лучше уже на операционном столе.

Для первой операции НП выбрала тяжелейшую больную, которой не помогало никакое лечение. Она была прикованным к постели инвалидом. Учительница математики, она не могла отличить круг от треугольника. И вот через несколько недель я вижу, как по коридору ЛНХИ несется с огромным тюком в руках (помогала медсестре) молодая привлекательная женщина. Конечно, полностью паркинсонизм не ушел. Это системное заболевание. Через двадцать лет женщина опять поступила в клинику. Но двадцать лет нормальной жизни дорогого стоит.

Результат сразу стал известным. Прославил. А если бы наоборот? Из уже почти пятидесятилетнего опыта можно сказать, что результат был одним из лучших. Повезло. И это тоже. Но было не только и не столько везение, сколько умение, как говорил Александр Васильевич Суворов.

Эти работы, по сути, стали настоящим прорывом в исследовании мозга. Впервые врач мог очень щадяще и вместе с тем эффективно вмешиваться в работу сложнейших мозговых систем. Но еще более важно то, что исследователь получал не традиционную электроэнцефалограмму с поверхности головы, а разнообразные сигналы «изнутри» мозга, вплоть до импульсов отдельных нейронов из коры и подкорковых ядер.

Говорят, что сегодня электростимуляцией мозга не занимается только ленивый. Более того, серийно производятся имплантируемые стимуляторы. Словом, рутина. А в то время НП столкнулась с неприятием, которое иногда доходило до яростного сопротивления. Вообще подобное не раз случалось на протяжении всей ее жизни. Прорыв, успех, резкая критика, потом – множество людей, которые всегда «это» знали, а через несколько лет – рутинный метод исследования или лечения. Иногда даже прямое заимствование результатов.

Через несколько лет, уже в больнице на улице Гастелло, случилась трагедия. Пациентка с электродами повесилась. К сожалению, такое бывает. При паркинсонизме тяжелая депрессия более чем оправдана. Человек может просто устать от болезни, и если на это накладываются неприятности личного плана, то происходит страшное. Редко, но происходит. На моей памяти было два таких случая.

В то время эта операция уже стала почти рутинной. Тем не менее была анонимка и была создана строжайшая комиссия с обвинительным уклоном, начальник которой В. И. Гребенюк кричал НП: «Я вас в лагерную пыль превращу!» НП с сотрудниками – а это была действительно команда – выстояли. Они доказали свою невиновность. Но чего это стоило! А если бы нечто похожее произошло с первой больной?

В 1962 году НП вызывают в ЦК КПСС. Надо сказать, что обычный человек в то время и в Смольный-то ходил с опаской. А тут ЦК! Зачем – не сказали. НП принимает Александр Николаевич Шелепин – член Президиума и секретарь ЦК, один из самых влиятельных людей в то время. Это уже при Брежневе он попал в опалу. НП рассказывала, что разговор был очень неформальным, «вообще» о науке, о жизни, о ее планах. Разговаривали несколько часов. Мистика. Подобных аудиенций такие люди обычно не устраивают. А НП, что называется, понесло. Она увлеченно рассказывала о том, что можно лечить болезни мозга, что можно и нужно исследовать, как мозг мыслит, как в нем организованы процессы, обеспечивающие эмоции, речь, и многое другое.

Дальнейшее было полной неожиданностью. А. Н. Шелепин сказал, что принято решение (а решение в ЦК сильнее закона и приказа) назначить НП заведующей отделом науки ЦК. Это было не просто много. Это был очень высокий пост, но тупиковая должность для ученого. Однако, поговорив с НП, А. Н. Шелепин понял, что нецелесообразно отрывать такого сильного ученого от науки. Он сделал ей предложение: любой институт или в любой институт на любой пост. Плюс обещание материальной поддержки. Свое обещание он выполнил. А НП выбрала Институт экспериментальной медицины, в котором решила организовать отдел.

Название отдела было вызывающим (как и многое, что делала НП): «Отдел прикладной нейрофизиологии человека». Вызывающим, потому что в то время нейрофизиология была исключительно экспериментальной наукой, на кроликах и крысах. А чего стоило слово «прикладной»! Таким образом, уже в самом названии был вызов, и была программа исследования мозга на десятилетия вперед. Декларировалось исследование мозгового субстрата мысли, мозговых кодов, того, как работают клетки мозга при деятельности человека и применение этих знаний для лечения больных.

Как известно, при создании новой организации возникают четыре проблемы.

Первая: программа работ. Она существовала и в голове у НП, и была отражена в ее выступлениях, и, как уже говорилось, в самом названии отдела.

Вторая: кадры, которые, как известно коммунистам, решают все. Нужно, чтобы тянулась талантливая молодежь. А ее надо заинтересовать. Но главное – руководители среднего звена, завлабы и старшие научные сотрудники. Как правило, такие люди либо уже имеют свое направление и их очень трудно переориентировать, либо они его так и не сформировали. НП удалось найти и заинтересовать и тех и других. Потому что задачи и планы были настолько привлекательны для понимающих людей, что с их отбором не было особенных сложностей. Приходили и ее старые знакомые, и те, кого она знала по работам.

Третья: оборудование. Приборы дорогие, но не только дорогие, они еще и фондируемые. В то время мало было просто иметь деньги. Надо еще и быть включенным в план поставок. Тогда все, начиная от бумаги для пишущей машинки до любого дорогого прибора, приходилось «выбивать». Так, серьезной проблемой, как уже говорилось, было большое время стереотаксических расчетов. Все это время – часы – больной лежал на столе с трепанационным отверстием, прикрытым салфеткой. Поэтому НП идет к Акселю Ивановичу Бергу – тогда он был главным в стране по кибернетике – и выпрашивает у него самую современную в то время машину «Минск-1». И тот дает согласие: НП умела увлекать! А Берг был не только администратором, но и крупным ученым. И вот в большом, около сорока квадратных метров, зале на Кировском проспекте устанавливается ЭВМ. На лампах. Она часто выходила из строя: то лампа перегорит, то контакт окислится. Скорость ее вычислений поражала воображение – 2000 операций в секунду. Картина была впечатляющая. Посередине комнаты стоит ревущий и гудящий огромный монстр, а вокруг него пляшут несколько голых (в одних трусах) инженеров и техников, непрерывно его ремонтируя. Голых, потому что машина потребляла киловатты и исправно их превращала в тепло. Но свою задачу проведения операционных расчетов она впервые в мире выполняла. Потом НП добывала и для отдела, и позже, став директором, для ИЭМ еще много дефицитной техники и ЭВМ, и многим почему-то казалось, что она просто везучая. Никому не дают, а ей дают. Удобная позиция.