Текст книги "Имперские ведьмы"

Автор книги: Святослав Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 6

Передатчик заработал через полчаса.

– Фига, Фига, отвечай базе, – зазвучал в рубке голос сквайр-лейтенанта Ногатых, сменившего на посту лорд-капитана Кутерлянда.

Издевательский позывной «Фига» придумал для осужденного Кукаша лично гранд-майор Кальве.

Влад приложил палец к губам, призывая Чайку к молчанию, и ответил:

– Осужденный Кукаш слушает.

– Почему молчишь, сволочь? Задницу заложило? Так я могу прочистить, – сквайр-лейтенант Ногатых, не имевший никакого отношения к землевладельцам старой Англии, умел и любил ругаться, а «задница» во всех падежах и синонимах была его любимым словечком.

– Связи не было, – коротко ответил Влад.

– Сейчас тебе такая связь будет, забудешь, как маму родную звали, – пообещал сквайр. – Докладывай обстановку.

– Шторм, – коротко сказал Влад. – Чрезвычайно много быстрых протонов в спектре. Совершил вынужденную посадку, сейчас лежу на брюхе.

– Я же тебя подняла! – воскликнула Чайка.

Влад замахал руками и лишь потом сообразил, что, пока Чайка не произносит слов вслух, штабные ее не услышат. Но и того, что произнес Влад, было достаточно, чтобы привести Ногатых в ярость. Приходить в ярость сквайр-лейтенант умел превосходно, заводясь с полоборота.

– Тебе что было приказано, падаль? Маневрировать, уходить, в дрейф ложиться… а на планету садиться не сметь!

«Тебе бы там поманеврировать», – с ненавистью подумал Влад, но вслух произнес лишь:

– Связи не было. Гравитационные возмущения одно за другим шли.

– Что значит – не было связи?! – орал Ногатых. – Должна была быть! Просрал задание, говнюк! Вот, что теперь делать?

– Я собираюсь поднять корабль своими силами.

Влад сказал это, надеясь успокоить разбушевавшегося куратора, но добился прямо противоположного.

– Кретин! – взревел Ногатых. – Каким местом ты думал? Пси-вектор на нуле, чтоб ты у меня пернуть не смел, не то что корабль поднимать своими силами. Сиди и жди, пока за тобой прилетят!

– Слушаюсь, – хмуро сказал Влад.

– Раньше надо было слушаться, прежде чем на планету садиться. Теперь готовь жопу к порке, так всыплем, что навеки отучишься сидеть. Штанишки снять не забудь, засранец!

Особой темой в разговорах сквайр-лейтенанта было обсуждение того факта, что при наказании болевым шоком никто из истязаемых не мог сдержать некоторых физиологических реакций, так что, в дополнение ко всему, осужденному потом приходилось чистить изгаженный комбинезон. Гранд-майор Кальве чрезвычайно любил сразу после применения поводка устраивать осужденным марш-бросок, так что спустя полчаса каторжники смердели, словно ходячая выгребная яма. Для Влада именно эта часть наказания была особенно мучительной.

Селектор донес удаленные голоса, затем Ногатых пропел в микрофон:

– А вот и папочка твой пришел… Гляньте, господин гранд-майор, что ваш подопечный натворил!

– Натворил – накажем… – очевидно, гранд-майор Кальве только что плотно отобедал и теперь находился в наилучшем расположении духа.

– Мало того, он еще собирается при нулевом пси-векторе запускать двигатель и взлетать с планеты самостоятельно!

– Значит, накажем сугубо.

– Господин гранд-майор!.. – взмолился Влад. Он хотел придумать какую-то отговорку, что склон ненадежен и корабль может быть засыпан оползнем, что в небе появились торпеды… Еще какую-нибудь ерунду, лишь бы Кальве не врубал поводок. Потом он, конечно, возьмет свое, но тогда рядом уже не будет Чайки, она не увидит всех гнусных и грязных физиологических подробностей, не услышит хрипа, неудержимой икоты, а быть может, и криков… Чайку надо избавить от этого зрелища во что бы то ни стало.

– Что, господин гранд-майор? – ласково переспросил Кальве, и Влад понял, что уж теперь поводок будет врублен непременно.

Чайка стояла в растерянности. Она не понимала звуков, издаваемых решеткой, но слышала ответы Влада, чувствовала его беспокойство и страх. Кого он боится? Мертвой штуковины, которую сам так недавно прихлопнул одной короткой фразой. Почему же он сейчас медлит? И Чайка решила прийти на помощь. Она набрала полную грудь воздуха, а затем громко и отчетливо произнесла:

– Замолкни, дурак!

– Что ты сказал?! – в два голоса всхрипел динамик.

Теперь терять было нечего. Оставалось спровоцировать Кальве на убийство и утешаться мыслью, что гранд-майору влетит за самоуправство.

– Сукой ты был, майор, сукой и остался, – произнес Влад в микрофон. – Мало я тогда тебе по морде врезал.

В следующую секунду пришла боль. Она родилась в позвоночнике, в самом крестце, словно приступ радикулита, поднялась вверх, обхватив ребра невралгической атакой, скрутила шею острым миозитом, отдалась в затылке и лишь затем разлилась по всему телу, так что уже нигде, по всей планете, во всей Вселенной не оставалось ничего, кроме неторопливой и безжалостной боли. Каждый палец скрючивало подагрой, всякий зуб пульсировал пульпитным воспалением, и любой оттенок боли существовал сам по себе, не смешиваясь в единый вопль, а причиняя свои особые мучения. Можно было кусать губы и руки, можно кричать и корчиться, ничто не уменьшало боли и не отвлекало от нее. И даже потерять сознание, уйти в спасительное беспамятство было невозможно: поводок, врезавшийся в мозг, в самый болевой центр, держал не отпуская.

Всю силу воли, всю ненависть Влад кинул лишь на одно: не закричать, но на самом деле уже выл сквозь сжатые зубы бессмысленным звериным воем.

Целое мгновение Чайка, замерев, смотрела, как страшно сработало прежде безобидное заклинание. Черная смертельная струна перепоясала Влада, удавкой затянулась вокруг него, превратив в бьющийся комок боли. Это была не узда и даже не аркан, а что-то бесконечно грубое, варварское, предназначенное только для одного – причинять мучения. Сердце еще не начало отсчитывать второй удар, а Чайка метнулась и перехватила конец уродского бича, протянувшегося через океан. Она ожидала рывка и приступа боли, но руки, державшие противоположный конец, оказались на удивление гнилыми и не смогли оказать никакого сопротивления.

Влад кричал. Затянувшийся узлом конец удавки рвал его мозг, не позволяя ни мгновения передышки, убивая мучительно и верно. Легким толчком Чайка опрокинула Влада в небытие, заставив забыть себя и не чувствовать лишних страданий, а потом левой рукой принялась распутывать узел. Правой она удерживала бич, подавая на него слабину, потому что мерзавец, укрывшийся за океаном, продолжал подергивать свой инструмент, недоумевая, почему не слышит криков.

– Что там случилось? Сдох он, что ли? – спросил Ногатых.

– Не должен, – процедил Кальве. – Ну-ка, сквайр, глянь, какой там пси-вектор? Может, у меня поводок отказал?

Готово! Чайка скинула последнюю петлю, извлекла вонзившееся в душу черное лоснящееся жало, двумя пальцами обломила его и брезгливо кинула прочь. Мгновенно сплела в уме самую причудливую узду, какую только смогла измыслить, повязала ее на конец дергающегося бича, затянула на самодав и украсила сверху кокетливым бантиком. Сейчас тот, кто мучил Влада, узнает, что такое настоящая боль. Чайка отпустила натянутую струну, и ее подарок скользнул на тот конец бича, за океан.

– Все в порядке, пси-вектор на нуле! – сквайр-лейтенант обернулся и замер с открытым ртом.

Гранд-майор Кальве плакал. По щекам катились мелкие, не приносящие облегчения слезы. Гранд-майор оплакивал свою бездарно загубленную жизнь, рыдал от безысходности и душевной муки. Чувство безвозвратной потери сдавило ему грудь, и самое страшное, что Кальве сам не мог сказать, что именно он потерял. Оставались только горе, тоска, мрак…

– Что с вами, господин гранд-майор?

Гранд-майор Кальве бился лицом о столешницу, безуспешно стараясь заглушить угрызения совести, о существовании которой он не подозревал минуту назад.

Теперь из динамика доносились понятные звуки: один голос бессвязно бормотал, второй плакал. Чайка удовлетворенно кивнула и вновь повторила заклинание:

– Замолкни, дурак!

На этот раз заклинание сработало, а вернее, перепуганный сквайр-лейтенант Ногатых поспешно выключил связь.

Чайка обернулась к лежащему без сознания Владу. Тело его, только что сведенное судорогой, обмякло, сквозь полуприкрытые веки поблескивали белки закатившихся глаз. Как можно осторожнее Чайка коснулась души. Рубец, так испугавший ее в прошлый раз, зиял рваной раной.

Что же делать? Наложить самую мягкую, самую нежную повязку, заглушить боль, даже воспоминание о ней, и прошлая жуть никогда не вернется, и никогда не явится на свет темное облако ненависти. А у Чайки в руках окажется самая мягкая, самая нежная на свете узда. Влад станет тих, послушен, он ни на шаг не захочет отойти от нее, и, если она скажет: «Стреляй!» – он выстрелит без рассуждений. Из его разговоров исчезнут непонятные шутки, а из жизни – неведомая цель. А когда Чайка в следующий раз скинет одевку, в его взгляде не вспыхнет жадного восторга, Влад будет безразлично смотреть и ждать распоряжений.

Чайка сжала ладонями виски Влада, заглянула в невидящие глаза:

– Пожалуйста, справься с этим сам. Я очень прошу.

Влад вздохнул и застонал, приходя в сознание.

Минуту он бессмысленно смотрел в потолок, потом облизнул распухшие, искусанные губы и произнес:

– Надо же – жив. Не думал, что он меня отпустит. Отпустил… Боюсь, впрочем, ненадолго.

– Навсегда, – твердо произнесла Чайка. – А если он или кто-то другой снова явится и захочет набросить на тебя эту мерзкую штуковину, я его сразу убью.

– Ты что, сняла поводок?!

– Конечно, сняла! – страдальчески выкрикнула Чайка. – Дела там и на минуту нет, да откуда мне было знать, что на человека, как на дикого зверя, аркан наброшен? И ты тоже хорош – о каких-то векторах рассуждает, нет чтобы прямо сказать: на привязи я, помоги, мол!..

– Сняла поводок… – глупо улыбаясь, повторил Влад. – Ты волшебница, Чайка.

– Разумеется – волшебница, – согласилась Чайка. – Кто же еще?

– Я думал, добрые волшебницы бывают только в сказках.

– А у нас, – сказала Чайка, – все сказки обязательно про любовь. И я никак не могла понять, что это такое. А сейчас, когда они тебя мучили, я, кажется, поняла. Ты такой беззащитный, такой слабый… Мне так хочется защитить тебя, укрыть от всякой беды. Наверное, это и есть любовь?

Как бы хотел Влад услышать от девчонки, с которой он и знаком-то всего ничего, слова любви! Вот только не в такой форме и не в эту минуту…

– Прости, – сказал Влад, – но ты не могла бы выйти ненадолго? Мне… надо вымыться.

– Конечно, – немедленно согласилась Чайка. – А хочешь, я дам тебе свою одевку? Она все вычистит как надо.

Глава 7

Утром следующего короткого дня они покинули гостеприимную планету, так и оставшуюся для них безымянной. Собственно говоря, было совершенно все равно, когда именно вылетать, но природа человеческая такова, что начало всякого дела удобнее приурочивать к утру. По пологой спирали корабль поднялся ввысь, и планета вскоре впрямь превратилась в островок, затерянный в безбрежном океане.

– И куда мы теперь? – спросила Чайка, завороженно следящая за чудом укрощения мертвой ступы.

– Не знаю. Куда-нибудь подальше. Меньше всего мне бы сейчас хотелось встречаться со своими, но боюсь, что меня не оставят в покое. Как бы генерал Мирзой не послал сюда «спасательную экспедицию», – последние слова Влад произнес с заметным сарказмом, – и если он выделит для этой цели корабли с торпедными ускорителями, то они будут здесь очень скоро. А я совершенно не хочу вступать в бой и вообще видеть их.

– И что делать? – это было не жалобное восклицание растерянного и беспомощного существа, а трезвый вопрос: что лучше всего предпринять в данной ситуации.

– Пока есть время – отлететь как можно дальше, а потом глушить двигатель и ложиться в дрейф или, лучше, опуститься на какую-нибудь планету… на остров. Ты же сама знаешь, с какого расстояния можно обнаружить включенный двигатель. А искать меня будут крепко, можешь не сомневаться.

– Зачем?

– Хотя бы для того чтобы спросить, как я снял поводок. Наши ученые считают, что это совершенно невозможно сделать.

– Скажи им, что это я сделала.

– Боюсь, что, если они узнают о тебе, нас начнет ловить весь имперский флот. Ведь война с торпедниками – то есть с вами – идет уже триста лет, и до сих пор о вас ничего не удалось узнать.

– Какая война? Мы ни с кем не воюем!

– Это вы так считаете. А они считают, что идет война.

– Ладно, с этим мы разберемся потом, а пока давай думать, куда ж нам плыть? Если бы твоя ступа была живой, я бы закрепила помело возле сфинктера, это вон там, в дальнем конце, – Чайка указующе махнула рукой, – и показала бы, что такое настоящая скорость.

– Если бы ты не была живой, – многозначительно произнес Влад, – я бы зажал торпеду манипулятором, закрепил ее в створе плазменного генератора, это вон там, в дальнем конце, – Влад скопировал жест Чайки, – и показал бы, что такое настоящая скорость.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Попробуем?

– Попробуем! Только без манипулятора.

– И без узды, – непонятно сказала Чайка.

Чайка протиснулась в технические помещения и через минуту крикнула оттуда:

– Готово!

– Сама оттуда отойди! – приказал Влад.

– Ты с ума сошел! Метлу в руках держать надо, а то ничего не получится.

– Во время работы двигателя сильно фонит.

– Ерунда, у меня одевка.

Влад поднялся, заглянул в оставшийся открытым люк. Чайки не было, над створом плазменного генератора висела торпеда.

– Дверь закрой поплотней, – услышал он голос Чайки. – У тебя-то одевки нет.

Влад задраил люк, вернулся в кресло пилота и включил тягу.

До сих пор Владу не приходилось иметь дело с торпедными ускорителями, а тренажер, даже с полной иллюзией достоверности, этой самой достоверности и не давал. Вселенная повернулась вокруг корабля. Звезды, до которых нужно было лететь много часов, а то и дней, набегали и оказывались за кормой в считанные минуты. И при этом Влад успевал заметить множество подробностей и мелких деталей, казалось бы невидимых на такой скорости. И знал, что может совершить любой маневр, затормозить и развернуться практически мгновенно. А ведь скоростным истребителям, оборудованным пленными торпедами, подобные виражи были недоступны, для них маневр начинался лишь на субсветовых скоростях.

– Летим? – голос Чайки звучал совсем рядом.

– Летим!

– А ты знаешь, ведь прирученная ступа таких скоростей не развивает.

– Наши корабли тоже.

– Это потому, что мы вместе летим, – последнюю фразу они произнесли одновременно.

– Какой остров ты выберешь себе? Хочешь вон тот? Добрый, приветливый островок…

Влад, не глядя на экран, понял, куда указывает Чайка, различил звезду и даже невидимую на экранах кислородную планету.

– Погоди, – сказал он. – Сначала покажи мне Новую Землю.

– Ты разве не видишь? Смотри лучше!

Увиденное оказалось настолько ярким и неожиданным, что Влад непроизвольно охнул, вызвав у Чайки взрыв веселого смеха.

– Что, проняло? Смотри, смотри!..

Мир, только что казавшийся единственно возможным, вдруг превратился в подобие картинки, которую плоский экран тщится представить объемной. Зато взгляд теперь проницал настоящий объем, истинную многомерную глубину, что так привлекала живописцев прошлого, дразнила и не давалась им. Что именно находится там, Влад рассмотреть не мог, однако ощущал безграничное пространство, ничуть не уступающее космосу, которому они все еще принадлежали. Но теперь, чтобы покинуть космический океан, достаточно было прорвать плотную, но проницаемую завесу, что до поры скрывала неведомый мир. Вернее, завес было две: одна – играющая беспокойными оранжевыми разводами, вторая – мерцающая ровной, спектрально-чистой зеленью. Плоская вселенная Влада была зажата между этими двумя завесами.

– Куда? – крикнул Влад.

– В зеленое! Там Земля!

Никогда еще ни один пилот не совершал такого виража, подобные кунштюки были доступны лишь неуемной фантазии ведьм. Пелена взорвалась изумрудными сполохами, и Влад увидал Землю. Безбрежная бескрайняя даль, тянущаяся до горизонта и за горизонт, в бесконечность. Именно тот безбрежный простор, который должен быть на настоящей Земле. Гладко синело море, темным малахитом отсвечивали леса, дремучие, нехоженые… Заснеженные горы казались гравированными на фоне небес. И все это первозданное великолепие тянулось бесконечно, без границ и преград, – на север, запад, восток и юг.

Плотный ветер ударил Владу в лицо. Какой ветер? Даже на тысячекратно меньших скоростях любая, самая разреженная атмосфера покажется каменной стеной, о которую расшибется неосторожный корабль. Какие леса внизу, какое море, если проносишься быстрее, чем можешь заметить их, если обгоняешь самый свет? И все же ветер бил в лицо, а землю Влад видел сам, без помощи экранов, услужливо подстраивавших картину сверхсветового полета к слабому человеческому восприятию.

– Смотри! Смотри! – ликовала Чайка. – Это Земля!

– И там, что же, никто не живет?

– Там живем мы. По преданию, со Старой Земли улетело шестьсот шестьдесят шесть ведьм, а сейчас нас больше миллиона.

– Миллион человек на целую вселенную? Это меньше, чем ничего! Зачем же вы рветесь в океан?

Чайка рассмеялась, и смех ее слился со свистом ветра.

– Только там есть настоящая мощь! Здесь погасшему помелу, чтобы пробить завесу, надо копить силу полсотни лет, а там можно наловить бирюзовиц за каких-то два дня. А знаешь, сколько звездчатки слопала моя метелка, пока мы неслись через океан? Вы сотни лет живете там, но научились только переползать с одного острова на другой, вы не знаете, как богаты те просторы! И вообще, ведьма рождена, чтобы летать, а значит, мы не можем без океана.

– А что там? – Влад ткнул пальцем в вышину.

Бездонная голубизна глядела оттуда, чистая, без единого облачка; все облака ползали понизу. Тяжелое солнце, багровея, опускалось к горизонту, по всей бесконечной Земле разом наступал вечер, но в небесах не было заметно еще никакой лиловости, они вздымались на непредставимую высоту, так что хотелось взмыть туда и узнать, что находится за пределом, положенным каждому Икару.

– Там небо.

– Это я вижу. Но что дальше, за ним?

– Не знаю. И никто не знает. Туда можно лететь сколько угодно, хоть всю жизнь, но никуда не прилетишь. А когда захочешь вернуться, то окажется, что Земля совсем рядом, просто ты улетел очень далеко от дома.

– Здорово! Сюда бы наших физиков, уж они бы помудрили с такой анизотропией, – Влад еще выговаривал последнее мудреное слово, а руки его сами, независимо от разума, включили торможение. Ступа дернулась и, вопреки законам физики, мгновенно погасила скорость, неподвижно зависнув в воздухе.

– Смотри, – сказал Влад. – Дым.

– Ну, дым, – согласилась Чайка. – Горит что-то.

– Это не пожар. Это дым от костра или из трубы. Там люди.

– Нет там никого. Если бы там творилось хотя бы самое слабенькое колдовство, я бы заметила.

– Там люди, – повторил Влад и направил ступу к земле.

Игла патрульного катера лежала на берегу небольшого озера. Она лежала здесь уже давно, молоденькие деревца, проросшие вскоре после падения, успели вырасти и сплести свои ветви над тонким корабельным носом. Кормовая часть вросла в землю, в дюзы нанесло земли, и там ярко зеленел мох. Входной люк был широко распахнут, а рядом стояла приземистая деревянная хижина. Между этими двумя жилищами горел костер, на нем, в котелке, изготовленном из шлемофона, кипело какое-то варево.

Влад, отключив маршевый двигатель, опускал корабль на одних гравигенераторах, что было абсолютно невозможно во время шторма, когда гравитационные возмущения грозили превратить его в пар вместе с половиной планеты. Восьмидесятиметровая громада замерла, едва коснувшись травы. На самом деле корабль продолжал висеть, хотя со стороны казалось, что он стоит прочно и незыблемо. Чайка, давно уже в истинном виде стоявшая за спиной Влада, довольно кивнула. Очевидно, она тоже оценила изящество посадки.

Из хижины вышел старик. Судя по всему, он не слышал прибытия космического корабля и просто шел к котелку помешать свой суп. Но не заметить объявившуюся на берегу башню он не мог. Старик приставил ладонь козырьком ко лбу, словно намереваясь получше разглядеть свалившегося гостя, потом, спотыкаясь, поспешил навстречу. Изношенная до дыр форма пилота космических сил мешком болталась на тощей фигуре, на голове красовалась плетеная шляпа, напоминающая перевернутую корзинку, в руке зажата деревянная ложка, которой старик энергично размахивал.

Входной люк оказался почти на тридцатиметровой высоте, да и амбразура, через которую они выбирались раньше, сейчас была вознесена метров на десять. Сигануть с такой высоты – не проблема, а вот обратно не вспрыгнешь. На базе все есть: и гравитационный лифт, и обычный трап, а тут?.. Лишнего оборудования на истребитель не нагрузишь.

– Эгей! – крикнул старик. – Кто такие?

– Лейтенант Кукаш, Седьмая опорная база, – отрекомендовался Влад, тихо надеясь, что старик не станет слишком пристально разглядывать его форму, на которой начисто отсутствовали знаки различия.

– Лейтенант Якобсон, Первый истребительный флот! – старик поднес два пальца к корзинке, заменявшей шлем.

Охотник за торпедами! Тогда ясно, как его сюда занесло.

– Спускайтесь вниз! – крикнул старик, призывно взмахнув ложкой. – У меня как раз готов обед!

– Легко сказать – спускайтесь, – пробормотал Влад. – А обратно как?

– Обратно – я подниму, – тихо подсказала Чайка.

– Эх!.. – Влад огорченно махнул рукой и прыгнул.

Земля встретила его на удивление мягко. Очевидно, и здесь Чайка подстраховала слабое и беззащитное существо.

Сама Чайка спланировала, даже не прикоснувшись к помелу.

Лейтенант Якобсон приблизился к ним. То, что сверху казалось спотыкающейся на каждом шагу походкой, вблизи обратилось в бодрую старческую припрыжку. На лице отшельника не отражалось ни удивления, ни восторга при виде спасителей, лишь живейшая радость, вызванная приступом гостеприимства. И только опытный взгляд мог заметить в глубине глаз сумасшедшинку, объясняющую все.

– Мадмуазель! – воскликнул престарелый лейтенант, вновь поднося два пальца к головному убору. – Вам уже говорили, что вы прекрасны?

– Нет, никогда, – серьезно ответила Чайка.

– Значит, я буду первым. А вам, лейтенант, должно быть стыдно. Почему я, пожилой человек, должен говорить комплименты вашей даме?

– Я постараюсь исправиться, – улыбнулся Влад.

– Я как знал, что сегодня будут гости, – бормотал бывший истребитель торпед, непрерывно совершая приглашающие пассы в сторону костерка. – Похлебка получилась просто праздничная! Представляете, вчера в силки попали разом два кролика! То есть это, конечно, не совсем кролики, но я их так называю. Представляете, разом два! И я обоих сварил, все равно ведь испортятся. А тут как раз вы. Представляете, как удачно? Вы обязательно должны отведать супа. Это вам не боевой рацион, это настоящее! Пам-тирам-пам!

– Мы непременно отведаем вашего супа, – согласилась Чайка.

– Простите, лейтенант, а вы давно тут один? – спросил Влад.

– Порядком, – старик засуетился, засучил рукав комбинезона, глянул на экранчик наручного компьютера. – Сейчас доложу точно, у меня во всем порядок… Так-так… Я здесь один ровно шестьдесят три года, девятнадцать дней и… пятнадцать с половиной минут.

– Все-таки помело лучше, – уверенно произнесла Чайка. – Вы могли бы улететь отсюда уже тринадцать лет назад.

– Улетать отсюда? – воскликнул Якобсон. – Зачем? Кем я был там? Лейтенантом! Одним из миллиона лейтенантов имперского флота. А здесь я все! Представляете? Все вокруг существует для меня! Этот закат… О! Сегодня он для нас троих, это прекрасно, это вносит разнообразие в жизнь, но вчера он был только для меня. Для меня наступает весна, для меня гремят грозы и цветут цветы. Для меня кролики плодятся в кустах. Если бы не я, кто радовался бы красоте, кто одушевил бы все это, пам-тирам-пам?

– А ведь он прав, – сказала Чайка так, чтобы слышал только Влад.

Старик бросился в хижину, вынес оттуда три глиняных миски.

– К столу, к столу, – приговаривал он, хотя никакого стола не было и в помине. – Никаких разговоров, иначе кролики переварятся и будут уже не такие вкусные. Мадмуазель, я положу вам вот этот кусочек. Я понимаю: фигура, диета, но сегодня – никаких диет! Лейтенант, почему вы не кушаете? Ах, да – ложка! Вот она. Кстати, вы заметили, что у меня три миски? Представляете? Ровно три, хотя мне вполне достаточно одной. Видимо, я догадывался, что у меня будут гости, и сделал три миски. Я вижу в этом глубокий смысл, вы не находите, лейтенант?..

Кролик действительно показался вкусным, особенно после сублимированного боевого рациона. Закат отгорел для всех троих, на потемневшем небе высыпали огромные, с кулак, звезды. Некоторые мерцали неподвижно, другие заметно двигались. И тех, и других было очень много.

– Видишь, это планеты, – сказала Чайка.

– И до них не долететь?

– Никак. Я же рассказывала.

– Я вот что думаю… Может быть, здешнее небо – просто еще одна пелена, отгораживающая новую, неведомую покуда вселенную. Вселенную за голубой гранью. Инферно – за оранжевой, Новая Земля – за зеленой, а наш мир, – он ведь желтый, правда?

– Правда. Назад полетим – сам увидишь.

– Радуга миров!.. – нараспев произнес старик. – Был такой популярный ансамбль, года этак шестьдесят три тому назад. Отличную музычку играли ребята! Не слыхали? Пам-тирам-пам! Хотя, где вам слыхать, вы тогда еще небось не родились. А мне нравилось. Пилоту нельзя ничего постороннего на истребитель брать, но я обязательно протаскивал клипсу с записью. Не знаю, как сейчас, а в наше время на один кристалл хоть сто симфоний пиши – все влезет. Но я брал всего одну песню, заглавную: «Радугу миров». Вот она и крутилась, сто раз, двести, тысячу… Вот так: пам-тирам-пам! Хороший мотивчик, верно? Если его тысячу раз подряд, такая злость появляется, боевая. А мне тогда страсть капитана хотелось получить. У вас сейчас как, тоже капитана дают за пойманную торпеду?

– Или посмертно.

– А я так и не знаю, дали мне посмертно капитана или я в пропавших без вести числюсь. Теперь уже все равно, а тогда – ого! – я боевой был. Ну и вылез с манипулятором наперевес. А торпеда меня под самую боевую рубку и поцеловала. Дальше помню смутно. Только чувствую, я в кресле лежу, руки-ноги свинцовые, пальцем не шевельнуть, голова раскалывается, а в ушах «пам-тирам-пам!» без перерыва. И, представляете, вижу: торпеда – поганка – целехонькая, круги накручивает, все ближе и ближе. Злость меня взяла – представляете? – и я ее подловил-таки на повороте да со ста метров из главного калибра! Вы хоть представляете, как это в атмосфере из главного калибра лупить?

– Представляем, – сказал Влад. – Пришлось недавно.

– Потом в башке прояснело, гляжу – земля внизу. Батюшки-светы, в планету врезался и не заметил! Ведь в атмосфере уже… Ну, я двигатель на форсаж, и свечой вверх. И, представляете, я таким манером неделю шпарил, а улететь так и не смог. Продукты кончились, кислород на исходе, а земля как на ладони. И связи нет, эфир молчит, как убитый. Если приборам верить, я чуть не световой год отмотал, а как назад повернул – вот она, земля, родимая, рядышком. Представляете? С тех пор я знаю: все приборы врут, правду говорит только сердце. Ну да ты, лейтенант, и сам это знаешь, а если сомневаешься, то у спутницы спроси, она подскажет. Да не забывай ей почаще говорить, что она прекрасна. Старый волокита Якобсон понимает в этом толк.

Старик заклевал носом и задремал возле прогоревшего костра.

– Это что же получается, – сказала Чайка, – его тоже приняли за дикую ступу и пытались заарканить? И что это за торпеды? У нас не рассказывают ни о каких торпедах, никто из сестер не видал ничего подобного.

– Прежде всего, – произнес Влад и надолго замолчал, уставясь себе в колени, – прежде всего, никаких диких ступ нет. Ни одной. Они все сделаны. Руками, безо всякой магии и волшебства. Вот как эта хижина, на которую ты уже столько раз оглянулась. У вас что, и дома живые?

– Живые, – кивнула Чайка.

– А у нас – мертвые. Сложенные из разных кусков, из камней и прочего. И корабли, которые вы зовете ступами, тоже собраны из мертвых частей. Такой корабль никуда не полетит, если в нем нет пилота. Нужен человек, и он сидит внутри каждого звездолета. И когда какая-нибудь из твоих подруг кидает аркан, то она не зверя ловит, а берет в плен одного из моих товарищей. Теперь о торпедах. Ты знаешь, я вижу не так, как ты. И когда ты берешься за свою метлу, я перестаю тебя различать, а вижу лишь светящуюся сигару. И другие люди видят точно так же. Вот эти сигары мы и назвали торпедами. Старый волокита Якобсон был в юности истребителем торпед. Конечно, он ни одной не поймал живьем, но по меньшей мере одну – сжег. Не надо говорить ему правду, она не принесет ничего, кроме ненужной боли. Когда триста лет назад ваши прабабки заарканили первые дикие ступы, мы решили, что на нас напал чудовищный и злой враг. Вас мы приняли за оружие, а самого врага назвали торпедниками. Мы уже триста лет воюем с вами.

– А мы этого не заметили, – донесся голос из темноты. – Мы думали – глупые звери огрызаются…

– Действительно, бездарная война. Триста лет галактическая империя, обладающая миллиардной армией, сражается с горсткой шальных девчонок, а те даже не заметили, что с ними воюют.

– Пам-тирам-пам! – пропел во сне истребитель Якобсон.

– Погоди, – сказала Чайка, – а как же подруги рассказывали, что на их глазах ступы проглатывали некоторых сестер. Просто брали и заглатывали живьем.

– А у нас есть тысячи записей, как торпеда касается корабля, а затем следует взрыв. Тоже не слишком объяснимо.

– Это как раз понятно. Заарканенную ступу утаскивают сюда, усмиряют, здесь это легче, потому что в океане ступа начинает бросаться из стороны в сторону, а над Новой Землей все ступы идут вертикально вверх, и их проще объездить. Потом, когда вместо грубого аркана уже накинута узда, сестра влезает в пасть, удаляет ступе язык, огненные железы, ну… и прочее, что ей не нужно, и выбрасывает все это в океан через старый прокол. Его можно держать почти полчаса. Тоже удобно получается: ты здесь, а все опасные отходы – там. Ведь язык и после ампутации опасен. А через старый прокол отходы выбрасываются не только в старое место, но и в прежнее время, будто они оттуда и не исчезали. И, конечно, огненные железы взрываются и сжигают язык и все остальное. Чисто и никаких проблем.

– А мы видим взрыв артиллерийских батарей и считаем, что торпеда врезалась в звездолет и оба погибли, – закончил Влад. – Теперь все понятно. Так вот, когда ступа глотает наездницу, все еще проще. Ты сама видела, как я поймал твою подруженьку и втащил в амбразуру. Проглотил, можно сказать…