Текст книги "Дашенька"
Автор книги: Светлана Никитина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Возьми себе конфет и не плачь больше, хорошо? – произнесла она. – Мы хотим тебе помочь. Мы попытаемся поговорить с твоей мамой, быть может, она одумается. Начнет заботиться о тебе больше.
– Я не хочу... чтобы заботилась, – тихо проговорила Даша, опустив голову. – Я вообще с ней жить не хочу.
Женщины вновь переглянулись.
– Одна ты жить пока не можешь, – попыталась объяснить Марина Львовна. – Но мы будем продолжать следить за ней после нашей беседы. Ты нам скажешь, стала ли ситуация лучше. В противном случае... нам действительно придется обратиться за помощью в органы опеки и попечительства. Они вернее проконтролируют обстановку, в которой ты живешь. Они имеют право прийти к вам домой и оценить ваш быт. И тогда вынесут какой-нибудь вердикт.
– Но мы надеемся, что до радикальных мер не дойдет, – вставила Анна Васильевна. – Ты не представляешь, насколько тяжело ребенку в детдоме. Так что родитель, какой бы ни был, все равно лучше.
Даша исподлобья зыркнула на нее, внутренне протестуя, но проглотила реплику.
– ...Выходит, они хотят лишить ее родительских прав? – задумчиво потер я подбородок, заодно подсознательно отметив, что пора побриться. – На крайний случай?
– Ага! – радостно кивнула Даша. – Вот бы от нее избавиться!
Я остановился на ней взглядом, но промолчал.
– А что? – начала рассуждать Даша. – Говорить с ней без толку! Эта Анна Васильевна глупая! Пусть лучше прав лишают!
– Ничего в этом нет хорошего, – покачал я головой. – Тогда тебя забрали бы в детский дом, а там тоже не сахар.
– Меня? Забрали бы? А Надька что, здесь бы осталась?
– Ну конечно.
– Бли-и-ин! Плохо! А можно так сделать, чтоб ее выгнали?
Я вздрогнул от ее слов.
– Нет. Нельзя. Это ведь ее квартира?
– да, – кивнула девочка. – Бабушки и дедушки. Когда они умерли, Надька осталась единственной наследницей. Повезло, раздолье пьянице! А потом родила меня. Но ведь я тоже могу владеть этой квартирой? Я наследница! Я по телевизору про такое смотрела. Про суд показывали.
Я с досадой покосился на агрегат, стоявший на тумбочке. Похоже, пора взять под контроль, что она смотрит в мое отсутствие. Она часто оставалась одна, если я уходил на работу ил на свидание с Олесей.
Однако, не то что контролировать, но даже наблюдать за последующим процессом облагорожения Дашиных семейных обстоятельств у меня не вышло.
Олеся поскользнулась на гололеде и получила неслабое растяжение. Определили в стационар, и я то и дело мотался к ней в Склиф с гостинцами и развлекательной программой. Нет, не с клоунами, конечно, но журнал со сканвордами и хорошее настроение прихватывал с собой непременно.
Спустя неделю ее выписали, вот только перед ней встал вопрос, куда податься выздоравливать. Жила она с родителями и бабушкой в однокомнатной квартире. Единственная жилая комната была на редкость просторна по квадратуре, и благодаря занавескам-ширмочкам она разделялась на три зоны – для родителей, для девяностолетней бабушки, которая даже не вставала, и для Олеси. Но одно дело просто ночевать в таких условиях, а каково придется больному с постельным режимом! Это не ночи, это сутки по коечному соседстве с бабушкой, которая ходит под себя!
И я предложил ей выздоравливать у меня. Девушка с радостью согласилась. Да и зазорного ничего в этом не было – мы встречались уже третий месяц, стесняться ей меня не было смысла, как и опасаться стеснить меня. Правда, жить вместе я еще и не думал ей предлагать, хотя еще прежде откровенно жаловалась, что ей некуда идти. И вот, можно сказать, выпросила приглашение.
Я как раз сгоношил яичницу с сосисками и принес тарелки в комнату, где на диване полулежала Олеся.
– Давай перекусим, и я разберу твои вещи, а ты отдохнешь, – сказал я, сидя на краешке возле нее и уплетая нехитрый обед.
– Ох и нагрузила я тебя своими проблемами! – улыбнулась она, отставила свою тарелку на табуретку, подалась вперед и обвила мою шею руками. – Между прочим, оказалось, что сидеть у тебя на шее очень здорово, и ножками болтать удобно, – проворковала она и поцеловала в губы.
Я тоже отставил свою тарелку и обнял Олесю, одновременно пытаясь целоваться и прожевать еду. Черт с ним, с обедом! У меня секса больше недели не было, пока моя девушка находилась в больнице. А ведь я молодой еще мужик!
Я навалился на нее, и она ласково завозмущалась, шлепая меня ладонями по плечам:
– Осторожней!.. Сережка. Ну, что ты, как медведь голодный!.. – засмеялась она у моих губ мелодичным смехом и тихо простонала, когда я принялся покрывать поцелуями ее обнаженную шею. – Ммм... Тише, нога... не задень...
– Я аккуратно... – прошептал я, ища ее губы и пытаясь найти для нас положение поудобнее...
И едва не свалился с дивана, когда Олеся завизжала с неподдельным ужасом, отпрянув от меня.
– Че орешь?!
Она не ответила, глядя куда-то позади меня. Я обернулся.
– Дашка!
Она стояла у входа в комнату и молча глазела.
Я чертыхнулся. Впервые за долгие месяцы я пожалел, что дал ей ключ.
Но тут же вспомнил, что – а ведь правда! – выбросил девчонку из головы на несколько дней. Увидел ее бледное личико и... тут же у меня в груди похолодело от волнения: что случилось? Я подскочил к ней:
– Дашка, что? Как у тебя? Мать ходила в школу? – стал забрасывать ее вопросами, теряясь в догадках о причине ее бледности: домашние баталии или то, что она застала сейчас... – хорошо, хоть в самом начале!
Она вдруг горько кивнула, словно отмерла, посмотрела на Олесю долгим взглядом и с усилием заплакала – вроде бы и горько, но как-то нарочито.
– Э! Э! ребенок! Ну, успокаивайся, – я начал неуклюже утешать ее. – Давай, рассказывай.
Даша принялась утирать кулаком слезы и сопли, поглядывая искоса на Олесю, которая комкала пальцами край пледа, прижав руки к груди. Понятно, не хочет при посторонних изливать душу.
– Так, проходи, – я усадил девчонку на край дивана.– Оставайся. Сейчас поешь, успокоишься. Расскажешь, когда созреешь. – Распорядился я, проигнорировав протестующе выпученные Олеськины глаза.
Я окинул Дашу взглядом:
– Опять отощала. Ты что, не заходила сюда все эти дни? Я же говорил, чтоб прибегала и ела, что хочешь, – полон холодильник!
– Тебя все время не было...
– Ох, горе ты луковое! – всплеснул я руками точь-в-точь, как делала моя мама в детстве. – Это-то тут при чем?
– Ну... неудобно... и одна как-то...
– Дашка, Дашка, – покачал я головой. – Ну что мне с тобой делать? Я занят был. Ты что, всегда, когда я занят, будешь мне голодовку объявлять?
Она улыбнулась и помотала головой.
– Я не объявляла! Просто это твоя квартира...
Я поворчал еще немного, сказал, что она неисправимая, и опять взялся за обязанности хозяина.
Вечер прошел в мелких бытовых хлопотах: разобрал, как обещал, вещи из больницы, поели, поиграли в домино.
– Так, ладно, – хлопнул я себя по коленям и встал со скамейки. – Сиди – не сиди, а посуда сама не помоется! Да и на работу надо собраться, вещи развесить, – словно подтверждая мои слова, машинка в ванной как раз гудела, заканчивая цикл отжима.
Олеся подняла глаза на будильник, стоявший на телевизоре:
– Ой! Мой сериал! Всю неделю пропустила! Там уже, наверное, Александр из комы вышел! Вот он обрадовался, наверное, узнав, что Мария ему с Кочетовым изменяла! Или еще не узнал? Баба Тоня и пяти минут не выдержала бы, чтоб не растрепать! Нет, наверняка брякнула!
Я поскорее бросил ей пульт, чтобы она умолкла и не захламляла мне мозг дурацкими коллизиями из жизни не известных мне, а тем более выдуманных, людей.
Дашка увязалась за мной на кухню. Я встал к мойке, а она села поближе к батарее и принялась сверлить мой затылок глазами.
– Ну говори уже, – не оборачиваясь, проговорил я. – Могу гарантировать, что Леська сейчас ничего не слышит и не видит.
– А вы поженитесь? – услышал я ее явно заинтересованный звенящий голосок и едва не выронил скользкую от мыльной пены тарелку.
– С чего ты взяла? – я обернулся, бросив ее в мойку.
Вопрос и впрямь был интересный – гораздо интереснее, чем грязная посуда.
– Ну... вы же...
"Целуетесь!" – хотела сказать.
– Мы – что? Давно встречаемся? – не стал я ее терроризировать и подсказал.
Даша обреченно кивнула.
– Не так давно, чтобы жениться, – отрезал я. – Но она хорошая девушка, я обязательно подумаю об этом, когда придет время.
И, сам не зная, отчего обозлился, повернулся к мойке и вновь загремел посудой.
– Еще рано что-то говорить, – добавил я. – Хотя и женой пора обзавестись.
– Почему? – спросила Даша.
Я открыл было рот ответить, но обнаружил, что ответа у меня на этот вопрос нет, и рассмеялся. Но отвечать-то надо! Ребенку всегда нужно отвечать! Это я не раз слышал от своей двоюродной сестры, опытной мамаши, воспитавшей моего двоюродного племянника балбесом.
– Ну, наверное, потому что нужно кого-то любить и о ком-то заботиться. Нужно заводить семью, детей, собаку. Создавать крепкую ячейку общества. Это нормально. Это укрепляет государственный строй.
Вся эта ересь звучала крайне неубедительно, – так, что я и в глаза не решился ей смотреть.
– А Олеся теперь здесь будет жить?
Я услышал в ее голосе опасливую дрожь и посмотрел через плечо, но Даша сразу опустила глаза.
– Она здесь будет выздоравливать, – я снова посмотрел на тарелку, которую намыливал и смывал уже третий раз подряд.
– А потом? – не отставала Даша.
– Не знаю! – раздраженно буркнул я.
Что бы там не говорила сестра – мать балбеса, а отвечать мне уже надоело, тем более, что я и сам интересовался – что потом? А ответа опять не находил.
– Даша, – заставил себя сказать я. – Будет здесь находиться Олеся или нет, ты всегда можешь прийти сюда и укрыться от своих проблем.
– А если ей это не понравится?
– Понравится! – хмуро рявкнул я. – Это мой дом! – разговор ужасно меня раздражал.
И что она хочет от меня услышать?
– А можно я посуду помою? – вдруг повеселев, запищала она, мотыляя ногами.
– А хочешь? – посмотрел на нее через плечо.
Кто ж откажется перевесить неприятную обязанность на чужие плечи!
– Хочу! Я еще и убирать умею! – затараторила она, приставляя табуретку к мойке и забираясь на нее ногами. – Меня Надька постоянно заставляет! Даже перед приходом комиссии я убиралась, а она там суп какой-то гадостный варила!
– Какой комиссии? – я стоял рядом и на этот раз действительно заинтересовался. Я точно что-то пропустил.
– Ну эта, проверяющая, из совета попечителей! – Даша посмотрела на меня большими круглыми глазами, чрезвычайно серьезно, и только теперь я заметил, как повзрослела она во взгляде – всего за неделю. А я, получается, опять пропусти какой-то важный перелом в ее жизни, настолько крутой, что восьмилетняя девочка вдруг стала смотреть на мир со взрослой осмысленностью.
– А ну-ка, давай по порядку! – я подхватил ее подмышками, усадил себе на колени и вытер полотенцем ее ручки.
Она подняла на меня смущенный взгляд, страшно зардевшись. Но спустя несколько предложений ее рассказа, краска стекла с лица, а взгляд детских глаз стал колючим.
Несколько дней она жила лишь одной надеждой, засыпала и просыпалась с одной мыслью: вот бы Надьку лишили родительских прав!
Надежда, какая б ни была безответственная, в школу явилась, но говорила с ней не Марина Львовна, а Анна Васильевна, поскольку директрису нежданно-негаданно вызвали в ГорОНО. В принципе, разницы никакой. Неизвестно, как бы там вышло в исполнении презентабельной Марины Львовны в неизменно строгом деловом костюме, но разговор, начавшийся на доверительно-дружелюбных нотах с обеих сторон, плавно перетек в яростную перепалку. И больше резких выражений позволила себе, естественно, мама Даши, чем Анна Васильевна, сдерживаемая интеллигентной должностью.
– Ишь, чего захотели! – яростно восклицала до глубины души возмущенная Надя, вылетая из кабинета истории, где велась беседа. – Еще угрожают! Чтоб не пришлось, видите ли, в органы по защите прав ребенка обращаться! Да права не имеете!
Надежда ухватила за плечо дщерь, топтавшуюся снаружи, и поволокла к ступеням.
– Двигай домой! Нажаловалась уже! – перекинулась она на Дашу. – Дожили! Ну, я тебе устрою дома! Чего выдумала! Мать ей не хороша! Чем же тебе не живется?!
Слабые и несмелые попытки оправдаться и отвести от себя угрозу даже не были услышаны уязвленной матерью.
Дома и впрямь Даше пришлось несладко: мать с криками отлупила ее и велела "смыться с глаз долой". Даша укрылась в своей комнате. Спустя два дня, опираясь на Дашины слова о том, что воспитательная беседа не возымела никакого действия, Марина Львовна привела в исполнение данное обещание – подала заявку в органы опеки и попечительства.
Домой Даша вернулась обнадеженная, уверовавшая, что осталось только немного подождать: проверяющий сам увидит жуткие условия жизни ребенка и заберет Дашу с собой, подальше от Надьки, в чистый и уютный дом, где много других – не таких злых, как в классе! – детей.
Но как же так вышло? То ли беседа с учительницей все-таки повлияла, то ли Наденька почуяла неладное – чутье у алкоголиков, как ни странно, порой становится сродни животному инстинкту, когда зверь чует приближение опасности. Да какая разница! Весь ужас заключался в том, что в квартире оказалось относительно чисто, а на плите стояла кастрюлька с вареной гречкой и тушеная капуста в сковородке.
– Давай, бери тряпку, злыдня! – неприветливо проворчала мать. – Полы протри да в комнате приберись! И ванну с унитазом отчистить! А то мне еще суп варить, чтоб ребенок не голодал! – недовольно скривилась Надежда, всыпая горох из пакета в кипяток прямо так, не промывая.
Таким образом, сотрудница опекунского совета на следующий день застала относительный порядок и наличие горячей пищи в рационе ребенка. Надежда оказалась при зарплате – поломойка, но что ж, всяк трудится, как может. Так что вменять ей было нечего: женщина работает, ребенка кормит, в школу определила. А то, что сказок на ночь не читает, – ну, бывает, притуплено чувство ласки, подумаешь! Забота, забота-то на лицо! Условия жизни ребенка отметили, как удовлетворительные.
Сказать, что Даша расстроилась – это ничего не сказать. Пока мать праздновала победу на кухне в гоп-компании своих дружков-пьяниц, уминая гороховый суп и закусывая водку капустой, Даша ревела у себя в комнате, накрыв голову подушкой, будто над разбитыми мечтами. Ей казалось, что жизнь кончена, даром, что ей всего восемь лет.
– Я знаю, кто виноват! – яростно сверкнула она глазами, вскочив с моих колен. – Эта Анна Васильевна! Старая сучка!
– Даша! – не выдержал я. – Не смей произносить таких слов!
– А как ее еще назвать? – ни на йоту не смутилась моя подопечная. – Она, считай, предупредила Надьку об обращении в их станцию!
– В инстанцию, – поправил я машинально.
– Надо было сразу вызывать эту проверяющую, тогда бы Надька не успела подготовиться!
– Учительница действовала в соответствии со своими полномочиями, – хмуро сказал я, неприятно угнетенный ее резкими словами.
– Тогда не фиг было совать свой нос! – выпалила ничуть не смущенная Даша. – Вот Марина Львовна – та обратилась к этим... органам.
– Исключительно после того, как Надя не взялась за ум по-хорошему. Если бы не совещание в ГорОНО, она тоже просто провела бы беседу.
– Значит, эта дура не умеет разговаривать! Не сумела убедить мою мамашу! Не фиг было браться! Только разозлила ее! Еще и мне досталось дома!..
Я был, конечно, немного шокирован ее вылезшей на свет глубинной злостью, но остановил в себе порыв приняться за нравоучительную лекцию. Она сейчас ни к чему не приведет. Да и не виновата Даша в том, что знает грубые слова, она их слышит изо дня в день в собственном доме.
– Сереж! – донеслось из комнаты. – Сереженька!
– Погоди! – быстро сказал я Даше и заглянул к Олесе: – Что?
– Ну что вы там застряли? – надула она губки. – У меня сериал закончился.
– Хорошо, сейчас придем, – пообещал я быстро.
– Ну Сереж, – понизила она голос. – Поздно уже. Ребенку спать не пора? Я соскучилась. Сколько мне тебя еще ждать?
Она с улыбкой призывно закусила нижнюю губу, чем вызвала улыбку и у меня. А, собственно, мне – сколько ждать?
– Сейчас! – повторил я и скрылся на кухне.
Даш стояла у окна и ковыряла пальцами подоконник. А ведь и правда, десять вечера! Детское время кончилось! Все марш по кроватям! Дети – в детские, взрослые – к Леське под одеяло!
– Даша, я понимаю твое разочарование, но в школе больше ничего не могли сделать, – со вздохом констатировал я.
– А больше ничего и не надо было! – отрезала она. – Вызвали опекуншу, – молодцы! Зачем было предупреждать Надьку?!
– Даш, они иначе не могли. Я знаю, что тебя мои слова не утешат, но придется потерпеть. Терпи пока и учись. Выучишься – станешь самостоятельной и забудешь свою маму, как страшный сон... если такое сравнение хоть сколько-нибудь уместно.
– Я не могу так долго ждать.
– У тебя есть убежище, – улыбнулся я. – Я всегда рядом.
– Может, ее... – начала и не закончила Даша.
– Что?
– Ничего, – отмахнулась она.
Я присел перед ней на корточки:
– Слушай, Даш, уже поздно. Иди, ложись спать, отдохни. Выход из трудного положения иногда находится сам, когда его не ждешь, и там, где не ожидаешь его найти. Голова должна быть свежей. И ты не одна, помни это, хорошо?
Она кивнула, ничуть не повеселев.
– И еще... Подумай над своими словами дома. Ты живешь в очень сложной среде, но такие выражения недопустимы для будущей леди. Договорились?
Даш тяжко вздохнула, словно говоря: "Ну, доста-ал!", но кивнула.
– Ладно, я пошла, – в приглушенном голосе слышалось раздражение, и она вышла в подъезд, не попрощавшись ни со мной, ни с Олесей.
Я тоже вздохнул, сунул руки в карманы джинсов и постоял немного в раздумьях, покачиваясь с пятки на носок, после чего пошел в комнату, где меня нетерпеливо дожидалась моя девушка.
