Текст книги "Эра Мориарти (СИ)"
Автор книги: Светлана Тулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Мы помолчали.
– А что было в письме, мистер Холмс? – спросила, наконец, мисс Хадсон. – Ничего особенного, – пожал плечами великий сыщик. – Я взял на себя смелость пожелать Её величеству скорейшего выздоровления и от себя лично заверить её в том, что её секрет останется секретом Короны. Майкрофт, я полагаю, ты проследишь за сохранением конфиденциальности результатов нашего небольшого расследования? И вам ведь ещё в кратчайшие сроки устанавливать памятник королеве Виктории высотой в марсианский треножник перед воротами дворца – сами же обещали в газетах. Мда... замять скандал в наше время обходится казне весьма недёшево. Кстати, могу рекомендовать вам одного грузинского скульптора – он молод, но обожает грандиозные проекты... Записать адрес?
Майкрофт Холмс мрачно кивнул.
– Правь, Британия! – воскликнул Шерлок Холмс.
====== Дело марсианских треножников. Второй треножник ======
Ночная прохлада проникала под плотную ткань пальто, и по телу моему то и дело пробегали волны дрожи, а кости отзывались ноющей болью. Странная штука, наше воображение. Жидкость, что ныне течёт в моих жилах вместо крови, по некоторым параметрам схожа с антифризом, ей не страшны самые суровые морозы далёкой Сибири. Я не смог бы замёрзнуть насмерть, даже оказавшись каким-то чудом на антарктическом полюсе холода без пальто – но я кутался в шарф и пытался поглубже нахлобучить котелок, сидя на скамейке лондонского парка промозглой осенней ночью. Разумом я понимал, что не могу мёрзнуть, но тело моё не желало слушать доводов рассудка – и мёрзло. Оставалось только завидовать Холмсу, над которым, казалось, не властны ни время, ни холод.
Знаменитый детектив сидел рядом со мной на скамье в сквере, напротив нашего с ним бывшего дома на Бейкер-стрит, и задумчиво грыз чубук любимой трубки. Не объясняя причин, он приволок меня сюда, едва стемнело, и вот уже чуть ли не полночи мы ждали неведомо чего, изредка обмениваясь ни к чему не обязывающими фразами. Медленно тянулись часы ожидания. Ночь обволакивала время густой вязкой патокой, замедляя его чуть ли не до полной остановки, и вокруг ровным счётом ничего не происходило.
Бейкер-стрит, получившая во время войны свою порцию германских бомбёжек, до сих пор так и не была восстановлена. Прикрывавшая её секция Кровли рухнула давным-давно, и мы с Холмсом получили прекрасную возможность в течение нескольких часов любоваться лондонским небом, этой ночью на удивление безоблачным. Созвездия медленно поворачивались над нашими головами, и в какой-то миг из-за фуллеровских куполов центра на небосклон выползла Луна, огромная из-за атмосферной аберрации, залив весь мир серебром.
Лондон спал. Давно уже погасли все окна в окрестных домах, движение на улицах и в небе прекратилось. Несмотря на пронизывающий до костей холод, я уже начал было задрёмывать от скуки, когда тычок кулаком под рёбра вывел меня из блаженного отупения.
– Смотрите, Ватсон! – прошептал мне в самое ухо Холмс. – Вот он, видите?
Что-то высокое и стройное поднялось над крышами домов, выросло до самых звёзд, подпёрло хрустальную Кровлю. Что-то, блеснувшее полированным металлом в свете луны. Что-то о трёх тонких ногах, легко перешагнувшее деревья сквера и соседние дома. Чуть слышное металлическое звяканье сопутствовало перемещениям гиганта.
Не веря своим глазам, я только и мог, что наблюдать за тем, как треножник грациозно шагает вниз по Бейкер-стрит, как он останавливается напротив дома 221-В и осторожно стучит, деликатно придерживая дверной молоток самым кончиком одного из щупалец.
В окне второго этажа зажёгся свет. Я не поверил собственным глазам. Неясный силуэт на мгновение заслонил квадрат освещённого окна, но я не успел его как следует рассмотреть. В следующий момент треножник поднял угловатую коробку генератора теплового луча и залил дом 221-В потоком ослепительного света, от яркости которого я на время совершенно ослеп.
Когда зрение вернулось, на месте дома полыхала до небес груда битого кирпича.
Треножник на несколько секунд склонился над пылающими обломками. В отсветах пламени его силуэт рисовался на фоне ночного неба багровым символом Зла. Потом, удовлетворившись увиденным, боевая машина марсиан развернулась и зашагала через жилые кварталы в направлении Гайд-парка.
– Скорее, Ватсон! – закричал Шерлок Холмс. – Мы не должны упустить его! – Но, Холмс, под обломками могли остаться живые люди! – жар огня, доносившийся до нас от руин, заставлял меня сомневаться в собственных словах, но я не мог оставить несчастных в беде, пока существовала хотя бы ничтожная возможность их спасения. – Бросьте, Ватсон! Никого там нет, и не было с самого начала! – отмахнулся Холмс, решительно устремившись к спрятанному в кустах моноциклету. – Но я сам видел... – начал было я, но мой друг прервал меня: – Свет? Тени в окне? Ватсон, дружище... Это же типичная ловля на живца! Вы что, запамятовали тот случай с полковником Мораном? Но каков фрукт – попасться на ту же уловку, что и его слуга! Моя Немезида порой так меня разочаровывает, Ватсон! – Холмс, вы дьявол! – с восхищением выдохнул я уже на бегу. Вдаваться в подробности и требовать прояснения туманных намёков Холмса было совершенно некогда. Позже, всё позже!..
Вскочив в седло моноциклета, я ударил ногой по рычагу стартера, и двигатель оглушительно взревел, выплюнув из дымовых труб облачка сизого выхлопа. Холмс занял место позади меня, и огромное колесо с гулом пришло в движение. Крепко уперевшись ногами в подножки, я орудовал рычагами управления как одержимый. Моноциклет, разбрасывая ошмётки дерна с безупречной прежде лужайки кого-то из соседей, описал широкую дугу, безжалостно расправился с живой изгородью, спрыгнул на мостовую и резво покатил следом за треножником, оставляя за собой шлейф дыма.
– Гоните, гоните, Ватсон! – кричал мне в ухо Холмс. Его пальцы стальной хваткой вцепились мне в плечи. – Не дайте ему уйти! Здесь, на перекрёстке, налево! Теперь направо через квартал! В следующую подворотню слева! Газон, газон! Кошка!!! Она же чёрная! Боги, с кем приходится... Да чёрт с ней, с собакой! Гоните же!..
И я гнал.
Улицы и переулки слились в сплошное мелькание стен с тёмными провалами окон. Электрические и газовые фонари пролетали мимо росчерками жёлтого и добела раскалённого пламени. Рокот двигателя делался совершенно оглушительным в глубоких колодцах дворов. Небо стало лишь узкой неясной полосой между вплотную обступившими нас зданиями. Время от времени впереди на фоне более светлой Кровли мелькала удаляющаяся нескладная фигура высотою до небес. Мне удавалось не выпускать размеренно шагающий треножник из виду, держась на одном от него расстоянии, не отставая, но даже для этого приходилось выжимать из мотора всё, на что он был способен.
И должен вам без ложной скромности сказать – вряд ли лондонцам посчастливится ещё раз увидеть подобную сумасшедшую езду в ближайшее время.
Я превзошёл сам себя.
И всё-таки мы отставали.
– Постараемся перехватить его у Гайд-парка! – прокричал Холмс сквозь свист ветра и басовитый рёв движка. – Надо, Ватсон, надо! Иначе он исчезнет среди деревьев, затаится там, с помощью своих холуев демонтирует и спрячет машину, как следует её замаскировав, а сам растворится поутру в толпе, и поминай, как его звали! – Чёрт побери, Холмс, да о ком вы всё время твердите?! – проорал я в ответ. – Пятый конверт, Ватсон! Пятый конверт! – кричал в ответ Холмс.
Однако играть здесь и сейчас, во время безумной гонки за уходящим прочь треножником, ежесекундно рискуя собственной жизнью и жизнью моего друга, в странную игру, навязанную мне великим сыщиком, у меня не было ни малейшего желания.
– К чёрту, Холмс! Сейчас не до этого! – Верно, мой друг! Вот догоним, и он сам нам представится!
Меня поразила твёрдая уверенность Холмса в несомненном успехе нашего предприятия, с моей точки зрения почти безнадёжного. Ему явно было известно больше, чем он старался показать – как, впрочем, и всегда.
Треножник между тем, насколько я мог ориентироваться в мельтешении проносящихся мимо улиц, пересёк лишённый Кровли Мерилибон, аккуратно перешагивая его дома, и маячил теперь в районе Оксфорд-стрит, в непосредственной близости от парковой ограды и шелестящего убежища облетающих крон Гайд-парка.
Наш моноциклет вылетел на незастеклённую Оксфорд-стрит и помчался к воротам парка. Треножник перешагнул парковую ограду и зашагал на запад. Макушки деревьев скрывали его ноги едва ли на треть. Он напоминал гротескную пародию на пересекающего поле человека – только вместо колосьев он раздвигал при ходьбе вековые дубы и грабы.
На оглушительный в ночи треск двигателя моноциклета треножник не обращал ни малейшего внимания. В зеркало заднего вида я заметил, как в окнах оставшихся позади домов разбуженных нами лондонцев начинает зажигаться электрический свет.
– Я понял, Ватсон!!! Там озёра! Система прудов посреди парка! Туда он идёт, туда! Там можно затопить треножник! А пруды наверняка сообщаются туннелями с канализационной системой, а потом – с Темзой! Если он успеет добраться до прудов, он снова уйдёт! Мы должны его остановить! – Вы в своём уме, Холмс?! – Тогда – задержать!
Что могут противопоставить два маленьких человека машине размером с гору?!
Немногое.
Две пары всё ещё крепких кулаков, пусть из плоти и крови состоят лишь три из них. Пару древних, но вполне смертоносных револьверов. Честь. Доблесть. Целеустремленность.
Ну, и пару тузов в рукаве, само собой.
– В этих прудах запросто можно спрятать хоть субмарину, – меж тем продолжал насиловать мой и без того истерзанный слух Холмс. По тому, как он на мгновение умолк, я понял, что эта мысль полностью захватила его. Ещё через мгновение Холмс взревел: – Вот оно, Ватсон! Подлодка! А я всё гадал, и как это ему удалось незаметно протащить в Англию новёхонький треножник от самого Ла-Манша? – Не понимаю, о чём вы, Холмс, – прокричал я в ответ, – но бога ради, ДЕРЖИТЕ РЫЧАГИ!..
Надо отдать должное моему другу – в критические моменты на него можно положиться, как на себя самого. В тот же миг, как я отпустил рычаги управления моноциклетом, на них легли крепкие ладони Холмса, и машина даже не рыскнула, продолжая стремительно приближаться к воротам Гайд-парка.
Я же ухватился левой рукой за кисть правой, искусственной, и особенным образом резко крутанул её. Если бы не грохот и треск моноциклетного двигателя, был бы явственно слышен металлический щелчок. Кисть механистического протеза осталась у меня в руке.
На срезе культи механопротеза зияли шесть расположенных по окружности отверстий. В плечевом суставе проснулся пленённый атом, запитывая микромоторы искусственной руки, и отверстия пришли в движение, вращаясь вокруг общей оси, всё быстрее и быстрее. В громыхание и треск мотора нашего одноколесного транспорта вплёлся высокий, на грани визга, звук. Я особым образом сосредоточился, и миниатюрная картечница Гатлинга открыла огонь.
Трассеры кислородных пуль дымными веерами устремились к вышагивающей по парку нескладной долговязой фигуре. Кучность огня была приличной – Холмс чётко держал курс на треножник, а годы службы на периферии Империи научили меня стрелять из любого положения, с любой руки, из любого вида оружия и в любое время дня и ночи. Стрелять – и поражать цель. Служба Британской Короне в годы войны лишь закрепила и развила эти навыки.
Первые же разрывы накрыли цель. Облако ослепительного пламени на несколько секунд полностью скрыло инопланетную машину, и у меня в глазах поплыли багровые круги. Я ещё успел подумать, каково же чувствительным глазам Холмса, раз уж весьма непритязательным моим собственным приходится так тяжко, и услышал змеиное шипение за спиной, перекрывшее даже шум мотора. Руки Холмса, уверенно лежавшие на рычагах управления, на миг исчезли и тут же вернулись вновь. Скосив глаза, в свете бешено летящих назад фонарей я обнаружил, что Холмс умудрился нацепить на нос свои дымчатые очки. Теперь он спокойно смотрел на пламенеющий в небе над Гайд-парком костёр.
Когда пламя погасло, треножник оказался невредим. Однако теперь он остановился, и мы на всех парах стремительно сокращали разделявшее нас расстояние.
– Есть! Есть! Молодчина, Ватсон! – Холмс ухитрился чувствительно хлопнуть меня по плечу, отчего машина рыскнула, но тут же вернулась на курс.
Треножник шевельнулся.
Часть его щупалец свернулась в плотные спирали, скрывшись на миг под шаром капсулы. Когда щупальца, разворачиваясь, вновь появились оттуда, на нас глянула, наливаясь смертельным огнём, зажатая в них кубическая камера генератора теплового луча.
Ослепительно-белый луч сверкнул нам навстречу. Там, где он коснулся мостовой Оксфорд-стрит, камень брусчатки плавился и испарялся.
Холмс бросил машину вправо, потом – влево. Луч плясал совсем рядом, пытаясь дотянуться до нас. Всё, чего он касался на своём пути, вспыхивало и начинало оплывать – стены домов, тротуарная плитка, колонны фонарей... Моноциклет лавировал среди озёр рукотворной лавы. Холмс управлял машиной, как заправский гонщик на ралли, проходящий полосу препятствий, и смерть раз за разом проходила мимо. Впрочем, долго так продолжаться не могло. У треножников нет мёртвых секторов обстрела, поэтому нашим спасением было уйти с хорошо освещённой улицы – ибо каждый ярд, приближавший нас к треножнику, уменьшал наши шансы на выживание. Огонь инопланетной машины делался всё точнее.
В ответ я продолжил обстрел шагающего танка марсиан из своей микро-митральезы, стараясь если не повредить его, так хотя бы ослепить на время разрывами пуль.
На короткое время мне это удалось.
Потом луч задел моноциклет, и в следующий момент мы с Холмсом уже кубарем катились по мостовой среди пылающих обломков машины.
Погасив смертоносный луч, треножник зашагал нам навстречу.
Внезапно тёмная масса закрыла небо, звёзды и Луну, сделав мрак ночи совершенно непроницаемым. Массивная сигара дирижабля, своими очертаниями напоминавшая кита, повисла в небе над Оксфорд-стрит. С носа дирижабля сорвался режущий глаза поток белого света, и вокруг треножника вспыхнули деревья. Треножник взмахнул генератором теплового луча в попытке сбить неведомого врага. Луч, пройдя по широкой дуге, разбил в кирпичную крошку трубы окрестных домов. Кровля в тех местах, где её задел луч, с грохотом взорвалась брызгами капель расплавленного стекла.
Потом треножник побежал.
Движения его были столь быстры, что очертания металлических ног слились в расплывчатое пятно. Инопланетная машина устремилась к центру Гайд-парка – но прежде, чем она достигла его, от медленно ползущего ей вслед дирижабля отделилась крылатая тень аэропила и устремилась вдогонку. Описав круг совсем рядом с убегающим треножником, аппарат завис на месте, танцуя в воздухе. Игольно-тонкий, как спица, луч пересёк путь мчащейся машины, и треножник наткнулся на него, не успев отвернуть.
В первое мгновение казалось, что ничего не произошло – но потом ноги треножника переломились на том уровне, где их пересёк луч, и массивный шар капсулы, двигаясь по инерции, рухнул в переплетение древесных крон. К небесам взлетел фонтан грязной воды и водяного пара.
Описав вокруг места падения металлического исполина несколько кругов, аэропил устремился в нашем направлении, пройдя над нами с Холмсом так низко, что мы разглядели за стеклом кабины среди мерно вздымающихся и опадающих крыльев машины бледное лицо, наполовину скрытое широкими гоглами.
Потом аэропил взмыл к небесному левиафану, который величественно развернулся и скрылся в ночном небе над разбуженным всем этим переполохом Лондоном, показав напоследок нам обширный покатый бок, украшенный огромной пятиконечной звездой, цвет которой в свете Луны казался чёрным.
Со всех сторон слышались свистки сбегающихся к месту происшествия лондонских бобби. Пока ещё далеко, но с каждым мгновением всё ближе, звучал колокол пожарной дружины.
– Ну вот, Ватсон, всё и закончилось, – невозмутимо сказал Шерлок Холмс, отряхивая пыль с крылатки, словно и не было всей этой гонки, едва не стоившей жизни самонадеянным преследователям. – Уверены, Холмс? – скептически спросил я. – К счастью, нет, мой друг, – ответил Холмс, хрипловато посмеиваясь. – Иначе жизни снова грозило бы сделаться пресной на неопределённый срок.
Утро, закономерно продолжившее полную стрельбы, беготни и бесплодных поисков ночь, мы с Холмсом встречали там же, откуда начали всю эту суету – на скамье в сквере на Бейкер-стрит. Ежась от предрассветного холода, мы с моим гениальным другом ждали появления первых утренних газет – а в их отсутствие кутались от пронизывающего осеннего ветра в клочья газет вчерашних, которые служили ночью одеялом одному из местных бездомных.
Сейчас бездомными были мы с мистером Шерлоком Холмсом.
– Вот и осиротели мы, Ватсон, – раздалось у меня над ухом. Я вышел из оцепенения, в которое впал от созерцания незавидной судьбы, постигшей дом, который столь долго был неотъемлемой частью нашего с Холмсом бытия. – Нас не было столько лет, и, вернувшись, мы даже не успели там побывать... – я был не в силах скрыть своё огорчение. – Может, и к лучшему, что не успели, – философски заметил Холмс, и треск пламени в руинах был лучшим подтверждением справедливости его слов. – И потом – говорите за себя, друг мой. Я посетил нашу обитель мимоходом, готовя ловушку. Назовём это визитом вежливости. И знаете что, Ватсон? Время там словно остановилось. Все предметы лежат там, где мы их оставили бездну лет назад. Даже пыли нет. Словно находишься в музее. – В путеводителе по достопримечательностям Лондона по адресу Бейкер стрит 221-Б как раз и значится музей Шерлока Холмса, – заметил я. – Вот как? Не знал, – в голосе моего друга слышалась ирония, отчего его утверждению не хватало убедительности. – Не поверю, что обязательная в таких случаях медная табличка ускользнула от вашего внимания, друг мой, – улыбнулся я в ответ. – Но, боюсь, Холмс, идиллия музейного покоя навсегда покинула эти стены. Да и от стен-то ровным счётом ничего не осталось… – Наш старый недруг весьма обстоятелен, сводя личные счеты, – ответил Холмс. – О да, – отозвался я.
Ночью, прочёсывая Гайд-парк вместе с сотней лондонских полицейских и приданной ротой солдат, я улучил момент и заглянул в последний из конвертов, врученных мне Холмсом не так давно. На перфорированной бумаге была небрежно выведена литера «М» на фоне двух перекрещенных шпаг.
Мориарти.
Ну разумеется. Иначе и быть не может.
Порой одержимость моего друга своим извечным врагом начинала меня раздражать – вот как сейчас.
– Холмс, друг мой! Ну с чего вы взяли, что за всем этим стоит наш злой гений? – спросил я как можно более мягким голосом, помятуя о том, что с одержимыми следует вести себя со всей возможной деликатностью. – Дорогой мой Ватсон! – улыбнулся знаменитый детектив. – Это настолько очевидно, что даже не нуждается в доказательствах. Воспользуйтесь в рассуждениях принципом оккамовой бритвы, и у вас просто не будет иных вариантов. Вот, кстати, приближается наша вольномыслящая секретарша – обратимся-ка за помощью в расчётах к её самодвижущейся молчаливой спутнице.
И действительно, по аллее к нам направлялась рыжекудрая мисс Хадсон, за которой, пуская в прохладу лондонского утра колечки дыма, катилась Дороти.
– Доброе утро, мисс Хадсон! – приветствовал её Холмс. – Мистер Холмс, доктор! Я так рада, что с вами ничего не случилось! – с этими словами наша секретарша, никогда прежде ни разу не уличенная в излишней сентиментальности, бросилась на шею великому сыщику, а следом – и мне. – Анна-Вероника, милая… – чувствуя, как щекочет мне ноздри терпкий запах духов, я осторожно похлопывал её по спине живой рукой. – Ну-ну, полноте... Всё обошлось.
Освободившись из объятий, она в одно движение утёрла с глаз противоречащие строгому образу суфражистки и эмансипэ слёзы и поправила растрепавшуюся причёску.
– Ирен, – сказала мисс Хадсон, не сводя глаз с Холмса, который в ответ лишь иронично приподнял левую бровь. Мисс Хадсон расправила плечи и перевела взгляд на меня. – С сегодняшнего дня – Ирен. – Но... – я замялся. – Всё в полном порядке, Ватсон. Попытка провокации не удалась, – отозвался мой друг с изрядной долей флегмы. – Многое в моей жизни было связано с женщиной, носившей когда-то такое имя, однако время милосердно лишает нас памяти и остроты восприятия. Так что вы можете называть себя как угодно – лишь бы при этом оставались собой.
Мне показалось, что мисс Хадсон слегка опешила – во всяком случае, если она и ожидала какой реакции на своё провокационное заявление, то отнюдь не такой. Воспользовавшись её замешательством, Холмс тут же перехватил инициативу.
– Готовы ли те расчёты, о которых я вас вчера просил, мисс Хадсон? – Да, мистер Холмс. – И вы скормили Дороти все – абсолютно все – данные, о которых я просил?
Мисс Хадсон зарделась было, но ответила утвердительно.
– И каков вердикт нашего механистического эксперта? – Холмс изобразил живейший интерес.
Мисс Хадсон протянула ему рулон перфоленты. Холмс порывисто схватил ленту и спустя полминуты уже был опутан её витками настолько, что стал похож на центральную фигуру скульптурной композиции работы Агесандра Родосского.
– Ага! – вскричал он, наконец. – Вот, посмотрите, Ватсон!
Дыры в перфоленте складывались в слова, понятные для человека сведущего.
«Провокация со стороны криминализированной группы промышленников и финансистов».
«Новая мировая война».
«Угроза инопланетного вторжения».
И всё.
Я с недоумением посмотрел на моего гениального друга.
– Не понимаю, чему вы радуетесь, Холмс. Дороти выдала совершенно пессимистическую экстраполяцию данных. Прогноз весьма неутешителен. – Помните, я обещал вам доказать превосходство человеческого интеллекта над машинной логикой? – ответил Холмс. – Вот оно! Машина склонна к обобщению, пусть прогноз её в целом и правилен! Но дьявол, дьявол-то в деталях, Ватсон, дружище! Детали же я предоставил вам задолго до того, как события, свидетелями и участниками которых мы стали в последние сутки, начали оказывать своё влияние на мировую историю! Откройте же последние конверты, ну же, скорее!
Я вскрыл конверты с цифрами 6 и 7. «Война», гласила надпись из конверта под номером шесть. «Вторжение с Марса», было написано в последнем конверте.
Удивляться у меня уже не было сил.
– Браво, Холмс, – вяло отозвался я. – Но я так и не понимаю вашей одержимости нашим покойным недругом. На чём основана ваша уверенность в том, что за всей этой путаной интригой стоит именно он? – Помните ту заметку о ритуальном убийстве в Ричмонде, столь ужаснувшую нашу очаровательную мисс Хадсон? – спросил Холмс. – Видите, она и сейчас снова изменилась в лице. Кем приходился вам покойный, Ирен? Ответьте сами, пусть доктор услышит это от вас. Я знаю и так.
Мисс Хадсон молчала, закусив губу. Потом, решившись, извлекла из-за лифа строгого платья медальон и со щелчком раскрыла его.
Со старой дагерротипии на меня взглянули два лица, мужское и женское. Мужчину я видел впервые в жизни. Женское лицо рождало какие-то ассоциации, но я никак не мог ухватить сути.
– Ватсон, я помогу вашему усталому мозгу, – смилостивился наконец Холмс. – Женщина на фото – мать юной мисс Хадсон и дочь нашей почтенной домашней хозяйки с Бейкер-стрит. – Действительно! – вскричал я, хлопнув себя по лбу – к счастью, левой ладонью. – И как я мог не заметить сходства?! – Бывает, доктор, и с годами всё чаще. Даже я уже не тот, что прежде. Мне тоже понадобилось больше времени, чтобы во всём разобраться. Пришлось навести кое-какие справки, но теперь всё становится понятным. Мужчина на даггерографии... – Мой отец, – чуть слышно сказала мисс Хадсон. Собравшись с духом, она продолжала: – Он пропал до моего рождения. Брак между моими родителями заключён не был, и мать ничего не получила по наследству. Считалось, что он просто нас бросил и сбежал. Годы спустя суд признал его мёртвым, но все вокруг всё равно были уверены, что он просто бросил нас… Только моя мама так до конца жизни и не поверила в это. Она знала, что он не мог просто сбежать, они ведь любили друг друга… Мама не верила, что отец мог бросить нас! Она считала, что с ним случилось нечто ужасное – и оказалась совершенно права! Пусть и прошло столько лет, прежде чем обнаружились доказательства её правоты. – Страшные доказательства, – заметил Холмс. – И потом... Вы помните, Ватсон, чем, по словам его знакомых, занимался этот несчастный? – Изучал природу пространственно-временного континуума, если я верно запомнил? – Отчасти, – кивнул Холмс. – Он путешествовал по Времени. – Это решительно невозможно! – возмутился я. – Это... это антинаучно, в конце концов! – Он так не считал. Безумство храбрых... Не прольёте ли свет на обстоятельства его исчезновения, мисс Хадсон? Наверняка ваша покойная ныне матушка немало рассказывала вам об этом, учитывая то, какие чувства она испытывала к отцу своего ребёнка?
Мисс Хадсон кивнула.
– Я часто слышала эту историю в детстве. Позже мама рассказывала её всё реже. Она словно смирилась с потерей. Отец… – ей явно с трудом давалось это слово, – испытывал тогда значительные финансовые затруднения. Его эксперименты и постройка оборудования для них сильно подорвали наше благополучие, и он оказался на грани банкротства. Но тут появился некий человек, заинтересовавшийся исследованиями отца и финансировавший его проект. Отец был на подъёме, искренне радуясь тому, что его жизнь наконец налаживается. Он сделал маме предложение, которое она приняла. Однако вскоре, после проведения серии экспериментов, он вдруг исчез, и мы долгое время считали, что исчез навсегда. А потом эта заметка в газете...
И мисс Хадсон разрыдалась. Успокоив её, как могли, мы вернулись к разговору.
– Ваша покойная матушка не упоминала, кем был человек, финансировавший работы вашего отца? Как он выглядел, чем занимался? – спросил Холмс. – Она видела его лишь однажды и мельком, – мисс Хадсон промакивала слёзы кружевным платочком. – Высокий, очень сутулый человек, весьма немногословный и скрытный.
Я с восхищением взглянул на своего друга.
– Вот вам и ответ на ваш вопрос о моей одержимости, Ватсон. Я одержим этим злым гением лишь потому, что чувствую его влияние на события, происходящие в мире. Потому что он жив, доктор! Отец мисс Хадсон, этот доверчивый бедняга, наградой которому стали лишь смерть, безвестность и горе близких, помог профессору исчезнуть из нашего времени и в один миг оказаться в будущем! За четверть века, через которую Мориарти перескочил в мгновение ока, его криминальный капитал, рассеянный по сотням счётов банков всего мира, многократно увеличился, и теперь он располагает гигантским состоянием, которое развязывает ему руки в любых грязных махинациях. Деньги дают ему огромную свободу – он уже способствует эскалации новой войны и ухудшению отношений между обитаемыми мирами! Воспользовавшись информацией о переговорах между нашим монархом и марсианской элитой, он заполучил в свои нечистые руки новейшие технологии инопланетян, а теперь пользуется ими для того, чтобы спровоцировать сверхдержавы на развязывание новой мировой бойни – а возможно даже, и межпланетной войны! Вы заметили под слоем грязи на том поверженном трёхногом голиафе, которого сегодня поутру подняли из пруда в Гайд-парке, намалеванную свастику? Как по-вашему, какова была бы реакция Великобритании на террор, чинимый в столице новейшим марсианским треножником с символикой Кайзеррайха на нём, если бы не наше участие в этом деле, Ватсон? Ответ один – война! Война, выгодная одному только человеку – профессору Мориарти, который преодолел время, чтобы её развязать! – Но зачем? – Моё недоумение было совершенно искренним. – Власть, деньги, нажива, личные амбиции... Да мало ли может тому быть причин? Наверняка ответ известен лишь одному человеку на свете – самому профессору. Но мы обязательно спросим его об этом, когда наконец поймаем. Именно он управлял треножником, Ватсон, тут даже и сомнений быть не может. И пусть ему удалось на сей раз ускользнуть в бездонное чрево лондонской канализации – где, кстати, ему самое место – но мы таки выведем его на чистую воду, Ватсон! Раньше или позже – но выведем. Помяните мое слово.
Я лишь вздохнул.
Когда заря заиграла всеми оттенками розового на гранях фуллеровских куполов лондонской Кровли, тишину утра разорвал треск двигателя моноциклета. Курьер в цветах королевского дома, лихо откозыряв моему другу, вручил ему украшенный лентами и гербовыми печатями солидный пакет и, убедившись, что Холмс тут же ознакомился с содержанием вложенного в него письма, укатил прочь. В ответ на наш с мисс Хадсон незаданный вопрос великий сыщик лишь устало улыбнулся.
– Земельный надел в Эссексе и титул лорда. Так выражается монаршая признательность, Ватсон, – голос Холмса был полон иронических ноток. – Сэр Шерлок? – Я покатал на языке непривычно – пока непривычно – звучащий титул. – А что, по-моему, звучит весьма неплохо, Холмс. С положенной по возрасту и заслугам солидностью. – Пожалуй, – нехотя согласился мой друг. – А это, если мне не изменяет интуиция, благодарность от королевы.
С этими словами он указал на что-то за моей спиной. Я обернулся, и позвоночник отозвался привычно прострелившей поясницу болью – фантомной, конечно, но от этого ничуть не менее неприятной.
Над курящимися дымком развалинами, бывшими ещё совсем недавно домом номер 221-В по улице Бейкер-стрит, из-за сверкающей в лучах восходящего солнца Кровли поднимался изящных очертаний дирижабль класса воздушной яхты. Приблизившись к нам, воздушное судно снизилось и совершенно заслонило небо. Из раскрывшегося люка вылетел трап, по которому резво спустился на землю подтянутый офицер в отутюженной парадной форме со знаками различия капитана Воздушного Флота Империи.
– Капитан Коул, Воздушный Флот Его Величества, – отрекомендовался он. – Её Величество королева Мария просит принять этот скромный дар в знак признания ваших заслуг перед Британской короной и Её августейшего к вам расположения, мистер Холмс, сэр. Добро пожаловать на борт, леди и джентльмены!
Холмс устало поднялся со скамьи. – Ну вот и наш новый дом, Ватсон. Мисс Хадсон, принимайте дела. Дороти... Найдите для неё подходящий угол, капитан. Нас ждут великие дела, друзья мои. Отправляемся немедленно! – Пункт назначения, мистер Холмс? – подобрался капитан. – Помните тот таинственный дирижабль со звёздами на бортах, Ватсон? И аэропил, вооружённый гиперболоидом, разработкой одного гениального безумца русского происхождения? Я полагаю, наш путь лежит в Россию, капитан Коул. – Россия? – переспросил капитан. – Это туда, где зима круглый год, казаки, цыгане и медведи? – Именно, – ответил Шерлок Холмс. – В Россию. И, надеюсь, на вашем корабле найдётся скрипка?
