Текст книги "Эра Мориарти (СИ)"
Автор книги: Светлана Тулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Если подадите на вашего деверя в суд за попытку убийства – можете смело ссылаться на меня, как на доверенного эксперта. – Мой друг, казалось, был совершенно не удивлён столь дерзким вторжением, и смотрел на нашу гостью вполне благосклонно.
Мисс Джейн отмахнулась.
– Да бог с ним, с Бертом! Я не об этом, уверена, его накажет судьба… Но благодаря вам, мистер Холмс, я теперь знаю, кем хочу стать!
И, не успели мы опомниться, как она подбежала и порывисто расцеловала опешившего Холмса в обе щеки. Рассмеялась, видя нашу оторопь, и снова упорхнула к дверям.
– Я хочу быть детективом, мистер Холмс! Нет, я неправильно говорю – я стану детективом! Обязательно стану! Мисс Джейн Марпл, сыщик на службе Короны! Вы не представляете, мистер Холмс, какая это лёгкость, какое счастье – знать, что ты ни в чём не виновата! Вы удивительный человек. И я хочу быть такой же, как вы – помогать простым людям, дарить им такую же лёгкость, какую вы подарили мне. Спасибо вам, мистер Шерлок Холмс, сэр! Спасибо вам!
И она убежала, не попрощавшись. Истинная англичанка, что ни говори!
– Ну, вот и остались мы с вами, Ватсон, совершенно одни, – заметил Холмс, с некоторой грустью глядя вслед юной особе. – Без столь вожделенного вами омлета и не менее милого моему сердцу стейка по-чикагски…
И с этими словами он удалился в спальню – последнее время он предпочитал отсыпаться днём и работать ночами, утверждая, что ночью никто не мешает ему думать.
Скорее всего, это правда.
Но – опять же, скорее всего – далеко не вся правда.
Эра Мориарти сильно изменила нас всех. Но я никогда не спрошу его, почему он больше не носит серебряных запонок и не любит чесночный соус. Точно так же, как и он никогда не спросит меня о том, с чего бы это вдруг я так полюбил резкие ароматы восточных благовоний, и почему из моей каюты так часто несёт бальзамической алхимией, с которой даже они не справляются. Разве что в шутку – да и то лишь наедине.
Мы оба слишком дорожим нашей дружбой – и не хотим знать лишнего…
====== Дело марсианских треножников ======
Недавно мой редактор при личной встрече в клубе за стаканчиком хереса мягко пожурил меня за то, что я так и не довёл до сведения широкой публики обстоятельства, вследствие которых мы с моим знаменитым другом переселились со столь уютного и всем нашим почитателям хорошо известного дома на Бейкер-стрит, 21-Б на борт «Королевы Марии», дирижабля новейшей конструкции. Также напомнил он мне и о том, что я до сих пор не описал в своих биографических заметках дело, за раскрытие которого сэр Шерлок получил свой титул. А читатели буквально завалили редакцию письмами с вопросами, и что же, скажите, делать несчастному редактору?
В итоге я вынужден был пообещать, что незамедлительно устраню это досадное недоразумение и удовлетворю любопытство почтеннейшей публики. Тем более, что сейчас политическая обстановка такова, что раскрытие некоторых пикантных подробностей уже не может причинить вреда неким высокопоставленным особам, которые были волей случая вовлечены в
ДЕЛО МАРСИАНСКИХ ТРЕНОЖНИКОВ
– Как по-вашему, что самое странное во всей этой истории, Ватсон?
Хрипловатый голос великого сыщика вывел меня из состояния созерцательной задумчивости, в которую я был погружен видом, открывавшимся из окна салона первого класса пассажирской гондолы «Графа Цеппелина».
Я пожал плечами: творящиеся вокруг странности перестали меня удивлять задолго до Нашествия и Великой Мировой. Одной меньше, одной больше – не всё ли равно? Но всё же определённая доля любопытства – какую именно странность аналитический разум знаменитого детектива посчитал наиболее интересной? – заставила меня отвернуться от панорамного окна.
– Просветите меня, друг мой, – отозвался я, наливая нам обоим шерри в хрустальные бокалы. – Самое странное то, что мои услуги понадобились короне именно тогда, когда мы с вами нежданно-негаданно решили вдруг вернуться на берега Туманного Альбиона после стольких лет отсутствия, – сказал Шерлок Холмс, принимая свой бокал. – Я вижу в этом нечто большее, чем просто совпадение. Вы так не считаете, Ватсон? – Вы по-прежнему верите в теорию всемирного заговора, Холмс? – я не сдержал улыбки. – Во все эти многоходовые комбинации с участием тысяч разновеликих фигур по всему свету, в интриги, затеянные ещё в прошлом веке и растянувшиеся до наших дней? Полноте, Холмс! Люди, положившие им начало, давно уже мертвы, и некому пожинать плоды семян зла, рассеянных по всему миру на стыке столетий.
Холмс едва притронулся к вину. С того момента, когда наше судно вошло в воздушное пространство Британии и посыльный вручил знаменитому сыщику таинственную телеграмму, мой друг погрузился в состояние сосредоточенной рассеянности, свойственное всем неординарным натурам при полной их увлечённости какой-либо сложной проблемой.
– У сеятелей всегда найдутся благодарные последователи, которые с готовностью воспользуются результатами их трудов, – ответил он. – Помните, Ватсон, что ничто на этом свете не возникает из ничего и не пропадает бесследно, и каждое, абсолютно каждое действие имеет своё последствие, пусть даже и удалённое во времени. И, если оглянуться на события прошлого, приглядеться попристальнее к тому, что происходит в мире сейчас, наложить одно на другое и экстраполировать обнаруженные тенденции в будущее, мы увидим довольно зловещую систему. Любой здравомыслящий человек с острым умом, мало-мальски умеющий им пользоваться, вооружившись машиной Бэббиджа и проведя необходимые подсчёты, с лёгкостью убедится в существовании некоего генерального плана, которому подчинено развитие цивилизации в последние десятилетия. – Вообще-то это называется паранойей, друг мой, – улыбнулся я. – И поиски доказательств существования вселенского заговора обычно приводят большинство ищущих в стены Бедлама. – Я вовсе не большинство, Ватсон, и вам это прекрасно известно, – возразил Холмс тоном удовлетворённой гордости, которую малознакомые с ним собеседники зачастую почитали высокомерием. – В ближайшие часы я сумею доказать вашу неправоту, и для этого мне не понадобятся ментальные костыли в виде счётной машины. В прошлом мы с вами не раз сталкивались с тем, что преступления, совершенно ничем не связанные между собой на первый взгляд, при рассмотрении их под нужным углом становились вдруг частью единой мозаики, а грозные преступники оказывались лишь марионетками в руках умело прячущегося за ширмой кукловода. – Единственный известный мне кукловод подобного уровня таланта мёртв уже четверть века, друг мой, и вам это прекрасно известно, – напомнил я со всей возможной деликатностью.
Взгляд Холмса унёсся в прошлое. На некоторое время наступила тишина, нарушаемая лишь едва слышными разговорами в салоне и негромким шумом воздушных винтов, который за время полёта сделался такой же привычной и незамечаемой частью общей обстановки, как и лёгкая дрожь палубы под ногами.
– Тела так и не нашли, – сказал он наконец. – Я склонен был подозревать мистификацию сродни своей собственной, однако все последующие годы могучий ум профессора так и не дал о себе знать воплощением в жизнь своих желаний. О том, насколько трудно держать под ментальным контролем деятельность столь совершенного прибора, как мозг, подобный мозгу Мориарти и моему собственному, мне известно не понаслышке. Периоды бездействия, особенно бездействия вынужденного, изнуряют рассудок сильнее, чем отсутствие наркотика – душу зависимого от него человека. Замаскировать же деятельность столь мощного и амбициозного интеллекта практически невозможно, ибо это потребует усилий, значительно превосходящих по своей цене ценность скрываемого. Так что до недавнего времени я склонен был считать, что профессор действительно мёртв. – До недавнего времени? – я скептически приподнял бровь. – Это трудно объяснить тому, кто сам не замечает закономерностей и не способен сложить разрозненные мелочи в единую картину. Поэтому вам не остаётся ничего иного, как просто поверить мне на слово – в последние годы в определённых кругах появились довольно-таки подозрительные настроения... При этом представители совершенно различных сообществ и государств, разнесённых территориально и разделённых границами, проявляют поразительное единодушие, которому я не могу дать никакого иного разумного объяснения. Такое уже было на моей памяти – на рубеже столетий, и мне не надо вам напоминать, чем тогда всё закончилось. А ведь тоже начиналось с совершенно безобидных на первый взгляд событий, с лёгкой ряби, расходящейся на поверхности от брошенного в воду камня. С почти незаметной вибрации нитей паутины, связывающих воедино события, явления и людей, вроде бы не имеющих между собой ничего общего. В последнее время вибрации эти становятся всё настойчивее, и у меня всё сильнее желание выяснить, кто сидит в центре раскинутой на весь мир паутины и познакомиться с ним поближе. Впрочем, возможно, что и знакомиться не придётся. – Я не верю в существование призраков, Холмс, – ответил я. – И призраков прошлого это касается в полной мере. Думаю, просто подросло и вошло в силу новое поколение криминальных гениев – молодых, образованных, амбициозных. И безликих в той же мере, как и профессор. В наше время им даже не обязательно становиться преступниками – достаточно занять нужное положение в обществе. Вы не обращали внимания, сколько молодых людей с профессиональными улыбками и холодными глазами появилось в последние годы на руководящих постах? Вот они, герои нового времени – молодые хищники, карьеристы и честолюбцы, всеми силами старающиеся достичь собственного благополучия. Да, в одном вы правы, мой друг. Наступило время, которое я не побоюсь назвать Эрой Мориарти. Покойный профессор чувствовал бы себя в нашем современном обществе как рыба в воде. Крайне опасная хищная рыба… – Всё так, друг мой. Вы, как и всегда, умеете точно отследить очевидные тенденции в современном обществе и изложить их чётко и ясно. Благодаря вам я всегда в курсе общественных настроений. Вы – моя лакмусовая бумажка, Ватсон. Кстати, о бумажках.
С этими словами Холмс извлёк из жилетного кармана бланк телетайпограммы и, водрузив на нос очки, в который уже раз пробежал глазами текст, после чего взгляд его сделался отрешённым, и великий сыщик погрузился в глубокую задумчивость. Потягивая херес, я наблюдал за ним, стараясь не нарушить его сосредоточенности заданным не ко времени вопросом.
Делиться со мной содержанием депеши Холмс не торопился. Я же не настаивал. Предыдущий опыт показывал, что в нужное время мой знаменитый друг и сам расскажет всё, что мне необходимо знать для того, чтобы быть полезным в ведении дела – а также для отражения последовательности событий в моих записках.
Не скрою, отчасти успех этих записок, на публикацию коих у меня заключены контракты с наиболее престижными издательствами Старого и Нового Света, позволил нам предпринять наше совместное кругосветное путешествие, которое как раз сейчас подходило к концу, завершаясь там же, где и началось пять лет назад.
В Лондоне.
Дом, милый дом! До чего же приятно будет в него вернуться!
Холмс расположился в кресле напротив. Любому другому человеку его поза показалась бы совершенно неудобной. Сыщик сидел в кресле скрючившись, словно рак-отшельник, не желающий покидать уюта гостеприимной раковины. Квадратный подбородок касался груди, голова была втянута в плечи, локти упирались в подлокотники. Длинные тонкие пальцы нежно оглаживали чубук трубки. В движениях не проскальзывало ни грана нервозности, хотя Холмс с самого утра не был в курительной комнате – единственном месте на борту «Цеппелина», где только и можно предаваться сему пороку без опасности для воздушного судна и его пассажиров. Курение табака давно уже стало для сыщика скорее способом концентрации, нежели действительной необходимостью.
Бесцеремонно вытянув длинные ноги в проход, Холмс предоставил прогуливающимся по салону пассажирам преодолевать это препятствие самостоятельно. Дамы в платьях с кринолинами бросали на него неодобрительные взгляды, когда им приходилось приподнимать юбки до щиколотки и тянуть вверх колени. Впрочем, два джентльмена, по виду типичные забияки со Стрэнда, попытавшиеся нарочно споткнуться о ноги Холмса, внезапно обнаружили, что препятствие, столь раздражающее их утончённые натуры, в последний миг куда-то исчезло, заставив их едва не потерять равновесие. Багровея лицами и беззвучно бранясь, джентльмены, рассчитывавшие на добрую лондонскую ссору, были вынуждены продолжать бесцельное хождение по палубе.
«Граф Цеппелин» кружил над столицей Империи третий час подряд в ожидании разрешения на посадку. Все чемоданы давно были сложены, книги, взятые с собой в полёт, прочитаны, а в свете того, что азартные игры на борту дирижабля находились под строгим запретом, заняться было решительно нечем.
Полуприкрытые глаза великого сыщика скрывались за дымчатыми стёклами очков. До самого момента, когда он обратился ко мне, я был убеждён, что он пребывает в состоянии медитации – а, возможно, и просто дремлет, как и принято делать в послеполуденный час джентльменам нашего возраста.
Я вновь вернулся к созерцанию бескрайнего скопления разновеликих фуллеровских куполов далеко внизу. Я любовался ими вот уже который час подряд. Зрелище поистине зачаровывало.
Сверкающую, подобно друзе горного хрусталя, неоднородность лондонской Кровли здесь и там нарушали волнующиеся на ветру кроны городских парков в осеннем убранстве, шпили соборов да извилистая тёмная полоса Темзы, перечёркнутая местами прозрачными трубами железнодорожных и автомобильных мостов. Воздушные налёты последней войны оставили свои следы в вспененном пространстве крыш. Местами в бескрайнем сопряжении полупрозрачных пузырей зияли проломы. Никто не спешил их заделывать – слишком немного времени ещё прошло с той поры, когда смерть сыпалась с неба чёрным снегом, и слишком тяжким бременем для истерзанной войной экономики даже столь могущественного государства, как Великая Империя, было восстановление прежних блеска и великолепия.
Из обширного пролома в Кровле прямо под танцующим в турбулентных потоках «Цеппелином» торчал ржавый остов небесного левиафана. На опалённой перкали хвостового оперения явственно виднелись кайзеровский орёл и чёрный паук свастики.
Следы минувшей войны обнаруживались повсюду. Обугленные стены полностью выгоревших домов таращились слепыми провалами окон на усыпанные битым кирпичем пустыри на месте кварталов лондонского Сити – там, куда пилоты германских аэропланов кидали каролиниевые бомбы несколько лет назад. Кое-где сквозь бреши в Кровле в небо, и без того полное изрыгаемых вентиляционными трубами городских испарений, до сих пор поднимались столбы дыма и пара, зловеще подсвеченные снизу негасимым пламенем ядерного распада. Казалось, цепная реакция в полных огня кратерах на местах взрывов будет идти бесконечно – за прошедшие годы жар, исходящий от жерл рукотворных вулканов, не уменьшился ни на градус, и никто из уцелевших жителей этих районов не спешил возвращаться на насиженные места.
Рассветное небо над Лондоном было полно хаотического движения. Сотни летательных аппаратов двигались одновременно во всех направлениях. Бипланы лондонского аэротакси ежесекундно взлетали с рельсовых направляющих и совершали посадку на предназначенных для этого участках Кровли. Громоздкие красные даблдеккеры линий регулярного сообщения развозили в противоположных направлениях рабочих дневной и ночной смены сотен фабрик столицы, и лучи поднимающегося солнца играли алыми отсветами на крутых боках небесных великанов. Частные аэропилы кишели в воздухе, трепеща ритмично взмахивающими крыльями. Тысячи воздушных винтов месили крыльчатками лопастей лондонский смог.
Причальные мачты лётного поля Хитроу принимали до десяти воздушных кораблей за час, но не в силах были справиться с потоком прибывающих дирижаблей. Раз в четверть часа капитан «Графа Цеппелина» обращался к пассажирам, сообщая о подвижках в небесной очереди. Сейчас «Цепелин» был третьим в очереди на посадку и радиус описываемых им над столицей величественных кругов значительно уменьшился. Судно держалось поближе к мачтам, и публика приникла к окнам, силясь разглядеть внизу хоть что-нибудь, способное пролить свет на причины внезапной задержки.
Причины эти, впрочем, на мой личный взгляд были весьма просты. В настоящую минуту все причальные мачты аэропорта были заняты обманчиво тяжёлыми телами дирижаблей, выкрашенных в невзрачный серо-голубой цвет, призванный прятать воздушный корабль в небе от глаз возможного наблюдателя. Ещё с полдюжины таких кораблей барражировали в отдалении над лондонским центром, и орудийные порты их боевых галерей зияли зловещей чернотой. Вывернув шею, я смог разглядеть несколько неприметных серо-голубых силуэтов высоко над городом, выше уровня всех транспортных коридоров столичного неба.
Военные. Армия Её Величества взяла в свои руки контроль над городским небом. И, судя по тому, как бодро шла высадка солдат с причаленных транспортов, уже совсем скоро возьмёт под контроль и всё происходящее на земле.
Знать бы ещё, чем вызвано столь явственное оживление военных. Я открыл было рот, чтобы задать соответствующий вопрос своему другу, но он опередил меня.
– Взгляните вон туда, Ватсон. Да-да, на северо-восток. В направлении Паддингтона и нашего с вами дома. Там, между массивами парков – видите?
Не очень-то надеясь на своё зрение, в последние годы не раз подводившее меня в ответственный момент, я опустил на глаза сильный бинокль своего походного шлема, покрутил колёсики настройки. Сначала я не видел решительно ничего. Потом разглядел на фоне тусклого золота и багрянца крон буков и вязов некую бесформенную массу, возвышающуюся над деревьями и домами. Полчища птиц кружили в небе над парками, и сквозь их мельтешение виднелось покачивающееся на ветру чёрно-белое веретено полицейского аэростата, вставшего на якорь неподалёку. В сравнении с загадочным предметом, которое скрывало растянутое до земли и прихваченное здесь и там верёвками огромное полотно, аэростат выглядел миниатюрным. Предмет возвышался над Кровлей и на глаз равнялся по высоте собору Святого Павла – а, возможно, и превосходил его.
– Что бы это могло быть, Холмс? – спросил я, не отрываясь от окуляров. – Давайте-ка попросим стюарда принести утренние газеты, – услышал я в ответ. Голос сыщика был совершенно спокоен.
Несколько минут спустя мы уже шелестели ещё тёплыми листами только что отпечатанных в судовой типографии газет, которые были ночью получены из редакций по радиотелеграфу.
Передовица «Таймс» освещала успех доктора Кейвора и его команды, которые готовы были уже на следующей неделе предоставить вниманию всех заинтересованных лиц плод своих многолетних усилий. Под сводами Хрустального Дворца в Банхилле Кейвор собирался представить публике детище Британского Общества Звездоплавателей – аппарат, способный пронести человека сквозь толщу земной атмосферы в безвоздушное межпланетное пространство, используя для этого принципиально иную технологию, нежели разработанные русскими учеными Циолковским, Цандером, Лосем и Туманским ракетные корабли, испытания которых сейчас также входили в финальную фазу.
На страницах «Обсервер» королева отзывалась о перспективах освоения иных миров скептически: «Зачем нам подвергать себя опасности новой войны с обитателями Марса, едва пережив прошлую войну миров?»
Самой интересной заметкой в «Дейли Телеграф» было сообщение о наблюдавшемся вчера в небе над Ла-Маншем атмосферном феномене. Пилоты звена бипланов береговой обороны стали свидетелями падения в воды пролива некоего предмета, который они в один голос называли не иначе, как «зелёной кометой». При этом, с их слов, прежде чем кануть в свинцовые волны, странное небесное тело предпринимало попытки маневрирования в атмосфере. Военные психиатры признали пилотов вменяемыми, окулист Королевского госпиталя, подтвердив полное здоровье глаз лётчиков, исключил возможность оптического обмана. Объективно настроенные скептики из правительственных кругов настаивали на версии лунного света, отражённого метеозондом и преломлённого пузырём болотного газа. В настоящее время к месту падения неопознанного объекта направлялись две субмарины флота ЕКВ.
«Полицейская газета» бесстрастно констатировала прокатившуюся по марсианским гетто Англии и Уэльса волну беспорядков. Причина недовольства головоногих осталась неясна. Особо отмечался тот факт, что полиция взяла ситуацию под контроль без использования специальных средств.
В пику основному печатному органу полицейского управления красная «Морнинг Стар» выступила с оголтелой проповедью борьбы марсиан за свои ущемлённые права и обратилась ко всей прогрессивной общественности Соединённого Королевства с призывом поддержать переселенцев с Марса, несправедливо угнетаемых земными капиталистами, в их революционном протесте.
«Файненшнл Таймс» обрушивала на читателя каскад малопонятных цифр, прогнозы роста и падения индексов и котировок в связи с туманными намёками на изменение политической ситуации, интервью с влиятельными персонами мира денег, призывавших покупать и продавать акции обществ с совершенно неизвестными мне названиями. Пролистав её, я понял, что не понимаю ровным счётом ничего в современной экономике, списав это на длительность нашего с Холмсом отсутствия на родине.
«Иллюстрейтед Лондон Ньюз» в статье без иллюстрации сообщало о готовящемся открытии возведённого у Букингемского дворца колоссального памятника королеве Виктории, который являлся даром городу Лондону от королевской семьи и данью уважения великой регине, именем которой была названа целая эпоха в истории не только Великобритании, но и всего мира в целом.
В глубоко презираемом мною за необоснованно злую критику моих «Записок» «Лондонском книгочее», издании столь же скучном, как и те графоманские труды, которые он освещал, была набранная крупным кеглем короткая заметка, гласящая, что известный американский литератор Э.Р.Берроуз приглашает всю просвещённую публику на творческую встречу, которая состоится в книжном магазине «Симпкин и Маршал», где вниманию поклонников таланта будет представлен новый роман его столь популярного цикла о марсианских приключениях Джона Картера. Газета делилась с читателями сведениями о том, что творчеством м-ра Берроуза не на шутку увлечена сама Королева. Обсуждался вопрос, позволят ли рамки приличий ей посетить встречу с любимым писателем, или же он сам будет удостоен частной аудиенции с королевской семьёй.
Больше ничего интересного в свежей прессе не нашлось.
Холмс уже давно утратил интерес к чтению, небрежно свалив газеты на журнальный столик. Дождавшись, когда я переверну последнюю страницу, он нетерпеливо побарабанил пальцами по колену.
– Скука смертная, – сказал он. – Такие новости в первую очередь говорят об отсутствии новостей. Впрочем, это показатель стабильности в государстве и обществе.
Я кивнул.
– Вынужден согласиться с вами, друг мой. Меня не покидает чувство, что мы с вами никуда и не уезжали на все эти годы. Меняются названия фирм и имена политиков, но Британия по-прежнему кажется оплотом стабильности в нашем мире. – Ага! Вот тут-то я вас и поймал, дорогой доктор! – воскликнул вдруг Холмс и расхохотался. – Вы всё тот же Ватсон, неспособность которого порой сложить два и два даёт мне некоторую надежду на то, что мой мозг по-прежнему работает чуточку лучше мозга стандартного обывателя.
Я давно уже научился не обижаться на бестактные высказывания моего друга. Вот и на сей раз позволил себе лишь ироничную улыбку.
– Вы, разумеется, просветите меня о всей бездне моей ненаблюдательности, Холмс? – только и спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более смиренно.
Как и все гении, великий сыщик любил лесть. То, что он способен был распознать её с полуслова, ничуть не мешало ему каждый раз получать истинное удовольствие от её выслушивания.
– Вне всякого сомнения, мой милый Ватсон – ответил Холмс, явственно смягчаясь. – Вне всякого сомнения. Но не сразу и не вдруг, это было бы слишком скучно. Мне бы хотелось, чтобы вы продолжили развивать в себе способности к дедукции. – Безусловно, я приложу к этому все усилия, как и всегда, – безропотно пожал я плечами. – Однако с годами человеческий разум лишь всё больше костенеет в собственных заблуждениях, а я не блистал способностью сопоставлять факты и будучи в расцвете сил. Смею вам напомнить – мы с вами давно разменяли седьмой десяток, друг мой. – Вздор! – фыркнул Холмс. – Не пытайтесь убедить меня в том, что вы одной ногой в маразме, Ватсон. Ни за что не поверю. А что до умения делать верные выводы из очевидных и неочевидных фактов – ваша профессия сама по себе предполагает подобный стиль мышления. Вы же врач, Ватсон, пусть уже и не практикующий! Искусство постановки правильного диагноза во многом сродни работе сыщика. И тот, и другой должны верно определить убийцу – только в вашем случае это болезнь, а в моём – человек. – Что ж, вы, как всегда, правы, Холмс, – сказал я. – Не вижу смысла не соглашаться с очевидным. Сделаю всё, что в моих силах, чтобы не разочаровать вас. Но пока мне не известно ни одного факта. Ведь даже содержание полученной вами телеграммы вы держите от меня в секрете, а в газетах, как вы имели возможность убедиться и сами, нет и намёка на преступление, которое заслуживало бы вашего внимания. – Нашего внимания, Ватсон, – поправил меня Холмс, многозначительно подняв палец. – Насчёт газет вы, разумеется, заблуждаетесь. Впрочем, это простительно, ведь у вас не все карты на руках. Одну минутку.
С этими словами он бодро отстучал ключом карманного телеграфа короткое сообщение. Через несколько секунд аппарат отозвался мелодичным звоном, оповещая, что сообщение получено адресатом, а ещё через несколько секунд разразился трелью ответного послания, воспринять которое на слух я не смог. Ленту же Холмс отправил в корзину, небрежно скомкав, после чего с крайне довольным видом откинулся в кресле.
Я попытался и сам использовать дедуктивную методу, свидетелем успешного применения коей Холмсом оказывался не раз. Адрес послания был коротким, даже на слух – куда короче положенных для связи в пределах города девяти цифр и уж тем более – двенадцатизначного междугороднего. Здесь же я чётко расслышал короткую вступительную трель из трёх, максимум – четырёх знаков. Это означает, что адресат пользуется внутренним ретранслятором “Графа Цеппелина”. Что, в свою очередь, говорит о его нахождении на борту в качестве пассажира или члена команды. Но в силу некоторых специфических привычек мы с Холмсом мало общались с соседями и так и не завели ни с кем не то что дружеских, но даже и приятельских отношений. С представителями команды или обслуживающего персонала дело обстояло приблизительно таким же образом, если не считать капитана, за столом которого мы дважды обедали. Но обеденные разговоры вряд ли можно счесть достаточным основанием для близкого знакомства. Есть ещё, правда, наша очаровательная секретарша мисс Хадсон... Но тут мои дедуктивные способности пробуксовывали – зачем посылать телетайпограмму особе, с которой всё равно встретишься через несколько минут за утренним чаем?.. – Чего же мы ждём? – спросил я знаменитого сыщика через минуту, запутавшись окончательно. Как и всегда, когда намечалось новое дело, я чувствовал душевный подъём и нетерпение. Ещё не зная сути предстоящего нам расследования, я испытывал сильнейшую жажду деятельности. Сила и энергия наполняли меня, заставив позабыть о гнёте лежащих на плечах лет. – Недостающих звеньев газетной мозаики, – ответил Холмс. – Кстати, вот, кажется, и они.
Я уже и сам услышал дробный перестук каблучков по паркету палубы. Ему вторил лёгкий лязг цепной передачи и мягкие шлепки обрезиненных траков о палубный настил.
– Доброе утро, джентльмены, – произнёс у меня за спиной бархатный голосок с ноткой явного осуждения.
Холмс ответил учтивым кивком. В глазах его танцевали озорные искорки, а тонкие губы старательно сдерживали улыбку.
Я неловко повернулся в кресле на голос, и покалеченная спина отозвалась электрическим разрядом боли, скользнувшим вдоль позвоночника. Эхо последней войны. В такие моменты я был рад чувствовать боль. Боль – удел живых. После всех ужасов мировой бойни, после гекатомб Марны, Ипра и Вердена ощущать себя по-прежнему живым казалось странно – но до чего же замечательное это было чувство! Я сжал в кулак и снова разжал обтянутые лайкой перчатки пальцы правой руки, механистической от плеча.
Протез работал безупречно.
Ни один из нас не прошёл сквозь геенну Великой войны, не изменившись. Все мы калеки, увечные кто телом, кто – душой, а кто и душой и телом разом. Мой друг, которого гений его уникального таланта забрасывал в самые странные места воюющего с самим собой мира, тоже был опалён огнём охватившего планету безумия, пусть ему ни разу так и не пришлось оказаться даже вблизи передовой за все эти годы. Удел же военного врача – быть там, где кровь, боль, увечья и смерть. Подобное способно закалить самую ранимую душу, но в то же время постоянное соседство смерти, и смерти страшной, превращает в романтика самого закоренелого циника.
Циник в моей душе отпустил сальную шутку насчёт седины и беса – к счастью, не сделав её достоянием ничьих более ушей. Помимо своей абсолютной неуместности, шутка ещё и не соответствовала действительности – никакой седины у меня не было и в помине. Со времён Великой войны мой череп совершенно лишён растительности. Я не стал опускаться до ношения парика или вживления совершенно естественных бровей, хотя доктор Поррот из парижской клиники долго преследовал меня подобными предложениями. Своего отражения в зеркале я давно уже научился не пугаться, хотя и не могу сказать, что оно особо меня радует. Вот только разве что усы… Перед рыжими накладными усами от Картье я не смог устоять. Отличного качества, не нуждаются в стрижке и выглядят как натуральные! Согласитесь, ветеран без усов выглядит куда менее респектабельно, чем тот же ветеран без бровей. Брови – всё-таки далеко не главное украшение мужчины.
– Вот то, что вы просили, мистер Холмс, – продолжила между тем обладательница волшебного голоса, и осуждение зазвучало в нём яснее. – Хотя ума не приложу, зачем вам могло понадобиться именно это!
На столик между нами упала новая пачка газетных листков – поверх уже лежащих там. С первых страниц на нас вызывающе таращились обнажённые красотки с игольно-острыми сосками на впечатляющего размера грудях, застигнутые врасплох в чужих спальнях известные политики в спешке натягивали штаны, а мерзопакостного вида упыри вгрызались полуярдовыми клыками в угодливо подставленные навстречу противоестественной алчности шеи томных молодиц – или же оплетали их тела похотливыми щупальцами.
