355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Светлана Полякова » Лестница на небеса » Текст книги (страница 2)
Лестница на небеса
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 13:53

Текст книги "Лестница на небеса"


Автор книги: Светлана Полякова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Они уже стояли возле ее дома.

– Спасибо, – сказала Мышка и вдруг, сама удивившись собственной дерзости, поднялась на цыпочки и легко поцеловала его в краешек губ.

Потом быстро повернулась и вбежала в подъезд. Ее щеки отчаянно горели, и сердце стучало так, что, казалось, этот оглушительный стук слышат сейчас все соседи – и он тоже слышит, там, внизу…

«Боже, что я наделала? – подумала она, открывая дверь в свою квартиру. – Теперь я не смогу прийти на „площадь Дам“… Я никогда теперь больше его не увижу!»

И где-то, очень далеко, встревоженно гудел поезд, как будто предупреждая ее о чем-то, от чего Мышке уже было не спастись!

* * *

Открыв дверь, Мышка на минуту замерла, закрыв глаза и затаив дыхание. Ей казалось, что сейчас она стоит на границе Двух миров, и нельзя нарушать волшебство неловким движением… Пока она сдерживает свое дыхание – она может еще расслышать его…

И почему-то ей это было очень важно. Она и сама не могла Дать ответа, зачем, зачем – чужой вздох где-то там, далеко, но… надо было закрыть дверь, вернувшись в реальность… Все слова и доводы тем не менее действовали слабо – разум оказывался слабее чувств. Ей просто хотелось еще немного, совсем чуть-чуть, побыть рядом… «Я же не приду туда снова, – убеждала она саму себя. – И никогда его больше не увижу. Ни-ког-да…»

Стало так больно и обидно, что даже дышать не хотелось. Лучше исчезнуть, раствориться немедленно и исчезнуть.

Она оглянулась в проем двери, в пустоту подъезда – и закрыла дверь.

Теперь ее окружала привычная атмосфера – мамин голос, где-то еще далеко, и все же… «Да что ты, неужели?» – говорила она по телефону с наигранным удивлением, и Мышка подумала: ей же совсем не интересно, зачем же тогда?..

Потом она снова подумала о нем, и ей показалось, что все это похоже на ее очередную фантазию, – может быть, она все это просто придумала, как когда-то в далеком детстве придумывала самой себе подруг и друзей, окружая себя фантомами? Может быть, это просто сон?

– Впрочем, это не важно, – пробормотала она тихо. – Не важно…

Она убрала со лба непослушную челку, спадающую на глаза, как у Дженнис Джоплин, и снова замерла, невольно поймав себя на том, что каждое ее движение нарушает теперешнее состояние – полета ли, парения где-то очень высоко и далеко от земли… Как будто она не просто челку убирает со лба – а мысли о нем.

– О нем… – прошептала Мышка. – Его… Он… Ему… Да кому?!

Почему она вдруг вот так, без оглядки, всей душой рванулась к этому человеку? В чем причина?

И пусть ей совсем не хотелось ее искать, эту самую причину, она все же сделала попытку… Для того хотя бы, чтобы найти словесное определение тому странному чувству, что рождалось в душе помимо ее воли… Или она все-таки ждала этого и желала втайне от всех, и прежде всего – от самой себя?

Ответ прятался в отдаленных закоулках сознания, играл с ней в прятки, будто живой и непослушный ребенок, и Мышка никак не могла поймать его. Так и стояла, зажмурившись, потому что так было удобнее искать собственные мысли…

– Ты что?

Испуганный голос сестры вывел ее из оцепенения как раз в тот момент, когда появились первые, еще смутные ассоциации, – и ее сестра тоже была, как это ни странно, связана с ответом.

Свечи… Горящие в полумраке крошечные огоньки… Запах – странный, манящий и непривычный…

– Ты что, Анька? Что с тобой?

Мышка вздрогнула. Она с грустью обнаружила, что теперь вернулась окончательно, перешла границу – и не слышит больше за своей спиной его дыхания. Она вздохнула – какая жалость, право… Почему-то ей было хорошо. Именно хорошо, пока она слышала его. Ощущала его присутствие… И снова удивилась – почему?

Ася смотрела на нее с тревогой и легким раздражением. «Снова она чудит», – прочла Мышка в ее взгляде. И невольно усмехнулась.

– Что с тобой? – повторила Ася.

– Ничего. – Мышка передернула плечами. – Все в порядке…

– Мне показалось, что тебе плохо… Ты стояла, как истукан, и была такая бледная!

«Мне и в самом деле теперь плохо», – подумала Мышка, но повторила:

– Да нет, все в порядке…

И наконец стащив с себя ботинки, быстро прошла в комнату, чтобы постараться еще ненадолго, хотя бы на секунду, вызвать в памяти его голос.

«Если тебе будет плохо, ты знаешь, куда можно прийти…» Она слегка улыбнулась и прошептала едва слышно:

– Спасибо… Может быть. Когда-нибудь. Если я осмелюсь туда прийти снова…

* * *

Уже стемнело, и улицы были малолюдны. Он шел теперь медленнее, наслаждаясь весенним воздухом и той игрой, которую сам придумал. «Представьте себе, сэр, что Мышка взрослая…»

Сначала ему это нравилось, но внезапно он понял, что Мышка все равно остается подростком с угрюмыми глазами, настороженно глядящими на мир, – «в мир», поправил он сам себя, ибо наедине с собой можно и неправильными фразами думать, вполне справедливо ожидая от этого самого мира подвоха… Он пытался сделать ее взрослой, но тут же Мышка начинала бунтовать, рассыпаться. Она просто не хочет стать взрослой, догадался он. Даже в моих мыслях. Питер Пэн… Вечно остаться ребенком. Почему-то именно в тот момент, когда он это понял, душа наполнилась нежностью. Нежности было так много – слишком много для него одного! Он давал себе возможность раствориться в ней, не сопротивляясь…

Это все равно не будет иметь продолжения… А значит, можно немного помечтать, ибо мечты тем и хороши, что границы им не установлены никем…

Чтобы немного сократить путь, он свернул и пошел мимо гаражей. Теперь он мысленно разговаривал с Мышкой, и ему даже казалось, что она сейчас слышит его мысли. «Представь себе, я иду в гордом одиночестве, храбро ступая по убогости… Кстати, не странно ли, что я нашел тебя в этом мире, похожем на огромную мусорную свалку».

На секунду он вернулся из заоблачных высей на грешную землю и невольно рассмеялся. Прямо перед ним высилась огромная мусорная куча. «Какая великолепная иллюстрация, – подумал он. – Словно я путешествую по миру собственных образов…»

Недалеко от свалки стояли несколько парней, и, подойдя поближе, он понял, что это подростки, немногим старше Мышки. Они неодобрительно посмотрели на него, один фыркнул и довольно громко сказал второму:

– Костик, ты глянь только! Во обезьяна!

Третьей в компании была девица – сначала он принял ее за мальчишку, потому что у девицы была коренастая, мужская фигура и короткая стрижка.

Она посмотрела на Кинга, потом громко рассмеялась и проговорила:

– Хиппи иридурочный…

Тот, кого называли Костик, явно верховодил в этой компании. Лицо у него было любопытное. Словно сморщенное изнутри. Лицо старика… Он глядел серьезно и явно отдавал себе отчет, что его ожидает, если он вздумает сейчас поучить этого типа, как надо выглядеть. Видимо, несмотря на пары «Шафрана», будоражившего его голову, он в конце концов оценил, что Кинг на пару голов выше, старше и связываться с ним – глупо. Он ничего не добавил к общему резюме и только хмуро и зло плеснул в стакан с отбитым краем новую порцию «Шафрана».

Как жаль, что эта неприятная компания нарушила ход его мыслей о Мышке, невольно подумал Кинг, и еще – что их ему тоже жаль…

«Ведь это так убого, – подумал он. – Сейчас они напьются, потом включат какую-нибудь Пугачеву и запрутся в папашином гараже, чтобы утолить желания плоти… И вся их жизнь – лишь утоление плоти… Как это грустно!»

Так Кинг и думал все время, пока не открыл дверь «площади Дам». И когда он переступил порог, ему в голову пришла мысль совсем уж невеселая – что их жизнь тоже большей частью направлена на утоление плотских желаний, и только тем отличается от жизни тех подростков, что изредка разбавляется утолением духовной жажды…

И только Мышка может сделать его жизнь осмысленной, но…

– Это невозможно, – прошептал он. – Это совершенно невозможно!

И, словно отвечая ему, где-то очень далеко загудел поезд…

Глава 2
«ХЭЙ Ю»

– Это невозможно, – простонала Мышка, открывая глаза.

Будильник надрывался, как ошпаренный поросенок. Утро разрушило ее сон, силой вернуло в реальность. Она встала, как приговоренный к смерти, – сегодня вам пора, милейшая, электрический стул ждет вас…

Или пыточная.

Да все, знаете ли, приятно, мрачно усмехнулась она. И ведь что обидно – еще как минимум год надо торчать в этом совсем не богоугодном заведении…

Она оделась, немного постояла перед зеркалом, оценивая себя в этом ужасном пальто, и презрительно фыркнула. Тонкая шейка, короткая стрижка с длинной челкой и хмурые глаза…

– Ты просто красавица, – сообщила она своему отражению. – Стоит только присмотреться повнимательнее – и человек точно ослепнет… Такая красотища дается не каждому…

Она скорчила самой себе рожу и показала язык.

После чего вышла из дому и направилась к школе, искренне печалясь, что она располагается слишком близко… Даже толком не надышишься весной перед неминуемой смертью!

Ветерок играл ее волосами, пытаясь развеселить хоть немного, и чем ближе она подходила к мрачному зданию из серого кирпича, тем больше ей хотелось развернуться и пойти совсем в другую сторону.

Она на секунду остановилась, представив себе, что сейчас снова увидит сухую фигуру Зинаиды, ее перхотные жиденькие волосы, собранные в пучок, и услышит скрипучий голос… «Ты жестока», – подумала она, мгновенно устыдившись того, что слова, подобранные к словесному портрету классной дамы, так безжалостны. Она просто старая женщина. «А она, – тут же возмутился ее внутренний голос, – она-то куда злее меня…»

Поразмыслив еще несколько мгновений, Мышка пришла к окончательному решению, что день слишком ласковый и приветливый, чтобы омрачать его всякими компрачикосами, и, развернувшись, пошла совершенно в другую сторону – прямо противоположную той, где располагалось то серое здание, которое кто-то по явному недомыслию назвал средней школой.

Нетрудно догадаться, куда она направилась, но возле самого дома остановилась. Решительность сразу покинула ее. Она стояла перед подъездом довольно долго и все-таки не решилась войти внутрь – быстро пошла прочь, на троллейбусную остановку.

«Я сначала погуляю, – решила она. – В конце концов, зайду на „площадь Дам“ на обратном пути…»

Она не знала, куда едет. Ей было все равно…

«Я просто доеду с этим троллейбусом до конца, – решила она. – В конце концов, всегда есть место, куда стоит прийти…»

* * *

«Есть место, куда стоит прийти», – подумал Кинг. Собственно, мысль эта была странной – он ведь никуда не шел и даже не собирался… Он сидел на полу с чашкой кофе и смотрел телевизор. Телевизор, впрочем, он смотрел невнимательно – настолько, что даже не понял, куда подевались оптимистично настроенные дамы, целью жизни которых было построение колхоза и замужество, и теперь на экране несколько человек задушевно выводили «На тебе сошелся клином…».

Кроме него, в доме никого не было. Вздохнув, он выключил телевизор и подумал, что иногда одиночество довольно тягостная и неприятная штука. Включил магнитофон и вернулся к недопитой чашке кофе и к своим мыслям. Теперь комната была заполнена музыкой, а голова его – Мышкой, и он подумал еще – а ведь Мышке больше все-таки подходит «Пинк Флойд», и даже рассмеялся над этой глупой мыслью.

Теперь ему вовсе не казалось, что быть в одиночестве неприятно. Наоборот…

Да и какое же это одиночество, если ты думаешь о ней?

И почему-то он вспомнил стихотворение: «Среди миров, мерцающих светил, одной звезды я повторяю имя, не потому, чтоб я ее любил, а потому, что мне темно с другими…»

«Мне ведь и в самом деле с другими становится темно, Мышка, – пробормотал он. – И как же мне теперь выбраться-то?»

* * *

Она вышла из троллейбуса и остановилась, оглядываясь кругом. Прямо напротив нее стояла церковь, похожая на корабль, и, пожалуй, это было единственное место, где Мышка еще ни разу не была.

Она вошла, толкнув тяжелую дверь, и тут же оказалась в полумраке, только огненные точки свечей освещали пространство… Опасливо оглядываясь, Мышка прошла мимо старой нищенки, пробормотав:

– У меня совсем нет денег… простите…

Ей и в самом деле было неудобно, что денег нет. Только четыре копейки на обратный проезд.

Подумав немного, она решила, что можно дойти пешком, погода ведь такая хорошая, и решительно протянула старушке четыре копейки.

– Вот, – сказала она. – Это…

Старуха покачала головой.

– Не надо, – сказала она. – Тебе домой еще надо доехать… Иди. Тебя заждались…

Она не поняла ее слов. Кто заждался? Но переспрашивать не стала – просто шагнула внутрь, удивившись тому, что ей самой этот шаг кажется чрезвычайно важным и – судьбоносным…

Сначала она просто озиралась с любопытством. Кто они – этот старик в черном одеянии, эта женщина, такая красивая и печальная? Мышка пыталась проникнуть в тайны их ликов – и останавливалась на половине пути, словно почувствовав, пока еще – рано…

Более того, иногда ей казалось, что все они смотрят на нее с недоверием – зачем ты здесь? Что ты ищешь? А если привело тебя сюда простое любопытство, то это неуместно…

Она уже собралась было выйти и вдруг почувствовала – на нее смотрят. Так пристально, точно зовут…

Обернувшись, Мышка невольно замерла, потрясенная до глубины души этим странным сходством. Длинные, светло-каштановые волосы… Огромные глаза, казалось вместившие в себя всю печаль на свете… И – всю красоту, всю доброту, всю любовь… Она шагнула туда и остановилась, не смея отвести взгляда. Теперь ей казалось, что их взгляды встретились, соприкоснулись – где-то очень высоко, так высоко, что Мышке было даже трудно представить, где именно.

Она не могла бы сказать, сколько времени так стоит, пытаясь понять, почему они так похожи, как вдруг где-то – или ей это пригрезилось… Потому что тут не было железной дороги, тогда откуда взяться поезду? Или это был все-таки гудок парохода? Но только этот гудок вырвал Мышку из зачарованного состояния и – рывком, грубо – поставил на землю…

И откуда-то из закоулков выплыло: как же нам отсюда выбраться? И еще вопрос, обращенный к глазам на иконе: кто ты?

И ответ, который прозвучал из тишины внезапно, как выстрел…

– А вы Господу свечку поставьте… Вон, видите, девочка стоит перед образом…

Она невольно вздрогнула и одними губами прошептала:

– Ты – Господь?

* * *

«Иногда так бывает, мой друг, так бывает…» Он вздохнул, вспомнив эти строки из песенки, потому что ему стало и в самом деле грустно, потому что все было не так, не там, и не надо бы вообще…

Он легко поднялся, встряхнул роскошной шевелюрой, пытаясь избавиться от ощущения тоски, и пробормотал:

– Да в принципе, кто сказал, что все это имеет продолжение?

Мысль сия не принесла ему облегчения. Стыдно признаться, но больше всего на свете ему хотелось снова увидеть эту девочку.

Он даже остановился, потрясенный и испуганный этим открытием.

Ему просто надо бы ее увидеть. Еще раз. Потому что… Потому что…

Да сколько он ни морщил лоб в поисках оправданий, так и не смог найти достойного. Просто немного крейзи, усмехнулся он. Случается.

Наконец одиночество, которое еще несколько минут назад так нравилось ему, начало тяготить. Хотя бы тем, что рождало необъяснимые, глупые мысли.

О девочке с огромными голубыми глазами. С длинной смешной челкой. С мрачновато-настороженным взглядом и дерзкой манерой говорить…

Он побродил по квартире, омерзительно пустой, наполненной только музыкой и звуком его шагов. Остановился на секунду перед дверью. «Да хоть бы кто-нибудь пришел, чтобы я мог забыть это все», – подумал он. Потом снова закружил по комнате, словно надеясь, что вместе с движениями, пусть хаотичными и необъяснимыми, исчезнут и мысли. И сама эта странная девочка исчезнет… Нельзя же, в самом деле, так нахально заползать в чужую голову! Какая невоспитанность…

Девочка превосходно себя чувствовала там, в его голове, черт побери, словно там ей было самое место. Движение ее губ, слегка раздвинутых в полуулыбке… Легкий взмах руки, так напоминающий движение крыла… Быстрый взгляд – смелый, слишком смелый! – прямо в его глаза.

– Ты не должна там находиться!

Она его не слушала. Или он сам не очень-то слушал себя? Ведь ему просто было хорошо оттого, что этот ребенок находится в его голове!

Кинг остановился перед зеркалом. Посмотрел на себя – и на секунду замер, потому что его зеленые глаза вдруг стали голубыми. Как будто это она посмотрела на него. Оттуда. Из головы… Из души?!

Он снова тряхнул головой и прошептал:

– Ну вот, брат, приплыли… Неужели тебе не чужды педофилические наклонности?

И, быстро развернувшись, бросился прочь из квартиры – куда угодно, только прочь, прочь от самого себя, от ее постоянного присутствия, от музыки, которую забыл выключить и вспомнил об этом уже тогда, когда оказался на проспекте, и был уже виден лишь краешек крыши…

На минуту он пришел в себя и даже хотел вернуться, чтобы выключить магнитофон. Он даже сделал несколько шагов назад, но остановился. Ничего не случится… Покрутится бобина – и все. Он же вернется скоро…

Отчего-то ему казалось, что она там, именно сейчас, и Бог знает, чем все это кончится, если он вернется?

Поэтому он зашагал дальше, все-таки думая о том факте, что еще никому и никогда, ни при каких обстоятельствах не удавалось убежать от…

Имени он не дал.

– От себя, – закончил он фразу вопреки острому желанию все-таки назвать это собственным именем. И повторил: – Но каждый только и делает, что пытается убежать! От себя…

* * *

Она не шла сама – ее ветер нес. Во всяком случае, Мышке так казалось. Все вышло как-то странно. Сначала-то она шла правильно. От троллейбусной остановки в гору. Она даже перешла улицу, но вдруг остановилась и оглянулась. Его дом. Вот так некоторое время она и стояла, озираясь. Благоразумно было бы пойти вверх, в гору – к ее дому. А она сделала все наоборот.

Снова перешла дорогу и двинулась прямо к «площади Дам». В конце концов, он сам сказал: «Если тебе будет плохо, ты всегда знаешь, куда прийти…»

Плохо ей не было. Но разве нельзя туда прийти, если тебе хорошо?

И с кем ей было сейчас поделиться этим своим открытием – что, оказывается, Бог прекрасен. А все, что про Него говорят в школе, – полная туфта!

И теперь она непременно спросит у учительницы: почему им больше нравится этот лысый тип с хитрым прищуром? И кто им сообщил, что Бога нет?

Конечно, после этого ей придется уйти из школы. Но до конца восьмого класса осталось так мало, и есть же еще места, где она сможет закончить образование!

Мышке даже стало легче, потому что она знала теперь – скоро ее мучения закончатся. Но сказать об этом она могла только одному человеку. Именно ему. Он поймет.

Она поднялась по ступенькам и замерла перед дверью – не испугалась, нет, просто ей захотелось продлить то чувство радостного ожидания, которое родилось в душе. Сейчас она его увидит…

Она слышала музыку там, за дверью, значит, в квартире кто-то был. Наконец она позвонила. Потом еще раз. Еще…

Никто не отзывался, хотя музыка продолжала звучать достаточно громко, – она даже расслышала слова. Hey you…

Она замерла. Откуда-то из закоулков сознания неизвестно почему родилась строчка: «Если можешь, почувствуй меня».

И она повторила одними губами, совсем тихо:

– Хэй ю… Если можешь, пожалуйста, почувствуй меня…

Она снова нажала на кнопку звонка. Ни-ко-го…

Ей стало грустно, так, точно она вдруг снова оказалась одна-одинешенька в целом мире. Возникло даже искушение сесть на ступеньку и заплакать, но она сдержалась.

«Я ведь взрослая», – напомнила Мышка себе. И нечего вести себя так, даже если заплакать хочется больше всего на свете…

* * *

«Если можешь, почувствуй меня!»

Он остановился. Этот крик ударил его изнутри, неизвестно как донесся оттуда, из его дома. «Бред, – подумал он, оглядываясь. – Слишком далеко, чтобы я мог услышать отсюда музыку…» И все-таки надо бы вернуться.

«В конце концов, если случится пожар, мне негде будет жить», – рассудил он. Но ведь дело-то было не в этом, а точно кто-то сейчас позвал его словами из песни. Хэй ю…

Он шел сначала быстро, потом еще быстрее и, наконец, не выдержал, побежал.

Сердце бешено стучало в груди, отдавалось в ушах, и лицо стало горячим – он летел через две ступеньки, точно боялся не успеть.

Она сидела у его двери. Прямо на полу. Больше всего его поразила безнадежность ее взгляда. Она так смотрела, точно была заполнена одиночеством. Его сердце сжалось, и он отругал себя самыми грязными словами – как же он так, как он мог думать о себе? Ей же плохо… Он сам сказал ей, чтобы она приходила, если будет плохо… Он обещал помогать ей стоять на ногах, даже если все вокруг потребуют, чтобы она была на коленях!

Опустившись на корточки, он дотронулся до ее щеки – мокрая, отметил он, и попробовал ее слезы на вкус.

– Хэй ю, – прошептал он. – Что, все так плохо?

Она хотела что-то ему сказать, но промолчала, только кивнула.

– Ладно, – сказал он, поднимая ее и отряхивая пальто. – Тогда заходи…

Он открыл дверь, и музыка встретила их, а еще его поразило то обстоятельство, что отчего-то в его комнате стало так светло, как будто мир повернулся, и теперь его окно выходило на солнечную сторону.

«Это уже кризис, – усмехнулся он про себя. – Начинают мерещиться чудеса…»

Хотя одно-то чудо было реальным, и это чудо стояло рядом с ним, все еще не остывшее от слез и детской обиды. Он обернулся, боясь, что она исчезнет, но она стояла. И снова сердце сжалось, достаточно было посмотреть ей в глаза. Огромные и сияющие, но очень осторожно, точно она спрашивала: «Ты ведь меня почувствовал? Ты теперь не отпустишь меня назад, в это смертельное одиночество?»

«Посмотрим, – сказал он себе. – Посмотрим».

Но ответ он уже знал, и даже не прятался больше от него, – не отпущу…

– Чай будешь? – спросил он.

* * *

Все было так просто и одновременно – необычно… Мышка даже сказала бы – волшебно, но она ненавидела это слово, потому что слишком часто его использовали ее одноклассницы. «Волшебно», – говорили они с отвратительными, ненатуральными интонациями, закатывая глаза… Например, когда просматривали импортные журналы для дам. Вол-шеб-но…

А волшебство другое. Это когда человек сидит на кухне, и играет музыка, от которой хочется плакать, и он смотрит, как Другой человек заваривает чай для…

Это волшебство было таким простым, естественным, почти неощутимым, и все же Мышка ощущала его всей душой и, может быть, была счастлива.

Да не может быть, а точно – счастлива…

– Так что случилось?

«Я пришла, а тебя не было…»

Она не сказала этого. Только пожала плечами и пробормотала:

– Все уже прошло…

И ведь не соврала даже – потому что и в самом деле все позади, она просто выпросила его у Бога, и нечему удивляться… То есть все равно она была немного удивлена, потому что все на самом деле так и получалось. Она на самом деле пришла к Богу, попросила Его – и надо же, все свершилось! Пусть сначала ей пришлось немного поплакать – теперь ей было даже немного стыдно своих детских слез… Но сейчас-то она сидит у него, а он наливает чай и смотрит на нее.

Они сидели молча – вернее, так казалось, потому что на самом деле они разговаривали, обходясь без слов, потому что слов было мало. Мышка даже удивилась этому, то есть говорить было можно только стихами.

– О чем он поет? – спросила она, нарушая благословенную тишину.

Сначала Мышке показалось, что ее вопрос прозвучал для него подобием выстрела, как будто он тоже наслаждался их бессловесным разговором, но она тут же отринула эти мысли – скорее всего, он просто думал о своем. Нельзя же в самом деле заподозрить его в том, что он так же, как она, наполнен чувством. Тем более – к ней…

– Хэй ю, – начал Кинг переводить. – То есть вообще-то «эй, ты». Только это мне кажется грубым…

– Мне тоже, – вздохнула она.

– Так что оставляем без перевода. «Если можешь, почувствуй меня… Я здесь, по другую сторону стены. Если можешь, дотронься до меня… Стена слишком высока. Помоги мне добраться до неба…» Вообще-то это отсебятина, – неожиданно улыбнулся он. – Но смысл такой вот…

Ей хотелось, чтобы он всегда так улыбался. Немного – неожиданно – смущенно…

– Если можешь, почувствуй меня, – задумчиво повторила она. – Как странно… Я эти слова будто слышала.

И тут же осеклась. Потому что дальше надо было признаться —. в отчаянии… «Да, я их слышала в тот момент, когда испугалась, что больше никогда, никогда, никогда…»

«Никогда его не увижу…»

– «Мы сидим на кухне, и мир наступает на нас, – прошептала она. – Что мы сделали этому миру? Или просто – дыхание наше неровно? В такт не может попасть с общим ритмом?»

Он вскинул на нее удивленные глаза:

– А это – откуда?

«Из моей головы», – чуть не сорвалось с языка, но она вовремя удержалась.

– Не помню… Где-то читала.

Он ничего не сказал, только посмотрел на нее странно и долго, точно не поверил ей, догадался. Точно для него было вполне естественным, что она очень часто думает стихами…

– Похоже на одно стихотворение Арагона, – сказал он. – «Мы еще сжимали друг друга в объятиях, когда воины Апокалипсиса пустились вскачь…»

Она вздрогнула – от точности этой строки, от того, что у нее так никогда не получится…

И еще больше от этого слова – «объятия». Как будто они сейчас тоже были друг у друга в объятиях, а вернее, – их души обнимали друг друга, и откуда-то пришла мысль, что душам можно, и это даже хорошо, это нормально…

Когда она снова посмотрела на него, их взгляды встретились. То есть его взгляд как бы ждал ее взгляда, или это она снова себе нафантазировала?

Он смотрел странно, очень серьезно, точно пытался понять ее и себя. Понять их. Потому что, если души сливаются в объятиях, они становятся одним целым. Ее бросило в жар от этой мысли.

«Нет же, – попыталась она урезонить свое пылкое воображение. – Нет, я снова все придумываю! Что он может во мне увидеть? Разве я могу привлечь его внимание?»

Ей даже захотелось встать, уйти отсюда как можно быстрее и домечтать дома, чтобы реальность не вторглась, не сломала ее воздушный замок… «Так уходи, – насмешливо посоветовала она самой себе. – Уходи. Твой воздушный замок, милая, слишком напоминает замок из песка… Посмотри на себя и на него… Ты гадкий утенок. Угловатый птенец».

* * *

Угловатый птенец, подумал он с нежностью, больше всего на свете опасаясь, что птенец сейчас взмахнет крылышками и улетит. Вверх. Туда, где сияет лестница, ведущая на небеса… Словно в ответ на его тайные мысли – «крейзи»… Насмешливые голоса, вкрапленные в мелодию «Пинк Флойд». Крейзи, крейзи, крейзи…

Словно мир наступал на них. «Что мы сделали этому миру?» Стопроцентно он был уверен – она не читала этих строк нигде, никогда… Это было в ее голове. И деться некуда – человек, способный понять его, почувствовать, сломать стену, сидит сейчас перед ним. И в душе его такая смута, Боже ты мой, и зачем Ты, Господи, в ответ на мои молитвы послал ребенка? Пусть у этого ребенка такие умные глаза, умнее, чем у многих взрослых, но ведь она ребенок!

«Уходи!» – мысленно приказал он ей и сам испугался – вдруг она послушается? Вдруг она почувствует это – и уйдет?

Она сидела и смотрела ему в глаза, так просто, так естественно, так смело, что он понял: она вообще не умеет отводить взгляд. Она смотрит в глаза всем. И ему стало на минуту страшно за нее. Он-то знал, что большинство людей этого не любит. Когда кто-то смотрит им в глаза…

– Я сегодня в первый раз увидела Бога, – тихо сказала она. – Я никогда Его до этого не видела. То есть видела на репродукциях, но Он там был неживой… Как на фотографиях… А сегодня мне показалось, что Он смотрел на меня.

Он ждал, что она скажет дальше, понимая, что все его слова сейчас окажутся лишними. Пока. Сейчас ей надо выговориться.

– Я не могу понять, почему Его так не любят… Знаешь, мне показалось, что Он одинок. И Ему не хватает любви… Он-то сам смотрит на нас с любовью, и Его любовь огромна, безмерна, но ведь каждому хочется, чтобы его любили? Почему же люди так жестоки?

Теперь она ждала его слов, а он не знал, какие слова найти, чтобы объяснить ей, почему все это происходит. Но – осторожно, не раня ее.

– Они просто ошибаются, – сказал он. – И потом, может быть, они просто ничего о Нем не знают?

– А ты что-нибудь знаешь про Бога? Он пожал плечами:

– Ничего, кроме того, что Он говорил сам…

Кинг поднялся. Нашел небольшую книгу – старую, на церковнославянском языке.

Хотел протянуть ей, но вовремя сообразил, что вряд ли она сможет прочесть. Нашел нужную страницу и прочел:

– Блаженны плачущие, яко тии утешатся… Блаженны алчущие, яко тии насытятся. Блаженны милостивые, яко тии помилованы будут.

Ее глаза горели, она подалась вперед, жадно впитывая каждое слово, и почему-то ему показалось, что это ей сейчас было необходимо. Услышать именно эти слова, и – именно от него. Как будто Бог в самом деле выбрал его, доверил ему эту странную девочку, мысли которой похожи на стихи, и откуда-то она узнала, куда надо идти, к кому надо идти… «Я теперь отвечаю за нее, – подумал он с некоторым облегчением, – ибо теперь все становилось на свои места. Я просто должен помочь ей сделать первые шаги вверх… По лестнице».

* * *

Она сидела, боясь шелохнуться. Лишнее движение могло помешать, она это знала, прекрасно знала. Стоило только шевельнуться – и все исчезнет, она снова окажется в пыльном, душном мире, а ей сейчас необходимо было быть там. Он читал ей с самого начала: «В начале бе Слово, и Слово было Бог…» Эти слова были так не похожи на пустые и безликие фразы нравоучительных книг, которые обязывали ее читать в школе; они были живыми, наполненными дыханием правды, и самое странное было в том, что они никоим образом не соприкасались с нравственными постулатами «классиков марксизма». Они просто были совсем другими. И впервые за много лет – за все ее четырнадцать – ей в голову пришла мысль, что в непохожести нет ничего стыдного… Бог тоже не был похож на всех. Над Ним тоже потешались. Он не боялся этого смеха – напротив, это «народное ликование» не унижало, а возвышало Его. И самым странным было то, что она вдруг поняла: если Он захотел, чтобы Его слова она услышала именно от этого человека, значит, Он ему доверяет.

Потом она плакала – когда Кинг стал читать про Гефсиманский сад, про Моление о чаше. Ей было это понятно, но плакала она потому, что ничем не может Ему помочь. О, как бы ей хотелось оказаться там, рядом с Ним! Помочь Ему, хотя бы нарушить Его предсмертное одиночество…

До самого конца она только молча плакала – Кинг даже остановился, перестал читать и вопросительно смотрел на нее.

– Может быть… – начал он, но она мотнула головой и попросила продолжать.

Потом, когда он закончил, они некоторое время молчали, боясь нарушить эту тишину, как будто в ней еще оставалось дыхание Бога. И он подумал, что теперь уже им никуда не деться друг от друга, потому что Евангелие их объединило и Бог – объединил.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю