Текст книги "Станция Мост"

Автор книги: Светлана Борминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Коля умер не естественной для него смертью, он не был пьян в тот день. Он дополз до своей квартиры, в которой жил с Наташкой, и умирал, глядя сыновьям в глаза. На нём не было живого места, и весь пол первого этажа подъезда был залит его кровью. Но никто не видел, как его убили, притом, что был ранний вечер, сумрак голубой… На улице был народ, и у подъезда сидели все бабки из числа особенно нахрапистых – такие видят всё.

…И почему-то весь этот год я вспоминала их – двух брюнетов и блондина, и четвёртого – Длинного… Я росла с ними, я помнила их маленькими и смешными, я знала их, как вы кого-то, я здоровалась с ними!!! Я привыкла слышать их:

«Здравствуй, Светка! Всё хорошеешь?..»

Я стала сиротой без них…

Мне не хватает их: «Здравствуй, Светка! Всё хорошеешь?»

Вы не верите?

Зря!

С каждой минутой я вдруг стала расставаться, как скряга с копейкой.

В двадцать – не понять о чём я говорю… В тридцать – об этом не думаешь, ведь почти все знакомые ещё окружают тебя… Я так скучаю по исчезнувшим людям, исчезнувшим всего лишь год-два назад!..

Я разговаривала с Маринкой, но разговора не получилось. Тридцать и сорок – всё-таки большая разница. Она всё больше о любви думала, а я… Да я рада бы о любви думать, но воспоминания возникали в голове невесёлыми картинками, и я думала о них. О каждом из Коль. Всё их бытие, которое язык не поворачивается назвать жизнью, отпечаталось у меня в глазах, как атомный взрыв у почтальона в Нагасаки. Я знала, как их била жизнь, люди и обстоятельства. Я очень хорошо знала, как им тяжело доставалась эта жизнь.

Человек родится и начинает ждать любви. Любовь с лаской не стоят ничего. Конечно, люди хотят и денег, и власти, и удовольствий, и поесть, как следует, но каждый при этом трепетно ждёт любви. И ласки! И – побольше!!!

Нет.

Ласки и любви в жизни почти, что и нет. Особенно в мужских жизнях. Такой вот неутешительный вывод.

Они не должны были так рано уйти…

Ведь, правда – не должны???

ПРОШЛО ДВА ДНЯ

В среду, когда я приехала на работу и мы на пару стали готовиться к рейсу, я между делом выложила Маринке всё, что стряслось, и вдобавок все свои мысли и, сдерживая дыхание, стала ждать ответной реакции. Чаплина сделала большие глаза и недоверчиво стала за мной наблюдать.

– Свет, тебе мужика надо, – сочувственно, через час сказала она. – Это – диагноз.

– Да? – возмутилась я.

– Да, – тихо сказала Марина. – Поверь. Я тебе добра желаю.

– Верю. – У меня сразу испортилось настроение. И в глазах поплыли разноцветные круги вперемежку с мужиками…

Хорошо хоть Маринка не скажет никому… а то стыда не оберёшься с таким диагнозом.

Из отстойника, где находился на запасном пути наш состав, мы должны были отправиться в 14.40, чтобы через час – в 15.51, наше обычное время – скорый из десяти вагонов тронулся бы, как всегда, и застучал, набирая километр в сторону Адлера, в котором не отдыхал разве только ленивый.

Так бы всё и случилось, если бы я не выглянула в окошко… Итак, я посмотрела и крикнула:

– Там твой Евгений по путям рыскает! Слышишь, Маринка?..

Между нашим и кисловодским составами по путям бегал тощий и бледный, как будто недавно из Освенцима, бывший Маринкин супруг. Я всегда поражалась, как писаная красавица Чаплина вышла замуж за такого, с позволения сказать, некрасивого мужчину? К тому же он при своей страхолюдной внешности умудрялся изменять ей со всеми несерьёзными женщинами нашего Дракина.

Я иной раз полночи не могла заснуть, решая этот их семейный ребус.

– Как волк!.. Слышишь, Маринка?..

Чаплина с красным лицом и веником в руках высунулась из туалета, и в глазах её была такая тоска, у меня даже руки опустились!

– Твой гад, Марин, там… – тихо произнесла я и, махнув рукой, больше не сказала ничего. То, что Чаплин пришёл скандалить и возвращать жену в семейные кущи, я знала наперёд, устав наблюдать его набеги на наш состав минимум раз в месяц.

Вообще-то я люблю людей естественных, как природа, но Чаплин был из породы вкрадчивых садистов, и его безграничная свобода в поведении приводила меня в неописуемый ужас.

Как Мэрилин, то есть Маринка, прожила с ним восемь лет, было для меня так же непонятно, как формула пергидроли.

А в окне уже торчала чаплинская, с характерными лошадиными зубами, физиономия, пристально разглядывая сквозь стекло, есть ли кто в вагоне… и где мы?..

– Прячься! – прошипела я, втянув голову в плечи. Маринка сделала шаг назад в туалет, а из двери, как хвост торчал… – Веник!!! – зашипела я. И веник мгновенно исчез!

Состав уже должен был тронуться, а Чаплин всё висел на втором от тамбура окне и колотил в него кулаком, показывая зубы и ругаясь. До меня долетали только визгливые междометия: – Эй!.. А я-а-а!!!

Состав задрожал, и я, набрав воздуха в лёгкие, вышла в проход. Чаплин увидел меня и боднул стекло.

– Марину позови!!! – заорал он.

Я подошла поближе и, похлопав ресницами, спросила в форточку:

– Тебе кого, Жень?!

– Ду-рааа!!! Марину позовиии!..

Длинный гудок!.. Вагон задрожал!.. И наш «адлерский» рванул из отстойника на второй путь! Я едва удержалась на ногах и краем глаза успела увидеть панику в глазах чаплинского мужа, который ещё висел снаружи на втором от тамбура окне!.. А потом с криком рухнул вниз и исчез. Глаза у меня непроизвольно вылезли из орбит.

Скользя на каблуках, я быстро подошла к туалету и постучала. Задвижка щёлкнула, на меня с унитаза взглянула Чаплина.

– Ну? – спросила она. В глазах её стояли слёзы.

– Я не успела открыть, – на ходу выпалила я и побежала раскладывать бумажные полотенца.

Настроение у меня улучшилось, а расстраивать Чаплину перед рейсом я не сочла нужным.

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ ПОМЕХИ

В вагон вошли две дамы – пышнотелая и медногривая, и состав тронулся ровно в 15.51 по московскому времени. А у меня в глазах, как на фотоплёнке, запечатлелось падение Маринкиного мужа на 21-й запасной путь!.. И взмах его тощей руки… Мужа Чаплиной мне жалко не было… Может, месяц теперь его не увидим, если костыли раньше не освоит…

Ночь.

Я проснулась… Кто-то выдирал дверь!.. Марина спала, на подушке разметались её кудряшки. Тихо. Может, показалось?.. Я вгляделась и не поверила глазам – дверь была приоткрыта, а в середине зияла огромная дыра – хоть голову просовывай!

И – такая тишина…

Я быстро, стараясь не дышать, встала и выглянула – никого. Я спрятала голову, а потом снова выглянула…

В вагоне отчего-то не горел верхний свет. Обязательный свет, который мы оставляем ночью по инструкции. Только несколько красных аварийных ламп по бокам вагона высвечивали проход. До ближайшей большой станции ехать было примерно два с половиной часа – да как теперь уснёшь?

Я безумно боюсь темноты.

И постоянно хожу по ней.

За окнами чернела ночь, и жидкие огоньки станций почти не разбавляли её. Я вдруг волосами почувствовала – сзади меня кто-то дышит! Я тихо обернулась – высокий человек стоял надо мной в проходе! Я совсем не ожидала, что он меня схватит, я дёрнулась, изо всех сил забрыкалась, но держали меня очень крепко, ухватив руками за грудь! Я закричала, я так страшно закричала!

– Заткнись! – сказал мне в ухо, и тряхнул меня так, будто выбивал пыль из половика.

Мне показалось, я схожу с ума – я узнала голос Чаплина!.. Я от страха взвыла и куснула, что есть силы, ладонь, сжимающую мне рот! Меня отпустили на какую-то секунду, я обернулась, Чаплин потусторонним взглядом смотрел на свою прокусанную ладонь, и тут я с криком: «Чаплин мёртвый!.. В вагоне!» – упала, и головой толкнув дверь проводницкого купе, быстро заползла внутрь.

На меня из темноты смотрела Маринка, и глазами показывая на дверь, спрашивала:

– Свет… Свет… Что – там?!

Через дыру в двери мигнул жёлтый свет и быстро погас – только красные лампочки аварийного освещения немного раздвигали темноту…

– Электрические помехи, – хрипло, пытаясь отдышаться, выпалила я.

– Да-ааа?! – зевнула Маринка. – А где мы?

– Станцию Мост проехали… Приснится же такое… Мне твой Чаплин… мёртвый приснился, Марин! – на одном дыхании прокашлялась я.

– А кто дверь сломал? – снова зевнула Чаплина. – Чаплин и сломал. – Я проснулась окончательно. – Привидение его… В вагоне!!!

И тут сзади меня зажёгся свет. Обычный верхний свет, который мы по инструкции оставляем на ночь в вагоне. Я выглянула из купе, вагон просматривался насквозь, в проходе не было ни души…

Дыра в картонной двери зияла.

– Мой Чаплин? – понимающе спросила Чаплина.

Обычно, когда я говорю правду, мне не верят.

УТРО

Когда работаешь – время улетает.

Вместе с жизнью.

Поэтому я люблю работать.

Начальник нашего поезда Вепринцев был стар и испытывал нежность к вальсам атомного века. Поэтому каждое утро радио оглушительно разражалось «Рио-Ритой», а потом целый час играло: «На позицию девушка провожала бойца-а-а-а-а!..»

– Что мы знаем о привидениях? – посмотрела на меня Чаплина сразу после станции Дудка.

Я, молча, поводила глазами. Схватка ночью с призраком Чаплина не пошла мне на пользу.

– Ты меня пугаешь, Светка. – Марина красными от бессонницы глазами пыталась разглядеть в моём лице признаки рассудка. Наконец она улыбнулась, и я поняла, что дела мои не так уж плохи.

– Так ты говоришь… Чаплин вчера под поезд… упал? – быстро спросила Чаплина.

– Как мешок с … мом!

– С чем-чем? – засмеялась Чаплина.

– С дерьмом, Марин, – не стала отпираться я. – Может, ему голову колесом отрезало?

– Нет, – твёрдо сказала Марина. – Машинист остановился бы…

– А привидение?..

– Чьё? – Марина зевнула.

– Чаплина! Мужа твоего!

– Я с ним развелась! – пожала плечами Марина.

– А мне не сказала? – возмутилась я. – Я, как дура, думала, ты его жалеть будешь!

Мы посмотрели друг на друга долгими взглядами.

Чаплина молчала. Потом вздохнула, откинула чёлку со лба и улыбнулась.

– Не буду…

– Чего это?!

– Я замуж выхожу, – сказала Чаплина. – И ничего с этим не поделаешь.

– А Чаплин знает, что ты с ним развелась?

– Узнал наверное, – пожала плечами Мэрилин и больше ничего не сказала.

СВЯЗЬ СОБЫТИЙ

Тот рейс я помню очень хорошо, так ждала возвращения. Как назло, наш состав чуть не потерпел крушение на горе у города Николаева. Рельсы были блокированы грунтовым оползнем.

А на станции Мост снова вышли две пассажирки: одна уже знакомая – хрупкая с медными волосами особа моих лет и толстая незнакомка с глазами на мокром месте, она проплакала весь путь, вытирая красные на распаренном лице глаза.

Наши мамы вряд ли задумывались: сколько нам придётся плакать в этой жизни?..

И мальчикам, и девочкам.

Примечательно, что на обратном пути обе сели в вагон умиротворённые, как после причастия, и с ними вошла девушка… Очень бледная и худенькая, с розовыми пластмассовыми часиками на правой руке…

Толстая не отходила от неё всю обратную дорогу и не спускала счастливых глаз. Девушка лежала на верхней полке и проспала почти всю дорогу…

«Что-то там творится», – подумала я.

А в Москве нас ждала новость: Чаплин таки попал под колёса, но когда мы с Маринкой позвонили в больницу, выяснилось, это – другой Чаплин, Михаил, и он уже сбежал из приёмного покоя сразу же после перевязки… Мы с Чаплиной переглянулись и осторожно обошли брезентовые носилки. Красное «М» полыхало вдали, но мы свернули и прошли мимо.

Золотая лиственная стружка шуршала под ногами.

– Ты хоть расскажи, какой он?.. – всю дорогу от метро до электрички я упрямо выясняла личность и прочие таланты претендента на сердце Мэрилин. Чаплина же спокойно проспала до самого Дракина и, предварительно расцеловав меня в обе щёки, побежала к ночному продуктовому магазину.

Мы расстались в начале Святой улицы примерно в четверть двенадцатого, а назавтра я узнала, что Марину нашли…

…на земле утром…

…в подмороженной сентябрьской луже.

НЕ БУДИ МЕНЯ

Я спала как убитая, мне снились воздушные замки, вестерн и любовь. Я проснулась от лязга дверного звонка и даже не подумала вставать – у дочки свой ключ, а видеть никого кроме Маринки и Даши с внучкой – увольте… Зуммер издавал предсмертные хрипы уже четверть часа… Этот звонок мне достался от бывших жильцов…

На пороге стоял мужчина.

«Просто скандинав», – машинально подумала я и раскрыла глаза шире. Стоит ли говорить – в тот день и ночь я их больше не закрывала. Правда, «скандинав» тут не при чём…

– А Марина у вас? Марин, это я!.. – позвал он.

– А собственно… – заворчала я. – Я – Макс, – сказал он и вошёл в мою дверь.

Небо сияло яркими стразами, когда я спустилась по неосвещённой лестнице на улицу.

Максим остался на стуле у дверей реанимационного отделения, а мне завтра в шесть надо на работу…

Чаплину нашли в сторонке, в заброшенном туалете позади стихийного рынка. Марине до дома было идти ближе, чем до этого туалета. Как она очутилась на тех задворках?

Ночная продавщица из палатки перечислила продукты, которые Чаплина купила, – сыр, банку ананасов и бутылку дешёвого сухого… Она хорошо запомнила Марину – постоянную ночную покупательницу! Утром после смены, примерно в восемь, она и обнаружила Марину в кустах, позади грязного туалета – прибежища всех, кого нужда застигает также внезапно, как других любовь…

По милицейской сводке Марина проходила как жертва ограбления.

Я шла через весь город и плакала.

– Не жилица, – сказал приятный врач, блеснув глазами на часы. Старый голубой циферблат на стене таращился цифрами. – Асфиксия, осложнённая переохлаждением, и самое поганое – задета височная кость…

Я заткнула уши и вышла… Четыре дня не выправили ситуацию, но Марина ещё дышала!..

Кто-то прошёл мимо… Шаги, чавканье ног, меня задели!.. Я вытерла глаза и огляделась.

Неподалёку материализовалась Галя Водопьянова и сказала:

– Мои беды пошли с замужества…

И добавила после долгого молчания:

– А ведь когда-то я школу всего с одной тройкой закончила!

Глядя на Галю, в это верилось с трудом. Мятые мужские брюки и две юбки делали её похожей на шотландца, а разбитые ботинки и шляпа с обвисшими полями навевали мысли о нелёгкой женской доле.

Я думала, она попросит денег, но Галя многозначительно посмотрела на цементный кубик, в котором располагалась больница, и спросила:

– Жива подруга твоя?..

Я взглянула на два окна реанимации и кивнула. У меня в сумке сидела Маринкина кошка Ночка и царапала воздух высунутой лапой. Брать её с собой в рейс я и не думала, но и оставить было не с кем – кошку кое с кем не оставишь.

СТАРОЕ ДОБРОЕ КОЛДОВСТВО

Каждый найдёт – то, что ищет.

Как мы провели с кошкой ту ночь? Мы, игрушки у Бога?..

Что для вас самое приятное в дожде?.. Сидеть под крышей и пить чай с ореховым вареньем.

Тётя Клава Пушистая подменила Марину и работала, как часы; кошку сразу выпустила из сумки, та обнюхала вагон и стала ходить за тётей Клавой, снизу заглядывая ей в глаза.

Я ходила по вагону, не замечая, что рассуждаю вслух:

– Я даже не видела её!.. К ней никого не пускали!.. И Чаплин с его наглостью – не прошёл!.. Он всё-таки сломал ногу… о семафор и явился в больницу на костылях…

Меня поразило – Чаплин даже не затеял драку. Выходит, он не знал про Максима?.. Или, быть может, он подумал, что Максим со мной?.. Максим сидел на ступеньках реанимационного отделения и не уходил… Какой же он славный, подумала я. Чаплин-то ускакал на костылях уже через час.

На каждой станции я бегала звонить. Мне кричали в трубку: «Чаплина?.. Дышит пока».

– Ну, что ты, а?.. – морщилась тётя Клава на мои прыжки по перрону. – От поезда отстанешь, будешь тут куковать… – И в Новопесчанске, помогая мне запрыгнуть на ходу, проворчала: – Свет, ну хочешь, я тебе скажу, помрёт Маринка или нет.

– Да откуда вы знаете?.. – Я вытерла пот с лица и всхлипнула: – Идите вы со своими фокусами…

Тётя Клава посмотрела куда-то в себя и кашлянула.

– Старое доброе колдовство, – просто сказала она, и меня отбросило назад.

Клавдию Егоровну некоторые люди считали ведьмой, другие – полоумной, и мало кто соглашался с ней работать, обычно она подменяла тех, кто заболел на всём пути следования. Я то её не боялась, у нас в Дракине и похлеще Пушистой «тёти» встречались.

День подходил к концу, ближе к ночи мы закрылись в купе, на этом участке пути не было ни одной большой станции. Я лежала на боку, повернувшись спиной, и, закрыв глаза, читала молитвы, не сдерживая слёз и представляя, что Маринки уже нет среди живых… В какой-то миг у меня так нестерпимо заболело сердце, что я испугалась, как бы самой не помереть с горя, и, вытирая руками лицо, села…

На сером пластике стола перекатывалась и дрожала вода. Я машинально потянулась за тряпкой, но, взглянув на тётю Клаву, убрала руку. У меня эмоции порой зашкаливают – я могу плакать и смеяться одновременно. Только что мне хотелось зарыться в землю, а теперь, взглянув на лужу воды на столе, я простодушно выпалила:

– Ворожите, Клавдия Егоровна?

Тетя Клава, склонив голову набок, всматривалась в лужу.

– Начнём с того, что до нас жили люди, и после нас будут жить, и это не я придумала… Она в сиянии – ты посмотри на её волосы!..

И мне показалось: я увидела в воде Марину – всего-то на пару секунд!.. Я сморгнула, и в этот миг к нам в проводницкую зашёл какой-то жуткий панк.

– Э-э-э-э-э…

Больше он ничего не сказал, уставившись на нас; состав тряхнуло, и вся лужа со стола утекла на пол. Мы переглянулись, и панк понимающе осведомился:

– Я насчёт чая, но, если вы заняты, я попозже зайду. – И попятился в дверь.

На часах была половина третьего ночи. Мы снова переглянулись, и тётя Клава сказала, удивившись:

– Он же не из нашего вагона!.. Чего это он бродит-то?.. – И выскочила из купе.

Я взяла веник и стала подметать, вода-то была уже разлита.

– Ваши фокусы – вот у меня где! – в сердцах сказала я вошедшей Пушистой. У той затряслись губы, но она довольно спокойно ответила мне:

– На нашей дороге есть пара мест, где можно узнать будущее, и даже изменить его…

Я отбросила веник.

– Колдуны, что ли? – Меня не тронул этот вздор. – Да идите вы! – сказала я спасительную фразу и перекрестилась.

– Как хочешь, – махнула рукой Пушистая.

– А вы туда заглядывали? – поддразнила я.

– Я? А что? Я… – нехотя ответила тётя Клава. – Ты маешься, а не я…

– А откуда вы про это знаете? – я всё-таки спросила, хотя не очень-то верила.

– Помнишь, у меня сын пропал? – спросила тётя Клава. Я с трудом вспомнила, как давно она на полгода уезжала в Чечню. А перед этим ей пришло уведомление из Ростова, где опознали похожего на её Марата солдатика.

– Помню.

– На нашем пути примерно тысяча станций… Вот в Новопесчанске – радиация, а на Мосту – проходит грань…

Она так и сказала: «Проходит грань…» и замолчала. Я спросила:

– Как вы узнали-то… про станцию Мост?

– Я сама не понимаю, – поморщилась тётя Клава. – Хотя я могу угадать, например, что-то… Просто, скажу и угадаю. Хочешь, тебе что-нибудь наворожу?

– Марина останется жива? – выпалила я. Тётя Клава закрыла глаза и молча пошевелила губами:

– Не знаю, – через секунду ответила она. – Там, – она кивнула на чёрное небо в окне, – ещё не решили…

– Ну, вот! Не знаете… И про Мост также угадали?

– Свет… Я ехала в Ростов на опознание и заснула – проспала… и мне приснился сынок, просил узнать у цыганок про него… Я проснулась и подумала: у каких ещё цыганок? Искать их, что ли… И вдруг вспомнила: в тот год в нашем вагоне часто ездили две старые цыганки, не «дай, погадаю», а такие, – тётя Клава прищурилась, подыскивая сравнение, – артистки… Барыни…

– И что? – Я вдруг вспомнила их.

– Я просто не поехала в Ростов, вернулась, вышла на работу и дождалась тех двух цыганок, когда они снова поедут.

– И вы у них спросили? – поторопила я.

– Нет, я пошла вслед за ними… Сын назвал их… топотушками.

Я вдруг вспомнила Длинного Колю.

– Кем-кем?

Тётя Клава проигнорировала мой вопрос. В окне пролетали чёрные, неосвещаемые пространства и мне вдруг стало почти уютно в стальной шкатулке вагона, в котором я проработала половину жизни.

Через несколько минут машинист затормозил у маленькой станции Бор, и я тоже вышла, помогая сойти двум ветхим пассажиркам. Никто не вошёл на два освободившиеся места, и мы снова уселись в купе.

– Давай, спать? – зевнув, предложила Клавдия Егоровна.

– Давайте, – кивнула я, не решаясь начать разговор о возвращении её Марата.

Я легла, а тётя Клава взяла Маринкину чашку, налила в неё воды и поставила на стол рядом со мной.

– Вода, хлеб, сахар и соль сохраняют информацию… – Тётя Клава подождала, пока я отхлебну, и добавила: – Может, Маринка тебе что-то скажет во сне? – предположила она.

Мне приснились одни лишь звёзды. Они пролетали мимо, задевали и царапали меня прямо по носу. Я проснулась и с ужасом обнаружила кошку Ночку, которая устраивалась спать у меня на подушке. Я про неё совсем забыла и со сна, не разобравшись, отшвырнула её. Кошка удивлённо взглянула и молнией юркнула в приоткрытую дверь. Я встала и, согнувшись, пошла за ней.

Когда я вернулась, прижимая к себе обиженную кошку, тётя Клава похрапывала, укутавшись сразу в три одеяла. Мне больше ничего не оставалось, как тоже постараться заснуть…

– Ну, что? – под утро спросила меня Пушистая. – Ничего? Странно…

Я снова на очередной станции побежала к вокзалу и набрала код и номер. Гудки… гудки… гудки…

– Она умирает, – после долгого молчания ответили мне и бросили трубку.

Был день без солнца, как и все дни, пока ты болела, Марин… Я не поверила.

– Этого не может быть! – всхлипнула я. – Что с тобой случилось в ту ночь? Кто пытался тебя убить?

– Света! – крикнул кто-то. – Быстрей!.. Опоздаешь…

Я добежала до нашего вагона, и Пушистая втянула меня внутрь. Что было потом? Пелена. Марина, мы были лишь на полпути к Адлеру, и что-то сделать, даже просто посидеть рядом, держа твою руку, – я не могла.

И мне стало так больно внутри! У меня снова невыносимо заболело сердце, и я заплакала. Я – здесь, а ты умирала там – на пятом этаже горбольницы…

Зачем мы привыкаем к кому-то?..

Зачем наши души становятся близкими?..

Неужели, чтобы оплакивать тех, кто уходит раньше нас?

Мы сели в купе, и тётя Клава, посмотрев на воду, сказала:

– Она умрёт…

Кошка Ночка вскочила и помчалась к выходу, но, помяукав у закрытой двери, забилась под титан… Я вышла забирать билеты и делать обычную работу, отвечала на какие-то вопросы, а в голове сверлило – как же мне помочь тебе? Всё человечество так истово молится каждый день, моя молитва, скорее всего, затеряется в чужих слезах и воплях о помощи.

Вечер. Поезд простучал половину пути. Через час город Борисов, перед ним – станция Мост. Мимо по вагону, подняв хвост, прошла кошка в белых чулках. Я удивилась – кошка в чулках!

– Ночка! – позвала кошку тётя Клава.

– А сколько таких станций Мост? – спросила я.

– Всего три, – ответила она, вглядываясь в темноту позади меня.

– А где?

– Откуда я знаю? – съязвила Пушистая. – Ну, ты сойдёшь?

– Да! – решила я. – Я обязательно сойду… А куда мне идти? Что мне делать там?

Тётя Клава сидела напротив и молчала. Её необъятная грудь колыхалась, как море.

– Иди за женщинами, которые сойдут там, – сказала она. – Ты хоть слышишь меня? Света!!!

Я вздрогнула, мой голос прозвучал, как сквозь вату.

– И что там? Что?! Говорите…

– Возьми её чашку или платок… и оставь там, попроси помочь ей…

– Кого?.. И где оставить? – Я схватила чашку и положила в карман. – Куда я попаду-то?.. Зачем?.. Как я пойму, что попала туда? И что там за мавзолей для таких просьб? Тёть Клав, скажи?..

– Ну, – Пушистая подумала, – человека можно вернуть… примерно – в течение суток… максимум – трёх… И даже если он умер уже четыре дня, всё равно можно что-то изменить! – Клавдия Егоровна села рядом и обняла меня за плечи. – Но только если был несчастный случай, а не неизлечимая болезнь или смерть от старости. Авария или убийство, и обязательно – целое, без повреждений тело!

– Три дня?.. Но почему только – три? – повторила я.

– Три дня – дни возможности. Никого не погребают раньше трёх дней.

На выход уже прошли две неприметные женщины, поезд притормаживал, я встала, а тетя Клава, сказав: «Духи злые, духи добрые…» – придержала меня за руку.

– Свет! Ещё есть минута! Слушай, там будет люк!

– Значит люк… И что мне делать? Мне познакомиться или тихо идти за ними? Зачем они-то идут туда?

– Они сами с тобой заговорят. Может быть… – быстро сказала Пушистая. – Запомни, они – не люди, они только похожи на людей. Они – топотушки и помогают душам перейти Рубикон или остаться ещё пожить на Земле.

– Топотушки, значит… Рубикон?.. Какой бред! – вдруг усомнилась я. – Бред же!.. Тётя Клава, чего вы несёте-то?

– Тогда не ходи туда! – Пушистая отпустила мой рукав и отвернулась, глядя в чёрное окно. Состав задрожал, и ноги понесли меня к выходу. – Света, – зачастила Пушистая, едва поспевая за мной, – Света, Света! Обратно через двенадцать часов, я не скажу, что тебя нет!..

– А мне по барабану, – всхлипнула я. – Я очень боюсь, тётя Клава!

– Не бойся… Там будет стена воды, и в ней ты либо увидишь всё, либо нет. Там всё, как в пелене будет. Может быть, ты вернёшься с Мариной! – сказала мне вслед тётя Клава.

– Но она же в больнице? Опять ваши фокусы! – пристыдила я её.

– И что? Она ведь без сознания, там её тело, а душа гуляет…

– Да ну вас! С вашими фантазиями!.. – Я пропустила Пушистую вперёд и ждала, пока она откроет дверь тамбура.

Две женщины моего возраста стояли в тёмном углу вагона и безмятежно шелестели голосами. Я их не видела до этого рейса…

– Ну иди! – перекрестила меня тётя Клава. – Ночка! Ночка! – позвала она, и я спрыгнула в траву на перрон.

Вагончики моего состава задрожали и тронулись, а я осталась на станции Мост. «Посёлок Солнышко» – белела табличка с указателем на стене вокзала и внизу мелом: – «Алтуфьево». Я вздрогнула, моя девичья фамилия Алтуфьева. Мне вдруг захотелось вернуться! Я обернулась, а мой состав уходил в ночь. Я осталась одна на той станции. Женщины исчезли, ушли, свернули, мне навстречу шёл, покачиваясь, мужик. В рука его поблёскивал синим железом топор. У меня заболело сердце, но он прошёл мимо, даже не взглянув на меня.

Я облегчённо перевела дух, а мужик тем временем вернулся, посмотрел на меня и взвесил топор в руках.

– Вы кого-то ищете? – заикаясь, спросила я.

– Угадай, кого? – И сделал шажок ко мне. Я от страха побежала и бежала, пока не упала и не увидела в кустах два зелёных глаза.

– Ночка! – позвала я. – Ночка, Ночка, иди сюда!

Кошка фыркнула и забралась в самую гущу кустов.

Я села на дороге и огляделась. Вокзал вдалеке был чёрен и пуст. Единственная дорога шла вдоль насыпи, по которой только что отъехал мой шестой плацкартный вагон поезда № 103… Ни человека поблизости, ни даже собаки я больше не увидела. Луна покачивалась на небе, и всё, что она освещала, внушало мне смятение.

– Ну что, спросишь? П-ппро меня? У ттт-топотушек? – Я подпрыгнула от неожиданности – рядом со мной стоял Длинный Коля, похожий на пыльную мумию.

Я молча посмотрела на него и вдруг поняла, что влипла по уши, решившись сойти на этой глухой станции. Что я смогу тут выяснить? Так, наверное, люди и лишаются рассудка, когда маниакально ставят перед собой невыполнимые задачи.

– Сам спроси, Коля! – отрезала я и нахмурилась. Но Коля не исчез, только понимающе качнул головой.

– Ну ладно, – протянул он. – Иди по дороге до железнодорожного моста, если хочешь успеть – поторопись! Скоро утро. – И пошёл, подволакивая ногу, к вокзалу.

– Коля, Коля!.. – позвала я его. – Куда мне идти? Пошли со мной!

Пылинкин обернулся и помахал рукой с зажжённой сигаретой.

– Иди к железнодорожному мосту… по насыпи, – благодушно посоветовал он.

…по насыпи я шла уже час, а никакого моста не наблюдалось. В траве шевелились насекомые, с неба падали звёзды; обдав меня холодом, простучали три длинных товарняка, а где-то в стороне посёлка Солнышко шумно упал человек, крикнув: «Помогите мне, суки!..»

Если бы я не знала, что это Ростовская область, то самое ощущение родного города Дракина сбило бы меня с толку окончательно. Наверное, ночь, насыпь и проносящиеся мимо поезда неотличимы от ночей, поездов и пьяниц в любой точке мира. Я чуть не упала с обрыва в реку, задумавшись, и вдруг услышала голоса и увидела их – тех двух женщин, сошедших на перрон вместе со мной. Они смотрели на меня снизу, и вдруг одна из них отступила в темноту, а за ней, быстро мелькнув, другая. Я кубарем скатилась по насыпи к ним и оказалась под железнодорожным мостом. Тем самым.

Наверху была обычная железнодорожная колея. Лишь скатившись по насыпи, над головой я увидела синеву железных переплетений Моста, светящегося в темноте. Я огляделась, в надежде увидеть тех двух и объяснить им своё появление, но глазами натыкалась лишь на кусты и камни, вкрапленные в бетонное основание.

– Я вас не вижу! – крикнула я в темноту. – Пожалуйста! Мне нужна ваша помощь!

Тишина, только плеск воды и гул поездов над головой.

Я пошла вдоль внутренней стены, вглядываясь в бетон, искала их. Хотя, если бы им хотелось пообщаться со мной, наверное, они подождали бы меня внизу.

Ни души, и я уже собралась возвращаться, но решила завернуть за угол и, сделав несколько шагов в темноту, наткнулась на кирпич. Я споткнулась и взвыла, свернув большой палец. Я удержалась лишь на пару секунд и, не зная за что зацепиться, рухнула прямо в яму.

Когда мне больно, я редко плачу, я сжимаюсь и мне безумно обидно. «Ну почему все ямы на земле мои?» – спрашиваю я.

Я полежала, и уже хотела из неё выползать, но тут, закрыв глаза, услышала, как вдали из посёлка Солнышко крикнули об утре петухи. И вдруг меня словно подбросило, и в ушах Маринкин крик:

– Света!!!

Я высунулась из ямы и увидела люк… На уровне моей груди торчал люк, похожий на танковый. Квадратный, и с ручкой посредине. Весь в земле.

Зачем и для чего с такой-то болью я полезла в тот люк?.. Ломая ногти, я свернула его в сторону и прыгнула вниз…

…я приземлилась на что-то мягкое и закричала!!! А-ааааа!!! Эхо подхватило мой крик, и я почувствовала, что распадаюсь на молекулы! У меня словно испарились и исчезли не только кожа, но и плоть, и вывалились зубы – так мне было больно! И в голове вдруг пронеслись странные вещи… У меня в глазах, сменяясь калейдоскопом, прокрутился странный диафильм – чёрные капища или мессы??? Кабалистические знаки на выцветших одеждах!!! Старые проклятия умерших ведьм в их прежних квартирах или подземельях… Теперь я понимаю – я просто была охвачена жутью, потому что, открыв глаза, я не увидела ничего такого из своего мысленного кошмара…

Парадокс, но я так и не поняла, где оказалась…

Надо мной было небо – серое и набухшее, я лежала на земле среди камней и песка… Маринкина чашка в моём кармане разбилась, я вытащила осколки и села, глядя на них. Что с ними делать? Кого просить о тебе здесь, Марин?..

Я была одна среди камней… и тихое моё дыхание разносилось где-то в метре от меня…