Текст книги "Время дракона"

Автор книги: Светлана Лыжина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Ты куда это торопишься? – спросил Мирча.

Влад без всякой дурной мысли ответил:

– К твоей жене. Она меня ждёт. Я обещал ей прийти.

– Моя жена тебя ждёт? – насторожился старший брат. – А зачем?

– Она станет учить меня, как мадьяры пляшут. Помнишь, отец рассказывал, что он при дворе у Жигмонда выучился плясать, и наука оказалась полезная. Вот я тоже хочу научиться.

– Ну, ладно. Иди, пляши, – засмеялся старший брат.

Наука и в самом деле оказалась полезная, но эту пользу ученик постиг не сразу, а когда постиг, то начал задумываться: "А откуда невестка поняла, что плясать я совсем не умею? Может, пригляделась, как я хожу и бегаю?" Двигался княжич косолапо, как щенок, но если у щенка косолапость исправляется сама собой по мере взросления, то у человека она может так и не исправиться.

На уроках воинского дела, когда изучалось искусство биться пешими, престарелый наставник, наблюдавший, как Влад дерётся с другим отроком на деревянных мечах, часто кричал:

– Ноги, ноги! Влад, что я говорил тебе про ноги? Погоди, – остановив учебный бой, наставник подходил к своему подопечному. – Который час?

Влад глядел вниз на свои стопы.

– Одна стрелка на двенадцати... – учитель показывал на левую стопу, – а вторая на трёх! Что это значит?

– Время моей проигранной битвы, – с досадой отвечал неумелый боец.

– Правильно. А почему это так?

– Потому что, если я буду ставить ноги в позицию трёх часов, это не даст мне свободно двигаться.

– А что значит "свободно"?

– Это значит, в любую сторону, в которую захочу.

– Правильно. В три часа выбор движений у тебя невелик – вперёд, назад, вправо и влево. А время победы?

– Время победы это два часа, – говорил Влад, которому далеко не в первый раз приходилось повторить сию истину.

– Правильно, – твердил наставник. – Если твои ноги показывают два часа, ты можешь двигаться не только вперёд, назад, вправо, или влево, но и вперёд вправо, вперёд влево, назад вправо, назад влево. Куда хочешь! Ты запомнил это?

– Да.

– Тогда почему не следишь за ногами? Зачем их выворачиваешь?

И вот после этих разговоров невестка, взявшаяся учить Влада плясать, командовала похожим образом. Два дудочника и барабанщик играли свою нехитрую мелодию, а Сёчке объясняла:

– Начинаем с левой ноги. Не выворачивай так мыски наружу. В начальной позиции ставь ноги вместе. Теперь поворот. Сперва поворачивай плечи, а затем делай шаг. Не разводи мыски. Ну, постарайся! И держи осанку. Да, гораздо лучше. Теперь три шага мне навстречу. Следи за ногами. Кланяемся. Теперь протяни ко мне руку ладонью вверх, чтобы я могла вложить в неё свою. Да что у тебя рука, как деревянная! Мягче. Плавнее. Теперь я должна обойти тебя по кругу, а ты поворачиваешься на месте.

Служанки то и дело выглядывали из-за дверного косяка и улыбались так, что Влад останавливался, тыкал в их сторону пальцем и говорил:

– Пусть они уйдут! Я не могу, когда они пялятся!

Сёчке махала на служанок рукой, и те скрывались из виду, но однажды перестала потакать деверю:

– Пусть они сидят здесь, – сказала невестка. – Иначе ты никогда не научишься, как следует. Танцы никто не танцует в пустом зале... И вот ещё что, – через минуту добавила учительница. – Когда танцуешь, не смотри даме в глаза, это неприлично. Разглядывать ту часть дамской фигуры, которая находится ниже плеч, тоже нельзя... И упираться взглядом в пол не нужно.

– А куда же тогда смотреть? – спросил Влад в искреннем недоумении.

– Всюду, но вскользь – ни на чём не задерживаясь. В этом смысл танца. Нужно всё время что-нибудь менять: положение ног, положение рук, выражение лица. Иначе станет скучно.

– А можно менять порядок движений?

– Порядок движений? Если это соответствует музыке, то да...

– И можно ходить по комнате, куда хочешь, и поворачиваться, когда хочешь? Вперёд вправо, вперёд влево, назад вправо, назад влево, – Влад завертелся на месте.

– Конечно, – пожала плечами невестка. – Танцы очень изменчивы. Возможно, в Буде уже придумали что-то новенькое, и танцуют не так, как мы с тобой. Мне отсюда не угнаться за модой, – уголки рта у Сёчке невольно поползли вниз, но она спрятала их с помощью улыбки.

Владу казалось странным и почти волшебным, что благодаря танцам учение воинскому делу пошло гораздо лучше.

– Дальняя защита. Шаг вперёд. Средняя защита. Шаг вперёд. Нападение. Ещё. Уворачивайся. Нападай. Ну, вот, совсем другое дело, – говорил наставник. – Наконец-то, ты стал следить за ногами, перестал их выворачивать. Теперь тебе можно снова сходиться в поединках со старшим братом. Или подождать ещё? Да, наверное, ещё не пора... Подождём.

Учитель долго сомневался, но в один из дней решил, что действительно пора. С этого дня Мирча, взяв деревянный меч, заменял отрока, с которым Влад обычно сражался, но старший брат стал не противником, а вторым учителем. Давно обогнав младшенького в воинской науке, старший показывал разные хитрости. Например, объяснял, как увернуться и при этом нанести удар, даже если не сможешь причинить большого вреда:

– Уязвишь врага не сильно, зато сильно уязвишь его самолюбие, – острил старший братец, а престарелый наставник, сидя в сторонке, одобрительно кивал и говорил:

– Я вижу тут одного бойца, из которого точно выйдет толк.

В прежние времена Влад чувствовал себя задетым, когда при нём хвалили старшего брата, но сейчас ничего такого не ощущал. Он был готов прощать всё и всем, радовался каждому дню своей жизни и не замечал земли под ногами, словно воспарил к небесам. "Наверное, именно так ощущают себя блаженные люди, – говорил себе Влад. – Пусть Страны Блаженных нет, но это не значит, что самих блаженных тоже нет. Они есть, но разбросаны по земле". Княжич всерьёз думал, что нежданно-негаданно достиг безгрешного идеала, но дьявол, запертый в оружейном подвале, и дьявол, которого отец Влада прятал под рубахой, наверное, посмеивались: "Когда человек так легко воспаряет к небесам, это значит, что он вот-вот грохнется наземь и пополнит собой ряды грешников".

Княжич ничего такого в себе не подозревал и потому был удивлён, когда в голове начали появляться странные мысли. Он почему-то вдруг вспомнил, как в раннем детстве, в Сигишоаре, донашивал за старшим братом некоторые куртки, шапки, пояса. Влад носил эти вещи гордо, ведь почти у каждой была славная история. Например, синяя бархатная курточка пережила сражение между Мирчей и мальчишками с Башмачной улицы. А ещё Влад охотно донашивал праздничную шапочку, обтянутую жёлтым шёлком и украшенную коричневым блестящим мехом. В эту шапку старший брат когда-то набрал целую кучу мелких камней, а затем с высокой ограды обстрелял ими своего давнего врага, рослого поварёнка, которому не смог бы отомстить другим способом. Такие шапки донашивать не стыдно. И вот теперь Влад подумал, что обрадовался бы, передай ему Мирча свою жену...

...но чтоб всё по закону. Влад хотел бы освободить старшего брата от обязательств и принять их на себя – считаться женатым, а старший брат пусть станет снова холостым и найдёт себе новую жену, если захочет. Вот такие мысли бродили в голове у новоявленного грешника, которому уже почти исполнилось тринадцать.

Хорошо, что ему хватило ума не спрашивать отца Антима, возможно ли передавать жён. Сказано ведь: "Не возжелай жены ближнего". Конечно, священник за такие мысли поругал бы. "А, может, брат поймёт?" – думал Влад, и всё выжидал подходящее время для разговора, пока однажды не решился.

Был жаркий летний день. Только что закончился урок воинского дела. На этом уроке Мирча опять показывал Владу некоторые уловки в битве на мечах. Оба брата запыхались и пошли к ближайшему колодцу умыться.

Колодец этот находился на скотном дворе – круглый, с каменными стенками. Рядом не было никого. В дальнем углу двора три работницы вычищали коровник, но они переговаривались о своих делах, поэтому вряд ли стали бы вслушиваться, о чём говорят государевы сыновья. Кроме голосов работниц ничто не нарушало тишину. Даже свиньи, обычно гулявшие тут с деловитым хрюканьем, попрятались от жаркого солнца и ничем не выдавали своего присутствия.

Мирча подошёл к колодцу, взял ведро, привязанное к журавлю, набрал воды, поставил на каменный край и вдруг окунул в ведро голову по самый затылок, а затем, отплёвываясь и отфыркиваясь, начал тереть ладонями лицо.

Влад молча смотрел на брата и на расплескавшуюся воду, которая делала светлые камни колодца странно тёмными. Правда, тёмные пятна тут же начинали бледнеть, и в этом тоже было что-то странное и загадочное.

Тем временем старший брат спохватился, понял, что забрал себе всю воду, решил "поделиться", зачерпнул горстью, плеснул на младшего, но тот резко увернулся и снова застыл.

– Ты чего такой? – спросил Мирча.

Влад всё думал, как бы приступить к разговору. Наверное, следовало начать издалека:

– Брат, а тебе нравится быть женатым?

– Не, не нравится, – рассеянно ответил старший, подвинул к младшему ведро, но вдруг что-то понял и начал усмехаться. – Ты ведь не про женитьбу хочешь знать, да? Да?

Влад молчал, а старший брат посмотрел со значением, потрепал по плечу и тихо сказал:

– Никому не рассказывай. Даже отцу Антиму на исповеди не рассказывай, про что думаешь. А то и тебя женят. Оглянуться не успеешь, как тебе невесту приищут. Я дурак был – попался. А ты умнее будь. Не торопись жениться.

Влад молчал, но всё больше и больше таращил глаза, а Мирча, не дожидаясь расспросов, продолжал:

– Ты зря не ходишь в город.

– Нам ведь не положено в город ходить одним, – робко заметил младший брат.

– А ты оденься попроще и выйди через задние дворы, – ответил старший, – тогда никто и не хватится. В городе есть на что посмотреть. Особенно если ярмарка или гулянья. В городе красивых девушек много. И не смотри на тех, кто носит шёлковую одежду. Смотри на тех, кто носит льняную – они ничем не хуже. А кроме того, для них с государевым сыном знакомство свести – не позор, а честь... И не робей, заведи разговор. Как увидишь, что улыбнулась, сказу скажи ей, кто ты.

– А... а тебе всякая улыбается? – спросил Влад.

– Не всякая. Но если не улыбнулась, выбери другую и попытайся снова, – пожал плечами Мирча. – Когда ближе сойдёшься, щедрость прояви – одари золотыми деньгами, скажи "на обновы", или перстенёк ценный дай. Тогда тебя в доме примут.

– А где ты деньги берёшь? – удивился Влад, который никогда прежде не задумывался, где можно достать денег, потому что жил на всём готовом.

– У отца в казне, – ответил Мирча. – Мне дают... но отец не знает.

– Не знает?

– Нет. А зачем ему знать? Из-за такой малости, что я беру, казна не оскудеет. И ты можешь оттуда брать. Ты ведь не кто-нибудь, а государев сын. А отцовы слуги это наши слуги. И казначеи – тоже наши слуги. Если они не дадут денег, ты можешь обидеться. Можешь ведь? А слугам от этой мысли очень-очень страшно. А ещё вот что запомни... У красавицы всегда есть родня, но они тебе не помеха. Они только говорят, что берегли свою деточку от всего на свете, а на деле выходит по-другому. Они же сами, когда надо, постерегут, чтоб тебе с ней никто не мешал. Главное, ты им тоже подари что-нибудь.

Слушая старшего брата, Влад понял, что тот своей женой не дорожит... но и не отдаст её, а только скажет: "Это ты блажишь. Она нравится тебе потому, что ты не видел других. Нечего киснуть тут во дворце. Иди, развейся, а про мою жену даже думать не смей. Понял? А то намну тебе бока. И с этого дня больше не таскайся к ней. Хватит, наплясался".

Влад был уверен, что Мирча ответит именно так, однако идти в город не хотелось. Зачем идти и выбирать, когда ты уже выбрал? "Эх! Старшему брату вручили такое сокровище, а он не видит, – думал новоявленный грешник. – Зато я вижу, но почему-то должен стадиться этого. Ну и что теперь делать?"

Он так и не решил, что делать, но после доверительной беседы с братом вдруг почувствовал странную досаду на всех и вся. Со временем досада не прошла, а лишь усиливалась. Ещё недавно Влад готов был прощать людям их несовершенство, будто смиренный праведник из Страны Блаженных, а теперь он почему-то не мог прощать. Хотелось не прощать, а уличать каждого, как после того случая с яичной скорлупой.

Получалось, что кругом одни неправые! Причём, по мнению Влада, ошибались не только челядинцы со своей суеверной глупостью. Отец ошибся в том, что пошёл на поводу у беса и женился второй раз. Старший брат ошибся в том, что обвенчался не с невестой, а с государственным интересом, а теперь тоже шёл на поводу у беса, брезгуя женой. Отец Антим ошибся в том, что одобрил обе эти женитьбы. Вот что творилось на государевом дворе! А что творилось за его пределами?

Влад не знал мир и людей, но теперь по-новому взглянул на то, о чём отец когда-то рассказывал. Княжич вдруг подумал, что венгерский король Жигмонд был не просто обидчивый, а самодовольный, спесивый и глуповатый. Дедушка Мирча был мудрый, но оставил после себя плохое наследство – целую толпу бояр-изменников, которые готовы сделать своим князем старого лысого пройдоху или молодого дурака, лишь бы жить спокойно. "Наверняка, жупаны и сейчас таковы, – думал Влад. – Но как отец задабривает их? На чём держится его власть? Может, она держится на щедрости? А что случится, когда раздавать станет нечего?" Конечно, этот день был ещё далёк, но если щедрость граничит с расточительством, то даже княжеская казна может иссякнуть.

Все казались княжичу неправыми, на кого ни посмотри. "Турки во главе с султаном – жестокие и жадные, – думал он. – Греки – трусливые. И никому верить нельзя, ведь даже родные люди могут таиться друг от друга. Отец одно время таил, что снова женился. Мирча утаивал, что ходит в город. Я утаиваю, что зарюсь на жену брата. Все неправы!"

* * *

Государь успел глубоко задуматься о прошлом, когда вспомнил, что лошади уже долго рысят, и не мешало бы дать им пошагать. Лишь змей-дракон, по-прежнему бежавший слева, был неутомим, как всякое бесплотное существо, а вот остальным четвероногим требовался отдых.

Влад перевёл коня в шаг, но сделал это неожиданно для своих попутчиков, так что рыжий конь Войки, бежавший с отставанием, перестал рысить на мгновение позже княжеского вороного, и животные поравнялись. Некоторое время Влад и боярин ехали так, но затем Войко снова попытался оказаться за правым государевым плечом.

Князь часто говорил, что считает Войку добрым приятелем, и что приятели не делятся по чинам, поэтому один не должен ехать впереди другого, но боярин всё равно стремился занять место слуги, из-за чего князь вынужден был оглядываться во время беседы.

Вот и сейчас, резко оглянувшись, Влад сказал:

– Мы не на показном выезде и не в войске, а ты снова соблюдаешь ненужные правила. Езжай вровень со мной.

Боярин повиновался, и рыжий конь зашагал быстрее.

– Я говорил тебе много раз, – раздражённо заметил правитель, – что твоя почтительность здесь ни к чему.

Войко, глядя куда-то в сторону, задумчиво произнёс:

– Слуги держатся позади не только из почтения, но и потому, что трудно всё время находиться у господина на виду. Даже самый хороший слуга совершает оплошности. И чем чаще он попадается господину на глаза, тем скорее господин эти оплошности заметит. Ты уж прости меня, что я вмешался в твоё судейство над острословом. Но ты сам хотел приехать в монастырь пораньше.

– Ты действительно считаешь своё вмешательство проступком? – спросил Влад. – Ты ведь мог совершить доброе дело, если б уговорил меня помиловать того наглеца.

– Господин, доброе дело мог совершить только ты, – возразил боярин. – Я не могу решать вместо тебя. Я лишь напомнил тебе, куда ты ехал.

Правитель не раз задумывался, почему боярин отводил себе такую скромную роль – роль вечного советчика, который может что-то сделать только чужими руками. Обычно такую роль играют не люди, а другие существа, которые сбивают человека с пути или наоборот – направляют на истинный путь. Влад вспомнил свою недавнюю мысль на счёт дьявола, который всегда слева, и Войки, который всегда справа. Такой порядок сложился сам собой, но случайно ли? Или не случайно?

Князь не мог просто спросить боярина: "Неужто, ты ангел?" Задавая подобные вопросы, легко показаться собеседнику либо глупцом, либо шутником, а ведь ни глупец, ни шутник не заслушивают серьёзного правдивого ответа. Спросив: "Ты принадлежишь к ангельской братии?" – можно услышать и "да", и "нет", но никогда не будет полной уверенности, что собеседник откровенен.

Задавать прямой вопрос казалось глупо ещё и потому, что Войко перестал вести себя странно – больше не косился в ту сторону, где находился змей-дракон. Боярину больше не мерещилась ни чёрная собака, ни чёрная курица. "Но ведь он видел чёрную палку в траве! – вдруг вспомнил Влад. – И пусть я тоже видел эту палку, но видел ли её кто-то ещё кроме нас двоих? Ха! А вдруг, никто её не видел? Тогда палка тоже считается!"

Ещё совсем недавно Влад боялся оказаться уличённым в том, что разговаривает с чешуйчатой тварью, а теперь он был бы рад, если б Войко его уличил. Это означало бы, что вечное стремление боярина оказаться у господина за правым плечом – не случайность.

Правитель пристально оглядел своего спутника, как делал всякий раз, когда желал увидеть пример человека достойного – и не просто пример, а живой пример.

"Вот рядом с тобой едет высокий и широкоплечий богатырь, – думал Влад. – Он такой рослый, что даже конь под ним кажется мелковат. Держится скромно, но если что, себя в обиду не даст. Одет в дорогую одежду, но не смущался бы, будь на нём старый и потёртый кафтан. Смотрит открыто и просто. Лишь иногда прищурится, хитровато улыбнувшись в усы, но эта хитрость сродни хитрости ребёнка – сразу понятна. И всё-таки Войку не назовёшь взрослым ребёнком. Для этого он слишком рассудителен".

Это был удивительный слуга: сильный, трудолюбивый, сообразительный и вместе с тем послушный и преданный. Влад, не окажись у него такого помощника, дорого бы дал, чтоб заполучить его, причём дал бы дорого в прямом смысле слова. Войко, проведя десять лет в рабстве у турков, не любил вспоминать своё турецкое «житье», но государь всегда помнил, кто таков его нынешний слуга и во сколько оценивается. На рынке рабов за такого слугу пришлось бы отдать несколько верблюдов – столько же, сколько турки платят за хорошую невесту, и это совпадение цен казалось оправдано, ведь хороший слуга, как и правильная женитьба, зачастую определяет всю жизнь человека.

– Войко, я не пойму. За что ты просишь тебя простить? – спросил князь, но уже без прежнего раздражения.

– За то, что вмешивался, – отвечал боярин. – Не серчай, господин. Я такой же слуга, как и все. Слуга – тоже человек, поэтому может ошибиться.

Влад ещё раз внимательно оглядел своего собеседника и вдруг повеселел:

– Ты – человек? – улыбнулся государь.

– Да, – ответил боярин.

– Человек?

– Да, – повторил боярин. – А кто же ещё?

– Не похоже, – Влад с сомнением покачал головой. – Ты ведёшь себя не как простой смертный. Ты слишком праведен.

– Праведности никогда не бывает с лишком, – сказал боярин.

– Бывает. У тебя, – опять улыбнулся государь. – К примеру, я никогда не замечал, чтобы ты играл в кости или спорил на деньги, а ведь за удачей, вопреки церковным запретам, гоняются многие.

– И что ж с того? – пробормотал боярин.

– Я также не помню, – продолжал Влад, – чтобы ты пошатывался от выпитого вина, хотя слабость в ногах после весёлого застолья испытывают почти все.

– Почти все, но не все, – ответил Войко.

– Ты никогда не устраивал кулачную драку, что странно при твоих-то кулаках, – ещё больше воодушевился государь. – И возле женщин тебя не видать. Обхаживаешь только свою жену.

Боярин молчал.

– Ты спокоен при виде золота, – говорил правитель, – а это совсем не по-человечески. И это ещё не всё. Мало того, что ты не завидуешь чужому богатству, так ты ещё и хвастаться не любишь. Почему?

Войко, казалось, не уловил в этих словах похвалу:

– Это преувеличение, господин.

– Вот! И лестью тебя не проймёшь! – воскликнул государь. – Из этого я заключаю, что ты не человек, а кто-то, надевший человечью шкуру.

Боярин вздохнул и принялся обстоятельно объяснять:

– В кости я не играл, но видел, как в них играют и проигрываются почти до нитки. Поэтому сам играть боюсь. От вина не пошатываюсь потому, что такой, как я, должен выпить много кувшинов, чтобы начать пошатываться. Драки мне затевать трудно – никто не хочет со мной драться.

– А как на счёт женщин?

– Государь, я человек женатый. Негоже мне позориться и коситься на сторону, когда все знают, что у меня жена. Потому ты и не заметил за мной ничего такого.

– А есть, что замечать? – не отставал Влад.

– Государь, – вздохнул боярин, – если я скажу, что нечего, ты мне не поверишь, поэтому я скажу – даже если есть грех, незачем этот грех показывать.

– Пусть так.

– А про золото – правда, – закончил Войко, – при виде его я спокоен, но это скорее недостаток, чем достоинство. Когда люди видят, как я отношусь к золоту, то принимают меня за простака.

– А что на счёт хвастовства? Или ты скажешь, что тебе хвастать нечем?

– Нечем, – кивнул боярин, – нечем, потому что все дары от жизни мы получаем не столько по заслугам, сколько по милости Божьей.

– Не-ет, ты так просто не отвертишься, – усмехнулся Влад. – Ты скажи, отчего стремишься всё время зайти мне за правое плечо и советы даёшь оттуда. Люди так не делают. Люди в глаза говорят.

– Я не выбирал место справа, – возразил Войко. – Ты сам меня туда поставил, а если бы указал мне на левую сторону от себя, я ездил бы слева.

Государь посмотрел на боярина, затем влево от себя, и, наконец, произнёс:

– Нет, езжай справа. Я не переставлю тебя в другое место...

– Как пожелаешь, господин.

– ...но перестань прятаться у меня за спиной, – добавил Влад.

– Слугам положено чуть отставать.

– Опять за своё! – скривился правитель. – Всякий раз, когда я хочу говорить с тобой по-приятельски, ты вспоминаешь о том, что ты слуга.

– Господин, – примирительно улыбнулся Войко, – мы сейчас говорим по-приятельски. Ведь только добрые приятели могут шутить друг над другом так, как ты шутишь надо мной. Ты ведь не думаешь, что я ангел?

– О еже послати им Ангела мирна, спутника и наставника, – торжественно произнёс Влад по-славянски. Это были слова из молебна о благополучии путешествующих, который служился всякий раз перед тем, как государь куда-нибудь ехал.

Войко, как и Влад, знал эти молитвословия наизусть, поэтому понял, в чём шутка, однако не стал смеяться:

– Государь, я тебе спутник, но не наставник. И не жди от меня наставлений о том, что по дороге в монастырь не следует шутить про небожителей. Я лишь скажу, что ты зря пытаешься уличить меня в ангельском поведении. Вот только что речь шла про меня и мою жену. Если б я сказал, что не смотрю на сторону, разве ты поверил бы мне? А ведь ангелы ещё более безгрешны, чем праведные мужья. Если ты не можешь поверить в праведного человека, разве ты поверишь, что у тебя за правым плечом ангел в человечьей шкуре?

Влад помолчал немного, задумавшись, но затем лицо его сделалось сосредоточенным:

– Если ты так хорошо рассуждаешь о праведности, – начал князь, – ответь мне на один вопрос...

Войко внимательно слушал.

– ...ответь, – продолжал Влад, – прав ли я, что по дороге в монастырь останавливаюсь для совершения суда.

– Прав, – убеждённо ответил боярин, который, судя по всему, размышлял об этом раньше.

Государь улыбнулся и покачал головой:

– А известно ли тебе, что твои слова противоречат мнению монахов из той обители, куда мы опоздали?

– Известно, – невозмутимо ответил Войко. – Я не раз видел, как кое-кто из братии качал головой и говорил, что лучше не опаздывать. Вот ты, господин, сейчас тоже качаешь головой, в точности повторяя за монахами.

Влад, опять подражая монахам, сделал скорбное лицо:

– А не думаешь ли ты, что все эти придорожные суды – суета, которая мешает мне спасать мою душу?

– Для спасения души мало одних молитв, нужны добрые дела, – сказал боярин.

Правитель тут же возразил:

– Но ведь я не всегда добр. К тому же тяжбы, которые я разбираю, совсем пустяшные. Люди грызутся меж собой, найдя для этого ничтожную причину, а я потакаю им.

– Нет, ты внимаешь просьбам о помощи. Даже тому языкастому крестьянину ты помог, хоть и обесценил свою помощь, отрезав ему язык. Зато ты помог двум братьям и тем людям с коровой.

– Помог? – Влад поднял брови. – А нужна ли им всем помощь? Откажись я разбирать их тяжбы, никто бы не умер и не пошёл по миру с сумой. Можно ли считать, что эти люди находились в беде?

– Если человек думает, что попал в беду, это значит, он в беде, – очень серьёзно произнёс Войко.

– Ну а если причиной беды стала глупость? Я должен помогать дуракам? – продолжал спрашивать государь.

– Должен, – произнёс боярин. – Ведь человек, попавший в беду, всегда дурак. Сам вспомни – глядя на такого человека, мы неизменно считаем себя умнее и удивляемся: "Как же его угораздило? Почему он не видит выхода из своего несчастного положения?"– Да, – согласился Влад, – чужие беды всегда кажутся нам легко преодолимыми. Однако возиться с дураками опасно. Кто с ними часто возится, тот сам делается дураком. Глупость это болезнь заразная.

– Иногда глупость путают с состраданием, – невозмутимо отвечал Войко. – Человек сострадательный тоже может показаться кому-то дураком. Ведь христианское сострадание безрассудно, потому что идёт от сердца, а не от разума.

– Значит, я прав, разбирая дурацкие споры?

– Прав.

Влад уже собрался похвалить боярина, так ловко оправдавшего опоздание в монастырь, но тут Войко произнёс:

– Однако монахи тоже могут оказаться правы. Вопрос в том, для чего ты, господин, разбираешь споры по дороге в обитель. Только ли потому, что желаешь помочь людям?

* * *

Имелись ли у государя другие причины для разбора дел? О да! Конечно! Ведь зачастую случалось, что Влад разбирал не чужие дела, а перипетии собственной жизни. Возможно, стараясь помочь другим, он старался помочь себе – задним числом исправить ошибки, совершённые очень давно – и потому так настойчиво искал совпадения между дорожными делами и собственной судьбой. А может, младший Дракул искал совпадения по привычке, которую приобрёл много лет назад, когда стремился подражать отцу и сравнивал его жизнь со своей.

Всё началось с малого. В детстве Влад придумал игру в "путешествие" – ходил по знакомой местности и притворяться, будто оказался там впервые. Играя, он представлял себя на месте родителя, вечно разъезжавшего где-то, но в отрочестве подражание прекратило быть игрой и стало серьёзным занятием, потому что отрок перед началом любого мало-мальски важного дела начал припоминать, не было ли в отцовой жизни чего похожего.

Например, поездка к венграм, которую Влад совершил в тринадцать лет, сразу напомнила ему давний рассказ родителя о поездке в Нюрнберг, вызвав у княжича таинственное и приятное чувство – чувство уверенности, что он связан с отцом гораздо крепче своих братьев: "Я не только внешне на него похож, но и судьбой!" И пусть Влад не одобрял некоторые родительские поступки, но во время путешествия желание осуждать пропало, уступив место умиротворению и сознанию того, что всё в жизни идёт так, как должно.

Поездка к венграм случилась в середине февраля, что мешало в полной мере ощущать таинственное сходство судеб, ведь родитель ездил в Нюрнберг летом. Вдобавок, княжич путешествовал не один, а с родственниками – с братьями, мачехой и невесткой. И всё же разница казалась не очень существенной. Главное, Влад путешествовал верхом, совсем как взрослый, и ехал туда же, куда в давние времена направлялся отец, разыскивавший короля Жигмонда – на север, за горы.

Стремясь лучше представить, что переживал родитель на том пути, Влад прислушивался к дорожным звукам: к стуку лошадиных копыт, к скрипу оглоблей и к возгласам возниц, потому что эти звуки одинаковы в любое время года. Топот лошади одинаков и по снегу, и по земле, оглобли саней скрипят так же, как оглобли телег, а возницы, когда бы ни выехали в путь, понукают лошадей всегда одинаково и вздыхают, боясь ненастной погоды.

В середине февраля самое ожидаемое ненастье – чересчур щедрый снегопад. Пока ехали, снегопад случился дважды и оказался совсем не таков, как если смотреть на него из окна, прячась от зимы в тёплых комнатах.

Крупные хлопья, летящие прямо в глаза, заставляли княжича щуриться. Ему то и дело приходилось отряхивать рукава, плечи и воротник зимнего кафтана, а также снимать шапку и махать ею, чтобы избавиться от второй шапки, белой, которую наметал сверху весельчак-февраль. Конечно, можно было и не отряхиваться, но тогда зимний холод начинал пробирать до костей.

Дорога бесконечно петляла по белым холмистым равнинам, которые были утыканы рыжеватыми метёлками деревьев, иногда становившимися лесом или перелеском. Людей на пути не встречалось, зато на полях виднелись цепочки следов, из-под снега выглядывали сенные стожки, торчали хлипкие изгороди, напоминая о присутствии человека. А ещё о людях напоминал дым. Он тонкими белыми струями поднимался над лесами и указывал расположение очередной деревни, которая через некоторое время появлялась вдалеке, чернея брусчатыми домиками на одном из холмов.

Когда княжич с попутчиками подъезжал туда, ему наконец-то встречался народ – селяне, которые выходили к дороге, чтобы поясно поклониться знатным проезжающим. Эти люди ещё издалека замечали путешественников, ведь поезд, в котором ехал Влад, насчитывал десяток саней и несколько десятков конных. Селяне глазели на богатый поезд, а княжич – на их бурые кафтаны из шерстяной ткани, на овечьи шубы и шапки. Каждая шапка, почтительно стаскиваемая с головы, открывала затылок и лоб, а разглядеть лицо Влад не успевал.

"Наверное, поэтому отец никогда не рассказывал, как выглядят простые люди в тех странах, где он побывал, – вдруг догадался княжич. – Он же почти не видел простых так, чтоб глаза в глаза. Ему всё время кланялись, поэтому он обращал внимание не на лица, а на голоса, которые шелестели, жужжали, стрекотали...".

Так, не видя лиц, Влад доехал до гор, а в горах было ещё меньше возможности посмотреть на людей, потому что деревни на пути попадались совсем редко. Обычно путники приезжали в некое селение только под вечер, останавливались на ночлег, а утром поспешно отправлялись дальше, так что княжичу оставалось разглядывать только заснеженные горные склоны, местами заросшие соснами и елями.

Молодые деревья нависали над дорогой, изогнувшись под тяжестью слежавшегося снега, что очень красиво смотрелось на фоне голубого неба, но пока путешественники тащились по перевалам, откуда-то набежали облака и разлились молочным киселём, не оставив ни единого просвета. Возницы с тревогой говорили: