Текст книги "Одинокая волчица"

Автор книги: Светлана Бестужева-Лада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Императрица усмехнулась и привлекла её к себе. Марианна поняла, что на сей раз гроза миновала. Но урок усвоила и больше не позволяла себе забываться в грезах подле любовницы.

Однажды, когда они уже завтракали, как всегда поставив поднос между собой на кровати, под окном зашуршала машина, захлопали двери, раздались громкие голоса. Марианна удивленно подняла глаза на Императрицу. Та замерла, не донеся тарталетку, которую в этот момент держала в руке, до рта. На секунду в её глазах мелькнул испуг, она быстро окинула взглядом комнату, успокоилась и продолжала спокойно есть. Через минуту дверь в спальню по-хозяйски распахнулась и на пороге оказался сам Босс.

Марианна, которая никогда его до этого не видела, была просто поражена. Она много слышала о богатстве и могуществе этого человека, пыталась себе его представить и ей казалось, что муж Императрицы – это грузный человек, исполинского роста с массивным, волевым лицом, холодными голубыми глазами и пышной, седой шевелюрой. А сейчас перед ней стоял тщедушного вида, низенький, доходящий своей красавице-жене чуть ли не до плеча, пожилой, лысоватый, с длинным носом человечек.

– Обезьяна! – хмыкнула про себя Марианна. – Из цирка сбежала макака.

Но эта "макака" окинула её таким взглядом, что у неё все сжалось внутри, а веселье мгновенно испарилось. В его маленьких черных глазках было столько ледяного холода, они буквально пронизывали её насквозь и она поняла, что такому человеку дорогу лучше не перебегать. И что богатство и могущество накладывает свой отпечаток на любую внешность.

– Завтракаете, пичужки? – сказал он скрипучим голосом, опускаясь в одно из кресел. – Примете меня в компанию? Всю ночь не спал, маковой росинки во рту не было.

Императрица, оставшаяся при появлении супруга абсолютно невозмутимой, нажала на кнопку звонка.

– Тебе тосты или что-нибудь посолиднее?

– Нет, мне только кофе, ну может рогалик или лучше печенье. Если есть "Берлинское", пусть принесут.

В дверь просунулась голова горничной, понимающей все с полуслова, даже с полувзгляда.

– Кофе, рогалик, "Берлинское" – тихо скомандовала Императрица.

– Так это и есть твоя новая подружка? – продолжал скрипеть Босс. – А как зовут подружку?

– Марианна, – ответила та тише обычного

– Замужем?

– Да, муж в твоей конторе работает охранником, – чувствуя замешательство подруги перехватила нить разговора Императрица.

– И что он говорит, когда ты домой не возвращаешься?

Босс явно игнорировал свою супругу и предпочитал обращаться непосредственно к Марианне.

– Ругается, – ответила Марианна.

– А ты чего?

– А я молчу. Он от этого ещё больше бесится, но мне плевать.

– Все вы бабы такие стервы, вам только одно от мужиков надо – деньги.

– Не цепляйся к ней – миролюбиво заметила Императрица. – Какие у её охранника могут быть деньги? Смешно даже. Посмотри, какая красавица пропадает. Найди ей лучше мужа, такого же хорошего как ты, папочка. Клянусь, она достойна лучшего, чем просто охранник, даже в твоей фирме.

Мир был восстановлен. Горничная вкатила столик с завтраком для хозяина. Вместо маленьких кофейных чашек из которых пили дамы, ему подали большую кружку. Он сразу оживился и стал громко чавкая поглощать все принесенное. О Марианне он, казалось, забыл, во всяком случае, ни разу больше не посмотрел в её сторону. Впрочем, он и жене уделял не слишком много внимания, и только когда закончил завтрак бросил ей сухо:

– Сегодня вечером изволь быть дома. Приду.

Когда он вышел из комнаты, Императрица облегченно вздохнула и витиевато выругалась. Марианна с испугом глянула на нее: что-то не так?

– Ты тут не при чем, – усмехнулась Императрица, поймав этот взгляд. Просто мне предстоит очередная барщина, а я это терпеть не могу. Хорошо хоть, у него до меня руки редко доходят. В общем, жить можно. Давай, собирайся домой, а мне теперь нужно готовиться: массаж, тонизирующие таблетки, успокоительные... Иначе не выдержать. На днях увидимся.

Она кинула Марианне её халат и добавила с циничным смешком:

– Зато после этого денег будет – завались. Папочка у меня, конечно, не подарок, но хотя бы не жмот.

Марианна снова испугалась:

– А ты не боишься говорить об этом вслух? – прошептала она. – Вдруг, кто-нибудь донесет...

Императрица повалилась на кровать и залилась хохотом:

– Донесет? О чем? О том, что я его только терплю? Так он сам это знает. Ты просто дурочка, Мари! Чем хуже к мужикам относишься, тем дороже они тебя ценят. Конечно, на рожон лезть не надо, но и коврик из себя изображать ни к чему. Я женщина дорогая, на меня нужно много денег тратить! А что дешево достается – дешево и ценится. Много тебе твой возлюбленный, за которым ты, точно собачонка, бегала, подарков делал?

Марианна поджала губы, сверкнула глазами и убежала в ванную: привести себя в порядок. Через минуту туда без стука вошла Императрица.

– Злишься? Напрасно. Я тебя жизни учу, говорила же, что хочешь быть на меня похожей. Ну, перестань, я же не со зла. Иди сюда, помогу тебе одеться...

Впрочем, оделась Марианна не скоро: примирение состоялось прямо в ванной, в душистой пене.

При следующей их встрече Марианна вдруг спросила:

– А твой муж не догадывается, зачем я здесь?

– Может, и догадывается, не дурак, но ему – лишь бы мужиков поблизости не было, остальное он стерпит. Так что не волнуйся. Кстати, а как твой знойный красавец поживает? Может, познакомишь? Втроем нам веселее будет.

– А охрана? Донесет твоему папику...

– Это мои проблемы, не твои. А любовник – твой, тут я чиста. Так что все совпадает, не дрейфь, подруга. Вот повеселимся! Устрою тебе замечательную интимную встречу с твоим возлюбленным и ничего за это не потребую. Потом расскажешь... в подробностях. А выпить вместе с вами бокал шампанского – так что в этом плохого? Мы же общаемся с мужиками на всяких тусовках. Да, хочешь попробовать одну штуку? Новую. Тебе понравится.

Марианна увидела в руках у подруги какую-то капсулу, похожую на крошечную космическую ракету.

– Что это?

– Я же обещала: сюрприз. Получишь такой кайф, какого сроду не ловила. Давай сюда руку.

Марианна ещё колебалась, когда Императрица схватила её за руку и прижала капсулу к внутренней стороне локтевого сгиба. Чуть заметный укол заставил вздрогнуть, но в следующую минуту по телу разлилась необыкновенная истома, сменившаяся внезапным приливом сил. Марианне захотелось смеяться, петь и танцевать одновременно, она вскочила с кресла, подпрыгнула и повисла в воздухе, смеясь от наслаждения. Мир вокруг был необыкновенно ярок, прямо в комнате распускались невиданной красоты цветы с чудесным ароматом, а она все парила и пела – полным голосом, звучным и прекрасным...

Императрица с жестоким любопытством наблюдала за своей подругой, распростертой в кресле. Глаза её были закрыты, губы шевелились, на них появилась смутная улыбка, руки и ноги чуть-чуть подергивались. Лицо не выражало абсолютно ничего, оно было безмятежным, как у фарфоровой куклы.

– Действует, – прошептала Императрица. – Не обманули. Интересно, что она сейчас испытывает? Очнется – расскажет, тогда и я попробую. Говорят, что привыкания не происходит.

Молодой женщине уже смертельно надоели все имевшиеся в её распоряжении развлечения, хотелось новизны, и вот теперь она испытывала на Марианне, какой-то наркотик, рекомендованный ей надежными людьми как незаменимое средство для получения эйфории. Только, кажется, доза великовата, можно будет ограничиться и половиной...

Когда дверь в гостиную внезапно распахнулась, она вздрогнула. Появление мужа в этот момент её, мягко говоря, не обрадовало. И как же она не расслышала звука машины? Замечталась не к месту...

– Развлекаешься, детка? – проскрипел супруг. – Странно, что дома, а не в своих излюбленных кабаках.

– Чем ты недоволен? – холодно осведомилась она, незаметно засовывая использованную капсулу-шприц в сидение кресла. – Тем, что я дома, или тем, что развлекаюсь?

– Я, как тебе известно, всем доволен... если ты не делаешь глупостей. Что с куколкой?

Он кивнул в сторону Марианны.

– Кайфует, – как можно более небрежно бросила Императрица.

– А ты? Смотри, доиграешься до наркодиспансера...

– Районного? – в притворном восторге ахнула Императрица. – Папик, ты и вправду засунешь меня туда? С воровками и проститутками? Вот класс! Там и мужское отделение есть...

– Ну-ну, потише. Как что – сразу мужское. Опять ты за свое?

– А ты меня брось. Найди непорочную. И дешевую.

Босс цепко ухватил её за запястья и повернул руки ладонями вверх.

– Пока ещё вроде не колешься, – констатировал он. – Что ты бесишься? Чего тебе надо?

– Ты мне этого все равно дать не сможешь, – усмехнулась Императрица. Так что терпи... если хочешь.

– Я-то потерплю. Но имей в виду...

– Что? Ну, говори. Денег не будешь давать? Под замок посадишь? Убьешь? Ну, давай, убивай.

– Дура! Да если бы я захотел...

– Скажи лучше, если бы смог, – язвительно заметила Императрица. – У тебя же только со мной что-то получается, сам говорил.

Внезапно лицо Босса исказилось и он рухнул на колени перед креслом жены:

– Ириша! Ну, не мучай меня! Сколько лет я уже терплю твои выкрутасы. Есть в тебе сердце?

– Нет! – сухо отрезала она. – Было, да все вышло. И не трогай меня. Вообще не трогай. Ты мне надоел.

– На девочек переключилась?

– Не твое дело! И встань, наконец, смотреть на тебя противно.

– Что мне сделать для тебя?

– Оставить в покое!

– Ты знаешь, что это...

– Невозможно, – устало закончила Императрица. – Черт с тобой, живи. Только убери от меня эту идиотскую охрану. Пусть хоть в комнаты не лезут. Стерегут дом, и все. Меня уже тошнит от их морд.

– Тебе только один охранник нравится?

– Какой еще? – искренне изумилась Императрица.

– А муж этой цыпочки. Ты, небось, и с ней связалась, чтобы с ним видеться.

Императрица расхохоталась, хотя в смехе её явно звучали истерические нотки.

– Нет, ты неподражаем! Затащить в койку жену, чтобы получить мужа! Самому не смешно?

– Нет. Я его уволю.

– Да увольняй хоть всю обслугу, мне до лампочки. А в мои комнаты пусть никто не лезет. Тогда я, может быть, тебя прощу...

Босс хотел обнять Императрицу, но та отстранилась с высокомерным видом:

– Убери охрану, папик, тогда и поговорим. Завтра. Сделай, как я хочу, и приходи. А до этого...

И она сделала не слишком пристойный жест.

– Шлюха! – выдохнул Босс, став уж совершенно сине-зеленым.

– Послезавтра! – мгновенно отреагировала его супруга. – Сутки штрафа за непристойное выражение.

– Когда же я, наконец, от тебя освобожусь? – простонал тот, покорно направляясь к двери. – Любого другого на молекулы бы разъял в две секунды. А ты... Ладно, будь по-твоему. Но послезавтра...

– Я свое слово держу, – надменно усмехнулась Императрица.

Она подождала, пока за мужем закрылась дверь и принялась кружить по комнате в каком-то сумасшедшем танце. Выгорело! Получилось! Теперь в доме она может делать все, что угодно. А Марианна ей поможет. Еще два-три сеанса "кайфа" и эта маленькая потаскушка будет у неё из рук есть. И любовника своего сама приведет. А там... там видно будет.

Глава двенадцатая.

Весь тот день Милочка просидела в библиотеке, работая с невероятным азартом. Можно сказать, что сегодня она кончила, или почти кончила, труд всей своей жизни. Осталось придти домой, вставить бумагу в машинку и допечатать эпилог.

"Хорошо Наташе, – подумала Милочка – у неё компьютер есть. Ничего, вот напечатают мой роман и я тоже компьютер куплю."

Еще на последних курсах института она начала интересоваться этой темой – приход к власти Екатерины Великой, её первые годы правления. Ее притягивала эта женщина и она прочитала практически все, что было о ней написано и уже тогда, ещё совсем девчонкой, твердо решила, что напишет большой исторический роман, основанный на подлинных документах и фактах. Покажет эту великую женщину такой, какой она была на самом деле, а не Мессалину, "по недоразумению" занимавшую российский трон тридцать с лишним лет. Напишет так, чтобы все поняли, почему Екатерина была действительно великой.

С тех пор прошло ровно десять лет. Все эти годы, чем бы Милочка ни занималась, где бы ни работала, она потихоньку собирала документы о той эпохе, врастала в нее, подолгу сидела в архивах, даже добилась командировки в Германию, где тоже все время просидела в архивах, в общем, посвящала этой теме все свое свободное время.

Не последнюю роль в их отношениях с Павлом играло то, что он, в отличие от других, хоть и немногочисленных поклонников, серьезно отнесся к её увлечению и всячески поощрял её, а сейчас и помогал материально, что давало ей возможность целиком отдаться любимой работе. Огорчало только то, что поговорить об этом времени и о своей любимой царице она с ним не могла, Павел плохо знал историю, ей казалось, что ему будет скучно, что рассказывать ему, с её точки зрения, прописные истины, бестактно, что она может показать себя как бы выше его, она совсем не хотела огорчать его. А поговорить на эту тему очень хотелось, особенно сегодня, когда до завершения книги – рукой подать.

Задумавшись, все ещё мысленно пребывая среди кринолинов и шлейфов, надушенных кавалеров и ангелоподобных пажей, Милочка спустилась в метро. На станцию пришли сразу два поезда с двух сторон, повалила густая толпа, её затолкали, закрутили.

– Спящая красавица, что стоишь на дороге всем мешаешь? Обкурилась что ли? Хочешь домой провожу? – услышала она вдруг над собой гнусавый голос и кто-то бесцеремонно обнял её за талию, обдав густым запахом перегара и чеснока.

Для любого человека такой резкий переход от изящного менуэта, в котором в данный момент мысленно Милочка раскланивалась с высоким брюнетом в красном камзоле, к нашей суровой действительности был бы чересчур, а для такого субтильного создания тем более. У неё закружилась голова и подкосились ноги, она вырвалась из объятий молодого, длинноволосого, увешанного металлическими побрякушками парня в черной коже, показавшегося ей в этот момент каким-то выходцем из преисподней, и почти упала на руки другого мужчины.

– Пошел вон, щенок! Совсем распоясались, плебеи, – услышала она над собой разгневанный голос.

– С вами все в порядке? – обратился он к ней.

Милочка только помотала головой, пребывая ещё в полуобморочном состоянии.

– Давайте отойдем в сторонку, а ещё лучше поднимемся наверх, здесь очень душно.

Незнакомец крепко взял её под руку и повлек к выходу. На эскалаторе она встала на две ступеньки выше и, оглянувшись на своего спасителя, оказалась лицом к лицу с усатым брюнетом интеллигентного вида. Выйдя на улицу, он уверенно повел её в ближайшее кафе, благо их сейчас полно, как в любой западной столице, сажая за столик, галантно отодвинул стул и протянул меню.

– Не хотите ли что-нибудь заказать? Или просто чашечку кофе с пирожным? Я бы рекомендовал вам глоточек коньяка, чтобы окончательно придти в себя.

Дальше все было как в сказке. Новый знакомый, представившийся Аликом, оказался художником-фотографом. В завязавшейся беседе он показал такую эрудицию, так неподдельно заинтересовался рассказами Милочки о Екатерине, что она и не заметила, как пролетело часа два за кофе с коньяком, пирожными и удивительно приятными разговорами. Потом он проводил её домой ("Чтобы никто опять не напугал такого ангела как вы", – объяснил он), взял её телефон ("Чтобы узнать, как вы себя чувствуете, иначе места себе не найду от беспокойства"). В результате Милочка пришла домой совершенно ошарашенная, зачарованная и заинтригованная.

Позже вечером он действительно ей позвонил узнать, как она, и опять они проговорили чуть ли не час. Алик пригласил её на выставку, где они на следующий день и встретились, потом гуляли по набережной, наперебой читая любимые стихи и обсуждая любимые литературные произведения, причем вкусы их удивительным образом совпадали. К концу встречи Алик предложил сделать её портрет, сказал, что готовит выставку своих фотографий, и что её лицо станет украшением всей экспозиции. Милочка была как пьяная, все казалось ей прекрасным и немного нереальным, вот только Павлу почему-то не хотелось говорить про нового знакомого.

Себя Милочка успокаивала тем, что это – не роман, а просто дружба, что с Аликом ей хорошо и спокойно просто как с человеком. И ещё тем, что о любви они не говорили никогда. Комплименты – да, были, причем в избытке. Но если бы Алик вдруг заговорил о своих чувствах, стал бы на что-то претендовать – о, вот тогда бы Милочка быстро поставила его на место и прекратила всякие встречи и телефонные разговоры. Она иногда представляла себе, как это произойдет: Алик вдруг замолчит посередине какой-нибудь изысканной фразы, посмотрит на неё своими красивыми темными глазами и скажет:

– Я больше так не могу. Давайте объяснимся...

А она печально покачает головой и ответит:

– Увы, я люблю другого и никогда ему не изменю. Мы можем быть только друзьями.

Тут Алик зарыдает... то есть не зарыдает, а на его глаза навернутся слезы и он стиснет зубы от невыносимой душевной муки. Потом возьмет её руку в свои, почтительно поцелует и скажет:

– Ваше желание для меня – закон. Позвольте мне только иногда видеть и слышать вас, иначе моя жизнь потеряет смысл.

Милочка улыбнется и погладит его по щеке. И они снова будут беседовать о чем-нибудь благородном и возвышенном...

Профессия неизбежно накладывает на человека свой отпечаток. И Милочка даже не отдавала себе отчета в том, что её грезы – плод слишком пылкого воображения. Даже если Алик и стал бы объясняться ей в любви, то наверняка не в таком романтически-сентиментальном стиле, да и кто сейчас вообще изъясняется такими фразами? Разве что герои бесконечных "мыльных опер". Но Милочка их не смотрела, поэтому такое сравнение ей даже в голову не могло прийти.

Был момент, когда ей ужасно захотелось поделиться с кем-нибудь своей новой, замечательной дружбой. По сравнению с Аликом, все остальные мужчины выглядели, мягко говоря, бледно – в качестве спутников и собеседников, разумеется. Она уже почти было собралась рассказать кое-что Наташе, но... Вспомнила не в меру острый язычок Наташи, её вечное подшучивание над всеми и над собой. Вспомнила – и передумала. Пусть уж это будет её маленькой, красивой тайной. Ничего плохого ведь она не делает, правда?

......................................................................

Все случилось так стремительно и неожиданно, что Милочка опомнилась только утром. Накануне вечером позвонил Алик и сказал, что хочет сделать её портрет, хочет посмотреть, наконец, как живут ангелы, говорил что-то еще, такое же приятное. В общем, напросился в гости. Павел был в этот вечер занят и, поколебавшись немного, она пригласила Алика "на чашку чая". В конце концов, они оба интеллигентные, воспитанные люди, ничего из ряда вон выходящего в таком визите не было.

Алик появился с букетом цветов, церемонно поцеловал руку, но потом, к немалому смущению Милочки, вытащил из сумки не фотоаппарат (он появился много позже), а две бутылки хорошего коньяка, фрукты, печенье. Милочка знала, что к коньяку полагается кофе, а не чай, но настолько растерялась от неожиданного поворота событий, что забыла все правила хорошего тона: заварила все-таки чай и достала из серванта хрустальные бокалы, из которых обычно пьют вино. Позже она вспомнила, как удивленно приподнял брови Алик, когда эти бокалы появились на столе, и как в его глазах мелькнуло что-то неуловимое, но что именно, она так и не поняла...

Сидя на разобранной постели, обнаженная, и вздрагивая от утренней прохлады, Милочка с трудом вспоминала прошедший вечер и ночь. Сначала все было очень чинно и даже, можно сказать, церемонно. А потом.. Наверное, сочетание коньяка со стихами, которые читались как и всегда в огромных количествах, оказалось для неё роковым и опьянела она очень быстро. Хотя, коньяк она до этого вообще практически никогда не пила, так, пару раз чуть-чуть пригубила: для неё это был слишком крепкий напиток. Так как же все это могло произойти? И что вообще произошло?

Милочка поднялась, набросила халат и с тоской оглядела комнату. Разбросанные вещи, пустые бокалы, нетронутые чашки с чаем. Наполовину пустая бутылка из-под коньяка, вторая – опорожненная – валяется на полу. Постель сбита... Милочка сжала руками виски и застонала:

– Боже мой! Что я наделала! Так мало знакома с человеком – и сразу в постель. Какая грязь! Как я буду смотреть в глаза Павлу? Что ему скажу? Надо срочно в душ. Господи! Да что же это такое? Все болит, будто палками меня избили, к груди притронуться невозможно... Нет, не душ, а ванну надо принять. Полежать в горячей воде, прийти в себя. Боже, как болит голова, с ума можно сойти!

Но и горячая ванна с душистой пеной не принесла обычного наслаждения и покоя. Милочка лежала с закрытыми глазами, мысли бились у неё в голове, как надоедливые мухи, и она непроизвольно всхлипывала.

"Что же теперь делать? Сказать Павлу "Прощай"? Но ведь я люблю его! Ничего не говорить, все скрыть? И потом всю жизнь ощущать эту вину перед ним? Да, а как же Алик? Ведь он, наверное, позвонит сейчас, попросит о новой встрече... И что я буду делать? Почему он ушел так рано, даже не попрощался? Может, срочная работа? Да что я, господи! Нельзя же любить двоих сразу! Или... можно?"

Милочка застонала сквозь стиснутые зубы.

"Нет, я конечно же люблю Павла, а Алик... Что – Алик? Он мне даже в любви не объяснялся, просто... Но ведь ночью все казалось другим!"

Милочка вспомнила некоторые эпизоды минувшей ночи, покраснела и снова непроизвольно застонала.

"Какая же я, оказывается, дрянь! Испорченная, развращенная дрянь! Сплошной туман в голове... Ведь когда он пришел, я и не думала ни о чем таком. Когда же я голову потеряла, как это могло произойти? Так хорошо разговаривали, пили коньяк... Никогда! Никогда больше эту мерзкую жидкость в рот не возьму! А потом я стала рассказывать про свою работу, про Екатерину... Или это позже было? Господи! Все в голове перемешалось..."

Память услужливо подсунула ей ещё один эпизод, точно кадр из фильма. Милочка увидела себя со стороны и резко поднялась на ноги, так что чуть не потеряла равновесия.

"Не хватало ещё упасть и расшибиться! Хватит хныкать! Душу никакой пеной не очистишь, хоть целый день отмывайся!"

Милочка вылезла из ванны, насухо вытерлась большим махровым полотенцем и решительно направилась в комнату. Надела чистое белье, домашние легинсы и хотела было натянуть старую рубашку Павла, которую любила носить. Но когда взяла её в руки, разрыдалась и уткнулась в тонкую ткань лицом.

Потом аккуратно положила рубашку на кресло и вынула из шкафа блузку. Решительным движением сдернула с кровати простыню и стала сдирать наволочки с подушек и вытряхивать одеяло из пододеяльника с таким остервенением, будто постельное белье было в чем-то перед ней виновато, будто оно стало её сообщником минувшей ночью. Собрав все в охапку, она запихнула этот ком в стиральную машину, включила её и только когда агрегат заработал, немножко успокоилась. Ее взбудораженному мозгу представлялось, что так она очищает себя и свою память от прошлого.

Потом Милочка вернулась в комнату и занялась уборкой. Оставшиеся печенье и фрукты она безжалостно отправила в мусорное ведро, вылила в унитаз оставшийся коньяк и несколько раз спустила воду, а бутылку тоже швырнула в мусорное ведро вместе с другой, опустошенной ночью. Застелила постель на тахте, отнесла в кухню бокалы и чашки и чуть ли не полчаса мыла их под струей горячей воды – такой горячей, что едва можно было терпеть. Но и этого ей показалось мало: она полила посуду специальной жидкостью и снова принялась её мыть, будто хотела сделать стерильной. Потом почти бегом отправилась на лестницу, опорожнила ведро в мусоропровод и вернулась к себе, чтобы ещё какое-то время отмывать теперь уже ведро. Наконец, квартира приобрела почти прежний вид.

Милочка села перед маленьким туалетным столиком, взяла в руки щетку для волос, поднесла её к голове и внезапно замерла. Из зеркала на неё глядело совершенно незнакомое лицо: свалявшиеся белокурые волосы, черные круги под глазами, землистая кожа, опухшие губы...

"Когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума, – подумала она. – Вот и я сошла с ума. Насколько наши отношения с Павлом были чище и естественнее, чем этот кошмар. Все, Алика надо забыть. Выбросить из жизни и все. Иначе я просто захлебнусь в этой грязи. Да и не мое это... Но Павел... Если я ему признаюсь, поймет ли он меня? Простит ли? Как можно простить то, что я натворила? За это убить – и то мало."

На окно сели два голубя и заворковали, как будто была не осень, а разгар весны. Милочка оглянулась на этот звук и слезы снова полились из её глаз. Она вспомнила, как Наташа со своей обычной иронией называла их с Павлом "голубком и горлицей", и ей тогда это почему-то казалось обидным, хотя она и не подавала вида.

"Так что же делать с Павлом? А может, не говорить ему ничего? Такое не повториться, никогда больше ничего подобного не произойдет, я всю жизнь буду искупать свою вину перед ним, буду идеальной женой... Надо пойти в церковь, помолиться, поставить свечку, покаяться..."

Впервые за все утро Милочка почувствовала некоторое успокоение. Решение было найдено, единственное, пожалуй, приемлемое для неё сейчас решение. Она не без опаски взглянула в зеркало. Н-да, с таким лицом даже на улицу нельзя выходить, не то что в издательство ехать.

"Надо позвонить, сказать, что заболела, перенести встречу. А сегодня можно все ещё раз просмотреть, чтобы текст был безупречным. К вечеру приду в норму, а там приедет Павел... Он поймет, что я плохо себя чувствую, устроит меня в кресле, укутает шалью, сделает чай... Милый, милый Павлик! Я почитаю ему что-нибудь из моей книги, расскажу про Екатерину – он так замечательно умеет слушать. Да, не знает он историю, ну и что? Я ведь вообще не интересуюсь его работой, а ему наверняка хочется со мной иногда и о себе поговорить, а не только обо мне. Эгоистка несчастная!"

Размышляя, Милочка машинально перебирала бумаги на письменном столе. Папки с рукописью нигде не было. Странно, ведь не маленькая вещь, толстенная папка... В сумке папки не было, на столе не было, нигде. Милочка остановилась посредине комнаты и вдруг в её голове точно произошла яркая вспышка. Она вспомнила, как ночью сидела на тахте совершенно обнаженная, а Алик фотографировал её, делал один снимок за другим и при этом распинался о том, какая она, Милочка, красивая, необыкновенная, да какая умная, какая талантливая. И она растаяла, совершенно потеряла голову, захотела показать ему, что она вообще потрясающая женщина – такой роман написала.

Милочка вспомнила, как она соскочила на пол, бросилась к столу, взяла в руки папку и начала хвастаться, что собрала совершенно уникальные материалы, что большинство из них вообще публикуется впервые, что это новый взгляд на историю, прямо открытие, что она обязательно получит за эту книгу международную премию... В общем, распустила хвост. И тут же она похолодела от ещё одного воспоминания: пока она хвасталась, Алик отложил в сторону фотоаппарат и как-то весь подобрался:

– Неужели этого ещё никто не видел? – взволнованно спросил он.

– Никто! – с радостной готовностью ответила она. – Никто абсолютно. Завтра понесу в издательство.

– Но ведь это настоящая научная работа, правда? Значит, у тебя должен быть научный руководитель.

– Он у меня был, когда я в аспирантуре училась, но он был уже старенький и несколько лет назад умер. Вот, а больше никто ничего о моей работе не знает.

– Какая ты молодец! Уже и договор с издательством заключила, правда?

Ей бы насторожиться и сказать: да, заключила, все в порядке. А она, дура набитая, идиотка, безмозглая, развратная тварь, блаженствовала от сознания своей талантливости и неповторимости и так и ляпнула:

– Нет, есть только устная договоренность. Они возьмут рукопись, отдадут её на рецензию, а потом уже будем договариваться...

– Не боишься, что зарубят?

– Ни капельки, – хвастливо заявила она. – Все же знают, с кем я начинала работу. А потом у меня все документы приложены, они в отдельной папке лежат, вот тут, внутри большой, вместе с текстом романа.

Алик взял со стола папку, взвесил её на руке и засмеялся. Да-да, она прекрасно помнит, что он засмеялся:

– Ну и кирпичи ты таскаешь, хрупкий мой ангел!

И положил папку на край стола. Дальше в памяти был полный и беспросветный провал, лишь брезжили кое-какие эпизоды, но они не имели к папке ровно никакого отношения. Милочка без сил опустилась в кресло и замерла, будучи не в состоянии до конца осознать весь ужас того, что произошло. Неужели Алик... Но это же... Это конец всему...

Тут взгляд её упал на телефонный аппарат и она вскочила на ноги, точно подброшенная невидимой пружиной. Он же дал ей номер своего телефона! Она никогда ему не звонила, но он просто навязал ей этот номер, когда ещё не был в этой квартире, когда ещё они так прекрасно проводили время в интеллектуальных беседах и прогулках. Где же этот листок? Ах, да, она переписала его в записную книжку. На букву "А", потому что... Потому что, дура несчастная, не удосужилась узнать фамилию своего поклонника. Телефон, кажется, рабочий, придется просить Алика, хотя у него наверняка есть отчество, не мальчишка же! Ох, как все глупо, бездарно, пошло!

Дрожащими руками Милочка стала набирать телефонный номер, два раза ошиблась, наконец, попала, куда нужно. На том конце провода почти сразу раздался знакомый голос, который просто невозможно было спутать ни с каким другим.

– Алик? Алик, это Людмила, – сказала она задыхающимся голосом. – Ты ушел, не простившись...

– Не хотел тебя будить, мой ангел. Ты так сладко спала.

– Алик, моя папка с романом... Ты её не брал?

– Я тебя не понимаю, – из его голоса сразу же испарился весь обычный сахар. – Какая папка? Какой роман?

– Мой роман, моя работа про Екатерину Великую. Я вчера показывала её тебе, а теперь она исчезла... Алик, ты...

– Я могу тебе посоветовать только меньше пить. Тогда и теряться ничего не будет.

– Ты взял папку, Алик! Поэтому и ушел незаметно. Это... это подло!

– Ну, знаешь, дорогая, ничего я у тебя не брал, даже наоборот, кое-что оставил. А подлецом меня ещё никто не называл, это ты, голубушка, забываешься. Не люблю хамства, поэтому боюсь, что на этом наши с тобой отношения исчерпаны. Будь здорова!

– Верни мою работу! Ты не можешь...

– Не могу, потому что возвращать нечего. А если ты намерена и впредь докучать мне всякими глупостями, то имей в виду: я опубликую твои прелестные фотографии в очень популярном журнале. С твоими данными как раз попадешь на обложку. Представляешь, в каждом киоске будет красоваться твоя прелестная фигурка на разобранной постели в чертовски сексуальной позе. На глянцевой бумаге, в цвете... Я ещё и заработаю на этом. Поняла, радость моя? И не звони больше, пожалеешь.