Текст книги "Запах вечера"
Автор книги: Светлана Хмельковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Светлана Хмельковская
Запах вечера
...Прожить бы всю нашу жизнь, как этот день, как великое, одно-единственное долгое прощание... Бродить и не задерживаться нигде, бродить из города в город, от цели к цели, от человека к человеку, бродить, нигде не задерживаясь, даже там, где любишь, где охотно остался бы, даже там, где разобьется сердце, если пойдешь дальше... И не ждать будущего, а настоящее воспринимать, как вечно преходящее... И так целую жизнь... завоевывать, чтобы потерять, и вечно идти дальше, от прощания к прощанию...
Макс Фриш. «Листки из вещевого мешка»
Тихий всплеск – весло мягко выскользнуло из воды. Лиля смотрела на блестящие капли на черном влажном дереве. Какое-то время лодка плыла без помощи весел, угадывая желаемое направление. Издалека доносились песни гондольеров. Вскоре они завернули в переулок, где город уже почти не издавал звуков. Закат скользил по окнам домов, солнце уже окунулось в море, весла в избытке черпали его. Но несмотря на то, что солнце плескалось, отражаясь, затапливало темную воду, несмотря на то, что она, казалось бы, поглотила столько тепла, – отдавала только сырость, холодом тянуло со дна лодки. Город осторожно вечерел...
– Куда теперь, синьорина?
– Остановитесь здесь.
Лодка мягко коснулась угла дома и слегка развернулась в сторону. Часы на Сан-Марко пробили шесть. Их звон был слышен и здесь, хотя они находились достаточно далеко от центра. Лиля намеренно избегала шумной, затопленной туристами площади. Она выходила туда ночью, когда толпы туристов увозили катера-такси и гондолы. Бесконечно щелкающие фотоаппаратами японцы, похожие друг на друга и оловянных солдатиков, грустные маленькие китайцы, одетые в неизменные шорты и кепки европейцы, толстые галдящие американцы. Они растаскивали этот город по частям, оставляли на его древних стенах отпечатки жадных взглядов – чужое удивление красоте и гармонии, которой уже почти не существует в мире. Их было слишком много, они заполняли собой узенькие улочки и мостики, вываливались из гондол, город обессиленно глотал новые и новые порции туристов, пытаясь более равномерно разместить их – пустить в плавание по своим артериям. Но они упорно концентрировались у сердца – Дворец дожей, Сан-Марко. Неизменные пакетики с кормом для ошалевших от количества людей и еды голубей, которые поведали уже, очевидно, всем птицам мира, что здесь обычно творится. Это была не ее Венеция.
Взяв лодку, она старательно избегала Гранд канала и плыла, несмотря на недоумение, а иногда и протесты гондольеров, далеко-далеко по узеньким каналам, заглядывая в окна домов. Иногда солнце золотило только их крыши. В глубине, в образовавшемся колодце, царила чарующая тишина. Лодка останавливалась, медленно вращаясь на месте. Лиля куталась в плед, сжимая путеводитель в руке. Гондольер не спорил с синьориной, не пел и не докучал рассказами стандартных историй. Он ждал. Она медленно пила этот город, и он, как хороший коньяк, разливался по ее телу, оставляя приятное тепло, отпуская тиски сковавшего тело обруча забот, тревог, беспричинной или обоснованной тоски и неудовлетворенности. Он входил в нее, заставляя учащенно биться сердце, нежил, как руки умелого мужчины, обволакивал своим теплом, и она охотно растворялась в нем, отдавалась ему. Городу. Мужчине. Ему.
Окна устало обратили к ней свои темные проемы. Они вошли под мост, Лиля закрыла глаза, она успокаивалась и оттаивала здесь, приходила в гармонию с самой собой – ощущение, которое можно постичь только в полном одиночестве в чужом далеком городе.
Приехать сюда одной, не будучи связанной работой, ограниченной временем, терзаемой муками совести по поводу не осмотренного «всего» списка достопримечательностей, обремененной влюбленными в нее мужчинами с их навязчивым заглядыванием в глаза; или тем, для кого она снимала бы здесь звезды с неба и кидала их к его ногам, дарила этот город, была бы гидом, организатором, переводчицей и любовницей, старалась бы быть умной, остроумной, сильной и всегда на уровне (сочетание всего этого напрягает не только мужчин). Так вот, идея приехать сюда одной давно занимала ее, превратилась в желаемую цель и страсть. И вот она здесь. И без никого. Она получала все удовольствие сама, тратила деньги с бешеной скоростью и расточительством и смеялась этому, как напроказничавший ребенок.
Экономные до тошноты немцы убирались отсюда до наступления сумерек, чтобы переночевать на побережье в 50 километрах от Венеции. Да, это было разумно. Но это не к ней. Они сбегали с этого праздника, не вкусив и не выпив его по-настоящему, чтобы трезвыми проснуться на следующее утро.
И тогда этот город оставался ей. Она не просто прикасалась к этому празднику, она жила в нем. Она выходила в город под утро, когда он уже оправлялся от потока людей. Ветер сдувал прикосновения тысяч чужих рук к перилам мостов, вода смывала следы чужих восторгов с камней домов. Город жил своей жизнью. Он устало присаживался на ступеньки перед храмом, переставая быть дорогой игрушкой в руках избалованных красивым туристов. И тогда она выходила почувствовать его, посочувствовать ему, поговорить и послушать. Чтобы утром вернуться в состоянии усталой расслабленности, опьяненной морем его запахов и ощущений – звуков в это время почти не было. Вернуться в свой дорогой отель с маленькой комнаткой. Абрикосовый цвет стен, старинные картины на стене, первые лучи солнца на еще не расстеленной кровати. Спать я здесь не буду. Для этого есть другие города.
– Извините, синьорина. Время подходит к концу, а нам еще нужно вернуться к мосту Вздохов.
– Что ж, везите.
Лиля поежилась, стало довольно прохладно. Все-таки уже сентябрь. Любимый месяц. Лето – потрясающее, которое невозможно не любить и просто так, без аргументов, – закончилось. Но за ним начинается эта чарующая сказка, когда спадает жара, разъезжаются пресловутые туристы, люди забиваются в свои ячейки, занятые работой и учебой.
Начало месяца обычно слегка пугает холодами. Но ты, затаившись, ждешь своего часа. Да, достаются теплые вещи, ты тоже включаешься в другой ритм жизни и работы, но все это – видимость. Ты не прячешь купальник и пляжное полотенце, ты оставляешь лазейку в графике работы, чтобы, когда вернется Оно, – ускользнуть туда, в Него. Что это? Все-таки лето? Бабье лето? Нет, это не лето, это время – когда еще все возможно. Это сентябрь.
В ее родном городе это всегда самый прекрасный месяц, он хорош, оказывается, и в других городах, поэтому всегда стоишь перед дилеммой: уезжать или нет в это чарующее время; или что-то пропустишь там, или что-то не уловишь здесь. Золотая паутина в звенящем прозрачном воздухе, спешность неяркого солнца, особый шум осеннего моря. Нет, это все-таки там, дома. Здесь по-другому. В этом году она успела насладиться сентябрем у себя и успеть еще сюда, где теплее, где можно поймать еще кусочек лета, еще кусочек счастья.
Вполне закономерно, что я познакомилась с Ним в конце сентября. В этом месяце в воздухе слишком большая концентрация счастья, и я слишком открыта каждой клеточкой своего тела для его восприятия. Поры жадно впитывают, душа обнажена и готова, каждую секунду готова к чему-то: страсти, чувству, любви... У меня пониженный иммунитет в этом месяце, надо быть впредь осторожной. Хотя о чем это я? О какой осторожности? Пусть будет еще, я согласна, я готова, мне не жаль себя.
Они подплыли к мосту. Итальянец помог ей выбраться из гондолы, она расплатилась, он улыбался, приглашая приходить еще и именно к нему, если синьорина пожелает остаться в этом городе и захочет еще покататься.
– Да, синьорина пожелает остаться. Да, наверное, приду. Спасибо.
Лиля шла по Сан-Марко, когда уже почти стемнело. Наконец-то здесь относительно пустынно. Последние катера увозили запоздавших туристов прочь из этого города. На площади ветер гонял пакеты от корма, обертки от мороженого, банки от колы. Итальянцы не особенно спешили убирать все это.
Ее отель находился достаточно далеко от площади, чтобы весь этот туристический хаос не раздражал ее, и в то же время туда вполне можно было добраться пешком.
В отеле почти не было жильцов. То ли из-за цены, то ли из-за времени года. Как раз то, что ей надо, ее время года было любимое, а цена в данном случае не интересовала.
Лиля толкнула старинную деревянную дверь с решеткой. В маленьком холле никого не было. Она позвонила в стоявший на стойке колокольчик. Возникший тот же час портье, молодой мальчик с черными кудрями и ослепительной белой улыбкой, протянул ей key . Она поднялась в свой номер и захлопнула дверь. Как она любила этот момент! Весь мир оставался там, за дверью. И здесь, и дома. Эту прелесть может понять только тот, кто долго жил один и кому это в радость. На этом пространстве, на этой территории, нет никого, кроме тебя. Пусть она небольшая, эта территория, но она ограничена рамками, за которые никто(!) не может войти. И здесь царит твой мир. И ты можешь говорить, если захочешь, с самой собой, спорить и что-то обсуждать, можешь петь, не боясь, что тебя, не дай Бог, кто-то услышит, можешь включать везде свет и наслаждаться тем, что никогда и нигде не экономишь. И никто не скажет тебе выключить его. Никто не войдет в это пространство без твоего желания ни присутствием, ни движением, ни звуком.
Дома у Лили царил идеальный порядок, мысль о том, что какая-то вещь может лежать не на своем месте, была недопустима. Каждая мелочь в квартире была продумана и работала на общее впечатление. Она безумно любила красоту и хотела в ней жить, сама создавая ее. Говорили, что ей это удалось. Все дышало уютом и теплой красотой, индивидуальностью и комфортом. Она очень любила гостей и умела их принимать, тщательно подготовившись. С годами ей все сложнее будет их заполучить, но это придет потом, пока вокруг нее еще достаточно людей, они любят приходить к ней, они любят ее... Она знает, что в этом счастье, но не знает, что так будет не всегда...
При своей маниакальной любви к порядку в стенах родного дома она удивлялась своей привычке разбрасывать вещи в комнатах отелей. Она обожала вносить черты индивидуальности в стандартный номер. Ванная заставлялась косметикой, баночками с кремом, места там вечно не хватало. Дневник и книги придавали столу вид некоторой захламленности. В шкафу никогда не хватало места для всех ее платьев, и они развешивались по имеющимся стульям и креслам.
Новые покупки она обожала вытряхивать из пакетов на кровать и сначала срывать с них все бирки, чтобы они не тяготили ее диким количеством цифр и соблазном сдать эту вещь назад, потому что она в принципе не нужна. Она забирала стакан из ванной и ставила в него розы на тумбочку у кровати или на стол среди книг. Щетка и паста, таким образом, присоединялись к горе косметики у зеркала. Второй стакан использовался уже по назначению. Первым делом, зайдя в номер, она обычно проверяла, есть ли лед в мини-баре, остальное могло подождать. Так она сделала и сейчас. Потом распахнула окно.
Как она любила этот момент! Предвкушение вечера. Ты еще не знаешь точно, что будешь делать, куда направишься в этом городе, но точно чувствуешь, что бы это ни было – это будет замечательно. Потому что нельзя не быть счастливой вот здесь, вот сейчас, когда в окно врывается вечер с его морем запахов и звуков. В теле напряжена каждая клеточка, ты так остро все чувствуешь, ты хочешь продлить эти мгновения. Ты тянешь время, вечер зовет тебя из окна, город ждет тебя. И никто и ничто не сможет испортить тебе настроение. Ты выбираешь платье, которое наденешь сегодня. Отправляешься в душ. Капли воды стекают по загорелому телу, ты видишь свой силуэт в слегка запотевшем зеркале, проводишь руками по груди и бедрам. Хороша! Вода уносит с собой усталость, смывает пыль дня, ненужные и навязчивые мысли. В теле появляется легкость, хочется просто выпорхнуть из окна, раствориться в этой сини где-то между небом и землей, на этой зыбкой границе вечера и ночи.
Она предвкушала все это, облокотившись на закрытую дверь, она улыбалась этому преддверию счастья. Этого абсолютно не обоснованного и поэтому наиболее ценного счастья. Капли воды на твоем теле, нежный шелк платья, янтарь коньяка в бокале, вечер за окном. Это может быть где угодно: в Венеции, в Париже, дома. Для этого ощущения полноты жизни даже не так важны декорации вокруг: Альпы или море за окном, Сан-Марко или Монмартр – вечер все равно наступит там и здесь. Ты неизбежно почувствуешь его, как прикосновение прохладной простыни к разгоряченному после душа телу. Он придет, как избавление, как долгожданный покой, он все равно придет, независимо от того, что нес с собой день.
Итак, окно было распахнуто. Лиля достала лед из холодильника, покрытые инеем кубики не хотели дробиться. Она поискала глазами бокал. Горничная, конечно же, определила ему место исключительно в ванной. Синьорина пьет, к счастью, не только воду. В ванной его, правда, тоже не оказалось. Пришлось звонить, чтобы принесли.
– Что-нибудь еще? Может быть, свежие газеты? Немецкие? Английские?
Вот это уже совсем ни к чему. Меньше всего ее волновал сейчас остальной мир, который, тем не менее, все равно пытался как-то ворваться в эту закрытую дверь. Лиля посильнее захлопнула ее за пустым бокалом. Золото виски выплеснулось в него из бутылки, кубики льда, нырнув, оставили круги на поверхности, всплыв, собрались друг к дружке прозрачными влажными спинками. Она качнула бокал. Янтарные волны захлестнули их, скатились по отточенным бокам, обруч жидкости еще долго дрожал, не мог успокоиться. Она отпила первый глоток. На вкус это напоминало солнце.
Зачем я здесь?
Это было ее первое путешествие в одиночестве. Наконец-то мечта сбылась. Поездка не была связана с работой; командировок в немецкоязычные страны было в жизни достаточно, они позволяли многое увидеть, не слишком обременяли и позволяли спокойно и равномерно получать «удовлетворение». Счастьем это никак нельзя было назвать. Его получаешь от других путешествий и связанных с ними эмоций. Счастье – слишком острое чувство, оно не граничит с удовлетворенностью. Оно приходило, конечно, с первыми путешествиями в юности. Когда ты с жадно распахнутыми глазами и устами познаешь мир. Когда все в первый раз и не хватает ни ночи, ни дня, чтобы объять всю информацию, посмотреть и попробовать все, задушить в своих объятиях этот и этот, и этот потрясающий город. Обойти все, и желательно пешком, вникнуть во все исторические события, разбираться в династиях королей и лабиринте незнакомых улиц, бросить монетки во все без исключения фонтаны и дать тысячу клятв вернуться туда с той и с тем, и с тем.
Узнавать, открывать, получать, наслаждаться. Не скажу, что так много лет отделяло ее от того периода. Но что-то определенно изменилось. Многое казалось уже открытым и пройденным, большое значение стали приобретать вопросы организации. Раньше ты прощала этой самой организации отсутствие особого комфорта. Было почти все равно, чем куда-то добираться и где спать, спать-то уже точно не приходилось. Сейчас появилось желание брать меньше по объему, но ценнее и значительнее. Возраст приучает тебя к качеству. Наверное, этот переход – очень важная ступень в жизни, и это обязательно должно прийти в свое время. Когда ты можешь почувствовать качественно иной вкус жизни – это прогресс. Прекрасно, если ты уже можешь себе это позволить. Для того чтобы сформировался вкус, кроме эстетики нужна еще и материальная основа, а возраст поможет все по достоинству оценить и сохранить. Колоссальное значение приобрел момент, мгновение, может быть, потому что его все трудней было поймать.
В городе хотелось раствориться, как умела растворяться она. Услышать его колокольным звоном древней церкви, скрипом сорвавшейся с петли старой калитки у ворот ратуши, всплеском крыльев птиц, упорхнувших с площади, оживленным гомоном городских базарчиков, прикосновением ложки с быстро стынущим на ветру кофе в маленьком ресторанчике на набережной, шелестом желтых листьев, подгоняемых ветром, или, наконец, шумом моря, такого всегда разного, богатого на краски, щедрого на звуки, моего моря...
На это нужно было время. И одиночество или по-настоящему близкий человек рядом. На самом деле и первое, и второе условия были практически невыполнимы. У понастоящему близких людей не было на это денег, и даже организовать поездку для себя одной так, как она себе это представляла, она смогла только сейчас. До этого приходилось терпеть рядом «не по-настоящему близкого» одного, другого. Впечатления, беспроигрышные варианты маршрутов, однозначно потрясающие города, безупречные отели и рестораны – обоснованное счастье – делали свое дело: хорошо становилось, и даже так, что образ человека напротив затуманивался, стирался, ненужный шум его слов доносился уже откуда-то издалека, и уже, как незнакомый язык, к счастью, не членился на отдельные слова. Ты улыбалась, глядя сквозь него, и «оргазм души» (ее любимое, ею открытое понятие) все-таки наступал. Как ни странно, и он мог быть автоматическим. Когда уставший от количества производимых с ним «правильных» действий организм просто выдает его, чтобы уже отстали. Так выдавала его и душа, сдавшись под натиском Парижа, кальвадоса, свечей, закатов, фонтанов, капитулируя перед обоснованным счастьем. Он наступал. Но ей было с чем его сравнить... Хотя она знала, что делать этого не нужно.
Многие сочли бы ее избалованной. Для счастья нужно было слишком много условий и условностей. Но все они пропали, когда она оказалась здесь одна. И она знала, что так будет.
Купив билеты и заказав индивидуальный тур, она вылетела в Рим и уже оттуда позвонила маме, Оле и Марине – больше волноваться некому. Мама волновалась в любом случае. Девочки не задавали лишних вопросов, они, в общем-то, уже привыкли к ее передвижениям по земному шару. Квартира – на сигнализации, котов и детей, как известно, не было, цветы отнесла соседке. Какие еще привязанности? Он?
Прилетев в Рим, она купила билеты дальше. Поезд на Венецию отходил через несколько часов. Рим уже был хорошо знаком ей, и она раздумывала, как бы провести это время. И не удержавшись от соблазна, вот уже в который раз поехала к фонтану Де Треви. Такси медленно кружило по узеньким улочкам, пропуская туристов. Окна были приоткрыты, здесь еще царила летняя жара. И вот она услышала вдалеке шум падающей воды, от которого учащенно забилось сердце, предвкушая радостную встречу с красотой.
Она торопливо расплатилась. Пара шагов – и площадь открылась перед ней. Со всех сторон к площади стекались ручейки узеньких улиц, идя по которым, ты никак не предполагаешь, что они приведут тебя к этому спрятанному внутри сокровищу. Огромный обломок древности хранился здесь. Особенность впечатления заключалась в том, что фонтан занимал всю площадь, вокруг него впритык друг к другу жались стены старинных домов. Выйдя на площадь, ты практически ступал в фонтан. Лошади вздымались из брызг. Фонтан впечатлял: роскошью, размерами.
Как обычно, небольшое пространство перед фонтаном было запружено туристами, они выбирали удачные ракурсы, щелкали объективами фотоаппаратов, старались поместить в кадр только знакомого человека, что практически не удавалось. И все-таки сегодня туристов было несколько меньше. Сентябрь и будний день делали свое дело. Лиля присела на краешек фонтана. Вода была прозрачной, на дне серебрились горы монеток. Она залюбовалась фонтаном. Больше всего на свете она хотела, чтобы рядом была Оля...
Они дружили уже почти полжизни, но она все равно каждый раз открывала для себя новые и новые прекрасные ее черты. Черты, которые в людях уже почти не встречались, которые измельчали, стерлись. Она благодарила судьбу за посланного ей в жизни близкого человека. Они удивительно гармонично дополняли друг друга, составляли практически одно целое, будучи при этом разными, – но разными половинками одного целого. Они влюблялись совершенно по-разному и в совершенно разных мужчин, по-разному реагировали и выражали или не выражали своих эмоций и чувств, тащили друг к другу любимые образы (мужчин, впечатлений, ощущений, книг, фильмов, городов), растворялись в жизни друг друга до физического ощущения того, чем живет другой человек. Их разлучали частые Лилины поездки, но отовсюду она звонила, делилась впечатлениями, связь не прерывалась. В самых прекрасных городах мира она порой надоедала Богу просьбами увидеть это еще раз вместе с Олей. Вместе с близким, любимым человеком пережить что-то радостное и прекрасное, иметь возможность обсудить это с ним, подарить ему это и увидеть радость на его лице. Это – счастье.
Никакие бурные романы, взаимная или безответная любовь, влюбленность, привязанность – ничто не могло помешать этому гармоничному чувству дружбы, когда оба человека готовы отдавать, любить, брать на себя ответственность, жить жизнью близкого человека, людьми и событиями, которые она в себя включает, – то есть уметь дружить. Это про них.
Скоростной поезд мчал ее к Венеции, вернее, к тому маленькому вокзалу на побережье, от которого в чудесный город можно было попасть только на катере-такси. Вода со всех сторон омывала город, защищала и отделяла от всего остального мира. Город-музей – сказка начинается уже с первого взмаха весел. Она подплыла к центру почти ночью. Едва различая в темноте знакомые места, она безумно радовалась им. И никакие немцы не смогут отравить ей этот город.
К своей работе переводчицы она относилась, можно сказать, с благодарностью. Та давала ей самое главное – возможность увидеть мир. В ее понимании это было настоящее счастье. К тому же свободный график, непредсказуемая занятость тоже были ей по душе. Работу в офисе с 9 до 6 она считала наказанием. Что вообще могут вместить промежутки жизни до 9 утра и после 6 вечера, да жалкие выходные? Иногда полная загруженность захватывала ее, погружала в бешеный ритм, потом какие-то проблемы решались, и наступало затишье, которое позволяло насладиться достигнутым. «Офисные дни» все же иногда случались. Тогда нужно было оседать где-то в Германии или Швейцарии. Она сосредоточено делала свое дело, молчала и ждала.
Немцы жили в их стабильной, защищенной, какой-то игрушечной жизни. Так, как, наверное, и должны жить нормальные люди. Тем больнее нам чувствовать рядом с ними свою ненормальность и вечную обнаженность души.
Они сумели создать себе очень благополучную, предсказуемую в хорошем смысле этого слова жизнь. Стабильность и уверенность в завтрашнем дне – понятия слишком относительные. И это лишь наш миф о том, что где-то это существует. Их страх потерять работу и выпасть из социума больше нашей боязни умереть с голоду. У нас просто разные категории страхов. Мы действительно неплохо закалены эмоционально, и быстрота адекватной реакции на негатив у нас поистине удивительна. Для них же достаточно «хорошего насморка», чтобы все оказались в кресле у психотерапевта в полном разладе с окружающим миром. И за их, и в то же время не их, а за выделенные государством, деньги кто-то будет решать проблемы, танцевать вокруг их собственного «я», разбирая и раскладывая все в голове и в душе по привычному и непоколебимому порядку. И самое интересное, что это удается. Не знаю, что можно изменить, блуждая в потемках наших душ, – вылечить? исправить?
Мысль, которая постоянно посещала ее при сравнении нашего и западного менталитета сводилась к тому, что мы, как это ни парадоксально, гораздо более свободны и искренни. Такого лицемерия, как на Западе, у нас не встретишь пока нигде, к сожалению, пока, потому что капитализм, из которого мы берем только самое худшее, медленно, но уверенно наступает.
При отсутствии относительной материальной стабильности (плюсы капитализма) мы тянем на себя их минусы с дефицитом общения и «никакими» отношениями между родителями и детьми, друзьями и влюбленными. Это вообще нельзя назвать словами «отношения», «любовь», «дружба». Они подтасовывают под эти понятия какую-то преснятину вроде визитов вежливости, сентиментального бреда или каких-то совместных действий. При этом счетчик в голове не выключается ни на секунду и диктует свое. О наличии чувств и эмоций, понятно, речь уже не идет. Они поэтому и не пьют, – это бы их хоть как-то очеловечило и приглушило щелканье счетчика в голове, и в результате отразилось на доходах, и повернуло бы голову в сторону. А это опасно и не нужно, к чему это?
Лиля усмехнулась. Ты и здесь не перестаешь ругать Запад за его бездуховность – и здесь, а не только дома с друзьями. Приехала отдыхать, тем не менее, сюда. Работать здесь прекрасно: высокая зарплата, пунктуальность и вежливость сотрудников, законность, придуманная для человека, а не против него, соблюдение твоих интересов. Отдыхать здесь тоже неплохо: чистота и красота, хорошая организация.
Что же там, на Родине? А там можно просто жить. Только там и можно жить.
Это не требует доказательств. Это как вера. Она или есть, или не надо давить ее из себя, изучая религиоведение и собирая доказательства существования. Не соберешь. Их никогда нет в достаточном количестве, есть только любовь... И ее либо достаточно, либо нет.
