Текст книги "Операция «Ледышка»"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Из которых медленно вытекало, смешиваясь, нечто тягучее – синее и красное.
– Это еще что за?.. – заморгал он, пытаясь сообразить, на каком именно этапе острое и железное превратилось в гладкое и стеклянное – но не успел.
Жидкости запузырились вдруг, вскипели – и с ладони сорвался столб холодного розового пламени.
– А-а-а-а!!!.. – взревел часовой, замотал рукой, точно надеясь, что она оторвется – и в синей ночи закаруселились огненные розовые узоры.
– Что вы с ним сделали?! – рявкнул второй, наставляя на невозмутимую парочку пику.
– Световой фонтан Россетти, – хмыкнул баритон. – Не жарко, не больно, можно руки мыть, можно ими есть, рассосется дня через три само.
– Не больно?! А чего ж он тогда так вопит?!
– Испугался? – ехидно усмехнулся баритон.
– Кто испугался?
Часовой, бывший правым, замер и яростно сунул руку в карман полушубка, и тут же сквозь толщу овчины пробились нежные розовые языки огня.
– Желаете еще чего-нибудь досмотреть? Или мы уже пойдем? – дождавшись, пока первый заряд эльгардских ругательств закончится, невинно вопросил баритон.
– Валите хоть к бабаю якорному! – рявкнул правый.
– И вас с Новым годом, служивые, – прокашлял, точно скрывая смех, баритон, и старик, внучка и мешок скрылись в дверях.
– ВыШиМыШи… рассадник колдунов… развели… – прорычал правый, засовывая пылающую ладонь подмышку, но добился лишь того, что розовые языки стали вырываться одновременно спереди и сзади.
– Они предупреждали, – философски пожал плечами левый. – И хорошо, если его сиятельство с тебя за испорченный фокус не вычтет.
Правый в ответ только выругался и угрюмо уставился под ноги.
Левый покосился на товарища, подумал, что у него теперь три ночи подряд не будет проблем с освещением и приумолк, задумавшись.
Ох уж эти фокусники иноземные… Но то ли и впрямь что-то не так было со стариком, то ли уж пора их сменять и отпускать в город, в набег на трактиры – а то мерещится всякая муть: то голос будто мешка выходит, то дед говорит, губами не шевеля, и этот странный след, что остался за ними: ровный, гладкий, глубокий – словно на дне мешка таз с кирпичами лежал – а поверх следы, словно мешок за дедом на своих ногах шел…
Нет, определенно пора караул менять.
В кабак.
Только в кабак.
То, что в доме мэра творится что-то неладное, Агафон и Мари почувствовали сразу, как только переступили порог холла, и входная дверь закрылась за ними.
– Горит… что-то… – нервно потянула носом прачка.
– Свиные отбивные! – подсказал студенту, скорее, не кормленный с утра желудок, чем разум. – Дичь! Пироги! Жареная рыба!..
Продолжить он не смог, так как захлебнулся слюной.
– Интересно, как они собираются иностранца кормить подгоревшей рыбой?! Это же позор на всю… – возмущенно начал было девушка – и осеклась.
Потому что, не замеченные сначала из-за пестрой роскоши гобеленов, картин, вычурной мебели и скульптур, из-за канапе, почти преграждая путь вошедшим, торчали ноги.
Мари ахнула и прихлопнула лот ладошками, чтобы не закричать.
Агафон, отбросив иллюзию и не успев даже выпрямиться, чтобы выйти из роли мешка, на четвереньках бросился к неподвижно лежавшему лакею, не увидев ран, приложил ухо к груди…
И услышал тихое ровное посапывание человека, досматривающего седьмой сон.
– Он спит… – обратил к помощнице изумленную физиономию волшебник.
– Спит?.. – недоверчиво повторила Мари и медленно отняла руки ото рта: кажется, необходимость визжать отпала. – А ты уверен?
Агафон помолчал несколько секунд, словно вспоминая что-то, покраснел, закусил губу и, не глядя на девушку, пробурчал:
– Уверен, уверен…
Не говоря больше ни слова, он поднялся, кряхтя и растирая затекшую и замерзшую поясницу, и побежал к широкой лестнице, ведущей вверх.
Как он и предполагал ранее, банкетный зал оказался на третьем этаже. И как он предположил чуть попозже, все – до единого – там спали.
Холодный ветер наметал сугробики перед разбитыми окнами, догорали свечи и огонь в камине, засыхали канапе, выдыхались вина, жухли фрукты, а хозяин дома, половина уважаемых жителей города, цвет Высшей Школы Магии Шантони и даже сам герцог Эльгардский со свитой спали безмятежным сном младенцев физиономиями в салатах [30]30
Что вдвойне обидно для людей, не добравшихся не то, что до водки, шнапса или потина, но и даже, как следует, до вин.
[Закрыть] .
– Кабуча-а-а-а… – простонал студиозус и схватился за голову. – Девятерная доза…
– Агафон?.. – неуверенно и испуганно прозвучал от входа голос Мари. – Я тебе мешок твой принесла… Или ты так, руками?
Руками Мельникова мог сейчас разве что рвать на себе волосы, поэтому мешок и его подательница были встречены если и не с радостью, то с благодарностью и надеждой.
Распутав веревку на горловине мешка, он осторожно высыпал на паркет всё, что чаянно или нечаянно затесалось в него при подготовке противозаклятья в сарае, и лихорадочно принялся рассортировывать, то и дело постанывая от отчаяния: для разных заклинаний пробуждения не хватало то одного, то другого, то сразу десятка ингредиентов – при условии, что он правильно вспомнит слова и не погрузит в столетний сон весь город и себя заодно. А пульсация жизни в ледяном теле Уллокрафта, когда он считал ее в холле, стала гораздо слабее, и если бежать до Школы за книгами и недостающими компонентами, а потом обратно…
– Агафон? – не унималась Мари. – Агафон?
И так и не дождавшись ответа от погруженного в отчаянную инвентаризацию студента, продолжила тихо, разговаривая уже, скорее, сама с собой:
– Это ведь ты их усыпил? Тогда? Вместо охраны? По ошибке?
– Слушай, не суйся куда не просят, а?! – словно его ткнули раскаленным шилом, вскинулся маг. – И вообще! Сделала свое дело – и проваливай отсюда! Не мешайся под ногами!
– Агафон?!..
Словно кто-то коварный открыл кран, слезы моментально покатились по щекам, и горло перехватило так, что не только слово вымолвить – дышать стало трудно, и всхлипывая и закрывая лицо руками, Мари бросилась в другой конец зала.
Остановившись у окна, она сначала доплакала обиду, а потом просморкалась и принялась разглядывать убранство зала, а после и гостей, отыскивая знакомые лица и демонстративно не глядя в сторону возившегося на полу с септограммой и заклинанием студента.
Неподвижные гости, сморенные внезапным сном, сидели и лежали вокруг стола в самых разнообразных позах, и иногда приходилось наклоняться совсем близко к лицам, чтобы узнать – или не узнать – человека.
Вот мастер Соммервиль, главный возчик, прикорнул на блюде с бутербродами, как на подушке. Мэр Плизье прилег на тарелке с фаршированными блинами, сжимая в пальцах недопитый бокал с чем-то бордовым. Мадам Фейримом, декан факультета крестных фей, уронив неразлучное вязание, приклонила голову на фруктовом ассорти…
Городских и школьных знаменитостей Мари знала всех, и когда ей попадались незнакомые лица, она понимала, что это эльгардцы. Молодые и постарше, в придворных костюмах и военных мундирах, в салатах и вне… И она обходила их осторожно и медленно, придумывая им биографии и характеры – словно в куклы играла. Вот этот старый франт, наверное, сам герцог, чопорный и капризный и, наверное, очень любит путешествовать и салат из крабов и палочек. А тот военный в позолоченном нагруднике – его генерал, отважный рубака и горький пьяница, но обожает детей, которых у него семеро… А эта дама – жена генерала, сварливая и строгая, в молодости – красавица, влюбившаяся в пастуха, но ее родители, разумеется, растоптали их чувства…
А это кто, интересно?
Девушка остановилась рядом с незнакомцем лет девятнадцати в скромном – по сравнению с некоторым увиденными нарядами – камзоле с редким золотым шитьем.
Тонкий нос, короткие, чуть волнистые, зачесанные назад каштановые волосы, серьга с изумрудом в ухе, аккуратная бородка и усы, мягкая горбуша под маринадом, беззащитное, чуть растерянное выражение лица, заляпанный томатным соусом кружевной воротник, который бабая якорного отстирать теперь, только если сразу, пока не засохло и долго кипятить с порошком, который делают волшебники специально для своей прачечной…
Агафон, испуганный, напряженный, разозленный на себя, любимого и свою бестолковую планиду, приподнялся, готовый начать заклинание, и увидел склонившуюся над кем-то Мари с выражением странной нежности на лице.
– Эй, ты чего там делаешь? Руками не трогай! Отойди! А лучше вообще выйди!
– Это я там чего делаю?!
Все обиды последних двух дней вспыхнули вдруг, подожженные нечаянным словом, и Мари, словно нечистый ее под руку толкнул, наклонилась и поцеловала юношу в томатном жабо во впалую щеку.
– А чего хочу, то и делаю! И не твое дело!!! Колдуй себе!!!
И тут вдруг грохнул гром, сверкнула молния, стены сотряслись, огонь в камине и свечи погасли…
И через несколько секунд вспыхнули снова – ярче, чем когда бы то ни было, септограмма на паркете ценою в иной дом загорелась на мгновение всеми цветами радуги…
Юный герцог Эльгардский открыл глаза – и увидел перед собой бледное женское лицо с вытаращенными от ужаса глазами и застывшем в невыдохнутом вскрике ртом.
Открывшиеся же глаза профессора Матье показали ему готовую к наложению заклинания септограмму и растерянную физиономию студента Мельникова.
По инерции, не сознавая происшедшего, Агафон поднял руки для первого пасса – и был сбит с ног бросившимся на него профессором.
– Немедленно перестань!!! – выкрикнул Матье, точно распластанный под ним студиозус мог продолжать.
– Да я еще и не начинал… – обиженный до глубины души [31]31
Матье был первым преподавателем, кто накинулся на него – это было почище и крика, и выставления за дверь, и оставления на послезанятий. Вот и верь после этого в людей…
[Закрыть] , пробубнил Агафон.
– Я отсюда вижу – ты положил всего в девять раз больше, чем надо! Ты убить нас всех тут заду… – начал было профессор и осекся.
Недоумевающим, озадаченным взглядом он посмотрел на студента, на его приготовления, на роскошную обстановку, на людей вокруг – гостей мэра, если хорошенько припомнить…
– Мельников?.. – будто не веря ни собственным глазам, ни звукам своего голоса, проговорил он. – Ты?.. Что ты тут делаешь? Переэкзаменовка назначена на… Погоди. Ответь просто. Что. Ты. Тут. Делаешь.
– Просто? – нервно гыгыкнул Агафон. – Это просто! Я превратил его премудрие Уллокрафта в ледяную статую и притащил его сюда, потому что он еще живой, хоть и недолго. А сейчас я собирался вас будить.
– А кто нас усыпил? – голос профессора на этот раз был воплощенным концентратом подозрения.
– Ну, я… если просто… – с гораздо меньшим апломбом выдавил студиозус.
– Зачем?!
– Если совсем просто… так получилось… – развел руками студент. – Но я не хотел! И я пытался его рукой в окно постучать – сколько стекол перебил на всех этажах – а вы не просыпались!
– Его рукой?!
– Ну… я его левитировал… туда-сюда… А у него рука вперед торчала… вот ей и стучал…
– Кабуча… – не зная, ругаться ему или хохотать, выдохнул Матье.
И вдруг вспомнил.
– Где сейчас ректор?
– Внизу, в холле. В тазике.
– Что?!..
– Ну… – если бы Агафон мог, он провалился бы сейчас сквозь все перекрытия в подвал. – Нет, вы не бойтесь, он не растаял и одним куском! И руки у него на месте! Просто мы его так по городу везли…
– Мельников!!!.. – взревела профессура, собравшаяся к этому времени вокруг собеседников. – Изыди!!!..
И Мельников изошел.
Ссутулив плечи, засунув руки в карманы и еле переставляя ноги, тащился он по шумным улицам Мильпардона, то и дело натыкаясь на встречных прохожих и столбы.
Жизнь его была окончена.
Словно события последнего дня сами по себе не являлись жуткой фантасмагорией, в довершение кошмара, когда под обвиняющие крики профессоров и отцов города его выпроваживали из зала, он бросил взгляд назад и заметил, как Мари любезно беседовала с каким-то эльгардским вельможей, паркетным шаркуном, не стоящим пары туфель, снашиваемых им за один бал.
Мари… которую он воспринимал как нечто должное, а помощь ее – само собой разумеющееся… Находчивость которой он презрел… от сочувствия которой отмахивался… и над верой в него – верой единственного человека на Белом Свете, ведь большую часть времени даже он в себя не верил – которой смеялся…
Верой единственного человека, который его любит.
Точнее, любил.
И пусть она любила даже не его, а придуманный самой образ безупречного героя, великого мага – но все равно… От других – не если не считать приемных родителей – он не видел и этого.
Ну так так ему и надо.
Не оценил, не поддержал, не сказал «спасибо» лишний раз – и вот тебе, Агафон Мельников сын. Приемный. Ни Мари, ни учебы, ни…
Что там у него оставалось в списке?
Ничего.
Чувствуя, как крупные мягкие снежинки падают ему на лицо и голову и медленно тают, он втянул голову в плечи, поежился, рассеянно пожалел, что не задержался, чтобы поискать шапку, и поплелся в сторону Школы.
С Центральной площади до него доносились шум, смех, песни, музыка, аромат чего-то жареного и чего-то печеного, может, даже, с печенкой, но ничто сейчас не могло вывести его из угрюмого ступора.
Ничто, кроме…
– Ну слушай… Я ждала, ждала, когда же ты оглянешься…
Агафон оглянулся.
Перед ним стояла Мари – краснощекая, запыхавшаяся, взволнованная, с блестящими то ли от поспешно вытертых слез, то ли от возбуждения глазами и протягивала ему шапку.
– На. Простудишься.
– Спасибо, – не зная, что говорить еще, студент нахлобучил потерянный в зале пиров малахай и молча уставился себе под ноги.
– Я… это… – тоже не находя больше слов, девушка смущенно повела плечом и опустила глаза. – Я… я…
– Я не думал, что ты вернешься, – Агафон насобирал, наконец, достаточное количество слов для одного предложения.
– Я тоже, – прошептала Мари.
– Послушай, Маш…
В конце концов, если между ними не было теперь ничего общего, то немного честности теперь уже не могло повредить никому и ничему.
– Ты меня прости. Я знаю, что это невозможно… потому что я вел себя с тобой как последний грубиян, эгоист, хвастун, трепло и вообще неблагодарное животное… Но теперь, когда между нами все кончено, я хочу, чтобы ты знала… что ты мне очень-преочень помогла. И что я был рад познакомиться с тобой. Хоть и так… по-дурацки. А еще ты должна знать, что я никакой не великий маг… и не хороший… и даже не средний…
– Но Гавара ты же победил?
– Мне повезло. Или ему не повезло, – криво усмехнулся чародей, поворачиваясь, чтобы уходить. – И у меня была палочка феи. А без нее… И… короче… Прости.
– Погоди! – девушка ухватила его за рукав. – Кто тебе сказал, что между нами – всё?!
– А это еще надо особо говорить? – слегка удивленно ответил студент. – Я, вообще-то, не дурак. Сам понял.
– Что?! Что ты понял?! – рассерженно воскликнула прачка. – И кто, после этого, сказал тебе, что ты не дурак?!
– В смысле? – обида выдернула студента из болота уныния.
– В смысле, что ничего ты не понял, Агафон Мельников!
– В смысле? – проявив еще б ольшую сообразительность, повторил Агафон.
– В смысле, всё, что ты сказал мне сейчас, я уже давно знала! С обеда! То есть, с твоей второй попытки меня расколдовать я все поняла… я ж не первый год в Школе работаю… хоть и в прачечной…
– Но ты же в сарае все это время говорила!.. – вытаращил глаза Агафон. – И вела себя как… как будто…
– Я хотела тебя поддержать, – робко потупилась девушка. – Если бы я стала плакать, кричать и обзываться, стало бы ведь только хуже, ведь так ведь? А я не хотела оставаться ледяной. Я бы растаяла у котла и мадам Жюли оштрафовала бы меня за то, что я развожу в бойлерной сырость.
Тень улыбки озарила на миг лицо студента и пропала.
– И… Ну и… – Мари прикусила губу и уставилась на свои пальцы, пытающиеся, словно независимо от хозяйкиной воли, оторвать пояс платья. – Еще я действительно верила в тебя. Даже после восьмой попытки. И даже после того, как ты заколдовал его премудрие Уллокрафта. И даже после того, как не усыпил солдат. И усыпил всех в доме мэра…
– Но ты… ты там целов… любезничала с каким-то эльгардским хлыщом!
– Не с каким-то, а с самим герцогом, – лукаво потупилась девушка. – И он сказал, что такое в его жизни случается первый раз, и что он почувствовал себя героем чудесной сказки…
– И ты… и он тебе… и он тебя… – вспыхнули гневом ревности щеки студента.
– И мы условились завтра с ним встретиться, – как бы невзначай договорила Мари.
– ЧТО?!..
– Он придет ко мне в Школу чтобы лично передать в стирку испачканное томатом жабо, – хитро улыбаясь, сообщила прачка. – Конечно, он говорит, что проще было бы выбросить, но это подарок его жены на помолвку и оно ему дорого как память.
– Так значит, ты… ты… Ты меня… все еще?.. – не смея поднял взгляда, прошептал Агафон.
– Да… – отчего-то так же шепотом отозвалась девушка.
– Даже несмотря на то, что завтра… или даже сегодня… меня выпрут из Школы?
– За что?!
– За все хорошее…
– Но ты же все исправил!
– А ректор?..
– Когда я уходила, он уже начинал розоветь!
– Да? – приободрился на миг Агафон, но тут же снова сник. – Но все равно так они это не оставят…
– А что они сделают с тобой? – испуганно приложила пальцы к губам Мари.
– Растерзают, разорвут, распилят и распылят, – хмуро повел плечом студент. – А потом превратят в жабу и изгонят в Малые Кошаки на вечные штрафные сельхозработы.
– Ну и пусть… – прошептала Мари. – Все равно… все равно…
– Правда?.. – Агафон медленно поднял взгляд и встретился с ней глазами.
– Правда, – медленно кивнула она. – Так что, перед тем, как тебя распылят, разорвут и превратят в жабу… и ты уедешь в Малые Кошаки… может, ты успеешь пригласить меня… куда-нибудь… на Новый год?
– Говорят, в «Сиреневой вороне» сегодня выступают музыканты из столицы, – нерешительно улыбнулся Агафон и сделал шаг к девушке. – Хочешь послушать?
– Конечно, хочу… – шагнула она к нему и губы их встретились.
