Текст книги "Операция «Ледышка»"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Багдерина Светлана Анатольевна
Операция «Ледышка»
Последняя неделя декабря выдалась в Мильпардоне необычайно снежной.
Конечно, по сравнению с сабрумайскими зимами, настойчивый, но жиденький снежок казался Агафону лишь жалкой потугой на снегопад, но для страны, непривычной к настоящей зиме, он был чудесным новогодним подарком природы.
Но насколько чудесным и новогодним, третьекурсники поняли только тогда, когда в самом конце семинара по прикладному телекинезу в кабинет вошел ректор Высшей Школы Магии Шантони Уллокрафт.
– Завершите ваши заклинания и послушайте меня, – окинул он благодушным взором студентов, сплел пальцы в замок на округлом животике, обтянутом лиловой с золотым шитьем ректорской мантией, и принялся что-то похмыкивать в пушистые усы.
Что-то, подозрительно похожее на новогоднюю детскую песенку.
Студиозусы торопливо заводили руками, и учебные пособия самых разнообразных форм и размеров [1]1
Но все, согласно школьным правилам, легкие и небьющиеся.
[Закрыть] одно за другим стали возвращаться со всех концов кабинета и укладываться на полки. Минута – и девять человек уже сидели за столами в позах томного ожидания.
Но не десятый.
– Профессор Матье, студент Мельников у вас пытается взлететь или сплясать? – искривились в ироничной усмешке губы ректора.
Профессор обдумал, стоит ли ему говорить, что странные телодвижения студента Мельникова должны были быть ничем иным, как стандартными призывающими пассами второй категории, решил, что все равно ему никто не поверит, и обреченно вздохнул:
– Агафон, сядь, успокойся.
– Но объект… вон там… – Агафон поднял тоскливый взгляд на словно прилипшую к потолку оранжевую подушку. – Мне бы еще полминутки…
– Пусть висит, – покосившись на Уллокрафта, отмахнулся Матье. – Сядь.
Кто-кто, а уж он-то успел узнать, что если Мельников говорит, что ему для окончания работы нужно всего полминуты, то чтобы распутать или отменить пошедшее наперекосяк заклинание могло не хватить и полдня.
Под приглушенные смешки товарищей высокий русоволосый студент поплелся на место, плюхнулся на скамью, навалился локтями и грудью на стол и угрюмо уставился на свои пальцы, не прекращая попыток исполнить неподдающиеся пассы – сколь упрямых, столь и бесплодных.
– Итак, третий курс, – откашлялся ректор и обвел лучащимся тайной взглядом притихших студентов, – я пришел, чтобы сообщить вам преприятнейшее известие. Ученый совет вместе с советом магистрата Мильпардона решил, что экзамена по прикладному телекинезу в конце этого семестра у вас не будет.
Уллокрафт сделал театральную паузу, насладился в полной мере изумленными лицами и прокатившимися по кабинету радостными шепотками и продолжил:
– А вместо этого вы устроите во дворе Школы Снежный Бал для жителей города.
– Мы будем танцевать? – недоверчиво вопросил блондин с третьей парты.
– С девушками? – моментально заинтересовался его сосед.
– Почти, – ректор загадочно улыбнулся, отыскал взглядом Мельникова, и нечто похожее на сладостное предвкушение тенью промелькнуло по его физиономии. – А по результатам бала, простите за каламбур, вам будут выставляться баллы. И кто не сдаст…
Пальцы Агафона нервно дернулись, под потолком раздался приглушенный хлопок, и на голову ректора посыпался снег из белых перьев и клочьев рыжей наволочки.
– Я не виноват!..
– К-какая в-все-таки к-красотища!
Девушка стояла у чердачного окошка и смотрела вниз [2]2
Конечно же, она разглядывала ледяные фигуры во дворе, кусты и скамьи, укутанные снегопадами, крыши зданий, покрытые толстыми снежными перинами, и дорожки, которые последнюю неделю приходилось каждое утро отыскивать заново, а не думала, как бы поделикатней привлечь внимание одинокого студента, забравшегося с ногами и книгой на подоконник соседнего окна.
[Закрыть] .
– У нас дома сейчас так же, – на минуту позабыв о грядущей катастрофе, мечтательно улыбнулся у соседнего окна Агафон. – И еще месяца три так будет. Не то, что здесь. Да тут, в Шантони, разве зима…
– К-кто з-здесь? – девушка обернулась, картинно расширив глаза и прижимая руки к груди.
– Я, – коротко буркнул юный маг. – И я тебя знаю. В смысле, видел раньше. Ты часто тут белье развешиваешь, когда я читаю. И говорят, кстати, что профессор Скари с кафедры немагических функциональных расстройств организма неплохо лечит заикание.
Мари, молодая прачка, одна из двух десятков девушек, обеспечивающих студиозусам и профессуре чистые скатерти и рубахи, потупилась. Никогда ему не узнать – да и незачем – каких усилий стоило ей каждый раз оказываться с бельем на чердаке, когда он устраивался тут с книжкой. А какая агентурная сеть из сторожа, горничных, уборщиц и кухарки была задействована, чтобы просто узнать, что он идет на чердак заниматься, сколько сладостей, комплиментов, мелких услуг и монет было пущено на подкуп!.. Но оно того стоило. Светлый образ Агафона Мельникова, ослепительного героя, этим летом победившего самог оГавара и спасшего принцессу и ее тетушку, не давал ей покоя уже четвертый месяц. И вот, наконец-то, она с ним заговорила!
– Меня М-Мари з-зовут, – чуть не падая в обморок от собственной смелости, выдавила прачка. – И я н-н-не з-заикаюсь! Я п-просто в-волнуюсь!
– А ты-то отчего? – криво усмехнулся Агафон.
– Я… – девушка заалела и смутилась [3]3
В смысле, еще больше.
[Закрыть] . – Я… тебя з-знаю. Т-тоже. И з-знаю, чтоты с-совершил этим летом. И какой ты отважный. И г-героичный. И мужественный. И умный. И искусный. И… и…
Не отрывая взгляда от десятка причудливых ледяных фигур, расставленных третьекурсниками полчаса назад по всему двору, Агафон мученически скривился – от дифирамбов и от вспыхнувших заново в памяти унылых перспектив.
– Я знаю, ты на третьем курсе теперь, а еще я знаю, что завтра вместо экзамена все студенты будут давать для горожан Снежный Бал! – задыхаясь от восторга и даже перестав заикаться, самозабвенно тарахтела Мари. – И ты снова будешь самым-пресамым!
Взор студента, направленный на прачку, мог превращать пустыни в ледники и высушивать цунами, но Мари, парящая на крыльях вдохновения и любви, не замечала ничего.
Радостная и возбужденная, в поисках подтверждения своей аксиоме [4]4
Или, скорее, кого-нибудь, с кем срочно можно было бы поделиться распирающим ее счастьем.
[Закрыть] она выглянула из окна и впервые по-настоящему разглядела, что находилось внизу.
– Которая фигура твоя?
– Ледышка. Внучка Деда Колотуна, – проговорил студент но, не встретив понимания, ткнул пальцем в крайнюю скульптуру справа. – Это такая сказочная девушка у сабрумаев. Которая подарки на новый год приносит послушным детям [5]5
А непослушных поручает заботам своего деда.
[Закрыть] .
– Самая красивая! – лояльно закивала Мари, сердечко ее зашлось от неожиданно нахлынувшей храбрости, и она выпалила: – На меня страшно похожа, правда?
– На тебя? – Мельников покосился на назойливую девчонку, честно сравнивая. – Не. У тебя нос курносый и щеки толще. И всё остальное тоже. И волосы черные. Но рост такой же.
– Значит, похожа все-таки? – с надеждой заглянула ему в глаза Мари, проглотив первую часть.
– Ну, похожа… – вздохнул Агафон и снова уставился в окно. – А толку-то…
– То есть, как? Почему толку? – встревожилась девушка.
«Потому что я эту бабу ледяную с места сдвинуть не смогу, хоть самого меня в сугроб до весны закопают! А если и сдвину, то она у меня расколется тут же!» – захотелось взвыть студенту, но перед лицом щенячьего обожания неожиданной поклонницы отчаянные и горькие слова застряли на языке.
А вместо этого, откуда ни возьмись, на волю вырвались совсем другие:
– Таким, как я, это не интересно. Детская забава. Пара слов, щелчок пальцами, взмах рукой… – Агафон томно поморщился, вздохнул и продолжил: – Ниже моего достоинства, Маша, вот что это такое. Словно архитектору домики в песочнице лепить. Вот если бы задача была посложнее…
– Посложнее?! – потрясенно расширила глаза прачка. – А я думала, что такое только в сказках бывает! Ст оит волшебнику пальцем пошевелить, как все вокруг хоть бегает, хоть прыгает, хоть танцует – как живое!
– Как живое… – подавленно хмыкнул студент. – Да если бы она ожила…
И тут свет озарения вспыхнул в потухших было очах сабрумайца, и он даже не спрыгнул – свалился с подоконника, роняя фолиант. Но тут же вскочил на ноги и одним прыжком оказался перед девушкой.
– Слушай, Машка! – схватил он испуганно отпрянувшую прачку за плечи. – Я придумал! Я придумал, как ты можешь мне помочь!
– Я?! – опешила Мари.
– Ты! И только ты! Я вспомнил, что видел в одной старой книге такое заклинание – закачаешься! Высший класс! Мы им тут шороху наведем! Мы им тут устроим!.. Вот только не надо на меня так смотреть: это совсем не опасно!
– Нет, что ты! Извини, пожалуйста! Я не хотела! Я и не думала! – всполошилась девушка. – Конечно, я все сделаю, только скажи, что и как! Я всегда!..
– Машуня! Ты настоящий друг! – расцвел Агафон. – Сиди, где сидишь! Сейчас я эту книжку принесу – и мы с тобой такую штуку забабахаем!..
Снежный Бал прошел «на ура».
Украшенная первокурсниками елка сияла гирляндами из бегучих огоньков и пыхала разноцветными искристыми шарами. Второй курс позаботился о вечногорячем какао, вечносладких пирожках и вечносветящихся карамельных фруктах на лакричных палочках. Четвертый устроил снежные фонтаны и музыкальный фейерверк, который было видно не хуже, чем ночью [6]6
А слышно даже глухим на другом конце города.
[Закрыть] . Пятый организовал катание на санях-самокатах и лопатах-самолетах вокруг школьной ограды. Но гвоздем программы, как признавали все единодушно, стали ледяные фигуры, оживленные третьим курсом.
Звери – настоящие и фантастические – и два ледяных человека [7]7
Хотя, если прислушиваться к мнению скульпторов, то людей среди их творений было раза в четыре больше, а фантастических животных не было вовсе.
[Закрыть] танцевали друг с другом и с горожанами, разносили угощения и напитки, подсаживали гостей в сани и вытаскивали из них тех, кому одного круга показалось мало, играли с детьми в снежки и раздавали низковисящие елочные украшения в конце бала [8]8
Отобранные ранее у наиболее расторопных горожан.
[Закрыть] – короче, были душою праздника. Сами третьекурсники на высоких помостах вокруг площади едва успевали водить руками, нужные заклинания сыпались с их губ точно скороговорка, но ни один не сдался, ни один не сбился, ни один не подвел.
К огромному, как сам Белый Свет, изумлению Уллокрафта.
Все три часа, что продолжался бал, ректор, по мере возможности, не сводил глаз с подопечной Мельникова – но его ледяная фигура девушки была самой проворной, самой любезной, самой расторопной – короче, самой лучшей. И чем ближе к концу, тем б ольшие сомнения терзали профессора: радоваться ему, что Мельников, наконец, научился делать хоть что-то, не ввергая окружающий мир в хаос, или расстраиваться, что и на это раз отчислить его не удастся?
Но, как бы то ни было, горячие поздравления мэра с успехом быстро привели волшебника в снисходительное расположение духа, а перспектива праздничного ужина в компании отцов Мильпардона и профессуры ВыШиМыШи довершила начатое городским головой. «Если Мельников безупречно выучил заклинания хоть по одной теме – чем не подарок к празднику не только самому себе», – думал он, вполголоса намурлыкивая песенку про елочку, – «но и всему просвещенному человечеству, которое теперь может вздохнуть спокойно и даже весело встретить Новый год? [9]9
Надо ли говорить, кого он, в первую очередь, под «просвещенным человечеством» подразумевал?
[Закрыть] »
К тому времени, когда и именитые горожане, раскланиваясь и осыпая ректора и его заведение комплиментами, погрузились в сани и отбыли, ни одного студента на школьной площади уже не осталось: праздник праздником, а холод и обед прогнали всех в улицы быстрее любого приказа.
Благодушно похмыкивая, Уллокрафт обошел вокруг померкшей, словно уставшей, елки, с любопытством разглядывая – в первый раз – фигуры, вылепленные непривычными к снегу студентами. Гибрид медведя и дятла… Помесь обезьяны и муравьеда… Плод любви контрабаса и самовара… Девять штук – и одна другой чуднее… Вот фантазия у молодежи работает! Чего не скажешь о руках… Да, все же, как бы то ни было с Агафоном, но надо признать, что его девица была самой удачной из всех.
А кстати, где же она?
Уллокрафт нахмурился, огляделся, обошел елочку снова – на тот маловероятный случай, если проглядел ледяную девушку в первый раз…
Скульптуры не было.
Гадая, не прихватил ли мельниковскую красавицу кто-нибудь из горожан в качестве сувенира, ректор двинулся было к Школе, но тут в сугробе под помостом в луче запоздалого солнца что-то прозрачно блеснуло.
* * *
– …тихо… стой… не шевелись… молчи…
– Ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды…
Ледяная фигура стояла посреди сарая с садовыми принадлежностями и тряслась от холода.
– Я сказал, молчи!
– Т-так ведь-дь-дь… х-х-холод-д-д-дыно…
– Не выдумывай! Это иллюзия. От нее холодно быть не может!
– А вот и м-м-м-мож-жет! М-мне же х-х-холодно! Я, честное с-слово, не п-п-притворяюсь! Я с ут-тра т-терпела! – жалобно пискнула Мари.
– Ну потерпи еще чуть-чуть. Наверное, сбой при наложении прошел, – смягчился, но не отступил от своего Агафон. – Сейчас, еще полминуты…
Не знакомая с «правилом полуминуты Мельникова» девушка доверчиво кивнула, клацнула зубами в последний раз и мужественно стиснула челюсти, заодно стараясь и не дрожать.
Студиозус скосил глаза в книгу, отыскал заголовок, убедился еще раз, что читает именно заклинание отмены иллюзии [10]10
Так, на всякий случай.
[Закрыть] , поднял над головой руку с зажатым в горсти порошком реверсивного действия, заботливо приготовленным с вечера, четко и ясно выговорил завершающие слова и бросил порошок в огонь.
Пламя ритуальных свечей, чахлое и бледное еще секунду назад, взмыло под потолок, оставляя черные пятна на балках и заставляя зажмуриться, а воздух на несколько секунд наполнился едким зеленым дымом. Агафон вдохнул и тут же зашелся кашлем, сгибаясь пополам, а когда разогнулся и протер немилосердно слезящиеся глаза, то сердце его пропустило такт.
Там, где должна была стоять Мари, кашляя и чихая, по-прежнему стояла ледяная скульптура.
– Кабуча… – пробормотал Агафон и упрямо вскинул руки для второй попытки.
Еще более дымной и еще менее успешной, чем первая.
Яростно швыркнув носом, он утер рукавом слезящиеся глаза и уткнулся в желтые страницы книги, проверяя, все ли сделал, как надо:
– Свечи… Есть… С запахом снега… Да… Септограмма… Есть… Синим фосфорным мелом… Да… Сосульки разновеликие…
– Агафон? А-а-а-апчхи! – гафон! – жалостливо протянула скульптура. – А к-когда я обратно п-превращаться б-б-буду? Я же скоро с-совсем з-замерзну… И п-правда в ледышку п-превращусь…
– Скоро… погоди… – сердито буркнул студент и забегал взглядом по выцветшим чернильным строчкам с удвоенной скоростью. – Опилки пяти пород хвойных… кровь летучей мыши… шерсть выкусеня… глаза тритона… крылья синей мухи…
– Агафо-пчхи! – фон?..
– …перемолоть в ручной мельнице из колокольной бронзы… левой рукой… на расстоянии не меньше двадцати метров от земли… в полночь… сделано… использовать в течение пяти час… К-кабуча!
– Агафон? – притопнула девушка то ли от нетерпения, то ли пытаясь согреть ноги. – Ну когда уже? Меня мадам Жюли потеряет! Она ругаться будет! Ну пожалуйста, скорей!
«Скорей?! Что – скорей?! Она что, не понимает?! Я уже целых два раза попытался, хоть и после первого было понятно, что все – чешуя на постном масле! Она что, не видит, что я больше не знаю, что делать? Не знаю!..»
Студиозус опустил фолиант и глянул на живое воплощение Ледышки – внучки Деда Колотуна: растерянный взгляд встретился с вопросительным и тут же стыдливо шмыгнул обратно в книгу. Вовремя сообразив, что великие маги и уж, тем более, кумиры женщин не ведут себя как нашкодившие школяры, а взирают на мир мудро и устало, Агафон сурово нахмурился и опять посмотрел на Мари, лихорадочно внушая себе: «Я мудрый и усталый. Я усталый и мудрый. Я так устал, словно переписал от руки за полчаса всю эту дурацкую… то есть, мудрую книжку, а мудрый я оттого, что умудрился опытом веков и повидал за свою долгую жизнь пень знает сколько всякой ерунды, и поэтому устал вообще до полусмерти, и осталась у меня в голове только одна усталая, но мудрая мысль…» – на этом этапе фантазия Агафона забуксовала, и на помощь ей пришло подсознание: «…добраться до „Сиреневой вороны“, надраться с нашими в честь Нового года и побить медик… то есть, сделать что-нибудь мудрое, что могут сделать только по-настоящему усталые и мудрые великие маги…»
Ему казалось, что внушение работало замечательно, пока девушка не сдвинула озабоченно брови:
– У т-тебя з-зуб з-заболел или из-зжога н-началась?
Тьфу ты, дура…
Или издевается?
Он быстро отвел глаза, выругался про себя, чувствуя, как краска стыда и гнева залили его лицо, зыркнул на прачку, собираясь сказать ей что-нибудь резкое и едкое…
И обидные слова застыли на языке.
Потому что, обняв себя руками за полупрозрачные плечи и съежившись, Мари дрожала, но не сводила с него искреннего, доверчивого взгляда.
Если бы она кричала, ругалась, проклинала его, насмехалась или грозилась нажаловаться преподавателям, ему было бы легче на душе и, может даже, он мог бы сейчас спокойно захлопнуть книгу и отправиться в «Сиреневую ворону» пить пиво и слушать столичных музыкантов в ожидании, пока кто-нибудь из профессоров не придет за ним и не потащит к ректору, но вырваться и убежать из мертвой хватки этого чистого, бесхитростного взгляда он не мог.
– Аг-г-г-гафон?..
– Сейчас, не подпрыгивай, – угрюмо буркнул студент, и Мари, не распознав фразеологии, послушно замерла.
– Кабуча бестолковая… – прошипел сквозь зубы Мельников и исступленно залистал украденную в библиотеке «Большую хрестоматию иллюзий».
Не может быть, чтобы было только одно противозаклятье, обязательно должны быть другие… Только найти бы их… Только бы найти…
Нашлись они сравнительно скоро, целых восемь. И что с того, что все они помещались в разделе «Высшая магия» – любому дураку понятно, что если точно следовать всем инструкциям, то выполнить можно все, что угодно.
Материалы для их наложения – все и сразу, на всякий случай – студиозус нагреб в опустевших перед праздником лабораториях и притащил в сарай уже через полчаса. Вместе с ними он вытащил из мешка одеяло и протянул так и не вышедшей послушно из септограммы девушке.
– Сп-п-пасибо, – жалкая улыбка скользнула по ледяным губам Мари. – К-какой ты з-заботливый!
Агафон прикусил на языке раздраженное слово и хмуро буркнул:
– Это для заклинания надо. Накинь на себя и держи обеими руками за верхние углы.
– Х-хорошо, – ледяные ресницы разочарованно опустились с легким звоном.
Агафон быстро подновил септограмму, расставил ключевые артефакты, сверился с инструкцией, переставил, сверился еще раз, поменял местами второй и третий, прочитал снова, подвинул шестой, связал их, запитал по мере сил, прочитал нужные слова – почти не запинаясь…
Ничего.
– К-кабуча… – растерянно моргнул чародей.
Морально он был готов к клубам дыма, световому шоу, искрам и брызгам, даже если заклинанием они не подразумевались, но вот так вот – молчаливое ничего, словно плевок в лицо?..
– Т-ты уже з-закончил? – грустно вопросила из септограммы Мари.
– Только начал, – раздраженно рыкнул чародей и принялся расчищать поле деятельности для следующего заклинания.
– Т-ты не т-торопись… н-не в-волнуйся… Н-наверное, эт-то очень с-сложные заклятья… д-для самых м-могучих волшебников… которые уже т-триста лет в-волшебничают… н-не меньше… и с-сами кучу к-книжек п-понаписали… Иначе у т-тебя б-б-бы все п-п-получилось д-давно!.. – выстукивая зубами чечетку и рискуя откусить себе язык, подбадривала она его.
После четвертого у Агафона не осталось сил на нее злиться. После пятого стало интересно, чего еще такого она может придумать, чтобы оправдать его беспомощность и неумение в своих глазах. После шестого всякая блажь стала лезть ему в голову, вроде того, что она не оправдывает его, а на самом деле верит в то, что говорит, и снова горячая досада и гнев – но уже не на нее, а на себя – вспыхнули в его душе, а еще упрямое желание непременно доказать и показать. После седьмого – что оправдывает его не перед собой, а перед ним самим, что, конечно, было еще большей ерундой. После восьмого…
После восьмого книга выпала у него из рук, потому что на том месте, где еще мгновение назад отважно пыталась не дрожать ледяная фигурка, теперь стояла Мари.
И молчала.
И только теперь Агафон припомнил, как с последними словами заклинания чем-то нехорошим повеяло в холодном пыльном воздухе сарая, чем-то леденящим, жутью пробирающей до мозга костей…
Не раздумывая больше и не мешкая, он бросился к девушке, коснулся ее пальцев – и захолодел. Потому что прикосновение его встретила теплая – хоть не очень – человеческая кожа, а под ней всеми его магическими чувствами ощущался твердый безжизненный лед.
Иллюзия поменялась местами с реальностью.
Вернее, ее заставили поменяться.
Он.
– К-кабуча… кабучакабучакабучакабуча… – не зная, что делать и не находя других слов, студент попятился, белый, как снег, но споткнулся об уроненный том и хлопнулся на пол, поднимая грязное облако пыли. – Кабуча…
Первым порывом его было бросить всё и бежать. Пусть кто-нибудь другой расхлебывает заваренную им кашу, если сможет, а у него не получилось, хотя он пытался, да еще как, и вообще! Чего ради он должен переживать из-за какой-то бестолковой девчонки, которая сама напросилась практически, и вообще – надо было глазами смотреть и ушами слушать, в кого втюривалась! А если она этого до сих пор не поняла, то он не виноват, что она сама себе что попало напридумывала, ну и пень с ней, значит, сама виновата! Пусть теперь до весны постоит, может, тогда хоть дойдет до нее, а у него праздник на носу, и наши в трактире ждать будут, если уже не ждут! И так сколько он с ней провозился! Хватит! Всё! Он пошел!..
Еще этим утром он, может быть, так и поступил бы, но теперь словно невидимая рука удерживала его здесь, рядом с неподвижно застывшей девушкой.
Девушкой, которая в него верила.
Единственная из сотен тысяч, если не миллионов человек, проживающих на Белом Свете. Включая его самого.
Это – и что-то еще, непонятное, но настойчивое, словно муха, пытающаяся вылететь на улицу сквозь стекло, не давало ему даже сдвинуться с места. Что-то, что на несколько мгновений было, вроде бы, здесь, совсем рядом, и даже теперь далеко не ушло, просто спряталось, притихло, но только ухвати его – и…
Агафон поставил локти на коленки, обхватил руками голову, зажмурился и попытался сфокусироваться на неуловимой, но не дающей покоя мысли.
Это было что-то, связанное с противозаклятьями.
Что-то, что мелькнуло у него в голове, когда он накладывал то ли пятое, то ли шестое… Или между шестым и седьмым? Там надо было еще применить «разворот Риалти»… в обоих… но в одном сопровождающие пассы следовали сразу за ним… а в другом требовалось переключиться на вспомогательные материалы… и он еще подумал… что общая точка, но разные трактовки последующих действий – это интересно… или даже не подумал… и что отчего бы не существовать третьему пути… или четвертому… тем более, что в конце оба заклинания снова почти сходятся… и еще два или три из предыдущих были очень близки… разница только в… только… только надо…
Не в силах додумать ускользающую мысль, он вскочил, схватил мелок и быстро заползал на коленях по грязному полу, вычерчивая диаграммы и схемы, записывая и стирая формулы, заглядывая в хрестоматию, затирая рукавом написанное, и снова лихорадочно рисуя, чертя, набрасывая…
Спустя минут сорок Агафон в изнеможении остановился, выронил мел и дрожащей рукой вытер со лба внезапно выступивший пот.
Значит, так…
Значит, других путей не было…
Кроме этого…
Он снова пробежал взглядом по записям, перевел взгляд на Мари, потом на свои руки, колени, светящиеся в полутьме сарая призрачно-синим, и упрямо сжал губы.
Если другого пути не было – значит, так.
Быстро переписав схему заклинания на поля фолианта, он взял метлу из кучи садового инвентаря у стены и старательно замел все вычисления и следы старых септограмм. Потом тщательно собрал и свалил в кучу все ненужное, принесенное ранее из лабораторий. Немного подумав и перечитав заметки на полях, он переписал их на ладонь и вслед за банками, склянками, травами и прочими черепами отправил в мешок и книгу, не заботясь, что при этом разгерметизировалось, помялось или разбилось, хотя некоторые компоненты в здравом уме и твердой памяти [11]11
Если и дальше хотелось оставаться в здравом уме и твердой памяти. Ну и в целом теле, конечно
[Закрыть] было лучше не смешивать. Достав из кармана кошелек, он наспех пересчитал деньги, пожал плечами, вдохнул, написал короткую записку, засунул к печально звякнувшим монетам, добавил школьное кольцо и тоже бросил в мешок.
Вот теперь точно всё.
Теперь расстояние.
Отмерив на метловище полтора метра, Агафон окинул взглядом сарай и остановился в нерешительности: до боковых стен, почти не видных из-под бесчисленных грабель, лопат, метел, леек и прочих обитателей летнего парка и сада, было слишком близко. До задней стены – еще ближе. Если до двери окажется меньше, чем необходимо, Мари придется двигать, но при одной мысли о том, чтобы прикоснуться к ней сейчас, его начинала бить мелкая дрожь. Только бы хватило места… только бы хватило…
Когда он закончил откладывать расстояние, до двери осталось ровно полтора метра, и Агафон с облегчением выдохнул, мазнул пол перепачканными мелом пальцами, отмечая точку, и отбросил метлу.
Можно было начинать.
– Не боись, Маш, – с деревянной веселостью подмигнул он недвижимой фигуре в конце сарая и, сконфузившись, понурился и честно добавил: – Хуже не будет. Тебе, по крайней мере.
Первые слова заклинания сами прыгнули на язык, и воздух вокруг него и Мари отозвался, слабо засветившись бирюзой.
Короткие слоги и врезавшиеся в память пассы следовали одни за другими – простые, неуклюжие, часто лишние, Агафон сам понимал как никто другой – но это было первое составленное им заклинание, а принцип начинающего исследователя «лучше заложить запас прочности, чем, погнавшись за простотой и изящностью, получить пшик» он ощущал интуицией [12]12
И некоторыми другими частями анатомии тоже.
[Закрыть] .
«Первое и последнее», – тоскливо мелькнуло в мозгу студента, когда он почувствовал робкое прикосновение льда к своим костям, но параллельно страху, непрошенная, хоть и понятная, вспыхнула радость. Значит, все работало!
И теперь оставалось только стоять и ждать, когда заклинание обмена вступит в полную силу.
Вспышка света резанула привыкшие к полумраку глаза словно ножом, заставляя зажмуриться и вскинуть руки к лицу.
– Ах, вот ты где, звезда наша! – под скрип открывающейся двери прозвучал за спиной до боли [13]13
В совести.
[Закрыть] знакомый голос.
Мельников застонал, втянул голову в плечи, обернулся…
– Прячешься? – грозно размахивая рукой ледяной статуи, попер на него грудью Уллокрафт, и Агафон непроизвольно отступил.
Ректор занял освобожденную противником территорию, попытался скрестить руки на груди, но запутался [14]14
Данная операция на три руки и фонарь рассчитана не была.
[Закрыть] и снова помахал перед носом скукожившегося студиозуса уликой.
– Шутки шутить со мной вздумал, милейший? Полагаешь, если ты внук царя Костея и за твое обучение такая прорва денег уплачена, то можешь жульничать на экзаменах? Головы нам дурить?
– Да… Нет… То есть… я… я… – растерянный, сбитый с толку, позабыв, чем он тут занимался, Агафон смотрел на ректора словно кролик на удава, и Уллокрафт, словно удав перед кроликом, зловеще качал головой и сверлил несчастную жертву взглядом.
– Думал, тебе это с рук сойдет? Думал, что можешь гонять меня по всей школе в такой холод? Думал, мы в прятки тут играем? В эдакий-то мороз?
Ректор гневно поежился, зыркнул на обескураженного студента, словно в том, что он мерзнет, была его вина – и Агафон вздрогнул и молниеносно глянул под ноги.
Сначала себе, потом, не найдя того, чего искал – Уллокрафту.
– Ваше премудрие!.. – только и успел вскрикнуть он, как мутный зеленоватый свет, ставший почти незаметным из-за ярко-желтого сияния фонаря, вспыхнул, слепя и пугая – и пропал.
А вместо Уллокрафта ровно в полутора метрах от двери стояла ледяная скульптура, одетая в балахон и плащ главного мага ВыШиМыШи.
– К-кабуча-а-а-а… – руки Агафона медленно поднялись вверх и взялись за голову, которая в это же время попыталась если не провалиться в грудную клетку, то хотя бы втянуться в плечи. – Ёжкин дрын…
Моментально вспотев от прихлынувшего к сердцу ужаса, студент приложил ладони к вискам Уллокрафта, напряженно замер, прислушиваясь… и выдохнул едва ощутимо.
Живой…
Пока.
– Агафон! – раздался крик сзади, и через секунду на него налетела, в слезах и восторгах, ожившая Мари. – У тебя получилось, у тебя вышло, ты смог, ты гений, ты… ты… ты – волшебник!!!..
– Ага, получилось… – нервно гыгыкнул чародей, отступил в сторону, без сил навалился на стену и трясущимися руками принялся утирать пот и расшнуровывать ворот рубахи, словно в отдельно взятом сарае вдруг наступило лето.
– Так ведь это же!.. – радостно начала было прачка, но, увидев монументальную ледяную фигуру у двери, прикусила язык и с ужасом вытаращила глаза. – Так ведь это же?..
– Ага, он самый, – ухмыляясь, как помешанный, закивал Мельников.
– То есть, ты… то есть, он… то есть, у тебя не получалось… и ты хотел… ты решил… и тут он вошел… и получилось, что вместо тебя он… – сбивчиво и растерянно забормотала Мари, nbsp;но тут же снова расцвела: – Ну и что! Ты сейчас его расколдуешь, и он тебя простит!
Агафон нервно заржал, но быстро успокоился и снова помрачнел.
– Ладно. Побежал я, – рывком он оторвал ссутулившиеся плечи от стены и шагнул к Уллокрафту, застывшему у двери, словно памятник самому себе.
– А если тебя поймают? – встревожилась девушка. – Накажут? Выгонят?
– Накажут и выгонят меня и так, – скользнул по ней пасмурным взглядом Агафон. – А побежал я на кафедру. Может, действительно еще не поздно что-нибудь с ним сделать.
Не глядя больше на спасенную от его же собственных чар прачку, он решительно подошел к ректору, развел руки, словно приветствуя старого знакомого после долгой разлуки – и остановился.
Уллокрафт был человеком солидным во всех отношениях, обхвата в полтора, не меньше, и ни обвиняюще выставленная вперед и вверх рука агафоновой скульптуры, ни горящий фонарь в чуть отставленной в сторону руке второй [15]15
Или третьей?
[Закрыть] , ухватистости его не способствовали.
Студиозус хмыкнул озадаченно, сделал три быстрых круга по периметру ректора, примериваясь, за что бы его было сподручней ухватить, и остановился за отсутствием идей.
– Ты один его не унесешь, – уверенно изрекла Мари.
– Обвяжу веревкой и волоком потащу, – хмуро проговорил студент. – Еще не хватало, кого попало на помощь звать.
– Я, между, прочим, не «кто попало», – обиделась прачка. – И меня звать не надо. Я уже тут.
– Ну так давай веревку, – хмуро глянул на нее чародей.
Девушка стушевалась, но не уступила.
– Не надо веревку, – тихо проговорила она. – Мы его так, руками дотащим.
– Ты не поднимешь. Даже со мной вдвоем. А если уроним?
– Не уроним. Подниму, – храбро оттопырила нижнюю губу Мари. – Ты не знаешь, какие мы с девочками баки с сырым бельем и водой таскаем вдвоем!
Агафон посмотрел на восемьдесят килограмм сплошного льда [16]16
Плюс белье, хоть и сухое.
[Закрыть] , потом на девушку – хоть и крепкую с виду, но ростом изрядно ниже его, и впервые порадовался, что чего-то не знает.
Когда они вышли на улицу с Уллокрафтом, зажатым между ними, точно подгулявший дядюшка между заботливыми племянниками, солнце уже закатилось, и ранние зимние сумерки опустились на Мильпардон, словно покрывало на клетку с беспокойными попугаями. Но, в отличие от птиц, люди знали, что сегодня чем темнее, тем ближе к долгожданному празднику, и поэтому суетились и носились по улицам пешком, верхом и в экипажах с удвоенной энергией. Песни, музыка, смех и веселые выкрики доносились со стороны города, словно в разгар солнечного дня.
