Текст книги "Операция «Ледышка»"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Территория Школы же была погружена во мрак и тишину.
– А где все? – обеспокоенно огляделся по сторонам студиозус.
Но куда бы он ни посмотрел, взор его встречал лишь синие сугробы, покрытые редкими пятнами фонарного света, занесенные снегом деревья, да темные стены Школы, возвышающейся невдалеке подобно замку из мрачной сказки.
– И свет нигде не горит…
– Наверное, они в город ушли? На площадь, к елке? Или по гостям? Или в трактиры – праздновать? – предположила Мари.
Агафон скривился, чувствуя правду истинную в ее словах, но упрямо тряхнул головой:
– Смотри, в окне кафедры огонек светится! Значит, там дежурный профессор остался! Давай скорей! Раз-два, взяли!..
Дежурный на кафедре и впрямь остался.
Сторож.
Увидев студента, прачку и зажатого между ними ректора с лицом очень странного цвета [17]17
Чтобы не сказать, его отсутствия.
[Закрыть] и с сосулькой в виде человеческой руки в кулаке, он почти протрезвел.
– В-ваше премордие… – вскочил он с ректорского кресла, роняя недопитую бутыль с чем-то дешевым и вонючим на дар-эс-салямский ковер.
Задетая локтем, тарелка с бутербродами с маринованными корнишонами и хреновой заправой [18]18
Костейское народное блюдо из помидор, перемолотых с хреном, получившее из-за своей простоты и вкусноты широкой распространение в Забугорье и затмившее популярностью кетчуп.
[Закрыть] плюхнулась в аквариум.
– А я т-тут… это… р-рыбок… к-кормлю…
Забытая, с утробным бульканьем выливалась под его ногами бормотуха, внося в желто-бело-бежевую гамму шедевра дар-эс-салямского ковроткачества интересное разнообразие.
Механически отметив про себя, что сию порчу школьного имущества [19]19
Вместе с дохлыми рыбками, месячным запасом лабораторных препаратов и ректором.
[Закрыть] , наверняка, тоже спишут на него, Агафон сурово насупился:
– Немедленно позови дежурного преподавателя!
– С-сейчас, господин ректор… с-сию с-секунду, господин ректор… – не сводя глаз с ледяного лица Уллокрафта, словно ни Мельникова, ни девушки не существовало, истово зазаикался сторож. – Только ш-шубеньку найду… и ш-шапку… и ш-шапоги… то есть, с-сапоги… и с-сапку… и с-субеньку… т-тоже…
Игла нехорошего предчувствия кольнула студиозуса в то место, которое в книгах политкорректно переименовывается в «сердце».
– Как – шапоги? – дернулся студент, но ударился головой о фонарь, все еще зажатый в кулаке Уллокрафта, и веселые тени заплясали по комнате. – Где дежурный профессор?
– Так ведь это… в-ваше п-придумие… в-вы же с-сами их отпустили… в-всех…
– Куда?! – в первый раз за день совершенно уверенный в своей невинности, возопил Агафон.
– Дык… это… к магир… магиср… маргис… к г-городскому г-голове на ужин! – голос сторожа звучал почти жалобно.
– А лекари где?
– С н-ними…
– А старшекурсники?
– В г-городе… как в-всегда… в-водку пьянствуют… безобразия х-хлюганят…
– А остальные студенты? – утопающих схватился за спускаемый якорь.
– Дык т-тоже… т-там же… т-того же… т-тех же… П-праздник ведь… ваше п-предурие!
– А… А… А…
Вариантов больше не оставалось.
– К-кабуча… – с отчаянным шипением вырвалось между стиснутых зубов чародея.
– Что будем делать? – растерянно глянула на студиозуса девушка.
– Пойдем домой к мэру, – упавшим голосом произнес Мельников, словно вынес себе смертный приговор.
– Но как мы понесем в такую даль мастера Уллокрафта?! – отчаянно вскинула брови Мари, и тут же просветление отразилось на ее лице.
Но добраться до губ не успело.
«Попробуй только скажи „телепортация“ или „левитация“», – оскорбленно сверкнуло в серых очах Агафона [20]20
Впрочем, опасения его были беспочвенны: таких слов Мари не только не знала, но и никогда не слышала. Хотя, что они могут означать, представление имела весьма неплохое: три года работы в ВыШиМыШи иной раз засчитываются за десять лет стирки в обычном вузе.
[Закрыть] , и с языка прачки слетело лишь робкое, не громче мышиного писка:
– Может… есть какой-нибудь… способ… каким пользуются… волшебники?
Мельников сурово нахмурился, задумался… и радостно хлопнул себя по лбу:
– Конечно, есть!!!
Тяжелые ажурные ворота отворились потихоньку – ровно настолько, чтобы пропустить покидающих Школу двух людей и одну статую – и в образовавшееся пространство протиснулся Агафон, Мари и огромный медный таз, в самой середине которого был установлен ректор со все еще горящим фонарем в одной руке и с третьей рукой во второй.
– Поехали? – ухмыльнулся студент и натянул постромки – бельевую веревку, продетую через наспех пробитые в краях таза дырки.
Мари, в глазах которой до сих пор плескалось огромное, как Белый Свет, удивление [21]21
Говоря о средствах передвижения волшебников она, скорее, имела в виду летающие сами по себе лопаты или катящиеся без лошадей сани, чем скользящие тазы мощностью в одну студенческую силу.
[Закрыть] , закинула за спину мешок Агафона, прихваченный по пути из сарая на всякий случай, уперлась в спину ледяной фигуры, и процессия двинулась в город.
Впервые за сорок лет после окончания Школы мастер Уллокрафт снова катался на медном тазу, втихаря позаимствованном из кладовой прачек – хоть на этот раз не с горы и не по своей воле.
Погруженный в синюю тьму город, сияя праздничными огнями, елками и искрящимися под луной сугробами, ждал их впереди.
Появление ездового студента ВыШиМыШи, таза то ли с человеком, то ли с памятником неизвестному Дед-Морозу-потрошителю и девушки, вцепившейся мертвой хваткой в спину нарядного старика, вызвало на улицах самое оживленное внимание.
Дети смеялись и показывали пальцами, взрослые подходили и разглядывали ледяную фигуру, мимоходом восхищаясь талантом скульптора и недоумевая, запасная ли у деда рука на случай, если одна отвалится, или мистический символ.
Чтобы отвязаться от бесконечных в своей однообразности и однообразных в своей бесконечности вопросов, Агафон неосторожно брякнул, что это символ. Но, как любил говаривать Шарлемань Семнадцатый, сказал «А» – полезай в кузов, и уже через секунду студиозусу пришлось отвечать на вопрос, а символом чего конкретно являлась протянутая рука.
Подозревая недоброе, но тем не менее, по какой-то непонятной причине игнорировав отчаянно вопивший внутренний голос, Агафон уверенно сообщил, что это символ ни чего иного, как преуспеяния и финансового благополучия в новом году.
И вот тут началось.
Мари от уллокрафтовой спины оттеснили уже на первой минуте. Десятки рук протянулись к фигуре ректора, норовя потрогать, погладить, пощупать, потянуть, оторвать кусочек чего-нибудь на счастье [22]22
И конечно, финансовое благополучие.
[Закрыть] . К нему подносили и подводили детей, лошадей и собак, но когда какой-то припозднившийся с базара крестьянин [23]23
Или решивший расплатиться в городе за новогодние развлечения натурой.
[Закрыть] подтащил двух коров, а из мешка в его руках высунулся и неожиданно ткнулся в щеку ученого мужа маленький свиной пятачок, терпению Агафона пришел конец.
Но никто этого не заметил: в толпе желающих преуспеяния в новом году было гораздо больше, чем психологов и физиогномистов.
– Отойдите, пропустите, все, нам некогда! – рассерженный и испуганный задержкой, студент потянул было вперед свой груз, но с таким же успехом он мог попытаться пройти сквозь стену. – Дайте дорогу!
– Да куда спешишь, парень – праздник ведь на носу! – весело прокричал пьяненький голос из задних рядов.
– Кто потрогал – отходите, не мешкайте!
– А че дают-то?
– Счастье! И деньги!
– Кто последний?!
– Все мы тут последние…
– Меня пустите – я тут уже стоял!..
– Бороду всю не выдирайте, я первый это придумал, а мне еще трем тетушкам и бабке надо!..
– Ноги, ноги берегите!..
– Не толкайся, дядёк!
– У-у, корова…
Агафон растерянно вытаращил глаза: или под Новый год по городу бродило несколько крестьян с одинаковыми коровами и поросенком в мешке, или народ пошел на штурм счастья по второму – если не по третьему – кругу.
– Да отойдите вы, кому говорят!!! – сделал Мельников новую попытку прорваться, лихорадочно перебирая в памяти заклинания, которые можно было бы сотворить без летальных последствий с притиснутыми к бокам руками и отдавленными ногами.
– Не имеешь права нас гнать!
– Счастье – народу!
– Жалко тебе, что ли, талисмана?!
– Да кому жалко? Нам совсем не жалко! Все для вас, горожане дорогие! – неожиданно звонко прозвучал вдруг знакомый голосок слева. – Всего один золотой – и можно трогать три раза! Хоть обеими руками! Покупаем билетики! Деньги пришли и ушли, а счастье дороже! Билеты берем, билетики, на счастье!
И, расталкивая огорошенно притихшую толпу, к Агафону и Уллокрафту пробилась Мари с пачкой розовых бумажек в руке, на каждой из которых была нарисована жирная красная цифра «раз».
– А чего покупаем-то? – медленно отползла от ректорской бороды и спряталась за спину первая рука.
– Мы ничего покупать не хочем…
– Мы ж так… просто… – последовала за ней вторая.
– Подошли поглядеть, и всего-то…
– За погляд денег не берут!
– Всего одна золотая «крепость»! Дешевле только задаром! Кто не хочет трогать – и не надо. А кто уже дотронулся – достаем кошелечки, вынимаем денюшку, не стоим столбами! – не унималась юная прачка.
Студиозус не был уверен, на счет «пять» или «шесть с половиной» толпа вокруг них пропала, но как-то неожиданно одну секунду разнаряженные и надушенные горожане напирали, прорываясь к грядущему преуспеянию, а в другую вокруг них остался только утоптанный снег, десятка три разнообразных пуговиц, дюжина носовых платков, пара бутылок и один поросенок.
Последнего, впрочем, очень скоро подхватил и унес то ли старый хозяин, то ли новый, и остались они снова втроем.
Пока в бурлящем противоречивыми мыслями мозгу студиозуса боролись за право прохода – и не получали его «Это ты здорово придумала!», «А ловко ты их!..» и «Тебя кто-то надоумил, или ты сама?..», на язык пробилась четвертая, не противоречащая покосившемуся мировоззрению чародея:
– Откуда у тебя бумага?
– Я подарок мадам Жюли на Новый год не успела подарить, – потупилась Мари. – Блокнот с розочками. Дорогущий… был…
– А карандаш?
– Это помада, – еще больше смутилась девушка.
– Тоже подарок кому-то? – поинтересовался через плечо впрягшийся в сбрую студент. – И тоже дорогущая?
Мари промолчала, не зная, признаться ли, что вчера вечером она первый раз в жизни купила косметику, чтобы накраситься и понравиться ему [24]24
Хоть ни один пункт из программы-максимум выполнен пока так и не был.
[Закрыть] , или промолчать, если уж мысль о том, что помада может принадлежать лично ей, не пришла в голову ее герою самостоятельно.
Но герои на то и герои, чтобы не ждать ответов там, где их не предвидится, а вооружившись мечами-саморубами, копьями-самотыками, дубинами-самостуками – или даже тазами-самокатами – нестись безоглядно в новые дали.
Наученные горьким опытом, по дальним кварталам и безлюдным переулкам.
Проехав без малого полгорода по почти безлюдным в этот час проулкам [25]25
Чему в немалой степени способствовали усилия Мари: при виде заинтересованного взгляда и готового сорваться с губ вопроса или комментария она выскакивала вперед и предлагала купить билетик. Любопытствующие ретировались быстрее, чем если бы Агафон пригрозил превратить их в ледяные статуи.
[Закрыть] , где-то в районе свечного заводика они сориентировались на местности и решили, что настала пора выезжать из тени: дом мэра был уже не так далеко. Оставалось повернуть налево, пройти кварталов пять-шесть, обогнуть закоулками центральную площадь, где весь город обычно собирался на встречу Нового года и всю ночь работали трактиры – и заветная цель будет достигнута.
Перед последним рывком студиозус приложил ладони к вискам ледяной статуи, прислушался, улавливая импульсы жизненных сил, и молча покачал головой на невысказанный вопрос девушки [26]26
«Ему не лучше?» – был ее вопрос в понимании Агафона. Вопрос же, так и не слетевший с языка прачки, был: «А разве снимать перчатки не обязательно?»
[Закрыть] .
Та пожала плечами: «Тебе лучше знать».
«Ну помрет. Ну и что?» – прочитал язык телодвижений Агафон.
– Да как ты можешь так говорить! – возмутился он.
Мари растерянно заморгала:
– Я думала, тебя это приободрит…
– Если бы ты хоть когда-нибудь вообще думала… – раздраженно прорычал Мельников, проглотил недоговоренную часть предложения [27]27
«…то никогда не связалась бы со мной».
[Закрыть] и рванул вперед, едва не роняя злосчастного ректора на дорогу.
Верная Мари, глотая обиду вперемешку с непрошенными слезами, вприпрыжку бросилась за ними, чтобы удерживать и страховать – несмотря ни на что.
Перед тем, как повернуть в последний раз, Агафон остановился перевести дух – и тут его внимание привлекло подозрительно веселое столпотворение в устье улицы, впадающей в площадь.
– Интересно, что там такое? – помимо воли отвлеченный от невеселых мыслей, вытянул он шею.
Проходивший мимо пьяненький мужичок заулыбался, подумав, что спрашивают его.
– Люди эльгардского герцога, который приехал, задаром эль разливают! – радостно сообщил он. – Всем желающим! Не мешкайте, такое раз в десять лет бывает!
– Нам надо спешить, – сурово отрезала прачка.
Мужичок зашелся смехом, словно услышал что-то необычайно забавное:
– Ух, суровая у тебя мамзелька, парень! Как у меня прямо! Но ты не слушай ее, как и я – бери батьку и дуй туда! Такого эля вы еще не пробовали, чтоб мне облысеть!
– Нам не до эля! – сердито притопнула Мари, но Агафон – то ли из духа противоречия, то ли чувствуя, что перед встречей с педсоставом Школы его храбрости определенно требуется дозаправка, бросил веревку и вприпрыжку побежал к оживленно гомонящей толпе.
Вернулся он минут через десять, дыша эльгардским элем и сверкая заплывающим глазом.
– Х-халявщики… Пусть с-спасибо говорят, что мне некогда! – чуть заплетающимся языком пробормотал студент, ни слова больше не говоря, впрягся в покинутую упряжь и потянул таз в тихий переулок.
Как и любой горожанин, Агафон проходил мимо дома мэра десятки раз, утром и вечером, зимой и летом, трезвым и в подпитии, и поэтому сейчас, чтобы найти одно отличие, ему даже не пришлось задумываться.
У парадного подъезда на часах стояли двое солдат.
В иностранных мундирах и с пиками.
– Кабуча… – чародей тоскливо выдохнул сивушными парами и остановился за углом вне видимости часовых.
Разогнавшийся по утоптанной дороге таз едва не сбил его с ног, врезав сзади по икрам твердым краем.
– Что там? – еще не видя причины, забеспокоилась из арьергарда прачка.
– Герцог. Эльгардский. Приехал. К мэру, – отрывисто, будто полагая, что каждое слово способно объяснить всю безнадежность положения, но каждый раз передумывая, выговорил студиозус.
– И что? Пусть приехал, нам-то что? – недоуменно свела брови девушка, выглянула из-за угла… и настаивать на ответе не стала.
– Вот-вот… – покривился студент.
– Думаешь, они нас не пустят? – растерянно заморгала она.
– Думаю, что нет. Но если я попрошу их позвать кого-нибудь из профессоров, то есть, не буду прорываться внутрь… – пожал плечами Агафон и, ничтоже сумняшеся, бросил веревку и зашагал к крыльцу.
Вернулся он очень быстро, яростно бормоча ругательства и размахивая руками.
– Это я – прощелыга?! Это я – пьянчужка?! Индюки надутые! Гуси лапчатые! Петухи расфуфыренные! Мордовороты тупоголовые! Да если бы не мой кодекс чести мага, оба бы уже были жабами! Улитками! Гусеницами! Я бы им показал «вали отсюда, пока второй глаз не погасили»! Я бы им языки узлами завязал – на их же пиках! Я бы их ду…
– Они на тебя смотрят. И, наверное, слышат всё, – прошептала девушка, украдкой выглядывая из-за угла.
Мельников осекся на полуслове, бросил через плечо настороженный взгляд на мордоворотов, пока не ставших гусеницами, и нырнул в укрытие.
Пять этажей дома мэра сияли на пустынный переулок, омывая прижавшихся к стенке студента, прачку и монументальную фигуру ректора теплым праздничным светом, и поэтому вся гамма невыраженных чувств прочиталась на опухшей физиономии Агафона как по открытой книге.
– Ты только не волнуйся и не переживай, – робко прикоснулась к рукаву его полушубка Мари. – Ты обязательно что-нибудь придумаешь. Ты же такой сообразительный!
Студиозус нахмурился, с минуту беззвучно пошевелил губами, то ли проговаривая про себя то, что не успел высказать вслух про часовых, герцога и весь Эльгард вообще, позволяющий своему правителю под Новый год шарахаться по Белому Свету вместо того, чтобы сидеть дома и пить свой эль под елкой, то ли составляя план действий, и наконец, решительно изрек:
– Наступило время магии, Маш.
– Опять?.. – не удержавшись, пискнула девушка.
Студиозус одарил ее мрачным взором и, не удостоив ответом, стал выравнивать ногой площадку в снегу.
– То есть… я хотела сказать… – чувствуя себя виноватой, поторопилась исправиться Мари, – что разве волшебникам не запрещено использовать магию против неволшебников?
– Против – запрещено, – впервые за вечер глаза чародея сверкнули озорными искорками. – А для пользы – можно.
– И какую ты им хочешь принести пользу? – отчего-то совсем не убежденная, не отставала прачка.
– Очень простую.
Агафон стянул перчатки и надел одну на ледяную руку, зажатую в кулаке Уллокрафта, вторую, не найдя ей оригинального применения, бросил в таз. Сняв полушубок, набросил его на плечи Мари, продел шарф сквозь ажурную решетку окна над их головами, и энергично потер мигом замерзшие ладони.
– Сонное заклинание, – гордо анонсировал он. – Они ж наверняка весь день тащились по холоду, устали как собаки, перед тем, как встать тут, толком не поели, и наверняка хотят спать. А я выполню их желание.
– А если они не хотят спать? А хотят гулять на елке? Или попасть домой? Или точно выполнить приказ своего герцога? То есть, охранять его? – резонно предположила девушка.
– Тогда им лучше скорее захотеть спать, потому что это – единственное их желание, которое я могу выполнить, – твердо ответил студент. – А с герцогом их ничего не случится. Нужен он нам… как Уллокрафту третья рука. А ты, вместо того, чтобы вопросы задавать, лучше встань ближе к дорожке и гляди, чтобы никто не шел.
– А если пойдет? – растерялась девушка.
– Не пропускай, – уверенно распорядился студент и принялся за дело.
Выудив из кармана штанов перочинный ножик, он несколькими точными линиями набросал на выровненной площадке септограмму, встал в середину, последним штрихом закрыл ее, вытащил из-за отворота рукава шпаргалку, приготовленную к одному из прошедших зачетов, да там и забытую, и пробежался быстрым взглядом по строчкам.
– Элементарно, – хмыкнул он и, сунув бумажку обратно, торжественно проговорил несколько певучих слогов, сопровождая их плавными пассами, и победно улыбнулся.
– Получилось?.. – с замиранием сердца спросила Мари.
– Смотри, – не выходя из септограммы, он снисходительно кивнул в ту сторону, где, невидимые из-за угла, должны были почивать сладким сном эльгардские гвардейцы.
Девушка послушно посмотрела.
И посмотрела еще раз.
И спустя полминуты посмотрела опять.
И сконфуженно развела руками, словно была виновата в том, что эльгардцы не только не спали, но и выглядели бодрее, чем пять минут назад.
Скрипнув зубами, Агафон повторил заклятье – уже не убирая шпаргалку, а зажав между двумя пальцами.
Гвардейцы не спали.
– К-кабуча… – прорычал чародей… и вдруг хлопнул себя руками по бокам. – Башка дырявая!!!
– У кого? – испугалась прачка.
– У меня! – гордо заявил маг. – У тебя зеркало есть?
Мари порылась в бездонных карманах юбки и извлекла пудреницу.
– Вот, – распахнула она костяную коробочку, продемонстрировала студенту маленькое круглое зеркальце и тут же поспешила его успокоить: – Но никаких дыр не заметно!
– Встань немного туда, – не удостоив ее пояснения, Агафон повелевающим перстом ткнул вправо.
– Но там онименя увидят! – занервничала прачка.
– Главное, чтобы яих увидел, – прищурился студиозус. – Держи зеркало так, чтобы они в нем мне отражались. Понимаешь, забыл, что в каждом шестнадцатом декабре после восьми вечера в этой фазе Луны и при рандомном сочетании геоидных планет третьей величины в шестом знаке зодиака сонное заклятье вне видимости объекта в этой части города не работает.
Мари благоговейно глянула на предмет обожания и вышла на линию огня с пудреницей наперевес в одной руке и с помадой в другой – для маскировки.
Маневр сей открыл для нее сразу несколько новых истин.
Во-первых, она поняла, что держа тоненький стерженек помады в овчинной рукавице, надетой на дрожащую от волнения руку, красить хоть что-нибудь можно только площадями.
Во-вторых, если красить что-нибудь без помощи зеркала, то площади эти увеличивались прямо пропорционально толщине рукавицы.
В-третьих, если при этом неподалеку стоят двое военных, красивых и здоровенных, то угадайте с трех раз, на кого они все это время будут пялиться и кому совершенно возмутительно подмигивать и помахивать, и как это отразится на окрашиваемых площадях.
И, в-четвертых, как бы она ни старалась, под каким бы углом ни наклоняла зеркало, как бы далеко или близко от Агафона и часовых ни стояла, и сколько бы раз при этом он ни пытался наложить свое заклинание, сон часовых избегал, как должник – кредиторов.
После седьмой попытки чародей, вспотевший и красный – то ли от злости, то ли от стыда, да команду группе поддержки отходить на старые позиции, и Мари, даже не помахав эльгардцам на прощание, юркнула за угол.
– Зеркало слишком маленькое, – угрюмо буркнул студент, одеваясь.
– Я тоже так подумала, – лояльно закивала девушка.
– Но это все ерунда, – нетерпеливо отмахнулся Мельников, – потому что у меня появился новый план. Мы найдем, где они пируют, и я туда левитирую.
– Что?.. – не поняла странного слова Мари.
– Не «что», а «кто»! – гордо сказал студиозус. – Вернее, кого! Тебя!
– А… это холодно? – девушка вспомнила полдня, проведенные в роли Ледышки под криво наложенным заклинанием и подумала, что хуже вряд ли что-то может быть.
– Ни капли! – довольный, что может первый раз за день сообщить своей поклоннице хоть что-то хорошее, улыбнулся Агафон.
– Тогда я согласна, – мужественно заявила прачка.
Чтобы отыскать зал, где, по их предположению, должен был идти пир горой, они оставили Уллокрафта в темном уголке, образованном сходящимися стенами, и обошли весь дом с трех неохраняемых сторон.
Раз шесть.
– Ну и где, как ты думаешь? – в очередной раз вернувшись к ректору, вопросительно глянула на студиозуса Мари.
– Не знаю, – дернул плечом тот. – А тебе как кажется?
– Никак… – развела руками она. – Они все так ярко освещены…
– Вот денег человеку некуда девать – сколько масла пожжет сегодня! – брюзгливо пробормотал Агафон, задрал голову, в который раз рассматривая окна, и тут его осенило.
– Гляди! На третьем этаже окна больше, чем на других! Значит, в той комнате потолок выше! И сама она больше! Значит, ужин у них там! Маш, готовься морально!
Сердце девушки пропустило такт.
– Я готова, – еле слышно пискнула она.
Студиозус принялся стирать старую септограмму и рисовать новую, возбужденно шепча инструкции:
– Когда там будешь, то культурно постучи, подожди, пока тебе откроют – может, это будет сам мэр, он ведь хозяин! – и только тогда попроси, чтобы позвали кого-нибудь из преподавателей. Лучше всего – профессора Матье.
«Он единственный, кто еще ни разу не выгнал меня с урока и не нажаловался ректору и совету», – договорил про себя Агафон.
– Но двери ведь обычно лакеи открывают? – недоуменно нахмурилась девушка.
– Двери – да. А окна… Кто их знает! Аристократия!.. – философски пожал плечами студент и, спохватившись, добавил: – И помаду со щек сотри. И с носа. И со лба тоже.
– Окна?!.. – рука прачки поднялась и зависла в районе щеки.
– Ну естественно! Двери ведь в наружных стенах выше первого этажа не делают! – ехидно напомнил Агафон. – И вообще, ты же сказала, что согласна!
– Я… – девушка потерянно заморгала, и сердце чародея екнуло. – Я… да… но… я… но если…
– Маш… – взял он осторожно ее за плечи. – Я честно очень стараться буду. И у меня или не получится совсем, и тогда тебе нечего бояться, или получится хорошо. И тогда тебе бояться тоже нечего. Ну?.. Пожалуйста? Но если ты не хочешь…
– Конечно, не хочу… – прошептала, потупившись, прачка. – Но я же понимаю, что надо…
– Спасибо, – прошептал студент и порывисто сжал ее плечи. – Ты настоящий друг, Машка.
После таких слов Мари могла бы взлететь сама, без помощи заклинаний, но задержалась, вытирая помаду, а когда закончила, то закончился и подготовительный этап у Агафона и он, наказав левитируемому объекту стоять по стойке «смирно» и не двигаться, приступил к наложению заклинания.
Мари сумела подняться на полтора этажа. Когда голова была уже почти на уровне подоконника этажа второго, у нее из плеч отчего-то вдруг посыпались синие искры и пыхнуло холодное бесцветное пламя. Девушка вскрикнула, взмахнула руками, заколотила себя, сбивая огонь, и тут хрупкое равновесие нарушилось окончательно. Ее развернуло вокруг оси, швырнуло вбок, прижало к стене…
Кусок водосточной трубы с прачкой, вцепившейся в нее мертвой хваткой, опустились на землю быстро, но плавно, прямо на подскочившего Агафона, впечатывая его в сугроб.
– Флуктуации рандомные мажоритарно превалировали, – только и сумел проговорить студиозус, выбравшись из-под обоих и очистив лицо от снега [28]28
Естественно, дело было именно в этом, а не в том, что правила левитации живых объектов, которые они еще не проходили, принципиально отличались от правил левитации неживых.
[Закрыть] .
– Я… т-так и п-подумала… – прозаикалась Мари в ответ.
– Но ничего, – упрямо крякнул студент, отыскивая в снегу шапку. – Попробуем другой вариант.
– Какой? – Мари невольно попятилась.
– Левитируем его премудрие Уллокрафта, – твердо заявил маг.
– Но…
– Никаких «но», Маш. Так или никак. Время идет! И, к тому же, я вчера ночью готовился все-таки…
Так и не поняв, к чему относилось последнее замечание, Мари задумалась, представила процесс, и нервно хихикнула: оказаться на месте того, кто в ночи за окном третьего этажа увидит призрачную бородатую личность, стучащую в стекло обломком ледяной руки, ей не хотелось бы.
Но на этот раз заклинание сработало на все сто.
Ректор, словно выдернутый из сугроба незримой рукой, взмыл выше крыши, перекувыркнулся, выровнялся и стал медленно опускаться. Долетев до окна третьего этажа, он отодвинулся и вдруг резко налетел на стену, ударив рукой в стекло.
Оно рассыпалось с тонким звоном.
Никто не выглянул.
– К-кабуча… – выждав с минуту, прошипел студиозус, пустился в новую серию пассов – и ректор снова взлетел в синее, набрякшее снеговыми тучами небо как шутиха, и снова опустился – на этот раз до четвертого этажа, и вновь ледяная рука пронзила стекло, осыпав сугроб дождем осколков…
И опять тишина.
Как заключительный аккорд, такая же печальная участь постигла окно на этаже пятом и – на всякий случай – еще одно на третьем. И вновь без толку.
Сделав прощальный кувырок и потеряв парадный, расшитый мистическими символами колпак, Уллокрафт вернулся на место старта рядом с запыхавшимся Агафоном.
Дождавшись, пока ректор, словно нагулявшаяся ракета, приземлится точно в таз, студент разжал стиснутые зубы и в изнеможении опустился на снег. Пар от Агафона валил как от загнанной лошади, а дыхание вырывалось хриплыми рваными спазмами, словно он только что пробежал весь путь от Школы до дома мэра три раза без остановки.
И все зазря…
А вот это был нокаут.
– И что теперь?.. – чувствуя настроение студента, еле слышно прошептала Мари.
Тот не ответил.
Конечно, всегда можно было попытаться проделать дыру в стене, хоть и девяносто девять шансов из ста, что и дом при этом обрушится. Или напугать часовых. Как это сделать, чтобы полгорода не сбежалось и не разгромило потом Школу – вопрос второй. Или может…
– …может, получится?.. – тихий голосок прачки едва пробился сквозь толщу свинцовых вод уныния над головой Мельникова.
– Что? – неохотно вынырнул он из глубин тоскливых размышлений.
– Я говорю… – конфузясь от собственной смелости, пробормотала Мари. – Ты иллюзии плести… умеешь?
– Я умею всё! – гордо вскинулся чародей – хоть, скорее, автоматически, чем подумав над словами [29]29
А когда подумал, автоматически – хоть и мысленно – взялся за голову и сказал традиционное «Кабуча».
[Закрыть] . – И не плести, а накладывать. А причем тут?..
– Так ты меня не слушал? – обиженно надула губы девушка, но взглянув на осунувшееся, встревоженное и пылающее лицо милого, вздохнула, всё простила и начала с начала:
– Смотри, нас трое. Господин Уллокрафт, я и ты.
– Спасибо, что напомнила, – угрюмо буркнул маг, но прачка демонстративно пропустила благодарность мимо ушей и с жаром продолжила:
– И если ты умеешь плести… то есть, накладывать иллюзии, то мы могли бы…
Рокочущий баритон огласил площадку перед домом:
– А вот Дед Колотун со своею внучкою Ледышкою пришли, подарочки всем принесли, хо-хо-хо!
При этих словах эльгардские гвардейцы, с недоумением наблюдавшие за приближение странной парочки с огромным, волочащимся сзади мешком, неуверенно переглянулись и скрестили пики.
– Стой, кто идет?
– Дед Колотун с внучкой Ледышкой и подарками, – громкостью пониже и раздраженностью повыше сообщил старик, нарумяненный как девица. – Специальный заказ его превосходительства мэра в честь празднования Нового года!
– Да? – наморщил лоб солдат слева.
– Да, да, – терпеливо проворковала Ледышка. – Сами-то вы не местные, не знаете, поди, но у нас в Шантони есть поверье, что на Новый год ко взрослым и детям приходит Дед Колотун с внучкой. И тем, кто был хорошим в этом году, раздает подарки.
– А тем, кто не очень? – осторожно поинтересовался часовой справа.
– Того бьет по голове ледяной рукой, и уши у них превращаются в сосульки и отваливаются, – невозмутимо ответствовал баритон.
– Брешешь… – рука часового справа, свободная от пики, непроизвольно потянулась защитить ухо.
– Не брешу, а поверье такое, – вздохнул баритон. – Чтобы дети слушались.
– А-а… – рука, потрогав мочку уха словно невзначай, стыдливо опустилась. – Дети – это да… Только так их и надо… короедов…
– Ну так копья свои убираем, добрые молодцы, – нетерпеливо помахала рукой Ледышка. – Его превосходительство нас ждет. Под наш приход торт вынести должны, и представление без нас не начинают.
– А то кто был непослушным солдатом, того сейчас приголублю ледышкой по кумполу! Хо-хо-хо! – пророкотал голос.
Часовые снова переглянулись, насупились сурово, и пики не разомкнули.
– А в мешке у вас что, дед да баба? – строго ткнул пальцем правый.
– Внучка, – оскорбленно поправила Ледышка и нетерпеливо притопнула: – Не имеете вы права смотреть мэрские подарки! За них деньги огроменные плочены! И не вами!
– Нам до сосны высокой, мерзкие они или приятные, потому что все равно не нам, – непреклонно пробасил левый. – А знать, что в мешке, мы по службе обязаны, поскольку его сиятельство герцога Эльгардского здесь охраняем.
– А может, вы там оружие прячете? – поддержал его правый.
– Нет там никакого оружия, очумели мы, что ли?! Кто ж оружие на Новый год дарит?! – искренне возмутилась Ледышка, но на солдат впечатления не произвела.
– Тот, кто бедных детишек по репе сосульками бьет? – злопамятно прищурился правый.
– Слушайте, солдатики, нет у нас там оружия, пустите, быстрее, опаздываем мы уже, с вами тут разговоры разговаривая!
– Мешок покажите – и проходите. Что нам, жалко, что ли? – пожал плечами левый. – У вас служба – и у нас служба.
– Но вы… мы…
– Внученька… Развяжи мешочек… развяжи… – глухо прокашлял баритон.
– А-а-а… э-э-э… Да?..
– Да, внученька. Покажи… солдатикам.
– А-а-а… С-сейчас, дедушка. Сейчас, – кося на часовых расширившимися, точно от боязливого удивления глазами, Ледышка потянула завязки, распуская горловину мешка, и в небо ударил сноп белого света с голубыми искрами.
– Уберите! Не видно ж ни чижа! – моментально вскинулись руки к ослепленным глазам.
– А вы на ощупь, на ощупь, – ласково пригласил баритон. – Это подарки не простые, а магами из ВыШиМыШи подготовленные.
– Говорим же, что нельзя их кому попало трогать! – снова вступила Ледышка.
Левый неуверенно попятился, но правого так легко было с толку не сбить.
– А нам до сосны, магами или не магами! – фыркнул он и, все еще закрывая глаза рукой, запустил вторую в дебри мешка.
Пальцы его сомкнулись на чем-то металлическом и остром, и он с восторгом вскричав: «Ага!!!» рывком вытащил добычу наружу, отвернулся, чтобы сияние не било в глаза, разжал кулак… и тупо уставился на два стеклянных пузырька.
