Текст книги "Шесть жизней Анны Карениной (СИ)"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Шесть жизней Анны Карениной
«…Туда! И я накажу его и избавлюсь от всех и от себя!» – решилась она, схватила за рукав позабывшего о ней Вронского, думая сказать прощальные слова, но он посмотрел на нее укоризненно:
– Анна, кругом люди.
– Люди, да!..
Не находя, что добавить, она заломила руки, подалась к массивной громаде проплывающего мимо поезда, наклоняясь, целясь упасть между вагонами – и тут в нескольких метрах от них в воздух взлетели фейерверки.
Вронский вздрогнул, взгляд его метнулся к разноцветным огням – как взгляды сотен людей на платформе – а когда снова посмотрел туда, где только что стояла Каренина, то не нашел ее…»
П.С.Рассказ занял первое место на конкурсе «Проезжая мимо станции…» сайта «Архивы Кубикуса» и сетевого литературного журнала «Пересадочная станция» и второе место при голосовании на приз читательских симпатий.
Вышел в свет в составе сборника издательства «Астрель-СПб» «Сказатели».
22/12/2012
ru
Isais
www.maxima-library.org
samlib.ru, FictionBook Editor 2.4
2014-12-05 03:47:23
http://samlib.ru/b/bagderina_s_a/anna.shtml
33512CA0-BE23-427C-9DA0-ED51B81B0452
1.0
1.0 – создание fb2 – Isais.
Светлана АнатольевнаБагдерина
Шесть жизней Анны Карениной
Мама, я Вронского люблю.
(Почти из песни)
Увидев швейцара, вышедшего ее встречать, Каренина спохватилась и приподнялась на сиденье коляски.
– От графа был ответ?
Швейцар поискал в конторке и протянул ей конверт с телеграммой.
«Я не могу приехать раньше десяти часов. Вронский», – прочитала она.
– А посланный не возвращался?
– Нет, барыня, – отвечал швейцар.
– Нет… – повторила Каренина и почувствовала, как в душе ее мутной волной поднимается досада и гнев.
Отпустив коляску, она вошла в дом, но ни присесть, ни занять себя чем-то не смогла. Ужинать не хотелось. Не хотелось ни думать, ни вспоминать, ни видеть кого-либо, и даже стены и вещи в доме,
его
вещи, вызывали в ней отвращение и бессильную злость – на себя, не знающую, как прекратить его любить, и на Вронского – за то же. Анна догадывалась, что он полагает ее любовь напитанной непонятным чувством вины, назойливой и даже удушающей, но не понимала, как можно было не обожествлять такого совершенного человека, как Вронский, не благоговеть перед ним, не посвятить свою жизнь ему, и как Кити, будучи отвергнутой им, могла существовать как ни в чем не бывало. Что бы он ни делал, вокруг него сиял ореол мужественности и героизма. Непостижимо, как этого можно было не ощущать, быть не затронутой им, не затянутой с головой совершенно добровольно в сей стремительный водоворот…
Иногда душа Карениной просила свободы, вспоминая, что за стенами ее добровольной тюрьмы есть другая жизнь, силилась стряхнуть эту любовь-наваждение, но каждый раз при виде Алексея решимость ее порвать с ним таяла, и она вновь с самозабвением погружалась в трясину своей любви-плена, любви-болезни. И лишь одна мысль тревожила тогда ее несладкий покой. Любил ли он ее, или всего лишь терпел, как ненужный трофей давно забытой победы, а то и тяготился?
«Я не могу приехать раньше десяти часов…»
Каренина остановилась посреди гостиной, и перчатки выпали из невольно разжавшихся пальцев.
А если он уехал, чтобы встретиться с Сорокиными – maman и дочерью – и сейчас говорит с ними любезно, посверкивая глазами и радуясь в душе ее страданиям, забыв свое показное, не иначе, благородство и великодушие?
Решение пришло неожиданно и само по себе, и угнездилось в ее мозгу, точно не могло быть иного выхода.
«Надо ехать на станцию железной дороги встретить его, а если его там нет, то поехать в Москву и уличить!»
* * *
Обуреваемая отчаянием, ревностью и злостью на них обоих, Анна рассеянно приняла из рук кучера билет до Москвы и, словно в тумане, вышла на платформу.
Люди суетились и толкались кругом. Женщины с сопливыми растрепанными детьми кричали на них визгливыми голосами, и те гнусаво хныкали в ответ. Мужчины с баулами и узлами бестолково метались по перрону, сталкиваясь, сипло переругиваясь и окликая жен. Старухи в выцветших салопах с дряхлыми морщинистыми моськами на руках и такими же слугами за спиной вытягивали шеи, подслеповато разглядывая то огромные круглые часы на башне, то подъезды к станции, то окружающих ее людей, что-то бормоча под нос…
Но что бы ни кричали женщины, ни выкликали мужчины и ни бурчали старухи, Анна твердо знала: на уме у них, как и у ней, только застарелая неудовлетворенность и копящееся под спудом приличий раздражение всем и всеми. Всё лицемерие, всё ложь, всё, от первого до последнего взгляда и слова, всё на самом деле не так, как кажется.
В неровный гул голосов и звуков перрона вклинился пронзительный тонкий голос, и появился мальчишка-газетчик, размахивая пачкой ежедневных листков и проворно лавируя меж отъезжающих и встречающих.
– Последние известия! В России переворот! Настоящая революция!..
– Что там опять? – сунул ему пару медяков какой-то господин в добротном, но несколько старомодном полосатом сюртуке, едва сходящемся поверх округлого животика.
Заполучив листок, он скользнул взглядом по заголовкам и фотографиям, бегло просмотрел статью на первой странице и закачал головой, проводя пальцем по закрученным тонким усикам:
– Уж да уж… по-другому и не скажешь. Ах, канальи, чего придумали! Ах, шельмы!..
«Всё. Всё ложь. Низкая, отвратительная ложь и жажда личной выгоды. Как это мелко! Мелко и мерзко!» – укрепилась в своем мнении Анна и, порозовев от странно прихлынувшей к голове крови, отвернулась с презрением и усталостью. – «А кто не видит этого – жалкий слепец».
Но вот басовитый гудок заглушил гомон вокзала, и из-за поворота, хрипло пыхтя и отдуваясь, показался поезд.
– Ползи, ползи, старичок, – благодушно, словно давнему знакомому, кивнул ему господин в полосатом сюртуке. – Недолго тебе осталось, похоже.
Анна брезгливо поджала губы и отвернулась: мужчина в нелепом наряде, разговаривающий с вонючей железякой, словно с человеком или лошадью, не вызывал у нее ничего, кроме презрения и желания немедленно отойти как можно дальше.
– Может даже, если газетка не врет, – не замечая вызываемой им неловкости, продолжил господин и с фальшивой – не иначе! – веселостью глянул на Анну, – в послед…
Окончание его слов потерялись в оглушительном шипении пара, вырвавшегося из-под колес останавливающегося паровоза. Низко и протяжно заскрипели тормоза, лязгнула в последний раз сцепка, и пахнущее дымом черное чудовище замерло, словно в непомерном изнеможении после дальнего пути. Распахнулись двери, выпуская прибывших, людское море всколыхнулось, взметая голоса к небу – неприятные, режущие слух – и Анна не услышала, как из-за спины ее вынырнул услужливый кондуктор.
– Первый класс, дамы, господа, – открыл он перед ней дверь купе, бросив косой взгляд – не иначе, осуждая. – Извольте пожаловать-с.
Каренина, дрожа от негодования, шагнула в пустое, пахнущее угольным дымом и пылью помещение, без сил опустилась на диванчик и уставилась невидящим взором в окно, мыслями уже в Москве. Всего год не была она в столице, а словно вся жизнь прошла!..
Им надо поговорить. Немедленно. Так дальше жить нельзя…
* * *
Столица встретила Анну, привыкшую к провинциальной неспешной размеренности жизни, суматохой и суетой, оглушительной для ее расстроенных чувств. Пассажиры, прибывшие на станцию, пассажиры убывающие, встречающие и провожающие их люди артельщики с тележками, кондукторы со свистками и флажками – и все выкрикивавшие нечто неразборчивое, сливающееся в отвратительный гул, доводящий до слез бессильной злости. Среди этой толчеи Каренина почувствовала себя маленькой потерявшейся девочкой, и ненависть ее к Вронскому, по вине которого она оказалась здесь (свое неловкое положение она приписывала исключительно ему), загорелась с новой силой. И в ее голове вспыхнуло новое решение, изменить которое не смогло бы теперь ничто.
Если вместо того, чтобы вернуться, как просила она в телеграмме и записке, он поехал, чтобы встретиться с Сорокиной, она ему отомстит. Она заставит его раскаяться.
Каренина прижала к груди бархатный красный мешочек с деньгами и женскими мелочами, огляделась затравленно в поисках выхода – и земля покачнулась у нее под ногами.
Случайно или по воле провидения, но толпа расступилась перед ней на несколько мгновений, и у противоположного края перрона она увидела Вронского. Он стоял к ней боком, прижимая к груди огромный букет кремовых роз, оплетенный венецианской соломкой и перевязанный атласным розовым бантом. Взгляд его, мечтательный и томный, был устремлен вдаль.
«Он встречает меня!» – не успев подумать, откуда ему могло быть известно о ее приезде, вспыхнула радостью Анна, но тут же гнусавый, отдающий металлом рупора голос начальника станции рассеял ее летучую иллюзию:
– Скорый поезд «Санкт-Петербург-Москва» прибывает на второй путь по расписанию. Дамы и господа встречающие, прошу соблюдать осторожность.
Вронский встрепенулся и вытянул шею, точно силясь увидеть самым первым, как огромный вонючий паровоз тащит вагоны, в одном из которых находится
она
.
Сердце Анны болезненно сжалось. «Санкт-Петербург! Сорокины! Ну конечно же… Как я могла так наивно обманывать себя? Он, верно, любит ее, и хотел бы жениться, и от этого мое присутствие ему неприятно и нежелательно. Стало быть, он и впрямь разлюбил меня – если когда-нибудь любил!»
Расталкивая толпу, она пробилась к нему. Глаза ее блестели от крайней степени душевного волнения, щеки пылали.
– Анна? Ты здесь откуда? – Вронский от неожиданности отступил на шаг, смутился, и Каренина поняла это как еще один знак неспокойной совести.
– Я всё знаю. Эти цветы…
– Что ты опять придумала? – воскликнул он. – Я здесь встречаю инженера Левкова с супругой, и…
– Не унижай себя лживыми объяснениями, Алексей. Я мешаю тебе и ta petite Sorokin
a
, я вижу. Но перед тем как уйти, скажу…
Договорить она не смогла: низкий гудок, похожий на рев диковинного зверя, заполнил пространство станции, заглушая не только ее дрожащий голос, но и гомон толпы, и из-за поворота показался непривычного вида паровоз, влекущий за собой десяток таких же диковинных вагонов.
Вронский повернулся к приближающемуся поезду и глаза его расширились в удивлении и восхищении, словно ему только что явилось величайшее чудо света. Анне стало обидно и почти физически больно за свои наивные надежды и за то, что ее присутствие понудило Вронского к такому жалкому актерству.
– Я скажу… – снова попыталась выговорить она, но задохнулась от обдавшего ее душного жара машины, и горло ее перехватило.
Сбавляя скорость, мимо покатился первый вагон, и в одном из окон Анна заметила знакомые женские лица.
Сорокины!
Значит, всё-таки измена и ложь. Как это пошло и неловко…
Точно невидимый груз опустился на плечи Карениной. Потухший взгляд ее упал вниз, туда, где странно беззвучно катились колеса останавливающегося состава, закрытые полукруглыми щитками, доходившими до рельсов.
«Туда! И я накажу его и избавлюсь от всех и от себя!» – решилась она, схватила за рукав позабывшего о ней Вронского, думая сказать прощальные слова, но он посмотрел на нее укоризненно:
– Анна, кругом люди.
– Люди, да!..
Не находя, что добавить, она заломила руки, подалась к массивной громаде проплывающего мимо поезда, наклоняясь, целясь упасть между вагонами – и тут в нескольких метрах от них в воздух взлетели фейерверки.
Вронский вздрогнул, взгляд его метнулся к разноцветным огням – как взгляды сотен людей на платформе – а когда снова посмотрел туда, где только что стояла Каренина, то не нашел ее.
* * *
Когда героя дня – инженера Левкова, изобретателя поезда на воздушной подушке, унесли на руках восторженные поклонники российской научно-технической революции, его детище, забрав пассажиров, загудело, приподнялось и мягко поплыло над рельсами к следующему пункту назначения. Встречавшая его публика, возбужденно гомоня, стала втягиваться в здание станции. И поэтому лишь несколько пассажиров третьего класса, прибывших загодя на следующий поезд, да пара путевых обходчиков видели, как с путей, где только что находился последний вагон, поднялось нечто. При ближайшем рассмотрении оно оказалось знатной дамой. Но в каком виде! Платье ее было в пыли и пятнах машинного масла, руки и лицо грязны. Чтобы дать название сооружению на ее голове из спутанных, вставших дыбом волос и заплутавших в них остатках соломенной шляпы, понадобился бы еще один изобретатель, силой гения не уступающий, а то и превосходящий Левкова. Чумазое лицо ее пламенело, глаза горели неземным огнем, а губы непрестанно и беззвучно шевелились. Незнакомый человек мог бы даже подумать, что с них, то и дело перемежаемые словами «Сорокина» и «этот», слетали слова, не приличные не только для дам, но и для прачек, и даже торговок. Старая пара на перроне брезгливо поджала губы, обходчики закачали головами, то ли дивясь, то ли осуждая, выводок ребятишек сельского лекаря захихикал, показывая пальцами, а отец их нахмурился и назидательно изрек: «Смотрите, до чего доводит человека разумного безудержное потребление алкоголя!»
Но Анна (ибо да, это была она), если и чувствовала себя пьяной, то единственно от эмоций, перехлестывающих за край.
Сосредоточенно глядя только вперед, она направилась в здание станции в туалетную комнату первого класса.
Там, пудря перед зеркалом носик, стояла Долли.
При виде входящей женщины она нахмурилась и строго заговорила:
– Туалетная для третьего класса, милочка, расположена…
Анна?!
Что с тобой?!
– На улице поднялся необычайно сильный ветер, – проговорила Каренина, предупреждая взором: «Только попробуй, возрази мне», и Долли растерянно моргнула и проглотила не выговоренные слова.
– Да… необычный ветер… – вместо этого осторожно кивнула она и добавила, для своего ли душевного комфорта или для Анниного: – Я полагаю, и Стива согласится со мной, что всё изменение климата происходит от этих ужасных новых изобретений.
– Мне тоже так кажется, ma cherie, – отозвалась Каренина, скользя блуждающим взором по мраморным стенам и полу, фарфоровым раковинам, начищенным медным кранам, не останавливаясь даже на своем отражении в зеркале. – Не видела ли ты сейчас Вронского?
– Как? Вы разминулись? – брови Долли сочувственно приподнялись. – Я его встретила не далее как пять минут назад. Он поискал тебя, не нашел, и отправился с Сорокиными смотреть павильоны.
– Куда?.. – не поняла Анна, но Долли неверно истолковала ее недоумение.
– На Ходынское поле. Всемирная выставка открывается завтра там. Разве ты не знаешь?
– Да. Конечно. Знаю. Завтра, – кивнул Анна, и в душе ее поднялась волна горячей ненависти, но еще больше – зависти к наивной простушке Долли, к безалаберному неудачнику – ее мужу Стиве, к двуличному Вронскому и даже к бесстыдным Сорокиным.
Ведь у них будет завтра. И только от нее, Анны, сейчас зависело, какое завтра они все получат: наполненное животным самодовольством и покоем, или отравленное раскаянием, каковое все они и заслуживают за то пренебрежение, с которым отнеслись к ней и ее беде. Эгоисты!
Не догадываясь о ее мыслях, Долли с плохо скрываемым ужасом, изумлением и сочувствием оглядывала Каренину.
– Тебе надо умыться и почистить платье, дорогая. Я помогу, вон, платяная щетка на полке…
– Это такие пустяки! Я должна спешить! – лихорадочно отмахнулась Анна, но все же под умоляющим взглядом невестки сделала попытку смыть грязь.
– Теперь гораздо лучше, – неуверенно проговорила Долли, рассматривая мутные сероватые разводы возле ушей золовки. – Только твои волосы… Поедем к нам, там…
– Нет, я не могу, не могу, мне нужно незамедлительно мчаться, – возбужденно заговорила она, – но волосы… и вправду… волосы…
Мечущийся по комнате взор Карениной остановился на голове невестки.
– Не могла бы ты мне одолжить свою шляпку? Пожалуйста?..
* * *
Вронского и Сорокиных на Ходынке она нашла по чистой случайности. Устав пробиваться сквозь толпы праздношатающейся публики и продавцов сувениров, что бродили по булыжной мостовой от павильона к павильону и от экспоната к экспонату, она в отчаянии двинулась к самой высокой башне со странным грибообразным наплывом на вершине в надежде подняться туда и осмотреться. Все трое обнаружились у ее подножия: веселая компания, ведущая приятную беседу с другой такой же: румяным офицером под ручку с двумя хихикающими дамами в возрасте.
«Разбитной братец вывел в свет своих кузин – старых дев», – неприязненно подумала Каренина, нервно сжимая в руках непонятно зачем приобретенный бронзовый макет какой-то странной машины, угластый и тяжелый. – «Только не найти им женихов, нет, всё бесполезно. И тебе, Алексей, не найти с Сорокиной счастья».
Ищущий взор ее скользнул по башне, приобретшей в ее глазах теперь иную ценность, и остановился на толстой стеклянной трубе, уходившей под самую шляпку гриба. Внутри ее, сверху вниз, скользила площадка, на которой стояли люди, боязливо скучившись ближе к стене.
«Туда! Скорей туда! Упасть у их ног! И пусть он пожалеет! Пусть они оба пожалеют и покаются!» – поднялась болезненная обжигающая волна в душе Карениной, и не раздумывая более, она заспешила ко входу в башню.
Двери подъемника и лестница, ведущая наверх, располагались почти рядом, но желающие добраться до последнего этажа предпочитали долгий путь по ступеням вознесению над бездной, и полукруглая площадка была пуста. Швейцар скучал у ее распахнутых дверей, провожая равнодушным взглядом посетителей.
– Мне наверх!
Не удостаивая вниманием швейцара, Анна решительно шагнула на ребристую металлическую платформу и застыла, жадно отыскивая среди толпы Вронского.
– Как прикажете, барыня, – с достоинством поклонился швейцар, неспешно, полный осознанием собственной важности, закрыл за ней двери и нажал на кнопку.
Где-то далеко загудела машина, и площадка медленно и плавно двинулась вверх.
– Где же, где же, где… – возбужденно шептала Каренина, всматриваясь в толпу у подножия башни. – А если они уже ушли?..
Но Вронский и его спутники были на месте. Все так же галантно улыбаясь, он говорил что-то двум старым девам, и те смеялись, прикрывая лица веерами.
«Пытается уже и их соблазнить! Так и надо этой Сорокиной! Ненавижу его и ее!» – зашлось от ревности и негодования сердце Анны, и тут же пропустило такт. – «Пора. Уже достаточно высоко. Если падать с большой высоты, лицо может повредиться и они не узнают меня».
Но как?.. Она замахнулась на стекло кулаком и обнаружила, что все еще сжимает металлическую вещицу, купленную с полчаса назад у особенно назойливого лоточника. «Сама судьба за меня!» – вспыхнули щеки Карениной, и она ударила игрушкой по прозрачной преграде, отделяющей ее от пропасти под ногами – и мщения.
И еще раз, и еще, и еще, и еще…
Когда силы ее иссякли и она в изнеможении опустила руку, с грохотом роняя сувенир, мимо ее лица проплыли и исчезли под платформой лишь несколько еле видных царапин на нетронутом стекле.
«Это какое-то нелепое наваждение или дурной сон!» – не успела подумать Анна, как стена за ее спиной сменилась закрытыми дверями, а площадка остановилась.
– Прибыли, барыня, – распахнулись створки, и другой швейцар степенно указал ей рукой на красную ковровую дорожку, ведущую в края шляпки гриба – ресторан.
Каренина бросила отчаянный взгляд на землю, туда, где почти не видный, но ничуть не раскаявшийся и даже не подозревающий о ее муках стоял изменник Вронский со своей столичной штучкой, скрипнула зубами и мотнула головой:
– Вниз.
– Понравилось барыне, – с некоторым удивлением проговорил швейцар, и добавил: – А чего не понравиться? Все как на ладони видать, с верхотуры-то. Многие боятся, что механизьма сломается или стекло треснет, так это они зря. Машина надежная, до открытия месяц туда-сюда целыми днями гоняли ее, и хоть бы что. А стекло так вообще особо прочное. «Блестиглаз» называется, говорят. Кувалдой разве что разобьешь.
Каренина вспыхнула, то ли припоминая свои тщетные попытки, то ли жалея, что в сувенирных лавках не продавали кувалды, но швейцар истолковал это по-своему.
– Сейчас, ваша светлость, сейчас поедем, – торопливо заверил он, закрыл створки, и скрытая от глаз машина заработала снова, начиная неторопливый стометровый спуск.
Метре на десятом Анна с ужасом увидела, как Вронский раскланялся со своими знакомыми и двинулся прочь, уводя Сорокиных. Но не прошли они и нескольких шагов, как остановились, развернулись – и направились к башне-грибу.
«Кататься на движущейся площадке? В ресторан? Или просто обойти?» – замелькали мысли в голове Карениной, и она едва не закричала от бессильного волнения, но площадка бесстрастно плыла вниз, и до чувств обманутой женщины ей не было никакого дела.
Когда швейцар внизу распахнул перед ней двери, она первым делом выпалила вопрос:
– Тут мужчина не проходил? С двумя дамами, одна постарше, другая младше, старшая с неприятным лицом больной выдры, в шелковом платье тона «вечерняя лазурь» с лионским кружевом на вороте и рукавах, рукав колокол три четверти, лиф на шнуровке, на правой руке золотой браслет с аметистами, три кольца, якобы фамильных, но на самом деле…
– Граф Вронский? – стоически вопросил швейцар.
– Да! Где он?!
– Они только что поднялись в ресторан «Торжество науки» на том подъемнике, – он кивнул на похожие двери в дальнем конце холла.
– На самый верх? – уточнила Каренина. – В ресторан?
– Да.
– Так скорее за ним! – загорелись ее глаза.
Теперь она совершенно точно знала, что будет делать.
* * *
Лакеем была подана первая перемена блюд, когда перед столиком Вронского и Сорокиных предстала Каренина.
Не говоря ни слова, она обнажила запястье левой руки, взяла тарелку с салатом Вронского и ударила ее об край стола.
От столкновения с преградой смесь мяса и овощей с майонезом, представлявшая собой аппетитную, украшенную зеленью и томатами массу, взлетела и приземлилась в свекольник чиновника за соседним столиком.
– Я бы сказал!.. – не зная, гневаться ему больше или удивляться, вытаращил глаза тот – но Анна его не слышала.
Раздраженно отбросив неподдающуюся посуду, она схватила и шлепнула о край другую тарелку, третью, орошая себя, скатерть и возмущенных соседей их содержимым – но не получая ни одного, даже самого крошечного и тупого осколка.
– Анна! – вскочил опомнившийся от шока Алексей, через стол потянулся к ней, стремясь поймать за запястья, но вошедшую в раж Каренину так просто было не остановить.
Отталкивая его пальцы, уже обеими руками хватала она со стола фужеры, рюмки, молочники и соусники и пыталась их расколотить – но тщетно.
Сорокины в ужасе вскочили и отбежали, спасая наряды и репутацию – и не одни одни: вокруг стола, ее и Вронского образовалась зона отчуждения диаметром метра в три, усеянная фирменными блюдами и низверженной, но не сдавшейся посудой.
Догадавшись, наконец, обогнуть стол, Вронский схватили Анну за плечи, прижал к себе – но она вырвалась и кинулась к распахнутому французскому окну. Еще миг – и перешагнув через низкий подоконник, Каренина молча исчезла из виду.
– Анна!!!.. – Алексей кинулся за ней, перегнулся… и в изнеможении опустился на пол.
– …А насчет посуды ваши светлости пусть не изволят беспокоиться, – раскланивался тем временем со щедро расплатившимися Сорокиными метрдотель. – Она только с виду фарфор и хрусталь, а на самом деле – гибкое вещество… податливая субстанция… Пластическая масса! Последнее научное открытие! Не бьется – хоть отсюда на землю бросай!
– Наука – великое дело, – нервно дернулся глаз Сорокиной-maman, и с достоинством, достойным лучшего применения, она подхватила дочь под руку и увлекла за собой к выходу.
Вронский вскочил и быстро зашагал за ними, едва не срываясь на бег:
– Подождите, княгиня! Я все объясню!
– Не сомневаюсь, mon beau, – с ледяным возмущением бросила через плечо Сорокина-дочь, и двери подъемника закрылись за ней.
* * *
Из сети безопасности, окружавшей ресторан и поймавшей ее в трех метрах от подоконника, Каренину достали через десять минут. Пунцовая от стыда и гнева на весь свет, она оттолкнула помогавших ей выбраться старшего метрдотеля и двух городовых. Бросив в сердцах: «Ах, оставьте меня все!», она побежала вниз по лестнице, закрывая лицо руками от любопытных взглядов поднимавшихся навстречу зевак.
– Нервенная дамочка, – полицейский постарше неодобрительно покачал головой ей вслед.
– Нервенная-то нервенная, – лукаво хмыкнул в усы метрдотель, – а посетителей у нас сейчас в три раза больше будет, помяни, Михалыч, мое слово.
Точно в подтверждение, швейцар распахнул двери ближнего подъемника, оттуда вывалилась компания пестро наряженных гуляк и нерешительно остановилась перед ними. Франтоватый молодой человек выступил вперед и, сгорая от любопытства и смущения, спросил:
– А это правда, что только что из окна башни какая-то женщина…
Но Каренина не видела и не слышала ни осуждения первого, ни планов на хороший доход второго, ни интереса третьего. Она бежала по ступеням, не сводя взгляда с бесконечно длинного окна, тянувшегося вдоль лестницы, и выискивая Вронского.
«Ты, наверное, посмеялся надо мной – и не раз…» – мелькали в голове ее гневные, отчаянные мысли. – «Ты, должно быть, назвал мои страдания фарсом… а меня – придумщицей… Ты не поверил мне… не увидел моих мук… за крысиными улыбками своих Сорокиных… Ну так знай же… что я не успокоюсь… пока не отомщу тебе и им… не покрою ваши имена позором… а жизнь – раскаянием… если вы на таковое еще способны… Где же ты… Где же вы… Где мне вас найти?!..»
Что-то большое и мягкое внезапно преградило ей путь, и она бы упала от столкновения с неожиданным препятствием, если бы оно не подхватило бы ее и не помогло удержаться на ногах. Знакомый голос спросил ее сочувственно:
– Куда ты так несешься, Анна? Не Вронского ли ты ищешь?
– Стива?.. – она растерянно глянула на брата. – Да, его. Ты его видел?
– Там, только что встретил, – Стива махнул рукой куда-то влево и вдаль, где кончались павильоны. – Они с Сорокиными шли кататься на этой уродливой новомодной штучке… как там ее… э-э-э…
– С Сорокиными?! – краска бросилась в лицо Карениной.
– Да, с ними. И они мне показались какими-то странными, все трое, – Стива недоуменно пожал плечами. – Даже парой слов не остановились переброситься, а ведь с твоим Врон… Эй, стой, а ты-то куда?! Погоди! Ты оттуда идешь? А это правда, что только что из окна башни какая-то женщина…
* * *
Еще издалека Каренина заметила нечто, что с ее точки зрения можно было охарактеризовать только как «уродливая новомодная штучка». И не в последнюю очередь оттого, что по высокой металлической лестнице с фигурными поручнями в ее чрево забирались Сорокины и Вронский. Алексей пропустил вперед дам и, чуть задержавшись у входа, скрылся внутри вслед за ними.
Анна, расталкивая встречных, подбежала к лестнице, высыпала все остававшиеся у нее деньги в пригоршню билетеру, нетерпеливо выхватила у него из пальцев длинную синюю бумажку и стала стремительно подниматься.
«Теперь-то ты, mon cher, никуда от меня не денешься», – шептала она, беззвучно шевеля губами.
У самого входа, в маленькой тесной прихожей, отгороженной от внутренностей машины малиновыми портьерами, ее встретили мужчина и женщина в форме, похожей на военную.
– Где здесь расположились дворянин и две… – заговорила было Анна, но мужчина с легким поклоном протянул ей какой-то мешок, опутанный лямками, словно невиданное морское чудище – щупальцами.
– У меня нет больше денег! – раздраженно отмахнулась Каренина, но он лишь улыбнулся:
– Это входит в цену билета, мадам. И надевается на спину.
– Уберите это от меня сейчас же! – брезгливо отшатнулась она. – Мне не нужны ваши пыльные котомки!
– Извините, мадам, но без этого мы не можем вас впустить, – вежливо, но непреклонно заявила женщина.
– Вы не имеете права! Я заплатила!
– Мы вернем вам деньги.
– Но…
В утробе машины послышался знакомый женский смех, и Анна вздрогнула, словно пронзенная раскаленной спицей.
– Хорошо, надевайте! Только быстрее! Не понимаю, чего вы ждете! – сердито воскликнула она, чувствуя, как каждая проходящая секунда заново выжигает ее изнутри обидой, ревностью и отчаянием.
Через несколько минут, когда странное приспособление было прикреплено к Анне и опутывало ее своими лямками подобно спруту, ее провели в салон и усадили на последнее свободное место рядом с толстым заводчиком и его увешанной драгоценностями супругой.
– Но я не хочу здесь сидеть! – возмущенно прошипела Каренина, опасаясь привлечь к себе внимание Вронского и княгинь до начала поездки, чтобы не вспугнуть.
– Других свободных мест нет, – терпеливо улыбнулся мужчина.
Анна подумала о всех пассажирах машины, с которыми пришлось говорить этому человеку сегодня и вообще, не желающих надевать на спины отвратительную сумку, и ее покоробило его лицемерное терпение.
– …К тому же, путешествие продлится не более получаса, и все это время можно любоваться видами из окна. Вы и не заметите, как пройдет время, мадам.
Каренина сделала вид, что сдалась и демонстративно отвернулась к большому квадратному окошку со скругленными углами, в которое во все глаза уже смотрели ее соседи, словно там можно было увидеть что-то такое, чего они не видели, подходя к машине.
Под окном бегали люди с красными флажками и городовые, отгоняя зевак с широкой, огороженной канатами дороги, на которой их машина стояла. Больше ничего интересного там не происходило, и Анна опустила взгляд на колени, напряженно вслушиваясь в гомон внутри машины.
– Bon voyage, – галантно пожелал мужчина, пристегнул единственную незакрепленную, самую длинную лямку ее нелепой наспинной сумки к струне под потолком и откланялся.
Еще полминуты – и глухо взревели моторы, и едва Анна задумалась, были ли это моторы их машины или другой, каких на выставку привезли со всех концов света в изобилии, как толпа за окном медленно поплыла назад.
«Поехали», – поняла Анна. – «Сейчас наберем скорость, и я выскажу ему все. А потом – в дверь. Конечно же, эта хлипкая веревка вверху не удержит меня – и всё будет кончено. Я отмщена и умру спокойно».
– Дамы и господа, – из-за малиновой портьеры выступила женщина, встретившая Каренину у входа. – Прошу всех оставаться на местах до отдельного разрешения господина Эристова.
«Что за жалкая привычка – силиться казаться важнее, чем ты есть на самом деле!» – досадливо поморщилась в ответ Каренина. – «Так делают люди малозначительные и неуверенные в себе, как этот усатый господин. А эта женщина с ним – его жена или…»
Неожиданно пол машины стал как-то странно наклоняться, тело Карениной вдавило в кресло, а полотняная сумка, примотанная к ней ремнями и лямками женщиной в форме, заставила позвоночник выгнуться неудобно – словно на кочку легла.
