Текст книги "На деревню дедушке"

Автор книги: Светлана Алешина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 4

– Да, конечно, конечно, – тихо рассмеялся Сергей Иванович, – он затащил меня в какой-то сарай и просто запер там. А я, в некотором роде, убежал. Вот так.

– Ну ничего себе «вот так», – проговорила я. – Вы на самом деле себя хорошо чувствуете?

– На самом деле, – уверил меня Сергей Иванович, – и, кстати, я забыл вам сообщить, Ольга Юрьевна, что я уже договорился с Федором Аполлинарьевичем. Я позвонил ему перед уходом из редакции. Марина вам не говорила?

– Нет, – сказала я.

– Ну так он назначил встречу на завтрашний день. В одиннадцать часов. Вас это устроит? – спросил меня Сергей Иванович.

Я согласилась, договорилась встретиться с Кряжимским завтра в редакции и отключила телефон.

Известие о том, что не только нам, но и Сергею Ивановичу довелось повстречаться с маньяком, вызвало оживление в кабинете. Маринка снова начала распространяться об опасностях жизни, Ромка стал задавать ненужные вопросы. Один Виктор промолчал. Он поднял на меня взгляд, и я его поняла. «Поехали домой».

– Мне кажется, что охрана мне сегодня не нужна будет, – ответила я на его немой вопрос. – Ну, нет ничего угрожающего. Самое страшное сегодня было это…

– Нашествие рубоповцев, – буркнула Маринка.

Мы все переглянулись и рассмеялись.

Закончив наконец затянувшийся рабочий день, мы вышли из редакции, и я уже на правах не начальника, а товарища развезла всех по домам.

Сначала отвезла Ромку, потом Виктора. Заехав в магазин и накупив всяких разностей себе на ужин, на завтрак и на следующий ужин, я собралась везти Маринку к ней домой, но эта швабра вдруг заупрямилась.

– Мне теперь маньяки будут мерещиться всю ночь. Буду лежать с открытыми глазами и не знать, чего бояться больше! То ли того, что могут напасть на меня, то ли того, что на тебя уже напали, убивают, расчленяют, а я ничего не знаю! – заявила Маринка. – Едем к тебе!

– Чтобы ты увидела, как меня расчленяют? – мрачно пошутила я.

– Тьфу на тебя! Типун тебе на язык и на все остальные места! – крикнула Маринка. – Не смей так шутить!

– Насчет других мест ты тоже погорячилась, – проворчала я и не стала больше спорить. Хочет ехать со мною, ну и добро пожаловать. Я – не против.

Почти в полном молчании мы добрались до моего дома. Я поставила «ладушку» на ее привычное место, и, нагруженные пакетами со всякой всячиной, мы с Маринкой поднялись на мой третий этаж.

Я передала Маринке свой пакет, раскрыла сумочку и достала ключи. Я отперла дверь и сразу же почувствовала сильнейший запах газа.

– Чем-то воняет, – тут же проинформировала меня Маринка. – Забыла горелки выключить, растяпа! – прикрикнула она на меня, вошла в прихожую и потянулась к выключателю на стене справа.

Я еле успела оттолкнуть ее.

Крикнув какую-то гадость, Маринка упала на пол.

– С ума сошла, ненормальная!

Маринка села на полу в прихожей и шмыгнула носом.

– Блин, глаза жжет! – пожаловалась она.

– Свет нельзя включать! – сказала я, чувствуя, что на меня нападает приступ кашля и тоже начинает щипать глаза. – Взорвемся все к чертовой матери! Выходи немедленно!

Ничего больше громко не говоря, но продолжая ворчать, что все вокруг сошли с ума, Маринка выбралась в коридор.

– А что же делать будем? – спросила она у меня. – Воняет же!

– Что-что, – проворчала я. – Будем пытаться устранить безобразие правильными действиями.

Я отошла от входной двери подальше, вынула из сумки носовой платочек, можно сказать почти чистый, то есть свежий, и приложила его к лицу.

– Если не вернусь через пять минут… – начала я, но Маринка меня перебила:

– Поняла. Орать!

– Не орать, а спасать, – поправила я ее и добавила: – Ну можешь и поорать немножко. Если иначе не получается.

Вздохнув несколько раз медленно и глубоко, я прошла в квартиру быстро и поспешно, ударилась при этом больно локтем об угол, но до кухни добралась почти сразу. Еще бы я заблудилась в своей квартире! Не дождетесь!

Я быстро выключила горелки на плите. Включенными оказались все четыре. В эту секунду у меня просто не было времени соображать, что к чему и почему.

Вторым делом, после выключения горелок, я распахнула окно в кухне и убежала из нее в комнату. Там уже, начав дышать этой гадостью, заполонившей всю атмосферу в квартире, – а куда же деваться, если дышать хочется и я как-то привыкла к этому делу, – я открыла двери на балкон.

Первая дверь подалась легко, со второй, как и положено по закону подлости, вышла какая-то глупейшая заминка, но я с нею справилась.

Я, дергая и ругаясь вполголоса и с дверью, и с газом, и с самой собою, распахнула-таки дверь и выскочила на балкон, отбрасывая платочек.

Свежий воздух показался мне очень вкусным и совсем не холодным, хотя неполные полчаса назад я, выходя из очередного магазина, уже почувствовала, что зима на носу.

Я наслаждалась спокойной возможностью дышать, но тут раздался голос Маринки.

Она так и стояла перед входной дверью и с испугом поглядывала в раскрытую квартиру.

– Гав! – крикнула я, выходя к ней. Все-таки никак не могу удержаться от милых дружеских шуточек, когда для этого есть возможность.

– Ну и дура, – еще раз обиделась Маринка и отвернулась.

Я с таким определением категорически не согласилась, но промолчала.

Квартира полностью проветрилась уже через пятнадцать минут – сквозняк сделал свое дело, – и мы вошли в нее и внесли свои пакеты.

Теперь уже свет потянулась включать я. Маринка это делать отказалась наотрез. И когда я нажимала на выключатель, эта зараза еще зажмурилась и зажала уши руками, словно мне самой не было страшно.

Засыпали мы с трудом. Мне все время мерещилось, что пахнет газом, и я несколько раз вставала и ходила в кухню проверять горелки. Возвращалась я тихо, но Маринка, постоянно приоткрывая глаза, шепотом спрашивала у меня:

– Все нормально?

Я отвечала, что да, и снова ложилась. Когда же я наконец на самом деле заснула, то мне начали сниться всякие взрывы, и пожары, и погони, но газом во сне почему-то не пахло. Странно, правда?

Одним словом, ночка прошла весело, содержательно и я ни фига не выспалась.

Проснулись мы обе тяжело и печально. Настроение было гадкое, голова чугунная. Во рту такое ощущение, словно туда ночью кто-то забрался и сдох. Короче говоря, утречко выдалось на редкость удачное и радостное.

– Нам сегодня обязательно тащиться на работу? – жалобно проныла Маринка без всякой, разумеется, надежды на положительный ответ.

– Не-а, – пробормотала я и поволоклась в ванную, но, если честно, на работу идти и самой не хотелось. Но не могла же я в этом признаться!

Мы с Маринкой тускло позавтракали, хотя Маринка всячески и отказывалась от этого дела, но я настояла, высказав ей малонаучные соображения о природе природного газа и об подтравленном им организме.

У меня получалось, что если не съесть по бутербродику, то точно будет полная хана, а так – может, и обойдется. Чушь, конечно, но сработало.

Маринка села со мною за стол, и для меня завтрак прошел не в скучной атмосфере, а почти в дружеской и почти в полном согласии. Приблизительно такими словами нам говорят иногда по телеку, когда в наше Отечество кто-то приезжает из-за рубежа.

На работу мы приехали за пять минут до девяти. Даже сама не знаю, как это у нас получилось. Наверное, сказалось плохое настроение с утра, поэтому мы и добрались до работы вовремя и без опозданий.

Очень гордая тем, что я не опоздала, я поморщилась на новую редакционную дверь, потому что она мне напомнила о вчерашних безобразных событиях, и вошла в комнату редакции. Тут я застала неожиданную сцену.

Ромка, стоя посередине редакции, показывал в лицах Сергею Ивановичу, что произошло вчера. Ромка очень старался. Так как он был один, а «лиц», которых он изображал, было много, то в его исполнении получалось много шуму, много топота, много движений, но, надо признаться, было малопонятно.

Сергей Иванович сидел на своем месте, выглядел он как-то не очень обычно и привычно. Я бы даже сказала, что в его облике было что-то озадачивающее.

Я вспомнила, что не мне одной довелось вчера встретиться с настоящим маньяком, поэтому поздоровалась и сразу же направилась к Кряжимскому.

– Что-то я не пойму… – задумчиво проговорила я, и в это время Сергей Иванович повернулся ко мне. Теперь я поняла.

До этого он сидел ко мне боком, и я видела только левую сторону его лица. Увидев его в анфас, я просто охнула. Маринка, идущая за мною следом и выглядывающая у меня из-за плеча, так та вообще затараторила:

– Что же с вами такое произошло, Сергей Иванович, да что же такое делается, да что же… – ну и все прочее в том же духе. Дословно и перечислять неинтересно.

А Сергей Иванович, как я уже сказала, выглядел, мягко говоря, непривычно.

Во-первых, его металлические очки с круглыми стеклами были сломаны и теперь сидели у него на носу как-то боком. Левое стекло на очках было треснуто. Под левым глазом синел большой вздутый синяк.

Сергей Иванович, стесняясь своего вида, непривычно непрезентабельного, полуотвернулся, чтобы не так явно были заметны изъяны в его внешнем виде, и пробормотал:

– Я же вам по телефону рассказывал, Ольга Юрьевна, что со мною вчера произошла небольшая история, – Сергей Иванович потер кончик носа, – ну, в общем, и вот… Последствия ее, так сказать.

– Ни фига себе последствия, – протянула Маринка, – синяк большой, а история, получается, небольшая!

– Да, – согласилась я, – без чашки кофе и сигареты тут не разберешься. Как вы наверняка уже знаете, Сергей Иванович, тут с нами со всеми вчера произошли небольшие истории с какими-то последствиями. Давайте-ка устроим внеплановое совещание и…

– И там видно будет! – крикнула Маринка, уже отошедшая к своему столу и включающая свою знаменитую кофеварку.

– Хорошее предложение, – согласился Сергей Иванович, – если руководство предлагает, то грех отказаться.

– Ну еще бы! – снова подала голос Маринка, не терпевшая, когда последнее слово остается не за ней.

Мы, как всегда, устроились в моем кабинете за кофейным столиком. Ромка, как самый младший член коллектива, да еще к тому же и курьер – по штатному расписанию, – сбегал за печеньем и конфетами. Он так спешил не опоздать к началу разговора, что примчался весь запыхавшийся и красный, почти как майор Здоренко.

– Еще не начали? – спросил он, вбегая ко мне в кабинет.

– Уже закончили, – охладила его Маринка. – Показывай, что принес, а там мы посмотрим, что с тобою делать.

– В смысле? – не понял Ромка.

– Садись, – сказала я, – Марина просто наводит порядок.

Ромка робко сел на краешек своей табуретки и внимательно вытаращился на Сергея Ивановича, впрочем, не он один.

Сергей Иванович, сознавая себя центром внимания, все равно не спешил с рассказом о своих вчерашних злоключениях. Он попивал кофе, потирал лоб и, казалось, о чем-то крепко задумался.

Первой, как и следовало ожидать, не выдержала Маринка.

– Сергей Иванович! – требовательно позвала она. – Народ собрался, а вы что-то обещали! Не тяните, а то вас подушками закидают!

– Подушками? – переспросил Сергей Иванович. – Хорошо, что хоть чем-то мягким, но, понимаете, Мариночка, я сам не могу понять, что же произошло. Наверное, на меня напал маньяк. Иного объяснения не нахожу. Но, знаете, будучи журналистом со стажем, я прекрасно понимаю, как это пошло и ненатурально звучит: напал маньяк!

– Звучит двусмысленно, скажем прямо, – не постеснялась заявить Маринка.

Ромка хмыкнул прямо в свою чашку и расплескал кофе на столик.

– Так бы и дала тебе подзатыльник! – посулила Маринка. – Пошел и взял тряпку!

Ромка помурзился и вышел, оставив дверь открытой. Почти сразу же он вернулся с тряпкой и с полуоткрытым от ожидания сенсаций ртом.

Я и сама заинтересовалась, и не только синяком, но и видимой невозможностью для Сергея Ивановича просто и однозначно объяснить то, что с ним произошло. Самое простое объяснение, увы, распространенное в наше время – «напоролся на грубость», – никак не подходило. Хотя бы потому, что было опровергнуто с самого начала словами Кряжимского про маньяка. Кряжимский и маньяк? Было чем заинтересоваться, честное слово.

К тому же и сам Сергей Иванович, как опытный лектор, совершенно бессовестно тянул паузу, выматывая аудиторию и нарываясь на очередную грубость.

Маринкину грубость, я имею в виду. Ну, вы меня поняли.

– Так что же с вами произошло, Сергей Иванович? – Маринка ломанулась в лобовую атаку. – При чем здесь маньяк?

– Сам не знаю. – Сергей Иванович смущенно снял очки, затем вздохнул и положил их на стол. Очки, как вы помните, были сломаны и не годились для обычных манипуляций. Это целые очки можно вертеть в руках и постоянно снимать и надевать, а такие, как сейчас были у Кряжимского, запросто могли сломаться в любую секунду. Слишком уж им досталось.

– Рассказывайте, рассказывайте, – поторопила его Маринка, – ну сколько же можно издеваться над людьми? С вами случилось несчастье, а мы ничего и не знаем!

– Да! – поддакнул Ромка и потупил глазки.

Сергей Иванович кашлянул.

– Ну в общем так, – начал он. – Как вы помните, я вчера ушел пораньше, потому что у меня была договоренность с пресс-секретарем губернатора. Я должен был побывать на областной конференции по коммунальным делам, взять парочку интервью и… ну, в общем, и так далее. А потом я собирался позвонить Федору Аполлинарьевичу Траубе, чтобы окончательно договориться на сегодня. Мы же к нему едем, вы помните? – Кряжимский поднял на меня вопрошающий взгляд, и я молча кивнула, хотя на самом деле только сейчас и вспомнила про художника, «Лесостепь» и все остальное.

– К живописцу с бананами? Ну, в смысле – с оранжереей, да? – влезла Маринка, как всегда некстати.

– Ну да, – согласился Сергей Иванович и снова взглянул на меня.

Я снова кивнула и подумала, что если он сейчас же не перестанет тянуть резину, я в приказном порядке заставлю его говорить. Что такое происходит, в самом деле? Почему из него слова нельзя вытянуть про его вчерашние дела? Ну маньяк, ну встретился… Тут я подумала о том, что маньяки бывают разные, и почувствовала, что краснею. Чтобы это было не так заметно, я наклонила голову и принялась добывать сигарету из своей пачки, лежащей на столе.

– Ну так вот, – словно нехотя, продолжил Сергей Иванович. – Я вышел из редакции и пошел к своей машинке, а она почему-то отказалась заводиться. Ну, у нее это бывает. Я уже привык. Да и вообще не дружу я с железом-то.

Это мы знали. Любой металлический предмет, устройством посложнее ножниц, всегда в руках Кряжимского становился страшным для него самого оружием и так и норовил учинить Сергею Ивановичу какие-то каверзы. Для меня было постоянной загадкой, как Сергей Иванович еще ездил на своем видавшем виды «жигуленке». Наверное, они оба притерпелись друг к другу. Вот как я со своей «ладушкой», например.

– Так как я спешил, – не торопясь, продолжал Кряжимский, – я решил, что разберусь потом с возникшей у моего пылесоса проблемой, и вышел на дорогу.

– «Выхожу один я на дорогу», – Маринка профессионально подогнала цитатку к месту и скромно потупилась, ожидая комплиментов.

Ага, щаз! Ждала комплиментов, а дождалась комментариев.

– Это Пушкин! – крикнул радостный Ромка и, наткнувшись на мой мрачный взгляд, тут же поправился: – Я оговорился, это Есенин. Ну, конечно!

– Лермонтов, двоечник! – заявила Маринка. – И вообще молчи, не мешай разговаривать умным людям!

– Ну так вот. Остановилась какая-то машина, «Жигули», кажется, я сел в нее, сказал адрес, и вот тут-то и началось.

– Что? – затаив дыхание, прошептала Маринка.

– Оно, приключение, – не выдержав, сказала я.

– Ну да, – согласился Сергей Иванович и тут же поправился: – Не знаю… Сперва я полистал кое-какие свои бумажки в папке, а потом смотрю, вроде как я дороги-то и не узнаю! Так я и сказал водителю, что он перепутал и не туда едет. А этот парень вдруг достает пистолет и говорит мне, что он меня сейчас застрелит, если я… – Сергей Иванович снова затянул паузу, но теперь уже – каюсь, каюсь, – затаили дыхание мы все!

– Ну, в общем, он меня застрелит, если я не замолчу, – договорил Кряжимский.

– Минутку, – я решилась уточнить. – Вы сидели сзади?

– Нет, рядом с водителем.

– Хорошо, – кивнула я. – И как он выглядел? Вы его запомнили?

– Вот это самое интересное. Понимаете, когда я садился, то не рассмотрел водителя толком, помню только, что у него были усы. И кепка на голове. Большая такая кепка, кавказская. И говорил он с акцентом. «Застрелу» он сказал… Ну и молодой он был, да.

Мужчина в кепке и у остальных присутствующих вызывал не очень приятные ассоциации.

– Ну а что было дальше? Дальше-то что? – поторопила Сергея Ивановича Маринка.

– Да уж, рассказывайте. – Я тоже начала терять терпение. Сергей Иванович так настырно злоупотреблял вниманием аудитории, что мне на мгновение даже захотелось прикрикнуть на него.

Ну нельзя же так себя вести! Подумаешь, маньяка он встретил! Тоже мне, удивить захотел маньяком! Плавали, знаем!

– А дальше он заехал в какой-то проулок, надел на меня наручники и обыскал. Не знаю уж, что он собирался найти, но не нашел того, что хотел. Возможно, я кажусь человеком, имеющим деньги; никогда так не думал, но не вижу другого объяснения.

– А может, он принял вас за наркомана? – спросил Ромка.

– За наркобарона, – подтвердила Маринка, – ты уж, прежде чем что-то спросить, малыш, сперва подумай два раза, а потом все равно промолчи: умнее будешь выглядеть.

– Да? – Ромка начал переваривать Маринкину мысль.

– Да, – отрезала она, – но все равно нас ты не обманешь. Бесполезняк. – Повернувшись к Сергею Ивановичу, Маринка уже не попросила, а потребовала: – Ну и?!

– Ну а потом он ударил меня по голове, а очнулся я в багажнике. Очень неудобное место, я вам скажу, для мыслящего человека. Да и для любого, я думаю. Машина сперва стояла, не знаю сколько уж времени, я же говорю, что был без сознания.

– Вы этого не говорили! – влез Ромка.

– Выгоню, – пообещала ему Маринка.

– Молчу, – в ответ пообещал Ромка и опустил глаза.

– Ну, в общем, мы ехали, ехали и, как сказал бы Чебурашка в этом случае, приехали. Я почувствовал, что машина въехала в какое-то помещение, как я потом разглядел, это был сарай. Мой похититель выволок меня из багажника, снял наручники, бросил в угол.

– Наручники? – уточнила я.

– Меня, меня, Ольга Юрьевна, – жалко улыбнулся Сергей Иванович, – радикулит, знаете ли, такая неприятная штука, особенно в условиях багажника… Раньше был популярен некий анекдот про пренеприятную штуку, но я вам его не расскажу, здесь несовершеннолетние.

– Я знаю подобные анекдоты, – проворчал Ромка.

– Вон! – скомандовала ему Маринка.

– Молчу, – отозвался Ромка и снова опустил голову.

– А затем этот парень вывел машину из сарая и запер меня там, – продолжил Сергей Иванович, – а сам уехал.

– А синяк у вас откуда? – деловито поинтересовался Ромка, не выдержавший и второго своего обещания.

– Ах это, – Сергей Иванович покраснел, как мальчишка, и дотронулся осторожно пальцем до синяка, – ну это не… ну, в общем, я не сразу понял, что от меня требуется.

– А что требовалось? – попросила уточнения Маринка.

Глава 5

– Сидеть тихо и не мешать этому парню выезжать.

– Ну все ясно, – сказала я, – потом он вернулся и освободил вас?

– Да, когда он вас освободил? – спросила Маринка.

– Я же уже говорил – он меня не освобождал. – Сергей Иванович гордо приосанился, и его близорукие глаза блеснули неожиданным огнем. – Я совершил побег из узилища! Я сидел в сарае до вечера, а потом услышал голоса. Мальчишки какие-то бегали вокруг, играли в казаков-разбойников или в Казанцева и Масхадова, не знаю, во что сейчас играют…

– В казаков-разбойников, – пробурчал Ромка.

– Ну не суть, – кивнул Сергей Иванович. – Я постучал и попросил позвать взрослых, чтобы они открыли сарай. Но ребята открыли сами. Сарай был не заперт, а дверь просто приперта лопатой. Вот и вся история.

– Нет, позвольте, не вся! – сказала Маринка, и на этот раз я была с нею совершенно согласна. – А где же расположен этот сарай и чей он?

– Сарай? Сарай стоит невдалеке отсюда, в Затоне. Как оказалось, хозяева уехали к родственникам на несколько дней, и в доме никого не было, а сарай не запирался, потому что в нем не было ничего. Да и вообще дом выставлен на продажу.

– А ведь похоже, что это точно был маньяк! – сказала Маринка. – Зачем ему понадобилось воровать Сергея Ивановича? Я бы поняла, если бы он спер меня или вот Ольгу…

– Не надо! – попросила я.

– Ну я к примеру, к примеру, – пояснила Маринка, – нестандартный какой-то маньяк. Неправильный.

– Вы так и не узнали, кто это был? – спросила я у Сергея Ивановича. – Я имею в виду, в лицо не разглядели?

– Нет. Понимаете, с меня в самом начале упали очки, он их сунул себе в карман… Потом, когда уезжал, он их бросил на пол, ну, то есть на землю, поэтому они в таком плачевном виде. И поэтому же я ничего толком и не мог разглядеть. Голос, правда, могу узнать, но мне показалось, что он был изменен. И акцент не настоящий.

– Вот как? – воскликнула Маринка. – Так он может быть таким же грузином, как я – таитянкой? Здорово! Но – непонятно.

– Непонятно, – согласилась я.

Сергей Иванович взглянул на часы.

– Уже почти десять, Ольга Юрьевна, – сказал он.

– Ну и что?

– Мы сегодня собирались к Федору Аполлинарьевичу, – смущенно напомнил Кряжимский, – если вы передумали…

– Не передумали! – заявила Маринка. – Ананасы нас ждут!

– Живопись! – поправила я ее.

– Это одно и то же, – с апломбом заявила Маринка, но почти сразу же уточнила: – Почти.

– Кстати, на эту тему есть анекдот! – выпалил Ромка. – Как раз и про грузина, и про ананасы!

– Потом, – махнула на него рукой Маринка.

Я встала и подошла к столу. Собираться и ехать к художнику не хотелось, но деваться было некуда.

– Ольга Юрьевна, – Кряжимский подошел ко мне сзади и кашлянул.

– Слушаю вас.

– Вы не забудьте, пожалуйста, взять вчерашнее письмо из банка. Помните, я вам приносил?

Я резко повернулась к Сергею Ивановичу.

– Помню, конечно, – ответила я, но совершенно не помнила, где оно может лежать.

Я растерянно посмотрела на свой стол, потом обошла его и поочередно выдвинула каждый из трех ящиков. Письма не было.

– Маньяк сжег, наверное, – пробормотала я. – У нас же здесь вчера тоже было неспокойно, вы знаете.

– Давайте еще раз посмотрим, – попросил Сергей Иванович, – восстановить его, конечно же, можно, но канительное такое дело!

Я молча согласилась и с первым, и со вторым.

Ромка, оставшийся за столом, в это время быстро договаривал Маринке анекдот:

– …и говорит: «Дайте мне мы-ее!» Продавщица: «Что?» Грузин поправляется: «Они-ее!» Продавщица – опять: «Что?» Тогда грузин говорит в третий раз: «Вспомнил! Она-нас!»

Маринка рассмеялась, потом состроила серьезную физиономию и сказала:

– Фу, какая пошлость! – Повернувшись ко мне, она крикнула: – Ну что вы там возитесь, мы едем за «Она-нас» или нет?

Письмо из «Финком-банка» мы не нашли и сошлись во мнении, что наш вчерашний гость его просто сжег, а рубоповцы остатки письма просто-напросто затоптали. Версия была реальной, но Сергея Ивановича это, разумеется, не утешило.

Мы собрались и решили ехать все, потому что Виктор нам будет нужен как фотограф – мы же едем к художнику, где придется наверняка делать фотографии. Какой же это репортаж о живописце, если не дать в номер хотя бы одной фотографии его картины?

Сергей Иванович, безусловно, должен был ехать как главный переговорщик с мэтром. Или с могиканином, потом узнаю, как правильно. По некоторым намекам Кряжимского я поняла, что у мэтра Траубе характерец тот еще, так что мне предстоит на месте выяснить, похож ли он вообще на мэтра.

Без Маринки ехать было немыслимо, а Ромку одного оставлять в редакции – просто неразумно. Вот исходя из таких соображений мы и погрузились полным составом в мою «ладушку», предварительно заперев редакцию и спрятав в сейф все нужные и не совсем нужные бумажки.

Федор Аполлинарьевич Траубе жил за городом, вниз по Волге на тридцать километров. Здесь была небольшая разбросанная деревня, и дом художника, вместительный и старый, располагался почти на самом берегу, вдали от всех соседей.

Показав нам зеленую металлическую крышу дома, Сергей Иванович пустился в философствования.

– Вот так всю жизнь он и прожил на отшибе, – сказал Сергей Иванович, – и наверняка не чувствует себя несчастным.

– А вы с ним и о счастье разговаривали? – зевнув, спросила Маринка.

Мы с Виктором сидели впереди, Виктор – как всегда, когда ездил с нами, – был за рулем, а Ромка, Маринка и Сергей Иванович – сзади.

– По телефону много не наговоришь, – заметил Сергей Иванович, – но надеюсь, что у нас еще будет и время, и возможности.

– Как это «по телефону»? – Я удивленно повернулась назад. – Вы что же, незнакомы с вашим корифеем?

– Нет, а разве я говорил, что знаком? – Сергей Иванович захотел поправить свои очки, но испугался, что они совсем развалятся, и опустил руку. – У нас очень много, просто очень много общих знакомых, но лично, вот так, лицом к лицу, не довелось. Федор Аполлинарьевич живет отшельником, почти никуда не выезжает… Когда я вместе с одним моим товарищем приезжал сюда, мы захотели познакомиться с Мастером, пожать ему руку, но… – Сергей Иванович вздохнул и покачал головой.

– И Мастер послал вас к чертовой матери и обещал выпустить собак? – снова зевнула Маринка. – Гениально!

– Ну зачем вы так, Мариночка! – Сергей Иванович укоризненно покосился на нее. – Мы же тогда не договаривались о визите, поэтому он был вправе нас не пустить. Он выслал к нам сына и передал, что очень занят.

– Послал, послал, только в закамуфлированной форме, – кивнула Маринка, – идиома называется, я понимаю такие вещи. Сама частенько пользуюсь.

Теперь я уже оглянулась на Маринку.

– Ты что? Ты что? – сразу же переполошилась она. – Я же фигурально говорю!

– Идиоматически? – спросила я.

– Ну, в общем! – Маринка подозрительно посмотрела на меня и с притворным вниманием высунула нос в окно. – Гуси, – тихо проговорила она, – живность. Природа…

– А это уже пошла поэзия, – заметила я и снова обратилась к Кряжимскому. – Так, значит, у него и сын есть, Сергей Иванович? – спросила я. – Вы что-то говорили про детей, но я забыла.

– Женатый сын? – тут же потребовала уточнений Маринка.

– Есть у него дети, да. Два сына и дочь, – ответил Кряжимский. – Разумеется, это уже взрослые люди. У Петра своих двое детей, Аркадий не женат, и дочь Варвара тоже не замужем.

– И сколько детишкам годочков? – спросила Маринка. – Если этому старому Гогену под семьдесят, то детки, наверное, совсем маленькие. По пятьдесят лет? Поменьше?

– Поменьше, – ответил Кряжимский. – Петру, наверное, за сорок, я его однажды видел. Он занимается каким-то бизнесом. А второй, Аркадий, медик, педиатр.

– Лучше бы было наоборот, – заметила Маринка. – Бизнесмен – неженатый, а педиатр – да хоть семеро по лавкам.

– Что есть, то есть, – сокрушенно вздохнул Кряжимский и поправил скривившиеся на лице очки. – Вид у меня непрезентабельный. Немножко.

Виктор подрулил к металлическим воротам, выкрашенным все в тот же зеленый цвет, и остановил «Ладу». Мы выгрузились.

Маринка осторожно подошла к воротам и прислушалась.

– Вроде собак не слышно, – сказала она, – это утешает.

– Они в засаде лежат, – сказала я и увидела кнопку звонка сбоку от воротной калитки. – Звоните, Сергей Иванович, вы же у нас гид.

– Путеводитель, – добавил Ромка и хихикнул.

Кряжимский кашлянул, надо думать, для смелости, пригладил ладонью волосы и нажал кнопку звонка.

Ничего не произошло.

Ничего не произошло в том смысле, что я вовсе не ожидала, что должен послышаться звонок, но собачий-то лай в сельском доме должен был прозвучать! А не прозвучал.

Мы постояли и уже начали негромко переговариваться на тему, стоит ли или не стоит еще раз звонить, но тут калитка приотворилась, и из нее выглянул высокий худой и взлохмаченный старикан.

С первого взгляда было ясно, что перед нами великий живописец. У него в руках не было мольберта, но на голову был натянут черный бархатный берет, уже старый, поистрепавшийся, как и его хозяин. На старикане была надета широкая черная блуза из вельвета. А на ногах – знаменитые и не выходящие из моды боты под красивым названием «прощай молодость!».

Для тех, кто не знает, поясню: у нас в Карасеве на большие праздники такую обувь обычно надевали заслуженные доярки. Это теплые ботинки из войлока с длинной «молнией» впереди. Поразительно уродливый фасон! Я-то, по наивности своей, думала, что никогда в жизни больше этой гадости не увижу, да привелось.

– Вы к кому, молодые люди? – Старикан прищурился сперва на меня, потом на Маринку, потом снова на меня. Немного подумав, старикан все же вернулся к Маринке, всех прочих проигнорировав напрочь.

– Здравствуйте, – сказала я, запнулась и, покопавшись в памяти, выдала то, что там от долгого повторения лежало на ее поверхности: – Я главный редактор газеты «Свидетель» Ольга Юрьевна Бойкова. У нас с вами была договоренность… – я снова запнулась, потому что подумала, что старикан запросто может оказаться не самим Траубе, а его соседом, коллегой, братом, сватом или даже внучатой племянницей.

Шучу.

– Помню, – коротко бросил старикан и снова уставился на Маринку. Маринка даже заволновалась, но, немного приосанившись, приняла рассеянный вид и, как бы великосветски, произнесла:

– Добрый день… сударь.

Это она точно от растерянности, обычно она себе таких фокусов не позволяет.

– Я буду вас писать! – утвердительно заявил старикан и протянул руку к Маринке. На безымянном пальце у него сверкнул камешек в перстне. – Таких, как вы, в нашей юдоли еще не бывало. Вы кто?

– Я… – Маринка замялась и несколько раз осторожно взглянула на меня, – я журналистка. Из газеты «Свидетель».

– Четвертая власть? Или пятая? Или пятая колонна, как вас правильно называют? – Старикан откровенно пялился на Маринку, как покупатель в магазине на приглянувшийся ему товар. – Я напишу сельскую мадонну. Это будет парафраз из Венецианова! Вы – среди травы, рядом козленок, рядом корова, позади подруга, – тут только старикан снова обратил внимание на мое существование. – А вы – не стильная! Нет в вас чего-то умиротворяющего. С вас только Жанну д'Арк писать… Но я этим не занимаюсь…

Произнеся эти слова, старикан словно очнулся. Он на мгновение задумался, потер лоб и как бы себе сказал:

– А времени-то и не хватит. Успеть бы с каталогами. – Совершенно без перехода он шагнул назад, распахнул калитку и уже другим тоном, равнодушным и обыденным, произнес: – Проходите, молодые люди, что же вам на улице-то стоять?

Старикан, не оглядываясь, повернулся и затрусил внутрь двора. Мы все вошли, причем Маринка как-то умудрилась оказаться в самом конце нашего шествия, что было странно. Только что ее выделили из нашего общества, а она не пользуется таким успехом!