Текст книги "Половцы"

Автор книги: Светлана Плетнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Следует сказать, что, помимо этих перечисленных в Ипатьевской летописи этнических группировок, вассальных Руси, мы можем считать вслед за крупным советским тюркологом Н. А. Баскаковым какими-то формирующимися соединениями перечисленных в «Слове о полку Игореве» могутов, татранов, шельбиров, топчаков, реву-гов и ольберов. Баскаков справедливо предполагает, что это были названия большесемейных коллективов (аилов), таких же, какой была Бастеева чадь (Баскаков, 1985, с. 128—137). Под 1159 г. в летописи упоминается Олбьерь (Ольбер?) Шерошевич (дружинник князя Мстислава). Это подтверждает гипотезу И. А. Баскакова о том, что в «Слове» действительно перечислены производные от имен собственных названия отдельных вассальных аилов. Из них при благоприятных обстоятельствах могли сложиться и более крупные объединения. Перечисленные в «Слове» семьи принадлежали, вероятно, наиболее богатым вассалам черниговского князя, уже начавшим выделяться из общей массы вассальных пограничных скотоводов, вполне возможно – из среды коуев или торков.

Таким образом, сложный процесс этнообразования постоянно протекал и волновал не только вольные стенные объединения, но и уже полуосевших или даже полностью осевших кочевников. Характерно, что этот процесс заключался не только в слиянии мелких групп, но и в выделении из старого, давно сложившегося этноса небольших группировок, нередко перераставших в новые этносы. При этом культурные традиции, культовые обряды, общая бытовая культура менялись весьма незначительно. По существу в Поросье, где было раскопано много кочевнических курганов, мы смогли выявить только два обряда: печенежский и торческий, мало отличавшиеся друг от друга (Плетнева, 1973). Оба народа хоронили своих покойников головами на запад, укладывая их на спину и сопровождая одновременно захороненным чучелом коня, от которого сохраняются обычно взнузданный череп, кости ног, отчлененных чаще всего по пястный сустав, и отпечатки шкуры с хвостовыми позвонками. Этот обряд свидетельствует о полном сохранении и культивировании в Поросье всаднических традиций. В них тонули те незначительные отличия, которые, очевидно, были и в обрядности, и в быту разных черноклобуцких этносов. Во всяком случае, археологически их уловить не удается.

Все этнические процессы протекали в теснейшей взаимосвязи с экономическим развитием и социальными изменениями. Мы уже говорили, что с самых первых лет появления орд торков и печенегов в пределах русского пограничья кочевники вынуждены были резко изменить свою экономику, фактически перейдя от кочевания к оседлому пастушеству. Однако как в военной организации своих полков (всадники, лучники и пр.), так и в экономике и быту сохранялись прежние, выработанные столетиями традиции кочевничества. Под 1155 г. в рассказе летописца о борьбе Изяслава и Юрия за Киев черноклобуцкие воины начали беспокоиться о безопасности оставленных ими на Роси семейств и поэтому все они, вполне соглашаясь сложить головы за Изяслава и его родню, решительно заявили, что желают забрать «веже свое, и жены свое, и дети свое и стада своя и што своего всего, пойдем же к Киеву» (ПСРЛ, II, с. 427), т. е. под защиту и под покровительство русских войск и города, И действительно, пришли в окрестности Киева «с вежами и со стады и скоты их многое множество, и великую пакость створиша ... манастыри оторгоша и села пожго-ша и огороды вси посекоша» (ПСРЛ, II, с. 428). К сожалению, все это было неизбежно – семьи должны были жить, жечь костры и, главное, пасти скот. Это довело город до бедственного положения, но Изяслав благодаря скоплению разнообразных и многочисленных войск вокруг города одержал победу над Юрием, приведшим к Киеву половцев, которые даже «по стреле не пустили» и бежали в свою степь. Насколько известно из летописи, несмотря на несомненную помощь черных клобуков своему сюзерену, более такой дорогостоящей для киевлян ошибки киевские князья не допускали. Очевидно, в случае опасности черные клобуки поступали обычно так, как в 1150 г., а именно «жены своя и дети своя в горо-дех затворите на Поросьи, а сами приехаша к Изя славу всеми своими силами» (ПСРЛ, II, с, 400).

Оба эти сообщения интересны тем, что они свидетельствуют, во-первых, о сохранении первичных бытовых форм существования (в вея?ах со стадами) и, во-вторых, о несомненном появлении и активном использовании оседлых укрепленных поселков (городков), т. е. о появлении какой-то оседлости. С каждым годом все более и более крепли их связи с русским пограничным населением. В Поросье начал складываться быт, характерный впоследствии для казачества. Мужчины были всегда готовы к военным походам, на женщинах же фактически держалась вся экономика, а дети (мальчики) сызмальства воспитывались в духе удальства и всадничества. Связи с русским населением выражались прежде всего в обмене продуктами, получаемыми с основной отрасли экономики (скот меняли на хлеб). Кроме того, из русских городов в вежи шли некоторые предметы ремесленного производства, особенно часто гончарного. В печенежских и торче-ских погребениях Поросья нередко попадаются обычные русские горшки. Безусловно, помимо предметов материальной культуры, «экспортировалось» в Поросье и христианство, однако здесь, среди сплоченных в единый, крепко связанный традициями союз, оно просачивалось тонкими струйками. Об этом свидетельствует устойчиво языческий погребальный обряд, которого придерживались поросские пастухи вплоть до монголо-татарского нашествия.

Иначе обстояло дело с пограничным населением Черниговского и Переяславского княжеств. Кочевники растворились в русском окружающем населении значительно больше: археологически уловить их не удается. По-видимому, подавляющее большинство торков и коуев приняли христианство и их погребения ничем не отличались от русских и располагались на общих кладбищах. Так было, например, на кладбище около Белой Вежи (на Дону), где погребения кочевников помещены среди христианских беловежских и также были христианскими (иначе их не позволили бы совершить на христианском кладбище). Интересно, правда, что, видимо, на всякий случай в одну из могил сунули стремя, в другую (в засыпку) – голову коня, в третью – ноги коня и кое-какие вещички и т. д. Вероятно, и на границах Руси недавние кочевники, хороня своих родственников, делали то же, но христианские кладбища обычно не раскапываются, и поэтому обнаружить аналогичные следы язычества в христианском обряде археологи не могут.

Связанные крепкими вассальными отношениями с феодальным государством, черные клобуки сами быстро феодализировались. Основу их общества у них составляла большая семья (аил), называемая русскими летописцами чадью. В нее входили как кровнородственные члены, так и их слуги из других обедневших семей и даже домашние рабы. Богатые семьи достигали очень больших размеров и превращались, как мы видели выше, в новые этнические единицы. Чадь была не только социальной формой существования, но и в большей степени важнейшей экономической организацией, поскольку вести пастушеское хозяйство было выгоднее большим коллективом. Необходимость таких коллективов усугублялась тем, что все молодые мужчины каждой семьи были всегда обязаны принимать участие в любой войне сюзерена, т. е. у них не было возможности постоянно участвовать в хозяйственной деятельности семьи. Несомненно, существовало сильное экономическое расслоение внутри черно-клобуцкого союза. Оно прекрасно выявляется археологами при анализе инвентаря, обнаруженного в могилах вместе с покойниками. Прежде всего бросается в глаза различие захоронений с останками коня и без них.

Те и другие погребения синхронны и произведены под курганами, т. е. по языческому обряду, поэтому разницу в обряде можно уверенно объяснять имущественным неравенством захороненных. Покойники без останков коней, безусловно, принадлежали к беднейшей части населения. Многие из них сопровождаются небольшим ножичком, горшком и кресалом с кремешком. Иногда в них вместо конских частей (чучела) бросали уздечку, от которой сохраняются железные удила. Таких погребений в Поросье обнаружено около 25% от общего числа раскопанных комплексов.

Погребения с чучелами коня далеко не все одинаковы по количеству, разнообразию и богатству сопровождающего инвентаря. Обычно состав находок очень ограничен: кроме оседланного и взнузданного чучела коня, с мужчинами помещались те же ножики, кресала, точила, а у женщин – серьги, зеркала, единичные бусинки и пр. К другой категории относятся погребения воинов с остатками луков и колчанами со стрелами. Третья категория погребений представлена мужскими захоронениями с полным набором оружия, т. е., кроме лука и стрел, в них помещены копья и самое дорогое, обыкновенно передававшееся по наследству оружие – сабля. Самые богатые (единичные) погребения отличаются не только богатой отделкой оружия и сбруи (обычно серебряной чеканкой или резной костью), но и помещением в них оборонительных доспехов: железных шлемов, иногда сложных забрал в виде прекрасно выкованных личин, кольчуг, а также серебряных и золотых украшений и сосудов.

Таким образом, состав и качество находок позволяют нам говорить об очень четком разделении черноклобуцко-го общества на несколько экономических и, очевидно, социальных категорий: безлошадных бедняков (пастухов) , воинов-лучников, воинов тяжеловооруженной конницы и, наконец, воинов, принадлежавших к верхушке черноклобуцкой аристократии. Почти все категории чер-ноклобуцкого общества и войска отражены в летописных записях. Лучники названы «молодью». Обычно это действительно были молодые воины-стрелки, обязанностью которых в бою был первый обстрел вражеского войска и заманивание его ложным бегством в засады. Тяжеловооруженные воины назывались «лучшими мужами», во всяком случае часть из них, происходившая из наиболее знатных семей, относилась к этой категории общества. Аристократы, как и половецкие ханы, именовались князьями. Однако в летописи сведения о них почти не сохранились. Мало того, летописец вообще предпочитает не называть имен черноклобуцких воинов. Исключения единичны: это три берендея – Тудор Сатмазо-вич, Каракоз Мнюзович, Карас Кокай (1159 г.), затем Бастий (1170 г.), Кульдюрей, Чурнай и Кунтувдей (1183, 1190, 1192 гг.). О последнем, названном определенно «торческим князем», в летописи сохранились некоторые сведения биографического порядка. В 1190 г. его по ложному навету взял и посадил в «погреб» киевский великий князь Святослав. Соправитель Святослава Рюрик отпустил торческого князя, поскольку, мол, это «муж дерз и надобен Руси». Кунтувдей не стерпел «сорома» и бежал в степь к половецкому хану Тоглы. «Половцы же обрадовашася ему и почаша с ним думати, куда бы им выехати в Рускую землю» (ПСРЛ, II, с. 668—669). Первый поход Кунтувдея с половцами был направлен на поросский городок Чурнаев, который был взят и сожжен, а две жены Чурная и челядь его были взяты в плен, затем они направились к Боровому, но, узнав, что в Тор-ческе сидит сын Рюрика Ростислав, повернули в степь. Судя по паправленности этого похода, от которого фактически пострадал только Чурнай, можно думать, что именно этот князь, или «лепший муж», наклеветал на Кунтувдея и из-за него началась эта ссора сюзерена с вассалом.

Зимой хан Тоглий (Итогды) с Акушем и Кунтувдеем вновь обрушились на Поросье. Половцы с Тоглием во главе неожиданно от пойманного «языка» узнали, что Святослав с войском стоит у городка Т^ульдеюрева, и бросились в паническое бегство, а половцы, шедшие с Кунтувдеем, дошли до Товарого, но также вынуждены были отступить, причем лед на реке Роси проломился и из-за этого многие погибли и попали в плен, но «Кунтувдей утече», заключает летописец. Б 1192 г. все лето киевские князья простояли с войсками у Канева, сторожа свои земли. Видимо, Кунтувдей не давал возможности передохнуть ни одного месяца. Поэтому зимой этого года Рюрик послал за Кунтувдеем к половцам. Хан пришел с большой половецкой свитой. Дипломатичный Рюрик не позволил себе разгневаться на недоверие к его слову, он «половце одарив дары многими... и отпусти их восвояси, а Кунтувдея остави у себе и да ему горъ на Рси Дверен, Руское земле деля» (ПСРЛ, II, с. 674). Так закончился конфликт. Рассказ этот интересен тем, что в нем неоднократно указывалось не только на существование городков, по и на принадлежность их определенным лицам: Кюлъдурею, Чурнаю, наконец, герою повествования Кун-тувдею, получившему во владение прекрасную русскую крепостицу. Таким образом, очевидно, что богатые черно-клобуцкие аристократы предпочитали уже селиться в «городках», по-видимому своеобразных с|)еодалы-1Ых замках, которые, судя по Чурнаеву, занимала одна семья (аил) данного хана или «лепшего мужа».

Итак, у черных клобуков прослеживается ясно выраженная социальная иерархия, совпадающая в их военизированном обществе с военной. Наверху стояли крупные аристократы, подчинявшиеся непосредственно князю главного города любого княжества, в котором были такие вассалы. Характерно, например, что в 1185 г., собираясь в поход против Кончака, Игорь Новгород-Северский обратился за помощью к своему сюзерену – черниговско-му князю и тот дал ему «коуев черниговских». Своей властью Игорь не мог взять их в свое войско. Следует сказать, что после образования разноэтничного черно-клобуцкого союза в Поросье, видимо, сложилась довольно напряженная обстановка. Ханы трех основных орд – торков, печенегов и берендеев – неизбежно должны были бороться за первенство в союзе. Недаром, как мы уже видели, каждая группа стремилась выступать самостоятельно. Киевского князя такая неустойчивость вполне устраивала, так как объединенные под властью одного сильного хана черные клобуки сразу стали бы для Руси реальной опасностью. Поэтому некоторую разрозненность князья не только допускали, но и поддерживали. Однако им все чаш;е и чаш;е, особенно в борьбе с половецкой опасностью, необходимы были соединенные силы черных клобуков. В записи 1151 г. говорится, что сами черные клобуки захотели объединиться, причем не непосредственно под властью киевского князя, который в это время должен был организовать оборону Киева, а под властью его брата Владимира. Так впервые появился у черных клобуков свой русский князь, всегда находившийся в вассальных отношениях к киевским князьям. Юрий Долгорукий, захватив на несколько лет Киев, поставил в Поросье князя Василько. Поросское владение не было наследственным. Туда посылали наиболее верных Киеву бояр и молодых княжичей, как правило, на один или несколько походоб (на несколько лет), Черные клобуки предпочитали этих молодых, энергичных и подвижных предводителей.

В 1172 г. они сказали великому князю: «Княже, не ездь, тобе лепо ездити в велике полку... ныне пошля бра-та которого любо и берендеев несколько...» (ПСРЛ, II, с. 556—557). Глеб послал после этого на половцев брата Михалко с сотней переяславцев и 300 берендеями. В 1185 г. Святослав и Рюрик послали воеводой к черным клобукам для походов на половцев боярина Романа Нез-диловича, а в 90-е годы князем над черными Клобуками был посажен сын Рюрика Ростислав. он, очевидно, уже крепко осел в Поросье: его постоянным местожительством стал Торческ. Матерью Ростислава была половчан-ка – дочь хана Беглюка, взятая Рюриком в 1163 г., поэтому естественна склонность этого князя к жизни в Поросье, в быту населения которого сохранились кочев-нические традиции. Надо сказать, что Поросье, с его своеобразным военизированным бытом, возможностыо отличиться в боях, получить надежных союзников-побра-тимов среди черноклобуцкого населения, привлекало русских воинов всех рангов. В этом отношении очень интересно одно богатейшее поросское погребение, со-вершенное под курганом у села Таганча. В нем похоро-нен мужчина, ориентированный головой на запад, вместе с ним положена была целая туша коня. Инвентарь этого захоронения очень богат и разнообразен: остатки узды и седла, сабля, копье, остатки щита, булава, кольчуга, шлем, серебряные накладки и серебряная чаша. Датиру-ется погребение концом XI—XII в. Погребальный обряд явно языческий, несмотря на находку в могиле медальончика с изображением Христа. Однако считать это по-гребение принадлежащим какому-то богатому тюркскому воину мы не можем, потому что, измерения его черепа показали, что это европеоид, длинноголовый, с признака-ми «средиземноморского типа». Характеристика черепа позволяет считать погребенного принадлежащим к русской княжеской семье (об этом свидетельствуют и скандинавская длинноголовость, и греческая средиземномор-ская примесь) (Плeтнeвa, 1958, с. 185). Некоторое своеоб-разие инвентаря подтверждает его отличие от кочевниче-ских погребений. Кочевники, в том числе и черные клобуки, не пользовались щитом, остатки которого найдены с воином из Таганчи, не было у них и булав. Необычна, конечно, и находка христианского медальончика, причем раннего, относящегося к X в., что, видимо, означает наследственное владение этим предметом в течение нескольких поколений. Погребение это вызвало множество гипотез. Особенно необычным казался языческий обряд, совершенный при захоронении русского князя в XII в. В настоящее время это уже не кажется столь невероят-ным, так как археологи обнаружили в Прикарпатье– целую сеть языческих святилищ, датирующихся от XI до XIII в, включительно (Pуcaнoвa, Тимoщук, 1986).

Это важнейшее свидетельство чрезвычайной устойчивости языческих мировоззрений на Руси во всех слоях общества. Понадая в окружение язычников, даже рус-ские князья, судя по Таганче, легко вновь обращались К язычеству, и поэтому черноклобуцкие соратники (а возможно, и жены?) хоронили их в соответствии со своим языческим мировоззрением. Таким образом, погребение это если и принадлежало не самому Ростиславу Рюрико-вичу, то, во всяком случае, такому же лихому князю, взявшему на себя трудные обязанности «нромежуточного вассала» киеБского князя в его взаимоотношениях с чер-ноклобуцкими аристократами и воинами.

Выше уже говорилось, что поросские кочевники были участниками подавляющего большинства военных дейст-вий киевских князей. В 40—50-е годы это были междо-усобные драки, в которых со стороны врагов киевского князя участвовали, как правило, половцы, поэтому уже тогда черноклобуцкие воины: не только нажили себе в степях обозленных врагов, но и научились не бояться сражаться с ними. В 80–90-6 годы русские князья постоянно организовывали походы на стенняков и их вер-ными помощниками в этих походах были черные клобуки. Летописцу известно только два случая, когда те не пожелали биться с половцами. Первый раз это произошло в 1187 г., когда черноклобуцкие воины предупредили половцев о походе Святослава и Рюрика: «...даша весть сватом свом в половци». Поход был сорван. Второй раз черные клобуки в 1192 г. просто отказались идти на по-ловцев «бяхуть бо сватове им сидяще за Днепром». Мотивировка в обоих случаях одна – в половецкой орде, на которую готовился поход, у черных клобуков были родственники – «сваты», т. е. совершенно очевидно, что они брали себе жен из половецких кочевий. Археологические данные подтверждают это: среди раскопанных печенежских могил встречаются женские погребения, принадлежащие, видимо, половчанкам. Кроме того, попадаются там и мужские погребения, совершенные с целой тушей коня (около 15%), что характерно для половцев, а следовательно, принадлежавших половцам, влившимся в разноэтничный черноклобуцкий союз.

Однако русские князья приобретали среди половцев вассалов не только в составе черных клобуков. Пример-но в те же 40-е годы XII в., когда складывался в Поросье черноклобуцкий союз, в разных районах русского пограничья начали формироваться небольшие объединения (орды?), которые русский летописец называл «дикие половцы». Академик Б. А. Рыбаков предложил убеди-тельную гипотезу о происхождении этих новых группи-ровок. Он считал «диких половцев» остатками половец-ких орд, разбитых русскими в начале века; поэтому их и называли «дикими», т. е. не входящими ни в какие известные в степях крупные половецкие объединения. По характеру эти новые образования были аналогичны черноклобуцкому союзу, так как состояли из семей (аилов), вышедших из различных орд и не связанных друг с другом кровнородственными отношениями.

Летописные данные позволяют считать, что существо-вали две группировки «диких половцев». Первая группи-ровка занимала земли, видимо, где-то в степном Подонье (между Осколом и Доном или на самом Дону). Эта группа политически была связана с князьями Черниговского княжества и с Юрием Долгоруким. Среди них были дядья князя СвятослаБа Ольговича: Тюпрак и Камоса Осолуковичи. Связь эта была не только родственной, но и традициониой, поскольку еще в 1128 г. в летописи упо-минается хан Селук (видимо, их отец), пришедший по просьбе Всеволода Ольговича к Вырю, т. е. на юго-вос-точную границу Черниговского княжества. Это косвенно подтверждает факт местоположения кочевий Селука и его сыновей в бассейне Дона. В 1149 г. Юрий, пройдя земли вятичей, подошел к старой Белой Веже, т. е. на нижний Дон. Оттуда, не дождавшись там половцев, Юрий направился к русской границе (опять-таки юго-восточ-ной), и уже там к нему присоединились «дикие полов-цы». Через два года после этого Юрия снова поддержи-вали в его борьбе с Изяславом «дикие половцы», причем соединение их с русскими полками произошло на левом берегу Днепра – па южной границе Переяславского кня-жества. Следует отметить, что среди этих половцев, ви-димо, одним из военачальников был сын знаменитого

Боняка – Севенч, погибший во время осады Киева. Этот факт представляет интерес потому, что Боняк, как известно, был ярым врагом русских князей (и Мономахо-вичей, и Ольговнчей), а его сын, отколовшись, вероятно, в силу каких-либо причин от орды отца, стал «диким половцем», бесирепятственно грабившим в союзе с Ольгови-чами и Юрием Киевское княжество.

Помимо упоминаний о «диких половцах», явно связанных с юго-восточным пограпичьем Руси, в летописи значительно отчетливее выявляется группировка, участвовавшая в «западных» походах в качестве союзников русских князей. Так, еще в 1146 г, Всеволод Ольгович в союзе с ближайшими родственниками и с Болеславом Лядским, а также «дикими половцами» пошел на Галич. Им удалось зажечь «острог», но в открытом бою Всеволод потерпел неудачу, вернулся в Киев, где вскоре умер.

Можно, конечно, считать, что речь идет о «диких половцах», обитавших поблизости от черниговского погра-ничья и привлеченных Ольговичем в данный поход потому, что среди них было много друзей, в том числе хаи Селук. Однако то обстоятельство, что Всеволод был тогда киевским князем, а также носледующие сообщения летописи, свидетельствующие о «западном» направлении интересов какой-то части «диких половцев», позволяют все-таки полагать, что эта группировка обитала где-то на западе от Киевского княжества. В 1151 г. в летописи записано, что какие-то «дикие половцы» вместе с уграми (венграми) помогали киевскому киязю Изяславу вести борьбу против Юрия и Ольговнчей. Они же в 1159 г. должны были участвовать в планировавшемся киевским князем походе против Ивана Берладника, земли которого находились в Прутско-Днестровском междуречье. Князь ждал их на западной границе – у городка Мунарева, Ясно, что не донские «дикие половцы» были участниками этих событий.

Под 1162 г. в летописи сохранился рассказ о большом совместном походе князей западных княжеств (в частности, Галицкого) и черных клобуков па Киев – на одного из Ольговнчей, захвативших тогда, после смерти Юрия, киевский стол. «Дикие половцы» в этом походе были на стороне Ольговича – они «устрегоша рати» и иредунредили князя о надвигающейся опасности. Видимо, узнать об этом походе «дикие половцы» могли только в том случае, если сами они занимали земли, находившиеся на пути или поблизости от пути этого собиравшегося войска. Эти земли находились, возможно, в междуречье верховий Буга и Днестра на южной окраине Галицко-Волынского княн^ества. Им мог принадлежать и раскопанный Н. Е. Бранденбургом Каменский могильник, прослеженный на котором погребальный обряд свидетельствует о сильной этнической смешанности хоронившего там своих родичей населения. В то же время преобладание явно половецких черт в погребальном обряде (камни в насыпях, восточная ориентировка, захоронение целых туш коней) говорит как будто о преобладании в этой группировке половецкого этнического элемента. Появление на территории, занятой кочевниками, могильников является одним из важнейших признаков, подтверждающих возникновение здесь хотя бы относительной оседлости. Видимо, образ их жизни, экономика и социальные отношения были очень близки к черноклобуцким. Следует сказать, что «дикие половцы» не стали вассалами русских князей, они не селились на русских землях, а кочевали только поблизости от них как на востоке, так и на западе. Однако в середине XII в. примерно в течение 20 лет они были союзниками русских князей в их междоусобных драках, причем, как правило, на стороне Ольговичей. Против половцев они не выступали ни разу. После 1162 г. «дикие половцы» 33 года не упоминались летописцем, хотя, судя по Каменскому могильнику, относящемуся ко второй половине XII в., продолжали жить на занятых ранее землях. О них «вспомнили» только в 1195 г., когда к власти в Киеве пришел князь Рюрик. Он начал свое княжение с миротворчества: сумел помирить всех князей и затем «роспусти дружину свою, и братию свою, и дети своя: и дикий половци отпусти в вежи своя, одарив я дарами многими» (ПСРЛ, II, с. 690). Уже в следующем году мир кончился, Рюрик стал собирать силы для борьбы с Ольговичами и привлек диких половцев. Видимо, в этих событиях принимала участие опять-таки западная группировка. И это было в последний раз.

В заключение главы обратимся еще к одному степному наименованию, появившемуся на страницах летописи одновременно с черными клобуками и «дикими половцами». Это бродники – отряды вольных русских степных поселенцев, аналогичных казачеству, возникшему в степях на 500 лет позднее. Название «бродники» происходит от слова «бродить», близкого по смыслу тюркскому корню «каз» (кочевать), от которого образовалось слово «казаки». Для локализации месторасположения в степях броднических поселений в нашем распоряжении есть только косвенные данные. Бродники упоминаются, как правило, вместе с половцами, связанными с Черниговским княжеством (с Ольговичами). Отсюда можно сделать вывод, что они жили где-то рядом с этими половцами, кочевавшими, как мы видели, в бассейне Дона. В археологических разведках, которые наш отряд вел па среднем Дону (в Воронежской области), были обнаружены остатки (скорее следы) нескольких кратковременных небольших поселков (почти кочевий), характеризующихся находками на них, обломков типичных древнерусских горшков XII в. Не исключено, что эти поселки, расположенные в устьях маленьких правых притоков Дона, в скрытых от врагов и ветров овражках, принадлежали выходцам из Руси, бежавшим от притеснений боярства и князей,– бродникам. Возможно, что отдельные их группы находились не только на среднем Дону, но и в других, отдаленных от Дона районах степи. Вероятно, бродниками были основаны поселки, остатки которых, обнаруженные на нижнем Днепре и сопровождавшиеся обширными христианскими кладбищами, характеризуются находками обломков типичных русских сосудов. Последний раз в летописи они были упомянуты в кровавый 1223 г. как участники битвы на Калке. Характерно, что бродники вместе с половцами первыми дрогнули и начали отступать под напором врага. Они чувствовали себя гораздо ближе к кочевникам, чем к русским воинам. Видимо, К этому времени (через три поколения после первого упоминания) бродники в основной массе слились с половцами. Это естественно: в стень из Руси бен^гали мужчины, жен они брали не с далекой родины, а из ближайших кочевий, а следовательно, большинство их в начале XIII в. только на четверть были русскими. Впрочем, К тому времени и в самих половецких кочевьях было много таких же «квартеронов»: браки между представителями двух миров – русского и степного были постоянными.

Итак, мы познакомились с двумя видами соподчинения кочевников на Руси. Один из них– вассальный распространился широко во всех граничивших со степью русских княжествах. Союзнические, как бы «федеральные» отношения поддерживали с этими же княжествами «дикие половцы», а иногда в них вступали и бродники. Летопись сохранила сведения еще об одной форме использования русскими князьями кочевнических воинов. Большинство этих последних происходило преимущественно из числа рядовых пленников. На Руси они превращались в княжеских слуг. Под 1015 г. в летописи говорится о поваре князя Глеба «именем Торчин», который зарезал юного князя по приказу «окаянного Горесара». Аналогичные «грязные дела» поручались и Баидюку – «отроку» Владимира Мономаха, который пригласил Итла-ря в баню, где хана убили (1095 г.), и овчуху «торчину именем Береньди», выколовшему по приказу своего князя глаза князю Васильку (1097 г.). Все они относились, вероятно, К беднейшей части пленных воинов или даже захваченным вместе с вежами рядовым пастухам. Как мы видим, на Руси они исполняли обязанности слуг низших категорий: повара, овчуха, седельника. Был среди них и «отрок», Т. е. самый младший, но все-таки дружинный «чин». Были пленными и «кощеи» – взятые на поле битвы главы семей (аилов, кошей), не могущие но каким-то причинам выкупиться из плена. Эти своих не предавали. Так, в 1170 г. кощей Иславич попытался предупредить своих (правда, поздно!) о надвигающихся на них полках девяти русских князей. Таких «кощеев» можно было использовать только в междоусобицах. Там они, как и беднейшие пленные, не жалели русских (ни своих «господ», пи чужих). Иногда в летописи назывались имена тюркоязычных воинов, вероятно перешедших на службу К князьям: «половчанин именем Куман» (1096 г.), Кулмей (1097 г.), Горена и Судимир Кучебич (1147 г.), Олбырь Шерошевич (1159 г.) и др. Все это не пленные, презрительно именуемые общей кличкой «кощеи», а придворные и дружинники, которых князья направляли друг другу в качестве послов, которым поручали возглавлять часть войска. Но и этих как будто бы верных и проверенных придворных привлекали обычно только в межкняжеских распрях. В степи с ними не ходили.

Следует подчеркнуть, что начиная с середины XII в. в летописных записях уже не попадаются тюркские имена отдельных придворных, слуг и воинов. Вероятно, это можно объяснить окончательно оформившимися вассальными отношениями с черными клобуками и другими кочевническими группировками, локализовавшимися на границах Черниговского и Переяславского княжеств. Использование пленных потеряло необходимость, поскольку под рукой всегда были опытные и связанные вассалитетом отряды отважных всадников, всегда готовых идти в любой поход: как на соседнее княжество, так и на дальние степные кочевья половцев. Это было тем более нужно русским князьям, что вторая половина XII в. знаменуется постепенным укреплением половецких орд, расширением территории их кочевания, восстановлением сил после сокрушительных ударов Владимира и его сына Мстислава.