Текст книги "Женщина-мышь"

Автор книги: Света Саветина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Потусив еще пару минуток с сигареткой, я пошла на пицотдисятый личный подвиг в виде sms: «Сема, сорри, оч занята» – и, задрав очи небу, стала просить всех небесных директоров заставить Семена мне не звонить, поскольку при звуках его голоса я все еще пребывала в позе «Сема сверху». На небе рабочий день заканчивался раньше, судя по высветившемуся на экране вызову. «Пиздец котенку!», – подумала я, сосчитала до трех и…

– Сема?

– Мари! Привет! У тебя все хорошо?

«Блин, какая сука! Ну зачем? Зачем ты врешь?! Тебе абсолютно по хрену все мои «хорошо» и «плохо»! Тебе просто нужно, чтобы напротив сидел кролик, не отводя глаз, а ты бы упивался тем, что можешь вот так вот запросто приартачить чье-то сердце к себе и даже через сто лет снова констатировать, что «ага, мое!». «Вот сука!» – скакали мои мысли-терапевты. Отвечала я гораздо скромнее:

– Сем, все неплохо, но у меня и вправду куча дел. Ты как? – спросила я с максимальным равнодушием, как мне казалось.

– Not bad, но я соскучился, и ты должна об этом помнить! Даю тебе пару деньков на дела, а потом мы обязательно ужинаем, идет?

– Ок, Сем! Давай созвонимся ближе к выхам?

– Хорошо, целую. Пока!

Я нажала кнопку «пока» на телефоне и почувствовала подступающий ком обиды. Не реветь! Только не реветь! Курить! Но не реветь! Вокруг был приятно теплый московский сентябрь, небольших размеров Пришвин внутри меня отметил, что небо насочиняло целые толпы причудливых фигурок из облаков и теперь пребывает в довольном лазурном покое. «Не, на хрен с пляжа! Только не Сема! Боже и Сергеич, спасибище вам обоим за Пермь, уж не знаю, кто там из вас креативил, но мой отъезд – это реально круто, потому как туда Сему ехать заломает однозначно!» – подумалось мне, и ком в горле стал таять.

Я не могу рассказать про Сему. Во-первых, потому что не хочу. Во-вторых, все еще надеюсь, что когда-нибудь все же выздоровею окончательно. И потом, мне кажется, такие истории вообще – не страховой случай. А с моим характером у меня не было ни единого шанса не вляпаться. Когда на одной с тобой планете живет некто, похожий на тебя как клон, вся жизнь, как правило, посвящена поиску друг друга. Люди много говорят и пишут про важность этого поиска, вечный непокой и ужас, если не судьба найти свою «половинку», «четвертинку», «зеркало» и какие там еще у любви названия. Но люди крайне редко честно высказываются о том, что будет, если это встретить и потерять. А будет, господа, полный крах! И чтобы пережить, сначала придется переболеть! Да так, что ходьба по стенам из трюка перейдет в разряд обычных способов передвижения. Так что умирать приходится по два-три раза в день, причем всякий раз – навсегда. Так, что внутри тебя рушатся все твои любовно отстроенные заборы, превращаются в пыль казавшиеся такими мощными противотанковые ежи и нет больше никаких секретиков, закопанных на клумбе под стеклышками. И тебе ничего этого вовсе не жалко, а жалко, что больше нечем поделиться! Тогда ты начинаешь жить для него:

– Езжайте, пожалуйста, побыстрее, котлетки могут остыть, – говорила я Семиному водителю, передавая аккуратно упакованное и только что собственноручно приготовленное сердце.

– Нет, форму ногтя оставляем овальной, Семе так больше нравится, – говорила я маникюрше.

– Вы могли бы научить меня хотя бы правильно стоять на этих лыжах, у меня всего две недели до отъезда? – спрашивала я, всю жизнь ненавидящая лыжи, у инструктора.

– А вы уверены, что это самые высокие подушки? Видите ли, мой мужчина просто терпеть не может, когда подушка проваливается! – сообщала я продавщице.

Я стала кем-то, чья жизнь принадлежала Семе. И была бесконечно счастлива в этом светлом, как мне казалось, рабстве.

Вы когда-нибудь растворялись? Поверьте, это труд! Постепенно меняется все вокруг. Мир становится размером с то пространство, где умещаетесь только Вы и Он. Больше нет Ваших привычек, личных друзей. Есть абсолютное счастье и абсолютная слепота.

Но апофигей всего этого гораздо фееричней! Однажды становится ясно, что да, ему все ваше, да и вы сами – забавны очень, но не больше. Не БОЛЬШЕ! Ощущения не детские! Еще вчера все было в радуге, а уже сегодня совсем неясно, для чего жить. Всего неделю назад я была его единственной женщиной-мечтой, а теперь я ничья и не мечта, потому что он решил, что ему рановато «в тираж». Я для него – это слишком серьезно. Он не готов!

Зато я готова, medium well! Бывшая приятная розовость переходит в нынешнюю серость! Я готова абсолютно ко всему, готова, прежде всего, строго-настрого запретить себе доверять кому бы то ни было. И с тех пор точно знаю, что «честность и порядочность – это качества, с помощью которых можно два раза наебать одного и того же человека».

Любить больно, я, как потерпевшая, говорю следствию: «Не надо мне этого!» «Сема, убейся апстену!», «Я Маркса читал, и он мне не понравился!»(с). Между любовью и ее отсутствием я отважно выбираю второе – эта болезнь, по крайней мере, без серьезных осложнений!

Я вернулась в офис, удалила Семино письмо и, вздохнув, продолжила эпопею с папками под названием «Москва – Сортировочная». Механически раскидывая файлики, соображала, на какой подарочек я натянула, не прыгнув в машину и не помчавшись к Семе «прям ща». «31 rue Cambon» Chanel, это однозначно, и еще литровый пузырек вискаря с Олькой – меньшим количеством нанесенный моральный ущерб не зальешь. План мести был готов. Местом расставания с психотравмой была выбрана моя гостиная, добрая Оля согласилась на приезд со словами: «Вот он сука какая! Ничего, Марусь! Мы это все выпьем и выкурим! И все забудется! Держись! До вечера!»

Я додержалась, как велено, заехала в ГУМ за подарочком себе любимой, по дороге домой закупила виски и в предвкушении предстоящего надомного драмкружка стала размножать на столе посуду.

С Ольгой мы знакомы лет сто. Мы умудрялись крайне редко встречаться и не слишком интенсивно обрывали телефоны, но в случаях типа SOSумели определенным образом влиять друг на друга – успокаивать, помогать, совместно принимать решения. Ольга была самым красивым деканом факультета известного театрального вуза, мамой и по совместительству умнейшей из женщин, встреченных мною в жизни. Она с одинаковой легкостью раззиповывала у себя из головы по мере необходимости то знания макроэкономики, то истории театра, то авторского права, а когда требовалось – рецепты пирогов.

Мы перетерли Семену все молекулы, генерируя версии о том, зачем же ему самому эти редкие comebackи. Самоутверждение на раненных в сердце – это как-то не по-джедайски. Впрочем, мы хором согласились, что все Семкины положительные качества есть продукт моей богатой креативной фантазии. Потом Ольга сказала, что на ютьюбе есть финская полька в исполнении какого-то чумового квартета. На попытку выучить хотя бы куплет ушло больше полбутылки виски.

– Як цуп цоп порви коридоры, – медленно повторяла Олька.

– Зачем рвать коридоры? Это что, ОМОНовская строевая? – пьяно интересовалась я.

Громкое увлекательное орево позволило нам с Ольгой окончательно забыть про Семин звонок и весело провести время до четырех утра.

Неделя стала набирать обороты, я уже не томилась тем, что оставлена в офисе еще на месяц, и планировала всяческие интересности. В среду, после встречи с Сергеичем, мне стало казаться, что и с моими все будет не так плохо, как могло бы. Мой босс продумывал и просчитывал все на свете, оставалось только восхищаться сочетанию в нем деловых и человеческих качеств. От таких, как Сергеич, хотелось рожать! Чем, собственно, и занималась его законная благоверная – и это было правильно и понятно.

Четверг обещал быть бурным, вечером планировалась творческая попойка в кругу представителей театрально-киношного мира. Эту компашку я искренне обожала за полную самодостаточность, неуемную энергию и отсутствие в ней скучных мудаков. Все мы когда-то перезнакомились благодаря Елене Михайловне Малаховой, женщине со встроенным чувством вкуса, чумовым низким голосом и копной роскошных волос. Образ Михалны, как любовно называет ее человечество с десяти лет, заслуживает отдельных букв. Малахова обладала невероятным даром: она, как магнит, притягивала интересных людей, образуя вокруг себя бурлящий водоворот из творчества. Самым необъяснимым образом Михална умела найти, разглядеть и перезнакомить друг с другом художников, актеров, литераторов, которые, однажды встретившись, становились друзьями на многие годы. Малахова всегда была тактична и терпелива, умела, как никто, сидя в кресле, закинув одну на другую длинные ножищи, слушать матерные стишки, сочиненные группой живописцев на тему слова «жаба», или участвовать в словесной диарее на тему: «Гоген – художник крутой, а отец – фиговый». Именно оттуда, из тех вечеринок, ко мне в голову навсегда пробрались дурацкие строчки о первом опыте с наркотиками у болотных жителей:

 
Жаба съела кокаину.
Не до кайфу бедной дуре —
страшные ползут виденья,
ее с коксу жутко жмурит.
Ей привиделись Иваны
с предложеньем целоваться
и заморские дурманы.
Жабе их пришлось бояться.
А с утра очнулась дура,
все заблевано болото,
вся мордисла в бородавках
и в душе плохое что-то.
 

А еще у Михалны был невероятно уютный дом с окнами во всю стену, где я и планировала провести предстоящий вечер.

Все собрались где-то к девяти. Опаздывал только Серега – «оборотень в галстуке», прозванный так за то, что с 10 до 19 был финансовым директором довольно крупной корпорации, а сразу после 19 – кузнецом, делающим очень необычные штуки с окалиной. К полуночи, основательно залив глазенки, я, по традиции, напала на Лерку с целью прослушивания стихов Северянина, Лерка, великолепно прочтя, напала на меня с Маяковским. Юрик ввел в ступор и сорвал оваций, по-актерски талантливо и живописно рассказав о детском впечатлении встречи со священником, периодически перебивая самого себя и шипя в сторону своей огненно-рыжей Галы: «Сука рыжая, прекрати водяру хлестать!» Михална угощала всех вкуснейшим капустным пирогом и наслаждалась собранием. Сбор был и вправду хороший, лекарственный.

Как всегда, воодушевленная чудесной вечеринкой, я дала себе слово порисовать на выходных и, как и много раз до этого, – слово не сдержала. Погода была чудесной, и мы с Мариком валялись в гамаках у него на даче, в ленивой разговорной перепалке, мерялись чувствами ответственности, нажитыми за прожитое. Вечером пошли смотреть «Бруно» и ржали как кони, приводя в недоумение сидящих в зале. У меня было чудесное настроение и ощущение, что все будет хорошо, как бы дебильно это ни звучало.

* * *

Валяясь в диване, я размышляла над своей не слишком долгой, но бурной жизнью. Много вспоминала того, что, как мне казалось, не должно было позволить сейчас «расклеиваться». Пыталась свести к одному знаменателю факты очевидной московской кольцевой моей судьбы. Однажды в жизни мне уже нужно было в Москву. Почему опять? Почему мне снова предстоит, пройдя какой-то путь, начать стремиться в столицу? Может, я как-то некрасиво в нее приехала? Надо было пешком по Е105, аки граф Толстой, а я, молодое на ту пору туловище, села в такси на пассажирское рядом с водителем, чтоб курить можно было комфортно.

Я из Богородицка, но всегда старалась об этом забыть и в принципе мне это практически удалось. Этого города нет нигде – ни в моем паспорте (я больше 15 лет живу с московской пропиской), ни в моих воспоминаниях (я нажила себе новые).

Приехав в Москву сразу после школы, я больше никогда не возвращалась в маленький скучный городишко, поскольку делать там мне было совсем нечего. Родители через пару лет вполне удачно перебрались в Подмосковье, друзья, как и я, – в Москву. Воспоминания стерлись. Осталось только то, что должно было остаться – внутренний вой имени памяти С. О’Хары – «Никогда больше (не буду голодать) туда не вернусь!»

Не хочу больше добавлять в единственный универмаговский перламутровый белый лак чернила, чтобы получить любой другой цвет, кроме белого. Не хочу протыкать нагретым на конфорке шипом от массажной щетки мамины пуговицы – с целью получения модных сережек системы «гвоздики». Ни за что больше не хочу оказаться на школьной линейке первого сентября в такой же куртке, как у Сашки Стрельникова, потому что все в одном «Детском мире» одеваются. Не хочу ходить в единственную в городе малюсенькую галерею и смотреть на недоживописцев и спившихся фотографов. Поймите правильно! Я все это знаю. Но я так больше никогда не хочу. Я родилась там, но пригодилась здесь. Начало было обычным. Родилась и произнесла победное «агу». Все у всех начинается с «агу». Сообщаете, что вы-таки случились. С годами словарный запас приходится расширять, если, конечно, вам не пришло в голову, что ваш способ дифференцирования – эпатажная струйка слюнок, жалобное мычание и косенький взгляд из-под шапочки типа «петушок» с надписью «Abibas» на уровне лобных долей. Метод рабочий, но не конкурентоспособный. Жизнь ваша угрожает стать борьбой за место в «переходах подземных станций» с периодическим отсечением конечностей для увеличения объемов продаж.

Если амбиции родились одновременно с «агу», а это мой случай, то все сложнее. Родилась, как-то выросла, чему-то выучилась, начала пытаться реализоваться. Сидя в середине скамейки, научилась расталкивать соседние задницы. Узнала о необходимости делать все с улыбкой, научилась связно излагать, наблюдать и анализировать. Но! В какой– то момент мне случилось обнаружить в зеркале отсутствие во лбу звезды! То есть в детской музыкальной школе был поставлен диагноз «пригодна только для домашних концертов», попытки стихосложения закончились дружеским похлопыванием отца по плечу со словами «ну, ничего, ничего, это у всех было». В общем, в моем тогдашнем понимании у меня не было ни одного классического таланта и звиздец! А тут – следующий апперкот судьбы – я поняла, что все достойное уже совершили какие-то другие хорошие мальчики и девочки. Мальчик Юра Гагарин уже слетал за меня в космос, юноша со странным именем Тутанхамон уже соорудил себе самый монументальный из кошельков, девочка Норма Джин уже соблазнила президента Америки. Короче, на этом детском утреннике мне выпало быть вечным «зайчиком» в дурацких белых гольфах, с ушами осла и комком ваты на жопе. Мир уже при встрече сделал мой жизненный старт низким, обозначил светлое будущее, но способов получения неуставных с ним отношений не дал, гад! Придется, ох придется выпендриваться, выделяться буквально на пустом месте! И я начала аккумулировать ресурсы! Мне пришлось очень рано усвоить, что нужно много работать, дабы моя амбициозность не валялась в травматологии. Богородицк я использовала по полной. К 17 годам мне удалось закончить среднюю школу, художественную и получить разряд КМС по гимнастике вместе с шишкой на голове от «обязательной» с булавами. На этом с Богородицком было завязано.

Я была наивной, как все приборы 1970-1975 года выпуска – деталей много, от инструкции по сборке – мигрень, без 100 г не заработает. Ни о каких штурмах столицы ничего поведать не могу по причине того, что жить приехала к родной тетушке, любившей меня не меньше собственной дочери, так что все ужасы, вроде общаги, комнаты на троих и т.д., мне попросту неизвестны. Зато мне в полной мере обломились интереснейшие знакомства, творчество «Аквариума», мастерские художников, самые громкие спектакли, продаваемый за бешеное бабло «Сильмариллион» Толкиена и все другое, что только может быть любопытным дорвавшейся до информации юной особе. Возможность фарцевать и, следовательно, не брать денег у мамы, а наоборот, появилась у меня уже на первом курсе. Количество денег было неосознаваемым, именно поэтому, наверное, я в то время даже не задумывалась о необходимости покупки жилья, приобретая платье по цене комнаты в пределах Садового. Жить было где, а платья такого не было. Хрен ли думать?!

Непонятным образом мне удавалось сдавать сессии. После нелегального проникновения в профилакторий института, где жили мои немосковские одногруппники, распития лошадиной дозы пива и спуска по связанным простыням с третьего этажа за догоном под утро мы умудрялись припереться в институт, дыша в сторону, улаживать все проблемы с экзаменаторами, получать вожделенные зачеты и не быть отчисленными. А вечером того же дня повторять все вчерашнее, но уже на квартире у Катьки, чьи родители доверчиво оставляли дочку готовиться к сессии и уезжали на дачу.

Сейчас мне невозможно поверить в то, что можно не спать двое суток подряд и при этом помнить собственную фамилию. Со временем я непременно забуду даже Альцгеймера! А тогда сон считался крайней мерой, на него было очень жалко тратить время, потому что масса интересного могла произойти без моего участия, и я не простила бы себе этого ни за что!

Однажды мы долго собирались на чей-то день рождения, причем из восьми собравшихся только один дважды в жизни видел именинницу и утверждал, что она ясновидящая. Этой информации вполне хватило остальным семерым. Вместо 19.00 нам удалось добраться до подмосковной Малаховки в полночь. В чудом найденном доме продолжалась грандиозная пьянка, на террасе, укутанная в три пуховика, полусидела в дым пьяная хозяйка бала по имени Яся. Я решила, что светская беседа будет уместна:

– Яся, здравствуйте, меня зовут Марина! Яся, а правда, что вы ясновидящая?

– Вижу неясно, – ответило пьяное туловище.

Поскольку спальных мест на нашу компанию не нашлось, мы решили встретить рассвет хоровым исполнением нетленки Depeche Mode, которую, урабатывая пятерню об гитару, вдохновенно лабал один из наших по имени Коля. Пили самогон производства Ясиного дедушки, special for lady– разведенный с вареньем. Все были абсолютно счастливы.

* * *

В институте меня угораздило выйти замуж за подающего надежды белорусского еврея. От этого события никому легче не стало – ни евреям, ни Белоруссии. Мы стали жить в квартире его родителей, отчего со временем у меня сформировалась любовь к мужчинам-сиротам.

Вытащило меня из брака странное ощущение того, что еще чуть-чуть – и у меня вырастут яйца. Мы развелись.

Я работала много и весело. Дизайнерила все, что попадалось под руку. Сочиняла слоганы, писала какие-то легенды, училась у каждого, кто умел больше меня.

Второй замуж случился со мной после диплома. Я была влюблена по уши, летала по улицам и рисовала себе картины семейной жизни, в которой, о чудо, можно смотреть в рот родному человеку, который талантлив до безумия, умен и до бесконечности нежен. Два года ушло на понимание того, что он еще и жаден. Это было не только в детском смысле «не люблю делиться», это было шире и значительней – жадность на участие, на поддержку, на похвалу. Я сдалась и развелась. Второй синяк в паспорте приблизил меня к мысли, что с походами в загс нужно завязывать. Примерно тогда же я начала подозревать, что, кроме мамы, меня никто по-настоящему полюбить не способен, вероятно, не за что. Я перестала видеть смысл во множестве дамских заморочек. Кокетливая болтовня типа «ой, а что это за пупочка тут на компьютере» прекратила меня занимать окончательно. Последний развод застал меня в довольно просторной съемной квартире на Дмитровке, с попугаем Рюриком, с крутым компьютером, без работы, без денег и с головой, полной самых разнообразных дум. Поздно вечером, облазив все мыслимые сайты по трудоустройству, я набрала Ольгу:

– Привет! Я в полной жопе! Удивительная штука, Оль, иногда, попадая в жопу, кажется, что достиг дна, но нет – это просто очередная картонная перекладина между этажами! Оля, ну до чего ж порой слоены эти жопы?!

– Что мы можем сделать в этом анусе? – глубокомысленно вопрошает моя умная Ольга.

– Давай мне пятьсот баксов, я куплю пиджак и пойду по собеседованиям.

– Ок, но не больше, чем на месяц – ученики, учебники, училки, бла-бла.

– Договорились!

Через пару дней, ровно в 10.55, я сидела в приемной генерального директора крупного рекламного агентства и рассматривала свой свежий маникюр. Прошло минут десять, меня пригласили в боссий уголок. Будучи нагловатой особой с недюжим словарным запасом, я сразу же взяла в оборот сидевшего напротив дяденьку по имени Виктор Сергеевич. Мы проговорили больше часа. Я получила работу.

* * *

Надо признаться, что коллективы всю жизнь давались мне с неимоверным трудом. Еще со времени школьных характеристик я привыкла к формулировке «лидер», но на действительного лидера не тянула по половым признакам. Мне здорово везло на знакомства с сильными и мудрыми мужчинами, отчего, видимо, у меня и возникло впечатление, что успех – это очень мужская история. Я женщина, а значит, я – слабее.

С другой стороны, я никак и ничем не производила впечатления погибающей орхидеи, которую, блин, полить хочет всяк мимо идущий. Диагноз «не Барби» я получила в далеком детстве, гоняя с пацанами на великах и устраивая войнушки в подвалах. У женщин я успеха иметь не могла по определению. Для этого я была недостаточно скромной, абсолютно не уродливой и слишком умной. Это мне принадлежит рекордный по краткости срок объявления байкота всей женской части пионерского отряда – ровно через полчаса после заезда смены! Это меня пытались напугать избиением (огромное спасибо им, за «пугать», а не «избить») четыре дебелые старшеклассницы за то, что Пындрик из 8А в меня влюблен! Это меня после выхода на экраны «Чучела» прозвали Железной Кнопкой не столько за цвет глаз, сколько за колючесть характера. Помню, я тогда здорово парилась тем, что пла́чу гораздо чаще, чем она, но прозвищем гордилась.

Так вот в моем новом рабочем коллективе прожить без конфликтов мне удалось не многим более двух часов. Какая-то женщина, в ужасной униформе, с начальственными морщинами, указуя перстом с облупленным лаком в мою сторону, выкрикнула: «Вы, новенькая, возьмете вещи, пойдете и сядете там, где я скажу!» На что я внятно и разборчиво схамила: «В ресторане закажете!» Далее последовал короткий диаложик:

– Вы знаете, кто я? – заорала женщина, переодетая Гитлером.

– Меня это не интересует. А вот я новый креативный директор этой компании и в обращении ко мне обязателен весь набор вежливых слов, которые Вы сможете наgooglить за рабочий день. Милочка, я уверена, Вы справитесь с этой огромной поисковой системой.

Оно зарыдало и устремилось ровнехонько в дверь к боссу. Потом было весело. Меня тут же вызвал Сергеич, сказал, что это обрыдавшееся нечто – его правая конечность и что я должна быть с ней терпимей. На что мною было высказано предположение о некотором душевном нездоровье его правой запчасти и, конечно же, мой фюрер, я готова ради общего дела на любые терпелки, если они отдельно оплачиваются по тарифу «подвиг». Сергеич решил взять меня на понт и спросил, готова ли я дать ему слово, что у меня с этой бабой будет пис-френдшип-бубльгум, если он мне будет приплачивать?

– Плюс косарь баксов, и я – ее лучшая подруга через месяц. Идет? – нагло поинтересовалась я.

– Идет! – ответил босс и помирил за бабки Сциллу и Харибду.

До сих пор пытаюсь понять, почему Сергеич не выставил меня за эту выходку? Впрочем, Сергеич жег часто и умеючи. К примеру, через пару месяцев моей работы в компании, проведенного крупного мероприятия и четырех лично мной нанятых сотрудников, Виктор Сергеич вызвал меня в кабинет и поинтересовался тем, кто я по профессии? Я в ответ не посмела спросить, кто у него дилер, а, лишь преодолев шок, ответно поинтересовалась, читал ли он мое резюме. Ответ был best of the best: «Да не, ни читал. Я ж вижу – человек ты хороший, нам такие люди нужны». Я помялась и промямлила:

– Виктор Сергеич, я у вас тут креативный директор по трудовой, так что, если не возражаете, я главбуха напрягать с перепиской на «хорошего человека» не стану. Она женщина серьезная.

– Во-во – ответствовал Сергеич. – И с юмором! Я ж говорю, хороший ты, Марин, человек! Ну, иди, работай.

Работа мне нравилась невероятно. Я быстро набрала себе в подчинение долбанутого на голову молодого народу, с которым мы выигрывали миллионные тендеры, кормили друг дружку домашними бутерами и цинично противопоставляли себя коллегам из других департаментов. Компания росла, Сергеич был нереально удачливым чертилой со встроенной функцией делегирования полномочий. Я старалась учиться у всякого, кто, по-моему, годился в педагоги. Читала тоннами то, что должна была прочесть еще в Богородицке, мечтая о покорении столицы. Если возникала задача, о решении которой я даже отдаленно не имела представления, природная наглость провоцировала меня орать «Сделаю!» раньше, чем в башке возникала хотя бы эхом мысль о наглости. Эти моменты я особенно любила, потому что после своих опрометчивых заявлений ночами штудировала все материалы, которые находила в «сетке» по нужной теме, и, как правило, к утру уже считала себя гурой и ехала в офис, готовая к сдаче любых экзаменов. Чистой воды авантюризм, тем не менее, заставивший меня узнать целую кучу необходимых в работе вещей.

Я быстро обрастала связями и уже могла, как взрослая, порекомендовать маме стоматолога или подруге отель на Сицилии. Каждый день, ужасно уставая, я все же радовалась тому, что живу, как мне казалось, интересно и ярко. Единственного, чего абсолютно не было в моей жизни, это любви. Искать ее я считала бредом, ждать – чем-то нереально изматывающим, а призывать и шаманить не умела, говорю же, я не Барби, даже улыбаться без причины я к тому времени уже разучилась. Мне казалось, что все, что происходило со мной тогда, должно вывести меня на какой-то другой качественный уровень. Что бы это могло быть, я толком не понимала, но чувствовала, что стараюсь не зря.

Съемки, охреневшие модельки, требующие таких гонораров, что даже форбсы сказали бы «дорого», фотографы, режиссеры, кастинги – мне нравилась моя работа. В ней было много смешного, много людей, а усталость всегда была приятной. Упиваясь винищем после удачно смонтированного ролика, мы сидели на детской площадке за офисом и мерили – у кого креатив длиннее, а у кого творчество кудрявей. Поминали всуе всех, кто попадался на язык, доставалось даже малым голландцам, а также Бердслею и Баксту. Чертили каких-то чертей на презентационных листах и выкладывали слово «хуй» из окурков. Но все дружно знали, что «бабло победит зло – поставит его на колени и жестоко убьет», поэтому наутро не опаздывали и наливали друг другу холодной воды из куллера.

У меня сложилась репутация циничной стервы, которую мой маленький, но ядовитый департамент всячески поддерживал в умах всего остального персонала. Неглупые знали, что я не всерьез, а глупых не было жалко.

Выживание в офисе продолжалось, но приняло со временем какие-то пастельные оттенки и уже не доставляло ни развлечений уму, ни заботы жалу. Женщина-Гитлер, с который я поцапалась в первый день, искренне считала меня адептом черной магии, полагала, что лучше со мной дружить, таскала мне домашние блинчики и привозила Hennesseyиз duty free. Меня обожала секретарь Надька, главбух Алла Викторовна, семеро странных моих подчиненных и водитель босса. Учитывая сложность моего характера, можно резюмировать – я купалась в любви. Было круто. Так круто, что однажды я даже согласилась поучаствовать в корпоративе. Этого не забудут ни они, ни я.

Все начиналось прилично, как всегда начинается у всех. Я пришла во фраке от Kors и пиленых джинсах, чем сразу собрала завистливо осуждающие взгляды бабской аудитории, решившей, что гардина, обмотанная вокруг тела, и мальвинкины локоны – лучший вариант для такой мегатусы. По сценарию, между официальной частью в лице Сергеича и остальной пьянкой должны были втиснуться пять топ-менеджеров с пятью речами про нереальные достижения нашей легонькой промышленности, с награждениями особо отличившихся в боях за обогащение. Все люди как люди, но я-то царевна! Поэтому, когда слово любезно представилось «креативному директору нашего агентства», в снятом по этому случаю очень известном ночном клубе начался вой. Я, второпях накидавшись коньякусику, вывалилась к микрофону в образе индейца виниту со всеми подробностями, потому что в театральных мастерских тоже знакомства. Спич мой был сумбурно зарифмованным обращением к янки, которым полагался не традиционный посыл до хаты, а, напротив, сдаться и платить за все наши коллективные творческие изыски с еще большим энтузиазмом. Раздав своим по конверту и пузырьку абсентика, я замогильно сообщила залу финальную фразу: «Хау! Я все сказала!» Сидевший у сцены дизайнер захохотал как ацкий сотона, обнимая полученные дары. Стишок заучили наизусть и разодрали на цитаты.

* * *

Я работала честно, много и по выходным. К тому времени я успела переехать в квартиру покруче, получила права и уже два раза отразила нападение забора на своего нового красного железного коня системы Jeep Wrangler. Моя недетская зарплата быстро приучила меня к дорогим рестикам, ежеквартальным поездкам на море и наконец-то дала полную свободу моему личному параноидальному таракану – 87 флаконов парфюмерной продукции известных мировых производителей на туалетном столике. Если цифра уменьшалась, я чувствовала себя голой.

Денег и вправду было много. Я была невероятно счастливой от возможности подарить поездку к морю, и не в Сочи, маме и сестренке, от того, что, будучи приглашенной на день рождения, я могла принести в дар подружке ништяки с лейбочкой L.Vuitton. Было здоровски просто ехать по улице после работы и знать, что все-все, что захочется, можно заехать и купить. В основном, правда, не оставалось никаких сил куда-то заезжать, да и искусство парковки на забитых машинами улочках давалось мне тогда медленней, чем макияж пидорасу.

Умные люди, которые есть у каждого, беспрестанно нашептывали мне про мою крайнюю беспечность. Шипение о необходимости покупки квартиры стало меня преследовать. Эти мысли я про себя называла «трудными». Покупка квартиры казалась мне чем-то ужасно несбыточным. У меня всегда было хорошо с «заказать отель и билеты» и всегда плохо с «высчитать процент по ипотеке». А еще, где-то внутри, я мечтала, что встречу мужчину, который предложит поделить со мной все эти проценты пополам, ну, чтобы это был наш с мужчиной общий дом. Про мужчину, который забрал бы все на себя, я не мечтала, в такую фигню не верю, я уже взрослая и верю только в Бэтмена!

* * *

Размышляя про всякое из прошлого, я бесцельно шаталась по квартире, соображая, что именно мне может понадобиться в Перми, как сделать так, чтобы со мной поехала моя машина, и каких лекарств с запасом купить Рюрику. Снова накатывал внутренний страх. Кроме птицы, у меня там не будет ни одного знакомого существа! Рюря был со мной уже очень давно, помогал преодолеть миллион всяких переживаний и неплохо справлялся с главным – не давал мне чувствовать, насколько я в действительности одинока. У меня были крайне сложные отношения с этим ощущением. Я любила оставаться одной после шумных вечеринок, малевать, читать или просто бездельничать. Но я ужасно боялась одиночества. Рюрик позволял мне заботиться о себе, всегда напоминал, что у него есть характер, создавал мне хорошее настроение и никогда не обижался за долгие отсутствия. Мой попугай крайне терпимо относился к тому, как интересно я живу. Но ведь и правда не скучно! В моей жизни, так уж складывается, до фигища всего хорошего. События все как на подбор – «из ряда вон», «ни в красную армию» и «никаких сравнений», если это моё событие, то обязательно – «не как у людей». Если настроения – то самые неуместные, если эмоции – то обязательно гораздо более южные, чем принято на Сицилии.