Текст книги "Женщина-мышь"

Автор книги: Света Саветина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Света Саветина
Женщина-мышь

Каждая из прочих страстей упраздняется одною, какою-нибудь противною ей добродетелью; уныние же для инока есть всепоражающая смерть.

Иоанн Лествичник

Грех предаваться унынию, когда есть другие грехи…(с)

Я сидела в кабинете директора и ждала, пока этот, в общем-то, довольно милый человек закончит мяукать в свою vertuшку. Мне практически все было известно. Но босс возжелал соблюсти политесы и лично выслушать «твоюмать» от своей самой агрессивной топ-менеджерицы. Он доболтал, я выпрямила спину. Понеслось:

– Марин, всякий раз поражаюсь твоему умению стильно одеваться!

– Виктор Сергеевич, достаточно!

– Ну хорошо, если хочешь, сразу – к делу. Марин, как ты знаешь, на последнем совете директоров мы приняли целый ряд достаточно трудных решений… Эти решения дались нам всем крайне нелегко… Пришлось расстаться с людьми, которых мы искали и собирали в команду много лет.

«Остапа понесло», – подумала я и уставилась на его личные инвестиции в Арбат – две, ужасные по цвету, дождливые картинки с участием дам с зонтами и мокнущих щенков. В фокусе стоял еще какой-то настольный монумент из бронзы, похожий то ли на Джека Воробья, то ли на Дзержинского в кокетливой дамской шляпе. Слушать Сергеича было бессмысленно еще минут пятнадцать. Я знала его восемь лет и, естественно, весь SWOT-анализ этого сорокапятилетнего отца троих детей и владельца крупного рекламного агентства был вытатуирован на подкорке каждого нашего офисного самурая. Сергеич любил потрындеть, был, в общем, добрым, обожал булавки для галстуков и надежные немецкие автомобили. Из вредных привычек наш босс имел только неизлечимое пристрастие к клетчатым рубашкам – как раз тот случай, когда лучше б курил. Помимо указанного, Сергеич обладал приятного вида женой, недвижимостью в правильных местах и спокойным ровным баритончиком. В стрессовых ситуациях старался быть справедливым, за что имел уважуху и респекты от всех нас. На корпоративах пил воду и танцевал два дистанционно приличных медляка с замгендиршей.

Мне на глаза попалась пуговица с надписью Escadaна собственном манжете, мысли тут же унеслись в сторону планируемой поездки в Милан. Я сидела и пыталась припомнить улицу, где в прошлый раз обнаружился чудеснейший бутичок с хозяйкой лет семидесяти, вручную вышившей мне на юбке монограммку. И тут мой слух среагировал на слово «филиал».

– …где тоже работают люди, сильные в своем деле, но нет «движка», нет креатива! И я считаю, что лучшей кандидатуры, чем ты, нам просто не найти!

– Виктор Сергеевич, мы ведь с вами не вчера познакомились! И потом, у вас своими словами гораздо лучше получается! Если вы мне собираетесь сообщить, что меня тоже решено сократить, то на фига, простите, мы тратим время?!

– Ни о каком сокращении речь не идет! Марин, я же сказал! Перевод в филиал, в Пермь!

– Куда-а-а??!!! Виктор Сергеевич, вероятно, компания как-то охрененно заработала в кризис, и теперь мы можем платить мне баснословное бабло за поднятие целины?! Не-не, sorry, откатываем этот вариант! Я знаю, что сэйлаки просрали два мощнейших годовых контракта и денег нет. Тогда в чем дело?!

Сергеич сидел с лицом страдальца, понимая, что моя словесная диарея только началась. Он встал с кожаного трона, сложил ручки бубликом и попробовал с другой стороны:

– Марин, поверь, я сделал все что мог… И потом, в Перми тебе снимут вполне достойную квартиру, предоставят все условия! Только вот… то, что я тебе сообщил, это не все… Решено сократить зарплату по твоей позиции на 30%.

– Виктор Сергеич, то есть даром за амбаром – это про меня по пунктам? Причем за каким амбаром? Это где вообще, Пермь? Я зачем, по-вашему, в Москву после школы приехала, училась не в себя, работала по 12 часов в день? Я что, в Пермь хотела?!!!

– Марина!

– Балерина! Виктор Сергеевич, вы же сто лет меня знаете! Ну почему вы все это говорите?

Я знала, что давление на жалость Сергеича обеспечит мне в лучшем случае прощение за непарламентские высказывания, но делу, по большому счету, не поможет. Блин, я все знала, но, как дура, до последнего не верила в то, что это может произойти со мной. Собрав волю в кулак, я спросила:

– Какие у меня варианты, кроме Перми за ползарплаты?

– Сокращение, – вздохнул Сергеич.

* * *

Выйдя из директорского кабинета, я машинально подумала, что если напьюсь прямо у себя за столом, то ни одного дурного слова мне никто не скажет, не исключено, что сам Сергеич притащит шоколадок на закуску. Я цапнула со стола Vogueи на секунду задержалась около охранника Николая, который, ничего не спрашивая, протянул мне очередную зажигалку. Свои зажигалки я вечно теряла, а чужие собирала и складывала в карманы, за день набиралось прилично. В конце рабочего дня тактичный Николай произносил: «Марина Марковна, а можно попросить вас вывернуть карманы?» Я высыпала на стол receptionкучи чужих зажигалок, и мы с ним хохотали. Шуточки про «столовое серебро нашли, но осадочек остался» донимали меня много лет.

На улице было свежо после дождя и пахло мокрым асфальтом. Я подумала, что буду ужасно скучать по охраннику Николаю, наизусть знающему мои привычки. Через пару затяжек решила не пить в офисе – пусть младшие учатся держать удар, глядя на меня. В результате кризисных жоп, моих подчиненных осталось всего пятеро, и все они тряслись осиновыми листами, а я ничего не могла с этим поделать, поскольку пришла пора паковать LV.

Хотелось реветь от обиды, но было не место. И потом, красные глаза, опухшая морда и нулевой КПД – это не то, куда можно тратиться даже мысленно. Я стояла и, как дура, задавалась исконно русскими вопросами: «Кто виноват» и «Что делать»? Но мозг по-прежнему работал, и через пару минут я уже уговаривала себя, что большие и важные дядьки, задумавшие поиграть в кризис, просто забыли рассказать мне правила игры, поэтому лично я ничего со всем этим поделать не могу. Надо было обдумать главное – «пошли все нах» или все-таки «здравствуй, Пермь». А для начала – вернуться в свой кабинет и произвести плановый разнос по проекту оформления тиража нетленки одного именитого нефтянника, почувствовавшего себя, увы, сразу Толстым.

Я велела секретарю Надьке кликнуть моих в «пыточную» и затарить нас всех какими-нибудь напитками. Через несколько минут мой бравый отряд был в сборе. Этих людей я собирала долго, и каждый из них был обожаем мной прежде всего профессионально. В нашем деле полно своих стереотипов. К примеру, дизайнер просто обязан одеваться как игуана, ковырять в голове фломастером и глубокомысленно молчать. Арт-директор должен быть кокаинистом, психопатом и в виде хобби фотографировать жаб. Вследствие чего слова «криэйтор» и «придурок» быстро стали синонимами. Никто из моих против этого особо не боролся.

Бублик у нас «отвечал за базар» – копирайтил все, что попадалось под руку. Как этому небритому панку удавалось вещать тупым текстом в нескольких внутрикорпоративных изданиях крупных клиентов и одновременно поддерживать блоги известных брендов от имени мифических идиоток типа pink&hot, я не понимаю?! Вне офиса Бубл расставлял ловушки снов, воспитывал хомяка Геннадия и ездил в отпуск на Курилы.

Варвара была готом, совмещая смертеподобную внешность с глубинными знаниями 3D. Ее добрые коллеги разместили над рабочим местом офисную доску с надписью: «Позитив – ацтой, мрак – рулит». Варвара была довольна, но улыбаться не стала.

Европа обладал фантастическими знаниями в области современной русской литературы, блестяще излагал и негласно соревновался с Бубликом. Баловал нас всех литературными новостями, таскал в офис мамины булочки, уважал костюмы от Paul Smithи выглядел почти как человек, не считая бриллиантовой серьги в ухе.

Климов был старше остальных. Его отличительной чертой был абсолютно недоверчивый взгляд. Именно ему чаще всего задавали вопрос: «Я что, вру, по-твоему? А что ты тогда так смотришь?» Или:

– Климов отнесется к твоим словам с недоверием.

– Не, Климов просто посмотрит!

Второй отличительной чертой Климова была гениальность. Художественно образованный, Климов умел творить чудеса. Труднее всего ему давалось делать «зеленое зеленее», так что трудился Климов «трудным трудом» с надписью «арт-директор» в книжечке для таких записей.

Пашулькой звали здорового 30-летнего мужика, добряка, женатика и совершенно безотказного человека. Пашулька был неутомимым верстальщиком, обожал hot keysи немузыкально фигарил по клаве, отчего в помещении стоял постоянный эффект отбойника.

Я быстренько окинула взором компанию и мысленно заставила себя собраться. Я буду страшно скучать по ним, увы, успела влюбиться в свою команду. А как иначе? Ведь это те самые люди, которые однажды обклеили весь мой кабинет от пола до потолка стикерами со знаменитыми событиями, произошедшими в день моего рождения. Это они писали мне служебные записки типа: «Коллективное прошение о возможности отсутствия на корпоративном мероприятии ввиду временного прекращения поставок волшебной травы, необходимой для пребывания на указанном мероприятии в образе землян». Или: «Заивление. Марыся тыжа тожа вероятно ну мне хотелось бы так думать, хотя наверное вряд ли – Чилавек, короче, отпусти меня нах в отпуск или я зарежу нас всех. «О» – подпись Бублика.»

В общем, я буду страшно по ним скучать. Потом, когда уеду. А сейчас я открываю рот:

– Климов, ты ведь собираешься меня сейчас поразить, не так ли?

– Ма, я бы поразил, но вот эти гаденькие чипотли… – Климов машет в сторону хихикающих Пашульки и Бублика – Ма, они не дают мне нормально работать! Ма, позырь, чо они мне наваяли!

Климов тянет мне кучку исчирканных листиков с очередными шедеврами. По ломаному русскому в кучерявом почерке я сразу узнаю Пашульку. Все, что я тщательно просматриваю, ни на миллиметр не приближает работу к презентации клиента, все эти «хорьки-парикмахеры, демонические скунсы-убийцы» и прочая живность, рождающаяся ежедневно на листочках А4, меня уже порядком достала. Я поднимаю голову и начинаю шипеть:

– Климов, ты был за старшего. Тебе пипец, и ты знаешь, как он выглядит!

– Ма, не кипи, мы большие и слушаемся! Ма, короче, дело в следующем: я тут набросал в общих чертах – золота килограмм, как ты велела, и русского духа – немерено, там такая ромашка на переднем плане, что любой всплакнет. Ма, ты тока скажи этим животноводам, чтоб они не ржали как дебилы, а я тебе через полчасика из них макетик вышибу.

– Климов, время пошло.

Бубл, Пашуля и Климов, изображая спешку, толкутся в дверном проеме. Европа с Варварой умудрились доделать «бородатый» заказ с выставкой и сейчас сидят королями. Я смотрю работу, говорю парочку мыслей о втором этаже и гостевой зоне и отправляю их к товарищам. Сквозь стеклянную стену виден Сергеич, беседующий с охранником. Я сижу в задумчивости и разглядываю рисунки про хорьков. Начинаю тихонько похихикивать над картиной «Запорожские наташи пишут письмо турецкому хулигану». Придурки!

Входит Сергеич с видом второклассника-второгодника с картины «Опять двойка» и начинает подлизываться:

– Мариш, а не пообедать ли нам вкусно? А может, и поужинать, время, вон, уже к шести?

– Виктор Сергеич, а вам кусок в горло полезет после содеянного? – язвлю я.

– Марин, ну зачем ты так? – обижается Сергеич, потративший все свои дипломатические таланты на это предложение поддержки в трудную минуту.

Мне и впрямь становится стыдно: отрываться на Сергеиче – не по-джедайски, добрый он, да и, скорее всего, если мог что-то изменить – сделал бы это.

– Поедем в La Casa, котлету хочу, – говорю я.

– Собирайся, через пять минут у машины жду, – отвечает Сергеич.

Я уже воображаю, как буду два часа слушать мямли своего босса, но, в надежде извлечь пользу в виде информации, встаю и иду за сумкой.

Едем довольно быстро, потому что в нашей компании все, включая водителей, работают по принципу «невозможное – возможно, а если ты считаешь иначе, то биржа труда открывается ровно в 9.00». Многие за сигареткой рассуждают о тирании, шутят о том, что поводом для невыхода на работу может быть только смерть, ноют про отсутствие времени на личную жизнь. Все это – гон чистой воды. Не нравится – иди нах – это раз! И не надо забывать, что все вышеназванные беды не хило компенсированы зарплатой – это два! Были компенсированы, до кризиса… Блин, жизнь поделилась на «до» и «после», как было бы круто сделать «вместо»! Я начинаю мыслить планетарно, даже представить себе не могу людей, которых увольнение настигло в 45 лет. Тут все гораздо хуже, возрастной ценз. Мы все, трудолюбивые муравьишки, долго-долго искали, пахали, выстраивали будущее, а сработало, как всегда, мое любимое: «Хочешь насмешить Господа – расскажи ему о своих планах». С другой стороны, не хрен расслабляться! Все, что происходит сейчас лично со мной – просто плата по счету за привыкание к хорошему. Понравилось? Оплати!

– Сергей, паркуйтесь где-нибудь и ждите, – сказал Сергеич.

Мы с ним зашли в рестик, нас посадили за стол и выдали читанки. Через минуту мое периферийное зрение засекло тень официанта, а Сергеич начал атаку:

– Марин, Petit Chablis? – поинтересовался он.

– Шаблями делу не поможешь, – ответила я глубокомысленно. – Абсент King of spirit, сахар не жечь, отдельно – вода с лаймом и листьями мяты, – выдала я уже в сторону притаившейся тени.

– А мне тогда морсику клюквенного, – обрадовался Сергеич, потому что выпить бокал вина он еще мог, а вот абсент, в его понимании, был чистой воды наркотиком. Однажды заботливый босс абсолютно серьезно спросил, не стану ли я резать уши, хлебнув этого напитка? Я ответила, что для этого мало пить абсент, нужно сначала стать Ван Гогом, а вот если им станешь, то режь что хочешь – ты уже в истории!

Мы с Сергеичем перечислили тени официанта все свои заветные кулинарные мечты, тень ушла в стену (как – не знаю), и босс понял, что надо как-то сглаживать напряжение первых минут:

– Марин, ты не расстраивайся. Не может ведь все это продолжаться вечность! Главное, ты остаешься в компании, а потом мы что-нибудь придумаем. Да и там, в Перми, не дураки ведь в команде. И город большой, наверное, интересный. Я, правда, сам не был, но Анатолий Громов, ты его знаешь, рассказывал, что любопытно. Галерея есть, кремль какой-то…

– Виктор Сергеич, что мне делать с машиной и квартирой? – спросила я самым дочерним голосом, на который была способна.

– С квартирой ничего делать не нужно, а с машиной подумаю. Там, до всех этих перипетий, служебный парк был неслабый – лексусы, кажется, но теперь-то, понятно, все проще.

– Виктор Сергеич, вот скажите мне, а что я там делать буду? У меня и здесь-то последние съемки были полгода назад – бюджетов нет, а там что? Вывески для магазинов интимуслуг и саун?

– Ты не ершись! Там региональные TВ – бюджеты остались! Это мы тут объелись, не знаем, на какие Канны выпендриваться, а там нужно то, ради чего мы вообще придуманы – делать так, чтоб покупали товар! Да, народ попроще, но тебе же без разницы – пельмени или депутаты, у тебя задача другая!

– Виктор Сергеич, у меня Рюрик совсем больной, да и старенький он уже, – вздохнула я, видимо, вследствие поступившего в организм третьего глотка абсента.

– Это попугай твой, что ли?

– Ну да.

– Любишь птиц? – участливо поинтересовался Сергеич.

– Не-а, только Рюрика, – ответила я, соображая, что с темы Рюрика надо съезжать, потому как слезы не за горами.

– Не расстраивайся, с собой его возьмешь, устроитесь в лучшем виде. Я вот только не знаю, что твой Марк про это скажет, мужик он у тебя серьезный. Как у вас с ним?

– Да никак, вот этим точно париться не надо, – ответила я, уже готовая убить босса за копание во мне лопатой, потому что после попугая тема Марика была самой говняной на свете темой для обсуждения.

– Мариш, ты не сердись, – стушевался Сергеич. – Ты ж сама мне говорила, что личная жизнь в твоем случае – не главное. Но я – человек семейный, для меня все это очень дорого, вот и волнуюсь за тебя как за близкого человека. Эх, Марин, говорил тебе тогда, не торопись ты с отказом!

– Виктор Сергеич! – заулыбалась я, справившись с волной говна про Марика.

– Ну ладно, ладно, взрослая девочка, сама разберешься, знаю, – угомонился босс.

– Виктор Сергеич, вернемтесь в регионы. Что там за структура, кто в правлении, что за люди, сколько их там вообще?

– Рулит там Федор Скалич. У него связи хорошие, он из местных. По твоим делам есть пара-тройка людей, даже своя монтажная, кажется. Офис хороший, я фотки видел. Тебе кабинет обещали. У них на носу тендер на P&G, да и кое с кем из наших прошлых табачных клиентов удалось договориться. В общем, нужно ехать и показывать класс!

– Или fuck… – изрекла я в задумчивости.

– Марина! – пожурил Сергеич, не употребляющий никаких бранных слов даже в мыслях. Я часто думала, что же он выкрикивает, если, к примеру, споткнется или прищемит палец? «О?» Или «Больно-то как?» Или хотя бы «Черт!» Однажды мы с Сергеичем и двумя аккаунтами приперлись в полном параде на презентацию к клиенту, стоим, ждем приглашения, рассматриваем листы с макетами и понимаем, что альтернативно одаренная Надька прихреначила несколько листов на жвачку! Скорее всего, у этой дуры кончился клей, а мы жутко опаздывали, делая все, как всегда, в последний момент. Аккаунты не нашли слов, я тихо прошипела: «Пиздец! Надька – труп!», а Сергеич сказал: «Н-да-а…» Вообщем, ждать от нашего босса человеческих эмоций не приходилось, он для такого свинства был слишком воспитан.

– Виктор Сергеич, а брифаните про Скалича? Я же должна знать целевую аудиторию.

– Марин, не волнуйся, вы с ним точно сработаетесь, я ему по телефону многое про тебя рассказал, велел беречь всячески. Он нормальный мужик, в рекламе давно, рыбалкой увлекается, кстати, – заметил Сергеич.

Это боссовское «кстати» было совершенно некстати и, в основном, сдавало миру «маленькие слабости» самого Сергеича: когда наш директор объявлял на совещании о необходимости отъезда в командировку больше чем на два дня, мы все ухмылялись, потому что знали, что удочки уже у него в багажнике. Босс продолжал:

– У Федора там пиарщики, говорят, сильные, а еще есть даже какой-то специальный отдел по сувенирке. Я подробностей не знаю, на месте разберешься.

– Виктор Сергеевич, вы так говорите, как будто наверняка знаете, что я не откажусь, – решаю поддеть босса, чтоб не расслаблялся и скорбел отчетливее.

– Марин, что значит «откажусь»? То есть, ты что вообще решила? – глаза у Сергеича сделались круглыми, лобешник наморщился, а бровки стали похожи на две дуги. В таком вот смешном виде он продолжал:

– Мариш, я к тебе со всей душой, а ты?! Ну что у тебя за манера – все время насмехаться? Ты не можешь туда не ехать, разве не ясно? – Сергеич начинал сердиться.

– Да ясно мне все… Виктор Сергеич, а когда вообще вся эта хрень с кризисом закончится? – спросила я и тяжело вздохнула для пущей жалости.

– Да непонятно, Марин. Еще годик, как минимум, я думаю. Тут уж не до хорошего. Нам всем нужно просто это переждать, и никаких резких движений, ты поняла? В конце концов, Пермь – это не край света какой-то, это не смертельно, это, между прочим, Урал!

– Вот-вот, и Василий Иванович, наверное, так же думал, – заметила я.

– Кто-о-о? – удивился Сергеич.

– Чапаев, – говорю. – Греб себе одной рукой и думал, что Урал – это не смертельно.

– Тьфу, ну что ж ты за человек такой, – сказал босс, подавив смешок.

Дальнейшие посиделки с шефом я решила свести к пасторали – женщины, дети, щенки. Вытянуть Сергеича на сантименты было делом плевым. Он с громадным удовольствием рассказывал о супруге, оболтусах и дачном участке. Пока он журчал, я утвердилась в решении не нажираться при нем в жопито, но, на всякий пожарный, попросила себе отступные на завтра:

– О чем разговор, Мариш?! Конечно, приходи после обеда! Что ж я, тиран какой, что ли? – ответил мой наивный добряк Сергеич.

Войдя в квартиру, я, по обыкновению, сообщила Рюрику о своем явлении:

– Рюря, Маня дома.

– Рюр-р-ря, – был мне ответ.

За прошедшие десять лет мне не удалось выбить из этой пернатой конструкции больше ни одного слова. Я стала воспринимать это как сознательный отказ, поскольку почитала Рюрика как чрезвычайно умную и очень хитрую птицу. Наполнив хвостатому другу поилку, я села по-турецки на пол и уставилась в телефон. Голова работала над выбором рецепта выхода из мерзкого настроения. Вариантов было не много:

1. Набухаться в одинарии и тупо уснуть, а завтра все вспомнить и подумать на свежую голову.

2. Позвонить Ольге, зазвать ее к себе, поныть и набухаться с ней.

3. Надеть кроссовки и гулять по набережной до ночи.

4. Набрать в Googleслово «Пермь» и посмотреть, что будет.

5. Позвонить маме и все рассказать.

6. Набрать Марка и....

Из всего перечисленного 1-й и 2-й казались скучными, 3-й и 4-й – слишком здоровыми, 5-й я себе запрещала последние пятнадцать лет. А вот 6-й манил непредсказуемостью. Оставалось решить вопрос о том, выпить или нет еще немного, перед тем как набрать Марика, поскольку вопрос про «выпить после» в данном случае вообще не стоял, однозначно – в хлам! Я посмотрела на Рюрю, он едва заметно качнул клювом, на что я радостно констатировала:

– О’кей, Рюря, как скажешь! – и полезла за льдом для виски.

Усевшись на подоконник с телефоном, бокалом, бутылкой, сигаретами, мундштуком и зажигалкой, я ощутила себя до зубов вооруженной и готовой к бою. Потом просто набрала номер:

– Клава, что случилось? – послышалось на том конце после второго гудка. У Марка была манера давать мне самые разнообразные колхозные названия.

– Да как сказать… – туго начала я, мысленно расстреливая себя за отсутствие подготовленного эффектного вступления. – В общем, Марк, я, кажется, переезжаю в другой город, это по работе.

– Когда? – механически вопросил поникший Марик.

– Хороший вопрос! Знаешь, я как-то забыла об этом спросить у Сергеича, но полагаю, что очень скоро, потому что конец месяца и все бумажные вопросы решаются именно в это время.

– Мара?

– Что?

– А как же я?

Вот оно! Блин, сработало! Дальнейшее уже не представляло сценарной загадки, я лавировала в этих розовых соплях, как чемпион по слалому! Самое опасное место в развитии вечера заключалось в том, чтобы в определенный момент успеть повернуть все несколько иначе, чем в предшествующие триста пятьдесят раз!

Марк был воспитанным, образованным, уже лысым, но еще не старым, в меру циничным и неженатым. Мы познакомились три года назад на дне рождения одной довольно известной барышни, работающей в одном известном медиа. Праздник удался настолько, что, проснувшись утром, я сделала несколько потрясших меня открытий: во-первых, мой собственный чулок висел на люстре, во-вторых, ни малейших воспоминаний о том, кому я тут дарила ночь, полную огня, у меня не было! Минут десять было реально страшно. Потом началось возвращение сознания, и встроенный компьютер женской логики стал вырабатывать версии, одну за другой. Нужно было вспомнить всех самцов, находившихся в непосредственной близости от меня на момент перехода с вина на виски. Безуспешно! Больная голова не желала работать на полную мощь и требовала только Н2О и «не кантовать». Метод последовательного перебора присутствующих тоже ничего не дал – многих я видела впервые и просто не помнила в лицо. Нужно было встать, найти телефон и выбрать «помощь зала или звонок другу». Предварительно я решила еще немного поспать и закрыла глаза. Мой мозг взорвался в одно мгновение, как если бы меня привязали к JBLна концерте Оззи Озборна! Страшный, раздирающий голову звук заставил меня сесть в кровати, от внезапного рывка вперед я долбанулась башкой о свои же коленки и только потом заняла относительно вертикальное положение! Звук повторился, только тогда, потирая лоб, мне удалось идентифицировать его со звонком телефона, мирно лежащего на соседней подушке. Я приложила орущий прибор к уху и, зажмурившись, нажала вызов:

– У-у… – все, что я смогла выдавить в трубу.

– Фекла, да вы по сию пору дрыхнете?! Негоже! Уже почти четыре часа! – бодро басила моя труба.

– Вы кто, муж-чи-на? – адским тоном вопросила я, реально не понимая, что за сволочь делает с людьми такие страшные вещи посредством обычного телефонного звонка.

– Нельзя сказать, что вот этого я и боялся! Я подготовился! И если вам не сложно заглянуть в холодильник…

– Послушайте, – перебила я. – Вы явно ошиблись номером. Всего доброго! – нажав на отбой, я расслабленно упала обратно в подушку. И тут же вскочила как ошпаренная! Твою мать! Это не моя подушка!!! Я испуганно начала озираться по сторонам. Странно, как я могла не увидеть этого раньше – я была в чужой квартире! Телефон снова зазвонил, я осторожно ответила:

– Да?

– Маня, это снова я. И зачем вы кидаете трубки, я же не договорил! – басил уже знакомый голос.

– Послушайте, мне очень стыдно, но я не понимаю, кто вы, а еще, кажется, не понимаю, где я? У вас есть какие-то версии?

– Клава, кстати, если с вами случилась амнезия, то напомню: вы мне позволили вчера искать всяческие производные на тему вашего имени, чему я и рад, так вот! Клава, мужайтесь, вы у меня!

– Где это – у вас? – вяло поинтересовалась я, подумав: как много текста в этом мужском басе!

– У меня в квартире, со всеми удобствами, но вы заперты, потому что лишней пары ключей нет, я вам с утра пытался сказать, но…

– Какой удод сдает такую инфу пьяному человеку?! Извините, – постеснялась я, – но это прописные истины!

– Да я не то чтобы настаивал, я так…

– В общих чертах ясно. Есть вопросы, – деловито подытожила я.

– Слушаю?

– Как мне отсюда выбраться? Где я вообще? И кто вы, черт побери? – на ровном выдохе выпалила я, начиная соображать.

– Марин, это что, все всерьез? – удивился бас.

– Примите мои извинения, мистер Х, но хрен его знает, что я вам там наговорила и наделала, так что всерьез или нет – я решу, как только вы мне сообщите вводные. А там, как говорится, каков бриф – таков и креатив! – судя по хамству, я медленно начинала трезветь.

– Все же вредная вы баба, Маруська! – сообщила труба и была убита об стенку. Все срослось: и слово «баба» я не выносила, и слушать это все уже не могла, и «блевать немедля» – стало очевидным законом, посему я, не откладывая, занялась делом.

Телефон потренькал еще пару раз, но его заглушал звук льющегося крана, да и я была абсолютно is not available now. Вода спасла, как всегда, будучи налитой на голову, в голову и просто текущей перед глазами, эта дружественная алкоголикам субстанция сотворила очередное чудо и снова поимела право величаться «живой». Все это я медленно гнала по расплавленной голове ровно в тот момент, когда услышала, что где-то в недрах чужого жилища открывается дверь. Левой пяткой я толкнула дверь, защищавшую меня от пришельцев, и уставилась на место производства шорохов и возни.

В проеме стоял лысый мужик с букетом подсолнухов и двумя пакетами, из которых торчали бутылки. Большинство бутылок было с водой, но одна, с шампанским, предательски сверкнула этикеткой. Я резко хлопнула дверь ванной и отсутствовала еще минут двадцать только для того, чтобы, открыв дверь снова, сказать почти незнакомому человеку:

– Сука какая!

– Клава, ну шож вы жрете не в себя, а потом людей чураетесь! – весело и по-одесски защебетал хозяин квартиры.

– Я не знаю, кто вы, но вы – сволочь, дядя! – добавила я и, ощутив крайнюю слабость в ногах, ломанулась по касательной в сторону уже знакомой мне кровати. С мыслями «проснусь и убью» я уснула.

Очнувшись через неизвестное мне количество времени, я обнаружила на лбу холодное полотенце. Где-то слева призывно переливалась жидкость в стакане, шторы плотно задернуты, и определить, что за ними происходит, не представлялось возможным. И как-то нереально стыдно и неловко, но нужно выбираться из кровати. Я тихонько сползла на пол в надежде собрать воедино свой вчерашний прикид. Чулок заботливо снят с люстры и лежал на столике, второго нигде нет. Я нащупала рукой выключатель и застонала – огромное зеркало шкафа отразило всклокоченную меня, сильно напоминающую выкаканную сливу. Я влезла в аккуратно сложенное рядом с чулком платье, сделала глубокий вдох и открыла дверь спальни.

Лысый мужик басил что-то в телефон где-то дальше и правее по коридору. Я потихоньку двинулась на звук и через пару шагов ощутила легкий запах табака. Остановившись, я прикинула, что если смогу закурить, значит, есть шанс выжить. Голова продолжала немного шуметь, но уже не вращалась вокруг оси, что дало мне основание двигаться дальше. Мужик стоял на балконе, я приблизилась к нему на безопасное расстояние и произнесла:

– Добрый день!

Он обернулся, невыносимо ернически заулыбался и попрощался с кем-то в трубке.

– Маруся, как вы себя чувствуете? По моим подсчетам, должно уже отпустить. Вы проспали почти весь день, а это лучшее лекарство, учитывая объемы, которые вы вчера осилили…

– Тихо-тихо, – перебила я. – Вот про объемы я пока не готова!

– Понимаю! Тогда, может быть, сладкого чайку? – бодро поинтересовался гражданин.

– Пожалуй… буду признательна также за краткий информационный дайджест, и, простите, мне действительно неловко, но… как ваше имя? – поинтересовалась я.

– Ну, это само собой, – засмеялся тип. – Меня зовут Марк, присаживайтесь, Клавдия.

– Почему вы меня называете всякими странными именами, – вяло поинтересовалась я, втискиваясь в кухонный стул.

– А это мы с вами вчера такую игру придумали! Вы очень веселились!

– Вот как? Ну, рассказывайте все остальное, Марк – обреченно вздохнула я.

Через пару минут мы ржали как кони, Марк, в отличие от меня, помнил все и сообщал подробности, сдабривая их своими комментариями. Безобидный вечер закончился на обучении мною курению какого-то спортсмена, отловленного среди гостей. Именинница с грязными танцами умудрилась к тому времени рассорить две супружеские пары, долбануться головой об кафель в туалете, где тут же уснула. Я же, беспрестанно требуя виски, успела провести коротенький литературный экскурс по норвежцам, уложить разрыдавшуюся от чувств подругу хозяйки вечера спать. Затем развела оставшихся прямоходящих, среди коих оказался и Марк, на ночную прогулку по Москве, во время которой пыталась уснуть на троллейбусной остановке. В этом состоянии Марк и пытался выведать у меня адрес доставки моего туловища, на что получил однозначный ответ: «Положите меня в кровать и отстаньте уже!» Приказ, собственно, был выполнен. Но вопросы все еще оставались:

– Марик, а теперь вы мне беспощадно сообщите, что делал мой чулок на люстре и чем закончились ваши попытки поиметь секас? – уставившись на бедного Марика, изрекла я.

– Мара. Отвечу по пунктам. Первое: вы сами метали одежду, что смог – я собрал. Второе: был послан «на хрен» и назван некрофилом, – грустно сообщил Марик.