Текст книги "Два пешехода"

Автор книги: Сусанна Арменян

3. В ГОСТЯХ

Туман в середине озера рассеялся, и Лита увидела, что там есть остров.

На острове стоял старинный замок. В лунном свете. Вот зачем ей надо было к озеру – навестить подругу, которая в этом замке обитала. Замок назывался Фи.

Илсе – так звали подругу.

Она была русалкой, когда-то. А сейчас – уже нет.

"Нужна лодка"– подумала Лита. И лодка появилась. Правила ею высокая костлявая женщина. Она отталкивалась от дна озера длинным черным шестом, и лодка рывками продвигалась вдоль берега. Женщина замирала на несколько секунд, перехватывала шест широкими сильными ладонями. Потом, склоняясь вперед, вновь уверенно втыкала его в гладь озера. Вода таинственно шелестела под днищем. "Ахакада, – поняла Лита, – куженф лонк щева льокрегаб. Уфро, кимилод порав, юек!".

Это действительно оказалась Ахакада. Ее пропитанное туманом платье цвета тумана источало запах тумана и больше напоминала туман, чем сам туман.

Ахакада подплыла поближе, чтобы Лита смогла ее получше разглядеть.

– Что ты понимаешь в неудачных выстрелах? – завела разговор Ахакада, сама же отвечая. – Ничего ты в этом не понимаешь! Садись, довезу тебя до острова.

По дороге через озеро у Литы чесалась левая ладонь (вдоль линии судьбы, которая у нее нигде не пересекалась с линией жизни) и очень хотелось спать. Она даже не отвечала на молчаливые расспросы Ахакады, орудующей шестом, и избегала попадать своим взглядом в ее лицо. Просто смотрела, как черная вода ускользает из-под борта лодки куда-то назад, где оставался уже непонятный и чуждый берег. Ахакада не мешала Лите – пусть смотрит. Ведь линия судьбы на ее ладони начала передвигаться, как будто хотела прикоснуться к линии жизни.

Лита удивилась тишине.

Она оглянулась на Ахакаду, но не было уже ни лодочницы с шестом, ни самой лодки, а Лита сидела на зеленом камне у самой воды. Она встала и увидела совсем близко простые деревянные ворота в стене. Замок Фи. Она была на острове…

– Фома! – негромко позвала Лита. Подождала немного. Никто не ответил. Ей стало вдруг одиноко и грустно.

– Вечно тебя нет, когда надо, – рассердилась Лита и подошла к воротам, осторожно переступая по острым береговым камням. Она хотела постучать, но дверь оказалась открытой. Она нерешительно заглянула внутрь, слушая, как скрипят петли и створка откатывается под нажимом ее легкой руки. Там было темно. Пахло свежезаваренным чаем, пылью и солью.

– Ну так ты входишь или как? – послышался откуда-то из темноты знакомый голос.

Она шагнула, и разглядела – в самой середине замковой залы стояло драное кресло, покрытое шалью с длинной бахромой. Перед креслом шумел на керосинке маленький, закопченный с одного боку чайник. В кресле сидел слегка небритый мужчина в джинсах, белой майке-безрукавке и тапочках на босу ногу. По левой руке у него бегала узкая серебристая ящерица. С густых спутанных волос капало белое вино – прямо на майку, и на ящерицу.

– Нету ее дома, – сказал сидящий в кресле, нервно глядя на Литу сквозь мокрые волосы, спадающие на лоб.

– Я подожду, – успокоила его Лита.

– Мне нужен кто-то, кому до меня нет дела, – проворчал он и добавил, не понижая голоса. – Ходят тут всякие…

Не успела Лита придумать достойный ответ, как он лягнул керосинку, опрокинув ее на пол вместе с чайником. Керосин разлился по паркету и неторопливо соединил свое текучее тело с пламенем. Вода из чайника с шипением возразила огню, крышка его долго катилась прочь, пока не ударилась в стену.

– В этом доме есть огнетушитель?! – завопила Лита, с ужасом глядя на горящий пол и краем глаза замечая, что в кресле уже никого нет.

В руках у Литы оказался тяжелый металлический цилиндр. От неожиданности она уронила его. В воздухе появился Фома – как ни странно, весь целиком, без всяких фокусов. Он управился с огнетушителем и профессионально загасил пламя.

Лита видела его худую спину и ничего не думала.

Потом в руках у Фомы оказалась бутылка с пивом вместо огнетушителя. И все сидели за столом, покрытым клеенкой – и Фома, и Илсе, которая уже не была русалкой, и ее друг – теперь поверх майки он надел прозрачную дождевую куртку из целлофана, с капюшоном. Фома хитро поглядывал под стол и хихикал.

– Не надо, Джим! – взвизгивала Илсе, подпрыгивая на стуле. Джим криво усмехался и тянул к вазе с печеньем – через весь стол – свою руку с налипшими на ней голубоватыми чешуйками.

…Лита спала в комнате для незваных гостей. Но нет, спать она не могла – утро уже готовилось согнать ночь с небосклона.

Лита лежала на похрустывающей от каждого движения постели и смотрела на Фому, который сидел на подоконнике (или парил над подоконником, Лита не могла точно решить).

– Что это там на стене? – спросила Лита, просто чтобы о чем-то спросить.

– Это граф Осцилло Лог Диокар из рода Смосей. А рядом с портретом – фамильный герб. Но ты ведь не это хотела спросить?

…ОПИСАНИЕ ГЕРБА ГРАФА ОСЦИЛЛО…

…из правого верхнего угла герб пересекает коричневая полоса с отпечатками подошвы геральдического левого сапога 46 размера, что символизирует запятнанную честь и, следственно, обет скитания. Слева вверху по голубому полю разбросаны геральдические муравьи, несущие в челюстях геральдические соломинки и перышки из подушки – они символизируют комплекс неполноценности.

Справа внизу на зеленом поле изображены кошачьи глаза, перемежающиеся с глазами рыбы, ничего особенного не символизирующие. В самом низу герба видно запекшееся бурое пятно в форме небольшой свеклы – это след пролитого кетчупа.

Все изображения пересекает в центре герба вертикальная швабра со сломанной ручкой – символ генеральной уборки и ущемленных прав на наследство.

– Этого графа, – сказал Фома, – за различные неподобающие действия его собственный отец, граф Осцилло-старший, лишил не только наследства, но и наследственности.

– Фома, – сказала Лита, садясь в кровати. – Разъясни твою сущность! Я прошу, я требую, я настаиваю. Кто ты? Ангел-хранитель? Провокатор? Агент иностранной разведки? Или тот самый мальчик, которого укусила рыба?

– Никто меня не кусал, – обиделся Фома и вместо ответа рассказал сказку.

О НЕУДАЧНОМ ВЫСТРЕЛЕ ГРАФА ОСЦИЛЛО

Однажды граф Осцилло охотился на своих родственников в лесу. Он увидел двоюродного дядюшку и прицелился. Но снег под сапогом у него хрустнул, и это отвлекло графа. Рука дрогнула. Следственно, дрогнуло и дуло ружья.

Прозвучал выстрел. Пуля, вылетевшая из дула, сбила случайную птицу, но в глухой чащобе вздрогнул олень. Пуля полетала себе, а потом вернулась к родному ружью. Однако граф уже опустил его и, поставив вертикально возле ноги, молча ужасался содеянному. Пуля в замешательстве поискала дуло, но не нашла и – вышла на орбиту вкруг чела графа Осцилло. Так и летала, убитая горем, пока граф не поймал ее наперстком своей пробабушки…

Но Фома рассказывал все это совершенно зря. Лита давно уже крепко спала и видела сны о трамваях и кинотеатрах.

– Что это я – сам с собой разговариваю? – удивился Фома и исчез.

4. ВОРОНКА

Литу разбудила кошка. Она царапала подоконник. Когда Лита на нее посмотрела, кошка мяукнула и спрыгнула за подоконник. Было уже светло.

Лита встала, оделась и пошла бродить по замку в поисках ванной комнаты – она имела привычку по утрам умываться.

Сполоснув лицо, Лита посморела на свое усеянное капельками лицо и скорчила зеркалу несколько рожиц.

Потом возвращалась в свою комнату, вспоминая предутренний сон.

СОН ЛИТЫ (ПРЕДУТРЕННИЙ)

 
Лита видела во сне перекресток
Перекресток был безлюдным и тихим
Наверное ночь подумала Лита во сне
Поэтому так тихо
Потом улицу перебежала белая собака
Собака понюхала воздух и посмотрела на светофор
Потом собака метнулась куда-то в сторону
Светофор не работал потому что лампочки выкрутили
Белая собака спряталась под асфальт
Лита хотела последовать за ней
Но вовремя вспомнила
Что обычно случается с теми
кто бежит за ускользающими кроликами
И вспомнив вовремя остановилась
И проснулась.
 

Итак, Лита шла по длинному коридору замка.

На стенах висели портреты. Все они изображали графа Осцилло в одной и той же позе – он сидел на поваленном дерева, а вокруг его головы кружила пуля.

Промежутки между портретами занимали полки и подставки, тумбочки и этажерки с гипсовыми, медными, мраморными бюстами графа Осцилло всех размеров. С пулей на орбите.

Под потолком клубилась сотканная из серого тумана воронка. Литу это насторожило. Раньше воронки не было, во всяком случае, проходя здесь несколько минут назад, она ничего не заметила. "Никак опять Ахакада явится, – думала Лита. – Или это штучки Фомы?"

Но из воронки вдруг послышался пронзительный визг, и не успела Лита вздрогнуть от неожиданности, как оттуда выпали двое мужчин, один за другим, и брякнулись на пол.

Вскочив на ноги, незваные гости стали размахивать длинными мечами, угрожающе глядя друг на друга. Литу они не замечали. Лите не понравилось ни то, ни другое. Она привыкла, чтобы ее замечали. И не любила, когда не замечали. И вообще, была против агрессии.

– Эй, кто вы?! – строго крикнула Лита, на всякий случай отступив за статую графа Осцилло (мрамор, позолота, высота с постаментом – метр восемьдесят шесть).

– Мы братья! – глухо ответствовал высокий и рыжий. Он напоминал Лите разворачивающуюся башню танка, когда взмахивал мечом, отражая удары более верткого противника.

– Братья? – удивилась Лита. – Какие братья? Стругацкие?

– Просто – братья! – крикнул маленький и верткий, пытаясь уколоть рыжего мечом. Его прямые черные волосы закрывали пол-лица, но не заглушали яростного блеска небольших, но очень выразительных (как заметила Лита) глаз.

– Прекратите драться! – сказала Лита, но бой уже был завершен.

Маленький и черный проткнул огромного рыжеволосого воина насквозь и медленно вытаскивал меч из его живота.

"Братья, а как непохожи!" – почему-то пронеслось в голове у Литы.

Рыжий и огромный, раскинув руки, растерянно смотрел, как длинное лезвие выходит из его тела. Он громко дышал, опустив лицо. У него был такой вид, будто ему до слез обидно. Так ему и было, наверное, обидно!

Когда показался конец лезвия, раненый охнул и всем телом упал назад. Меч выскользнул из пальцев – прямо к ногам Литы. Рыжий больно ударился головой о плиты пола. Лита услышала его вскрик.

А маленький и черный намеревался добить брата. Он встал над ним и занес меч. Рыжий увидел и поднял руку, пытаясь защититься.

– Проклятая моя жалость! – прошипела Лита и метнула один из бюстов графа Осцилло в черноволосого. От удара в живот увесистой медной штуковиной тот отлетел вместе со своим мечом, сипло втянув воздух. Лита метнула удачно.

Пока невысокий корчился, хватаясь за солнечное сплетение, Лита за куртку втащила рыжего в комнату, по дороге – ногой – затолкав туда же его оружие.

– Меч, – пискнул рыжий взволнованно.

– Здесь он, здесь, – успокоила его Лита. Рыжий нащупал рукоять и притих.

Она заперла дверь и подошла к кровати. Скинула стеганое одеяло, стала отрывать полосы от края простыни. Это оказалось не очень-то просто. Лита заметила, как у нее бешено трясутся руки. "Не волнуйся, прекрати дрожать!" – мысленно приказала она себе, но это не помогло.

Лита как могла перевязала раненого. Во время оказания первой помощи пациент ойкал, стонал (жалобно, но с достоинством) и тихонько ругался непонятными для Литы словами.

– Не могу определить, где я, – пожаловался он Лите. – Слишком больно.

Лита улыбнулась и непонимающе кивнула.

Тут в дверь стали дубасить – это, видимо, черноволосый братец очухался.

Лита посмотрела на дверь. Потом на рыжего. И снова на дверь. Ей стало не по себе.

– Он скоро вломится сюда, – сказал раненый. – Я должен уходить. Помоги мне приподняться.

– Здесь высоко, – сказала Лита, думая, что он говорит об окне. Однако вовсе не окно имел в виду рыжеволосый.

– Помоги подняться, – повторил он так, что Лита испугалась по-настоящему.

– Что за сумасшедший дом! – рассердилась она (этоспециально, чтобы меньше бояться).

А в воздухе происходила еще одна необъяснимая вещь – там, куда устремил взгляд рыжий, пространство сгущалось, темнело, клубилось, обретая форму воронки с темной дырой посередине.

– Ах вот что, – прошептала Лита. – Ах вот откуда… Ах, значит, это из-за вас…

– Помоги войти туда, – просипел раненый, из полулежачего состояния становясь на четвереньки. Лита поддержала его за талию. Рыжий целенаправленно полез в воронку.

– Подтолкни, – скомандовал он. Лита посмотрела на дверь – там появлялись все новые щели, вместе с острием мечта.

– Ну давай, катись отсюда! – она толкнула рыжего, запихивая его в воронку.

Он уже наполовину залез, снаружи торчали только его ноги и зад.

– Я застрял! – услышала Лита приглушенный голос.

Зацепилась пряжка сапога – за край тяжелого одеяла, сброшенного на пол.

Лита кинулась отцеплять, дернула сапог в одну сторону, одеяло рванула в другую…

Она сразу поняла, что произошло. Вторым сапогом он зацепил Литу за куртку и втянул за собой в воронку. Лита инстинктивно обхватила колено рыжего обеими руками и куда-то полетела.

– Как интересно! – сказала она наконец. – Мы падаем. Жалко только, что темно и ничего не видно.

Но это было не настоящее падение, потому что неизвестная сила, вырвавшая их из одного мира, мягко перенесла свою добычу в другой, как кошка – своих котят, и опустила на твердую почву.

Рыжий лежал тихо, но дышал.

Утро пришло очень быстро. Солнце давило на веки тяжелыми пальцами. Лита сидела и ждала, когда рыжий придет в себя. По повязке тоже расплылось солнце – красное, с мохнатыми краями. Когда рыжий заморгал, пытаясь открыть глаза, Лита поднесла ладонь так, чтобы тень падала ему на лицо.

– Обещай, что не умрешь! – сказала она.

И рыжий пообещал.

…Лита посмотрела на горизонт. Она злилась втройне: на рыжего, который затянул ее в эту историю через свою воронку; на себя – за то, что ей хотелось плакать, а она этого не любила; на Фому, который опять куда-то пропал…

Вокруг была пустыня. Но не обычная пустыня с нормальными саксаулами, верблюдами, барханами и ящерицами, а какая-то… Ну, просто жуть. Пустыня была совершенно плоская и не очень жаркая. Ветерок шевелил и пересыпал ослепительно белый, очень легкий (как пенопласт, подумала Лита) мелкий песок. Солнце светило так, что невозможно было открыть глаза, стоя лицом к нему. А если разгрести верхний – очень тонкий – слой песка, то оказывалось, что под ним земля, гладкая и прозрачная. В темной глубине этой стеклянной толщи внимательно, не мигая и не шевелясь, смотрели на Литу чьи-то нечеловеческие глаза. Множество глаз. И множество улыбок, отдельных и независимых.

– Это еще что за берег тертой слоновой кости? – произнесла Лита, когда рыжий отлежался и нашел в себе силы сесть.

– Ты кто? – вдруг испугался рыжий. Видимо, Лита выбрала слишком строгий тон.

– Я Лита, – сказала Лита. – Пожалуйста, будь другом, верни меня туда, откуда взял.

– А ты откуда? – продолжал таращить глаза рыжий.

– Не прикидывайся… Я из русалочьего замка. Но я не русалка… Что, неужели не помнишь?

– Помню, – сказал рыжий. – Но где этот замок – понятия не имею. Я не успел сориентироваться, если ты понимаешь, о чем я говорю. Все произошло так быстро, и я был ранен, и ты…

– Знаешь, кто ты? – сказала Лита сквозь слезы, которые так и не появились у нее на глазах. – Ты дудимул абарат!.. Нет, ты даже не дудимул абарат. Ты – шакон тулумаш, который кидыбит плюштю на здравокально капульной пельвюнешке стрюбнутого дудимула абарата.

Услышав такое, рыжий ощутимо погрустнел и, вздыхая, рассказал Лите свою историю.

ПРО ДВУХ БРАТЬЕВ

Они были сыновьями простого мельника. Жили в провинции Хамелет, что на юге королевства Телмаг. А само королевство располагалось в огромном Каньоне, который с незапамятных времен был в центре Белой Пустыни. Братья с детства были очень дружны, они вместе бегали по лесу, помогали птицам строить гнезда, терпеливо охраняли лягушачью икру, пока не вылупятся головастики, собирали желуди и орехи для голодающих свиней… Но однажды в траве они разглядели тропинку, выложенную странными белыми камешками.

Движимые здоровым любопытством, вполне естественным для их нежного возраста, братья зашагали по тропинке. Она привела их к пещере, куда они, впрочем, не вошли, потому что у входа стоял замшелый и опасный валун. Из вершины его торчали рукояти двух мечей. Братья залезли на валун и попытались выдернуть мечи из его каменной плоти. Но их усилия не увенчались успехом. Мы еще недостаточно сильны, – решили мальчики и побежали к отцу, жаловаться.

Старый мельник, грустно доедая холодный блинчик, открыл братьям секрет. Оказывается, он вовсе не был их отцом. Братья на самом деле были потомками древнего рода, сыновьями изгнанного короля, телмагского государя Вазелунда Пятого, по прозвищу «Особенный». Жена мельника, который скрывал царственного изгнанника в подвале мельницы, не смогла отказать Вазелунду Особенному в его робкой, но недвусмысленной просьбе. И родились у нее в скором времени близнецы, не похожие друг на друга – рыжеволосый Янбур и брюнет Ингьор. Оба, таким образом, являются полноправными претендентами на престол Телмага, тем более, что Вазелунд умер сразу после их рождения, задохнувшись на радостях в мучной пыли.

"А насчет мечей я не знаю ничего, – закончил мельник свой рассказ. – Откуда они там появились, в камне?" – и он взял следующий блилнчик с тарелки и стал его уныло жевать.

Загрустили после этого рассказа братья. Они и не смели мечтать о троне, ведь вместо свергнутой династии Вазелундов правил теперь в Каньоне злой и страшный колдун Темречогрен Э.

Жестокую расправу учинил он над всеми, кто пытался противостоять его власти, и даже самые могущественные и отважные факиры гнали от себя саму мысль о том, чтобы биться с Темречогреном Э.

А пока братья грустили, их приемный отец-мельник неторопливо подавился куском блинчика и тихо умер.

…Однажды снова пошли братья в лес. Было им уже по двадцать два года. И ноги сами привели их к камню. Руки сами схватились за рукоять…

Они и не сообразили вначале, что произошло. А когда всё кончилось, Янбур лежал, уткнувшись носом в траву, и в ушах у него звенело и стрекотало.

Потом он почувствовал под щекой что-то гладкое, холодное. Приподнялся – и увидел, что лежит на мече. Из кустов шагнул Ингьор – темные волосы расстрепаны, руки и лицо расцарапаны. Он сжимал узкий меч с большим сверкающим камнем у основания клинка.

Необъяснимая сила заставила Янбура протянуть руку и взять свой меч. И едва прикоснулся, как Ингьор набросился на него – впервые в жизни братья вступили в схватку.

Янбур отразил удар. Откуда сыновья мельника умели фехтовать? Приемный отец учил их всему, чтобы они были достойны своего высокого происхождения – музыке сфер, танцам с волками, фехтованию, вышиванию и вязанию крючком.

Янбур отбил и второй удар. Лишь когда клинок Ингьора просвистел в сантиметре от глаз Янбура, рыжий потомок Вазелунда Особенного убедился, что братец действительно намеревается его убить.

Когда Янбур устал и не мог больше отражать удары взбесившегося Ингьора, он вдруг ощутил в себе силу вызвать эту колдовскую воронку. Но от Ингьора так легко уйти не удалось – черноволосый брат тоже сумел вызвать воронку. Он стал преследовать его всюду, куда бы Янбур не убегал.

А воронка открывала перед ними широкие возможности, подобно туристическому агентству. По каким только мирам, параллельным и не совсем параллельным, не гонялись братья друг за другом! От Ингьора оказалось трудно оторваться – максимум на два дня. Потом он его выслеживал.

– …И вот, – заключил Янбур, – после десяти лет сражений и беготни, я так и не знаю, за что он на меня так взъелся. Родной брат все-таки, не кто-нибудь…

– А до мечей воронки не было? – стала допытываться Лита.

– Не-а.

– И ненависти, и драк не было?

– Не было.

– Подозреваю я, – сказала Лита, – что мечи эти не к добру попались вам в руки. Не было ли какой-нибудь надписи на них или на том камне?

– На мечах? Кажется, нет. На моем, во всяком случае, не замечал – а ведь я чищу его каждое воскресенье. Вот на камне – может быть, не знаю, мы тогда не взглянули, а потом времени не было.

– Вероятно, прочитав надпись, если она имеется, мы поймем хотя бы часть из того, что происходит… До Каньона далеко?

– Нет, не очень.

– Ну давай, вызывай скорее воронку, поехали!

– Зачем вызывать воронку – мы уже здесь. Пройдем пешком немножко по пустыне, немножко по скалам, спустимся в Каньон… Но долго я идти не могу, мне нужна медицинская… и вообще всякая… помощь. И моральная… Я ранен.

– Знаю, знаю. Я тебе помогу. Опирайся на плечо, – сказала великодушная Лита.

Тяжкая лапа Янбура легла на плечи Литы. Она поддержала его, когда он поднимался, и они пошли туда, где, как уверял Янбур, находился Каньон.

По дороге Янбур рассказывал Лите, насколько символичны два человека, пешим ходом передвигающиеся в одном направлении и при этом не отдаляющиеся друг от друга на расстояние, превышающее то, при котором возможна беседа.

Лите было не до чуждых ей философских выкладок Янбура, но слушать его было легче, чем возражать и просить замолчать. Тем более, что, рассуждая, Янбур время от времени забывался и не так сильно давил на Литу рукой.

Через час пути голос Янбура стал тише, по тембру можно было заключить, что в горле у него пересохло, хотя в пустыне было не жарко, а скорее прохладно, несмотря на сумасшедшее солнце. Ветер стих, и стало еще холоднее. Лита злилась все сильнее, удивление ее росло параллельно с гневом.

– Надо дойти до Каньона прежде, чем солнце поднимется в зенит, – вдруг сказал Янбур, прерывая свою долгую речь. – Не то замерзнем.

– Что это? – воскликнула Лита, неожиданно для себя самой останавливаясь и вглядываясь куда-то наверх.

– Где? – испугался Янбур. – Это Ингьор? Воронка? Что? Где?..

Из туманного облака, проплывавшего мимо них в тот момент, выглянуло розовогубое лицо Аллегорца с глазами, вращающимися от непрерывного предвкушения удовольствия. Аллегорец, вредно помахивая полупрозрачными ушами, сказал:

– Если бы мы были не здесь, я бы сказал, что к вам приближается по воздуху Робин фон Крейтцер. Но мы – здесь, так что готовьтесь ко встрече с Тутлоном.

– Кто такой Тутлон? – немедленно спросила Лита.

– Тутлон – лохматое пресмыкающеся, пернатый грызун, млекопитающийся и живородящийся, крылоногий и головорукий зверь, – ответил ей Аллегорец, и в доказательство привел следующее.

НЕСКОЛЬКО ПОГОВОРОК ПРО ТУТЛОН

Один тутлон – хорошо, а два – лучше.

Два тутлона – хорошо, а три – лучше.

Куй железо, пока тутлон.

Мал тутлон, да дорог.

Три тутлона – хорошо, а четыре – лучше.

В ногах тутлона нет.

В руках тутлона нет.

В головах тутлона нет.

Тутлон суров, но это тутлон.

Тутлон тутлону волк.

В семье не без тутлона.

Расекая воздух и тяжело дыша, на песок приземлился один Тутлон. Он был нечесан, зеленоват, прерывист, суетен, местами надменен, временами фосфоресцентен, отчаянно сух.

Стрекозиные крылья еще жужжали на посадочной скорости. Они специально росли из лохматой макушки Тутлона, чтобы не стеснять свободу движений.

Крылья, конечно, могли расти из любого другого его места, но так Тутлону обеспечивался взлет в вертикальном положении. Тутлон смотрел на Литу и Янбура и тихонько икал.

– Думаю, настало время мне удалиться. – задумчиво прожурчал Аллегорец и исчез навсегда.

– Помоги нам добраться до Каньона, о добрый Тутлон, – попросил Янбур.

– Так уж и быть, – буркнул Тутлон. – Хватайтесь за мои ноги!

В следующее мгновение Лита, вцепившись мертвой хваткой в лохматую лодыжку Тутлона, неслась высоко над землей, сжимая зубы и стараясь не выпустить на волю пульсирующее в горле сердце. Единственное, что ее как-то утешало – рядом, в таком же положении (и, вероятно, в таком же состоянии) невесело прижимался щекой к ноге Тутлона Янбур.

Пронеся их над пустыней, Тутлон начал кругами снижаться. Лита закрыла глаза.

– Отпусти ногу, ты уже на земле, – услышала она и спросила:

– Я что, упала?

– Мы на земле, – сказал ей голос Янбура. Лита открыла глаза и выпустила из объятий ногу Тутлона. Головорукий с облегчением вздохнул и улетел. Лита оглядывалась, постепенно веселея и оживая. Они были на самом дне Каньона.