Текст книги "Наследие предков"

Автор книги: Сурен Цормудян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Часть 2
КРЕПОСТЬ

Глава 7
ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО

Павел Стечкин задумчиво покусывал фильтр тлеющей в губах сигареты, вертя в руках смятую пачку из своих запасников, с предупреждающей надписью от Минздрава в зловещей черной рамке. Майор хмуро смотрел сквозь дым на старших офицеров, собравшихся в «кают-компании» бункера. Свет был тусклым – один из ветряков повредило шальными пулями во время боя, и его еще не починили.

– Вы, конечно, молодцы, стрелки, блин, Ворошиловские. Но хоть одного надо было живым взять. Мне до адского зуда в одном месте желаемо узнать, что это за черти? Откуда и зачем они приперлись? И какие у них вообще планы? Понимаете?

Офицеры закивали. Кто-то сокрушенно вздыхал или тер ладонью затылок. Виноват, мол.

– Командир, – приподнял руку Борис Колесников. – Сдается мне, не все так просто. Те, что смогли уйти, утащили раненых. А тяжелых по ходу сами и кончили. Я, во всяком случае, четыре трупа видел, которых явно добили выстрелом в голову. И не из нашего оружия.

– Душевные ребятки, – хмыкнул сидевший рядом со Стечкиным прапорщик Шестаков.

– Ладно, – вздохнул командир. – Какие будут дальнейшие соображения?

– Помощь нам нужна, – послышался чей-то голос.

– Помощь? И кто нам поможет? Самохин, мать его так?!

– До Пионерска гонцов отправим.

– И что дальше? – усмехнулся Стечкин. – Они сюда свою лодку пригонят или что? У них у самих с людьми, способными стрелять, дикая напряженка. Вы вообще в курсе, что у них на охоту даже девчонка ходит? Они морпехам в помощь баб отправят что ли? Это как по-вашему, нормально?

– Подтверждаю. Есть там девка в охотниках. Лера,[15]15
  Лера – героиня романа Игоря Вардунаса «Метро 2033: Ледяной плен» (М.: «Астрель», 2011).


[Закрыть] – мечтательно вздохнул Колесников. – Я ее видел. Колдунья рыжая. А глаза у чертовки!

– Слышь, гусар, – повысил голос майор, – не о том думаешь.

– Может, прочешем лес и пляж? Недобитков поищем? – предложил один из младших командиров.

– Мне, конечно, тоже хочется думать, что основные силы врага мы положили здесь, возле бункера. И осталась горстка перепуганных козлов, которые свалят по-быстрому, откуда пришли. Ну а что если это не так? – покачал головой Стечкин. – Будем прочесывать, и окажется так, что мы в менее выгодной ситуации. Теперь они на нас засаду устроят, и тогда мы понесем большие потери, чем в этот раз, понимаете? Они ведь, наверное, тоже не дураки. Могут понимать, что мы начнем их искать, и подготовятся.

– Но местность-то мы лучше знаем!

– И что? Ты там когда грибы да ягоды в последний раз собирал? Скворцов тоже местность знал, однако угодили в болото, да еще и в засаду. Нет. Не годится.

– Надо секрет выставить у пляжа. Ближе к полигону. Вот тут, – Колесников отодвинул фарфоровую пепельницу и ткнул пальцем в карту, развернутую на столе.

– А если ветер переменится и погонит испарения с моря в нашу сторону? – произнес другой офицер.

– Так в экипировке все будут. И секрет надо на БТРе выставить. В кустах замаскировать и наблюдать за морем и пляжем. Я больше чем уверен, что у этих должен быть корабль. Как-то ведь они сюда добрались? Самых грамотных бойцов туда. Провизию. Воду. Боеприпасы. Ну и самую хорошую рацию с запасом аккумуляторов.

– Да перебьют секрет, как заметят, – возразил Шестаков.

– Ну а для чего БТР? – развел руками Колесников. – Как шухер какой-то, так по газам – и обратно. По ходу у противника только пешие воины. Никакой техники мы не видели, следов ее – тоже. Скажем парням, чтоб без лишнего героизма. Если что не так пойдет, сразу валить. А если расклад будет фартовый, то, может, и языка возьмем.

– Вот вы все ушлые какие, – снова скептически хмыкнул Шестаков. – А кто-нибудь из вас в немецком волокет, чтобы языка допрашивать?

– Этого языка еще взять надо, – буркнул Стечкин после затяжки. – И почему немецкий?

– А свастики? Оружие ихнее?

– Ну и что? Я в Питере однажды и нашего, доморощенного со свастикой на рукаве видал, – отмахнулся командир.

– А я во Львове. И не одного, – согласно кивнул старшина Штеменко.

– Слушайте, а может, это… как его, – взволнованно заговорил старший лейтенант, сидевший рядом с Колесниковым. – Может, это портал? Ну вот открылся временной портал, и хоп… Нацисты из прошлого в нашем настоящем оказались.

Все тихо засмеялись над такой невероятной версией.

– Они бы от нашего настоящего так офигели, что коллективно застрелились бы, – смеясь, проговорил Колесников.

– Да и не стали бы они с нами воевать, – добавил Шестаков.

– Почему?

– Потому что у нас на технике российские триколоры намалеваны.

– И что?

– А то, что под этим флагом генерал Власов за Гитлера воевал, вот что! – зло проговорил Шестаков. Он был, наверное, единственным выжившим человеком, который присягал еще красному полотнищу с серпом и молотом.

– Ну, можно подумать, что они в этом шибко разбираются, – парировал старший лейтенант.

– Так, завязывайте уже с этой чепухой про временные порталы, – поморщился Стечкин. – Вы еще про инопланетян вспомните, вампиров, хоббитов и волшебника Изумрудного города до кучи.

– Забыл про русалок, – хмыкнул Борис. – Вот напали бы на нас русалки. Я бы их…

– Ай, да уймись ты уже, Колесников! – рыкнул Стечкин. – Серьезное ведь дело.

– Твое слово, командир, – произнес Шестаков.

– План с секретом на море одобряю. Хотя опасно это. Кто возьмет на себя?

– Я и возьму, – поднял руку Колесников. – Моя каша, мне и хавать.

Павел кивнул:

– Добро. Только, Борь…

– Да я все понимаю. Осторожны будем, как при родах жены.

– Были бы осторожны, жене бы не пришлось рожать, – пошутил Шестаков.

– Боря, я серьезно, – нахмурился Стечкин. – Я знаю, ты у нас казак лихой да хлопец отчаянный…

– Ну я же не самоубийца, – улыбнулся Борис.

– Да, а кто после всего этого катаклизма из гранатомета застрелиться пытался? – оскалился редкозубой улыбкой Шестаков.

– Так это давно было. И я был молодой да дурной. А сейчас мне дюже любопытно, чем все это кончится.

– Да все уже кончилось давным-давно, – угрюмо проговорил командир. – А для ребят только сейчас…

– Майор, – нахмурился Шестаков и пристально взглянул на командира.

Павел этот взгляд понял. Нельзя командиру раскисать, вдаваться в меланхолию. Никаких соплей и лирики! Но как же, черт возьми, хочется дать волю этому кому в горле и этой боли, что гложет долгие годы после свершившегося ада! Однако Эдик прав. Нельзя.

– Начинай готовить группу прямо сейчас, капитан, – твердым голосом приказал Колесникову гвардии майор Стечкин. – Эдуард?

– Да? – прапорщик удовлетворенно кивнул.

– Узнай, не вернулся ли Михеев. Меня что-то беспокоит его долгое отсутствие.

– Будет сделано, командир.

* * *

Маргарита Гжель подошла к двери своей маленькой коморки в больничном секторе Пятого форта. Усталость после обхода больных и накладывания новых швов избитому Сашей Загорским Марле гнала ее в свою крохотную обитель. Прилечь на кушетку и поспать хотя бы минут тридцать. А потом новый обход, перед сдачей смены.

Несмотря на весь пережитый кошмар прошлого, на годы борьбы за жизнь и угнетение мраком подземного мира, Рита Гжель сохранила прелесть женственного обаяния юной студентки, оказавшейся в Калининграде в последний день существования цивилизации. Она была из Москвы. Прилетела на самолете к подруге, вместе с которой училась в медицинском институте и которая жила в Калининграде. А на следующий день мира не стало. В тот самый день, когда ее подруга взяла у своего мужа старенькую иномарку и повезла гостью из столицы обозревать местные достопримечательности, которых в Калининграде было когда-то много. В их числе и пресловутый Пятый форт…

Удерживая в одной руке масляную лампу, другой Маргарита открыла дверь и вошла в небольшое помещение. Это не было ее жилищем. Просто место, где она иногда проводила свободное время во время дежурств в медблоке общины. Здесь имелся старый топчан. Стол с измерителем артериального давления и медицинским микроскопом на нем, а также прочим, более мелким оборудованием в недрах выдвижных ящиков. Шкафчик с медикаментами и шкаф побольше с массой медицинской литературы. Еще пара стульев и металлическая стойка-вешалка у дощатой двери.

Рита повесила лампу на один из крюков вешалки и, тяжело вздохнув, стала стягивать с себя старый белый халат, надетый поверх сиреневой водолазки, чтобы повесить его туда же. Все это время она находилась спиной или боком к столу и стоящему возле него стулу для посетителей. Но когда уже ее руки устало водружали халат на дальний от лампы крючок вешалки, женщина вдруг ощутила, что в этом помещении кто-то есть. Она замерла на мгновение. Затем резко развернулась и вскрикнула от неожиданно подтвердившегося внезапного ощущения. На стуле дремал одетый в камуфлированную форму человек, который тут же подскочил и тоже вскрикнул.

Теперь Гжель поняла, кто это.

– Тигран?! Блинский ты блин! – негодующе воскликнула Рита. – Что же ты меня пугаешь так?!

– Ой, великий Ной, да ты меня тоже напугала! – выдохнул Баграмян, выпучив на нее свои черные глаза.

– Ты чего тут делаешь? – продолжала негодовать Гжель.

– Фу-ух… Сейчас погоди… Дай в себя прийти да сердце найти… – урбан стал ощупывать свою униформу во всех местах, словно его сердце и вправду от страха могло спрятаться в одном из многочисленных карманов камуфляжа. Затем вдруг его лицо переменилось, расплывшись в сияющей среди его небритости улыбке. – Нашел! – объявил он с хитринкой во взгляде и извлек из-за пазухи открытку.

– Маргарита Казимировна, – торжественно произнес Тигран. – Это тебе!

И он протянул ей старую открытку с замятыми и потрепавшимися уголками. На потускневшем фото был трогательный медвежонок в обнимку с большой бархатной подушкой в форме сердца.

– Ах ты, зараза, – сменив тон на ласковый, ответила Рита и улыбнулась, принимая открытку. – Ой, какая милашка! Спасибо.

Она никогда не говорила ему, но все эти открытки с зайчиками, котятами, медвежатами и щеночками заставляли ее сердце сжиматься и болеть. Горевать о миллионах и миллиардах убиенных людей, среди которых было огромное множество влюбленных, которые могли бы дарить эти открытки друг другу в совсем иной обстановке, если бы не… И горевать об этих зверушках, которых человеческое безумие сгубило в не меньшем числе. Эти открытки доставляли ей боль, но она никогда не признавалась в этом. Ведь человек, даривший их, делал это от всего сердца. Да и боль эта напоминала, что она, Маргарита Казимировна Гжель, все еще жива. Несмотря ни на что.

– Так ты уже вернулся из города? – она двинулась к своему столу, держа в руке трогательный подарок.

– Нет. Я еще там. Это просто моя душа пришла сюда засвидетельствовать мое почтение, – продолжал улыбаться Тигран.

– Ой, ну ладно. Отвар из шиповника будешь? У меня в термосе еще остался. Горячий.

– Ну, прям неудобно как-то, – мужчина стал изображать смущение и нерешительность.

– Неудобно штаны через голову надевать. – Подмигнула ему большеглазая Рита. – Я наливаю. Отказываться невежливо.

– Ну, спасибо. – Баграмян снова присел на тот стул, в котором задремал от усталости после похода в разрушенный Калининград.

– Да не за что. Ты же сам этот шиповник собирал, – женщина села за стол. Достала оттуда большой термос и две кружки. Налила себе и гостю. – Держи, Тигро. Пей на здоровье.

Она иногда называла его Тигро. Сложно с его именем применять какие-то уменьшительно-ласкательные формы. Тигриком не назовешь – звучит как название монгольской валюты. «Тигранчик» как-то режет слух, будто стекло царапают. Что и говорить, имя не предполагало никаких нежностей. Хищное и звучное в своей брутальности. Тигр, он и есть тигр. Но Рита придумала: Тигро. И он понимал, что это и есть та самая уменьшительно-ласкательная форма. Впрочем, разведчик готов был позволять ей называть себя как угодно. Да хоть манулом. Хоть котом Шрёдингера, в конце концов!

– М-м-м, вкусно, – кивнул Баграмян, отпив испускающий пар напиток.

– Вот и славно, – Рита обхватила двумя ладонями свою кружку и, склонив голову, тоже сделала острожный глоток. Термос хоть и старый, но тепло сохранял все еще превосходно.

Тигран внимательно посмотрел на женщину, пользуясь моментом, что она сейчас этого не видит и зная, что она не любит пристальных взглядов. Коротко стриженные темные волосы. Тонкие, разящие в самое сердце стрелы бровей над парой больших карих миндалевидных глаз…

– До чего же ты прекрасна! – тихо сказал Тигран.

– Не надо, – она резко подняла голову. – Не надо.

Баграмян отвернулся и уставился на пар из кружки.

– Что же так? – с какой-то горделивой обидой в голосе произнес он.

– Просто – не надо, – вздохнула Рита. – Ну, я все понимаю, конечно, Тигран. Но… Не могу я. Ты хороший парень. Правда. И я это не только вижу, но и чувствую по-женски так. И ты веселый. А в наше время это дорогого стоит, знаешь ли. Но… Понимаешь… В сердце моем – ОН. И я не могу, да и не хочу его забывать. Даже хочу сказать тебе спасибо за то, что своей веселостью напоминаешь мне о нем. Он такой же был…

Рита вдруг поморщилась. Словно произнесенное ею слово «БЫЛ», являлось проявлением какой-то непростительной ошибки.

– Ну, я теперь даже не знаю, как после этих слов к своей веселости относиться, – Тигран мрачно покачал головой.

– Ну перестань.

– Да, конечно… Прости, – он натянуто улыбнулся и снова взглянул на собеседницу. – Это просто эгоизм с моей стороны. Но то, что ты столько лет верна своему мужчине, воистину чудо и достойно уважения. Бывало, многие девицы парня из армии дождаться не могли. А ты столько лет… Ты святая, Рита.

– Да вот еще, – теперь улыбнулась и она.

– Я серьезно. И я уважаю твою память о нем.

– Спасибо. Надеюсь, что так. Не хочу, чтоб ты был нечестен со мной. Вообще не люблю неправду.

– Как его звали?

– Зовут, – она чуть повысила голос, словно пытаясь реабилитироваться за это непростительное «БЫЛ».

– Что? – Тигран с удивлением уставился на женщину и тут же понял, свою ошибку. – Извини.

– Зовут. Его зовут Сергей, – она снова поднесла кружку к губам и склонила голову. Сделала глоток. – Сережка, – Маргарита произнесла это имя с еле сдерживаемой дрожью в голосе.

Гость внимательно смотрел на нее. Молчал, ища правильные слова, которые никоим образом не могли бы ранить женщину. Ту, которая уже довольно давно, сама того не подозревая, ранила его самого прямо в сердце и поселилась в разуме, казалось, навечно, заставляя думать о ней. Ощущать легкий холодок возбуждения, когда-то кто-то упоминал о ней в разговоре. Просто любить ее.

– Ты знаешь, отчего мне больнее всего, Тигран? Мы очень сильно поссорились с ним. И ведь из-за глупости. Но мы были молоды и темпераментны. Насколько сильно любили друг друга, настолько же же безумно и ссорились порой из-за глупых мелочей. В тот раз мы поругались так, что я, не говоря никому ни слова, просто… Хотя нет. Я позвонила своей подруге. Она жила тут, в Калининграде. Мы учились вместе. Она выслушала и сказала всего одну фразу: «Бросай все и прилетай». И вот я, никому ничего не сказав, тут же влезла в интернет и забронировала себе билет на самолет. Улетела на следующее утро из Москвы и прилетела к подруге. А на следующий день… – У Риты вырвался дрожащий вздох. – И вот я здесь. В форте. Живая. А там, в Москве ведь тоже есть где укрыться. Там есть метро. Огромное. Красивое. А он жил возле метро. Он успел, я знаю. Он у меня такой. Поэтому не хочу думать о нем в прошедшем времени. Но как же больно за ту ссору! – Тут она все-таки не выдержала и заплакала. – Как же глупо, Тигран! Как же глупо все вышло. Иначе были бы мы вместе. Навсегда. Или в метро, или в смерти. Ну, если он погиб тогда, то погибли бы мы вместе! А он ведь и не знает, что со мной! Он, наверное, искал меня! Наверное, думает, что меня в пепел превратило, как и миллионы других! А если он не укрылся в метро, а помчался за мной и погиб из-за этого?!

Баграмян быстро привстал со стула. Обошел стол и присел перед Ритой. Осторожно освободил ее ладони от кружки и деликатно сжал их в своих.

– Родная, успокойся, – тихо сказал он. – Что было, то было…

Ему стало очень больно от ее слез. Но что сейчас сказать, Тигран не знал. Стоило ли успокаивать ее словами о том, что ее Сергей жив, потому что там метро? Стоило ли вселять надежду, которая, быть может, окажется слепой? А если и жив? Как добраться до Москвы в этих условиях? А если и добраться, то как найти? Черт возьми, да что же ей сказать теперь? Сейчас он был готов достать из-под земли этого Сережку, лишь бы Рита не плакала так горько, а была счастлива. Но разве этот порыв имеет что-то общее с реальной действительностью и его возможностями?

– Не надо плакать, Риточка. Ну если есть хоть маломальский шанс… А учитывая, какое там метро, то этот шанс совсем не маленький…

Рита вдруг вздрогнула и улыбнулась. Освободила одну ладонь от крепкой, но нежной хватки Тиграна и утерла слезы. Тихо хихикнула.

– Ты чего? – Баграмян улыбнулся ей в ответ, но никак не мог понять, что на нее так подействовало.

– Ну, слово это, ты сказал…

– Какое слово?

– Маломальский.

– И что?

– Понимаешь, если бы я успела выйти за Сережку замуж, то у меня была бы сейчас такая фамилия.

– Я не понял, – теперь Тиграну казалось, что у него совершенно идиотская улыбка.

– Ну чего ты не понял, Тигроша? Так его звали – Сергей Маломальский.[16]16
  Тем, кто читал роман «Метро 2033: Странник», известно, что Сергей Маломальский действительно жив и так же помнит Риту. Однако считает ее погибшей, как и ее отец, Казимир Гжель, наставник и друг Сергея.


[Закрыть]

Тигран потер ладонью небритый подбородок.

– Где-то я уже слыхал эту фамилию, – задумчиво пробормотал он.

* * *

Вернувшись в свое жилище после аудиенции у Самохина, Александр Загорский обнаружил на кровати коробку. Взяв ее в руки, он понял, что это та самая электронная фоторамка, которую он просил у Тиграна. Значит, Баграмян вернулся из города. И он сдержал слово.

Крот вздохнул и присел на кровать, держа в руках упаковку модного когда-то электронного гаджета. Совсем новый. Еще в нетронутой вакуумной упаковке. Должен заработать. Только надо поколдовать с паяльником в блоке питания и подогнать его под возможности местной электрической сети, выдававшей, наверное, не больше электросети автомобиля «КамАЗ». Александр достал из стола паяльник и включил его в самодельную розетку, смонтированную как раз у стола. Пусть разогревается пока. Снова сел на кровать. Кажется, весь тот необъяснимый ужас его последней прогулки по лабиринтам подземелья отступил и казался сейчас какой-то нелепостью глупой. Ну ведь всему можно было найти разумное объяснение. Хотя… Эти чертовы мокрые следы. А может, показалось?

Мысли роились в голове и будто бы общались между собой: спорили. Приводили свои доводы. В них вклинивались еще мысли. Те самые. Про тайное метро. Зачем оно вдруг понадобилось Самохину? И как его искать, если там какая-то чертовщина в лабиринтах туннелей и коридоров? Чего вообще ждать от грядущего похода в неизвестность, и можно ли вообще найти хоть какую-то возможность этого похода избежать?

Разум Загорского был погружен во все это броуновское движение мыслей, вопросов, предположений и борьбы мотивов, а тело уже на автомате извлекло из стола жестяную коробку с инструментами и припоем. Он уже сел за стол и вскрыл упаковку заветного подарка от Тиграна. Уже раскручивал блок питания. Уже разложил рядом различные старые бытовые электроприборы, части которых могли пригодиться в переделке питания рамки. А мысли все роились и роились.

В носу защипало от испарений олова и канифоли. Глаза заслезились от едкого дымка. Отчасти это немного помогло выйти из плена всего того внутреннего хора голосов и вернуться в реальность. Правда, реальность эта была, как всегда, мрачна и бесперспективна…

Работает!

Волнение охватило Александра, когда после долгих манипуляций с паяльником и различными запчастями он сменил в розетке «вилку» паяльника на блок питания фоторамки. Экран устройства, столько лет пролежавшего в забвении среди руин города и казавшегося уже никому и никогда ненужным, ожил. Замерцал. Появился логотип производителя. Затем электронное меню. Крот осторожно, заметно дрожащими руками взялся за рамку и уставился на цветные иконки меню, собранные мириадами пикселей. Сейчас это казалось настоящим чудом. Когда-то, в совершенно ином мире иной эпохи, люди создали этот предмет для бытового уюта. А потом все превратилось в пыль. И вот сейчас яркие цвета электронного меню словно дразнили, светя ему из утерянного навсегда прошлого.

«Установите текущую дату».

Какая сухая и бездумная просьба. А существует ли вообще сейчас эта дата, и есть ли в ней смысл? В раскладке даты месяц и день были по нулям. А вот год стоял 2010-й. Видимо, тогда и был собран сей прибор. Вспоминая, как когда-то он пользовался такими вещами, как чем-то само собой разумеющимся, Загорский осторожно ткнул пальцем в навигационные клавиши. 2011… Еще раз. 2012… 2013… Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Кто-нибудь думал о том, что ждет их в будущем? Кто-нибудь видел себя лишенным всех этих безделушек и других благ цивилизации и прячущимся от действительности в подземных норах? 15, 16, 17… «Где календари всех этих промотанных тленом и пеплом лихих годин? Где те, кто придумал все эти милые безделушки? Где те, кто ими пользовался и торговал? Где наши жизни?..»

2033.

– Вот тебе текущая дата, – прошептал рамке Александр. – Довольна? Посмотри вокруг. Нравится тебе все это? Нет? Мне тоже.

Но это еще не все. Оставалось самое главное. Он извлек из безжизненного серебристого фотоаппарата Лены Бергер карту памяти. Поднес к слоту картридера электронной рамки и застыл. Выдержит его разум и сердце то, что, быть может, эта карточка не работает и его надежда на мимолетное путешествие в иное прошлое рухнет? Или нет… Выдержит ли его сердце образов того прошлого, что было сожжено и застыло в расплавленных камнях эпицентров термоядерных ударов навечно?

Он поджал губы и вставил карту памяти в рамку.

«Обнаружен съемный носитель, – возвестила рамка. – Идет загрузка. Подождите».

– Я столько лет ждал, – прошептал Александр. – А сейчас будто и не было этих лет…

И прошлое набросилось на него ярким и беспощадным потоком разноцветных, подсвеченных пикселей, собирающих мозаику утраченного. Невероятно яркие, непривычные, забытые тона. Сочная зелень! Голубое небо! Румяные, улыбающиеся лица! Образы недоступного рая, дразнящие грешников, брошенных в ад настоящего. Узрите грешники! Это – рай! И будь вы праведней, добрее, честнее, вы бы жили в раю! Но вы все уничтожили! Так смотрите и плачьте!

И Саша заплакал. Он вдруг только сейчас осознал со всей ясностью, насколько до безумия мазохистским было его желание оживить эту карту памяти с сохраненными на ней кадрами сожженного рая и той счастливой жизни, живя в которой люди и не думали, что это рай и что они счастливы и живы. И только сейчас все встало на свои места.

Он листал кадры и не мог остановиться, хотя не было еще в этом новом времени сожженного мира ничего, что доставляло бы ему такую жгучую, пронзающую все тело и разрывающую сердце боль, как эти невыносимо яркие и пестрые кадры той жизни.

Родная школа № 2 на улице Гагарина. Фонтаны на площади Победы. Храм и его сверкающие купола. Вот они, его сгинувшие одноклассники. Вот Руслан Махеев и Лена Бергер фотографируются вместе возле музейной подлодки у дворца спорта «Юность». А это Ленка вскинула руки и улыбается, позируя с эстакадного моста на фоне кафедрального собора. А вот они всем классом у «Королевских ворот». Саша с ужасом понял, что он совершенно не может узнать себя на этих фотографиях. Тот паренек в очках с постоянно серьезным лицом? Почти без улыбок. Да это он, но… Это ведь невероятно, что это он в яркий солнечный день под голубым небом среди счастливых и не бледных людей, находящихся на поверхности. А вот у «Эпицентра» – торгового центра с названием, всю дикую беспощадность которого осознаешь только сейчас. И он снова себя не может узнать. А вот красивая, ярко напоминающая о былом Кенигсберге воссозданная «Рыбацкая деревня» на берегу Прегеля.[17]17
  Прегель – старое название реки Преголя, пересекающей Калининград.


[Закрыть] А вот его друзья возле напоминания о другом прошлом. У памятника Калинину, что стоял возле Южного вокзала. А вот и Пятый форт. Лена фотографировала одну из множества реконструкций штурма города. Смеющиеся участники постановки в советской форме и униформе вермахта. Позируют все в обнимку. Наконец очередь дошла и до тех фотографий, которые Лена делала в тот самый день, когда они спустились в подземные казематы. Как оказалось, навсегда. Темные и мрачные фотографии со скудной гаммой цветов. Но насколько они ярче и прекрасней, чем то, что есть сейчас! Хотя миру оставалось тогда всего несколько дней. А это что за рожа? Да это же Егорка Хрусталев! Да! Загорский вспомнил, как он светил фонарем на Ленкин зад, как она развернулась и, нажав кнопку фотоаппарата, сверкнула ему прямо в лицо вспышкой. А фотография ведь осталась…

Саша зажал рот ладонью, потому что чувствовал: не сделай он этого, и зарыдает так громко, что будет слышно всюду в этом подземелье, населенном остатками людей, даже не подозревающих, что рядом с ними из экрана фоторамки хлынуло яркое и счастливое прошлое.

Физиономия Хрусталева занимала большую часть фотографии и оказалась совсем засвечена близким импульсом вспышки. Были видны только его выпученные от неожиданности глаза с темными колодцами зрачков и точки веснушек на искаженном и вытянутом близкой перспективой лице. А фон совершенно черный. Но…

Александр вдруг стал резко вытирать слезы, лившиеся из глаз, двумя руками и снова уставился на фото. Там, во мраке, за спиной Егора… Здесь же можно увеличить фотографию? Да, кажется, вот эта кнопка… Увеличить. Еще. Что?!

Он вдруг вскочил, словно под ним взорвалась бомба. Подпрыгнул, одним движением сшиб свой стул и оказался на кровати. И теперь все вокруг действительно слышали, как он заорал. Ведь за спиной засвеченного вспышкой Егора Хрусталева во мраке подземелья было ОНО! И тот самый страшный серый лик с огромными провалами пустых глазниц, подобный черепу… То же самое нечто, что медленно выплывало из глубин колодца, от которого он совсем недавно бежал, объятый граничащим с безумием ужасом.