Текст книги "Грехи Отца (ЛП)"
Автор книги: Султан Уайт
Соавторы: Рэт Уайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Ну, спасибо за выпивку, чувак. А вы, ребята, собираетесь ненадолго задержаться? – спросил я двух аспирантов. – Следующий раунд за мной!
– Тогда да, чёрт возьми!
– Позвольте мне проводить Генри до его машины. Мне нужно у него кое-что спросить. Не волнуйся, чувак, я не собираюсь обращаться к тебе за бесплатной юридической консультацией. Я просто хочу узнать... в общем, мне нужно нанять адвоката, и если бы ты с этим справился, или, может быть, ты мог бы порекомендовать хорошего адвоката...
Генри подозрительно покосился на меня, но затем его эго взяло верх, он покачал головой и улыбнулся.
– Конечно, Адам. Давай поговорим. Что у тебя случилось?
Мы направились к парковке.
– Мой отец – генный инженер.
– Угу.
– Он выделил несколько цепочек ДНК. Моей ДНК. Он нашёл, например, точную генетическую цепочку, которая определяет рост человека. Эта находка может принести миллионы. Проблема в том, что недавнее постановление Верховного суда гласит, что нельзя патентовать гены. Я хочу оспорить это решение.
– Вау! Это довольно серьёзный случай. Идти против Верховного суда. Это... вау! Ты сказал, что это может стоить миллионы?
– Сотни миллионов. Сюда! Пошли к моей машине. Я тоже ухожу.
Это было слишком просто. Я точно знал, какую приманку положить, чтобы поймать его. Деньги. Это всё, что было нужно. Он последовал за мной к задней части парковки, к машине Брэда. Я снова оглянулся, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь за нами, но к этому времени было совсем темно.
Этот раз прошёл не так гладко. Генри был бойцом и знал какие-то боевые искусства. Думаю, джиу-джитсу. Я сильно ударил его по челюсти. Я чувствовал, как это выбило его из колеи. Я был почти уверен, что сломал её. Он пошатнулся, но не упал. Я схватился за него, попытался повалить его с ног на землю, чтобы я смог обхватить его за горло и задушить. Это было не так просто. Генри знал, что делал.
Мы протискивались между двумя припаркованными машинами. Я ударил его ещё несколько раз, рассёк ему нос и подбил левый глаз. Он ни разу не позвал на помощь, ни разу не закричал. Он был до конца уверен, что сможет меня одолеть. И он почти сделал это.
Он обвил ногами мою шею и чрезмерно скрутил мою руку в какой-то комбинации – я с тех пор узнал – удушающего треугольника и блокировки руки, когда я поднял его и ударил по бетону. Он чуть не сломал мне руку, прежде чем я ударил его головой об землю. Его голова ударилась об один из тех маленьких бетонных бордюров, и из раны брызнула кровь. Его глаза закатились. Белки его глаз сияли в лунном свете. Я схватил его за голову и снова и снова бил его череп о бордюр, пока он не раскололся. Его мозги разлетелись, как будто кто-то разбил форму для запекания, наполненную спагетти. Во всяком случае, вот как мне это показалось. Как спагетти.
Я посидел мгновение, пытаясь отдышаться. Я думал просто оставить его там лежать. Я так устал к этому моменту. Но эти двое аспирантов. Я никак не мог оставить этих двух идиотов в живых. Кроме того, драка и избиение Генри приносили огромное удовольствие. Я был готов сразиться с этими двумя парнями.
Я обыскал Генри в поисках его ключей после того, как затащил его в машину Брэда, а затем подошёл к его машине, красному кабриолету "Jaguar", и стал искать там оружие. Я нашёл пистолет в бардачке. Какая-то пара забиралась в большой внедорожник, припаркованный рядом. Они были парой служащих. Ты знаешь этот тип. Вероятно, они познакомились на работе и начали своего рода офисный флирт, который только что перерос в какой-то пьяный роман. Они оба посмотрели на меня, когда я вытащил девятимиллиметровый "Glock" и засунул его за пояс. Я улыбнулся им и помахал, надеясь, что они не видели пистолета. Я уже подумал застрелить их обоих. Единственное, что мне мешало, – это шум и очень высокая вероятность быть пойманным, а мне всё ещё нужно было убить двух аспирантов и вернуться в банк спермы, чтобы уничтожить все эти «пожертвования» и заменить их своими. Пара улыбнулась мне в ответ и нерешительно помахала мне рукой, что, вероятно, спасло им жизни.
Когда я вернулся в бар, двое аспирантов, Роджер и Чарльз, сползали со своих барных стульев.
– Извините, что так долго. Ребята, вы всё ещё хотите выпить? – я взволнованно улыбнулся и увидел, как они колеблются, обдумывая это.
– Нет, у нас обоих завтра занятия. Чёртовы субботние уроки.
– Без проблем. Я понимаю. Эй, ребята, вы можете подвезти меня обратно к машине? Я оставил её у клиники.
Я похлопал их обоих по спине и обнял за плечи, тёплый, дружелюбный, зовущий.
– Конечно.
Как только мы выехали с парковки, я вытащил пистолет. Я приказал им свернуть в переулок. Я хотел, чтобы они убрались с главной улицы, где могли бы сигнализировать прохожему полицейскому.
– У нас нет денег, братан, – немедленно пробубнил Роджер.
– У меня есть двадцать долларов, – сказал Чарльз. – Это твоё, чувак. Только не трогай нас.
Я не ответил. Я просто нацелил пистолет ему в лоб и нажал на курок. Я снёс ему всю макушку. Кровь залила лобовое стекло, пассажирское окно, меня и Роджера. Звук выстрела внутри маленькой машины был оглушительным. В ушах звенело. Роджер был в ужасе. Он попытался выскочить из машины, пока она ещё двигалась. Я схватил его за рубашку, затащил в машину и выстрелил ему в затылок. Пуля прошла через его лицо и разбила лобовое стекло.
Я поставил машину на парковку и побежал обратно в клинику. Я был всего в паре кварталов оттуда. Я вытер пистолет и единственную дверную ручку, к которой прикоснулся, и оставил пистолет в машине. Мне это больше было не нужно. Было бы просто больше доказательств. На самом деле даже мои отпечатки были бы бесполезны. Меня нигде не было в системе. Я должен был быть арестован за что-то, прежде чем они смогли бы найти совпадение.
Когда я вернулся, клиника была закрыта. Я вломился после того, как поискал на своём смартфоне информацию о том, как отключить сигнализацию. Мне удалось найти информацию о конкретной марке и модели, которую использовала клиника. Я отключил её менее чем за пять минут и вскрыл замок задней двери менее чем за две. Затем я потратил следующие два часа на уничтожение и замену образцов спермы. Не знаю, что бы я делал без DVD-диска Кента. Ты знаешь, там действительно было 2013 выстрелов спермы.
* * *
– Это первое интервью с Марией Хорровиц, матерью осуждённого серийного убийцы Адама Хорровица. Мы в её доме. Дата – 15 июля 2014 года. Не могли бы вы рассказать нам немного о детстве Адама? Расскажите нам о его отце. Всё, что у нас есть, – это рассказ Адама, который кажется немного жестоким, хотя Адам, похоже, так не думает. Может быть, вы сможете лучше представить своего мужа? (Он роется в сумке, достает из кармана салфетки и протягивает их.) Вот это поможет. Вытрите слёзы. Не торопитесь. Когда будете готовы, скажите мне.
– Я не хочу, чтобы кто-то сочувствовал моему мужу. Если кто и заслуживает сочувствия, то это я. Я. Вы знаете, как я хотела ещё одного ребёнка, знаете?
Я была воспитана католичкой. Мои родители были строгими, всегда отстаивали свои традиционные ценности. Никогда не думала, что могут быть родители хуже их. Когда мне исполнилось восемнадцать, я оставила дом и религию, была почти уверена, что никогда не оглянусь назад. Если я когда-нибудь поступала так, с чем, по всей видимости, не были согласны мои родители или Бог, меня избивали. Так я получила массу побоев. Больше, чем мне хотелось бы помнить. Я выросла, ненавидя Бога, во всём его лицемерии и зле, и завидовала своим друзьям в школе с атеистическими или нерелигиозными родителями. Я пообещала себе, что никогда не буду воспитывать своего ребёнка католиком. Я думала, что нет ничего хуже. Я ошибалась.
Когда я была молода, я влюбилась в учёного Виктора. Он был так очарователен. Я просто потеряла голову. Я знала, что это был тот самый единственный, поэтому вышла за него замуж без благословения родителей.
Когда я была беременна, мы договорились, что он возьмёт на себя воспитание ребёнка. Я не хотела, чтобы моё собственное воспитание влияло на то, как я воспитываю своего ребёнка. Так что я позволила ему позаботиться об этом. Это была моя первая ошибка. Я не должна была давать ему такой контроль. В конечном итоге это заняло его жизнь. Он стал одержим идеей сделать из маленького Адама более лучшую версию. Это было ужасно. Он всегда проводил над ним эти эксперименты. Ой, я не смогу вам их объяснить ни в малейшей степени. Всё это было для меня слишком сложно. Я просто знала, что Адам всегда прибегал в мои объятия в слезах. Он был таким юным.
Виктор заставил меня сделать то, чего я думала никогда больше не сделаю. Я начала возвращаться в церковь. Мне нужно было выйти из дома. Мне нужно было сбежать. Я вернулась к своим корням. Я обратилась к Богу. Долгое время у Бога не было ответов для меня. Он молчал. Но потом он сказал мне родить ещё одного ребёнка. Что это дополнит семью и спасёт Виктора от заклятия, его кошмара эволюционистов. Забавно, как Бог сказал мне это. Я вспомнила, как рисовала картинки в своём дневнике, когда была ребёнком, своего будущего «я», живя в большом доме с любящим мужем и двумя детьми.
Когда я предложила мужу идею, он возмутился. Конечно, я никогда не говорила, что собираюсь вернуться в церковь, потому что тогда он мог меня ударить. Каждый раз, когда я поднимала идею завести ещё одного ребёнка, он приходил в ярость. Мы спорили часами. Он кричал на меня, говоря, что я недостаточно красива, недостаточно умна, недостаточно сильна, чтобы привести в этот мир другое существо, и что с моей стороны было эгоистично даже думать об этом. Он ругал себя за то, что был недостаточно совершенен. Что он всегда будет обречён на рождение детей с теми же недостатками, что и его. Он отказался.
Это человек, которого я любила, которого я считала величайшим человеком, вошедшим в мою жизнь, и он отверг себя, как если бы он был мусором всего мира. Я – женщина, которую он любил, объект его фантазий и желаний, и он презирал меня, как будто я была просто какой-то грязной шлюхой, дешёвой проституткой. А бедный Адам сидел и слушал, как мы спорим, и со временем, я думаю, он начал убеждать себя, что он уродлив, туп, слаб и нуждается в исправлении. Со временем он начал позволять отцу экспериментировать над ним. Он не спорил. Он никогда не спорил со своим отцом.
Это было ужасно. Я перестала заниматься сексом с Виктором. Я подумала, что если он не сделает то, что я хочу, я не буду делать то, что хочет он. И этот ублюдок ненавидел меня за то, что я держалась от него на расстоянии. Если он был так зациклен на естественном порядке вещей, а религия была неестественна, то почему бы ему было не создать жизнь вместе со мной? Это было самое естественное. Противозачаточные средства и контроль над рождаемостью такие же неестественные, как и религия. Лицемерие бывает обоюдоострым. Но мужчины всегда остаются мужчинами. У них на уме только одно – это животные. Наши отношения были лишены всякой любви, их поддерживали только взаимное желание заботиться об Адаме и не совсем взаимное желание трахаться. Каждую ночь в десять часов Виктор стоял рядом со мной у раковины в ванной, скрестив руки на груди и постукивая ногами, и смотрел, как я глотаю противозачаточные таблетки. Иногда по ночам он прижимался ко мне в кровати, медленно снимая с плеча бретельку моей ночной рубашки и стягивая нижнее бельё. Он всегда оставался в рубашке, потому что стеснялся своего тощего телосложения. Было время, когда я любила его и не заботилась о его внешности. Но он испортил это чувство. Он что-то шептал, чтобы поднять мне настроение. Но не так, как когда-то, когда мы были молодыми любовниками. Он шептал, что это мой женский долг, что я должна спать с ним, если я его искренне люблю. Он поступал в точности так, как мой отец поступал с моей мамой. Не было разницы между тем радикальным католиком и этим радикальным дарвинистом. Он притворялся, что любит меня, только когда хотел залезть мне в трусы. Но я бы больше не попалась на это. Прелюдия была принудительной, и в постели не было огня. Я больше не могла стать влажной из-за него. Он заставлял меня отсосать у него, либо намазывался клубничной смазкой, которую хранил в ящике тумбочки. Потом у нас был мягкий, страстный секс на пару минут.
– Я вырежу эту часть.
– Нет, я хочу, чтобы вы это опубликовали. Я хочу унизить своего мужа. Он это заслужил. Так же, как я была унижена перед всеми моими церковными друзьями.
– Как он вас унизил? Если вы не возражаете, мне интересно.
– Я начала заменять свои противозачаточные средства плацебо. В конце концов у меня появился второй плод, которого я всегда хотела. Сначала я боялась сказать Виктору. Но я наконец набралась храбрости, чтобы всё рассказать. Я думала, он поймёт, станет снова добрым. Когда я рассказала ему об Адаме, моей первой беременности, он был так счастлив, что чуть не заплакал. Я ожидала такой же реакции. Но на этот раз всё было иначе.
– Как могло так случиться? – кричал он. – Как ты могла быть такой эгоистичной?
Я не могла ответить. Я не могла поверить, что он может ненавидеть то, что большинство людей сочтут чудом. Он поплёлся в ванную и разорвал упаковку моего противозачаточного средства.
– Где телефон этой проклятой компании? Я подаю в суд.
Он так доверял современной науке, что это было почти мило. Он всегда настаивал на том, чтобы кончить в меня, это был какой-то его странный фетиш. Я бы рано или поздно всё равно забеременела. Он был настолько наивным, насколько умным он себя считал.
– Это была я. Не компания.
Он возился со свёрнутой белой бумагой с инструкциями.
– Что? Нет, я видел, как ты их брала. Мы точно следовали указаниям.
– Нет, я заменила таблетки сахарными. Я уже какое-то время не принимаю противозачаточные средства.
Было слишком поздно забирать свои слова обратно. Он схватил меня за запястье и потащил по дому. Я была рада, что Адам учился в школе и не видел, чтобы его отец так себя вёл. Его хватка была крепкой, и моя кожа покраснела, когда он отпустил её, как будто она была загорелой. Он притащил меня к машине, открыл дверь со стороны пассажира и толкнул внутрь.
– Мы едем в клинику абортов.
Он завёл машину и выехал на подъездную дорожку, прежде чем я смогла высказать своё мнение.
– Что? Нет, милый, нет! – я помню, как держалась за свой живот, хотя он ещё не был заметен. – Я не могу!
– Нет, ты чертовски можешь!
Он ехал молча, игнорируя мои протесты, просто глядя в лобовое стекло. Мы прибыли в центр помощи женщинам «ABC».
– Проваливай отсюда.
– Давай сначала поговорим об этом! – умоляла я.
– Проваливай. Отсюда.
Он нажал на тормоз, а затем скрестил руки на груди, как он это делал, когда ждал, что я проглочу противозачаточное средство. Он не собирался уезжать. По крайней мере, до тех пор, пока ошибка не будет удалена из моего тела. Я быстро пошла по тротуару, опустив голову. Это противоречило моему моральному кодексу. Я была богобоязненной женщиной. Меня заставляли грешить.
Когда я вошла в клинику, в воздухе витал унылый запах чрезмерно продезинфицированной больничной палаты. Зал ожидания был типичным: офисные стулья вдоль стен, искусственные растения, старые журналы. Больше там никого не было, поэтому я пошла прямо к женщине на стойке регистрации.
– Мария? – спросила женщина.
– Как вы узнали моё... Боже ты мой!
Это была женщина из моей церкви. Я видела её каждое воскресенье. Что она здесь делала?
– Вы пришли сделать аборт? – она говорила осторожно, почти нерешительно.
– Да. Да, для этого.
Женщина посмотрела вниз и вздохнула. Она выглядела разочарованной.
– Пойдёмте со мной, – сказала она.
Что-то не так было с клиникой. Я не сразу поняла, поэтому позволила ей заманить меня в подсобку. Я прошла по коридору с другими комнатами, и они были похожи на обычные медицинские палаты. В конце коридора меня встретил врач. Он выглядел до странности знакомым. Он попросил меня снять штаны и подождать его в комнате. Я действительно не знала, что происходит. Он даже не сказал ничего подписать, никаких документов для этой распространённой процедуры или чего-то подобного. Я всё ещё была шокирована тем, что мой собственный муж толкнул меня на тротуар перед этим проклятым местом. Итак, я сделала то, что сказал мне врач.
– Медсестра скоро придёт к вам, – сказал он.
Я разделась и стала ждать на кровати. Вошла та же женщина за стойкой администратора. Без униформы медсестры. Ничего. Она молча подняла с пола мои штаны и нижнее бельё и ушла. Только когда она заперла дверь, я поняла, где нахожусь. Центр помощи женщинам «ABC». Я знала, что это название звучит странно. Я однажды прочитала статью о таких местах. Это клиники фальшивых абортов, которыми руководят фанатики, выступающие за жизнь. Они строят свои центры возле настоящих клиник для абортов в надежде, что женщины случайно наткнутся не на то здание. Обычно они называют свой центр начальной буквой алфавита, поэтому они находятся в начале всех телефонных справочников. Всё это уловка, чтобы, когда ничего не подозревающие женщины входили к ним, они могли бомбардировать их своей религиозной пропагандой, ложными научными исследованиями и схемами «позора шлюх».
Я неловко поёрзала на месте, ища чем прикрыть свою обнажённую нижнюю часть тела. Прежде чем я смогла что-то найти, в маленькую комнату вошло ещё больше людей. Все они были людьми, которых я знала или, по крайней мере, узнала по церкви, в которую я ходила. Я была напугана. Вы хотите знать, что произошло дальше?
– Да. (Он наклонился вперёд на своём сиденье.)
– Они все чертовски издевались надо мной. Они заставили меня посмотреть ужасное видео с мёртвыми младенцами, абортированными зародышами, некоторыми поздними абортами, при этом младенцы всё ещё двигались после аборта. Это было отвратительно. И они всё время на меня кричали.
– Шлюха!
– Потаскуха!
– Ты попадёшь в ад за это!
– Ты предательница!
– Грешница!
– Дешёвка!
– Как ты можешь убить собственного ребёнка? Ужасная женщина!
– Хорошо. Я понял. (Он достаёт салфетки из кармана, вытирает пот с лица и откидывается на сиденье.)
– Извините за это. Я просто немного эмоциональна.
– Не волнуйтесь. Я всё понимаю. Пожалуйста, продолжайте. Что произошло дальше?
– Хорошо. Дайте мне подумать. О, да. Женщина, которая забрала мои штаны, не отдала их. Вместо этого она сунула мне в лицо блокнот с согласием. Они хотели, чтобы я согласилась выносить беременность до конца. Они хотели юридически обязать меня родить ребёнка. И они не вернули бы мне мои штаны, пока я не подписала бы это. В тот момент я не была уверена, соглашаться с ними или нет. Я знала, что хочу иметь ребёнка, если не спасти мужа, то хотя бы назло ему. Но после того, что они сделали со мной, эти люди, которые всего за несколько месяцев до этого вернули меня в свою церковь, в религию с распростёртыми объятиями, как они могли обращаться со мной с такой жестокостью? Зачем мне после этого подчиняться их воле?
Я выхватила блокнот из её рук, оттолкнула её и побежала через группу. Я распахнула дверь и выскочила, полуобнажённая, с плачем по коридору. Когда я выбежала на улицу, я действительно обрадовалась, увидев своего мужа. Я как могла прикрыла интимные места руками и на цыпочках босиком пошла по тротуару. Я села в машину и обняла Виктора. Но он пожал плечами. Я всё ещё плакала, но он не утирал мне слёз. Похоже, его не волновало, что я была напугана, сбита с толку. Похоже, его даже не волновало, что другие мужчины видели меня обнажённой.
– Что? – сказал он.
– Милый, это было ужасно. Это клиника фальшивых абортов!
– Я знаю, – его лицо не выражало эмоций. – Я хотел, чтобы ты почувствовала боль своей ошибки.
Я замерла. У меня не было слов. Я просто смотрела на мужчину, который называл себя моим мужем.
– Я знаю, что каждое воскресное утро ты крадёшься в церковь. Это люди, которых ты называешь своими друзьями. Они смешны. Они – зло.
Он завёл машину, проехал квартал до настоящей клиники для абортов, а затем припарковался прямо перед зданием. Он вынул ключи из замка зажигания и скрестил руки на груди.
– Проваливай отсюда.
* * *
– Проверка, раз, два, три. Это первое интервью со Скоттом МакНилом, начальником исправительного учреждения строгого режима Буша. Дата – 16 июля 2014 года. Время – 11:55. Есть много споров о том, что нам делать с Адамом. Какое ему должно быть наказание? Учёные хотят, чтобы он был живым для испытаний. Общественность хочет его смерти. Что вы думаете?
– Когда я впервые увидел его, я подумал, что он просто какой-то панк, какой-то урод яппи из Лиги Плюща. Лично он совсем не выглядел так. Не так, как я изначально представлял, читая новостные репортажи, понимаете? Он был как-то особеннее. Я ожидал, что мои мальчики смогут преподать ему урок, немного собьют его с пьедестала. Я слышал, что он думает о себе, что он является самым продвинутым в эволюции существом на планете, чёртовым альфа-самцом. Сначала он определённо не тянул на такого. Здесь настоящие крутые парни – большие ублюдки, вроде бодибилдеров. Он был худощавым. Вы знаете, что у него тело как у пловца? И у него такая внешность как у кинозвезды и звонкий сильный голос. Похоже, он мог быть певцом. Но в этом парне было что-то сложное. Это можно было почувствовать сразу. Он был как парни из мафии, с которыми мы здесь часто встречаемся. Наёмные убийцы, которые видели столько насилия, что это дерьмо их больше не трогает. На них ничего не может повлиять. Грёбаные социопаты. Он был таким. Спокойным, крутым, как будто он может перерезать вам глотку, и его пульс не подскочит ни на удар, понимаете? К нам постоянно поступают такие парни. Они не заботятся о себе, поэтому они чертовски не заботятся о вас. Это действительно опасные люди. Это те ребята, за которыми нужно приглядывать.
Он прошёл процесс оформления, не сказав ни слова. Что чертовски странно для новичка. Обычно парни, которые никогда не были в тюрьме, нервничают, болтливы, пытаются подружиться с охранниками или просто задают кучу вопросов о том, каково здесь. Обычно они хотят знать истории, которые слышали об изнасилованиях в тюрьме. Они хотят знать, что делать, чтобы их не изнасиловали, а я просто говорю им, чтобы они были мужчинами. Ведите себя как мужчины, и вас не изнасилуют. Затем, когда мы начинаем искать общий язык, именно тогда парни показывают своё истинное лицо. Обычно мы видим две реакции. Сначала вы получаете крутых парней, которые не будут сотрудничать с охранниками, бросают вызов и сопротивляются при каждом удобном случае, а затем вы получаете парней, которые ломаются, начинают потеть, их глаза слезятся, а задницы сжимаются. Видите ли, они начинают понимать, что их больше нет в Канзасе. Эта реальность поражает их, и они сходят с ума.
Но не этот парень.
В каком-то смысле это было жутковато. То, как он ни на что не реагировал. То, как он отвечал на вопросы лаконично, без заикания, как будто он уже знал, что мой медицинский персонал собирался спросить. Он вёл себя так, как будто всю свою жизнь был в тюрьме и вышел из тюрьмы, чтобы его поместили в лечебное учреждение, понимаете? Не похоже на парня, который попадает сюда в первый раз. Процесс оформления прошёл гладко, он закончился раньше обычного. Когда мы закончили, заключённые всё ещё были во дворе. После того, как мы поместили его в камеру, он тоже вышел во двор. Вот здесь и началось настоящее веселье. Большинство новых заключённых я обычно оформляю сам, а затем возвращаюсь в свой офис, чтобы закончить работу с документами. Но на этот раз я решил остаться и посмотреть, как он взаимодействует с другими заключёнными. Я был у стены со снайперами и смотрел, как выходит Хорровиц.
Он прошёл к центру двора и просто стоял там, наблюдая за всеми. Некоторое время он смотрел на кого-то, а затем, казалось, терял интерес и сосредотачивался на следующем парне. И он смотрел только на самых подлых ублюдков. Настоящие крутые парни. Но как, чёрт возьми, он узнал, кто они такие? Не то чтобы эти засранцы носили вывески. Он просто оценивал их. Это всех напугало. Но вместо того, чтобы злиться, подходить к нему и бросать ему вызов, типа такого: «Какого чёрта ты смотришь? У тебя чёртова проблема?», эти парни делали всё возможное, чтобы скрыться с его поля зрения. Клянусь вам. Они вели себя так, как будто он нацелил на них пистолет.
Я слышал о том, что он сделал, все слышали, но это было Особое изоляционное крыло, самоё чокнутое в нашем учреждении. Особая изоляция – это место, куда мы помещаем растлителей малолетних, серийных убийц, массовых убийц и гомосексуалистов, а также некоторых из наших наиболее известных осуждённых, внутренних террористов и тому подобное. Кроме того, там есть парни, которые просто не в своём уме и должны быть в психиатрической больнице, но преступления, которые они совершили, были настолько отвратительными, что общественность хочет видеть их наказанными, а не говорить об их чувствах и о том, как они будут принимать наркотические препараты в какой-то психиатрической лечебнице. Мы держим их подальше от общего населения, где они могут быть убиты другими заключёнными. Я говорю вам, что это не обычные сокамерники. Это целая палата, полная пидоров и сумасшедших, и этот парень просто наблюдает за ними. Парни проходят мимо него, и никто даже не взглянет в его сторону. Клянусь, они просто ходили вокруг него. Никто не бросал ему вызов, никто не пытался с ним заговорить. Ничего. Они держались от него как можно дальше. И я знаю, вы думаете, что я преувеличиваю. Может, это нормально и я просто фантазирую. Я говорю вам, я видел, как сотни парней проходили через эти двери, и некоторые сразу же начинали дружить, некоторые сразу бросали друг другу вызов, а некоторые подходили осторожно, пытаясь почувствовать других, понимаете? Постараться понять, кто они такие. Никого здесь не игнорируют. Никого. Люди хотят знать, с кем они живут. Но этот парень смотрел на кого-то, а тот другой сразу смотрел в сторону. Я говорю о серийных убийцах и массовых убийцах, пытающихся избежать зрительного контакта, как какая-то нервная школьница, краснеющая из-за красивого квотербека.
Я скажу вам ещё кое-что непонятное, командиры тоже странно ведут себя с ним.
– Командиры?
– Тюремные надзиратели. Ребята, которые работают на меня, – хорошие ребята, но они тоже люди, и я имею в виду, что некоторые из них могут стать немного злыми, немного переусердствовать. Заключённый может зайти слишком далеко, и ему пробьют голову. Вы понимаете? Это может произойти, как бы вы ни советовали им проявлять сдержанность, и, честно говоря, на мой взгляд, это должно иногда происходить. Их больше, чем нас. Страх – единственное, что их сдерживает. Вы раскалываете пару черепов, и это помогает всем остальным держаться в узде. Но все мои ребята боялись Хорровица.
– Приведите мне пример. Как вы поняли, что они его боялись?
– Что ж, у нас есть один командир, Мартин Хайтауэр, большой мужик. Чёрный чувак, ростом около шести футов шести дюймов и почти триста фунтов весом, с таким же вспыльчивым характером. Он положил нескольких заключённых в больницу. Однажды наш жилец облил его жидкими фекалиями, и Хайтауэр чуть не убил парня. Он так сильно избил его, что тот пролежал в больнице месяц. Сейчас у него серьёзное повреждение головного мозга, потеря памяти, невнятная речь. Хайтауэр серьёзно поработал над этим парнем. Угробил всю его жалкую жизнь. Я ненавидел это делать, но мне пришлось отстранить его на две недели. Его чуть не уволили из-за этого, но что бы вы сделали, если бы кто-то кидал в вас человеческим дерьмом? Как бы то ни было, мы проводили случайную проверку камер, Хайтауэр и пара ребят из команды "ГРСО". "ГРСО" – означает группа реагирования специальных операций. Я подумал, может, вы не знаете. Как бы то ни было, они обыскивают камеру Хорровица, знаете ли, в поисках наркотиков, оружия и тому подобного, разнося её на части. Хайтауэр находит пачку писем от отца Хорровица и начинает их просматривать. Затем он начинает читать одно. Хорровиц выхватывает его из рук Хайтауэра и шлёпает Хайтауэра прямо по губам. Сильно шлёпает его, затем поворачивается к нему спиной и кладёт письма обратно на полку, где они были. Ребята из команды "ГРСО" могли уложить Хорровица, но Хайтауэр просто ушёл. А Хайтауэр вдвое больше этого парня. Он мог убить его. Но он ничего не сказал. Он ничего не сделал. Он просто ушёл. Просто так ушёл. Ребята из команды "ГРСО" были так сбиты с толку, что оставили его в покое. Я говорю вам, что в этом парне есть что-то особенное.
* * *
– 18 июля 2014 года. Время – 18:30. Офис доктора Кристофа Томпкинса, назначенного судом психолога Адама Хорровица. Добрый вечер, доктор Томпкинс!
– З-з-здравствуйте. Кто вы? Напомните.
– Никто. То есть я ни от какого-то издания. Я писатель-фрилансер, пишущий авторизованную биографию Адама Хорровица.
– Вам дали согласие? Значит, вы брали у него интервью?
– Да.
– Ваше мнение?
– Меня больше интересует ваше профессиональное мнение.
– Но, что вы о нём думаете? Как он вас поразил?
– Он страшный. Если бы я был религиозным человеком, я бы сказал, что он был ЗЛОМ. Но я не такой. Так что для меня он всего лишь один глубоко встревоженный человек.
– Что, если бы я сказал, что вы были правы в первом своём суждении? Что Адам Хорровиц – зло, чистое зло.
– Это ваше профессиональное мнение?
– Моё профессиональное мнение таково, что он имеет антисоциальное расстройство личности, а также нарциссическое расстройство личности. Он садист с манией величия; он манипулятор, лживый, недоверчивый, высокомерный и бессердечный. Но разве я не сказал то же самое более красивыми словами? Разве я не сказал, что он зло? Ему не нужно лекарство. Я не говорю о болезни ума. Я говорю о характере этого человека. Он не страдает от этих расстройств. Мы страдаем от них. Общественность. Те младенцы, которых он убил, пострадали от его расстройств, все те люди, которых он убил.
– И поэтому вы отказались его лечить?
– Потому что это бесполезно. Он не Джеффри Дамер. Он не хочет прекращать заниматься тем, чем занимается. Он не хотел, чтобы его поймали. Ему просто было всё равно, если его поймают. Он просто имел цель. Как... террорист-смертник. Его жизнь была не так важна, как уничтожение жизней этих детей.
– Почему?
– Если вы брали у него интервью, то знаете, почему.
– Но как вы думаете, почему он это сделал?
– Я думаю, он сделал это по той причине, о которой неоднократно заявлял. Он освобождает место для своего генетического потомства, устраняя конкуренцию. По той же причине, по которой он убил тех мужчин в клинике репродуктивной медицины, и кое-что ещё, о чём вы, возможно, не знаете, о чём полиция не сообщила прессе. Те пятеро мужчин, которых он убил, были не единственными. Было по крайней мере двадцать банков спермы, которые он посетил под разными псевдонимами в двадцати разных городах. К настоящему времени могут быть сотни ничего не подозревающих женщин, вынашивающих его детей. Полиция молчит, потому что не хочет вызывать панику. Представьте, если бы вы обнаружили, что ребёнок внутри вас был зачат не от замороженной спермы вашего мужа или красивого белокурого голубоглазого аспиранта, которого вы выбрали из профиля, но от спермы печально известного серийного убийцы? Это испортило бы ваш день, не так ли? Это вызвало бы панику. Конечно, они не могут выпустить эту информацию наружу. И это отделение для новорождённых в госпитале тоже было не первым, что он посетил. Он убил десятки младенцев. Задушил их. В отделениях для новорождённых больниц по всей стране. Чтобы разобраться во всех совершённых им убийствах, потребуется много времени.
