Текст книги "Усатый ага"
Автор книги: Сулейман Велиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Мустафа усмехнулся:
– Я-то шучу, а он, кажется, готов меня убить...
– А что Нина?
– Она его презирает.
– Ну, так не откладывай свадьбу!
– А без свадьбы нельзя?
– Решайте сами. – Усатый ага пожал плечами. – Я женился без свадьбы, и мы счастливы. Бывает, что неделю пируют, а через три месяца дерутся...
– Я это и хотел сказать. Но и свадьбу сыграть тем же большое удовольствие. В личной жизни ведь это самый большой праздник... До моей ссылки в Сибирь родители готовились сыграть мне свадьбу. Экономили каждую копейку, отказывали себе во всем, лишь бы свадьба вышла на славу. Покойный отец говорил: "Если бы мне привелось отпраздновать твою свадьбу, у меня не было бы большего счастья". И невесту уже подыскали... А вместо свадьбы Сибирь. Как бы история не повторилась...
Резкий гудок заглушил его голос. Скоро на работу. Мустафа вспомнил, что ему непременно нужно увидать Гамида, и заторопился. Съели по куску хлеба с сыром, запили холодной водой и вышли из дома.
4
Шапоринский жил в двухэтажном новом здании напротив мечети, в центре рабочего поселка. Он переехал сюда из города в прошлом году, и неспроста. Ему хотелось быть поближе к своим промыслам. А жене его, Елизавете, это не нравилось. Привыкшая к городской жизни, барыня скучала в рабочем поселке.
А Шапоринский недоумевал: "Что ей нужно? Чего не хватает? "Сельский" дом не уступал лучшим городским домам. Комнаты высокие, просторные и очень светлые, стены и потолки отделаны со вкусом, мебель самая дорогая. Ну и конечно же, дом – полная чаша! Жить бы да радоваться барыне, а она, видите ли, скучает. Придумала бы себе занятие – ну хоть бы какую-нибудь филантропию, вроде общества любителей кошек. Или, на худой конец, благотворительностью занялась бы. А ей, видите ли, музыкальное общество нужно! А где его взять? Такого общества и в Баку-то нет, а здешние богачи, и чиновники, кроме примитивной музыки зурны-балабана, ничего не понимают".
Но разве виноват в этом Шапоринский? Раманы, конечно, не Петроград и даже не Баку, однако богатому человеку и здесь жить можно. Были бы деньги, а друзья найдутся – Шапоринский в этом был твердо уверен. Не учитывал он только одного – что его молодой жене нужны были поклонники.
Ростом Елизавета была на голову выше мужа. И это ее особенно шокировало. К тому же Шапоринский был очень некрасив. Лицо коротконогого толстяка уродовал его приплюснутый, утиный нос. Этот нос с каждым днем казался Елизавете все более невыносимым. Год от года он как будто становился все толще, все длинней и все более сплюснутым. А Елизавета изо дня в день хорошела. Она тщательно ухаживала за своим лицом и за своей фигурой. Обнаружив однажды седой волос в своих каштановых волосах, она загоревала чуть не до слез. Служанка успокоила ее.
– В тридцать лет один-единственный седой волос – замечательный признак! – сказала добрая служанка. – Вы долго будете жить. По-настоящему ваши волосы начнут седеть лет через двадцать. Тогда можно будет их покрасить...
– А можно мне дать тридцать? – с тревогой допытывалась Елизавета у служанки.
– Что вы! – воскликнула та. – Вам нельзя дать и двадцати!
И, надо сказать, служанка была права – Елизавета выглядела молодо. В миндалевидных глазах светилась юность, лицо свежее, без единой морщинки, фигура изящная. Шапоринский был только на пятнадцать лет старше своей жены, а выглядел шестидесятилетним.
У Елизаветы не было детей. Это ее огорчало и радовало. С детьми ей не было бы скучно. Но она слышала, что роды старят женщину...
Вошла служанка и доложила:
– Госпожа, там спрашивают хозяина. Я сказала, что его дома нет.
– Кто спрашивает? – Елизавета оживилась.
– Высокий, усатый, с виду рабочий.
"Может быть, он?" И Елизавета распорядилась решительно:
– Веди его сюда.
Служанка вышла, а Елизавета торопливо подошла к большому зеркалу, оправила на себе тонкое бежевое платье, надушилась, подкрасила губы и вернулась к двери как раз в тот момент, когда входил Усатый ага.
"Он!" – обрадовалась Елизавета. Направляясь навстречу вошедшему, она сделала знак глазами служанке, и та вышла.
– Добро пожаловать! – пропела она, протягивая красивую руку Усатому аге.
Тот тихонько пожал ее и отпустил. Елизавета сказала с шутливым укором:
– У нас обычай – мужчины целуют руку женщине, если даже она не нравится. – Одарила Усатого агу очаровательной улыбкой и добавила: – Мне было бы приятно, если бы вы исполнили наш обычай...
Усатый ага с минуту стоял в растерянности, не зная как быть. Он никогда не брал руку чужой женщины, а тут еще целовать должен! А барыня настаивала:
– Уважьте же наш обычай! В нем нет ничего плохого, уверяю вас!
– Как можно... – выговорил наконец Усатый ага. – Как можно, – повторил он, уже оправившись от смущения, – чтобы посторонний мужчина, да еще такой бедняк, как я, осквернил своими губами руку такой очаровательной госпожи...
"О, да он и комплименты говорить может!" – восхитилась Елизавета. А вслух сказала:
– Это пустяки. Я тоже не из особенно богатой семьи. – И снова протянула ему руку. – Пожалуйста, не обижайте меня...
Что было делать Усатому аге? Он подхватил руку за кончики пальцев (на безымянном блестел перстень) и, заранее вытянув полные, красные губы, сочно чмокнул повыше шлифованных ноготков.
Опуская руку, Елизавета сказала:
– От ваших усов мне стало щекотно.
Чтобы переменить этот смущавший его разговор, Усатый ага спросил:
– Скоро ли будет господин Шапоринский?
Елизавета кокетливо склонила набок голову, тихо сказала:
– Шапоринский скоро будет. Садитесь. Он будет рад вашему приходу.
Усатый ага опустился в мягкое кресло, но все еще не мог решить, ждать тут или уйти, и сидел как на иголках.
Небрежным движением руки Елизавета пододвинула другое кресло, села рядом и заговорила в прежнем, тоне:
– Вы очень стеснительны. И горды. Поэтому и нравитесь женщинам. Да, да, нравитесь. Мне тоже. Поэтому мы могли бы дружить с вами. Все зависит от вас. Только от вас! Вы думаете, что человек в утробе матери становится богатым? Так бывает не часто. Вот хотя бы мой муж. Он из бедной дворянской семьи и всего, что имеет ныне, добился своим умением, упорством, ловкостью. Будь он ленивым, разве разбогател бы?
– Ведь и я не ленив! – сказал Усатый ага. – Работаю каждый день от темна до темна – то на промысле, то кладу печи кому-нибудь. Почему же я живу бедно?
Елизавета задвигалась в кресле:
– Вам не хватает... Знаете, чего вам не хватает?
Усатый ага с ироническим любопытством уставился на молодую женщину. А ну, дескать, послушаю, чего мне не хватает!
– Вам не хватает политики! – с победным видом договорила Елизавета.
– Политики? – с удивлением переспросил Усатый ага. "Уж не хочет ли она выведать у меня что-нибудь о подпольной организации?" – с тревогой подумал он. Но уже в следующую минуту понял, что эта барынька под словом "политика" подразумевает нечто очень далекое от его прямого значения.
– Да, политики, – решительно подтвердила жена капиталиста. И пояснила: – Я имею в виду ваше неумение устраивать личные дела.
Внутренне усмехаясь, Усатый ага тяжело вздохнул и сказал сокрушенно:
– Видите, госпожа, какой я тупой человек! Из вашего разговора я ничего не понял.
Елизавета шутя погрозила ему пальцем.
– Не прикидывайтесь! Вы умный человек. Муж не раз говорил мне это. Ну что, будем дружить? Вы только слушайтесь Шапоринского на работе и почаще приходите в этот дом. Он, кажется, хотел бы получать от вас какую-то информацию... Под этим предлогом мы с вами часто бы виделись.
Вскипев, Усатый ага чуть не наговорил ей грубостей, но вспомнил наставления Мустафы и сдержался. Помолчав, спросил тихим голосом:
– Вы хотите, чтобы я, как Касум, стал доносчиком?
Елизавета нахмурилась.
– Касума нельзя сравнивать с вами. Касум – некультурный, грубый и низкий человек. А вы...
Постучав в дверь, вошла служанка и доложила – пришел хозяин. И тут же в комнату вошел Шапоринский, приветливо поздоровался.
Елизавета, повернувшись к мужу, сказала с упреком:
– Милый, нельзя так! Приглашаешь гостя, а сам опаздываешь. Я с трудом удержала его.
Шапоринский не стал извиняться, а отделался шуткой:
– Наш гость, наверно, жены боится. Азербайджанцы – верные мужья.
Елизавета на минуту вышла из комнаты – должно быть, распорядилась на кухне – и снова вернулась. Шапоринский говорил Усатому аге:
– Ты хороший работник, и я хочу, чтобы ты хорошо зарабатывал. Я умею ценить людей. И, пожалуйста, не думай, что я хочу тебя свести с пути истины. Наоборот. Как старший по возрасту, я хочу дать тебе несколько добрых советов. Прежде всего ты должен заботиться о материальном благосостоянии семьи. Я откровенно говорю тебе: все люди преследуют одну цель – как бы нажиться. Все к этому сводится. И каждый действует как может. Умные и ловкие достигают богатства, а те, кто ни к чему дельному не способны, мечтают о революции, о социализме, о равенстве. Но равенства никогда не было и быть не может. Люди-то все разные! Какое же, – к черту, равенство! Способный, расторопный человек всегда будет богатым, а слабый и ленивый – бедным.
Усатый ага слушал молча. Не так он представлял себе этот разговор. Он думал, что Шапоринский просто-напросто попробует его купить, а тот ударился в философию. "Ишь какие заходы делает! – думал Усатый ага. – О моей семье заботится, шкура!"
А Шапоринский между тем продолжал развивать "философию" наживы:
– Я думаю, во всем свете не найдется такого человека, который бы отказался от богатства и славы. Вот хоть бы эта ваша игра в "ханов". В течение трех дней ты был ханом, приказывал, а другие склоняли перед тобой головы. Сознайся: это доставляло тебе удовольствие? Несомненно, что так. Значит, власть и слава соблазнительны...
– Да, – твердо сказал Усатый ага, и Шапоринский в удивлении поднял брови. Он не ожидал такого ответа. – Но власть и слава должны приносить людям добро, а не зло.
Шапоринский рассмеялся.
– Никакая власть не может угодить всем людям. Одним от нее хорошо, другим – плохо. А слава всегда вызывает зависть..... Впрочем, я не хочу с тобой спорить. У меня к тебе одна просьба: не водись с Мустафой! Дружба с ним к добру не приведет. Вчера ночью на нашего полицейского напали пять человек и пытались его задушить. В полиции считают, что это подстроил Мустафа, и это, конечно, будет доказано. А тогда, сам понимаешь, Мустафа загремит кандалами на каторге. Не водись с ним. Он уже побывал в Сибири и не образумился, а ты – один из лучших работников на промысле. Я не хочу, чтобы на тебя падала тень Мустафы.
Усатый ага молчал. Лицо его было непроницаемо. Шапоринский истолковал его молчание по-своему и заключил свои уговоры такими словами:
– Я уже сказал в конторе, чтобы тебе прибавили жалованья...
Усатый ага отшатнулся на спинку кресла, как если бы Шапоринский ударил его по лбу. Он чуть не взорвался криком. Ах, если бы не интересы общего дела! Усатый ага не стал бы задумываться о своей судьбе, он избил бы этого коротконогого толстяка до полусмерти. Но надо было терпеть и молчать. Главное – не сорвать завтрашнюю забастовку, не помешать ей, не осложнить ее начало непредвиденными обстоятельствами. А уж когда начнется, тогда все пойдет своим чередом...
Усатый ага представил, как удивится завтра Шапоринский, когда узнает, что его нынешний "смирный" гость – один из руководителей забастовки! Молчать. Во что бы то ни стало молчать...
– Ну, дорогой, что скажешь? – вкрадчиво спрашивал между тем Шапоринский. – Состоится наша дружба? Рука руку моет, а обе руки – лицо, не правда ли?
Плюнуть бы в его толстую морду, двинуть бы кулаком в приплюснутый нос! А надо терпеть и притворяться. Так и Мустафа наказывал. Выговорить бы это проклятое слово "согласен" – и разговору конец, и уйти. Но язык сделался каменным, не подчинялся рассудку.
Служанка стала накрывать на стол. Аппетитный запах шашлыка наполнил комнату. Усатый ага давно уже не ел ничего вкусного, и у него засосало в желудке. Однако же, черт возьми, неужто он продаст свою пролетарскую гордость за шашлык?! Нет, лучше кусок черствого хлеба с сыром в доме друга, чем княжеский обед в доме врага!
А Шапоринский продолжал плести свою паутину:
– Твое молчание, друг, меня радует. Значит, согласен? Я знал, что ты не враг себе.
Усатый ага не вытерпел, вскочил с кресла.
– Что с вами? – вскрикнула госпожа.
– Мне плохо... Сердце... – И он непритворно застонал.
Ему и в самом деле было плохо. Не всякий мог выдержать то, что выдержал тут он.
Опечаленный Шапоринский что-то тихо сказал жене. Та метнулась из комнаты и через минуту вернулась с флаконом валерьянки. Сама накапала в стакан и трясущейся рукой подала Усатому аге. Он выпил, сказал "извините" и пошел к двери. Шапоринский вздыхал и приговаривал:
– Ах, как жаль, как жаль!
На улице Усатый ага вздохнул с облегчением. "Хорошо то, что хорошо кончается, – думал он. – Диву даюсь, как я не избил негодяя за его подлое предложение. Жалованье, видите ли, мне повысил! Он думает, что за деньги все купить может! Паразит! Вот завтра узнаешь, кто я такой!"
Когда он пришел домой, уже стемнело. Дети спали. Гызбест сидела на подоконнике с вязаньем в руках. Она ждала. При виде мужа кинулась ему навстречу со словами:
– Ай, киши! Я так ждала! Чуть не пошла искать тебя.
– Напрасно. – Вид у него был усталый, но довольный – ты же знаешь, где бы я ни был, а о тебе помню... Но по правде говоря, беспокоилась ты не зря. Я попал в скандальное положение. Кажется, выкрутился...
– Что случилось? – Гызбест побледнела. – Полиция?
– Не спрашивай... Я спасся из очень трудного положения. Все обошлось. Он обнял жену. – Все будет хорошо.
5
Помимо руин крепости, поселок Раманы известен еще большим водохранилищем. Это огромное сооружение из серого бетона покоилось на четырех опорах высотой в десять метров. Да само водохранилище высилось на восемь метров. Его было видно из всех ближайших сел. Потому, наверно, и прозвали его "Маяком села". Владелец водохранилища, богатый человек, перекачивал в резервуары воду из-под Загульбинской скалы в пятнадцати километрах от Раманов и продавал ее нефтепромышленникам.
Загульбинская вода считалась на Апшероне самой вкусной, но жителям села она была не по карману, и они пользовались солоноватой водой из колодцев.
Водохранилище снабжало водой промыслы не только в Раманах, а и в Забратах, и в Балаханах. Расположенное высоко, оно подавало воду по трубам без насосов в любом направлении.
Дом Касума стоял неподалеку. После работы он сторожил водохранилище и получал за это второе жалованье. Сторожить ему помогал пес Алакепек. Стоило собаке залаять – и Касум выходил на улицу. Легкое дело.
Однажды Эльдар сказал ему:
– Я такой же сторож, как и ты, а разница между нами, как между небом и землей. Ты ночью спишь себе дома и даром деньги получаешь, а я топчусь на промысле с вечера до утра. А ответственности больше, чем у тебя...
Касум побаивался Кривоплечего и ответил дружески:
– Не говори так. У каждого дела свои трудности... – Какие могут быть у тебя трудности, душа моя? За все время не было человека, который бы попытался воровать воду из хранилища. Да и как ее украдешь?
– Украсть нельзя, это верно, – согласился Касум, – а вот продырявить трубу могут... А слышал, что однажды со мной сделали?
– Это когда ты в водохранилище упал? Слышал, как же! Говорят, будто в ту ночь ты спросонья туда бросился. Бесы будто тебя гнали...
– Вранье! Какие еще бесы! Собака на бесов лаять не станет. Я вышел и вижу – ходит какой-то шалопай вокруг резервуара. Потом стал подыматься по винтовой лестнице. Я – за ним. Гляжу – схватился за кран и стал закручивать. Я его за горло. А под ногами скользко. Ну и упал в воду.
Эльдар расхохотался.
– Искупался, значит? А вода-то холодная, родниковая... брр!
– Не шути! Я чуть на тот свет не отправился. Хорошо, что умею плавать...
Эльдар перестал смеяться, спросил:
– А человека того не узнал?
– В маске был, окаянный!
– А может быть, это был водяной? – Эльдар опять рассмеялся. – Или приснилось тебе? Говорят, будто ты того человека за революционера посчитал, а? Неужто так думаешь? А что революционеру делать в водохранилище?
После того события прошло много времени. Над Касумом уж и смеяться перестали – надоело всем. И вот опять ночью они встретились, два сторожа Эльдар с Касумом.
– Здравствуй, друг!
– Здравствуй. Заходи ко мне в дом, – пригласил Касум.
– К добру ли?
– К добру!
Касума все сторонились, и он рад был гостю, усадил его на узорный ковер, сам сел рядом, заговорил приветливо:
– Ты меня давно уже забыл, сосед.
– Сам знаешь, Касум, как много приходится работать, будь неладна эта бедность! В гости некогда ходить.
– И не говори о бедности, Эльдар! Я в таком же положении. Хоть плачь!
– Какое со мной сравнение! Да и здоров ты, как богатырь. А мои дни сочтены...
– Дорогой мой, в наше время от богатырской силы мало толку. Хитрость, хитрость нужна и расторопность.
Во время разговора Эльдар поворачивал голову то влево, то вправо, осматривал комнату. Пол застлан дорогими коврами; в нише, одно на другом, аккуратно сложены шелковые одеяла и подушки; на полке, вдоль стены, расставлены фарфоровые тарелки и пиалы. Стены почти сплошь увешаны коврами. "Вот так бедняк! За ковер, который на полу, мне полгода работать... Откуда у него такие богатства? Ох, не честным трудом все это нажито! Не зря о нем говорят: "доносчик"! На предательстве наживается, подлец!"
Касум, как бы угадав его мысли, сказал:
– Некоторые относятся ко мне с подозрением, считают меня хозяйским шпионом. А ты вот скажи по совести: может ли человек, предающий рабочих, быть чернорабочим, как я?
– ... и жить в такой бедности, – Эльдар обвел глазами комнату, – и работать днем на промыслах, а ночами сторожить водохранилище.
Касум был туповат и не понял издевки, принял слова Эльдара как сожаление, подхватил:
– Вот-вот! Видишь, как несправедливо ко мне все относятся, шпионом считают! А разве бы стал шпион работать день и ночь и жить в бедности?
– Пустой разговор! – успокоил его Эльдар. – Клевета! Плюнь. Все лодыри завидуют тебе.
Касум растрогался:
– Ты один у меня настоящий друг...
– Да разве я переступил бы твой порог, если бы считал тебя шпионом?! Ни за что! Кому угодно скажу: "Касум – честный человек!"
– Мир праху твоего отца! Душа моя, кто хочет, пусть делает революцию, мне-то что? Пусть хоть весь мир перевернется!
– Золотые слова, Касум, друг мой! Я так же думаю и доверяю тебе. И оттого, что доверяю, хочу с тобой посоветоваться по одному... как бы это сказать... по щекотливому делу...
Эльдар умолк, как бы соображая, стоит довериться закадычному другу или не стоит. А Касум сгорал от нетерпения узнать важную тайну.
– Говори, друг, говори! – торопил он гостя. – На меня можешь рассчитывать, как на самого себя.
Но Эльдар не торопился. Он медленно свернул цигарку, закурил, покашлял, повздыхал и завел издалека:
– Эх, бедность, бедность... Мне уже под шестьдесят, а жизни хорошей так и не видал. Наверно, помнишь, какой я был здоровяк, а теперь вот еле ноги таскаю. Ты вот говоришь, что толку в богатырской силе, а она-то как раз и нужна...
Касум от нетерпения даже на месте привскочил:
– Так говори же, говори, для какого дела?
– Погоди. Не все сразу. Ты знаешь, меня в поселке называют Кривоплечим?
Касум улыбнулся, но промолчал.
– За глаза все так и зовут, – продолжал Эльдар. – И я не обижаюсь. А знаешь, почему мое левое плечо ниже правого? Вот уже тридцать пять лет я ношу винтовку на левом плече и так, незаметно для себя, скособочился. А почему я не расстаюсь с винтовкой? Караулю промыслы хозяина! А что я имею? Не могу даже детей прокормить. Словом, как говорят русские, от трудов праведных не построишь палат каменных...
– Ты высказал мои мысли, – охотно подтвердил Касум. Ему не терпелось узнать, к чему клонит Кривоплечий.
– Теперь, – Эльдар понизил голос, – я открою тебе свою тайну. Ну, то есть тайный замысел. Это такое дело, что может принести пользу и тебе и мне. Ведь ты тоже нуждаешься в деньгах. Правда? Тебе, я слышал, надо сыграть свадьбу сына...
– До слез деньги нужны, – подтвердил Касум. – Так скажи же, как их раздобыть!
Эльдар заговорщицки оглянулся и попросил Касума прикрыть окна и запереть дверь. Когда это было сделано, он наклонился к уху Касума и заговорил шепотом:
– Одному из бакинских хозяев до крайности нужен новый мотор. За него он готов уплатить столько денег, что и ты сумеешь сыграть свадьбу сына и я покрою все свои нужды.
– А где же мы возьмем мотор? – так же шепотом спросил Касум. Он очень заинтересовался неожиданной возможностью получить много денег.
– Мотор надо украсть, – решительно сказал Эльдар. – На промысле недавно установлен новый мотор.
Касум впился в Эльдара жадным взглядом:
– Как же его оттуда украдешь?
– Погоди... Завтра ночью я буду дежурить там. Ты придешь в два часа ночи. В эту пору бывает очень темно. Я помогу тебе взвалить мотор на плечи, и ты унесешь его в укромное место. А потом мы его продадим. Ясно? Такое дело будет по душе и самому аллаху.
Касум испытующе посмотрел на Эльдара: дескать, хорошо ли ты все продумал, не накроют ли нас? Эльдар поспешил его успокоить:
– Никакого риска! Сначала, конечно, подымут шум-гам, а потом успокоятся.
У Касума горели глаза. Но он, притворно вздохнув, сказал:
– Я о тебе беспокоюсь, Эльдар. Ведь ты сторож! С тебя спросят. В полицию потащат...
– Э, пустяки! Я уже все обдумал, не беспокойся. Скажу: "Что у меня, сто глаз? Промысел большой, а я один". – Эльдар хитро сощурился. – Я недавно жаловался Шапоринскому, что у меня глаза стали слабые...
Касум хлопнул его по плечу:
– Молодец! Аи, молодец! Привести ли мне с собой помощника?
– Что ты, что ты! – замахал руками Эльдар. – Если об этом узнает еще хоть один человек, все дело испортится! Да и прибыток на троих делить. Зачем? Тайну будем знать ты да я. И прибыток пополам!
Жадный Касум тотчас согласился:
– Ты прав, сосед. Третий в нашем деле лишний. Будь спокоен, я вскормлен молоком своей матери и в таких делах набил руку.
– Я так и думал, – подтвердил Эльдар. – К тому же ты силач. Во всех Раманах не найдется человека, который бы мог сравниться с тобой в силе.
Касум готов был обнять. Эльдара за такие слова. Конечно, он самый сильный человек в Раманах! И ему ничего не стоит утащить мотор хоть за версту! "Хороший, однако, сосед Эльдар! И откуда он узнал, что я любитель таких дел? А я, дурак, считал его подозрительным!" Так думал Касум, прощаясь с соседом на пороге своего дома.
Они условились встретиться завтра ночью на промысле.
И вот эта ночь. Темная-темная. Ни луны, ни звезд. Касум любил такие ночи. Солнечные дни с ясным, прозрачным воздухом были ему не по душе. Он все боялся, как бы люди не разглядели его черную душу.
Бесшумно приблизившись к Эльдару, Касум прошептал ему на ухо:
– Самая желанная из ночей. Аллах за нас.
Эльдар усмехнулся.
– А за кого же ему быть? Украсть у вора – это ж святое дело! Пошли! Взяв Касума под руку, он повел его в сторону новой буровой.
Подошли к месту, где стоял мотор. Рядом – столб, на нем слабо мерцала лампа. Эльдар сказал, показывая на мотор:
– Вот дар, присланный нам аллахом!
Касум настороженно огляделся. Вокруг ни души. И – сплошная тьма. Время за полночь. Самое, самое хорошее время для... Посмотрел на лампу. Она такая тусклая, что не помешает... Надо действовать. Достал из-за пазухи крепкий цементный мешок, раскинул его возле мотора.
– Помогай натягивать, – шепнул он Эльдару, а сам приподнял мотор.
Эльдар помог, и через минуту мотор был в мешке, Теперь надо было изловчиться и вскинуть мешок на спину. А это не просто. В мешке-то не пух, а железо. Можно спину проломить.
– Ты берись, – зашептал Эльдар, – а я подмогну. Давай, давай! Ну вот и ладно, вот и хорошо. – Эльдар заботливо поправил мешок на спине согнувшегося Касума и сказал: – Аллах с нами! Теперь ты иди потихоньку, а я буду смотреть по сторонам.
Кряхтя и спотыкаясь, Касум пошел. Когда он удалился шагов на двадцать, Эльдар снял с плеча винтовку, прицелился и громко крикнул:
– Стой!
Касум оглянулся, и в ту же секунду грянул выстрел. Пуля угодила предателю в висок, и тяжелый груз придавил его к земле.
– Стой, стой! – еще громче прокричал Эльдар и выстрелил в воздух.
Он знал, Касум мертв, но ему были нужны эти крики и второй выстрел для следствия. Приблизившись к трупу, он сказал с ненавистью:
– Собаке собачья смерть! Многих людей ты отправил на каторгу, многих детей сделал сиротами...
Постоял с минуту, плюнул и пошел на телефонную станцию звонить Шапоринскому. Тот спросонья долго не мог понять бестолкового сторожа.
– Вор? Кто, Касум – вор? Что за чушь? Зачем убил?
– Я ему кричу: "Стой!" – а он удирает. Стрельнул в воздух, опять кричу: "Стой!" – а он не слушается. Ну, я и...
– Неужто до смерти?
– Не знаю... Может быть, еще жив...
Немного спустя Шапоринский примчался на промысел вместе с тем полицейским, которому позавчера Касум передал листовки.
Эльдар, заикаясь от волнения, докладывал:
– Виноват... Страшный грех! Мотор, хозяйский мотор хотел унести мой сосед Касум. Кто бы мог подумать! С ним был еще один, тот убежал...
Шапоринский развел руками.
– Действительно... Кто бы мог подумать! – Сморщившись как от зубной боли, обернулся к полицейскому: – Что вы скажете?
Тот пожал плечами.
– Не знаю, что еще ему нужно было? Платили ему неплохо... – Не договорив, полицейский осекся, кинул быстрый взгляд на Эльдара.
Но сторож, кажется, не обратил внимания на его слова. Он причитал с сокрушением:
– Какой грех, какой грех! Своими собственными руками убил своего соседа! О аллах! А если бы не убил, сам бы виноват был перед хозяином – не уберег добро! Какой страшный грех! На старости лет обагрил руки кровью ближнего! О аллах!
Ни Шапоринский, ни полицейский не выразили Эльдару признательности за его бдительность. Зато среди своих верных друзей Эльдар завоевал еще большее уважение.
6
Рядом с таинственными развалинами замка в маленькой лачуге помещалась подпольная организация, руководившая забастовкой. Усатый ага еще до рассвета по никому не известной тропинке пришел в эту лачугу. Тут не спали. Выяснив, что нужно, Усатый ага тотчас вернулся назад.
Солнце выглядывало из-за буровых. Откуда-то доносился непонятный шум, слышались голоса. Но ничего нельзя было разобрать. Между буровыми поодиночке проходили люди и быстро исчезали. В их поведении чувствовалась возбужденность.
"Все идет, как надо, – думал с удовлетворением Усатый ага. – Каждый знает свое место, все ждут сигнала".
Он зашел в котельную повидаться с Павлом, рассказал ему про случай с полицейским. Павел удивился и обеспокоился:
– Видишь, враг не дремлет! Как бы полиция не схватила Мустафу! А тебя не заподозрили?
– Все обошлось. Вчера полицейские обыскали хибару Мустафы, но ничего не нашли. Им не к чему придраться. Но мы должны быть осторожными. Особенно надо беречь Мустафу.
– Может быть, охрану ему выделить, а?
Усатый ага покачал головой:
– Не согласится на это Мустафа. А оберегать его надо. И не только от полиции, дядя Павел, а и от шпиков, находящихся среди нас. Одного Эльдар прихлопнул, но есть и еще... А тот полицейский, чтобы показаться храбрым, доложил начальству, что на него напали пять человек в масках. Этим враньем он и осложнил следствие.
Павел рассмеялся:
– А он не особенно-то наврал. Силы у тебя за пятерых. Ты совершил подвиг.
Усатый ага махнул рукой:
– Э, пустяк! Вот старик Эльдар действительно совершил подвиг! Такого негодяя пристрелил!
– Эльдару спасибо. Он хорошо сделал. Это благородное дело. Все рабочие довольны.
При выходе из котельной Усатый ага неожиданно столкнулся с Шапоринским. "Вот некстати! – с досадой подумал он. – Как бы не заподозрил неладное". Но Шапоринский с радостью протянул руку и заговорил участливо:
– Как твое здоровье, дорогой? Я очень беспокоюсь после того случая.
– Спасибо, мне лучше.
– Ну, я рад, рад. – Шапоринский и в самом деле был рад этой встрече. После убийства Касума ему срочно был нужен новый агент. – Работаешь?
– Работаю. – Усатый ага уже решил, что опасность миновала, и хотел уйти.
Но Шапоринский вдруг спохватился:
– А почему здесь расхаживаешь? Почему не на своем рабочем месте?
– Ходил за масленкой, да потерял здесь винтик...
– Винтик? – Капиталист рассердился. – Разве можно из-за какого-то винтика тратить попусту время!
– А как же? Иной раз из-за отсутствия маленького винтика останавливается большая машина.
– Гм... – Шапоринский потер подбородок. – Это верно. Похоже, ты человек умный. Маленький винтик, большая машина... Да. Скоро я назначу тебя приказчиком... Почему ты молчишь? Большая машина требует умных людей. Помоги мне, и я помогу тебе.
Он продолжал вчерашний разговор, и Усатый ага не знал, что ему ответить. Решил молчать, хотя рука зудела дать ему в зубы. До начала забастовки оставалось несколько часов. Надо во что бы то ни стало обмануть Шапоринского, перехитрить его. А как? Придумать что-нибудь, чтобы немедленно уйти отсюда. И он вспомнил про счетчик на буровой.
– Хозяин, я совсем забыл про счетчик на действующей буровой. Показатель работы желонки поднялся до десяти градусов!
Шапоринский махнул рукой:
– Ладно, иди.
И только успел Усатый ага появиться у буровой, как туда прикатил на своем лакированном фаэтоне Шапоринский. С ним был инженер. Он внимательно осмотрел счетчик и стал проверять пробку скважины. Пробка тоже оказалась в порядке. Усаживаясь в фаэтон, Шапоринский сказал Усатому аге:
– Друг мой, я очень доволен твоей работой. Не уходи с буровой и подумай над тем, что я тебе говорил. Я очень надеюсь на тебя.
Лошади с места взяли вскачь, и фаэтон исчез в облаке пыли. "Надейся, живоглот, надейся! Клянусь твоей головой, скоро увидишь, как черта надувают!"
Раздался утренний гудок. Восемь. Гудок сегодня звучал как-то загадочно, словно выражал волнение людей, готовящихся начать забастовку.
Усатый ага поднялся по крутым ступенькам на вершину нефтяного резервуара. Отсюда было хорошо видно, как стягивались к промыслу рабочие. Все пока идет нормально. Спустившись вниз, он остановился перед входом в газанхану. Рабочие быстро окружили его. В их взглядах было ожидание чего-то. Подходили все новые и новые группы рабочих. Толпа стремительно росла. "Пора", – решил Усатый ага, махнул рукой влево, в сторону площади, и сам пошел туда. Толпа двинулась за ним. Откуда-то появились и быстро разошлись по рукам спасенные от полиции листовки. Рабочие на ходу читали их и обсуждали.
На площади море голов. От шума ничего нельзя разобрать. Каждый что-то говорит, иные спорят друг с другом.
Один из рабочих поднялся на камень и пытается перекричать других:
– Конечно, мы не можем! Хозяин нас всех уволит и мы завтра же останемся без работы и без куска хлеба. А как же семьи? С голоду, что ль, подыхать?!
