Текст книги "За бортом жизни"

Автор книги: Стюарт Хоум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Я парировала цитатой о проститутках Чарльза Лудона, взятой из «Манускриптов 1844 года». В среднем эти создания после начала своей греховной карьеры живут лет шесть-семь. Чтобы количество проституток постоянно было равно шестидесяти-семидесяти тысячам в трёх королевствах, каждый год в профессию должно вступать восемь-девять тысяч женщин, или 24 – каждый день, в среднем – одна в час. И если те же пропорции соблюдены во всём мире, то всего должно существовать полтора миллиона таких женщин.

После того, как Сколд раскритиковал коммунизм в той форме, в которой он уже существовал, я ответила, что Советский Союз был, по сути, капиталистическим государством, а организационные принципы большевизма – типично анархистскими – более того, существовавшая демократия оставляла желать лучшего. Тогда Адам принялся защищать Тони Блэра и новых лейбористов. Я парировала изменённым отрывком из «Настоящего Социалиста». Новые лейбористы сбросили всю вину со всех индивидов и перенесли её на общество, которое неприкосновенно. Così fan tutti  [1]1
  Коди Фан Тутти – известная художница, автор перформансов.


[Закрыть], теперь надо просто дружить со всем миром.

Отличительная черта проституции, а именно то, что это самый наглядный пример эксплуатации (ей подвергается тело человека) пролетариата буржуазией, тот аспект, в котором «героическое страдание» с его бедняцким привкусом морали терпит поражение, и в котором разгорается страсть, классовая ненависть, жаждущая мести, – этот аспект неведом новым лейбористам Тони Блэра. Эти козлы, напротив, оплакивают в проститутках потенциальных продавщиц и жён мелких ремесленников, которых патриархи больше не могут восхищённо называть «шедеврами создателя», «красотой, не тронутой грехом», «цветками, источающими аромат самых священных и добрых чувств». Pauvre petite bonhomme!  [2]2
  Наивный мальчуган (фр.)


[Закрыть]

Адам снова высказал убеждённость в том, что у меня нет литературного чутья, что всё моё внимание сосредоточено на второсортных текстах девятнадцатого века. Он хотел пресечь то, что ложно принял за поток моих доводов, предположив, что моим следующим шагом будет попеременное цитирование из Генри Мэйхью и Энгельса, поскольку я ещё ничего для себя не почерпнула из «Состояния рабочего класса в Англии». Я сказала, что Мэйхью для меня недостаточно стар. Вместо того чтобы зомбировать привидения, я хотела провоцировать новые битвы и возродить революционный дух, руководствуясь примерами давно умерших поколений.

Сколд заметил, что «Анатомия меланхолии» Роберта Бартона помогла бы здесь лучше, чем отрывки из Маркса. Когда остальные средства исчерпаны, и сами по себе существовать не могут, их последняя надежда – проститутки, держательницы публичных домов, любовные эликсиры и приворотные зелья. Последние истощают и одаривают болезнями мужчин, если те забывают об осторожности. А эти сводни – повсюду, и их так много, что, как говорили о старом Кротоне, здесь все люди делятся на тех, кто заманивает и кого заманивают. Это можно сказать обо всех наших городах, так много в них опытных хитрых сводней.

Помимо того, сводничество стало искусством, или либеральной наукой, как называл его Люциан; ив нём столько трюков и тонкостей, так много нянек, старух, пособников, курьеров, попрошаек, врачей, монахов, проповедников заняты в этом деле, что не хватит чернил, чтобы их всех перечислить. Трёх сотен четверостиший не будет достаточно, чтобы изложить в них сказание об этом распутстве. Оккультные средства, стеганография, полиграфия или магнетическое чтение мыслей, которое, кстати, Кабеус Иезуит считает волшебным, но лживым, все эти средства настолько хитроумны, что противостоять им не сможет ни ревность Юноны, ни затворничество Данаи, ни всевидящее око Арго.

Поскольку я знала, что будет дальше, то оборвала Сколда, прежде чем он начал потчевать меня очередной сектантской речью. Взамен я предложила «Очерк о Лондоне» Джона Стоу, как более достойный предмет обсуждения. К сожалению, описывая Бишопсгейт и Шордич (Северсдич), он не пишет о проституции в этих районах. Однако, он поднимает эту тему, говоря о Бридж Уорд Визаут, грубо говоря, это сегодняшний район Бароу, тогда являвшийся частью Суррея. Перечислив пять местных тюрем и несколько известных домов, Стоу переходит к интересующей нас теме.

На западном берегу, недалеко от медвежьих садов, где охотились на этих зверей, был расположен Борделло, или Стьюз – район публичных домов. Восьмым парламентом Генриха II было предписано, что все дома терпимости должны оставаться в этом поместье, согласно старой традиции, которая появилась ещё в незапамятные времена. Согласно этим обычаям на фасадах публичных домов, выходящих на Темзу, были нарисованы знаки: Голова вепря, Скрещенные ключи, Пистолет, Замок, Журавль, Шляпа кардинала, Колокол, Лебедь и т.д.

Из достоверных источников известно, что проституткам запрещалось ходить в церковь, пока они продолжали свой либеральный образ жизни. Они также были лишены привилегии захоронения по христианским обычаям, если перед смертью не смиряли свою плоть. За воротами церковного двора был кусочек земли, называвшийся Обитель одиноких женщин. Там хоронили этих заблудших овец. В 1546 году публичные дома Саутворда потеряли свои привилегии и перестали быть таковыми. По указу короля обитатели этих зданий должны были подчиняться всем строгим законам, которые действовали в его полицейском государстве.

Меняя тему разговора, я спросила у Сколда, почему он заинтересовался проституцией. Рассказанная им история была литературным отзвуком, вымыслом, источник которого был предельно ясен. Адам утверждал, что, однажды гуляя по улицам Лондона в поисках психогеографических удовольствий, он увидел старую продавщицу цветов. Он спросил торговку, где можно переночевать. Приятно удивлённая его глупой учтивостью, она пообещала предоставить Сколду тёплую постель. Вскоре она затащила этого простака в публичный дом, где его сразу же окружили обнажённые девушки.

Такие трюки проделывают повсеместно. В восточной части Лондона одно время некоторые мужчины были сутенёрами собственных жён. Я налила бурбона и вспомнила о «Дитя Яго» Артура Моррисона. Действие там происходит в трущобах, которые снесли сотню лет назад, чтобы возвести на их месте район, в котором я теперь живу. В этом романе Моррисон описывает, как женщины заманивали клиентов в Олд Никол, где их мужчины уже выжидали возможности обчистить этих ублюдков. Сколд вздрогнул, когда я спросила, не били и не обкрадывали ли его проститутки.

Первая книга Моррисона, сборник новелл под названием «Жестокие уличные истории», вызвала сенсацию. Я по праву должна обратиться к рассказу, который сделал Моррисона флагманом литературного реализма. «Лизрант» описывает события, которые превращают фабричную девушку в проститутку, торгующую собой на Коммершиал Роуд. После убийств, совершённых Джеком Потрошителем, легко понять, почему эта трагическая история вызвала такой интерес. Однако, что касается «Жестоких уличных историй», я предпочитаю рассказ «Сообщество Красной коровы». Эта сатира, ниспровергающая анархизм, описывает, как Уайт-чепельские преступления нагоняют страху на мнимого нарушителя общественного спокойствия.

Адам презрительно усмехнулся, сказав, что хватит с него второсортных писак. Он хотел поговорить о человеке, которого считал величайшим романистом. Он хотел говорить о Диккенсе. Я Диккенса читала. Я читала его до тошноты, и ему не стоило больших усилий вызвать у меня рвоту. Диккенс даёт полное описание тех, кого злобно называет падшими женщинами, в «Дэвиде Копперфилде». Читая эту книгу, трудно с первой страницы не замечать её недостатки и почти невозможно, заканчивая чтение, не проникнуться огромнейшей неприязнью к автору. В конце концов, «Дэвид Копперфилд» – одна из самых автобиографичных диккенсовых работ.

История – хотя вряд ли историей можно назвать этот затянутый роман, в котором персонаж вроде мистера Макобера может из тунеядца превратиться в судью одним лишь росчерком пера Диккенса – так вот, эта история повествует о том, как жизненные трудности никак не отражаются на герое, наградившем роман своим именем. Это рассказ от первого лица, и Диккенс (поскольку Копперфилд – это Диккенс) считает, что если он представит себя невинным оптимистом, то читатель найдёт его очаровательным и милым. Всё это только вызывает раздражение, а нравоучительный тон показался бы комичным, если бы у Диккенса было чувство юмора.

В «Дэвиде Копперфилде» Диккенс наиболее явно выражает свое отношение к проституции, чем в любом из других своих романов. Но Диккенс – рот которого набит золой – неспособен чётко сформулировать, кем же стала маленькая Эмили. Чарльз Копперфилд (или Дэвид Диккенс – называйте, как хотите, этого сладкоречивого рассказчика) прибегает к грубой косвенной речи рыбака, чтобы сообщить читателю о судьбе, которая подстерегает рабочих девушек, соблазнённых «старшими подругами». Диккенс, конечно же, предлагает семью в качестве спасения от такого «падения», но между строк тут читается: слуги должны знать своё место.

Крошка Эмили приезжает в Лондон. Она раньше здесь никогда не была. Одна. Без единого пенни. Такая хорошенькая. Почти в тот момент, как она оказалась в городе, вся такая несчастная, она нашла, как ей казалось, друга. Приличная женщина заговорила с ней о шитье, которым она занималась с детства, сказала, что найдёт ей много такой работы, даст ей ночлег и выспросила всё о её семье. И когда дитя моё оказалось над пропастью, верная своему слову, Марта спасла её.

Горький опыт Марты подсказывал ей, куда смотреть и что делать. Бледная, она торопливо вошла к Эмили, когда та спала. Она сказала ей восстать из того, что хуже смерти. Обитатели этого дома хотели её остановить, но с таким же успехом они могли пытаться остановить морские волны. Марта сказала им, что она призрак, явившийся для того, чтобы вызволить Эмили из её открытой могилы. Она как будто не слышала, что они ей говорили. Она провела средь них моё дитя и вызволила её живую и невредимую из этой преисподней!

Этот отрывок, эта фантастическая речь, такая пламенная и одновременно бессодержательная – это недооцененная кульминация диккенсовой попытки принять мировоззрение побеждённого класса во имя празднующей триумф буржуазии. Диккенс не понял того, что, перенимая элементы аристократической культуры, буржуазия одновременно их изменяла. Деньги заменяют честь, и стыд становится понятием относительным. Острые моменты в работах Диккенса, а таких моментов не так уж и много, исходят из его желания переписать сценарий легко выигранных сражений, в которых буржуазия уже оказалась триумфатором, хитро прибегнув к холодной логике денежных отношений.

Дом, в котором крошка Эмили, в конце концов, находит убежище, когда-то был неплох, но его старинную деревянную отделку давно отодрали. Для Диккенса это всё равно, что брак обнищавшей старой дворянки с плебеем-попрошайкой, где каждый из участников нелепого союза сторонится друг друга. Так было и будет у Диккенса. Всё, что он мог, это попытаться сохранить то общество, которое было прогнившим до основания. Как реформатор он был реакционером: модели, с которыми он работал, вышли из прошлого, из эпохи Средневековья.

Я налила ещё бурбона и напомнила Адаму, что больше всего меня интересовало соотношение количества и качества, и то, как это отражено в искусстве преступления. Не все мои рассказы были вымыслом. На самом деле, большинство из них были взяты из жизни, хотя многие были тщательно подобраны из чужого опыта. В конце концов, уличные девушки тоже говорят о работе. Одна моя подружка была родом из шотландского города Абердина. До приезда в Лондон Сара успела поработать на всех закоулках местного района красных фонарей: от абердинского порта до живописной рыбацкой деревушки Футди.

Ближе к порту расположены отели, посещаемые моряками и ночными бабочками. Однажды, после того, как Сара провернула дельце в одном из таких заведений, кто-то схватил её прямо в коридоре. Нападавший замаскировался, надев на голову бумажный пакет с прорезями для глаз и рта. Он изнемогал от желания трахнуть проститутку бесплатно. Затащив Сару в комнату, он попытался её изнасиловать, но она отбилась и побежала к бару, а там кто-то вызвал полицию.

Сара знала, что напали на неё на пятом этаже, но не имела представления о том, в какой комнате жил напавший на неё человек. Разгадка была найдена рядом с отелем. Неудавшийся насильник выбросил бумажный пакет, который использовал для конспирации, из окна собственной комнаты, и поскольку ночь была безветренной, гротескная маска лежала прямо под его логовом. Копы сработали на редкость аккуратно, поскольку давно уже пытались положить конец участившимся нападениям на местных проституток. Похититель Сары отправился на нары, а она получила компенсацию за причинённые ей телесные повреждения.

Потом я рассказала, как сама обманула богатого брокера, который свои пятничные вечера проводил в компании шлюх с Ист-Энда. Этот человек уже пресытился разными удовольствиями. Избиение девчонок его больше не возбуждало. Он хотел чего-то более экстремального. Ему не терпелось изнасиловать суку, любую суку, но он боялся позора быть пойманным. Я не была лично знакома с этим милым джентльменом, но придумала оригинальное решение этой головоломки. Секс не противоречит закону, если на занятие им было дано согласие. Женщину, которая в принципе не прочь, но согласие дать не может, можно насиловать без всякого риска.

Подруги послали ко всем чертям моё университетское образование. Они сказали, что я говорю загадками. Я объяснила, что умственно отсталая женщина с интеллектом пятилетнего ребёнка будет неспособна согласиться на секс. По закону такая женщина не может отвечать за свои поступки. Мои единомышленники пожаловались, что никаких лунатиков не знают. Я успокоила их, сказав, что любая неизвестная этому джентльмену женщина может притвориться отсталой. Поскольку этот парень был знаком со всеми присутствовавшими кроме меня, друзья с превеликим удовольствием выбрали на эту роль moi.

Распутник был очень рад предложенной схеме изнасилования. Настолько рад, что захотел сделать надругательство над слабоумной чем-то совершенно особенным. Короче, меня должны были отвезти в его логово в Эссексе, где он хотел трахнуть меня на своём скрипучем супружеском ложе, пока его жена была на вечернем молебне в Челмсфорде. Мы (то есть я и две проститутки в роли сводниц) решили как следует оторваться. Мерзкий тип жил в Дэнбери, так что ранним утром мы отправились в близлежащий городок Мэлдон.

Исторический город. Вот это пробудило интерес в моём собеседнике, поскольку он знал, что название этого места было искажённым англосаксонским словом Маэлдум, что означало крест на вершине горы. Адам никогда не был в этом городе, но знал, что в нём произошла известная битва при Мэлдоне, в которой граф Бритнот потерпел поражение от датчан в 991 году. Это событие описано в самой ранней из сохранившихся саксонских эпических поэм. Одного Адам не знал. Восхитительный Мэлдон в 1171 получил Королевскую хартию и в восемнадцатом веке был вторым по величине городом в Эссексе.

Адам захотел, чтобы я описала этот город. Я сделала это, перечислив магазины, которые я там увидела. Магазин велосипедов. Ресторан «Франсин». Идеальные «Телефоны». «Дэймон» (женская одежда). Мясная лавка «Анселлс». «Всё для особняка». Страховое бюро «Формост». Церковная утварь. Шафрановая чайная. Агентство недвижимости «Эбботс». «Рыба и чипсы Уиллерс». Агентство недвижимости «Тэйлорс». Строительная компания «Эллайеннс и Лестер». Агентство недвижимости «Лэндмарк». «Точная Графика». Турагентство «Уорлд Чойс Трэвел». Отель «Синий Вепрь». «Старая Цирюльня» (парикмахерская). Лекарства и косметика «Ноэль». Электроприборы «Кэнтелек». «Джонатан Вайн» (мужская одежда). «Первая Платформа» (женская одежда). «Дом Бена» (музыкальный магазин). Говорящие цветы. «Кит Рум» (спортивный магазин). «Оригинальные подарки».

Адам сказал, что моё описание Мэлдона прозаично. Я ответила, что оно могло получиться научным, если бы я успела добавить ещё несколько предприятий, таких как «Митчелл» или адвокатская контора «Колкетт и Койли». Находясь в пятидесяти милях от Лондона, Мэлдон избежал тысячи недостатков пригорода. Гости города стремились посетить устье Блэкуотера, отсюда избыток ресторанов и мелких забегаловок.

Ассортимент секонд-хендов меня нисколько не вдохновил, но «Олд Букс» оказался вполне приличным букинистическим магазином. В общем, денёк удался.

На дело я со своими единомышленниками отправилась после сытного обеда, интенсивного шоппинга и прогулки по набережной. Адаму было вовсе не интересно, что крепость времён железного века, известная как Денберийский лагерь поднимается на 111 метров над уровнем моря. Я просто сказала ему, что мы оставили машину подальше от дома того извращенца. Когда мы подошли к парадной двери, я заорала, что хочу мороженое, и сунула в рот большой палец. Эту роль было не так уж и трудно играть, и извращенец заплатил пять тысяч фунтов наличными за секс с совершенно слабоумной, как ему казалось, женщиной.

Я налила ещё бурбона и не стала говорить, что заметила, как возбудился Адам во время моего рассказа. Подозреваю, что именно это заставило его прервать мою попытку дать исчерпывающее перечисление всех коммерческих предприятий Мэлдона. Это топографическое описание, несомненно, его возбудило. Как известно, что угодно может принять эротический налёт посредством ассоциативной связи. Поэтому, в данном случае предметы потребления как бы рекламировали капитализм, что в результате привело к прямой ассоциации секса с шоппингом. И в самом деле, рыночные механизмы заставляют нас почувствовать эту связь.

Когда я напьюсь, мои мысли часто перескакивают с одной темы на другую. Поэтому я не удивилась, обнаружив, что размышляю о беспрестанно повторяющемся возвращении к образам проституции в антикапиталистических рассуждениях. В связи с этим я упомянула газетный отзыв на текст, написанный полицейским шпионом по имени Ходд, в котором Маркс отметил: «Огромное количество макияжа и пачули, под которыми проститутки пытаются спрятать наименее привлекательные аспекты своего существования, находят свой литературный аналог в воодушевлении, которым де ля Ходд приправил свой памфлет». Адам заткнул уши.

Адам продолжал закрывать уши, пока я цитировала по памяти (могу добавить, что когда я пьяна, моя память ведёт меня странными дорогами) известный отрывок из «Восемнадцатого Брюмера», в котором Маркс описывает люмпен-пролетариат. Разорившиеся развратники с сомнительными средствами к существованию и сомнительным происхождением, нищие отпрыски ищущих приключений буржуа, бродяги, солдаты в отставке, выпущенные из тюрем заключённые, бежавшие с галер рабы, мошенники, шарлатаны, карманники, жулики, картёжники, сутенёры, хозяева борделей, привратники, литераторы, настройщики, старьёвщики, шлифовщики, жестянщики, попрошайки – короче, вся та неопределённая разрозненная масса, мотающаяся туда-сюда, которую французы называют богемой.

Тот факт, что бежавшие с галер рабы являются частью богемы, веселит меня своей нелепостью, и хотя это явное указание на то, что данный отрывок нельзя воспринимать буквально, однако включение в этот список жестянщиков показывает, что Маркс был способен на низкие и абсурдные предрассудки. Кроме того, я думаю, что рядом с привратниками оказались бы и таксисты, если бы Маркс писал сегодня, поскольку многие водители казённых машин – бывшие полицейские с расистскими взглядами. Я сказала об этом Адаму, который как раз вынул пальцы из ушей, чтобы взять бокал с бурбоном, и оказался сбит с толку моей репликой.

Я добавила, что со свойственным ему апломбом Диккенс однажды написал: «Какую интересную книгу мог бы написать наёмный экипаж». Автобиография разбитого наёмного экипажа, несомненно, была бы не менее забавной, чем автобиография старого неоригинального драматурга; а сколько историй может рассказать экипаж о своих путешествиях. Сколько историй о разных людях, которых он перевозил по делу, для удовольствия или в горе. И как много грустных историй об одном и том же человеке в разные периоды времени. Деревенская девушка, вычурно одетая женщина, пьяная проститутка, расточительная развратница, воровка.

Не говоря Адаму, что я руководствовалась спонтанной ассоциацией с собирательным образом знакомых сводней и хозяек борделей, я перешла к другой теме, вспомнив текст 1848 года из книги «Классовая борьба во Франции». (Я, конечно, знаю, что Александр Герцен тоже писал о тех событиях, но я не могу воспринимать всерьёз этот фельетон «С другого берега», стоящий в одном ряду с банальной писаниной Диккенса.) Возвращаясь к Марксу и «Классовой борьбе во Франции» и с трудом пытаясь произносить слова внятно, я объяснила, что в этом тексте говорится о том, что за Луи Наполеоном стояло общество беспорядка, проституции и воровства.

Я не забыла, что в этой статье Маркс взывает к образам проституток, чтобы вынести приговор эстетству. Не настоящему Парижу, а Парижу праздному, кишащему лакеями, мошенниками, литературной богемой, кокетками. Гражданская война для них всего лишь приятное развлечение. За схватками они наблюдают в телескопы и клянутся собственной честью и честью своих шлюх, тем, что это представление поставлено гораздо лучше, чем предыдущие. Павшие на поле брани были по-настоящему мертвы; в криках раненых не было фальши; к тому же всё происходящее было пронизано дыханием истории.

Проза Маркса часто громоздкая и неуклюжая, но в ней есть и своя поэзия. Маркс воплотил в себе и лучшие, и худшие черты своей эпохи. Но Адаму было неинтересно. Он хотел, чтобы я возбудила его рассказами о том, как я работала проституткой. Тогда я рассказала ему историю, пронизанную литературной традицией, которую он не узнал, поскольку она предшествовала работам Сэмюэля Ричардсона. Она брала начало у Томаса Нэша и Роберта Грина и сквозь «Раскрытый леди обман» Фрэнсиса Керкмана попадала к Даниелю Дефо. Под её влиянием оказались даже такие благочестивые творения, как «Ночной путник, или вечерняя прогулка в поисках распутных женщин» Джона Дантона.

В Гайд-парке давали бесплатный джазово-блюзовый концерт, на который я пришла с целью втереться в общество состоятельных людей. Я вошла в пивную палатку; дело это было незначительное и ни к чему не вело, пока один хорошо одетый бизнесмен под влиянием выпитого алкоголя не начал оживлённую беседу со всеми присутствовавшими, в ходе которой он выделил меня из общей массы и удостоил особого внимания. Он сказал, что заплатит за мою выпивку, и сдержал слово, что позволило ему продолжить общение со мной.

Он очень долго со мной говорил, а потом, наконец, вытащил из этой палатки, и мы пошли через парк на Оксфорд-Стрит. Держась за руки, мы говорили на тысячу тем поверхностно и без какой-либо цели. В конце концов, бизнесмен сказал, что очарован моим обществом, и спросил, осмелюсь ли я проехаться с ним в его машине с личным шофёром. Парень убеждал меня, что он человек чести и не допустит ничего неприличного. Я немного поломалась для вида, но, заставив его упрашивать меня подольше, в конце концов, согласилась.

Сначала я не представляла, что задумал этот джентльмен, но вскоре я поняла, что, перебрав алкоголя, он жаждал продолжения банкета. Его шофёр отвёз нас в ресторан в Найтсбридже, где мой кавалер угостил меня ужином, а сам пил без остановки. Он и меня уговаривал выпить, но я отказалась, сказав, что начинаю возбуждаться, и если он был мужчиной, способным меня удовлетворить, то я хотела бы это запомнить. Как только я закончила с едой, он попросил счёт, расплатился кредитной карточкой и быстро повёл меня в свою машину.

Он ласкал меня в машине, но не пошёл дальше этого на заднем сидении, где нас мог видеть его водитель. Шофёру было приказано остановиться возле дома, где нас проводили в одну из комнат с кроватью. Здесь бизнесмен начал вести себя со мной всё более свободно, пока постепенно я не согласилась на всё. Так что, короче говоря, он делал со мной всё, что хотел. Всё это время он также много пил, и где-то около одиннадцати мы вернулись в машину.

Изрядное количество выпитого и движение машины сделали бизнесмена готовым снова проделать то же, что он только что делал, но теперь на глазах у водителя. Уверенная в своей победе, я ему отказала. Вместо этого я заставила его положить голову мне на колени, где уже через пять минут он заснул. Поскольку зеркало заднего вида было предназначено для того, чтобы видеть машины позади нас, шофёр не мог разглядеть, что происходило ниже уровня моей груди, не обернувшись. Поэтому я была уверена, что он не увидит, как я обыскиваю моего распростертого кавалера.

Я взяла золотые часы, толстый кошелёк, кожаные ботинки, золотые запонки, мобильный телефон, серебряный портсигар, кипу бумаг и какие-то ключи. Шофёр притормозил где-то на Стренде на красный свет, я выскочила и, захлопнув дверцу, мгновенно растворилась в толпе, кишащей возле станции Чаринг-Кросс. Шофёр крикнул мне что-то, но он не знал, что его хозяина обокрали и думал, что я всего лишь пьяная шлюха, а потому дал мне уйти, без криков «ограбили». Я пошла к реке, а потом по набережной вышла к станции метро «Темпл».

Я вошла в поезд, идущий по направлению к Ист-Энду, размышляя о том, что нет ничего смешнее, чем похотливый пьяница. Он одержим сразу двумя бесами и совершенно не способен действовать разумно. А мужчина без разума, всё равно, что «Форд Эскорт» без бензина. Его порок подавляет его мысль, и он становится ослеплён собственной страстью. Он берёт любую женщину, не глядя, кто она, что собой представляет, не важно, красива она или уродлива, стара или молода, и он слишком слеп, чтобы отличить пьяного от вора.

Такой человек хуже сумасшедшего. Он знает о том, что с ним происходит, не больше, чем этот бедняга, которого я обчистила, знал, что лишился часов и бумажника. Я порадовалась тому, что такие люди и не подозревают, что становятся лёгкой добычей для таких, как я. Хитрая проститутка всем удовольствиям предпочитает деньги, и когда её жертва пьяна сексуальной страстью, её руки в его карманах ищут, чем бы поживиться, а мужчина в минуту своей слабости не может ни почувствовать этого, ни дать отпор женщине лёгкого поведения.

Видя, как Адам беспокойно щупает руками карманы, я рассказала ему, что знала такую ловкую женщину, которая, пока клиент её трахал, достала из его внутреннего кармана кожаный кошелёк с двумя сотнями фунтов и заменила его пластиковым пакетом, набитым бумагой. Когда клиент кончил, он обвинил проститутку в том, что та его обчистила. Она пошутила, что ему было и так нечего терять. Клиент пощупал рукой свой карман и, почувствовав набитый бумажник, отключил блокирующую систему на своей машине.

Взбудоражив Адама, я продолжила свой рассказ. Я вышла из метро на Олдгейт Ист и пошла на Вентворт-Стрит, где можно было кого-нибудь подцепить. Рядом притормозила машина, но я в жизни не сяду в машину с четырьмя юнцами. Проституток частенько избивают или грабят. Совсем недавно семнадцатилетнюю девочку подобрали на Кингс-Кросс двое мужчин. Они её изнасиловали, ограбили и выбросили голую из машины на Квейкер-Стрит. Я для себя чётко решила иметь дело только с одним клиентом за раз.

Стоя на приличном расстоянии от машины, я предложила подросткам купить телефон, который только что украла. Я сказала, что стащила его у пьяного, так что они успеют много раз им воспользоваться, пока его владелец, пребывающий в бессознательном состоянии, не поймёт, что произошло. Мальчишки заинтересовались, один из них открыл дверь, но когда я протянула им телефон, он зазвонил. Машина быстро уехала с обочины, а открытая дверь захлопнулась только на пересечении с Осборн-Стрит. Сцена отдавала сюрреализмом, поскольку мелодия мобильного телефона была электронно-кастрированной мелодией Бетховена.

Я ответила на звонок и совсем не удивилась, услышав на том конце джентльмена, которого только что ограбила. То, что я его обчистила, только подогрело его сексуальное желание. Он хотел встретиться со мной тут же. Но я посоветовала ему на ночь охладить свой пыл. Он сказал, что я могу оставить себе украденные деньги – несколько сотен фунтов – и он заплатит мне за секс и за возврат остальных своих вещей. Я опасалась, что он готовит для меня ловушку, и сказала, чтобы он позвонил мне на следующий день.

В этот момент я решила отдать телефон в надёжные руки. Я спросила у одной проститутки, не был ли той ночью кто-нибудь задержан за приставания на улице. Оказалось, что арестовали одну вполне надёжную женщину. Она воровала только для того, чтобы добыть денег для своих детей. Я пошла к ней домой. Няня впустила меня, и я ей заплатила. Вскоре моя подруга вернулась домой. Я отдала ей мобильный и взяла с неё обещание, что она будет отвечать на все звонки.

На следующий день моей подруге позвонил тот милый джентльмен, который прошлой ночью угостил меня ужином. По телефону она сказала, что о краже ничего не знает. Я подучила её сказать, что этот мобильный ей подложили в почтовый ящик вместе с запиской, где говорилось, что она должна ждать звонка от мужчины, которому нужна проститутка. Подруга назвала свою цену – эта цифра в десять раз превышала её обычную сумму – и сказала, что если звонящий захочет приехать к ней, она объяснит, как добраться до её квартиры.

Этот извращенец выложил деньги и трахнул мою подругу. Однако он хотел не только выкупить свои вещи, но и получить шанс ещё раз меня трахнуть. Он узнал, что если всё рассказать полиции, то его вещи довольно легко найдут. Всё же встретиться во второй раз с ограбившей его девушкой было довольно сложно. Бизнесмен выкупил свой телефон у моего доверенного лица, и заплатил ей хорошенькую сумму не только, чтобы продемонстрировать свои благие намерения, но и чтобы она держала с ним связь.

На следующий день подруга привезла распутнику его часы прямо в офис. Он дал ей за них пять тысяч фунтов, гораздо больше, чем дали бы в ломбарде, хотя они и стоили больше. Бизнесмен спросил о своих кредитках, бумагах и ключах. Спустя несколько дней моя подруга принесла ему все эти вещи, за что получила три тысячи фунтов, которые мы разделили поровну. Бизнесмен пытался выяснить, знает ли моя партнёрша, кто я, но она уверяла его, что все награбленное получала по почте.

Я часто подумывала о том, чтобы навестить бизнесмена, но не жалела, что отказала ему в этом по телефону. Поскольку к моей посреднице полиция не приставала, то через месяц я решила, что было уже безопасно звонить моему поклоннику-мазохисту. Он изнывал от желания меня увидеть, и хотя моя цена была просто непомерной, я думаю, он бы заплатил и больше. Он подъехал к Вентворт-Стрит и посадил меня в машину. В первый раз после секса я ушла домой пешком, но потом позволяла ему заходить ко мне в квартиру.