Текст книги "Готика"

Автор книги: Стивен Волк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Просто дождевая вода.

Он провел рукой по ковру и почувствовал липкость. Дождевая вода? Дождевая вода не блестит… Он потер свои скользкие пальцы и стал ползти к тому месту, откуда исходил наиболее сильный запах. Он подполз к лестнице, которая вела к лифту.

– Это остатки пищи или еще что-нибудь. Гниющие листья, влажность.

– Нет, не влажность… Разложение!

Из люка наверху послышалось царапанье. Мгновенный звук, затем тишина, в тот момент Шелли всунул голову в люк и посмотрел пристально в темноту. Вновь послышался тот же самый звук, точно кошка точила когти о дерево. Затем хлопанье крыльев, в темноте ничего не было видно… Я подумала о птенчике, попавшем в западню.

– Птица.

– Она должно быть запуталась. Боже, она не может выбраться.

Она прыгала, шуршала перьями где-то в темноте. Я представила белоснежного голубя, застрявшего между бревнами, истекающего кровью.

– Пойди и спаси ее! Пожалуйста.

– Мэри…

– Спаси ее!

– Она не ждет спасения.

– Помоги ей!

– Там все в порядке!

– Я не могу вынести этот шум!

– Я ничего не могу поделать!

– Ты не можешь ее оставить умирать! Ты хочешь, чтобы она УМЕРЛА! Спаси ее!

– Если она захочет, спасет себя сама!

– Тогда убей ее! Что-нибудь сделай! Что-нибудь! Я не могу вынести этот ужасный шум и боль! Я не могу!

Шелли стал карабкаться по лестнице, когда вдруг вспышка молнии озарила пространство. Он вцепился в лестницу. Я пронзительно вскрикнула. Он мигом спустился вниз, тяжело дыша. Все было тихо.

– Мэри… Мэй, послушай… – он бормотал мне на ухо. – Я видел это. То лицо в окне. Я видел…

Я замерла, закрыла глаза.

– Кто-то. Или что-то. Там, в темноте, ждет, пока кто-нибудь из нас один…

Я застонала.

Внезапная мысль поразила Шелли, и он побежал по коридору.

– Клер! Мы…

– Да, иди к Клер, Клер, Клер.

– Она твоя сестра, а не моя.

– Что тогда тебе до нее?

– Она мой друг, и я беспокоюсь за нее! Это что – преступление?

– Вы всегда были близки…

– У меня не было выбора! Она не оставляла нас одних с тех пор, как мы встретились! Даже на наших свиданиях.

– А когда мы бежали на континент, ты пригласил ее с нами!

– Потому что она говорит по-французски!

– Боже, ты должно быть думаешь, что я такая безнадежная дура! Да, дура!

– Глупая, глупая, ревнивица, Мей. Ты не понимаешь? – он потрепал меня по щеке. – Там что-то есть, если еще не здесь, в доме!

– Что?

– Я не знаю! Что-то опасное…

– Более опасное, чем твой дорогой лорд?

Шелли прижал меня к себе, он хотел задушить меня за эти слова, но увидев стоящие в моих глазах слезы, отвернулся.

– Не бросай меня, – сказала я. – Подожди, послушай. Птица…

Он взглянул наверх. Теперь не доносилось ни звука, только ветер и дождь.

– Куда ты идешь? К нему?

– К Клер. К кому-нибудь.

Я побежала за ним и загородила ему дорогу.

– Прости меня, – взмолилась я. – Послушай, однажды мы поклялись в вечной любви, ты помнишь?

Я не могла скрыть иронии. Он не поднимал глаз. Он стоял молча, не отвечая. Я вздохнула и почувствовала, что должна дотронуться до него.

– Просто скажи, что ты еще любишь меня, и все.

Вопрос был едва слышен.

– Просто скажи, что все еще любишь меня…

Всхлипывая, он обнял меня.

– Люблю тебя, люблю тебя…

Я поцеловала его щеки и почувствовала соленый вкус его слез. Его глаза были плотно закрыты, губы крепко прижались к моим губам.

Внезапно он отстранился.

– Здесь что-то есть, – констатировал он холодно.

Я вслушалась. Все было тихо.

Он отошел от меня на шаг.

– Здесь что-то есть…

Из дальнего угла коридора действительно доносился какой-то шорох, как будто тихо передвигали тяжелую мебель. Тень от лестницы настолько четкая, что казалась нарисованной на стене, уходила в глухой мрак, куда свет нашей свечи не мог достичь. Мы не могли разглядеть ничего среди движущегося, среди разных панелей, плохо освещенных картин и орнаментальных фигур. Темнота была стеной, готовой в любой момент рухнуть. Запах гниющего ила внезапно ударил мне в нос, он походил на комбинацию запахов мочи, зацветшего сыра и еще тысячи мерзких субстанций, смешанных согласно какому-то ведьминскому рецепту.

Я хотела взять Шелли за руку, но он уже двинулся в темноту, показывая мне сам, чтобы я осталась, где стояла, – на свету. Я хотела позвать его по имени, хотела вернуть его, но поняла, что сила, которая звала его, была сильнее – страх.

Шелли ушел. Высоко на чердаке связка перьев, бывшая когда-то птицей, никогда не встрепенется.

Коридор опустел.

– Шелли?

Темнота ответила мне молчанием. Люк на чердак надо мной смотрел зловещими глазами.

Сначала я твердо решила не покидать своего места. Уж лучше оставаться здесь, в безопасности, чем бродить по дому. Шелли знал, где я была, и скоро вернется, беспокоясь за меня. Мне вовсе не доставляла удовольствия мысль вновь потеряться в лабиринте туннелей, не имея в руках нити Ариадны. Свеча стала горечь ярче. Ее хватит еще на несколько минут, а потом?

Если потом Шелли не вернется? Вдруг он не сможет вернуться? Что, если печальная правда в том, что его подозрения и предчувствия оправданы, и кто-то проник в дом и хочет нашей смерти? Что, если они стоят за углом, куда он вот-вот повернет. А я стою здесь на свету, являясь хорошей мишенью для них. Я должна срочно найти его.

Я покинула освещенное место, двигаясь на ощупь вдоль стены.

– Шелли?

Мне пришлось продолжить свой путь. Я тихонько шла, обнимая стену руками. Вдруг я вспомнила о доспехах со змеей, мое одиночество испугало меня. Здесь что-то есть. Есть… Эхом отозвались его слова в моей голове.

Я свернула за угол, за который должно быть, свернул он. Короткий пролет вел меня в помещение для слуг и выше, в глухие уголки башни. Свет пыльной люстры высветил меня в полумраке комнаты.

– Шелли?

Мне ответило эхо. Это испугало меня, потому что мне показалось, что оно ответило мне голосом, не похожим на мой. Мое сердце екнуло. Я прошла под люстрой и услышала звук капели.

На лице я почувствовала капли дождя и задрала голову. Потолок блестел капельками, которые собирались в струйки и катились по цепи, поддерживающей люстру.

Я стала подниматься по спиральной лестнице, вытирая влагу со лба. Я улыбалась и поднималась все выше.

Все больше капель попадало на меня. Я вытирала их рукой. Я хватала ртом воздух, осознав, что капли, которые падали на меня, попадая мне на лицо, были кровью, человеческой кровью.

У меня все свело внутри, точно желудок выворачивало наизнанку. Звук, который я испустила, походил на крик ребенка. Я увидела надо мной мертвенно-бледную бритую голову, склонившуюся над перилами, пожирающую меня глазами мутного цвета. Узкая рана едва не задевала сонную артерию. Кровь у него была ярко-красного цвета.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Байрон засмеялся, дотрагиваясь до кудрявого парика Полидори, как до пушистого зверя.

– Клянусь, клянусь всемогущим Господом! – ревел Полидори.

Я усадила его обратно в кресло с высокой спинкой – его рана вновь открылась, когда он закричал, и я наложила повязку. Он дрожал от боли. Байрон грубо поправил парик на его бритом черепе. Доктор тряхнул головой и сбросил его на пол, теперь он не был нужен. Он был частью его, байроновского стиля. Он презирал его. Он хотел топтать его, уничтожить, так же, как сам был уничтожен. Пусть настоящий Полидори, бритый Полидори, лысый Полидори возвратится вновь.

Я нашла кусок чистой ткани и повязки в черной сумке, которую Шелли принес из комнаты доктора. Нюхательная соль быстро привела меня в чувство, но она могла понадобиться вновь, поскольку мне пришлось самой обрабатывать рану. Невероятно, но Полидори не терял сознания, оставаясь на лестнице и истекая кровью до тех пор, пока Шелли не нашел нас обоих. Сейчас он сидел в кресле с высокой спинкой в комнате Байрона, наблюдал, как я накладываю повязку. Когда я продезинфицировала рану, похожую на распускающийся бутон розы, он стал тихонько скулить, как разболевшееся дитя.

Внезапно Шелли схватил пистолет, высовывающийся из-под подушки Байрона и взвел курок.

– Что ты делаешь, – спросил Байрон.

– Я собираюсь…

– Что? Отправить нас в ад?

– Отправить нечто назад в ад!

– Не будь дураком, не верь ему! – он бросил взгляд на отталкивающую рану на шее Полидори. – Может быть тысяча объяснений. Вероятно, с пьяных глаз…

– Это ложь, – страстно вскричал Полидори.

– Может быть кто-то посторонний…

– Да, «кто-то», я встречал «каких-то» посторонних. В Уэльсе, из разряда привидений. Оно пыталось убить меня тогда и пытается убить меня сейчас! Всюду меня преследует мстительный демон! Я видел его жестокие глаза, не мигающие в темноте… слышал его бесшумные шаги, приближающиеся ко мне… Теперь настало время… Он нашел меня, и я нахожусь в его власти.

– Гораздо более вероятно, что это какой-то сумасшедший турист с ножницами в трясущейся руке желает отхватить локон моих волос! Байрон погладил лысый череп Полидори своей ладонью – хотя, не понимаю, как можно даже в темноте перепутать меня с этим хлыщем…

Полидори нервно сбросил с себя руку Байрона. Гнев пенился на его губах:

– Если бы ты видел его, ты бы не шутил! Господи!

– Мы видели его, – вставила я спокойно.

На мгновение все замолчали. Я закрыла аптечку и поставила ее на шкаф рядом с Арабской Танцовщицей. Затем подошла к окну, протерла стол и вгляделась во мрак за окном.

– Мы видели его, – продолжала я. – Наверняка это то же самое безобразное создание, которое я наблюдала в моем окне…

– Или воображала, что наблюдала, – произнес Байрон.

– То же самое, что я якобы воображал в сарае сказал Шелли, – мы вдвоем якобы воображали, что оно терзало беспомощную, несчастную птицу на чердака.

– Да, воображали! – вскричал Байрон. Он хватался за соломинку, это было очевидно. Половина крестьян после поезда страдают от плохого питания расстройством желудка – вот ваш монстр! Посмотри на его шею, не надо далеко ходить! – он сам нанес себе рану!

– Нет, – протестовал Полидори.

– О да, да!

Байрон усадил его назад в кресло, взяв за ухо.

– Милашка Полли всю жизнь толкует о серной кислоте или вскрытых венах, или перерезанном горле…

– Ради Бога!

– Да, ради Бога!

Полидори наклонил голову, я увидела на одной из ладоней, которую он тщательно скрывал между коленями, выемку.

Шелли бросился к двери. Байрон захлопнул ее. Шелли подбежал к подносу с графинами, но неловко обернувшись, свалил все на пол. Однако графины были пусты.

– Пожалуйста, не нужно больше пить! – сказала я. – Он сводит тебя с ума!

– Если я не буду пить, меня сведут с ума привидения.

Шелли подносил графины один за другим ко рту, но все они были пусты – ни капли драгоценного зелья. Он отшвырнул последний из них прочь, графин ударился о стену и разбился.

Полидори засмеялся.

– Атеисты! Проклятые атеисты! Вы довольны? Бог послал своего эмиссара, чтобы наказать нас. Квос деиу вулд пердере, примус де мен тат – Бог лишает разума того, кого хочет покарать!

Я вспомнила слова демона Шелли: «Клянусь Господом, я буду отомщен. Я уничтожу твою жену и ее сестру. Клянусь Богом, я буду отомщен».

– Молчать! Молчать! – заорал Шелли, – мы сами боги теперь! Человек – единственный творец!

Я все еще смотрела в окно. Мы сами создали свое наказание. Отражение в оконном стекле искажало лица мужчин, создавая иллюзию одного трехликого существа взирающего на меня. Но что создали?

Замок был площадью в девяносто миль, шесть сотен метров возвышалось над облаками. Он покрывал собой все королевство, в нем не было ни дверей, ни замочных скважин. Одна из комнат была городком, похожим на Лондон, все пролеты и коридоры были освещены зелеными фонарями, а пол вымощен камнями на швейцарский манер. Среди этих покинутых, мощеных улиц брела Клер Клермон, обнаженная, уходя от гремящих копыт ее преследователей. Она шла вдоль базарных рядов и слышала, как приближаются звуки хлыста, она знала, что если остановится, то умрет.

Мокрое серебристое пятно рядом с кроватью отразило открывшийся глаз. Сначала все происходило медленно. Легкое подрагивание и вздохи, постепенно дрожание головы перешло в беспокойное мотание из стороны в сторону, затем ее руки и ноги одеревенели. Она замерла.

Она увидела фигуру.

Клер вдруг стала извиваться в конвульсиях, словно вспыхивающие над озером молнии поражали ее тело, ее кожа блестела, как поверхность озера, волосы встали дыбом, как черные проволочки, спина выгнулась, и она приподнялась на кровати. Конвульсия за конвульсией. Маленькие кулачки судорожно вцепились в матрас.

Между вспышками молнии она замирала. Кожа на лице натянулась до предела, казалось, что она вот-вот лопнет. Ее голова откинулась в сторону. На мгновение, прежде чем темная тень накрыла ее, на шее можно было заметить небольшой, но отчетливый укус.

– Вампиры, привидения, демоны… – сказал Шелли, смотря на свое отражение в зеркале при свете свечи. – Конечно, Мери права.

– Великие фантазеры! И что вы создали теперь? – поинтересовался Полидори, перебирая четки, – ин номине патри эт филиус эт спиритус санкти—

– Ин коитус максимос– поддразнил его Байрон, сложив руки в молитвенном жесте, расхаживая по комнате, как благостно размышляющий.

Шелли подошел к нему.

– Мы должны вспомнить, что мы думали во время сеанса!

– Нелепо!

– Ты слышал его, сказал Полидори. – Ты слышал голос своего хорового мальчика, трепетавшего и лепетавшего милые глупости из гроба. – Не лги!

– Ты узнал голос? – сказал Шелли, хватая Байрона за лацкан пиджака. – Это, правда? ты узнал голос?

– Да! – Выдавил из себя Байрон, отпихивая Шелли. Он прислонился к панели рядом с зеркалом. – Эдлстон. Да! Признаю! Довольны? Голос звучал так, словно мой друг Эдлстон, который умер… говорил устами Клер. Но…

– Это был голос, который пытался предостеречь нас, помнишь, он говорил, прекратите? Прекрати, – но нет. – Шелли метался по комнате, как раненная антилопа. – Оно существует, разве ты не понял? Ты хотел, чтобы мы создали привидение. Ты сказал, вызови в себе самые темные страхи… мы дали жизнь… существу… созданному из наших общих страхов, дав ему плоть и кровь!

– Что ты представлял во время сеанса? – обратился к Шелли Полидори, – мстительных духов, преследующих тебя? Женскую грудь с глазами на месте сосков?

– Нет.

– Что тогда?

– Нечто более страшное и ужасное, – сказал Байрон. – Ты когда-нибудь представлял себе могильный смрад? Разложение, заполняющее твои легкие? Запах свежевскопанной земли, скользких червей – сырость земли, погребающей тебя заживо?

– НЕТ! – простонал Полидори.

– Это именно то, что он воображал, больше всего он боится быть погребенным заживо!

– Это правда! Таков мой вклад в создание нашего монстра, а твой?

Байрон виновато огляделся. Он обернулся, словно ожидая удара, беспокойно заходил по комнате. На лице его отобразилась масса эмоций, он уже был готов бросить эту затею, но понял, что что-то произошло. Некоторое время он подбирал слова, но так и не удовлетворившись своим выбором, произнес:

– Я могу вспомнить только одно. Я видел пиявок, толстых пиявок, высасывающих из меня кровь…

– Царь Небесный! – сказала я.

– Ее страх! – закричал Байрон, смотря на меня прокурорским взглядом. – Что представилось ее воспаленному воображению?

Полидори вскочил со стула, как знающий ответ ученик радостно спешит к доске ответить на вопрос учителя.

– Она хочет воскресить своего умершего ребенка!

Я посмотрела на него. В моих глазах был немой укор за предательство сокровенной тайны.

– А что видел ты, доктор?

– Я?

– А ну-ка быстро Полидори, – сказал Байрон.

– А я не могу.

Он был похож на подсудимого перед трибуналом. Судьи были неумолимы.

– Говори! – закричал Шелли, и мы втроем стали поворачивать стул Полидори вокруг оси. – Все кроме тебя рассказали! Что ты представлял? Какой страх вызывал? Мы обязаны знать!

– Я ничего не скажу!

– Ты обязан сказать нам!

– Мне нечего сказать вам! Я не знаю! Я не знаю, о чем я думал!

– Говори свою тайну! Что ты боишься признать? Что приводит тебя в ужас? Что вынимает из тебя душу?

– Клянусь, ничего! Я ни о чем не думал! Мои мысли были чисты – я молился…

– Молился? – взревел Байрон. Он протянул руки к его лицу. – Твои бенедиктинские монахи наградили тебя смертным грехом, не так ли? Полидори, монах хуже, чем святой Амброзио.

Он выхватил четки из его руки и швырнул их в угол комнаты.

– Я знаю, чего ты боишься, ты боишься своего собственного Я, не так ли? Ты боишься своих собственных грязных желаний, своего блуда – блуда со своим полом!

– Я здесь не единственный, кто…

Байрон ударил его между ног.

– Я расскажу, чего он боится, – он схватил фигурку Пана-Приапа и сунул ее в лицо Полидори, запихивая огромный пенис ему в рот, как родитель ложку с пищей младенцу. – Себя, свой пенис, свой член, свой отросток! – вот твой монстр!

Полидори отпихнул омерзительную фигурку от своего лица и гневно закричал:

– Нет, идиот, НЕТ! Я БОЮСЬ БОГА, слышишь ты! – Слезы бежали по его лицу. – Вот, кого я представлял, кого я вызывал – вот, кто уничтожит нас – убьет нас! Вот мой самый глубокий, самый ужасный страх! Я боюсь Бога!

Гром разорвался пушечным выстрелом. Полидори мигом забрался под стол, выкрикивая слова молитвы, вспышки молнии не последовало. Но мебель затрясло, словно во время шторма. Фарфоровый сервиз посыпался из серванта на пол. Глаза Арабской Девы завращались в ее механической голове. Я бросилась в объятия Шелли. Раскат грома сменился другим пронзительным звуком – криком раненой птицы, пронзенной стрелой охотника – криком ужаса, принадлежащим Клер.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Оставайтесь на месте, – крикнул Шелли, выхватывая пистолет из-за пояса. Пронзительный крик все еще стоял в комнате, и он выбежал в коридор. Было бесполезно, да и слишком поздно звать его назад.

Коридор был погружен во мрак, и лишь лунный свет освещал лестницу. Эхо шагов Шелли быстро двигалось к комнате Клер.

Рев бури не смолкал. Байрон вскочил – я думаю, он больше переживал за Шелли, чем за Клер – но Шелли был уже на лестнице, перепрыгивая через ступеньки с дулом пистолета, направленным в темноту: если кто-то встретится, то сразу получит пулю.

Байрон ковылял позади, но естественно, не мог двигаться с такой же скоростью. Он пробежал половину пролета первой лестничной площади, проклиная свою хромоту, когда услышал, что Шелли достиг уже второй, над его головой.

В считанные секунды Шелли был у двери комнаты для гостей, и со всего размаху двинул плечом дверь, но только ушиб плечо, дверь не поддалась. Он отскочил, глубоко вздохнул и выбив дверь ногой, влетел в комнату.

Когда он ворвался, другая фигура, испуганно выпрыгнув из темного пространства за кроватью, бросилась к нему. Шелли вскрикнул, осознав что не может остановиться, и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела почти оглушил его.

Он отстранился, закрыв лицо, убежденный, что существо, в которое он пустил две пули много лет назад, все равно приближалось к нему.

Его глаза привыкли к темноте, и он понял, что выстрелил в зеркало.

На полу лежала записная книжка, покрытая множеством зеркальных осколков. Он задыхался, как будто пробежал целую милю. Никого не было.

– Клер… – кровать была пуста.

Он опоздал. Он выбежал в коридор, почти сорвав дверь с петель. Побежал вниз.

– Он похитил Клер!

Байрон выглядел сконфуженным и потрясенным. Сначала блеск в его глазах означал, что он не верил Шелли, что все это было частью его теории, подогретой разговором в гостиной. Где-то в этом должна быть ошибка, но глядя в воспаленные, близорукие глаза Шелли, он понял, что безграничный страх, исходивший из них, свидетельствовал об истинности его слов.

– Я знаю систему коридоров наверху, а ты ищи внизу.

Шелли поспешил вниз, Байрон – наверх. Байрон прыгал через ступеньки, если бы он промахнулся, то сломал бы шею.

Игра в прятки, – подумал Шелли. На этот раз это не игра, а реальность. Считаем до ста, режем горло…

Негодяи из тысячи страшных историй наводнили его воспаленное воображение.

– Клер! – позвал он.

Он отдернул штору, увидев внизу ступни, ступни оказались украшением высокого подсвечника.

– Где она? Господи, где она?

Куда оно ее дело?

– Клер!

Со стен на него равнодушно смотрели картины.

Его разум работал быстрее, чем ноги. Она была в чертовой бане, погребенная заживо, внизу. Она была на чердаке, истекая кровью, сочившейся из перерезанного горла. Она лежала под половицами, ломая ногти о дерево, задыхаясь без воздуха. Оно вонзало когти в ее сердце. Где она? Жива ли?

– Клер!

За окном бушевало, как неистовая, жаждущая крови публика в римском театре во время гладиаторского боя. Шелли становился все злее, бегал из комнаты в комнату. Пусто. Ему казалось, что сам дом издевается над ним. Он думал о Боге. Бога нет, есть лишь судьба. Единственная определенность – смерть. Старуха с косой.

Он покачал головой, – его собственные дикие мысли вводили в заблуждение. Что знала Клер? Что сейчас было у нее в голове? Пришла ли она в сознание? Или же все еще оставалась в том месмерическом мире неопределенности?

– Клер, – молил Шелли, – сжалься, подай голос. Вскрикни только один раз, дай нам знать, где ты находишься. Кричи, плачь, делай что угодно, но только сообщи, где ты.

Он прошел в бильярдную комнату, направляясь ко входу в винный подвал, уже полагая, что здесь пусто, как в дюжине других комнат, где он побывал. Но он ошибался. Он обвел глазами помещение. Свечи догорели, лунный свет, проникающий в окна, дал возможность увидеть тело, лежащее на бильярдном столе.

Он замер, глупо уставившись на знакомый образ.

Тело, свернувшееся калачиком, было завернуто в тонкую белую материю.

Ловушка?

Он сделал один нерешительный шаг. Тело казалось совершенно безжизненным. Истощенным. Изможденным. Выпитым. Он проглотил слюну. Сделал еще шаг, более робкий, чем предыдущий.

– Клер?

Медленно, как раскрывающийся бутон, фигура, одетая в полупрозрачную газовую ткань, сбросила с себя неопределенность вместе с накидкой. Черные волосы и нежный изгиб тела нельзя было спутать. Это была Клер, но не та Клер, которую знал Шелли.

На него смотрело лицо незнакомки. Лицо Клер было здоровым и живым, а это было неподвижное. Лицо Клер было невинным, как у младенца, на этом лице не было и следа невинности. Чувственность лица Клер подавлялась сознательной робостью. На этом лице от робости не осталось и следа. Лицо смотрело на Шелли глазами большими, чем у Клер, губы были больше, чем у Клер, кожа бледнее. Чувства женщины били через край, глаза сверкали в темноте, язык облизывал пересохшие губы.

Шелли не мог отвести взора от столь странного преображения.

– Клер…

Глаза-зеркала смотрели на него, испуская месмерическое сияние, огромные, как береговые маяки, окруженные легким ореолом. Она встала на четвереньки. Спина прогнулась, ей было достаточно единственного кошачьего движения, чтобы сесть на край стола, свесив ноги.

Она была жива и невредима. Он чувствовал, что должен подойти к ней близко, чтобы она успокоилась. Что-то в лунно-зеленом блеске ее глаз говорило, что она нуждается в нем, что ей нужны его объятия.

– Клер…

Когда он приблизился, он увидел красный синяк любовного укуса на ее шее. Он протянул руку, чтобы дотронуться до него, но что-то остановило его, он отдернул руку.

Она блеснула лунными глазами.

– Посмотри мне в глаза… – сказала Клер тихим медленным голосом. В ее глазах была усмешка, и Шелли, приклеенный к полу ее взглядом, улыбнулся. Он был часть действа, добровольцем, шагнувшим на сцену, если бы он хотел, то мог идти, если бы пожелал, то мог отвернуться, если бы ему захотелось, он мог избежать ее взгляда.

– Нет! – сказала Клер с неожиданным гневом. – Я сказала посмотри мне в глаза!

Ее руки, как железные клещи, сжали голову Шелли, заставив посмотреть в ее лицо. Он не мог пошевельнуться, был не в состоянии освободиться и закрыть глаза, он смотрел всего доли секунды, но этого было достаточно. Ее грудь была обнажена, неся на себе явные признаки возбуждения. В центре розовых пятнышек сосков зияли две щели, которые медленно и неотвратимо раскрылись, обнажив два ГЛАЗА.

Теперь кричал Шелли. Руки, держащие его, исчезли. Он отпрянул почти со скоростью пули, ударился о книжный шкаф и вцепился в него. Раскатистый смех Клер пригвоздил его к шкафу, как удар ножа. Ламия. Соккуб.

Ослепленный, охваченный ужасом, еле сдерживающий рвоту… Шелли вылетел в коридор. Там он упал на колени.

Истерично смеясь, Клер вновь устроилась на бильярдном столе, потирая руками соски. Светские забавы? Разве страх – это забава? Она закружила вокруг стола в безумной пляске, как колесо судьбы, не способное остановиться.

Его нашел Байрон, помог подняться на ноги. Шелли был заторможен, как будто только что проснулся.

– Я нашел ее!

– Где?

– Там!

– Она ранена?

Шелли прильнул к нему, затем отпрянул, смеясь. Он приложил пальцы к губам, останавливая свой смех.

– Объясни, – потребовал Байрон.

– Нет, не ранена. Не ранена…

– Так в чем же дело?

– В чем дело? Ха-ха-ха…!

Байрон привел его в чувство легкими ударами по щекам.

– Изменилась! – проговорил Шелли. – Метаморфоза!

Байрону надоело слушать его, он решил посмотреть сам. Шелли поймал его руку.

– Нет!

– Почему?

– Не ходи!

– Что с ней случилось?

– Оно овладело ею… – пробормотал Шелли, повиснув на плече Байрона. – Она спит странным сном и никак не проснется… Он закрыл глаза, рыдая. – Она попала в западню… Сон, сон в человеческом обличьи!

Байрон отбросил его в сторону и ворвался в бильярдную. Плача, Шелли последовал за ним. Комната была пуста.

На зеленом сукне бильярдного стола лежал красный пояс от платья Клер. За окном вновь застучал дождь. Шелли отвернулся от окна, как будто свежие капли, барабанящие по стеклу, могли убаюкать его, наслав смертельный сон.

В этот момент они услышали еще один пронзительный крик. Совсем рядом.

– ОСТАНОВИТЕ ЕГО – прокричала я второй раз, когда они вернулись в комнату Байрона.

Шелли ожидал увидеть сквозь шелковые занавески спальни десятифутового урода, схватившего меня лапами и пытающегося утащить в темноту. Ему уже представилась картина, где я с перерезанным горлом испускаю последний крик.

Байрон видел действительность. Полидори стоял в дальнем углу, прижавшись к стене, в руках он держал склянку с темно-коричневой ядовитой субстанцией, которую он извлек несколько секунд назад из своей аптечки.

– Я не шучу! – пробормотал он, когда Байрон двинулся в его сторону, его дрожащие пальцы поднесли бутылку ко рту.

– Не подходи ближе, иначе я…

Байрон выбил склянку из его рук. Она ударилась о пол, пробка вылетела, и серная кислота вылилась дымящейся струйкой на ковер, проев в нем дыру. Он ударил Полидори по лицу ладонью.

– Негодяй!

– Нет… нет! Пожалуйста! Пожалуйста!

Полидори выставил ладони, защищая лицо от удара. Однако Байрон не стал его бить. Полидори опустился на пол, его руки упали, как плети.

– Посмотрите на него, – сказал презрительно Байрон. – Этот «доктор» самый больной из нас!

Он больно ударил его по ноге. Полидори завыл от боли. Я почувствовала к нему сострадание.

Однако Полидори вновь вспыхнул, указывая на Шелли: – Бей его! Ори на него! Он украл немного и собирается выпить один!

– Лгун! Это подлая ложь! – Шелли посмотрел на меня, как бы говоря: не верь ему. Я знала Шелли слишком хорошо, чтобы не подозревать его в том, что он припрятал немного опия на тот случай, если кошмары станут совсем непереносимыми. Я знала это совершенно точно. Меня напугало то, что он отрицал этот факт.

– Боже, – вопил Полидори. Разве есть другой выход из этого сумасшедшего дома, кроме опия?

Байрон пнул склянку из-под яда.

– Этот выход приведет тебя куда нужно. Рай или ад – это сумасшедшие дома, построенные для тех, кто в них верит. Покажи мне десяток сумасшедших, и девять из них будут цитировать Библию.

Он подобрал четки и стал дразнить Полидори, размахивая ими перед его носом. Всякий раз, когда Полидори пытался схватить их, Байрон не давал ему этого сделать. Он дразнил, как ребенка дразнят погремушкой в люльке. – Полли представлял собой тот тип человека, которому, если он оказывается за бортом, хочется протянуть соломинку в буквальном смысле, чтобы проверить истинность пословицы…

Шелли захохотал девичьим смехом.

Полидори зарычал.

– Не слушай его, – сказала я Полли. – Он старается унизить тебя, потому что сам боится!

Байрон засмеялся.

– Моя дорогая мисс Годвин! Этот человек вовсе не нуждается в том, чтобы его унижали, он сам хорошо себя унижает. В перерывах между самоубийствами!

– Нет…

– Эти самоубийства неизменно отвратительно поставлены, как пантомима в захудалом провинциальном театре!

– Ты!

– Следующий раз будет со змеей на груди? Или…

– Ты!

– Пожалуйста, перестаньте! – взмолилась я. – Просто прекратите и все! – Я подошла к Полидори и опустила его руки, напряженно поднятые в ожидании удара. Я постаралась вернуть ему хоть какое-то подобие самоуважения. – Как ты это все выносишь? Почему?

Полидори сидел молча. Отстранив мои руки от себя.

– Потому что, потому что! – разглагольствовал Байрон. Его деланный голос был как никогда насыщен актерскими интонациями, презрительными и надменными. К мнению Байрона можно было совсем не прислушиваться, оно не содержало в себе ничего стоящего. Но ведь и Полидори тоже ничего не стоил. По-видимому, он был согласен с мнением Байрона о том, что мир устроен так, что некоторые, такие как Байрон, были Великими, другие – такие, как доктор – были ничтожными. Сильные будут командовать – это их право, право слабых – подчиняться сильным. Таковы были его моральные принципы, потому что бедный маленький Полли-Долли всего-навсего бедный маленький Полли-Долли…

Улыбаясь, он откинулся на панель рядом с зеркалом.

Он должно быть качнул его, потому что отражение задрожало. Мне показалось, что перевернутый мир в зеркале стал темнеть и втягивать меня внутрь. Я почувствовала нехватку воздуха, так же как это было перед сеансом, словно чья-то рука сжала мне горло. В этот момент я впервые заметила белую греческую маску с надписью под ней, выполненную италийским шрифтом, АВГУСТА.

В животе у меня заныло, опять эта ужасная тошнота.

Байрон перехватил мой взгляд, улыбка исчезла с его лица.

Он повернул маску к зеркалу таким образом, чтобы пустые черные отверстия глаз смотрели на свое отражение! Глаза Байрона были не менее черными и пустыми. Я увидела в них ужасную тайну.

Я поднялась и медленно заходила кругами по комнате.

– Нам следует уйти, – услышала я свой холодный приговор. Я чувствовала ужасное напряжение в глазах. – Нужно уходить сейчас, всем.

Раздался оглушающий раскат грома, и искривленная линия пересекла зеркало сверху донизу, словно в него попала пуля. Байрон подпрыгнул и обернулся, смотря в зеркало. Гладкая поверхность отразила его разделенное надвое лицо, ставшее в один миг не похожим само на себя.

Я завопила и выбежала в коридор.

– Мэй! – позвал Шелли, но было уже слишком поздно.