Текст книги "Готика"

Автор книги: Стивен Волк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

И предрассудок о том, что венок Бога сделан из молний, существовал со времен древних греков до открытия Бенджамина Франклина. В сельской местности до сих пор верят, что молния не ударяет дважды в одно и то же место и что спящего человека молния не убивает. Существует некоторая ассоциация между человеческим сознанием – нашим состоянием ума и необузданными силами природы. То, что буря воздействует на нашу психику, подтверждается тезисом о том, что во время грозы воздух наводняется частицами, которые взаимодействуют с химическими элементами нашего тела. Некоторые психиатры, практикующие в лечебницах, сетуют, что электрические бури вызывают припадки у определенных типов больных, делая тех совершенно неконтролируемыми, наделяя их сверхчеловеческой силой. Другие, возможно более просвещенные в науке, используют электрические методы как лечение для нервных расстройств. Так, возможно, что гроза, насыщенная молниями над Диодати в ту ночь была гальваническим лечением Бога от сумасшествия, происходящего на вилле.

Мы убедили Шелли спуститься с крыши и вернулись в столовую, которая к этому времени уже была убрана слугами по заведенному с незапамятных времен порядку. Шелли оделся перед вновь разожженным огнем и встал на коврике на колени, глядя в пламя камина. В то время как Байрон, сидящий на табуретке позади него, вытирал полотенцем ему голову.

– В Оксфорде я был совершенно поглощен этим предметом, – выдавил из себя Шелли.

Скорость его гиперчувствительного ума обгоняла способность говорить.

– Боже, мой ум просто кипел этими идеями! Помнишь теорию Волнея в «Руинах империи»? Является ли человек центром экзистенции?

Из дальнего угла комнаты доносились звуки фрагмента пьесы Скарлатти. Подле пианино на высоком стульчике сидел доктор Полидори и заводил играющего андроида большим ключом, вставленным в спину куклы. Парик Марии Антуанетты, украшавший голову андроида, дрожал в унисон с мягкими движениями ее рук и пальцев.

– Научное увлечение проблемой бессмертия я разделял с отцом Мэри. Мышление Годвина завораживало меня, я был адептом, сырьем новой и увлекательной секты. Бывало мы разговаривали по утрам об астрологии, сочинениях Реймонда Лулли, о розенкрейцерах и иллюминации – они защищали революцию, разрушения религиозного порядка ради науки…

Я перебирала одну из странных египетских колод, которую Клер и я использовали для постройки карточного домика. Он походил на башню, освещенную молнией.

– В Итоне, – продолжал Шелли, погружаясь дальше в воспоминания, – я, помнится, уходил с головой в Корнелия Агриппу. Мои комнаты были забиты порошками и кислотами, колбами с ртутью, порохом. Я украл гальваническую машину. Сам изготовил воздушный насос. В то время как один мой глаз читал тома геометрической философии, другой наблюдал уксус в солнечный микроскоп. Я не пропускал ни одной лекции Бернети по анатомии. Я жаждал знания. Запахи и ароматы, исходившие из моего окна, и жужжание гальванометра…

– Сегодня небеса – твой гальванометр, – сказал Байрон.

Наш карточный домик упал.

– Однажды ночью… – Шелли хихикнул. Он проглотил большую порцию опия из стакана.

– Однажды ночью мой учитель Бетелл, старый Бетелл, пришел, кашляя, к моей келье после того, как зловония в коридоре сообщили ему о том, что я проводил химические изыскания. Он ворвался ко мне, обнаружив меня с глазами навыкате от трехдневной бессонницы, в клубах голубого дыма, нюхающего горящую жидкость. «Что ты делаешь!» – заорал он на меня. Ответ, который последовал, был: «Извините, сэр, я вызываю Дьявола!»

Байрон сухо, очень сухо засмеялся.

– «А что это такое?» – сказал он, – продолжал Шелли, – схватив оголенный провод, свисающий из ящика на столе. Бум! Он как осел, ударился о стену, получив приличную порцию заряда… Я поблагодарил его за помощь в моих исследованиях. Он вышел, и я больше никогда его не видел!

Байрон поднялся с табурета и отбросил мокрое полотенце. Он наполнил свой стакан опием.

– Долгими одинокими ноябрьскими ночами, – прошептал Шелли, глядя неотрывно на лижущие язычки пламени в камине, – я бессонно трудился над своими экспериментами. Я окружал себя инструментами жизни… Моля об искре, той искре… – он отпил глоток опия.

– Платон, Гермес, Моисей – все утверждали, что Свет есть сущность творения.

– Поэтому воздушные шары, – проговорила Клер.

– Какие воздушные шары? – спросил Байрон.

– Воздушные шары, – повторила Клер. – Погодные воздушные шары и воздушные змеи. Ты думаешь, что его эксперименты закончились? Вовсе нет.

– Вероятно, можно реанимировать труп, – сказал Шелли.

– Почему бы и нет, – сказал Байрон саркастически. – Луиджи Гальвани заставлял танцевать ноги лягушек, почему же не заставить целого француза?

Шелли не засмеялся, он даже не слышал шутки. Его глаза были прикованы к играющему на пианино андроиду, привлеченные странными спазматическими движениями. Даже глаза куклы блестели по-человечески. – Может быть компоненты существа можно произвести, собрать вместе и наделить жизненной энергией?

Я с трудом следовала за этим сумасшедшим электрическим потоком мыслей. Неужели он рассматривал произведенную человеком жизнь как продолжение игрушек вроде искусственного игрока в шахматы барона Кемпелера или утки Девокансона, которая пила и испражнялась, или гомункулуса алхимиков, произведенного на свет в колбе из семени и химических элементов? Это мне напомнило говорящих медных людей «Альберта Великого», которых он использовал в качестве слуг, до тех пор, пока они не стали слишком настоящими, как люди, и их пришлось уничтожить.

– Шелли, – сказал Байрон, как будто произнося название новой поэмы «Современный Прометей».

В то время он также был знаком с сочинением Бэкона «Мудрость древних». Прометей, легендарный титан, который создал человека из глины и частей животных, похитил огонь творения у Зевса. За то, что восстал против Верховного Тирана, он был прикован к скале и оставлен на пожирание орлу, который выклевывал у Прометея куски печени днем, а ночью она восстанавливалась, так что его страданиям суждено было продлиться до конца времен…

– Возможно, что-нибудь живое можно создать, – настаивал Шелли, вторгаясь теперь на территорию Гоффмана.

– Повод подобным вещам дал гальванизм, – сказал Полидори, вступая в разговор и пересекая комнату, в то время как за ним вошел Мюррей с подносом турецких сладостей. – Джованни Алдини, если моя память мне не изменяет, смог вызвать мускулатурные спазмы в трупе человека, повешенного в Нью Гейте. Теория, разделяемая определенными немецкими физиологами вполне может оказаться истинной. Я, конечно, недостаточный специалист…

– А какова ваша специализация, доктор? – спросила я.

– Я терапевт. Но тем не менее процессы и болезни, происходящие в психике, интересуют меня гораздо больше телесных. Я испытываю больший интерес к рефлексии, чем к рефлексам. – Он облокотился на плечо Шелли, послушал его пульс, проверяя его после экскурсии на крышу. Закончив эту процедуру, он закрыл коробочку своих часов. – Я написал будучи в Одинбурге диссертацию «Диспуцио Медика Инаугуралис, Кведам Де Морбо Онейродиниа Дикто, Комплектенс…»

Байрон перевел:

– Ментальное воздействие на тело, производимое лунатизмом и кошмарами…

Я похолодела.

Шелли схватил Полидори за рукав.

– Вы являетесь сторонником теории Колриджа, что сны объясняют, иллюстрируют бодрствующее состояние ума?

Байрон ответил раньше доктора.

– Сны Полли всегда одинаковы – мокрые!

Клер захихикала. Полидори встал и прошагал через всю комнату, чтобы усесться в углу надувшись. Проходя, он зачерпнул с подноса горсть миндаля в сахаре. Он сидел и хрустел им, как белка, втихаря, хмуро и обиженно взирая на Байрона и Шелли.

Он был унижен и оскорблен.

Теперь Шелли подсел к Байрону.

– Я накапливал записи для эссе по метафизике. Каталог феноменов, связанных со сном и пробуждением. Я записываю свои сны с тех пор как… – он сделал паузу, чтобы потянуть немного из своего стакана.

– Опиумные сны, – прошептал Байрон.

Шелли секунду размышлял…

– Всякие сны…

– А кошмары?

Шелли нервно поежился:

– Это время снов и кошмаров!

Байрон ухмыльнулся:

– Ax да, а мы всего лишь дети этого времени! – он произнес это нараспев, как будто цитируя то, что он сам считал либо абсолютно очевидным, либо совершенно неверным, а каким именно – я не поняла.

Для Байрона время разума не содержало никаких истин. Наука не давала ответов, а любая игра от Ливитикуса до Лютера скорее прятала истину в политике, чем пыталась раскрыть ее. Для Шелли ответом была революция, для Байрона она «пахла» гильотиной (он был слишком аристократ для революции), а мирная революция – это терминологическое противоречие (восстают только неистовые, мудрые по своей природе спокойны, следовательно, они никогда не будут властвовать). Однако Байрон знал одну истину, которую он видел во всех нас. Все мы были воспитаны Разумом, но оставшись неудовлетворенными, перестали доверять ему, нам хотелось большего, и если Разум был совершенством и надежностью, мы действительно восстали против него, нам хотелось иного. Того, где существует другая шкала, противоположная Доброте, Чистоте и Святости – Язычества, Страха, Ужаса. Как часто говорил Байрон, Совершенная Красота так же невозможна и так же необходима, как Совершенный Ужас… Байрон подошел к книжному шкафу.

– Разве не все мы вскормлены кровью? Помните те голубые книги, руины и Коккоко, брошенные дома. Бесконечные коридоры, аристократ и его ужасная тайна. Жестокость. Привидения…

Клер схватила меня за руку. Рука у нее была ледяной.

– Помнишь, как мы боялись сами себя и собирались вместе рассказывать страшные истории! Помнишь Франкенштейна…

– И признания Черных монахов! – закричал Байрон.

– И госпожа Ратклифф, наша Жанна д'Арк! – сказал Шелли.

– Замок Оранто! Гигантская железная рука!

– Убивающий взгляд! – драматически провыл Байрон. – Халиф, который продал свою душу Силам Тьмы за золото Султана!

– И Монах собственной персоной, – сказал спокойно доктор Полидори, опять присоединяясь к группе. – Контакт с Дьяволом злодея Амброзио. Изнасилование – инцестуальное изнасилование – убийство матери и сестры!

– Грех, да и только!

Шелли рассмеялся.

– Забавнее, чем любая Библия!

Байрон повернулся на своей уродливой ноге и поковылял к маленькой аккуратной полочке с книгами, стоящей подле швейцарских часов на камине. Он достал томик с золотым тиснением и стал листать его слипшиеся страницы.

– Я достал этот экземплярчик на прошлой неделе, в Женеве. «Фантасмагория. История о привидениях, духах и фантомах».

– Рассказы о привидениях! – Клер захлопала в ладоши.

– Перевод с немецкого!

– Дай мне!

И она соскочила с кресла и протянула руку, чтобы взять книгу, но Байрон поднял книгу над головой.

– Всему свое время!

Она стояла на цыпочках, пытаясь достать книгу, но он перебросил ее через голову, так, чтобы она попала на колени к Шелли. Инстинктивно тот поймал ее, падая, книга раскрылась странным образом, что чрезвычайно удивило его. Страницы перелистывались сквозняком, как будто невидимыми пальцами. Тогда Шелли положил свою руку поверх книги и замер на мгновение, словно давая немую клятву. Байрон отодвинул Клер в сторону, чтобы посмотреть в глаза Шелли.

– Черт возьми! – в нем произошла перемена настолько существенная, что даже его физический облик изменился. Во рту у меня пересохло, и я взяла графин. Шелли посмотрел на меня беспомощно, словно одна часть его хотела избежать чего-то, но ей требовалась помощь. Затем, когда он быстро повернулся к Байрону, на его лице заиграла улыбка. Он поморгал и потер глаза, отбросив назад волосы. Он сполз на пол, устраивая книгу на своих коленях. В то время, как Клер и я пододвинулись к нему, устроившись рядышком. Так мы всегда делали дома, когда подходило время слушать страшные истории.

Тепло человеческого тела лучше всего успокаивало, прогоняя мистический холод, сопутствующий рассказам о привидениях. Он медленно перелистывал страницы.

В окно барабанил дождь, и ветер за окнами шуршал листвой деревьев. Низким, дрожащим голосом Шелли начал читать: «… в ту судьбоносную ночь, я помню, наше родовое поместье, отделенное от остального мира водным пространством, купалось в лунном свете. Наша дочь опаздывала – очень опаздывала – я напряженно вслушивалась в тишину, ожидая признаков ее возвращения…

Новый мир открылся внутри Шелли. Водное пространство было озером Лак-Леман, владение было виллой Диодати. Фигура, которая вглядывалась в темноту в лунном свете – был сам Шелли. Он чувствовал напитанное водой дерево под ногами и горечь озера. Он слышал завывания ветра, пронизывающего его влажную одежду и леденящую его кожу. Он напрягал глаза, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. «Я не мог ничего разглядеть. Я слышал только низкие стоны Деревьев на ветру. Мне стало не по себе…» Медленно он отошел от озера. Деревья смотрели на него. Не деревья, а темные бесформенные демоны. Они сотрясали своими ветвями, как рассерженные львы своей гривой. Дерево трещало и стонало и плакало, как ребенок. Он пригляделся, и его глаза стали различать среди черных ветвей бледные очертания, когда он осознал, что это была мягкая воздушная человеческая фигура, ему стало плохо.

«… Я различил на фоне безобразных ветвей…»

Он вспомнил одежду, порванную в клочья фанатичками, которые преследовали его в саду…

Когда Шелли уже больше не мог читать, Полидори продолжил историю, подойдя к нам сзади и тяжело дыша. Шелли обнял меня и Клер. Я обняла его, поцеловала в шею для его успокоения. Он дотронулся до моей голой руки, а вторая его рука обнимала Клер, лаская ее грудь. На Клер был прозрачный халат, и я заметила, что ее грудь пришла в возбуждение.

«Я побежал назад в дом», – читал Полидори. – «Объятый страхами за нашего младшего ребенка, я захлопнул окно. В темноте мой взгляд упал на портрет… та же фигура смотрела с портрета на меня…»

Вспышка молнии осветила комнату…

«…тихо и беззвучно, но совершенно реально…»

Плотный серый туман принимал все более отчетливые очертания. Оно появилось из закрытых дверей мавзолея. Тяжелое дыхание уставшей лошади, одетой в железные доспехи. Ее черные глаза почти неразличимы. Это производило впечатление, что у нее вовсе не было глаз. Она шагала медленнее, чем любая живая лошадь, поскольку она носила своего всадника гораздо дальше и дольше, чем любая из живущих лошадей. Ее всадник был еще темнее. Он напоминал Демонического всадника из Ленор, рыцаря, который вернулся с войны к своей возлюбленной и застал лишь ее останки. Под плащом были видны доспехи, такие же, как у отца Гамлета, только гигантских размеров. Железо было покрыто плесенью зеленоватого цвета, но нигде не было явного разрушения. Ужасная железная тюрьма…

Клер поила Шелли настойкой опия, словно это было вино римских императоров. Моя голова покоилась на его груди, и я слышала биение его сердца. Я стала читать. Байрон улыбнулся и отошел от нас к подносу. Он брал миндаль и отправлял его в рот.

«Намерения монстра стали ясны. Они были ужасны, бежать было невозможно. Мы попались в ловушку, и у нас не было ни сил, ни знания, чтобы бороться с его темными силами…»

Байрон и Полидори обменивались гримасами. Полли-Долли набил рот суфле.

«…движимое желанием заполучить мою дочь, Оно мечтало сделать нашу невинную наследницу соучастником, навеки сгубив ее душу…»

Я вспомнила о своем спящем ребенке, который, я знала, в этот вечер был окружен любовью Эльзы. О моей маленькой копии Шелли, моем дорогом Вильяме. Он спокойно спал, положив голову на подушку, его белые волосы рассыпались по подушке. Розовые щечки и губы придавали лицу ангельское выражение. Его спящий разум был еще совершенно невинным, конечно он не ведал о той буре, которая разразилась на озере за окном. Мысленно я была рядом с ним.

«…внезапно я почувствовала холод, в комнате повеяло могильным смрадом, и перед нами появился ужасный призрак…»

«…парализованная страхом, я беспомощно смотрела на привидение, двинувшееся к кровати…»

Рука великана отвернула занавес, который закрывал кровать малютки.

Я открыла рот и крикнула, но не услышала ни звука, пальцы великана дотронулись до сладко спящего мальчика.

«Внезапно мой ребенок проснулся, и привидение, которое уже было готово запечатлеть свой поцелуй смерти, покинуло жертву…»

Глаза Вильяма широко раскрылись.

Байрон заорал.

Когда он поднял крышку серебряной салатницы, он увидел под ней безобразное лицо, смотрящее прямо на него – белая плоть и кость, и пиявки. Миллионы белых пиявок, проникающих в каждую впадину, выползающих из каждого отверстия муляжа. Это было гнездо живого отвратительного ужаса… Они уже были на его темном рукаве, а часть заползла внутрь, мерзкие, скользкие создания.

ГЛАВА ПЯТАЯ

– В детство впал, чертов имцибел, – заорал Байрон. Крышка салатницы упала на пол, искрясь при свете свечей.

Он пнул поднос и поковылял прочь, стряхивая одеревеневшими пальцами мерзкие создания, присосавшиеся к его руке. Несколько из них упало на ковер – Клер и я закричали и плотно подтолкнули под себя юбки. Другие же пиявки плотно присосались к нему и жадно пили кровь. Шелли вскочил и подбежал к перевернутой салатнице.

– Господи, это какая-то шутка?

Полидори утвердительно хмыкнул.

– Да, – он очевидно был доволен ужасом, произведенным так неожиданно и внезапно.

Шелли поднял серебряную салатницу дрожащими пальцами. Блюдо кишело пиявками, которые извивались, как голодные змееныши. Превозмогая отвращение, он поднял поднос, подошел к камину и бросил все содержимое в огонь.

Запахло жареным мясом. Байрон теперь сидел в кресле и все еще не мог успокоиться, хотя последняя пиявка уже была поглощена огнем.

– Он пытался пустить мне кровь, ублюдок!

Полидори хмыкнул.

– Они только сосут кровь, мой господин… – он раскрыл кулак, на его ладони лежала пиявка, которую он погладил вдоль тельца, как своего любимца.

Байрон передернулся.

Я закричала, увидев белого червя размером с мой большой палец, присосавшегося к моей ноге. Шелли взял ее и бросил в огонь. Я дрожала от ужаса.

– Я презираю пиявок, – сказал Байрон, закрыв лицо руками. – А человеческих тем более!

Полидори отвернулся, положив руки на бедра, и хихикал. Его взгляд был полон превосходства. Он вышел, хлопнув дверью, словно его жестокость была чем-то оправдана.

– Успокойся, – сказала я, – это просто глупая шутка, дурная выходка. Не стоит придавать этому столько значения. Отдохни…

– Возьми, – сказал Шелли. И протянул Байрону стакан с опием. Байрон с трудом отвел руки от лица. – Это врачует все болезни. Согласно Парацельсу, это эликсир жизни. – Байрон взял стакан в руки. – А кто мы такие, чтобы спорить с ним? – он поднял стакан и пролил тоненькую струйку на щеку Шелли, затем остальное выпил сам. Мы услышали три глубоких глотка, а затем долгий конвульсивный вдох.

Клер взяла Фантасмогорину с моих колен.

Я закрыла глаза и представила, как по искусно сплетенному узору персидского ковра, ползут продолговатые создания, формируя орнамент из арабесок.

«…когда привидение покинуло моего спящего ребенка и двинулось ко мне, меня парализовало от страха. Я вся была в его власти, не способная ни шевельнуться, ни закрыть глаза…»

Клер оторвалась от книги и задумалась, глядя на камин. Она чувствовала присутствие неземных сил. Она не могла пошевельнуться, видно было пульсирующую жилку на ее шее.

Пол пересекла огромная тень, как будто сама по себе была живым существом, она ползла к Клер. Холодная дрожь сотрясла тело девушки, когда тень накрыла ее. Она настолько замерзла, что боялась рассыпаться от холода, а кровь могла превратиться в лед. И потом губы ужасной тени нашли маленькое пятнышко, которое билось на ее шее…

Ангел посмотрел вниз. Шелли взмахнул топором, который он принес из зала, расстроив коллекцию оружия, и одним ударом разрубил цепь, сковывающую двери мавзолея.

«…я совершенно забыла о том, что ужасная сила покинула свою темницу, когда я открыла дверь в каменные покои. Я молилась, чтобы Господь простил меня. Иначе проклятие, которое тяготело надо мной, могло погубить все человечество…»

Он распахнул двери и, осторожно убирая паутину со своего пути, вошел в гробницу. Лунный свет освещал спокойные камни у стен усыпальницы.

Сдерживая дыхание, он читал про себя из книги Даниила. Его неуверенные пальцы натолкнулись на край саркофага, и тогда, приложив все свои усилия, он толкнул крышку. Каменная крышка упала на пол с таким грохотом, будто это был раскат грома.

Шелли достал деревянный щит и меч.

«Моя жена, дорогая возлюбленная невеста, стала одной из них…»

Дрожащими пальцами Шелли дотронулся до тела Клер, лежащей в гробу, красивой и смиренной, навеки уснувшей. Он взял в свою руку ее руку, перекрестил ее сердце и сложил ее руки на груди.

«Откуда я знал, что она будет среди них? Непонятно… ошибка Господа. Ее когда-то красивое тело стало вместилищем демонов. Это было ужасное зрелище. Может ли смертный увидеть это и не сойти с ума…

Шелли прочитал последнюю бесполезную молитву – и вскрыл ее тело.

С криком ужаса Шелли вскочил, закрыв лицо руками, и схватив со стола свечу, выбежал из комнаты, удивив всех нас. Книга лежала раскрытыми страницами вниз.

В гостиной он погрузил свои руки в огромную чашу и умыл лицо, затем он быстро погрузил лицо в воду, пытаясь вновь обрести спокойствие.

– Я совершенно нормален, со мной все в порядке, – вода смыла кошмар, но он все еще дрожал, как будто хотел заплакать.

Полидори стоял рядом с большим зеркалом:

– В чем дело? Что случилось?

– Ничего.

– Но я все же доктор!

– Ничего уже!

Шелли облокотился на вазу. Он смотрел на свое нездоровое лицо, обратив внимание на темные круги вокруг глаз.

– Я смотрел на Клер… и вдруг… эта история напомнила мне Кристабель, известную ведьму, и в моей голове возникло видение женщины из иного мира. Она была реальна, как ты, стоящая теперь передо мной.

– Ты помнишь эту истории? Мне ее рассказывали, когда я был мальчиком. Правда это или нет, она была… – он задумался. На лбу выступила капля пота. Вдруг он раскатисто рассмеялся. – Это сумасшествие, но у нее были глаза… глаза… глаза на груди.

Шелли потер глаза, как бы отгоняя от себя свой призрак.

– У меня есть нюхательная соль, – сказал Полидори.

– К черту соль!

Шелли отодвинул его в сторону: – Мне нужен опий!

Шелли побежал к двери в гостиную, но Полидори поймал его за рукав. Он развернул его, усаживая на кушетку.

– Сколько капель ты принимаешь в день? Сотню, тысячу, пять тысяч?

Шелли закрыл уши:

– Я могу обойтись без твоих советов.

– Можешь? – спросил Полидори.

Шелли подтянул под себя ноги. Откинул назад волосы. Его голос, его дыхание – все было импульсивным.

– Ты не можешь… Как тебе понять? Голова… Головная боль… Как насекомые, как скорпионы, вонзающие жала в мои мозги, ползающие по моему черепу. Я должен сделать это. Головная боль…

– Сны, – сказал Полидори спокойно. Нажал большим пальцем на лоб пациента, внимательно смотря ему в глаза.

Хлопнула дверь.

Думая, что она хлопнула сама по себе, Полидори вздрогнул.

Вошла Клер, бормоча что-то под нос разочарованным тоном, игриво скользя по полированному полу:

– Ненавижу счастливые концы! Ему следовало превратить малыша в месиво!

Байрон и я следовали за ней. Я подошла к Шелли и села рядом с ним на кушетку. Казалось, он был все еще озабочен чем-то и находится в полусне. Я провела рукой по его щеке, он взял меня за подбородок, когда я нежно подула ему в лицо. Он повернулся к Байрону.

– Я извиняюсь, я помешал, позвольте мне начать читать…

– Привидение… – Байрон отбросил книгу, – исчезло. Он опустился в кресло в форме трона, стоящее рядом с мраморной столешницей. Клер села ему на колени, преданно смотря ему в лицо.

– Давайте выдумаем свои собственные истории о привидениях, в подражание этим немецким писателям, – предложил Полидори. – Так сказать – соревнование.

– О да, – с энтузиазмом подхватила Клер. – Все пятеро!

Байрон поднялся:

– Я всегда чувствовал склонность к таким вещам. Мне нравится мысль о классическом вампире в современной обстановке.

Подойдя к подоконнику, Клер набросила на лицо тюль и оскалилась.

– Именно так можно себе представить, – сказал Полидори значительно. – Темный английский лорд приглашает к себе женщин, выпивает их кровь и освобождается от трупов.

Байрон в ответ был еще ехиднее:

– Или противный итальянец, воспитанный бенедиктинскими монахами и опустившийся во грех, и погрузившийся в пьянство, и…

– Убийство? – Полидори внезапно схватил перочинный нож и метнул его в спинку кресла Байрона в дюйме от его уха.

– Или убит! – Байрон обернулся и ткнул Полидори в живот. Доктор отошел пыхтя.

– Господин Шелли?

– Проза слишком ограниченна. Хотя я, наверно, предложу небольшой образец в стихах, основанный на моем детском воспоминании. Старая бабушка и привидение. Привидение, превратившееся во прах… А не труп, возвратившийся к жизни, – возразил Байрон.

– Возможно.

– А вы, мисс Годвин?

Я покраснела.

– Нет, я думаю, что рассказ моих друзей будет гораздо интереснее всего, что я могу придумать сама. Я изначально проигрываю это состязание. – Я погладила Шелли по голове.

– Стоит побороться, – улыбнулся Байрон. – Или не стоит?

Мне не понравилось, что я увидела в его глазах.

– Я не знаю, – сказала я.

Он рассмеялся.

– Я бы написала такую историю, что вы бы наделали в кровать, – заявила Клер, все еще строя гримасы под вуалью. – Увы, единственный мой талант – это мой голос, мой дар.

Она засмеялась, когда Байрон обнял ее и поцеловал сквозь занавеску. Она высунула розовый язык изо рта. Он взял его своими губами, а затем зубами. Их рты слились в страстном поцелуе. Ее пальцы сомкнулись на его спине, она крепко держала его в своих объятиях. Я отвернулась.

Полидори пробурчал:

– Едва ли это твой единственный талант, дорогуша.

Рядом с ним на столе стоял поднос с пятью чистыми стаканами. А на открытом бюро позади него еще один полный графин.

Всю ночь мы пили, поднимая тосты за Теофаста, Де Квинси, Диоскория. Мы пили так легко, словно это был хороший портвейн, а не тяжелая опийная настойка. Это зелье лечило тиф и рак, холеру и ревматизм и другие страшные болезни… Его прописывали плачущим детям. Чего только не мог излечить этот благородный мак? Разве что смерть. Если он приносил с собой видения, голоса, волны, темницы, распад, глаза – то не были ли они не только нашими видениями, нашей собственностью? Частью нас?

Тиканье часов становилось громче, и я стала зевать.

Я пила настойку как успокоительное, а не стимулирующее средство.

Алкоголь в напитке значил больше для меня, поскольку мне нужно было что-нибудь такое, что помогло бы мне успокоиться и уснуть.

В то время как между ними продолжался разговор, мои веки тяжелели. Я стала думать о насекомых и рептилиях, о том, что почему-то перед грозой всегда бывает много муравьев.

Я извинилась и прошла к диванчику, где сидел Шелли, и легла. Закрыв глаза, я пыталась уснуть. Но в конце концов отбросила эту идею и поднялась, растормошенная раскатами грома и блеском молний, постоянно озаряющих комнату. Я обнаружила, что мой разум колеблется между сном и реальностью. Мои глаза то закрывались, погружая меня в область грез, то широко открывались, возвращая меня к реальности.

Клер ползала под столом.

На этот раз она залезла туда с другой, уже более коварной целью. Она встала на колени между ног Байрона и стала расстегивать его бриджи.

Я почувствовала, что до меня легонько дотронулись. Я закрыла глаза.

Очень нежно рука погладила меня по спине и мягкими движениями начала массировать напрягшиеся мускулы шеи. Знакомое прикосновение заставило меня вздрогнуть. Я чувствовала его тепло.

Шелли снял рубашку. Я перевернулась на спину, зная, что Шелли рядом. Я узнала его запах.

Меня подбросило в воздух. Он поднял меня на своих руках над коротким диванчиком. Я обняла его сильную спину. Он опустил меня на пол. Я чувствовала каждое его ребро, каждый мускул, каждую жилу.

Я улыбнулась. Прошло некоторое время с тех пор, как мы в постели занимались любовью. Было время, когда нами управляло дикое физическое желание. Но с тех пор мы изменились, мы стали понимать друг друга до мельчайших деталей, как духовные друзья. Наши тела стали суднами, а мы их капитанами.

Я молилась о том, чтобы мы могли продвинуться дальше сексуальных отношений, но его желания были столь страстными, что были времена, когда даже при свете права и разума мое холодное, ледяное тело, представляющее собой защитную конуру, оттаивало и пылало первобытным желанием. Но сейчас? Но здесь? Возьми меня домой, – хотела я сказать, – давай будем в нашей собственной кровати, где ты можешь ласкать меня и где мы можем шептать друг другу на ушко и хохотать, но не здесь, не сейчас.

Он плотно прижал меня к полу, и вырваться было никак не возможно. Я хотела, чтобы он поцеловал меня в губы, но его лицо заскользило вниз по моему телу. Я хотела повернуть его обратно, но он прижался к моему животу, и я почувствовала его горячее дыхание. Его пальцы проникли под мою юбку. Он раздевал меня. Его руки ласкали внутреннюю поверхность моих бедер. Он прижался губами к моему колену. Я забросила ноги ему на плечи, он взял нежными руками мою горящую плоть, целовал ее страстно. Но в его действиях не было счастья, не было игры, это было механическое движение, вызванное красно-рубиновой жидкостью. Я отвернулась и увидела Байрона. Байрон – лорд наслаждения, гедонист по природе, содрогался от удовольствия в акте фелляции с Клер.

Перед глазами у меня поплыло. Изумленная от неожиданности, я закрыла глаза, но картинка осталась. Я почувствовала волну охватывающего меня отвращения. Клер. Даже Клер. Как она могла себе позволить такое? Меня душил, не давая дышать, вес тела Шелли, потихоньку меня стало тошнить. Тошнота подкралась внезапно, я сомкнула свои ноги, но он сильной рукой раздвинул их.

Другая рука гладила меня по животу. Это была горячая, сухая рука лорда Байрона.

Шелли тяжело дышал. Я снова отвернулась, ускользая от его губ и языка. Губы, язык, член – все наполняло меня отвращением.

– Нет, – молила я. – Нет, нет…

Рядышком устроился Полидори, постоянный свидетель. Его лоб был покрыт крупными каплями пота. Одной рукой он перебирал четки, а другая рука находилась между его ног – обе двигались с одинаковой скоростью, в то время как взгляд его неотрывно следил за нами. Тут мне стало совсем плохо.

Я закрыла глаза. Шелли поцеловал меня в шею, я вздрогнула. Если это должно было случиться, то пусть случится. Пусть случится быстро, пусть это все закончится. Господи, Господи, Господи…

Внезапно раздался оглушительный удар грома, такой громкий, что казалось, разверзлась земля. Раскрылось окно. Ветер всколыхнул занавески, с полок слетели листы бумаги и закружились по комнате, как летучие мыши. Я вскрикнула, когда холод дотронулся своим ледяным языком до моего тела. Пришелец. Когда ярко-голубая молния заполонила гостиную сиянием, мы совершенно растерялись, в ужасе увидев пугающую тень на растрескавшемся белом потолке, рядом с раскачивающейся люстрой – замерли. Несомненный силуэт монстра. Гораздо выше человека, с гротескными и безобразными чертами. Его длинные нечеловеческие лапы были раскинуты в разные стороны, он потрясал ими, как рассерженный боец кулаками, и постепенно приближался к нам под проливным дождем…