Текст книги "Проклятие лорда Фаула"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Девушка улыбнулась ему, потом продолжила идти вдоль ручья к выходу из долины. Они двигались друг за другом по извилистой тропе между отвесными стенами скал, вздымающихся на высоту сотен футов. Тропа была каменистой, и Кавинанту приходилось все время смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться. Напряжение от этих усилий сделало путь довольно долгим, но уже через каких-то двести ярдов Кавинант и Лена вышли к расщелине, уходящей вверх и вправо от ручья. Они принялись карабкаться к этой расщелине, а потом вдоль нее. Вскоре дорога выровнялась, потом начала постепенно понижаться, и спуск оказался довольно длинным. При этом наклон был достаточно пологим, чтобы Кавинант не мог увидеть цели их путешествия. Наконец расщелина повернула еще раз и закончилась, оставив Лену и Кавинанта на склоне горы высоко над речной долиной. Они стояли лицом прямо на запад, глядя на заходящее солнце. Слева от них из скал вытекала река и исчезала в равнинах справа. Долину пересекал отрог горной цепи, переходивший на севере в равнину.

– Это река Мифиль, – сказала Лена, – а вон там – подкаменье Мифиль. Кавинант увидел на восточной стороне реки, к северу от себя, горстку лачуг. – Расстояние до селения не слишком велико, – продолжала Лена, – но тропинка проходит вверх по долине, а потом назад, вдоль реки. Когда мы доберемся до нашего подкаменья, солнце уже зайдет. Идемте.

Кавинант испытал неприятное ощущение, глядя вниз со склона горы более чем с двух тысяч футов над долиной, – но он переборол его и пошел следом за Леной на юг. Склон горы становился все менее крутым, и вскоре уже тропинка вилась по травянистым откосам среди суровых горных вершин, через лощины и овраги, среди лабиринтов упавших камней. И по мере того как тропа понижалась, воздух становился глубже, мягче и делался менее прозрачным. Запахи тоже постепенно менялись, становились нежнее: сосны и осины сменились сочным травянистым ковром. Кавинант чувствовал, что он воспринимает все изменения при спуске до малейших нюансов. В возбуждении от вновь обретенной остроты восприятия он не заметил, как спуск закончился. Тропинка скользнула с длинного пологого холма, вышла к реке и устремилась вдоль нее на север.

В том месте, где тропинка в первый раз выходила к реке, Мифиль была узкой и бурной, и ее торопливый влажный голос был полон резонансов и бормотания. Но по мере того, как река устремлялась к равнинам, она становилась шире и ее течение замедлялось, становилось более задумчивым и словно говорило само с собой, бормоча что-то низким и глубоким голосом. Вскоре ее ворчание совсем растворилось в воздухе. Она ушла в сторону в поисках моря, по пути тихо рассказывая самой себе длинную сказку. Зачарованный рекой, Кавинант постепенно все более осознавал успокоительную реальность Страны. Она не была неуловимым сновидением, ее можно было осязать и обонять – словом, все подтверждало, что она реальна. И все же это, безусловно, была иллюзия – обман его поврежденного при столкновении с машиной мозга. Но обман этот был до смешного приятным. Казалось, он доказывал, что Кавинанту не угрожают кошмар и хаос, что эта Страна понятна и поддается его управлению; что когда он овладеет ее законами, ее особенностями, то у него появится возможность безопасно путешествовать по дорогам своего сна, оставаясь все время в здравом уме. Подобные мысли вызывали у Кавинанта уверенность в себе, даже смелость по мере того, как он шел, глядя на узкую спину Лены, на ее призывно покачивающиеся бедра.

Пока Кавинант переживал незнакомые ему эмоции, долина Мифиль погрузилась в сумрак ночи. Солнце опустилось за горы на западе, и хотя свет его все еще мерцал на дальних равнинах, тонкая вуаль тьмы быстро сгущалась в долине. Граница наступающей темноты быстро перемещалась по высокой горе справа от Кавинанта, карабкаясь, словно жадный прилив по берегам дня. В наступивших сумерках Кавинант почувствовал, как опасность украдкой подползает к нему, хотя что именно это за опасность – он не знал.

Вскоре последняя горная гряда погрузилась во тьму, и сияние равнин начало меркнуть.

Лена остановилась и, прикоснувшись к руке Кавинанта, указала вниз.

– Смотрите, – сказала она. – Это подкаменье Мифиль.

Они стояли на вершине пологого длинного холма, у подножия которого сгрудились строения поселка. Кавинант ясно различал дома, хотя в некоторых окнах свет лишь едва мерцал. Если не считать большой открытой круглой площадки в центре селения, подкаменье выглядело несколько хаотично, словно не так давно оно свалилось с какой-то горы. Однако это утверждение опровергалось гладкими до блеска каменными стенами и плоскими крышами. А вглядевшись более внимательно, Кавинант заметил, что подкаменье на деле было отнюдь не таким уж неорганизованным. Окна всех строений выходили в центр.

Все строения были одноэтажными, все из камня, с плоскими каменными плитами вместо крыш; но среди них имелись значительные различия в размерах и форме – некоторые были круглыми, другие – квадратными или прямоугольными, а некоторые – настолько неправильной формы, что больше были похожи на приземистые полые камни, чем на здания.

Пока Кавинант разглядывал подкаменье, Лена сказала:

– Пять раз по сотне людей Южных Равнин живут здесь – мастера учения радхамаэрль, пастухи, скотоводы, фермеры и те, кто занимается ремеслом. Но только Этиаран, моя мать, училась в лосраате.

Указывая рукой, она добавила:

– Дом моей семьи – вон там, ближе к реке.

Глава 6
Легенда о Береке Полуруком

Тьма сгущалась над долиной. Птицы забрались на ночь в гнезда на деревьях у подножия гор. Еще некоторое время они пели и звали друг друга, но их оглушительное щебетание вскоре перешло в спокойное удовлетворенное бормотание. Проходя мимо домов на окраине подкаменья, Лена и Кавинант снова услышали, как река в отдалении разговаривает сама с собой. Лена молчала, словно погруженная в какое-то волнение или тревогу, а Кавинант был слишком поглощен окружавшими его звуками сумерек, чтобы о чем-то говорить. Наступавшая ночь, казалось, была полна невидимых свиданий. Так, молча, они подошли к дому Лены.

Это было прямоугольное строение, по размеру больше всех остальных домов в подкаменье, но с такими же отполированными до блеска каменными стенами. Из окон лился теплый желтый свет.

Пока Лена и Кавинант приближались к дому, в одном из его окон мелькнула крепкая фигура и удалилась в одну из внутренних комнат.

Возле угла дома Лена остановилась, взяла Кавинанта за руку и сжала ее, прежде чем вести его к двери.

Вход был закрыт тяжелыми занавесями. Лена откинула их и провела Кавинанта внутрь. Войдя следом за ним, она остановилась. Томас быстро огляделся и заметил, что комната, в которую они вошли, уходила вглубь дома, и в каждой ее стене была занавешенная дверь. Посередине стоял каменный стол и скамьи, на которых могло бы разместиться шесть-восемь человек. Но комната была достаточно большой, так что стол не занимал в ней господствующего положения.

По всем стенам в камне были вырезаны полки, на которых стояли глиняные кувшины, кружки и другая утварь, как явно предназначенная для кухни, так и та, назначение которой Кавинант понять не смог. Вдоль стен размещалось несколько каменных табуретов. И все это помещение заполнял теплый желтый свет, мерцавший на гладких поверхностях и отражавшийся от установленного как бы на почетном месте камня редкой окраски и структуры. Свет исходил от нескольких каменных светильников, установленных по одному в каждом углу комнаты, и один был на середине стола; но бликов их свечение не давало – свет лился такой же постоянный и ровный, как от электрической лампочки. И к свету примешивался мягкий запах, похожий на запах только что разрытой земли.

Кавинант лишь бегло осмотрел комнату, как вдруг его взгляд задержался на ее дальнем конце. Там на каменной плите возле стены стоял огромный гранитный сосуд в половину человеческого роста. И над этим сосудом, напряженно вглядываясь в его содержимое, стоял крупный мужчина, бочкообразное тело которого было таким же массивным и крепким, как камень. Он стоял спиной к Лене и Кавинанту и, казалось, не подозревал об их приходе. На нем была короткая коричневая туника с такого же цвета брюками под ней, но узор из листьев, вплетенный в ткань по плечам, был точно таким же, как на платье у Лены. Его мощные мускулы вздувались и опадали под туникой по мере того, как он вращал сосуд. Тот казался чудовищно тяжелым, но Кавинант был почти уверен в том, что мужчина при желании мог поднять его над головой вместе с содержимым.

Над сосудом висела тень, не исчезавшая даже в ярком свете, заливающем комнату, и время от времени человек пристально смотрел в эту тьму, словно изучая ее, и одновременно вращал сосуд. Потом он запел. Голос его оказался слишком низким, чтобы Кавинант мог разобрать слова, но, слушая его, он уловил в этом звуке нечто, похожее на заклинание, словно содержимое сосуда обладало магической силой. В течение некоторого времени ничего не происходило. Потом тень начала бледнеть. Сначала Кавинант подумал, что в комнате изменился свет, но вскоре он увидел, что из сосуда появилось другое свечение. Оно усиливалось, становилось ярче и наконец ослепительно засверкало, заставив померкнуть другие огни.

Произнеся заключительные слова, человек выпрямился и обернулся. В новом ярком свете он казался еще огромнее, чем прежде, словно его конечности, плечи и широкая грудь вобрали в себя силу сияния; лоб его покраснел от исходившего из сосуда жара. Увидев Кавинанта, он удивленно уставился на него. В его глазах появилась тревога, и правой рукой он провел по густым рыжеватым волосам. Потом он, повернув руку ладонью вверх, протянул ее Кавинанту и сказал Лене:

– Что ж, дочь, ты привела гостя. Но, насколько я помню, сегодня ты у нас отвечаешь за гостеприимство.

Странная сила, мгновение назад звучавшая в его голосе, теперь исчезла. Он говорил как человек, который не слишком любит общаться с другими людьми. Но несмотря на суровое обращение с дочерью, он казался чрезвычайно спокойным.

– Ты знаешь, что мне надо сегодня еще позаниматься с гравием, а Этиаран, твоя мать, помогает принимать новое дитя у Одоны, супруги Муррина. Гость будет недоволен нашим гостеприимством – ведь в доме даже нет еды, чтобы отметить конец дня.

Тем не менее, укоряя Лену, он изучал Кавинанта.

Лена опустила голову, стараясь, как показалось Кавинанту, выглядеть виноватой, чтобы угодить отцу. Но уже в следующий миг она быстро пересекла комнату и повисла на шее великана. Потом, повернувшись к Кавинанту, она объяснила:

– Трелл, отец мой, я привела в подкаменье чужака. Я нашла его на Смотровой Кевина. – Живые огоньки сверкали в ее глазах, хотя она пыталась говорить официальным тоном.

– Так-так, – ответил Трелл. – Чужак в нашем краю – это я вижу. И не представляю, какое дело привело его в это гибельное место.

– Он сражался там с серым облаком, – сказала Лена.

Глядя на этого грубоватого, добродушного, крепкого человека, чья мускулистая рука лежала на плече Лены, Кавинант ожидал, что он рассмеется над ее абсурдным заявлением – человек сражался с облаком. Вся внешность Трелла дышала невозмутимостью и приземленностью, словно утверждение здравого смысла, переводившее кошмарное видение Лорда Фаула в надлежащую ему категорию нереальности. Поэтому Кавинант был буквально огорошен, услышав, как Трелл абсолютно серьезно спросил:

– И кто же победил?

Этот вопрос вынуждал Кавинанта искать новую опору для своего сознания. Он не был готов иметь дело с воспоминанием о Лорде Фауле – но в то же время он был абсолютно уверен, что не сможет солгать Треллу… Он почувствовал, что в горле пересохло, и невпопад ответил:

– Я остался живым после этого поединка.

Трелл в первый момент ничего не сказал, но это молчание показало Кавинанту, что его ответ усилил тревогу великана. Трелл отвел взгляд, потом посмотрел на Кавинанта и сказал:

– Понятно. А как тебя зовут, чужестранец?

Лена ободряюще улыбнулась Кавинанту и ответила вместо него:

– Томас Кавинант, Кавинант со Смотровой Кевина.

– Что такое, девочка? – спросил Трелл. – Уж не стала ли ты пророком, если говоришь за кого-то, кто старше тебя?

Потом, обращаясь к Кавинанту, он добавил:

– Что ж, Томас Кавинант со Смотровой Кевина, есть у тебя другие имена?

Кавинант уже собрался было ответить отрицательно, как вдруг увидел в глазах Лены неподдельный интерес к этому вопросу. Он сделал паузу. Потом в мгновенном озарении он понял, что для нее он был такой же волнующей фигурой, как сам Берек Полурукий; что для этой девушки, жаждущей таинственного и мистического, всезнающих Лордов и битв с облаками, его странность и необъяснимое появление на Смотровой Кевина были почти что воплощением великих событий героического прошлого. Выражение ее взгляда стало теперь абсолютно понятным: в томлении любопытства она цеплялась за надежду, что он откроется ей, сделает хотя бы намек на свое высокое звание, сделает скидку на ее молодость и неведение.

Эта мысль вызвала в нем странные отзвуки. Он не привык к подобной лести, она вызывала в нем незнакомое чувство широких возможностей. Он быстро начал придумывать какой-нибудь громкий титул, какое-нибудь имя, которое могло или, вернее, доставило бы Лене удовольствие и в то же время не ввело бы в заблуждение Трелла. Потом его осенило.

– Томас Кавинант, – сказал он так, словно отвечал на вызов. – Неверящий.

Он немедленно почувствовал, что с этим именем взял на себя больше, чем мог это осознать в настоящий момент. Ему стало неловко за свою претенциозность, но Лена наградила его лучезарным взглядом, а Трелл мрачно принял это заявление.

– Ну что ж, Томас Кавинант, – сказал он. – Добро пожаловать в подкаменье Мифиль. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Сейчас я должен уйти, чтобы заняться своими делами, которые обещал сделать. Возможно, скоро вернется Этиаран, моя супруга. А Лена, если ей подсказать, возможно, вспомнит о том, чтобы предложить вам освежиться в мое отсутствие.

Трелл снова повернулся к каменному сосуду и, обхватив его руками, оторвал от постамента. Освещаемый языками красно-желтого пламени, отблески которого танцевали в его бороде и волосах, он понес этот сосуд к двери. Лена поспешила вперед, чтобы отогнуть для него занавес, и через мгновение Трелл исчез, оставив Кавинанта недоумевать по поводу мельком увиденного им содержимого горшка. Тот был полон маленьких круглых камешков, похожих на отборный гравий, и они, казалось, горели.

– Проклятье, – прошептал Кавинант. – Интересно, сколько весит эта штука?

– Трое мужчин не смогли бы поднять пустой сосуд, – гордо ответила Лена. – Но когда гравий горит, мой отец без труда поднимает его. Он – гравлингас радхамаэрля и глубоко связан с учением о камне.

Кавинант еще мгновение смотрел вслед Треллу, устрашенный его силой.

Затем Лена сказала:

– А теперь я просто обязана предложить вам освежиться. Вы примете ванну или умоетесь? Не хотите ли пить? У нас есть хорошее весеннее вино.

Ее голос вновь разбудил мерцание нервов Кавинанта. Его инстинктивное недоверие к могуществу Трелла рассеялось, когда он понял, что тоже обладает какой-то силой. Этот мир принимал его; он наделял его значимостью. Люди, такие как Трелл и Лена, были готовы принимать его столь серьезно, сколь ему этого хотелось. Все, что ему оставалось делать, – это продолжать двигаться, следовать по тропе своего сна в Ревлстон – что бы его там ни ожидало. От мысли о перспективах у него закружилась голова. Вдохновленный минутным импульсом, он решил участвовать в собственной значимости, наслаждаться ею до тех пор, пока это будет возможно.

Чтобы совладать с потоком новых эмоций, Кавинант сказал Лене, что хотел бы умыться. Она провела его мимо занавеса в другую комнату, где вода непрерывно текла из трубы в стене. Вода попадала сначала в наклонную каменную раковину, а потом в большую лохань, причем и та, и другая были сделаны из камня. Лена показала чудесный белый песок, которым можно было пользоваться вместо мыла, и вышла. Вода оказалась холодной, но Кавинант с каким-то все возрастающим энтузиазмом погружал в нее руки и голову.

Когда с умыванием было покончено, он огляделся вокруг в поисках полотенца, но того нигде не было. Решив провести эксперимент, он вытянул руки над чашей, освещавшей комнату. Теплый желтый свет быстро высушил его пальцы; тогда он наклонился над чашей, стирая при этом воду с лица и шеи, и вскоре даже волосы его были сухими. Подчиняясь силе привычки, он провел процедуру ВНК, осматривая почти невидимые следы бывших порезов на руках. Потом, отдернув занавес, он вновь вошел в центральную комнату. Оказалось, Лена была уже не одна, а с какой-то другой женщиной.

Перед тем как войти, Кавинант услышал, как Лена сказала:

– Он говорил, что ничего не знает о нас.

Когда женщина посмотрела на Кавинанта, он сразу догадался, что это Этиаран. Узор из листьев, вытканный на плечах ее длинной коричневой туники, был, казалось, чем-то вроде фамильной эмблемы, но и без этого между двумя женщинами – молодой и зрелой – было много общего, вплоть до движений. Но если Лена была свежей и стройной, полной нетронутой новизны, то Этиаран, казалось, своей внешностью противоречила своему внутреннему миру. Мягкая округлость ее форм, полнота ее фигуры были словно бы помехой огромной внутренней силе ее жизненного опыта и знаний, и казалось, что она живет со своим телом на основе древнего и трудного перемирия. На ее лице отражались признаки этого перемирия: лоб ее был преждевременно изборожден морщинами, а глубокие большие глаза, казалось, смотрели внутрь, на истерзанное поле битвы сомнений и нелегких примирений с ними. Глядя на нее через каменный стол, Кавинант увидел в ее глазах выражение хмурой озабоченности – результат того, что стало ей известно, – и еще в глаза ему бросилась рассеянная красота, которая сделала бы ее лицо добрее, если бы она улыбнулась.

После короткого колебания Этиаран прижала руку к сердцу, а потом протянула ее Кавинанту тем же жестом, что и Трелл.

– Приветствую тебя, гость. Добро пожаловать. Я – Этиаран, супруга Трелла. Лена, моя дочь, и Трелл уже рассказали мне о вас. Вы можете не представляться, Томас Кавинант. Располагайте нашим домом, как своим. Вспомнив об этикете и о своем новом решении, Кавинант ответил:

– Это для меня большая честь. Этиаран слегка поклонилась.

– Как и для нас, если считать, что предложенное делает честь тому, кто предлагает. А учтивость всегда приятна.

Потом она, казалось, снова заколебалась, не зная, как продолжить. Кавинант увидел, как в ее взгляде снова отразились старые конфликты, и подумал, что этот взгляд мог бы обладать чрезвычайной силой, не будь он настолько обращен в себя. Но вскоре она нашла решение и сказала:

– В обычаи нашего народа не входит беспокоить гостя трудными вопросами, не накормив его. Но еда еще не готова… – она взглянула на Лену, – а вы кажетесь мне странным, Томас Кавинант, странным и вселяющим тревогу.

Если позволите, я бы хотела побеседовать с вами, пока Лена приготовит то, что имеется у нас в доме. Вы выглядите так, словно у вас есть какие-то неотложные дела.

Кавинант уклончиво пожал плечами. При мысли о ее предстоящих вопросах он ощутил приступ беспокойства и, собрав силу воли, приказал себе попытаться ответить на них, не теряя вновь приобретенного равновесия.

В наступившей паузе Лена засновала по комнате. Она подходила к полкам и снимала с них тарелки, кувшины и другую кухонную посуду, а потом принялась готовить на каменной плите, нагреваемой снизу гравием, рассыпанным по подносу. Часто взгляд ее падал на Кавинанта, но он не всегда это замечал. Его вниманием завладела Этиаран.

Сначала она неуверенно пробормотала:

– Просто не знаю, с чего начать. Это было так давно, и я знаю так мало из того, что знают Лорды. Но полученных мною знаний должно хватить. Никто здесь не сможет заменить меня по части знаний, – она расправила плечи. – Могу я взглянуть на ваши руки?

Вспомнив о первой реакции Лены, Кавинант протянул Этиаран правую руку.

Она обошла вокруг стола, словно собиралась потрогать ее, но не стала этого делать. Вместо этого она пристально посмотрела ему в лицо.

– Полурукий! Так сказал Трелл. И некоторые говорят, что Берек, друг земли, Хатфью, Лорд-Основатель вернется в Страну, когда в этом появится необходимость. Известно вам об этом?

Кавинант хрипло ответил:

– Нет.

По-прежнему глядя ему в лицо, Этиаран сказала:

– А ваша другая рука?

Озадаченный, он протянул левую руку. Она опустила на нее взгляд.

Увидев что-то, она резко выдохнула, закусила губу и отступила назад.

На мгновение она, казалось, впала в неописуемый ужас. Но потом, овладев собой, она спросила лишь с некоторой дрожью в голосе:

– Из какого металла это кольцо?

– Что? Это? – Ее реакция изумила Кавинанта, и в своем удивлении он внезапно отчетливо вспомнил, как Джоан сказала когда-то:

«Этим кольцом венчаю тебя».

И как ответил ему старик-нищий в плаще цвета охры:

«Будь праведным! Будь праведным!»

Тьма грозила ему. Он слышал свой голос, словно кто-то другой отвечал за него, кто-то, не имевший ничего общего с проказой и изгнанием.

– Это белое золото.

Этиаран охнула и прижала руки к вискам, как будто почувствовала внезапную боль. Но она вновь справилась с собой, и в ее глазах появилась суровая отвага.

– Я одна, – сказала она. – Я одна в подкаменье Мифиль знаю значение всего этого. Даже Трелл не знает. Я же знаю слишком мало. Ответьте, Томас Кавинант, это правда?

– Надо было давно выбросить его, – горько пробормотал он. – Прокаженный не имеет права быть сентиментальным.

Но напряженность Этиаран вновь приковала его внимание. У него создалось такое впечатление, что она знает обо всем происходящем с ним гораздо больше его самого, ощущение того, что он двигается в мир, который каким-то неясным, зловещим способом был подготовлен, чтобы принять его. В нем поднялся прежний гнев. – Разумеется, это правда, – огрызнулся он. – А что такое? Это всего лишь кольцо.

– Это Белое Золото, – слова Этиаран были сказаны таким несчастным тоном, словно она только что понесла тяжелую утрату.

– Ну так что? – Он не мог понять, что так расстроило женщину. – Это ничего не значит. Джоан… Джоан когда-то предпочла его темному золоту. – И это не удержало ее от развода с ним.

– Это Белое Золото, – повторила Этиаран. – Лорды знают древнюю песню Учения, в которой говорится о Носящем Белое Золото. Я помню лишь отрывок из нее, вот он:

 
В золоте белом, волшебном и диком,
Силы огромные воплощены.
Сам же владелец его, несомненно,
Крайне опасен для нашей Страны.
Он и могуч, он и бессилен,
Он и глупец, он и герой,
И словом предательства или же правды
Способен, шутя, управлять всей Страной.
Может он дать всем нам счастье,
А может разрушить мечты…
Холоден он и бесстрастен,
Ушедший, но вызванный вновь,
И разум его, ко всему безучастный
Совмещает и злость, и любовь…
 

Вы знаете эту песню, Кавинант? Во всей Стране нет Белого Золота. В нашей земле никогда не находили золота, хотя говорят, будто Берек знал о нем и сочинял песни. Вы появились из других мест. Какая ужасная цель привела вас сюда?

Кавинант чувствовал, что она хочет по его взгляду найти в нем какой-то порок, какую-то фальшь, которая успокоила бы ее страх. Он вдруг окаменел.

У тебя есть сила, сказал Презирающий. Могучая магия… но ты никогда не узнаешь, как ею распоряжаться.

Мысль о том, что это обручальное кольцо было каким-то талисманом, заставила его почувствовать приступ тошноты, словно он вдохнул запах эфирного масла. Ему страшно захотелось закричать. Ничего этого нет! Но ему был известен лишь один-единственный ответ: не думать об этом, следовать по тропе сна, выжить. И он ответил Этиаран ее же языком:

– Цели всегда ужасны. Мне надо передать послание в Совет Лордов. – Какое послание? – требовательно спросила она.

После секундного колебания он пробормотал:

– Вернулся Серый Убийца.

Как только Кавинант произнес это имя, Лена выронила из рук глиняный кувшин, который несла, чтобы поставить на стол, и бросилась в объятия матери.

Кавинант стоял, сердито глядя на разбитый кувшин. Вылившаяся из него жидкость блестела на гладком каменном полу. Потом он услышал, как Этиаран, задыхаясь, в ужасе произнесла:

– Откуда вам это известно?

Он оглянулся на нее и увидел, что обе женщины прижались друг к другу, словно дети, напуганные демонами своих самых страшных снов. – Гадкий, грязный прокаженный! – угрюмо пробормотал он.

Но к Этиаран, казалось, понемногу возвращалась обычная твердость.

Она крепко сжала челюсти, и взгляд ее больших глаз посуровел. Несмотря на весь свой страх, она была сильной женщиной, успокаивающей свое дитя и заставляющей себя броситься навстречу угрожающей ему опасности. Она снова спросила:

– Откуда вам это известно?

Она заставила его встать в оборонительную позицию, и он ответил:

– Я встречался с ним на Смотровой Кевина.

– Ах, это ужасно! – вскричала Этиаран, крепко прижимая к себе Лену. – Что будет с молодым поколением этого мира? Наши потомки умрут в агонии, и будет война, и ужас, и боль для выживших. Увы, Лена, дочь моя! Ты родилась в злое время, и когда наступит час битвы, не будет для тебя ни мира, ни утешения. Ах, Лена, Лена!

Ее горе затронуло незащищенную струну в Кавинанте, и в горле его появился комок. Ее голос напомнил ему собственное видение Запустения в Стране, будто погребальное пение, которого он прежде никогда не слышал. Впервые он почувствовал, что в Стране имелось нечто драгоценное, чему теперь грозило исчезновение.

Это сочетание сочувствия и гнева еще больше натянуло его нервы. Он почувствовал, что его бьет дрожь. Когда он взглянул на Лену, то увидел, что сквозь страх в ней уже пробудилось новое благоговение перед ним. Бессознательное предложение себя в ее взгляде горело еще более завлекающе, чем прежде.

Кавинант сидел молча, пока Этиаран и Лена постепенно успокаивали друг друга. Потом он спросил:

– Что вам известно обо всем этом? Что происходит со мной?

Прежде чем Этиаран смогла ответить, снаружи послышался голос:

– Эй! Этиаран, дочь Тьеран! Гравлингас Трелл сказал нам, что твои дела на сегодня окончены. Выходи и спой для подкаменья!

Мгновение Этиаран стояла, совершенно погрузившись в себя. Потом она вздохнула:

– Ах! Только что началось самое важное дело во всей моей жизни, – и направилась к двери. Отогнув занавес, она произнесла в темноту: – Мы еще не ели. Я приду позже. Но после собрания мне нужно поговорить с кругом старейшин.

– Их предупредят, – отозвался голос.

– Хорошо, – сказала Этиаран. Но вместо того, чтобы повернуться к Кавинанту, она осталась стоять у входа, некоторое время глядя в темноту. Когда она наконец опустила занавес и повернулась к Кавинанту, он увидел, что глаза у нее увлажнились и в них появилось такое выражение, которое он сначала принял за покорность судьбе. Но потом он понял, что Этиаран просто вспомнила о прежней своей покорности.

– Нет, Томас Кавинант, – печально сказала она. – Я ничего не знаю о вашей судьбе. Может быть, если бы я дольше пробыла в лосраате, если бы у меня хватило сил… Но я прервала свое пребывание там и вернулась домой. Я знаю часть старого Учения, о котором и не подозревают в подкаменье Мифиль, но этого слишком мало. Все, что я могу вспомнить для вас – это обрывки магических старых строк о разрушении мира:

 
Дикая Магия заключена в каждом камне Страны,
И Белое Золото может высвободить ее или подчинить…
 

Но значения этих строчек, так же, как и направленность событий нынешних времен, я не знаю. Так что вдвойне необходимо доставить вас в Совет. – Потом, посмотрев ему прямо в лицо, она добавила: – Я открыто говорю вам, Томас Кавинант, что если вы пришли, чтобы предать Страну, то лишь Лорды, может быть, смогут остановить вас.

Предать? Эта была еще одна новая мысль. Прошло мгновение, и Кавинант понял, что имела в виду Этиаран. Но прежде, чем он заявил свой протест, Лена вступилась за него:

– Мама! Он же сражался с серой тучей на Смотровой Кевина. Я сама это видела. Как ты можешь в нем сомневаться?

Эта защита сдержала его воинственную реакцию. Сама того не желая, Этиаран затронула запретную тему. Он еще не зашел настолько далеко, чтобы сражаться с Лордом Фаулом.

Возвращение Трелла лишило Этиаран возможности ответить дочери.

Великан некоторое время стоял в дверях, переводя взгляд с Этиаран на Лену и Кавинанта и обратно. Наконец он сказал: – Так, так. Наступают тяжелые времена. – Да, мой супруг Трелл, – пробормотала Этиаран. – Тяжелые времена. Потом его взгляд упал на осколки кувшина на полу.

– И в самом деле, времена тяжелые, – тихо проворчал он, – если бьется глиняная посуда, а черепки спокойно валяются под ногами.

На сей раз Лена испытала неподдельный стыд.

– Прости, папа, – сказала она. – Я испугалась.

– Ничего. – Трелл подошел к ней и положил ей на плечи свои тяжелые руки. – Некоторые трещины вполне поддаются лечению. Сегодня я чувствую себя сильным.

При этом Этиаран с благодарностью посмотрела на мужа, словно он только что совершил какой-то подвиг. С неожиданной для Кавинанта мягкостью она сказала:

– Садитесь, гость. Еда скоро будет готова. Идем, Лена.

Они вдвоем засуетились вокруг нагретого камня.

Кавинант смотрел, как Трелл начал подбирать осколки разбитого кувшина. Гравлингас тихо мурлыкал какую-то древнюю таинственную песню. Он осторожно перенес черепки на стол и положил их возле светильника. Потом он сел. Кавинант сел рядом с ним, гадая, что должно произойти. Напевая сквозь сомкнутые зубы приглушенную песню, Трелл начал подбирать черепки друг к другу, словно решая головоломку. Осколок за осколком становился на место, смыкаясь с другими без помощи какого-либо клея, насколько это видел Кавинант. Движения Трелла были тщательными, кропотливыми, прикосновение к каждому осколку очень осторожным, но кувшин, казалось, очень быстро рос в его руках, и черепки точно подходили друг к другу, оставляя лишь сеть красивых темных линий в тех местах, где были трещины. Вскоре кувшин снова стал целым.

Тогда глубокий голос Трелла приобрел новую модуляцию. Он принялся поглаживать пальцами кувшин, и везде, где его пальцы касались поверхности, темные сетчатые линии исчезали, словно стирались. Трелл медленно ощупал так весь сосуд снаружи, а потом принялся за его внутреннюю поверхность. Наконец он поднял его и проделал ту же процедуру с днищем. Держа сосуд пальцами обеих рук, он начал вращать его, внимательно осматривая, чтобы убедиться, что ничего не пропущено. Затем он окончил пение, осторожно поставил кувшин и отнял от него руки. Сосуд казался таким же целым, как если бы его никогда не разбивали.