Текст книги "Язык как инстинкт"

Автор книги: Стивен Пинкер

Глава 4
МЕХАНИЗМЫ РАБОТЫ ЯЗЫКА
Грамматика за работой

Журналисты говорят, что это не новость, когда собака кусает человека; вот когда человек кусает собаку – это что-то новенькое. И именно в этом заключена суть языкового инстинкта: язык сообщает о чем-то новом. Цепочки слов, называемые «предложениями», не просто подстегивают память, напоминая вам о человеке и лучшем друге человека и предлагая додумать остальное; они сообщают вам, кто произвел какое действие и над кем. Таким образом мы, как правило, получаем больше информации из текстов, чем Вуди Аллен[28]28
  Аллен Вуди (наст. имя Стюарт Кенигсберг) (р. 1935) – известный американский актер, режиссер, сценарист. – Прим. ред.


[Закрыть] – из «Войны и мира», который был прочитан им за два часа после уроков скоростного чтения: «Это было о каких-то русских». Язык, помимо всего прочего, позволяет нам выяснить, как занимаются любовью осьминоги, как вывести вишневые потеки с платья, почему у Тэда было разбито сердце, смогут ли «Ред сокс» выиграть первенство по бейсболу без хорошего игрока на подаче, как смастерить атомную бомбу в собственном подвале и от чего умерла Екатерина Великая.

Когда ученые видят какое-то явное проявление чудодейства в природе, например, когда летучие мыши выслеживают насекомых в полной темноте или когда лосось возвращается метать икру в родной реке, они начинают искать стоящий за этим естественнонаучный принцип. В случае с летучими мышами это ультразвук; в случае с лососем – следование тончайшей нити запаха. Какое же чудодейство стоит за способностью Homo sapiens сообщать о том, что человек кусает собаку?

В действительности, таких чудодейств не одно, а два, и они ассоциируются с именами двух европейских ученых XIX века. Первый принцип, сформулированный швейцарским лингвистом – Фердинандом де Соссюром, это – «произвольность знака» – полностью условное соответствие звука смыслу. Слово dog ‘собака’ не похоже на собаку, не бегает и не лает, как собака, но тем не менее, означает «собака». Так происходит, поскольку каждый носитель английского языка в детстве прошел одним и тем же путем автоматического запоминания, соединившим звучание со смыслом. Благодаря этому стандартизированному запоминанию члены языкового сообщества получают огромное преимущество: возможность передать мысль из сознания в сознание практически мгновенно. Иногда скоропалительный брак звучания и смысла бывает забавен. Как отмечает Ричард Ледерер в «Безумном английском» («Crazy English»), We drive on a parkway but park in a driveway ‘мы ездим по парковой дороге, но паркуемся на проезжей части’, в гамбургере (hamburger) нет ветчины[29]29
  Ham ‘ветчина’. – Прим. перев.


[Закрыть] а в «сладких хлебцах» (sweetbreads) – хлеба[30]30
  Sweetbreads – сладкое мясо, букв. «сладкие хлебцы» – зобная и поджелудочная железы и блюдо, приготовленное из них. – Прим. перев.


[Закрыть], голубика (bluberries) действительно синяя (blue), а вот клюква (cranberries) не ходит с клюкой. Но подумайте о «разумной» альтернативе передавать мысли так, чтобы слушатели постигали содержание благодаря форме. Этот вариант так до смешного ненадежен и так напрашивается на остроумное обыгрывание, что мы превратили его в игру, такую как, например, пикшенери[31]31
  Пикшенери (pictionary) – игра, аналогичная шарадам, при которой игроки рисуют картинки, а не разыгрывают мимические сценки. – Прим. перев.


[Закрыть] или шарады.

Второе чудодейство, лежащее в основе языкового инстинкта, заключено в высказывании Вильгельма фон Гумбольдта, который явился предтечей Хомского: язык «бесконечным образом использует конечные средства». Мы видим разницу между забывающейся фразой Собака кусает человека и таким открытием, как Человек кусает собаку благодаря порядку слов, в котором расположены собака, человек и кусает. Таким образом, мы используем некий код для перевода с одного порядка слов – на другой и с одной комбинаций мыслей – на другую. Этот код, или набор правил, называется генеративной (порождающей) грамматикой; как уже упоминалось, не следует путать ее со школьной и стилистической грамматикой, с которыми мы сталкивались в учебных заведениях.

Принцип, лежащий в основе грамматики, не обычен для естественной, природной среды. Грамматика – это пример «дискретной комбинаторной системы». Конечное число дискретных элементов (в данном случае – слов) отбирается, соединяется, перемещается для создания больших структур (в данном случае – предложений) со свойствами, совершенно отличными от свойств составляющих их элементов. Например, значение предложения Человек кусает собаку отлично не только от значения каждого из трех слов, его составляющих, но также и от значения тех же слов, составленных в обратном порядке. В дискретной комбинаторной системе, такой как язык, может существовать неограниченное число абсолютно отличных друг от друга комбинаций с неограниченным же диапазоном свойств. Другая замечательная дискретная комбинаторная система в естественной среде – это генетический код в ДНК, где четыре вида нуклеотидов комбинируются в шестьдесят четыре вида кодонов, а кодоны могут составлять ряды неограниченного количества различных генов. Многие биологи делали обобщения на основе тесной параллели между принципами грамматических и генетических комбинаций. На профессиональном языке генетиков о рядах ДНК говорят, что они содержат «буквы» и «пунктуацию», могут быть «палиндромические», «не значимые» или «синонимические», их можно «транскрибировать» и «переводить», и даже «хранить в библиотеках». Иммунолог Нильс Жерн назвал свою нобелевскую лекцию «Генеративная грамматика иммунной системы».

Большинство сложных систем, которые мы наблюдаем в мире, напротив, являются контаминирующими системами, как, например, геология, смешение красок, кулинария, звук, свет и погода. В контаминирующей системе свойства комбинации находятся среди свойств ее элементов, а свойства элементов теряются в общей массе соединения. Например, смешение красной и белой краски дает розовую краску. Таким образом, область свойств, которая имеется в контаминирующей системе, очень ограничена, и единственный способ обнаружить различия между большим числом комбинаций – это выделять все более и более тонкие отличия. Может и не быть совпадением тот факт, что две системы во вселенной, наиболее впечатляющие нас неограниченностью своего сложного строения – жизнь и сознание – имеют в основе дискретные комбинаторные системы. Многие биологи уверены, что если бы наследственность не выражалась в дискретных элементах, то эволюция (такая, какова она в нашем понимании) не была бы возможна.

Таким образом, принцип работы языка таков, что в мозгу каждого человека содержится набор слов и понятий, которые эти слова выражают (ментальный словарь), а также набор правил, по которым слова сочетаются, чтобы передать отношения между понятиями (ментальная грамматика). Мир слов мы рассмотрим в следующей главе, эта посвящена строению грамматики.

Тот факт, что грамматика – это дискретная комбинаторная система, имеет два важных следствия. Первое – это абсолютная бескрайность языка. Пойдите в Библиотеку Конгресса и выберите наугад предложение из любого тома – существует очень большая вероятность того, что вы не сможете найти его точное повторение, как бы долго вы ни искали. При попытке представить, сколько предложений способен продуцировать обычный человек, захватывает дух. Если перебить говорящего в любой случайной точке произносимого предложения, существует в среднем около десяти различных слов, которыми можно было бы продолжить предложение с данного места, так чтобы предложение было грамматически правильным и имело смысл. (В некоторых точках предложения оно может быть продолжено только одним словом, в других – существует выбор из тысяч; десять – среднее значение.) Давайте примем как факт, способность человека продуцировать предложение длиной до двадцати слов. Таким образом количество предложений, которые доступны говорящему, в принципе, может равняться 10²⁰ (единице с двадцатью нулями или ста миллионам триллионов). При скорости пять секунд на предложение человеку понадобилось бы детство в примерно сто триллионов лет (исключая время на еду и сон), чтобы все их запомнить. На самом деле, ограничение в двадцать слов слишком строгое. Следующее вполне доступное пониманию предложение, принадлежащее Бернарду Шоу, содержит 110 слов (в его английском варианте – Перев.):

Stranger still, though Jacques-Dalcroze, like all these great teachers, is the completes of tyrants, knowing what is right and that he must and will have the lesson just so or else break his heart (not somebody else’s, observe), yet his school is so fascinating that every woman who sees it exclaims: «Oh why was I not taught like this!» and elderly gentlemen excitedly enroll themselves as students and distract classes of infants by their desperate endeavours to beat two in a bar with one hand and three with the other, and start off on earnest walks around the room, taking two steps backward whenever M. Dalcroze calls out «Hop!»

Все же, незнакомец, думал Жак Далькроз, как и все великие учителя, является совершеннейшим тираном, знающим, в чем заключается истина и что он должен и будет вести занятия именно таким способом, а иначе его сердце разорвется (его, а не чье-нибудь, заметьте); и в то же время его школа так восхитительна, что любая женщина, которая видит ее, восклицает: «Ах, почему меня не учили так же!», а пожилые господа возбужденно записываются в ученики, и развлекают классы, состоящие из детей, своими отчаянными стараниями отбивать двойной такт одной рукой и тройной – другой, и со всей серьезностью делают круги по залу, отступая на два шага назад, когда месье Далькроз командует: «Хоп!»

Действительно, если оставить в стороне тот факт, что нам отпущено около семидесяти лет жизни, каждый из нас способен произнести неограниченное количество различных предложений. Используя ту же логику, которая показывает, что существует неограниченное количество целых чисел (если вы думаете, что знаете самое большое целое число, просто прибавьте к нему единицу, и вы получите другое) должно существовать неограниченное количество предложений. В «Книге рекордов Гиннесса» было заявлено, что самым длинным предложением на английском языке является цепочка протяженностью в 1300 слов из романа Уильяма Фолкнера «Авессалом, Авессалом!», которая начинается так:

They both bore it as though in deliberate flagellant exaltation… ‘Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…’

Я намерен обрести бессмертие, предоставив следующий побивающий рекорды результат:

Фолкнер писал: They both bore it as though in deliberate flagellant exaltation… ‘Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…’

Но, вероятно, славы мне хватит лишь на пятнадцать минут, упомянутые в известном высказывании[32]32
  Имеется в виду высказывание художника Энди Уорхола: «В будущем каждый из нас будет знаменит в течении пятнадцати минут». – Прим. перев.


[Закрыть], потому что скоро мой результат будет превзойден:

Пинкер написал, что Фолкнер писал: «Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…»

Но и этот рекорд будет побит, как только кто-нибудь предложит следующее:

Кого волнует, что Пинкер написал, что Фолкнер писал: «Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…»

И так далее до бесконечности. Бесконечное использование конечных средств отличает человеческий мозг практически от всех искусственных механизмов продуцирования речи, с которыми мы встречаемся в повседневности, как то: говорящие куклы, машины, которые просят вас закрывать двери, и жизнерадостные инструкции голосовой почты («Нажмите „ОК“ для дальнейшего выбора»), все из которых используют ограниченный набор заранее составленных предложений.

Второе следствие такой организации грамматики – в том, что грамматика является кодом, не зависимым от сознания. Грамматика указывает, как должны сочетаться слова для передачи значений; это указание не зависит от конкретных значений, которые мы обычно передаем или ожидаем получить от других. Благодаря этому все мы чувствуем, что некоторые цепочки слов, которым можно дать осмысленное толкование, не соответствуют грамматическому коду английского языка. Ниже приводятся некоторые цепочки слов, которые мы легко можем истолковать, но которые, как мы чувствуем, неправильно образованы:

Welcome to Chinese Restaurant. Please try your Nice Chinese Food with Chopsticks: the traditional and typical of Chinese glorious history and cultural ‘Добро пожаловать в Китайский Ресторан. Мы приглашаем вас отведать замечательную китайскую еду с помощью палочек – традиционных и типичных для славной китайской истории и культурной’.

It’s a flying finches, they are ‘Это летящие зяблики они’.

The child seems sleeping ‘Ребенок, кажется, спящий’.

Is raining ‘Дождит’.

Sally poured the glass with water ‘Салли налила стакан с водой’.

Who did a book about impress you? ‘Про кого тебя впечатлила книга?’

Skid crash hospital ‘Больница автокатастроф’.

Drum vapor worker cigarette flick boom ‘Сигарета, брошенная рабочим – причина взрыв’.

This sentence no verb ‘Это предложение – нет глагол’.

This sentence has contains two verbs ‘В этом предложении есть содержится два глагола’.

This sentence has cabbage six words ‘В этом предложении есть шесть капуста слов’.

This is not a complete. This either ‘Это не закончено. Это – тоже не’.

Эти предложения «грамматически неправильные» не в том смысле, что это разорванные инфинитивные конструкции[33]33
  Инфинитивные конструкции типа to boldly go. – Прим. перев.


[Закрыть], обособленные причастные обороты и прочие ужасы, обитающие в классной комнате, но в том смысле, что у любого среднего говорящего на языке подсознательно возникает чувство, что с этими предложениями что-то не так, несмотря на возможность истолкования. Грамматическая неправильность – это просто следствие того, что у нас имеется встроенный код для толкования предложений. Некоторые цепочки слов поддаются пониманию, но у нас отсутствует твердая уверенность, что говорящий использовал для продуцирования этих предложений тот же самый код, что мы используем для их толкования. По той же самой причине компьютеры, менее, чем слушатели, склонные прощать грамматическую некорректность данных при вводе, выражают свое неудовольствие в слишком хорошо всем знакомых диалогах, как то:

>РАСПЕЧАТАТЬ (x + 1

*****СИНТАКСИЧЕСКАЯ ОШИБКА*****

Может иметь место и противоположное явление. Предложение может быть бессмысленным, но все же расцениваться как грамматически правильное. Классический пример приведен Хомским[34]34
  См. рус. пер.: Хомский Н. Синтаксические структуры // Новое в лингвистике. Вып. II. М.: ИЛ, 1962. С. 418. – Прим. ред.


[Закрыть], это его единственное высказывание, попавшее в «Словарь всем знакомых цитат Барлетта» (Bartlett’s Familiar Quotations):

Colorless green ideas sleep furiously ‘Бесцветные зеленые мысли спят яростно’.

Это предложение было изобретено для того, чтобы показать, что синтаксис и смысл могут быть независимы друг от друга, но то же самое было доказано задолго до Хомского – на этом построен весь жанр бессмыслицы в поэзии и прозе, популярный в XIX веке. Вот пример из стихотворения Эдварда Лира – признанного мастера бессмыслицы:

 
It’s a fact the whole world knows
That Pobbles are happier without their toes.
 
 
Известно всем и каждому вокруг,
Что побблам жить удобнее без рук.
 

Марк Твен однажды спародировал романтическое описание природы, сделанное скорее ради сладкозвучия, чем ради содержания:

Стояло хрустящее и ядреное утро раннего октября. Ветви сирени и «золотого дождя», зажженные факелами осени, висели горящие и пылающие в высоком воздухе – сказочный мост, созданный добросердечной Природой для бескрылых диких созданий, живущих на вершинах деревьев и навещающих друг друга взаимно; лиственницы и гранаты простирали свои пурпурные и желтые языки пламени подобно ярчайшим и обширнейшим всплескам краски вдоль покатого изгиба лесного массива; чувственное благоухание бесчисленных листопадных цветов поднималось в доводящий до обморока воздух; высоко в открытом небе одинокий эсофагус[35]35
  Ecophagus – ‘пищевод’ (лат.). – Прим. перев.


[Закрыть] спал на недвижном крыле; все было преисполнено покоя, торжественности и Божьего мира.

И почти что каждому знакомо стихотворение из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла, которое заканчивается так:

 
Он стал под дерево и ждет,
   И вдруг граахнул гром —
Летит ужасный Бармаглот
   И пылкает огнем!
 
 
Раз-два, раз-два! Горит трава,
   Взы-взы – стрижает меч,
Ува! Ува! И голова
   Барабардает с плеч.
 
 
О светозарный мальчик мой!
   Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
   Хвалу тебе пою!
 
 
Варкалось. Хливкие шорьки
   Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
   Как мюмзики в мове.
 

Перевод Д. Г. Орловской

Как сказала Алиса: «Каким-то образом от этого у меня в голове появляются мысли, только я не знаю точно, какие!» И хотя здравый смысл и знание действительности, никак не способствуют пониманию этого отрывка, носители английского языка признают, что он грамматически правилен, а ментальные правила англоговорящих позволяют им вычленить точный, хотя и абстрактный, костяк смысла. Алиса сделала следующее заключение: «Кто-то кого-то здесь убил – по крайней мере это ясно…» А прочитав цитату Хомского в словаре Барлетта любой может ответить на вопросы типа: «Кто спал? Как? Спал кто-то один или их было несколько? Что это были за мысли?»

* * *

Каковы же могут быть принципы работы комбинаторной грамматики, лежащей в основе механизмов работы человеческого языка? Самый легкодостижимый способ расставлять слова в неком порядке описан в романе Майкла Фрейна «Человек-жестянка». Главный герой по фамилии Голдвассер – инженер, работающий в научно-исследовательском институте проблем автоматизации. Он должен сконструировать компьютерную систему, которая будет выдавать стандартные истории, которые встречаются в ежедневных газетах, типа «Парализованная девушка собирается снова танцевать». В нижеприведенном отрывке он проводит ручное тестирование алгоритма, который будет составлять истории о событиях в королевской семье:

Он выдвинул ящик картотеки и выбрал первую карточку из набора. На ней было написано: традиционно. Теперь ему предстояло наугад выбрать одну из карточек, на которых значилось: коронации, помолвки, похороны, свадьбы, достижение совершеннолетия, рождения, смерти и первые причастия. За день до этого он выбрал похороны, и получил указание следовать к карточке, на которой с гениальной простотой было написано: поводы для скорби. В этот день он закрыл глаза, вытащил свадьбы и получил указание следовать к карточке: поводы для ликования.

За этим логически последовала карточка с надписью: свадьба X и Y, которая привела его к выбору между: не является исключением и знаменательное событие. В любом случае за этим следовало: и действительно. И действительно, как видел сейчас Голдвассер с чувством огромного математического удовольствия, откуда ни начать – с коронаций ли, со смертей или с рождений – все пути вливались в одно элегантное русло. Он повременил на слове и действительно, а потом в быстрой последовательности вытянул: исключительно радостное событие, редко когда и возможно ли представить себе столь же популярную молодую чету.

Из следующей выборки Голдвассер вытянул: в сердцах наших людей для X отведено особое место, что заставило его проследовать к: уже очевидно, что британский народ проникся к Y глубоким расположением.

Голдвассер был удивлен и слегка озадачен тем, что ему еще не встретилось слово «важность». Но он вытащил его со следующей карточкой: особенную важность представляет то, что.

Это выводило его на: жених / невеста, а дальше предоставлялся выбор между: принадлежит к такому древнему и прославленному роду, во времена демократизации общества не является аристократом, сын / дочь того народа, с которым у нашей страны давно уже сложились теплые дружественные отношения, и сын / дочь того народа, с которым у нашей страны отношения не всегда складывались безоблачно.

Чувствуя, что в прошлый раз ему очень удачно встретилось слово «важный», на этот раз Голдвассер вытащил его намеренно. Также важно – значилось на карточке, после чего быстро последовало: помнить о том, что и X и Y – не просто символы, а молодой человек в расцвете сил и юная женщина в расцвете красоты.

Голдвассер закрыл глаза, чтобы вытянуть следующую карточку. На ней значилось: в наши дни, когда. Он призадумался над выбором из: стало модно насмехаться над традиционными моральными и семейными ценностями и уже не модно насмехаться над традиционными моральными и семейными ценностями. Он решил, что последнее высказывание тоньше соответствует вычурной прелести предмета речи.

Давайте назовем это «генератор цепочек слов» (технический термин – «модель языка с конечным числом состояний», или «модель Маркова»). Генератор цепочек слов – это комплект из списков слов или заготовок для предложений и набор указаний для следования от списка к списку. Генератор строит предложение, выбирая слово из одного списка, затем – из другого и так далее. (Чтобы узнать сказанное кем-то предложение, нужно просто просмотреть одно за другим слова в каждом списке.) Системы для составления цепочек слов часто используются в сатирах типа упомянутого романа Фрейна, как рецепты типа «сделай сам» для сочинения подобных образцов словоблудия. Например, вот Генератор Общественнонаучного жаргона, которым читатель может воспользоваться следующим образом: выбрать наугад слово из первой колонки, затем – слово из второй, затем – из третьей и выстроить их друг за другом для создания весомо звучащего термина, например: inductive aggregating interdependence ‘индуктивная дополняющая взаимозависимость’.

диалектический – совместный – взаимозависимость

обессмысленный – дегенеративный – рассеивание

позитивистский – совокупный – периодичность

предикативный – носящий характер присвоения – синтез

многосторонний – симулированный – достаточность

количественный – однородный – равноценность

дивергентный – преобразующий – ожидаемость

синхронный – варьирующий – пластичность

дифференцированный – объединенный – эпигенез

индуктивный – прогрессивный – конструктивизм

объединенный – дополнительный – деформация

дистрибутивный – выделительный – отверделость

Недавно я видел генератор цепочек слов, который составляет захватывающие аннотации на книжных обложках, и другой такой прибор, составляющий тексты песен Боба Дилана.

Генератор цепочек слов – это простейший образчик дискретной комбинаторной системы, поскольку он способен создать неограниченное количество различных комбинаций из ограниченного количества элементов. Невзирая на пародии, генератор цепочек слов способен составить неограниченное количество наборов грамматически правильных английских предложений. Например, донельзя простая схема

позволяет составить много предложений, таких как: A girl eats ice-cream ‘Какая-то девочка ест мороженое’ или The happy dog eats candy ‘Эта радостная собака ест конфеты’. Эта схема позволяет составить неограниченное количество предложений благодаря петле наверху, которая может направить генератор от списка, представленного словом happy ‘радостный’, снова к этому же списку любое количество раз: The happy dog eats ice-cream ‘Эта радостная собака ест мороженое’, The happy happy dog eats ice-cream ‘Эта радостная радостная собака ест мороженое’, и т.д.

Когда инженеру требуется придумать систему для сочетания слов в определенном порядке, генератор цепочек слов – это первое решение, которое приходит в голову. Запись голоса, сообщающего вам телефонный номер, когда вы звоните в справочную – хороший тому пример. Там имеется запись произнесенных человеком десяти цифр, каждая из которых записана в семи различных интонационных моделях (одна соответствует первой цифре номера, одна – второй и т.д.). Имея всего семьдесят этих записей можно составить десять миллионов телефонных номеров; имея еще тридцать записей для трехзначных кодов областей, возможно составление десяти миллиардов номеров (на практике многие из них никогда не используются из-за налагаемых ограничений, например – на присутствие 0 или 1 в начале телефонного номера). В действительности, были сделаны серьезные попытки представить английский язык как одну большую цепочку слов. Чтобы сделать это по возможности реалистичным, переходы от одного списка слов к другому должны отражать действительную вероятность того, что такие типы слов могут следовать друг за другом в английском языке (например, существует бо́льшая вероятность того, что за словом that ‘это’ последует is ‘есть’, а не indicates ‘указывает’). Были составлены колоссальные базы данных этих «вероятностей последующего слова»; это делалось путем компьютерного анализа корпуса текстов на английском языке или опроса добровольцев, которым предлагалось назвать первые слова, пришедшие в голову после того, как они услышат данное слово или ряды слов. Некоторые психологи предполагали, что человеческий язык основан на громадной цепи слов, хранящейся в мозгу. Эта идея созвучна теориям реакции на раздражение: некое раздражение вызывает в качестве реакции произносимое слово, затем говорящий получает вызванную им самим реакцию, которая служит как дальнейший раздражитель, вызывая одно из нескольких слов в качестве очередной реакции и т.д.

Но вызывает подозрения тот факт, что генератор цепочки слов кажется прямо-таки созданным для пародирования, как, например, в романе Фрейна. Суть этих разнообразных пародий в том, что литературный жанр, являющийся объектом иронии, настолько бессмыслен и заезжен, что простой механический метод позволяет наплодить неограниченное количество образчиков этого жанра, которые почти без натяжки могут сойти за истинное произведение. Юмор заключается в следующем несоответствии: по всеобщему признанию, люди (даже социологи и журналисты) не могут на самом деле быть генераторами цепочек слов; они только кажутся таковыми.

Современные грамматические исследования начались тогда, когда Хомский продемонстрировал, что генераторы цепочек слов не просто слегка подозрительны; принцип их работы в корне отличен от принципа работы человеческого языка. Они являются дискретными комбинаторными системами, но не того типа. Возникают три проблемы, каждая из которых освещает один из реальных аспектов работы языка.

Во-первых, предложение на английском языке полностью отличается от цепочки слов, соединенных вместе в соответствии с вероятностью последующего слова, характерной для английского языка. Вспомните предложение Хомского: Бесцветные зеленые мысли спят яростно. Он сочинил его, чтобы показать, что грамматически правильной может быть не только бессмыслица, но и невероятная последовательность слов. Вероятность того, что в английском тексте за словом бесцветные последует слово зеленые, естественно, равна нулю. Нулевой является и вероятность того, что за словом зеленые последует слово мысли, за словом мысли – спать, а за спать – яростно. Тем не менее, данная цепочка слов – это правильно построенное английское предложение. В противоположность этому, если действительно составлять цепочки слов, пользуясь таблицами вероятности последующего слова, получающиеся в итоге цепочки слов далеки от того, чтобы называться правильно построенными предложениями. Например, вы подбираете ряд слов, которые с наибольшей вероятностью могут последовать за каждой последовательностью из четырех слов, и используете эти подборки, чтобы слово за словом нарастить цепочку слов. При этом вы всегда смотрите на последние четыре слова, чтобы они определили следующее. Цепочка получится извращенно «английсковатой», но не английской, например: House to ask for is to earn our living by working towards a goal for his team in old New-York was a wonderful place wasn’t it even pleasant to talk about and laugh hard when he tells lies he should not tell me the reason why you are is evident ‘Дом для сдачи внаем должен зарабатывать нам на жизнь, работая над задачей, требующей коллективного решения в старом Нью-Йорке, был чудесным местом, не так ли, даже приятным для обсуждения и громкого смеха, когда он лжет, он не должен говорить мне причину, почему ты являешься очевидным’.

Несоответствие между английскими предложениями и цепочками слов на английском заставляет прийти к двум выводам. Когда люди усваивают язык, они усваивают его, запоминая не то, какое слово должно следовать за каким. Они усваивают его, запоминая, какая часть речи – существительное, глагол и т.д. следует за какой. Таким образом, мы можем признать бесцветные зеленые мысли, поскольку там точно такой же порядок существительных и прилагательных, который мы усвоили на примере более привычных предложений, например, strapless black dresses ‘декольтированные черные платья’. Второй вывод будет о том, что существительные, глаголы и прилагательные не просто механически соединены в одну длинную цепочку; для предложений существует некая всеобъемлющая схема, или план, согласно которому каждое слово занимает определенное гнездо.

Если генератор цепочек слов достаточно умно сконструирован, он может справиться с этими проблемами. Но Хомский изначально отвергал саму идею о том, что человеческий язык является цепочкой слов. Он доказал, что некоторые типы английских предложений даже в принципе не могут быть составлены генератором цепочек слов, каким бы большим он ни был, и как точно бы он ни соответствовал таблицам вероятности. Рассмотрим следующие предложения:

Either the girl eats ice-cream, or the girl eats candy ‘Или эта девочка ест мороженое, или эта девочка ест конфеты’.

If the girl eats ice-cream, then the boy eats hot dogs ‘Если эта девочка ест мороженое, то этот мальчик ест сосиски’.

На первый взгляд кажется, что уместить эти предложения в схему просто:

Но этот генератор не работает. За either ‘или’ дальше в предложении должно последовать or ‘или’; никто не говорит: Either the girl eats ice-cream, then the girl likes candy ‘Или эта девочка ест мороженое, то эта девочка любит конфеты’. Аналогично, if ‘если’ требует then ‘то’; никто не говорит: If the girl eats ice-cream, or the girl likes candy ‘Если эта девочка ест мороженое, или эта девочка любит конфеты’. Но чтобы удовлетворить потребность слова, стоящего в начале предложения, в каком-то другом слове, стоящем в конце предложения, генератор должен помнить слово, стоящее в начале, все то время, что он продуцирует все слова, расположенные между началом и концом. В этом-то и состоит проблема: генератор цепочек слов подвержен амнезии, запоминая только то, из какого списка он выбрал самое последнее слово, и не помня ничего, что этому предшествовало. К тому моменту, как он достигает списка or ‘или’ / then ‘то’, он не может вспомнить, что было сказано в начале: either ‘или’ либо if ‘если’. Имея счастливую возможность оглядеть весь пройденный путь с высоты, мы можем вспомнить, какой выбор сделал генератор на первой развилке, но сам генератор, перебегая, как муравей, от списка к списку, запоминать не способен.

Тут можно подумать, что было бы просто переделать генератор таким образом, чтобы в конце предложения ему не приходилось вспоминать, какой выбор был сделан в начале. Например, можно было бы соединить either ‘или’ с or ‘или’, а также – со всеми возможными последовательностями слов между ними в одну огромную последовательность, а if ‘если’ соединить с then ‘то’ и со всеми возможными последовательностями слов между ними в другую огромную последовательность. Потом можно было бы обратиться к третьему варианту последовательности, растягивая цепь настолько, что я вынужден поместить ее отдельно. Но кое-что в этом решении вызывает немедленное отторжение: получаются три идентичные подсистемы. Разумеется, то, что люди могут сказать между either и or, они могут сказать и между if и then, а также после or или then. Но эта возможность должна естественным образом проистекать из строения некого генератора в голове у человека, позволяющего ему говорить. Она не должна зависеть от того, станет ли конструктор генератора тщательно расписывать три идентичных набора инструкций (или, что ближе к реальности, придется ли ребенку, изучать структуру английского предложения, трижды: между if и then, между either и or, а также – после then и or).