Текст книги "Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Понял.

– Благодарю вас, мистер Кроккет. Следуйте всем инструкциям абсолютно точно. До свидания.

– Подождите минутку...

Гудки.

В две минуты седьмого большой бело-оранжевый фургон прибыл в Портлендские доки, к металлической будке таможни. Прилив доходил до высшей точки, это беспокоило чаек, мечущихся на фоне закатно-багрового неба.

– Черт, тут никого нет, – сказал Роял Сноу, допив пепси и швырнув бутылку на пол кабины. – Нас арестуют как грабителей.

– Кое-кто есть, – отозвался Хенк Петерс, – фараон.

Оказалось, это не совсем фараон, а ночной дежурный. Он посветил на них фонарем:

– Кто из вас, парни, Лоуренс Крюккет?

– Кроккет, – поправил Роял. – Мы от него. Приехали за ящиками.

– Ладно. Заходите в контору. Вы должны подписать ведомость. – Он махнул рукой Петерсу, оставшемуся за рулем. – Подавай назад. Вон те ворота.

В конторе булькала кофеварка. Часы на стене показывали 7:04. Роял подписался на предложенной ему бумаге.

– Войдите и зажгите свет. Там крысы.

– Не видал еще крысы, которая бы не удрала от этого, – Роял притопнул каблуком рабочего башмака.

– Это портовые крысы, сынок, – сухо отозвался дежурный. – Они и не таких отделывали.

Роял отправился к складу. Дежурный стоял в дверях будки и смотрел ему вслед.

– Гляди в оба, – сказал Роял Петерсу. – Старик говорит, там крысы.

– О'кей, – фыркнул Петерс, – добрый старый Ларри Крюккет!

Он нашарил выключатель. Что-то в атмосфере склада – тяжелой, насыщенной запахами соли, гнилого дерева, воды, – гасило веселье. И мысль о крысах гасила его тоже.

Кроме нужных им ящиков, сваленных в кучу посредине, на складе ничего не было. Буфет возвышался в центре, и на нем одном виднелось клеймо: "Барлоу и Стрэйкер, Джойнтер-авеню, 27, Джер. Лот, Мэн".

– Не так уж плохо, – Роял сверился с ведомостью. – Да, все здесь.

– И крысы здесь, – Хенк огляделся. – Слышишь?

– Да, гадость. Ненавижу их.

Немного помолчали, прислушиваясь к визгам, топоту и шороху в тени.

– Ладно, давай разделаемся, – сказал Роял. – Начнем с того большого, чтоб легче разгружаться у магазина.

Подойдя к ящику, Роял достал карманный нож и одним движением вспорол коричневый конверт с накладной, прикрепленный клейкой лентой к упаковке.

– Эй! – испугался Хенк. – Ты уверен, что мы должны?..

– Должны же мы знать, что притащили то, что надо, или нет? Если лопухнемся, Ларри нас пришпилит к своему унитазу.

Он достал накладную и начал читать.

– Что там? – не терпелось Хенку.

– Героин, – ядовито произнес Роял. – Двести фунтов этого дерьма. Да еще две тыщи шведских книжечек с девочками, и еще...

– Дай сюда, – Хенк выхватил у него лист бумаги. – "Буфет, – прочел он, – из Лондона, Англия, в Портленд, Мэн". Положи на место.

Роял раздумывал:

– Слушай, на этой штуке нет таможенных штампов.

– Наверное, он сделан этим невидимым чернилом, которое надо как-то освещать со стороны.

– Когда я работал в доках, они на это не разменивались. Ставили штампы и на ящике, и на конверте, и на накладной. Ящик нельзя было ухватить, чтоб не замазаться чернилами по самые локти.

– Отлично. Я счастлив. Но моя жена взяла себе дурную привычку ложиться рано спать, а я не прочь застать ее сегодня.

– Может, заглянуть внутрь...

– Нечего. Давай, поднимай.

Роял пожал плечами. Когда они поднимали ящик, в нем что-то тяжело сдвинулось с места. Тяжелым он оказался невероятно – как и подобало старинному буфету. Кое-как они дотащили его к грузовику и сбросили на гидравлический лифт, одновременно ухнув от облегчения. Уравняв лифт с полом фургона, они залезли внутрь.

Что-то с ящиком было не так, и Роялу это не нравилось. Не только отсутствие таможенного штампа. Нечто неуловимое. Он стоял, глядя на груз, пока Хенк не окликнул его из склада.

На других ящиках штампы стояли – кроме трех, не пересекавших американских границ.

– Кто, во имя Бога, купит всю эту рухлядь? – поинтересовался Роял, закончив затаскивать ящики в фургон. – Польская качалка, немецкие часы, прялка из Ирландии... Боже правый, они же еще и заломят.

– Туристы, – авторитетно пояснил Хенк. – Туристы что угодно купят. Кто-нибудь из Бостона или Нью-Йорка – они купят и коровью лепешку, если это старая коровья лепешка.

– Не нравится мне этот большой ящик, – не успокаивался Роял. Чертовски не нравится, что нет на нем штампа.

– Тем более – спровадим его по адресу и забудем о нем.

Возвращались в Салем Лот молча. Хенк жал на газ. Этот рейс не нравился обоим. Его следовало скорее заканчивать.

Магазин оказался незапертым, как и было обещано. Роял попытался зажечь внутри свет – у него ничего не вышло.

– Это мне нравится! – проворчал он. – Изволь грузить в чертовской темноте... Послушай, чем это несет?

Хенк понюхал воздух. Да, пахло чем-то неприятным, хотя он и не мог в точности сказать, чем. Запах был сухой и кислый, как вонь застарелого гнилья.

– Просто слишком давно закрыто, – он по очереди осветил все углы фонарем. – Надо бы проветрить хорошенько.

– Или хорошенько спалить. Пошли. Дай Бог ноги не сломать.

Они разгрузились так быстро, как только смогли. Через полчаса Роял со вздохом облегчения запер двери на новый замок.

– Ну, полдела сделано.

– Меньшая половина, – Хенк глядел на Марстен Хауз, сегодня темный и закупоренный. – Не хочется мне туда, и я так прямо и говорю. Если есть на свете хоть один дом, в котором нечисто, так это он. Эти люди, должно быть, чокнутые, если пытаются жить там. Ну, делать – так делать поскорее.

Через несколько минут Марстен Хауз уже маячил перед ними в темноте, мрачный и угрожающий, и Роял ощутил первый настоящий приступ страха.

– Видишь хоть один огонек за ставнями? – почти шепотом спросил он Хенка.

– Нет...

Дом как будто наклонился к ним в ожидании. Хенк развернул машину у задних дверей. Никто из них не старался рассмотреть что-нибудь в свете фар. Сердце Хенка напряглось от страха так, как не бывало с ним во Вьетнаме, хотя там он боялся почти постоянно. Но тот страх был естественным. Страх наступить на отравленную колючку, страх получить пулю из русского ружья от какого-нибудь недоростка с неукладывающимся в рот именем, страх угодить в патруль под команду идиота, который заставит тебя выжечь дотла деревню, откуда конговцы смылись неделю назад. А теперешний страх казался смешным, детским. Ничто здесь не должно было пугать. Дом как дом: доски, петли, гвозди, балки. Никаких причин ощущать, будто каждый кусок штукатурки издает собственный аромат зла. Ерунда. Призраки? Он не верит в призраков. После Вьетнама – не верит.

Дверца пристройки оказалась открытой, и в красноватом свете фар выщербленные каменные ступени казались спуском в ад.

Оба взглянули друг на друга при свете лампочки в кабине, читая свой ужас на лице другого. Но они давно уже не были детьми и не могли вернуться, не выполнив поручения из-за иррациональных страхов: как бы они могли объяснить это при свете дня? Работа есть работа.

– Пошли, – сказал Роял, – разделаемся с этим.

Шипение гидравлического лифта показалось неуместным. Они ухватились за ящик. В свете фар лицо Рояла выглядело лицом человека во время сердечного припадка.

Ящик лег на грудь каменной глыбой. Обоим приходилось носить грузы и потяжелее, но было в здешнем воздухе что-то обессиливающее. Ступени оказались скользкими, грузчики дважды балансировали на грани падения. Но наконец ящик оказался внизу.

– Бросай, – выдохнул Хенк. – Я не пронесу больше ни дюйма!

С грохотом ящик стал на пол. Взглянув друг на друга, они поняли, что какая-то таинственная алхимия превратила страх в панику. Подвал наполнился тихим шуршанием. Крысы, а, может, что-то другое, о чем и думать невыносимо.

Они кинулись бегом по лестнице. Заскочив в грузовик, Хенк тронул было машину с места. Роял схватил его за руку:

– Хенк, мы не поставили замки.

Оба уставились на связку новых замков на сиденье. Хенк полез в карман и вытащил ключи – каждый с аккуратной этикеткой.

– О, Боже! – произнес он. – Слушай, а что если вернуться завтра утром?

– Не пойдет, – Роял качнул головой. – Сам знаешь.

Они выбрались из кабины, холодный ночной ветерок ударил по вспотевшим лбам.

– Иди к задней двери, – сказал Роял. – Я займусь па-радной дверью и пристройкой.

Они разошлись. Только со второй попытки Хенку удалось вставить скобу в отверстия. Здесь, вблизи дома, запах времени и гнилого дерева казался материальным. Все истории о Губи Марстене, над которыми он смеялся мальчишкой, выплыли из темноты. И песенка, которой они пугали девчонок: "Берегись, берегись, берегись! Губи Марстену смотри не попадись! Берегись... БЕРЕГИСЬ...".

– Хенк.

Хенк резко отшатнулся, оставшийся замок выпал у него из рук. Он наклонился и подобрал его.

– Ошалел – так подкрадываться к человеку! Ты что...

– Послушай, Хенк, кто пойдет опять в подвал класть на стол ключи?

– Я не пойду, – сказал Хенк Петерс. – Я не пойду.

– Бросим жребий...

...Орел на монетке тускло мерцал в луче фонаря.

– Господи Иисусе, – тоскливо пробормотал Хенк, но взял ключи и пошел к дверям подвала.

Потолок нависал над головой. Луч фонарика выхватил из темноты стол, покрытый пыльной клеенкой. На столе сидела огромная крыса, – которая даже не шевельнулась под лучом фонаря. Просто сидела, как собака, и будто усмехалась.

Он обошел ящик с буфетом и направился к столу.

– Пошла!

Крыса спрыгнула и убежала. Теперь у Хенка дрожали руки, и луч фонаря метался по полу, выхватывая то грязную бочку, то полуразвалившийся стол, то пачку газет, то...

Он еще раз направил фонарь на газеты и перестал дышать, когда осветилось то, что лежало рядом с ними.

Рубашка... или не рубашка? Смято, как старая тряпка. Дальше – что-то, похожее на джинсы. И что-то, похожее на...

Сзади что-то щелкнуло.

В панике он кинулся прочь, швырнув ключи на стол. Но по дороге успел заметить причину шума. Одна из алюминиевых стяжек на принесенном ими ящике лопнула и лежала теперь на полу, показывая в угол, точно пальцем.

Весь покрытый гусиной кожей, он кое-как очутился в кабине, дыша, как раненая собака. Смутно слыша расспросы Рояла, он бросил машину на полной скорости за угол, оторвав два колеса от земли. Он не замедлил хода до самой Брукс-роуд. А там его стало трясти, да так, что он боялся развалиться на части.

– Что там такое? – спросил Роял. – Что ты видел?

– Ничего, – ответил Хенк Петерс, проталкивая слова частями сквозь стук зубов. – Я не видел ничего, и не желаю этого видеть никогда больше.

Ларри Кроккет собирался закрывать лавочку и отправляться домой, когда раздался стук в дверь и вошел все еще перепуганный Хенк Петерс.

– Забыл что-нибудь, Хенк? – спросил Ларри.

Когда Хенк и Роял вернулись из Марстен Хауза, оба выглядели как после сильной встряски. Ему пришлось дать им по десять долларов лишних и по блоку "Черной Ленты" и договориться, что было бы неплохо, если никто никогда об этом ничего не услышит.

– Я должен тебе сказать, – объявил Хенк. – Ничего не могу поделать, Ларри. Я должен.

– Конечно, – Ларри достал из нижнего ящика стола бутылку виски и налил две щедрые порции. – В чем дело?

Хенк попробовал, сделал гримасу и проглотил.

– Когда я нес ключи вниз, я кое-что видел. Похоже на одежду. Рубашка и джинсы. И тапочек. Мне показалось, что это был теннисный тапочек, Ларри.

Ларри пожал плечами и улыбнулся:

– Ну и что?

– Этот мальчонка Гликов был в джинсах. Так писали в газете. Джинсы, красная рубашка и теннисные тапочки.

Ларри продолжал улыбаться. Он чувствовал свою улыбку, как ледяную маску.

Хенк конвульсивно сглотнул:

– Что, если парни, которые купили Марстен Хауз, пришили мальчишку?

Все. Слово прозвучало. Ларри проглотил остатки огненной жидкости из своего стаканчика.

И сказал, улыбаясь:

– Может, ты и тело видел?

– Нет... нет. Но...

– Это дело полиции. Так что я отвезу тебя прямо к Перкинсу. – Ларри снова наполнил стаканчик Хенка, и рука агента вовсе не дрожала. – Только знаешь... Будет куча неприятностей. Насчет тебя и официантки Делла... Как ее, Джекки?

– Что, черт побери, ты несешь? – Хенк смертельно побледнел.

– И до твоей незаконной рекомендации они наверняка докопаются. Но ты исполняй свой долг, Хенк, как ты его понимаешь.

– Я не видел тела, – прошептал Хенк.

– Отлично, – улыбнулся Ларри. – Может быть, ты и одежды не видел. Может, то были просто тряпки.

– Тряпки, – тупо повторил Хенк Петерс.

– Конечно, ты же знаешь эти развалины. Там любую дребедень можно найти. Разорвали какую-нибудь старую рубашку на половые тряпки.

– Конечно, – Хенк снова осушил свой стакан. – Ты умеешь во всем разобраться, Ларри.

Крокетт достал бумажник и отсчитал пять десятидолларовых бумажек.

– Это за что же?

– Забыл совсем тебе заплатить за то Бреннаново дело в прошлом месяце. Ты напоминай мне о таких вещах, Хенк, ты ведь знаешь, до чего я забывчив.

– Но ты...

– Да если на то пошло, – перебил Ларри с улыбкой, – ты мне можешь что угодно рассказывать сегодня вечером, а я напрочь об этом позабуду завтра же утром. Ну разве не досадно?

– Да, – прошептал Хенк. Его дрожащая рука потянулась за деньгами. Он встал так резко, что чуть не опрокинул стул. – Послушай, я должен идти, Ларри... я не... я должен идти.

– Возьми с собой бутылку, – предложил Ларри, но Хенк уже подходил к двери и не стал задерживаться.

Ларри налил себе еще виски. Его руки все так же не дрожали. Он выпил и налил опять, и повторил все сначала. Он думал о сделках с дьяволом. Зазвонил телефон. Он поднял трубку. Выслушал.

– Это улажено, – произнес Ларри Кроккет.

Выслушал ответ. Повесил трубку. Налил себе еще стакан.

Хенк Петерс проснулся под утро, разбуженный кошмаром. Ему снились гигантские крысы, наводнившие раскрытую могилу, – могилу, в которой лежало зеленое сгнившее тело Губи Марстена с петлей манильского каната на шее. Петерс лежал на локте, тяжело дыша, весь мокрый от пота, и, когда жена дотронулась до его руки, он громко взвизгнул.

Сельскохозяйственный магазин Мильта Кроссена располагался на углу Джойнтер-авеню и Железнодорожной улицы, и большинство городских старых чудаков проводили здесь время, когда шел дождь и парк становился необитаем.

Когда Стрэйкер приехал в своем "паккарде-39", как раз моросило и Мильт с Патом Миддлером вели степенную беседу, выясняя, в каком году Джудди, девчонка Фредди Оверлока, сбежала из дому – в 1957-ом или 58-ом.

Когда Стрэйкер вошел, все разговоры прекратились.

Он оглянулся вокруг, увидел Мильта, Пата Миддлера, Джо Крэйна, Винни Апшу, Клайда Корлисса и бесстрастно улыбнулся.

– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он.

Мильт Кроссен поднялся, завязывая передник:

– Чем могу помочь?

Стрэйкер купил говядину, ребра, несколько гамбургеров и фунт телячьей печенки. К этому он добавил кое-какую бакалею: муку, сахар, фасоль.

Эти покупки производились в полной тишине. Завсегдатаи магазина сидели вокруг печи, курили, с мудрым видом глядели в небо и украдкой посматривали на чужака.

Когда Мильт закончил упаковку, Стрэйкер взял пакет, одарил присутствующих новой бесстрастной улыбкой, сказал: "Всего хорошего, джентльмены" – и вышел.

Клайд Корлисс выплюнул табачную жвачку в плевательницу. Винни Апшу достал сигаретную машинку и принялся артистически скручивать сигарету.

Они следили, как чужак грузит свой пакет в машину. Они знали, что все вместе эти покупки должны весить не меньше тридцати фунтов, а он у всех на глазах сунул пакет под мышку, будто подушку, набитую пером. Наконец машина исчезла за деревьями.

– Странный парень, – сказал Винни.

– Это один из тех, что купили прачечную, – пояснил Джо Крэйн.

– И Марстен Хауз, – добавил Винни.

Прошло пять минут.

– Как, по-вашему, пойдет у них дело? – поинтересовался Клайд.

– Может пойти, – сказал Винни, – особенно летом. Сейчас все с ума посходили.

Всеобщий ропот одобрения приветствовал его слова.

– Сильный парень, – заметил Джо.

– Угу, – согласился Винни. – Видели – "паккард-39" и ни пятнышка ржавчины?

– Это был "паккард-40", – поправил Клайд.

– У "сороковки" другие крылья, – возразил Винни. – Это был "тридцать девятый".

– Ты ошибаешься, – настаивал Клайд.

Прошло еще пять минут. Все заметили, что Мильт рассматривает двадцатку, которой расплатился Стрэйкер.

– Что, Мильт, фальшивые? – живо спросил Пат.

– Нет, но взгляните, – Мильт передал бумажку через прилавок, и все уставились на нее. Она оказалась гораздо больше обычного банкнота.

Пат посмотрел ее на свет, перевернул.

– Это двадцатка серии "Е", так ведь, Мильт?

– Ну! – подтвердил Мильт. – Их перестали делать лет сорок пять тому назад. Пожалуй, она сейчас стоит немножко больше двадцати.

Пат пустил бумажку по кругу, и каждый всмотрелся в нее, держа близко или далеко от глаз в зависимости от номера своих очков. Получив купюру обратно, Мильт засунул ее в отдельный ящичек с чеками и купонами.

– Да уж, чудной парень, – пробормотал Клайд.

– Ну! – согласился Винни и помолчал. – Но все-таки это был "тридцать девятый", – добавил он. – Я знаю, такой был у моего брата.

– Нет, "сороковой", – возразил Клайд. – Потому что я помню...

И начался неторопливый спор, длинный, как шахматная партия.

Когда постучали в дверь Бен писал. Это было после трех, в среду, 24-го сентября. Дождь разрушил все планы дальнейших поисков Ральфи Глика, и все согласились, что поиски окончены. Мальчик исчез... исчез навсегда.

Бен открыл дверь и увидел Перкинса Джиллеспи с сигаретой во рту. Гость держал в руках книгу, и Бен слегка удивился, увидев, что это "Дочь Конуэя".

– Заходите, констебль, – пригласил он. – Промокли?

– Есть немного, – Перкинс шагнул в комнату. – Сентябрь – гриппозное время. Я всегда ношу галоши. Кое-кто смеется, но я не болел гриппом с 44-го.

– Кладите плащ на кровать. Жаль, не могу предложить вам кофе.

– Ничего, я только из Замечательного.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Ну, моя жена прочитала это... – он протянул книгу. – Она слышала, что вы в городе, но она стесняется. Вбила себе в голову, что, может, вы распишетесь на ней.

Бен взял книгу.

– Если верить Хорьку Крэйгу, ваша жена умерла лет пятнадцать назад.

– В самом деле? – Перкинс нисколько не выглядел смущенным. – И болтун же этот Хорек. Когда-нибудь он так широко разинет рот, что сам туда провалится.

Бен промолчал.

– А для меня вы ее не подпишете?

– Буду рад.

Бен взял ручку со стола и написал: "С лучшими пожеланиями констеблю Джиллеспи от Бена Мерса – 24.9.75".

– Это мне нравится, – объявил Перкинс, даже не взглянув на надпись. У меня еще не было ни одной подписанной книжки.

– Вы пришли вдохновить меня? – улыбнулся Бен.

– Вас не обманешь. – Перкинс стряхнул пепел с сигареты в корзинку для бумаг. – Я хотел задать вам пару вопросов, раз уж на то пошло. Дождался, пока не будет Нолли. Он парень хороший, но тоже болтать любит. Боже, какие только сплетни гуляют кругом!

– Что вы хотите знать?

– В основном – что вы делали в среду вечером.

– Когда исчез Ральфи Глик?

– Ну.

– Меня подозревают, констебль?

– Нет, сэр, я никого не подозреваю. Это, пожалуй, не мое дело. Мое дело караулить у Делла и следить в парке за детишками. Я только осматриваюсь кругом.

– Предположим, я вам не отвечу.

Перкинс пожал плечами:

– Твое дело, сынок.

– Я обедал со Сьюзен Нортон и ее семьей. Играл с ее отцом в бадминтон.

– И держу пари – проиграли. Нолли ему всегда проигрывает. Спит и видит, как бы выиграть хоть раз. Когда вы ушли?

Бен рассмеялся, но смех звучал не слишком весело.

– Вы режете до кости.

– Знаете, – отозвался Перкинс, – будь я нью-йоркским детективом, как в кино, я бы подумал, что вам есть что скрывать, так вы танцуете вокруг моих вопросов.

– Нечего мне скрывать, – сказал Бен. – Просто мне надоело, что я в городе чужой и на меня показывают пальцами. Теперь вот вы приходите искать скальп Ральфи Глика в моей уборной.

– Нет, я этого не думаю, – Перкинс взглянул на Бена поверх сигареты. – Я только стараюсь вас исключить. Если б я думал, что вы в чем-то виноваты, я бы вас уже засадил в кутузку.

– О'кей. Я ушел от Нортонов примерно в четверть восьмого. Прогулялся к Школьному Холму. Когда стемнело, я вернулся сюда, писал часа два и лег спать.

– Когда вы сюда вернулись?

– Думаю, в четверть девятого.

– Ну, это вас не очень-то обеляет. Видели кого-нибудь?

– Нет. Никого.

Перкинс шагнул к пишущей машинке:

– О чем вы пишете?

– Черт возьми, это не ваше дело, – голос Бена стал резким. – Я вам буду благодарен, если вы не станете совать туда нос. Если у вас нет ордера на обыск, разумеется.

– А не слишком вы обидчивы? Книгу, кажется, пишут, чтобы ее читали?

– Когда она пройдет три переделки, редактуру и публикацию, я сам позабочусь, чтобы вы получили четыре экземпляра. Подписанных. А покамест это попадает в категорию личных бумаг.

Перкинс улыбнулся и отошел от машинки.

– Ладно. Чертовски сомневаюсь, чтобы там оказалась письменная исповедь.

Бен улыбнулся в ответ:

– Марк Твен сказал, что роман – это признание во всем человека, который не совершил ничего.

Перкинс направился к двери.

– Я больше не буду капать на ваш ковер, мистер Мерс. Спасибо, что потратили время, и, к слову сказать, не думаю, что вы хоть раз видели мальчонку Гликов. Но это моя работа – расспрашивать.

Бен кивнул:

– Понятно.

– И надо вам знать, как бывает в таких местах. Вы не станете своим, пока не проживете здесь лет двадцать.

– Знаю. Извините. Но неделю его искать, ни черта не найти, и после этого... – Бен затряс головой.

– Да. Худо его матери. Страшно худо. Злитесь на меня?

– Нет.

Бен подошел к окну и смотрел, пока не увидел, что констебль вышел и пересек улицу, осторожно переступая черными галошами.

Прежде чем постучать в дверь, Перкинс на минуту задержался перед витринами новой лавки. Во времена Городской Лохани сюда легко было заглянуть и увидеть множество толстых женщин, суетящихся у машин. Но фургон декораторов из Портленда простоял здесь почти два дня, и здание совершенно изменилось.

За окнами стояла платформа, покрытая светло-зеленым ковром. Две лампы бросали мягкий свет на предметы, расположенные на витрине: часы, прялку и старомодный кабинет орехового дерева. Скромные таблички указывали цену. Бог мой, неужели кто-нибудь в здравом уме станет платить 600 долларов за прялку, если может пойти и купить зингеровскую машинку за 48 долларов 95 центов?

Вздохнув, Перкинс постучал в дверь.

Она открылась сразу, как будто его поджидали у порога.

– Инспектор! – тонко улыбнулся Стрэйкер. – Как хорошо, что вы заглянули.

– Я всего лишь старый констебль. – Перкинс зажег "Пэлл-Мэлл" и вошел. – Перкинс Джиллеспи. Рад вас видеть.

Он протянул руку. Ее мягко сжала кисть, показавшаяся ненормально сильной и очень сухой, и тут же бросила.

– Ричард Трокетт Стрэйкер.

– Я так и понял.

Перкинс оглянулся. Лавку недавно покрасили. Из-под запаха свежей краски пробивался какой-то другой, неприятный, но Перкинс не смог распознать его.

– Что я могу для вас сделать в такой прекрасный день? – осведомился Стрэйкер.

Перкинс озадаченно глянул в окно, за которым все еще лило как из ведра.

– Нет, пожалуй, ничего. Я просто забежал поздороваться. Вроде как поприветствовать вас в городе и пожелать всяческих успехов.

– Как это предупредительно! Хотите кофе? Шерри? У меня есть и то и другое.

– Нет, спасибо, я не могу задерживаться. Мистер Барлоу здесь?

– Мистер Барлоу осуществляет покупательные операции в Нью-Йорке. Я не жду его раньше десятого октября.

– Так вы откроетесь без него. – Перкинс подумал, что, если цены в витрине не изменятся, Стрэйкер вряд ли собьется с ног. – Кстати, как имя мистера Барлоу?

Улыбка Стрэйкера походила на лезвие бритвы.

– Вы спрашиваете в вашем официальном качестве, э-э... констебль?

– Ничуть. Просто любопытно.

– Полное имя моего партнера Курт Барлоу. Мы вместе работали в Лондоне и Гамбурге. Это, – Стрэйкер обвел рукой магазин, – наша отставка. Скромно. Но со вкусом. Мы не рассчитываем заработать больше чем на жизнь. Мы просто любим старые вещи, красивые вещи и надеемся заработать себе репутацию в округе... может быть, во всей вашей столь прекрасной Новой Англии. Как вы думаете, это возможно, констебль Джиллеспи?

– Я думаю, все возможно, – ответил Перкинс, оглядываясь кругом в поисках пепельницы. Не найдя ничего, он стряхнул пепел в карман плаща. Во всяком случае, я надеюсь, что вам повезет. И передайте мистеру Барлоу, когда он появится, что я постараюсь познакомиться с ним.

– Передам, – сказал Стрэйкер. – Он любит общество.

– Отлично. – Джиллеспи направился было к дверям, но остановился и оглянулся. Стрэйкер внимательно смотрел на него. – Кстати, как вам старый дом?

– Он требует большого ремонта. Но у нас есть время.

– Пожалуй, – согласился Перкинс. – Не думаю, чтобы вам досаждали малолетки.

Брови Стрэйкера поднялись:

– Кто?

– Дети, – терпеливо пояснил Перкинс. – Знаете, им обычно нравится цепляться к новым людям. Бросать камешки, звонить в звонок и убегать и так далее.

– Нет, – сказал Стрэйкер, – никаких детей.

– Мы вроде как одного потеряли.

– В самом деле?

– Все думают, что его уже не найти. По крайней мере, живым.

– Какой ужас, – произнес Стрэйкер бесстрастно.

– Да уж, не говорите. Если только заметите что-нибудь...

– Я немедленно сообщу вам письменно, – он снова улыбнулся той же холодной улыбкой.

– Отлично. – Перкинс открыл дверь и нерешительно вгляделся в дождевую пелену. – Передайте мистеру Барлоу, что я зайду.

– Конечно, передам, констебль Джиллеспи. Чао.

Перкинс в изумлении оглянулся:

– Чаю?

Улыбка Стрэйкера расширилась:

– До свидания, констебль Джиллеспи. Это итальянское выражение, оно означает "до свидания".

– Да? Каждый день узнаешь что-то новое, правда? Пока, – Перкинс шагнул в дождь и закрыл за собой дверь. – Такого сорта здесь еще не бывало, – пробормотал он. Сигарета промокла. Он выкинул ее.

Стрэйкер следил через окно, как констебль пересекает улицу. Антиквар больше не улыбался.

– Нолли! – позвал Перкинс, вернувшись в муниципалитет.

Ответа не последовало. Перкинс кивнул своим мыслям. Нолли хороший парень, но мозгов у него маловато. Перкинс снял плащ, расстегнул галоши, сел за стол и позвонил в Портленд. Ответили сразу после первого звонка:

– ФБР, Портленд. Агент Ханраан.

– Перкинс Джиллеспи. Констебль Джерусалемз Лота. У нас здесь пропал мальчик.

– Знаю, – жестко ответил Ханраан. – Ральф Глик, девять лет, четыре фута три дюйма, черные волосы, голубые глаза. В чем дело? Требуют выкупа?

– Ничего подобного. Можете для меня проверить кое-кого?

Ханраан мог.

– Первый – Бенджамен Мерс. М-е-р-с. Писатель. Написал книгу под названием "Дочь Конуэя". Другие двое вроде как парочкой. Курт Барлоу. Б-а-р-л-о-у. Другой – Ричард Трокетт Стрэйкер. Трокетт кончается на два "т", а фамилия пишется, как слышится. У них мебельная и антикварная лавка. Только открыли здесь, в городе. Стрэйкер говорит, что Барлоу в Нью-Йорке по делам. Утверждает, что они работали в Лондоне и Гамбурге.

– Вы подозреваете этих людей по делу Глика?

– Я еще не знаю, есть ли вообще такое дело. Но все они появились в городе примерно в одно время.

– Вы думаете, есть связь между этим парнем Мерсом и другими двумя?

Перкинс откинулся в кресле и перевел дыхание. Разговоры с настоящими представителями закона всегда доводили его до истерики.

– Именно это, кроме прочего, – произнес он раздельно, – я и хочу выяснить.

Телефонные провода странно гудят в холодный ясный день – словно дрожа от текущих по ним разговоров. Это совершенно особенный звук – одинокий звон голосов, летящих сквозь пространство.

"...и уплатил старой двадцаткой, Мэйбл, той, большой. Коайд сказал, он не видел такой со времени банкротства банка Гейтса в 1930-м. Он..."

"...да, он странный человек, Эвви. Я видела, как он возился за домом с тачкой. Хотела бы я знать, один он там или..."

"...Кроккет, может, и знает, но не скажет. Помалкивает. Он всегда был..."

"...писатель у Евы. Интересно, Флойд Тиббитс знает, что он..."

"...кошмар, сколько времени проводит в библиотеке. Лоретта Старчер говорит, что она никогда не видела парня, который бы знал так много..."

"...она говорит, его зовут..."

"...да, Стрэйкер. Мистер Р.Т.Стрэйкер. Мамаша Кенни Дэйнлса говорит, что видела в витрине настоящий кабинет работы де Бира, и они за него запрашивают восемьсот долларов. Представляешь? Вот я и говорю..."

"...странно, он приехал, и мальчонка Гликов..."

"...вы же не думаете..."

"...нет, но это странно. Кстати, у вас есть рецепт для..."

Провода гудят... гудят... гудят...

23.9.75.

Имя: Глик, Даниэль Фрэнсис.

Адрес: Брок-роуд, Джерусалемз Лот, Мэн 04270.

Возраст: 12. Пол: Мужской. Раса: Кавказская.

Принят: 22.9.75. Доставившее лицо: Энтони Х.Глик (отец).

Симптомы: Шок, потеря памяти (частичная), тошнота, отсутствие аппетита, общее онемение.

Анализы (см. прилагаемый лист):

1. Туберкулез в кожной пробе: Отр.

2. Туберкулез в слюне и моче: Отр.

3. Диабет: Отр.

4. Белые кровяные шарики: Отр.

5. Красные кровяные шарики: 45% гемоглобина.

6. Костный мозг: Отр.

7. Рентген грудной клетки: Отр.

Возможный диагноз: злокачественная анемия, первичная или вторичная; первый анализ показал 86% гемоглобина. Вторичная анемия менее вероятна; сведений о потерях крови нет. Возможна первичная анемия в сочетании с ментальным шоком. Рекомендуется бариевая клизма и рентгеновское исследование на предмет внутренних кровотечений, хотя, по словам отца, недавних травм не было. Также рекомендуется витамин B12.

Выписать до результатов дальнейших анализов. Дж.М.Горби.

В час ночи двадцать четвертого сентября медсестра вошла в больничную палату Дэнни Глика. В дверях она остановилась и нахмурилась. Кровать была пуста.

Взгляд медсестры перешел с кровати на странно бесформенную белую груду на полу.

– Дэнни! – произнесла она.

Медсестра шагнула к нему, думая, что мальчик просто отправился в ванную и это оказалось ему не по силам, вот и все.

Она осторожно перевернула его, и первой мыслью, до того как она поняла, что он мертв, было, что витамин В12 помогает: мальчик выглядел лучше, чем вчера.

А потом она почувствовала холод его руки и неподвижность голубых жилок под пальцами и кинулась за дежурным врачом.

5. БЕН (2)

Двадцать пятого сентября Бен снова побывал у Нортонов. Они опять обедали во дворе, а потом все четверо сидели и курили, ведя бессвязный разговор.

Еще не было холодно даже в одежде с короткими рукавами, но осень уже висела в воздухе тонким блеском льда. Огромный старый клен у ворот пансиона Евы Миллер начал краснеть.

Но если что-то изменилось в воздухе, то в отношениях Бена с Нортонами не изменилось ничего. Чувство Сьюзен оставалось прямым, чистым и естественным. И ему девушка очень нравилась. В Билле он чувствовал нарастающую симпатию к себе, сдерживаемую только подсознательным отцовским предубеждением. Анна Нортон по-прежнему не потеплела. По ее настоянию Сьюзен накануне рассказала Бену кое-что о Флойде Тиббитсе. Флойд Тиббитс был здешним, своим и надежным. Бен Мерс, напротив, возник невесть откуда и мог в любой момент снова исчезнуть, прихватив с собой в кармане сердце ее дочери. К тому же Анна явно питала обычное в маленьких городках недоверие к мужчинам творческих занятий, и Бен подозревал, что где-то в глубине души она ждет от него убийства, безумия или склонности посылать девушкам пакеты с их отрезанными ушами. Участие Бена в поисках Ральфи Глика скорее усилило, чем успокоило ее подозрения. Бен не раз задавал себе вопрос, знает ли Анна о визите к нему Перкинса Джиллеспи.