Текст книги "Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Кинг Стивен
Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)

Стивен КИНГ

ИЕРУСАЛИМ ОБРЕЧЕННЫЙ

ПРОЛОГ

Старый друг, чего ты ищешь?

Столько лет проведя на чужбине,

Ты принес дорогой тебе образ

Под иное, чуждое небо

Далеко от своей земли.

Джордж Сефрис.

Почти никто не сомневался, что мужчина и мальчик – это отец и сын.

Они ехали через всю страну на старом "ситроене", придерживаясь боковых дорог, путешествуя рывками. Три раза они останавливались, прежде чем добрались до цели: первый раз – в Род-Айленде, где мужчина – высокий, черноволосый – работал на текстильной фабрике, потом – в Янгстоуне, Огайо, где он стоял три месяца у тракторостроительного конвейера и, наконец, в маленьком калифорнийском городке у мексиканской границы, где он качал бензин и чинил маленькие иностранные автомобили, заработав, в общем, гораздо больше, чем рассчитывал.

Где бы они ни останавливались, мужчина обязательно раздобывал газету штата Мэн под названием "Портлендский Пресс-Геральд" и искал в ней заметки о маленьком южном городке Джерусалемз Лот или его окрестностях. Иногда такие заметки находились.

В комнатах мотелей между Централ Фоллз и Род-Айлендом он написал проспект романа и отослал его по почте своему агенту. Он добился кое-какого успеха как романист – миллион лет назад, когда жизнь его еще не погрузилась во тьму. Агент отправил проспект его последнему издателю, тот высказал вежливую заинтересованность, но не проявил склонности расстаться с какой бы то ни было суммой аванса. "Пожалуйста" и "благодарю вас", сообщил мужчина мальчику, разрывая в клочки письмо агента, – все еще не оплачиваются". Он произнес это без особой горечи и все-таки сел за книгу.

Мальчик почти не разговаривал. С его лица не сходило стесненное выражение, глаза не блестели, взгляд словно постоянно устремлялся в какие-то холодные внутренние пространства. Везде, где они останавливались в пути, он был вежлив и больше ничего. Казалось, он не хотел ни на минуту оставаться без высокого мужчины и нервничал даже тогда, когда тот уходил в ванную. Мальчик не желал разговаривать о городке Джерусалемз Лот и читать Портлендскую газету, хотя мужчина иногда старался заговаривать об этом, а газету намеренно оставлял на столе.

Когда книга была написана, они жили в коттедже на Тихоокеанском побережье и часто купались. Тихий океан оказался теплее и добрее Атлантического. Он не хранил воспоминаний. Мальчик начал загорать.

Хотя им хватало на еду и крышу над головой, мужчина стал чувствовать себя подавленным и сомневаться, правильную ли они ведут жизнь. Он учил мальчика, и тот, казалось, ничего не терял в смысле образования (живостью ума он не уступал своему учителю), но вычеркивание из жизни Джерусалемз, или Салема Лота, видно, не принесло ему пользы. Иногда он вскрикивал во сне и сбрасывал на пол одеяла.

Из Нью-Йорка пришло письмо. Агент сообщил о предложении аванса в двенадцать тысяч долларов и практически обеспеченной распродаже. Разве плохо?

Хорошо.

Мужчина бросил работу на бензозаправочной станции и уехал с мальчиком за границу.

Лос-Сапатос, что означает "туфли" (название, вызвавшее тайный восторг мужчины), оказался крохотным, ничем не примечательным городком на берегу океана. Оставив за собой Штаты, двое зажили с почти неземным спокойствием. Ни туристов, ни самолетов над головой, на сотню миль кругом ни одного скоростного шоссе и ни одной газонокосилки. Даже радио означало для них шум без смысла: вещание велось на испанском, который мальчик только начинал понимать, а мужчина всю жизнь считал абракадаброй. От музыки осталась лишь опера. Ночная поп-станция кое-как пробивалась своими бешеными тактами с пятого на десятое. Единственным мотором в зоне слышимости был старый культиватор одного местного фермера. При подходящем ветре его шум слабо долетал отдельными порывами. Воду доставали вручную из колодца.

Раз или два в месяц (не обязательно вдвоем) они ходили к мессе в маленькую церковь. Ни тот, ни другой не понимали смысла церемонии, но все равно ходили. Мужчина часто попросту засыпал под привычные голоса и ритмы в удушающей жаре. В одно воскресенье мальчик вышел к мужчине на шаткую веранду, где тот работал над новым романом, и нерешительно сообщил, что говорил со священником о своем желании вступить в церковную общину. Мужчина кивнул и спросил только, достаточно ли он знает испанский, чтобы к этому готовиться. Мальчик считал, что тут затруднений не возникнет.

Раз в неделю мужчина ездил за сорок миль за Портлендской газетой недельной давности, пожелтевшей и потертой. Через две недели после сообщения мальчика в газете оказалась рассказ о Салеме Лоте и о городке штата Вермонт под названием Момсон. В статье упоминалось имя высокого мужчины.

Он оставил газету на столе, почти не надеясь, что мальчик прочитает ее. Статья его обеспокоила – по нескольким причинам. Дело Салема Лота, кажется, не окончилось.

Мальчик пришел к нему через день, держа газету, сложенную, чтоб видеть заголовок: "Город с привидениями в штате Мэн?".

– Я боюсь, – сказал он.

– Я тоже, – ответил высокий мужчина.

Город с привидениями в штате Мэн?

Джон Льюис, собственный корреспондент "Пресс-Геральда".

Джерусалемз Лот. Джерусалемз Лот – городок к востоку от Кэмберленда и в двадцати милях к северу от Портленда. Это не первый истощившийся и обезлюдевший город в американской истории и, надо полагать, не последний, но один из самых странных. Города-призраки обычны на американском юго-западе, где они вырастают за одну ночь вокруг богатых золотых и серебряных месторождений, а потом, когда жилы истощаются, так же быстро исчезают, оставляя после себя пустые магазины, гостиницы и сауны, медленно рассыпающиеся в прах.

В Новой Англии единственным двойником таинственно опустевшего Джерусалемз Лота, или Салема Лота, как его часто называют местные жители, предстает городок Момсон в штате Вермонт. Летом 1923 года Момсон словно растаял в воздухе – испарился вместе с 312 жителями. Дома и несколько маленьких общественных сооружений в центре города еще стоят, но с того лета пятидесятидвухлетней давности в них никто не живет. Большинство домов все еще остаются обставленными, и кажется, будто посреди будничной жизни некий ураган сдул людей прочь. В одном доме накрыт к ужину стол, в другом – в спальне приготовлены постели. В магазине на прилавке найден сгнивший рулон материи, а на кассовом аппарате набран доллар и двадцать два цента. Следователи нашли в ящике кассы нетронутую сумму почти в пятьдесят долларов.

Жители округа любят развлекать туристов этой историей и намекать, что в городке нечисто, поэтому-де он и пустует с тех самых пор. Настоящая причина скорее в том, что Момсон лежит в забытом уголке штата, далеко от шоссе. Этот городок ничто не отличает от других – разве что его тайна, похожая на тайну Марии Челесты.

То же самое можно сказать и про Джерусалемз Лот.

По переписи 1970 года в Салеме Лоте числилось 1319 жителей – на 67 душ больше, чем по предыдущей переписи. Это было уютное патриархальное сообщество, в котором едва ли что-нибудь вообще происходило. Единственным событием, о котором могли вспоминать старожилы, беседуя в парке или у печи, оставался пожар 51-го, когда неосторожно брошенная спичка нанесла лесу самый большой урон в истории штата.

Если вы, уйдя в отставку, желали поселиться в провинциальном городке, где каждый занимается своими делами и крупнейшим событием недели служит благотворительная ярмарка печения, – что ж, Лот как раз подходил вам. Молодежь, сунув диплом под мышку, покидала эти места, с тем чтобы никогда не возвращаться.

Но чуть больше года тому назад в Джерусалемз Лоте стало твориться нечто необычное. Люди пропадали из виду. Большая часть, разумеется, не пропадала в буквальном смысле слова. Бывший тамошний констебль Перкинс Джиллеспи живет с сестрой в Киттери. Чарльз Джеймс, владелец бензоколонки, что напротив аптеки, завел мастерскую в соседнем Кэмберленде. Паулина Диккенс переехала в Лос-Анжелесе, а Рода Керлс работает в Портленде. Список можно продолжать и продолжать.

Но что загадочно во всех этих людях, так это их единодушное желание или неспособность – говорить о Джерусалемз Лоте и о том, что там случилось, если, конечно, там случилось что-нибудь. Перкинс Джиллеспи просто взглянул на нашего корреспондента, зажег сигарету и произнес: "Я решил уехать, вот и все". Чарльз Джеймс утверждает, что ему пришлось уехать потому, что его дело испарилось вместе с городом. Паулина Диккенс, годы прослужившая официанткой в Замечательном Кафе, не ответила на наши письма, а мисс Керлс вовсе отказалась говорить на эту тему.

Иногда причины исчезновений помогает установить пытливая работа мысли. Лоуренс Кроккет, агент по продаже недвижимости, исчезнувший с женой и дочерью, оставил после себя несколько весьма сомнительных земельных и строительных дел, заставляющих предполагать, что его ничто больше не удерживало в городе. Исчезали и такие, как Ройс Макдуглас, потерявший маленького сына. Подобных Кроккету и Макдугласу немало. По словам начальника полиции штата Питера Макфэ, "найдены следы многих людей из Джерусалемз Лота... но это не единственный город в штате Мэн, где люди пропадают из глаз. Ройс Макдуглас, например, остался должен банку и двум финансовым компаниям. Не в этом году, так в следующем он вытащит из жилетного кармашка пару своих кредитных карточек и на него наложат лапу. В Америке исчезнувший человек – такая же нормальная вещь, как пирог с вишнями. Мы живем в автомобильном обществе. Люди то и дело снимаются с мест, иногда забывая оставить адрес. Особенно бездельники".

Однако, несмотря на всю трезвость позиции капитана Макфэ, в Джерусалемз Лоте есть вопросы, остающиеся без ответа. Исчез Генри Петри с женой и сыном, а мистера Петри, администратора страховой компании, едва ли можно назвать бездельником... Местный библиотекарь, косметолог, содержатель похоронного бюро – все они значатся в списке, достигшем пугающей длины.

В городках вокруг уже ползут слухи, что в Салеме Лоте нечисто. Говорят, что иногда над отрезком центральной линии электропередач, проходящей через город, плавают цветные огни; и, если вы предположите, что обитатели Лота унесены НЛО, никто не рассмеется. Поговаривают о "темной секте" молодежи, практиковавшей в городе черные мессы и накликавшей гнев самого Бога на тезку святейшего города Святой Земли. Другие, не столь суеверные, напоминают о молодых людях, "исчезнувших" три года назад вблизи Хьюстона в Техасе и которые были обнаружены в братских могилах.

После визита в Салем Лот все эти разговоры перестают казаться дикими. Последняя лавочка – аптечная и кондитерская Спенсера – закрылась в январе. Школы пустуют. Детей нет. Только пустые магазины и склады, заброшенные дома, запущенные газоны, безлюдные улицы.

Среди людей, о которых полиция штата хотела бы хоть что-нибудь услышать, – Джон Гроггинс, пастор методистской церкви в Салеме Лоте; отец Дональд Кэллахен, приходской священник прихода Сент-Эндрю; Мэйбл Вертс, вдова, известная церковной и общественной активностью; Лестер и Харриет Дархэм, работавшие на ткацко-прядильной фабрике; Ева Миллер, хозяйка пансиона...

Через два месяца после газетной статьи мальчика приняли в церковную общину. Он в первый раз исповедался, – и исповедался во всем.

Священник был седым стариком, с лицом, покрытым сетью морщин, из которой выглядывали поразительно живые глаза. Голубые глаза, совершенно ирландские. Когда высокий мужчина пришел к нему домой, священник сидел на террасе и пил чай. Рядом стоял человек в городском костюме. Волосы его были разделены на пробор посередине и набриолинены, как на фотографиях 1890-х годов.

Человек произнес чопорно:

– Я Езус де ля рэй Муньоз. Отец Грасон просил меня переводить, потому что не говорит по-английски. Отец Грасон оказал моей семье большую услугу, которую я не хочу называть. Мои губы также запечатаны по поводу того, что он хочет обсудить. Это вам подходит?

– Да. – Мужчина пожал руку Муньозу, а потом Грасону.

Грасон улыбнулся и заговорил по-испански.

– Он спрашивает, не хотите ли чашку чая? Это зеленый чай. Прохладительный, – перевел Муньоз.

– Спасибо, с удовольствием.

Когда с проявлениями дружелюбия покончили, священник сказал:

– Этот мальчик вам не сын.

– Да.

– Он исповедался в странных вещах. По правде сказать, за всю мою практику я никогда не слышал более странной исповеди.

– Это меня не удивляет.

– Он плакал. Это был ужасный плач, он исходил со дна души. Могу я задать вопрос?..

– Нет, – сказал высокий мужчина ровным голосом. – Не можете. Он сказал правду.

Грасон закивал еще прежде, чем Муньоз перевел, и лицо священника стало серьезным. Он наклонился вперед, зажав руки между коленями, и долго говорил. Муньоз внимательно слушал с бесстрастным лицом.

– Он говорит, – начал наконец переводчик, – в мире есть странные вещи. Много лет назад крестьянин из Эль-Граньонэ принес ему ящерицу, которая вскрикивала, как женщина. Он видел человека с родимыми пятнами знаками страстей господних, и у этого человека кровоточили руки и ноги в страстную пятницу. Он говорит, что это дело ужасное, темное дело. Это ужасно для вас и для мальчика. Особенно для мальчика. Он говорит...

Грасон что-то коротко произнес.

– Он спрашивает, что вы собираетесь делать.

Высокий мужчина очень медленно покачал головой:

– Не знаю.

Грасон заговорил опять.

– Он говорит, что будет молиться за вас.

Через неделю мужчина проснулся взмокший от кошмара и позвал мальчика по имени.

– Я возвращаюсь, – сказал мужчина. Мальчик побелел под загаром. – Ты сможешь вернуться со мной?

– Ты любишь меня?

– Да, Бог – свидетель, да.

Мальчик начал плакать, и высокий мужчина обнял его.

И все же мужчина не мог заснуть. Лица реяли в тени, смутные, как лица прохожих среди снегопада, и, когда ветер заскреб веткой по крыше, он вскочил.

Джерусалемз Лот.

Он закрыл глаза и зажал их ладонями – и тогда все начало возвращаться. Он почти видел стеклянное пресс-папье – то, что разбрасывает маленькие молнии, когда его поворачиваешь.

Салем Лот...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАРСТЕН ХАУЗ

Ни один организм не может долго существовать в

здравом уме при условиях абсолютной реальности; даже

кузнечиков и жаворонков кое-кто подозревает в способности

мечтать. Хилл Хауз стоял уединенно на холме, вмещая в себя

мрак; он стоял восемьдесят лет и мог простоять еще

восемьдесят. Внутри стены стояли прямо, полы не прогнили,

двери разумно оставались закрытыми; тишина лежала на

дереве и камнях Хилл Хауза, и что бы там ни блуждало

блуждало в одиночестве.

Ширли Джексон "Призраки Хилл Хауза".

1. БЕН (1)

Проезжая Портленд, Бен Мерс почувствовал приятное волнение. Было 5 сентября 1975 года, и лето переживало грандиозный финал. Деревья взрывались зеленью, небо сияло высокой мягкой голубизной, и возле поворота на Фолмаус он увидел двух мальчишек с удочками, пристроенными на плечах, как карабины.

Он снизил скорость и принялся искать что-нибудь, способное пробудить его память. Сперва не находилось ничего, и он постарался подготовить себя к почти верному разочарованию.

"Тебе было тогда семь. Двадцать пять лет утекло. Места меняются. Как и люди.

В те дни шоссе 295 не существовало. Чтобы добраться до Портленда из Лота, ездили по дороге 12 до Фолмауса... Времена меняются.

Брось эту чушь!"

Но бросить оказалось трудно. Трудно бросить, когда...

Из-за поворота с ревом внезапно вывернулся большой мотоцикл. За рулем сидел подросток в тенниске, сзади – девушка в красной куртке и огромных зеркальных очках. Они свернули немного быстрее, чем следовало, и он отреагировал слишком сильно, нажав на тормоза и гудок. Мотоцикл умчался вперед, выплюнув синий дым, и девушка, обернувшись, показала на Бена пальцем.

Он снова набрал скорость. Ему хотелось курить. Руки слегка дрожали. Мотоцикл уже почти пропал из виду. Подростки. Проклятые подростки. К нему пробивались воспоминания – на этот раз более недавние. Он оттолкнул их. Два года он не садился на мотоцикл. И никогда больше не собирался.

Красное пятно слева привлекло его внимание, вызвав вспышку радости и узнавания. Уродливое красное здание стояло на склоне холма за клеверным полем; даже отсюда виднелся отблеск солнца на флюгере, увенчивающем выкрашенный в белое купол. Этот дом стоял здесь тогда, и он все еще здесь. И ни в чем не переменился. Может быть, в конце концов все будет хорошо. Потом купол исчез за деревьями.

За поворотом на Кэмберленд знакомого стало появляться все больше и больше. Он проехал мимо реки Роял, где мальчишкой ловил щук, мимо промелькнувшего между деревьями вида на поселок Кэмберленд. Показалась кэмберленедская водонапорная башня с огромным лозунгом: "Сохраним штат Мэн зеленым!". Тетя Синди всегда говорила, что под ним следовало бы приписать: "Давай деньги!".

Волнение его усиливалось, он начал набирать скорость и высматривать поворотный знак. Знак замерцал зеленым впереди миль через пять:

ДОРОГА 12 ДЖЕРУСАЛЕМЗ ЛОТ, КЭМБЕРЛЕНД

Внезапно его охватила мрачность, потушив хорошее настроение, как песок тушит огонь. Это с ним бывало со времен... (он попытался произнести в уме имя Миранды и не смог), с тяжелых времен, но никогда еще с такой неодолимой силой.

Что это ему вздумалось – возвращаться в городок, где четыре года прожил мальчишкой, возвращаться, пытаясь вернуть себе нечто, безнадежно потерянное? Какого волшебства он ждет от ходьбы по дорогам, по которым ходил ребенком и которые теперь наверняка заасфальтированы и замусорены пивными банками туристов? Белая или черная – магия ушла. Она исчезла в стремнине той ночи, когда мотоцикл потерял управление и возник перед глазами беспощадно растущий желтый фургон, и крик жены Миранды оборвался внезапно и окончательно, и...

Поворот появился справа, и Бен едва не проехал мимо, с тем чтобы сделать круг через Кэмберленд и вернуться. Но вернуться куда? Домой? Смешно. Был бы дом – он оставался бы там.

Он дал сигнал и свернул на дорогу 12, которая ближе к городу становилась Джойнтер-авеню. То, что он увидел, заставило его нажать на тормоз обеими ногами. "Ситроен" вздрогнул и остановился.

Впереди к востоку на фоне неба толпились сосны и ели – отсюда город не был виден за холмом. Только поднималась вдалеке между деревьями двухскатная, с остроконечными башенками крыша Марстен Хауза.

Он смотрел туда как зачарованный. Множество чувств сменилось на его лице с калейдоскопической быстротой.

– Все еще здесь, – пробормотал он. – Бог ты мой...

Он взглянул на свои руки. Они покрывались гусиной кожей.

Он объездил город вдоль и поперек, удивляясь обилию небольших перемен. Появились новые дома, гостиница под названием "Дол" на главной улице, пара новых гравийных карьеров у окраин. Но старый жестяной указатель дороги к городской свалке остался на месте, и дорога, как и прежде немощеная, по-прежнему изобиловала выбоинами и канавами, и в просеку линии электропередач по-прежнему виднелся Школьный Холм. Ферма Гриффина тоже осталась на месте.

Хотел бы он знать, продают ли там еще молоко в бутылках. На этикетке улыбающаяся корова выглядывала из-под надписи: "Солнечное молоко с Гриффинской фермы!". Он улыбнулся. Немало этого молока он выплеснул в кукурузные хлопья у тети Синди.

Он свернул на Брукс-роуд мимо железных ворот и низкой каменной стены, окружающей кладбище, потом спустился в лощину и выехал на новый подъем, известный как Марстен Хилл.

На верхушке холма деревья расступались с обеих сторон дороги. Справа открывался отличный вид на город – в первый раз Бен увидел его целиком. Слева стоял Марстен Хауз. Бен остановил машину и вышел.

Здесь ничего не изменилось. Ничего. Как будто в последний раз он был здесь вчера.

Вольно разросшаяся перед домом трава прятала следы от выщербленных камней дорожки, ведущей к парадной двери. В траве пели сверчки, и он видел, как кузнечики описывают над ней свои судорожные параболы.

Дом смотрел на город. Это был огромный запущенный дом, с заколоченными как попало окнами, придающими ему тот зловещий вид, который свойствен давно пустующим домам. Краски давно выцвели, все посерело. Бури сильно проредили черепицу, и какой-то сильный снегопад провалил западный угол главной крыши, перекосив ее набекрень. На стойке перил крыльца облупившаяся табличка, прибитая гвоздями, запрещала вход.

Ему страшно хотелось пройти по заросшей дорожке среди сверчков и кузнечиков, подняться по ступенькам, протиснуться между досками заколоченной двери, попасть внутрь.

Он сглотнул и направился к дому, глядя на него словно под гипнозом. Дом в ответ смотрел на Бена с безразличием идиота.

Пройти прихожую, пахнущую сырой штукатуркой и гнилыми обоями, слушая возню мышей за стенами. Кругом будет валяться масса всякой дребедени, и можно подобрать что-нибудь – пресс-папье, например, – и положить в карман. Потом, вместо того чтобы пройти через кухню, можно повернуть налево и подняться по лестничке, и под ногами будет хрустеть обвалившаяся за годы с потолка штукатурка. В лестничке четырнадцать ступенек, точно, четырнадцать. Но верхняя меньше других, она словно добавлена специально, чтобы избежать несчастливого числа. Остановиться на верхней площадке лестницы, глядя на закрытую дверь. И, если подойти к этой двери, наблюдая словно со стороны, как она приближается и увеличивается, можно протянуть руку и...

Он отвернулся от дома, соломенно-сухой шелест слетал с губ. Не сейчас. Может быть, позднее, но не сейчас. Сейчас достаточно знать, что все это еще здесь. Ждет его. Он оперся руками на капот машины и взглянул на город. Там можно выяснить, кому принадлежит Марстен Хауз, и, может быть, снять его. Из кухни получится отличный кабинет, а спать можно в передней гостиной. Но он не позволит себе подняться по лестничке.

Разве только без этого нельзя будет обойтись.

Он сел в машину и опустился с холма в Джерусалемз Лот.

2. СЬЮЗЕН (1)

Он сидел на скамейке в парке, когда заметил, что за ним наблюдает девушка. Очень хорошенькая девушка, чьи легкие светлые волосы перехватывал шелковый шарфик. Сейчас она читала книгу, но рядом лежал этюдник и что-то вроде угольного карандаша. В этот день – вторник шестнадцатого сентября, первый день школьных занятий – парк опустел как по волшебству. Остались только кое-где матери с маленькими детьми, несколько стариков у Военного Мемориала и эта девушка, сидящая в сквозной тени старого ильма.

Она опустила и снова подняла взгляд. На ее лице про-мелькнуло удивление. Она взглянула на книгу, потом опять на него и сделала было движение встать, но передумала.

Вместо этого встал он и подошел, держа в руках собственную книгу вестерн в бумажной обложке.

– Привет, – произнес он дружелюбно, – мы что, знаем друг друга?

– Нет, – ответила она. – Дело в том... вы Бенджамен Мерс, правда?

– Правда, – он приподнял брови.

Она издала нервный смешок, лишь мельком взглянув ему в глаза, чтобы попытаться прочесть его намерения. Девушка явно не принадлежала к тем, кто заговаривает с посторонними мужчинами в парке.

– Я думала, что увидела призрак. – Она подняла с колен книгу. Бен заметил на ней штамп городской библиотеки. Книга оказалась "Воздушным танцем", его вторым романом. Девушка показала фотографию на форзаце – его собственную фотографию четырехлетней давности. Мальчишеское лицо с черными алмазами глаз выглядело пугающе серьезным.

– С таких пустячных случаев берут начало династии, – шутливо провозгласил он, но фраза повисла в воздухе, как невольно сорвавшееся пророчество. Позади него малыши счастливо плескались в луже, женский голос просил некоего Родди на раскачивать сестренку так высоко; сестренка, ничего не слушая, бесстрашно взлетала к небу. Это мгновение он запомнил на долгие годы. Если ничего не вспыхивает между двумя людьми, такие моменты просто летят вслед за прочими в гигантский провал памяти.

Потом она рассмеялась и протянула ему книгу:

– Подпишите, пожалуйста.

– Библиотечную?

– Я куплю такую же и возмещу им.

Он нашел в кармане автоматический карандаш.

– Как ваше имя?

– Сьюзен Нортон.

Он быстро написал, не задумываясь: "Для Сьюзен Нортон, самой хорошенькой девушки в парке. С сердечным приветом – Бен Мерс".

– Теперь вам придется ее украсть, – сообщил он, возвращая книгу. "Воздушный танец" больше не издается, увы.

– Найду у букиниста в Нью-Йорке, – чуть поколебавшись, сказала она. Ужасно хорошая книга.

– Спасибо. Когда я ее перечитываю, я удивляюсь, как ее вообще могли опубликовать.

– Вы часто ее перечитываете?

– Да, но я стараюсь бросить.

Они рассмеялись, и сразу почувствовали себя естественно. Позднее у него был случай удивиться, как легко это произошло. Судьба... Да, судьба, но не слепая, а вооруженная двадцатикратным биноклем и непременно желающая перемолоть несчастных смертных своими гигантскими жерновами, чтобы испечь нечто непостижимое.

– Я и "Дочь Конуэя" читала тоже. Я люблю эту книгу. Наверное, вам такое говорят каждый день.

– Поразительно редко, – признался он. Миранде тоже нравилась "Дочь Конуэя", но приятели в кафе не проявляли на ее счет энтузиазма, а критики... Чего ждать от критиков...

– Вы читали последнюю?

– Нет еще. Мисс Куген из аптеки говорит, что она очень скабрезная.

– Черт! Да она почти что пуританская, – возмутился Бен. – Язык грубоват, но когда пишешь о деревенских парнях, нельзя же... Послушайте, а не угостить ли мне вас мороженым? Я как раз собирался сам подкрепиться.

Она еще раз исследовала его взгляд. Потом тепло улыбнулась.

– Конечно. Я не против. У Спенсера отличное мороженое.

Так это началось.

– Это и есть мисс Куген? – вполголоса спросил Бен, глядя на высокую женщину в красном плаще поверх белой униформы.

– Она самая. Она каждый четверг заказывает книги в библиотеке тоннами и доводит мисс Старчер до сумасшествия.

Они сидели на табуретках, обитых кожей, и попивали содовую: он шоколадную, она – клубничную. Заведение Спенсера – аптека и кондитерская обслуживало еще и местный автовокзал, и со своего места они могли видеть через старомодную арку пустой зал ожидания, где одинокий молодой человек в голубой форме военно-воздушных сил сидел с угрюмым видом, обхватив ногами чемодан.

– Куда бы он ни ехал, он, кажется, не очень-то этому рад, проследила девушка взгляд Бена.

– Увольнительная кончилась, наверное, – предположил тот и подумал: "Сейчас она спросит, служил ли я когда-нибудь".

Но вместо этого она сказала:

Когда-нибудь и я сяду вот так на автобус в пол-одиннадцатого и скажу "прощай" Салему. И буду, наверное, такой же мрачной, как этот парень.

– И куда?

– В Нью-Йорк, пожалуй. Надо же посмотреть, не смогу ли я наконец жить самостоятельно.

– А здесь что-нибудь не так?

– В Лоте? Я люблю его. Но родственники, знаете... Они всегда как будто заглядывают мне через плечо. Да и Лот немного может предложить честолюбивой девушке.

Она пожала плечами и наклонилась к своей соломинке. На загорелой шее красиво проступали мышцы. Цветастое платье намекало на красивую фигуру.

– И какую же работу вы ищете?

Она опять пожала плечами:

– У меня диплом Бостонского университета. Он, конечно, не стоит бумаги, на которой напечатан. По искусству – максимум, по английскому минимум. Прямым ходом в категорию образованных дурочек. Меня даже не научили украшать учреждение. Несколько моих школьных приятельниц работают секретаршами – мне выше машинистки никогда не подняться.

– Так что же остается?

– Ну... может быть, издательство, – проговорила она неуверенно. – Или какой-нибудь журнал... В таких местах всегда найдется место тому, кто умеет рисовать по заказу.

– А вам делали заказы? – мягко спросил он.

– Нет... но...

– Без заказов в Нью-Йорк ехать не стоит. Поверьте мне. Только каблуки стопчете. Вам случалось продавать что-нибудь здесь?

– О, да! – она резко засмеялась. – В Портленде открывали новый кинотеатр и купили двенадцать моих картин, чтобы повесить в фойе. Семьсот долларов заплатили. Я внесла последний взнос за свой автомобильчик. Но как насчет вас? – Она оставила соломинку и погрузила ложку в мороженое. – Что вы делаете в процветающем сообществе Джерусалемз Лота, основное население тринадцать сотен человек?

Он пожал плечами:

– Пытаюсь писать роман.

Она тут же загорелась возбуждением:

– В Лоте? О чем? Почему именно здесь? Вы...

– Вы расплескали содовую, – серъезно прервал он ее.

– Я... Да, действительно. Прошу прощения, – она промокнула дно стакана носовым платком. – Послушайте, я вовсе не хотела надоедать вам. Я обычно неназойлива.

– Не за что извиняться. Все писатели любят говорить о своих книгах. Иногда перед сном я сочиняю себе интервью с "Плэйбоем". Напрасная трата времени.

Молодой летчик встал – подъезжал автобус.

– Я четыре года жил в Салеме Лоте ребенком. Там, на Бернс-роуд.

– На Бернс-роуд? Там сейчас ничего нет, кроме кладбища.

– Я жил у тети Синди. Синтия Стоунс. Мой отец умер, и с мамой случилось что-то... вроде, знаете, нервного срыва. Она и отправила меня "в деревню к тетушке", покамест придет в себя. Тетя Синди усадила меня на автобус и отправила обратно в Лонг-Айленд к маме ровно через месяц после большого пожара. От мамы я уезжал – плакал, и от тети Синди уезжал – тоже плакал.

– Я родилась в год пожара, – сообщила Сьюзен. – Самая чертовски занимательная вещь, какая случалась в этом городе, – и я ее проспала. Бен рассмеялся:

– В самом деле? Значит, вы на семь лет старше, чем я решил там, в парке.

Она явно обрадовалась:

– Спасибо... Дом вашей тети, должно быть, сгорел?

– Да. Ту ночь я навсегда запомнил. Люди с насосами на спинах пришли и велели нам выбираться. Это было так интересно! Тетя Синди суетилась, таскала вещи в свой автомобиль... Боже, что за ночь!

– Ваша тетя страховалась?

– Нет, но дом мы снимали и все ценное вывезли, кроме телевизора. Мы вдвоем не смогли оторвать его от пола. Это был "Видео Кинг" с семидюймовым экраном и линзой, но что за важность – все равно тут показывал только один канал. Фермерские новости и Китти Клоун.

– И вы вернулись сюда писать книгу? – удивилась она.

– Да, – ответил Бен не сразу. Он повернулся и в первый раз взглянул ей прямо в лицо. Очень милое лицо: спокойные голубые глаза и высокий ясный загорелый лоб. – Это город вашего детства? – спросил он.

– Да.

Он кивнул:

– Тогда вы понимаете. Я жил в Салеме Лоте ребенком, и это для меня город с призраками. Возвращаясь, я чуть не проехал мимо из страха, что все окажется другим.

– Здесь ничего не меняется, – возразила она. – Во всяком случае, не сильно.

– Я часто играл в войну с мальчишками Гарднеров. Пиратство на Королевском пруду. Разведки в парке и битвы за знамя. Потом, с мамой, я мотался по довольно жестоким местам. Она погибла, когда мне было четырнадцать, но волшебная пыльца с моих крылышек облетела гораздо раньше. Она вся осталась здесь. И она здесь до сих пор. Город не настолько изменился. Взглянуть с Джойнтер-авеню – как будто сквозь глыбу льда на собственное детство: нечетко, туманно, кое-где вовсе сходит на нет, но оно там.