Текст книги "Газу"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: Джо Хилл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

ДЖО ХИЛЛ и СТИВЕН КИНГ ГАЗУ!!!

Перевод: Meligan

Редактура: Snowy

При моральной поддержке сайта www.readly.ru

Они ехали на запад сквозь раскрашенную пустыню и не останавливались до тех пор, пока бойня не осталась в сотне миль позади. Наконец, вскоре после полудня они свернули к небольшой закусочной, стены которой были покрыты светлой штукатуркой, а рядом на бетонных островках стояли бензоколонки. Когда они подъехали, резонирующий рев их движков заставил стекла дрожать. Свои байки они поставили рядом с фурами, стоящими на парковке у западного крыла здания, выдвинули подпорки и заглушили моторы.

Гон Адамсон всю дорогу ехал впереди, иногда отрываясь на своем «Харлее» на четверть мили. Привычку уходить в отрыв он приобрел по возвращении к ним, прослужив два года в пустыне. Казалось, он уезжал так далеко вперед для того, что бросить остальным вызов, а может быть, он просто хотел от них отвязаться. Он не хотел здесь останавливаться, но Винс заставил. Как только закусочная показалась на горизонте, Винс догнал Гона, обогнал его и выставил руку влево в знакомом каждому в Племени жесте – съезжаем с дороги вслед за мной. Племя последовало жесту Винса, как было всегда. Еще одна вещь, которая не нравилась Гону. У парня таких вещей набралось предостаточно.

Припарковавшись первым, Гон не спешил слезать с байка. Приподнявшись в седле, он медленно снимал кожаные дорожные перчатки, яростно глядя на остальных из-под солнцезащитных очков с зеркальными стеклами.

– Тебе нужно поговорить со своим пацаном, – сказал Винсу Лемми Чапман, кивнув в сторону Гона.

– Не здесь, – сказал Винс. Это может подождать до их возвращения в Вегас. Он хотел оставить дорогу позади. Хотел немного полежать в темноте, хотел, чтобы прошло некоторое время, чтобы тошнотворный узел в его животе мог развязаться. Наверное, больше всего он хотел принять душ. На нем не было следов крови, но ему казалось, что он замаран, и лишь смыв с себя утреннюю вонь, он мог бы почувствовать себя в своей тарелке.

Он сделал шаг в направлении закусочной, но Лемми схватил его за плечо до того, как он смог сделать еще один.

– Здесь.

Винс посмотрел на руку на своем плече – Лемми не отпускал, в отличие от остальных, Лемми его не боялся – затем перевел взгляд на пацана, который и пацаном-то не был уже многие годы. Гон открыл ящик над задним колесом и что-то в нем искал.

– О чем говорить? Кларка нет. Денег тоже нет. Делать больше нечего. По крайней мере, этим утром.

– Тебе надо выяснить, так ли думает Гон. Хоть ты и думаешь, что вы мыслите одинаково, сорок минут каждого часа он зол на тебя. Скажу еще кое-что, босс. Некоторых из этих парней привел Гон, и он их распалил рассказами о том, как они разбогатеют на этой сделке с Кларком. Возможно, не он один хочет услышать, что дальше, – он обвел остальных многозначительным взглядом. Только сейчас Винс заметил, что никто не пошел к закусочной: все стояли у своих байков, посматривая на него и Гона. Ожидая, как будут развиваться события.

Говорить Винсу не хотелось. Сама мысль об этом опустошала его. В последнее время разговоры с Гоном был подобны перебрасыванию медбола от одного к другому. Это требовало усилий, и Винс не был уверен, что ему этого хочется, особенно если вспомнить, откуда они ехали.

Он все-таки пошел, поскольку, когда речь шла о сохранении Племени, Лемми почти всегда был прав. Лемми прикрывал его со времен их встречи в дельте Меконга, когда весь мир сошел с ума. Тогда они постоянно были настороже, опасаясь растяжек и противопехотных мин. Спустя почти сорок лет мало что изменилось.

Винс слез с мотоцикла и подошел к Гону, который стоял между своим «Харлеем» и припаркованным рядом нефтевозом. Гон нашел то, что он искал в багажнике: бутылку, наполненную чем-то, походившим на чай, но явно не им. Он напивался все раньше и раньше, и это Винсу тоже не нравилось. Гон сделал глоток, отер рот и протянул бутылку Винсу. Винс покачал головой.

– Говори, – произнес Винс.

– Если поедем по Шестому Шоссе, – сказал Гон, – будем в Шоу Лоу через три часа. Конечно, если предположить, что твоя бабья рисоварка выдержит.

– А что в Шоу Лоу?

– Сестра Кларка.

– И зачем она нам?

– Деньги. Если ты не заметил, мы только что проебали шестьдесят штук.

– И ты думаешь, что бабки у его сестры.

– Как вариант.

– Давай обсудим это, когда вернемся в Вегас. Там и рассмотрим все варианты.

– Как насчет рассмотреть их сейчас? Ты видел телефон в руке Кларка, когда мы вошли? Я слышал обрывок разговора через дверь. Думаю, он пытался связаться с сестрой, а когда не вышло, оставил сообщение кому-то из её знакомых. С чего бы ему так припекло поговорить с этой дурой, как только он увидел, что мы подъезжаем?

Чтобы попрощаться, подумал Винс, но не сказал этого Гону.

– Она не имеет к этому никакого отношения, верно? Или она тоже варит дурь?

– Не. Шлюха она.

– Иисусе, ну и семейка.

– Чья бы корова мычала, – сказал Гон.

– А это что еще значит? – спросил Винс. Фраза и её оскорбительный подтекст не беспокоили его так, как беспокоили зеркальные солнечные очки Гона, в которых отражался сам Винс, загорелый, с седой бородой, морщинистый и старый.

Гон снова уставился на мерцающую дорогу, а когда заговорил, на вопрос не ответил:

– Шестьдесят штук псу под хвост, а тебе хоть бы хрен.

– Не хоть бы хрен. Но выходит, что именно псу под хвост.

Гон и Дин Кларк встретились в Фаллудже, или, может, это было в Тикрите. Кларк был медиком-анестезиологом, который справлялся со своими обязанностями благодаря травке и большой дозе Вайклифа Жана. Заботой Гона было водить «Хамви» и не подставляться под пули. Вернувшись на гражданку, они остались друзьями, и полгода назад Кларк пришел к Гону с предложением организовать метовую лабу на озере Смит. Для начала ему требовалось шестьдесят штук, но вскоре бизнес должен был начать приносить суммы куда большие.

«Чистый лед,– уговаривал Кларк. – Не дешевое зеленое дерьмо – только лед, чистый как стекло». Он поднял руку над головой, показывая огромную гору денег. «Небеса наш предел, йоу?»

Йоу. Сейчас Винс думал, что как только он услышал это слово из уст Кларка, ему следовало выйти из игры. В ту же секунду.

Но он не вышел. Он даже подкинул Гону двадцать штук из своих сбережений, несмотря на сомнения. Кларк выглядел полным раздолбаем и напоминал Курта Кобейна: те же длинные светлые волосы и плотные рубашки. Он говорил «йоу», называл всех «чувак» и рассказывал о том, как наркота помогает преодолеть давящую мощь Надмозга. Что бы это ни значило. Он удивил, а потом очаровал Гона интеллектуальными подарками: пьесами Сартра, кассетами, на которых под музыку регги читали стихи.

Винс не испытывал к Кларку неприязни за то, что тот был ботаником, вечно рассуждающим на долбаном пидерско-негритянском языке о духовной революции. Беспокоило его другое: когда они встретились, у Кларка уже были пятнистые от наркоты десны и полный рот гнилых зубов. Винсу не претило зарабатывать на наркоте, но он инстинктивно не доверял ни одному торчку.

И все-таки денег он вложил, ему хотелось, чтобы у Гона что-нибудь получилось, особенно после того, как его вышвырнули из армии. И ненадолго, пока Гон и Кларк обсуждали детали, Винс заставил себя поверить в успех этой затеи. Гон же выглядел как напыщенный петух, гордый и наглый – он даже купил своей девушке машину, подержанный Мустанг, предвкушая большие дивиденды от своих вложений.

Только лаборатория сгорела, так йоу? Все сгорело дотла в первые же десять минут работы. Латиносы, которые работали внутри, сбежали через окна и стояли вокруг, закопченные и обгоревшие, пока не приехали пожарные. Теперь большинство из них сидело в местном околотке.

Гон о пожаре узнал не от Кларка, а от Бобби Стоуна, еще одного товарища по Ираку, который поехал на озеро Смит, чтобы на десять штук закупить мифического «чистого льда». Он повернул назад, как только увидел дым и мигалки. Гон пытался дозвониться до Кларка, но не смог ни днем, ни вечером. К одиннадцати утра Племя уже было в пути на восток, отправившись на его поиски.

Они застали Дина Кларка пакующим вещи в своем домике на холмах. Он сказал им, что как раз собирался отправиться к Гону, чтобы рассказать о случившемся и разработать новый план. Он сказал, что вернет им все деньги. Он сказал, что сейчас денег у него нет, но есть планы на непредвиденный случай. Он сказал, что он пиздец как сожалеет. Что-то было ложью, что-то правдой, особенно часть про пиздец как жаль, но ничто из этого не удивило Винса, даже то, что Кларк принялся рыдать.

Что его удивило – что удивило их всех – так это подружка Кларка, прятавшаяся в туалете, одетая в трусики с маргаритками и толстовку с надписью «Корманская старшая школа». Семнадцати лет, накачанная до бровей метом и сжимающая в руке маленький пистолет 22-го калибра. Через дверь она услышала, как Рой Клоуз спросил Кларка, здесь ли его подружка, и сказал, что если эта сучка им всем отсосет, то они, так и быть, сбросят с долга пару сотен баксов. Рой пошел в туалет поссать, на ходу вытаскивая член, но девчонка решила, что ширинку он расстегнул для другого, и открыла огонь. Первая пуля ушла в сторону, вторая – в потолок, поскольку к тому моменту Рой уже разделывал её своим мачете и вся ситуация летела в тартарары.

– Я уверен, что он просрал часть денег, – сказал Гон. – Возможно, он просрал половину того, что мы ему дали. Но если ты думаешь, что Дин Кларк вложил все шестьдесят штук в один трейлер, ничем не могу помочь.

– Может быть, часть он заначил. Я не говорил, что ты не прав. Но я не понимаю, при чем тут его сестра. Не легче ли было положить их в банку и закопать где-нибудь на заднем дворе? Я не хочу наезжать на какую-то шлюшку веселья ради. Если мы узнаем, что она неожиданно обзавелась деньгами, тогда другое дело.

– Я полгода потратил на подготовку этой сделки. И я не единственный, кто надеялся на неё.

– Хорошо. Давай все обговорим, когда вернемся в Вегас.

– Словами делу не поможешь. Надо ехать. Сегодня его сестра еще в Шоу Лоу, но когда она узнает, что её братца и его тёлку размазали по всему ранчо…

– Хорош орать,– сказал Винс.

Лемми наблюдал за ними, сложив руки на груди, в нескольких футах слева от Винса, готовый в любой момент встать между ними. Остальные стояли группками по двое-трое, небритые, покрытые дорожной пылью, одетые в кожаные куртки и джинсовые жилетки с нашивками в виде эмблемы банды: черепом в индейском головном уборе из перьев и надписью снизу: «ПЛЕМЯ. Живи в дороге, в дороге умри». Они всегда были Племенем, хотя индейцев среди них не было, кроме разве что Персика, который утверждал, что был наполовину чероки, кроме случаев, когда ему хотелось побыть полуиспанцем или полуинком. Док говорил, что будь тот хоть полуэскимосом или полувикингом, все равно вышел бы кретин.

– Деньги пропали, – сказал Винс сыну. – Полгода тоже. Смирись.

Его сын молча стоял, желваки на его скулах вздулись. Правая рука сжала бутылку так, что побелели костяшки пальцев. Глядя на него сейчас, Винсу внезапно привиделся шестилетний Гон с лицом, запыленным так же, как сейчас, ездящий по дорожке из гравия на своем зеленом трехколесном велосипеде и подражавший звуку мотора. Винс и Мэри смеялись от души, глядя на выражение крайнего напряжения на лице сына, эдакого Воина Дорог из Детского сада. Сейчас, после того, как Гон раскроил голову человека лопатой, смешным ему это не казалось. Гон всегда был быстрым, и он перехватил Кларка, когда тот попытался сбежать, воспользовавшись сумятицей, вызванной стрельбой девушки. Может, он и не хотел его убивать. Гон ударил его всего лишь раз.

Винс открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но слов не было. Он повернулся и пошел к закусочной. Пройдя три шага, он услышал за спиной звон разбитой бутылки. Он обернулся и увидел, что Гон швырнул склянку о борт нефтевоза, туда, где пять секунд назад стоял Винс. Возможно, он целился в тень Винса.

Виски и осколки стекла стекали с потрепанной цистерны. Винс глянул на борт нефтевоза, и то, что он увидел, заставило его невольно вздрогнуть: на борту было выведено слово, и на мгновение Винсу показалось, что слово это БОЙНЯ. Но нет. Слово было: «ЛАФЛИН». Все, что Винс знал о Фрейде, могло уместиться менее чем в двадцать слов – элегантная седая бородка, сигара, думал, что дети хотят трахать своих родителей, – но не нужно было быть психологом, чтобы увидеть подсознательное чувство вины в действии. Винс бы рассмеялся, если бы не то, что он увидел потом.

В кабине нефтевоза сидел водитель. В руке, которая высунулась из окна, между двух пальцев была зажата дымящаяся сигарета. На предплечье была выцветшая татуировка: «Лучше смерть, чем бесчестье», которая выдавала в нем ветерана, что Винс мимоходом отметил для себя и тут же отбросил, чтобы обдумать позже или не обдумывать вовсе. Он пытался понять, что слышал этот парень, оценить опасность и решить, стоит ли вытаскивать Лафлина из его кабины, чтобы потолковать о том, о сём.

Винс все еще размышлял, когда машина с ревом и вонью пробудилась. Лафлин выбросил сигарету на парковку и отпустил воздушный тормоз. Трубы фуры изрыгнули черный дизельный дым, и она двинулась с места, перемалывая колесами гравий. Глядя, как машина отъезжает, Винс медленно вздохнул, чувствуя, как напряжение стало ослабевать. Он сомневался, что мужик слышал что-то, а если и слышал, то какая разница? Никто в здравом рассудке не станет с ними связываться. Должно быть, Лафлин понял, что его застали за подслушиванием, и решил убраться, пока цел.

Когда восемнадцатиколесник выехал на двухполосное шоссе, Винс уже отвернулся, и двинулся в забегаловку мимо своей банды. В следующий раз он увидит фуру почти через час.

Винс отправился поссать – мочевой пузырь донимал его последние тридцать миль – и по возвращении прошел мимо остальных, рассевшихся за двумя столиками. Было тихо, почти ни звука, кроме скрежета вилок по тарелкам да звона стаканов, опускаемых на стол. Говорил только Персик, да и то с самим собой. Персик говорил шепотом, изредка вздрагивая, словно окруженный роем воображаемых мошек…такая вот жуткая привычка. Остальные ушли в себя, не замечая друг друга, уставившись Бог знает на что внутренним взором. Кто-то из них, возможно, видел туалет после того, как Рой Клоуз изрубил девчонку. Остальные, должно быть, вспоминали Кларка, лежащего лицом вниз в грязи у задней двери с откляченной задницей, со штанами, полными дерьма, и лопатой в черепе. А кто-то, наверное, прикидывал, успеет ли домой к началу «Американских Гладиаторов», и будет ли выигрышным лотерейный билет, купленный вчера.

Все было иначе, когда они ехали проведать Кларка. Лучше. Сразу после восхода Племя остановилось в забегаловке, похожей на эту, и, хотя настроение было не праздничным, было много трепа и бородатых баек за кофе с пончиками. Док уселся за одним из столов и принялся разгадывать кроссворд, остальные же расселись вокруг него, заглядывая через плечо и подкалывая друг друга, мол, какая честь сидеть рядом с таким образованным человеком. Как и почти все из них, Док отсидел, у него во рту был золотой зуб вместо зуба, выбитого несколько лет назад полицейской дубинкой. Но он носил бифокальные очки, имел тонкие, почти аристократические черты лица, читал газеты, знал много всякого, типа столицы Кении или участников Войны Роз. Рой Клоуз покосился на кроссворд Дока и сказал:

– Лучше бы в кроссворде были вопросы о починке байков и ублажении девок. Например, слово из шести букв, то, что я делаю с твоей мамой, Док? На такое я бы ответил.

Док нахмурился.

– Я бы сказал «нервирую», но там восемь букв. Так что мой ответ «гневлю».

– Гневлю? – переспросил Рой, почесав в затылке.

– Точно. Ты её гневишь. Это значит, что при виде тебя ей хочется сплюнуть.

– Точняк. И это меня в ней и бесит. Я-то пытаюсь приучить её глотать после того, как я её «гневлю».

Все чуть со стульев не попадали от смеха. За соседним столом так же громко смеялись над рассказом Персика о том, зачем он решил закупорить себе яйца:

– Что меня подкупило, так это то, что за вазектомию надо заплатить всего один раз, чего не скажешь об абортах. Там, теоретически, предела вообще нет. Каждый трах – это потенциальная дыра в кармане. Этого не осознаешь, пока не оплатишь пару «чисток» и не призадумаешься, что этим деньгам нашлось бы лучшее применение. Да и после того, как малыша смывают в унитаз, сложно сохранить отношения, точно вам говорю. Это глас опыта!

Персику не нужно было шутить, он мог уморить, просто болтая о том, что у него на уме.

Теперь же Винс прошел мимо подавленных, с красными глазами, товарищей и уселся на стул у стойки рядом с Лемми.

– Как думаешь выбираться из этого дерьма, когда вернемся в Вегас? – спросил Винс.

– Смоемся,– ответил Лемми,– никому не скажем, куда. И ни разу не оглянемся.

Винс рассмеялся. Лемми нет. Он поднес свой кофе ко рту, но пить не стал, только посмотрел на него несколько секунд и поставил обратно.

– Что-то не так? – спросил Винс

– Не так, но дело не в кофе.

– Ты ведь не всерьез говорил про желание смыться, да?

– Мы в этом желании будем не одиноки, старик, – сказал Лемми, – Что Рой сделал с той девчонкой в ванной?

– Она его чуть не пристрелила, – Винс понизил голос так, чтобы больше никто его не услышал.

– Ей и семнадцати не было.

Винс ничего не ответил, да это было и не нужно.

– Большинство из этих парней никогда ничего подобного не видели, и я думаю, что самые умные из них при первой же возможности рванут на все четыре стороны. В поисках нового смысла жизни, – Винс снова рассмеялся, но Лемми только покосился на него.

– А теперь слушай, Кэп. Я убил своего брата, сев за руль вдрабадан пьяным, когда мне было восемнадцать. Когда я очнулся, я почуял запах его крови, в которой я был с головы до ног. Я пытался загнуться, записавшись в морскую пехоту, надеясь искупить содеянное, но ребята в черных пижамах не больно-то мне помогли. Что я лучше всего помню с той войны, это запах моих гниющих в джунглях ног. Запах, будто у тебя сортир в ботинках. Я, как и ты, был в тюрьме, и самым ужасным было не то, что я делал или видел. Самым ужасным был запах. Подмышки и задницы. Было тяжело. Но это не идет ни в какое сравнение с той хренью в духе Чарли Мэнсона, от которой мы теперь улепетываем. Я до сих пор не могу избавиться от вони, которая нахлынула, когда все кончилось. Как будто меня заперли в сортире, куда кто-то недавно насрал. Воздуха не хватает, а тем, что есть, дышать невозможно.

Он замолчал, повернулся на стуле и посмотрел на Винса:

– Знаешь, о чем я думаю с тех пор, как мы уехали? Лон Рифус переехал в Денвер и открыл там гараж. Он прислал мне открытку с горами Флешеронс. И я подумал, может быть, ему пригодится старик, который умеет крутить гайки. Думаю, к запаху сосен я бы приноровился.

Он снова замолчал и обвел взглядом людей, сидящих за столами.

– Те, кто не смоются, будут искать способы так или иначе вернуть то, что они потеряли. И тебе эти способы не понравятся. Поскольку это сумасшествие с наркотой еще не закончилось. Это только начало, касса перед платной дорогой. Слишком много бабок крутится в этом деле, чтобы просто взять и выйти из него, а те, кто мет продает, сами на нём и сидят, а потом творят всякую хреноту. Девка, которая пыталась подстрелить Роя, сидела на нем и поэтому пыталась его убить, Рой и сам сидит на нем и поэтому он изрубил её на сорок долбаных кусочков своим гребаным мачете. Да и, в конце концов, кто, блядь, кроме торчка, будет носить с собой мачете?

– Давай не будем о Рое. Я бы с радостью засунул Малыша ему в жопу и посмотрел, как у него из глаз искры посыпятся, – сказал Винс, и на этот раз Лемми рассмеялся. Выдумывать разнообразные применения для Малыша было их старой забавой.

– Давай, договаривай. Ты же последний час только об этом и думал.

– Откуда ты знаешь?

– А ты думаешь, я не знаю, что значит, когда ты сидишь на байке так, словно палку проглотил?

Лемми крякнул и сказал:

– Рано или поздно копы повяжут Роя или кого-то еще из нариков, и тогда они потянут за собой всех остальных. Все потому, что они не настолько умны, чтобы сбросить дерьмо, которое они крадут с места преступления. Они не настолько умны, чтобы сдержаться и не растрепать о своих делах подружкам. Черт, да у половины из них и сейчас при себе наркота. Я все сказал.

Винс поскреб заросшую щеку.

– Ты говорил, что одна половина свалит, а вторая останется. Не хочешь поделиться мыслями, к какой принадлежит Гон?

Лемми повернул голову и невесело усмехнулся, снова показывая щербатый зуб.

– А так не понятно?

В три часа дня они нагнали грузовик с надписью «Лафлин» на борту, когда он медленно тащился в гору.

Дорога лениво взбиралась по пологому склону, пролегая по целой череде подъемов и спусков. Изгибы дороги не давали места для обгона. Гон снова ехал впереди. После того, как они покинули забегаловку, он сразу же умчался вперед, иногда настолько отрываясь от Племени, что Винс терял его из виду. Когда они догнали грузовик, его сын сидел у него на хвосте.

Десятеро из них въехали на холм вслед за коптящим нефтевозом. Глаза Винса начали слезиться.

– Гребаная фура, – заорал Винс, Лемми кивнул. Легкие Винса заполнились выхлопными газами, ему стало тяжело дышать, и он почти ничего перед собой не видел.

– Да убери ты с дороги свою толстожопую фуру! – прокричал Винс.

Было удивительно, что они догнали грузовик здесь. Ведь они отъехали от забегаловки самое большее миль на двадцать. Должно быть, Лафлин останавливался где-то еще, вот только больше останавливаться было негде. Может быть, он припарковывался в тени рекламной вывески, чтобы вздремнуть. Или колесо спустило и ему пришлось его менять. Какая разница? Винс даже не понимал почему, но мысли об этом не давали ему покоя.

Пройдя следующий поворот, Гон наклонил свой «Софтэйл Дьюс», выехал на встречную полосу и ускорился с тридцати миль в час до семидесяти. Байк сначала присел, потом подпрыгнул. Он подрезал фуру, едва обогнав её, втиснулся в правую полосу, еле-еле разминувшись со светло-желтым «Лексусом», который ехал ему навстречу. Водитель «Лексуса» посигналила ему, но её жалкий «би-бип» утонул в реве гудка грузовика.

Винс тоже заметил «Лексус» и на секунду он был уверен, что его сын с ним столкнется: был Гон, а стал кусок мяса на трассе. Потребовалось несколько секунд, чтобы его сердце успокоилось.

– Гребаный псих, – прокричал Винс Лемми.

– Ты про парня на фуре? – заорал в ответ Лемми, когда звук гудка стих. – Или про Гона?

– Про обоих!

К следующему повороту Лафлин, казалось, пришел в себя или же он просто посмотрел в зеркало и увидел Племя позади себя. Он высунул руку в окно – загорелую, со вздутыми венами, большими костяшками и толстыми пальцами, – и помахал им, мол, можно проезжать.

Рой и двое других немедленно выехали на встречную и с ревом умчались вперед. Остальные поехали попарно. При пустой встречной обогнать фуру, тащившуюся со скоростью тридцать миль в час, было легче легкого. Винс и Лемми проехали последними, завершив обгон до следующего поворота. Проезжая, Винс взглянул на водителя, но кроме загорелой руки в окне грузовика ничего не увидел. Спустя пять минут они оставили фуру так далеко позади, что её даже не было слышно.

Они въехали на пустынный открытый участок, поросший шалфеем и кактусами сагуаро, справа виднелись красно-желтые полосатые скалы. Теперь они ехали по направлению к солнцу, сопровождаемые своими удлиняющимися тенями. Мимо них пронеслась пародия на город, состоящая из нескольких домов и трейлеров. Колонна, которую замыкали Винс и Лемми, растянулась почти на полмили. Когда они отъехали от городка, Винс увидел, что Племя скучковалось на обочине возле перекрестка, поворота на Шестое шоссе.

На западе от перекрестка дорогу, по которой они ехали, срезали до земли, превратив ее в грунтовку. На оранжевом восьмиугольном знаке была надпись: «Дорожные работы следующие 20 миль. Будьте готовы остановиться». Вдалеке Винс разглядел грузовики и грейдер. Люди работали в клубах красного дыма глиняной пыли, тянущихся по пустыне.

Он не знал о дорожных работах, поскольку утром они ехали по другой трассе. Возвращаться окольным путем предложил Гон, а Винс не был против. Когда улепетываешь с места двойного убийства, лучше не отсвечивать. Только вот Гон предложил это совсем по другой причине.

– Что? – спросил Винс, останавливая байк и ставя ногу на землю. Будто он не знал.

Гон указал в сторону от ремонтников, на Шестую трассу.

– Поедем по Шестой, дальше свернем на Сороковую федеральную.

– В Шоу Лоу, – сказал Винс, – и почему я не удивлен?

Следующим голос подал Рой Клоуз, показав на самосвалы.

– Это всяко лучше, чем тащиться на пяти милях в час через это дерьмо следующие двадцать миль. Нет уж. По мне, лучше прокатиться с ветерком, а по дороге, может, прихватить шестьдесят штук.

– Больно было?– спросил Лемми Роя. – Говорят, думать в первый раз больно. Как девке, когда ей целку срывают.

– Отъебись, Лемми, – ответил Рой.

– Когда мне будет нужно, чтобы ты подумал, – сказал Винс, – я попрошу тебя, Рой. Но я бы сильно на это не рассчитывал.

Гон заговорил, и его голос был спокойным и рассудительным.

– Когда доберемся до Шоу Лоу, можешь не оставаться с нами, да и другие тоже. Никто не будет в обиде, если вы решите ехать дальше.

Вон оно как.

Винс обвел взглядом лица. Молодые встретились с ним глазами, те, кто постарше, с кем он ездил годами, нет.

– Рад слышать, что никто не будет в обиде, – сказал Винс, – А то я волновался.

Его захлестнуло воспоминание: поездка с сыном ночью на машине, на «GTO», в то время, когда он пытался завязать, стать примерным семьянином для Мэри. Подробности той поездки стерлись; он не помнил, куда или откуда они ехали. Помнил лишь как смотрел в зеркало заднего вида на грязное угрюмое лицо десятилетнего сына. Они остановились у закусочной, но сын есть не захотел, сказал, что не голоден. Он просил фруктовое мороженое, но взбесился, когда Винс принес лаймовое вместо виноградного. Он не стал его есть, оставив мороженое таять на кожаной обивке. Наконец, когда они отъехали от закусочной миль на двадцать, Гон сообщил, что у него урчит в животе.

Винс посмотрел на него в зеркало заднего вида и сказал: «Знаешь, то, что ты мой сын, не значит, что я должен тебя любить». Мальчик глядел на него, стараясь не заплакать, на подбородке появилась ямочка, но отвернуться он не желал. Смотрел на отца ясными, ненавидящими глазами. Зачем Винс это сказал? В сознании мелькнула мысль, что если бы он знал, как по-другому говорить с Гоном, не было бы Фаллуджи и позорного увольнения из армии за то, что бросил свой взвод под минометным огнем, смывшись на Хаммере; не было бы Дина Кларка и нарколаборатории, и мальчик бы не чувствовал потребности все время быть впереди, выжимая из своей понтовой кобылы семьдесят миль в час тогда, когда остальные держали шестьдесят. Парень пытался оставить его позади. Пытался всю свою жизнь.

Винс прищурился и посмотрел на дорогу, по которой они приехали … и увидел проклятый нефтевоз. Винс смог разглядеть его сквозь дорожное марево, от этого фура казалась полумиражом со своими торчащими трубами и серебристой решеткой: Лафлин. Или Бойня, если охота пофрейдствовать. Винс нахмурился, отвлекшись на мгновение от своих мыслей, и удивляясь, как они могли догнать и обогнать парня, который отъехал от забегаловки за час до них.

Когда заговорил Док, его голос был полон извинения:

– Может, так и сделаем, босс? Всё лучше, чем двадцать миль грязевых ванн.

– Ну, я бы не хотел, чтобы кто-то из вас запачкался, – сказал Винс, выехал на дорогу, завел мотор и повернул налево на Шестое шоссе, ведя их по направлению к Шоу Лоу.

Позади, вдалеке, он слышал, как фура переключает передачи, как рев двигателя становится все громче, подвывая, пока она неслась через равнину.

Местность была покрыта красно-желтыми камнями, а узкая двухполосная дорога была пуста. Обочин не было. Они взобрались на подъем, а затем начали спускаться в каньонное ущелье по пологому склону. Слева было обветшалое ограждение, справа – почти отвесная горная гряда.

Некоторое время Винс ехал рядом с Лемми, но потом Лемми отстал и его место занял Гон. Отец и сын ехали бок о бок, ветер развевал волосы Гона, длинные и черные, как у кинозвезды. Отражение заходящего солнца горело в его зеркальных очках.

Изредка Винс поглядывал на него уголком глаза. Гон был худым и поджарым, и даже езда на мотоцикле казалась актом агрессии с его стороны: он входил в повороты под углом в сорок пять градусов, едва не касаясь асфальта. Винс завидовал его природной атлетической грации, и, в то же время, Гон умудрялся превращать вождение байка в тяжелую работу. Сам Винс полюбил это дело за то, что оно было бесконечно далеко от работы. Он лениво думал, бывает ли Гону легко с самим собой и тем, что он делает.

Винс услышал оглушительный рев огромного движка и бросил долгий взгляд через плечо, как раз вовремя, чтобы увидеть фуру, несущуюся на них на всех парах, подобно льву, покинувшему укрытие у воды и бросившемуся на нерасторопных газелей. Племя ехало группами, как всегда, проходя повороты на сорока пяти милях в час, тогда как фура разогналась самое меньшее до шестидесяти. «Он не тормозит», – успел подумать Винс, и тут Лафлин протаранил группу из трех человек, замыкающих колонну, с разрывающим барабанные перепонки лязгом стали о сталь.

Мотоциклы взлетели. Один из «Харлеев» отбросило на скальную стену, а его владелец, Джон Киддер, которого иногда звали Малыш Джон, вылетел из седла, ударился о камни, отскочил от них и исчез под стальными колесами фуры. Другого байкера (Док, только не Док) вынесло на левую полосу. Мельком Винс успел увидеть его бледное, ошарашенное лицо, рот, открытый в виде буквы «О», блеск золотого зуба, которым Док так гордился.

Бесконтрольно виляя, Док врезался в ограждение и перелетел через руль. Его «Харлей» полетел вслед за ним, багажник разлетелся вдребезги, разметав повсюду одежду. Фура сжевала упавшие мотоциклы. Казалось, что огромная передняя решетка оскалилась.

Винс и Гон прошли очередной поворот рядом, оставив всё это позади.

Кровь прилила к сердцу Винса и, на мгновение, он почувствовал в груди опасное покалывание. За следующий вздох ему пришлось побороться. Как только бойня скрылась из виду, стало трудно поверить, что она и правда была, что попавшие под колеса байки не свели фуру с трассы. Едва они успели выйти из поворота, как на дорогу перед ними шлепнулся Док. Сверху на него с оглушительным лязгом рухнул его байк. Следом приземлилась одежда. Джинсовая безрукавка Дока опустилась последней, раскрывшись парашютом от потока воздуха. Над вышитым золотом контуром Вьетнама была надпись: «Когда я попаду на небеса, меня сразу впустят, потому что в Аду я уже был, в Железном треугольнике 1968». Одежда, её владелец и его мотоцикл упали с верхней горной террасы и, пролетев семьдесят футов, рухнули на трассу внизу.