Текст книги "Двери между мирами (Извлечение троих) (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Камень ударил Андолини по голове сзади, чуть пониже макушки, и отскочил. Из рваной раны с болтающимся куском кожи брызнула кровь. Андолини выстрелил, но пуля, которая иначе непременно убила бы стрелка, прошла мимо.

14

«Не совсем мимо, – мог бы сказать Эдди стрелок. – Когда чувствуешь ветерок от пули, нельзя сказать, что так уж мимо».

Отшатнувшись от выстрела Андолини, Роланд большим пальцем отвел назад курок револьвера и снова нажал спуск. На этот раз патрон сработал – сухой, повелительный треск эхом разнесся по всему берегу. Чайки, спавшие на камнях высоко над чудовищами, проснулись и взлетели испуганными, пронзительно кричащими стайками.

Несмотря на то, что стрелок невольно отшатнулся, его пуля остановила бы Андолини раз навсегда, но к этому времени Андолини тоже начал двигаться – оглушенный ударом по голове, он начал валиться на бок. Звук револьверного выстрела показался ему далеким, но жгучая боль в левом локте, раздробленном пулей стрелка, была вполне реальной. Она привела его в себя, и он поднялся на ноги; одна рука у него повисла плетью, сломанная, бесполезная, в другой он держал пистолет и бестолково водил им из стороны в сторону, ища цель.

Первым он увидел Эдди, Эдди-торчка, Эдди, который как-то ухитрился затащить его в это сумасшедшее место, Эдди, который стоял здесь в чем мать родила и дрожал на холодном, пронизывающем ветру, обхватив себя обеими руками. Ладно, может, он здесь и умрет, но хоть доставит себе удовольствие – прихватит с собой Эдди Е**ного Дийна.

Андолини поднял пистолет. Теперь маленькая «Кобра» весила, казалось, фунтов эдак двадцать, но он справился.

15

«Ну, если опять осечка», – угрюмо подумал Роланд и снова отвел курок назад. Сквозь галдеж чаек он услышал, как плавно повернулся и щелкнул барабан.

16

Осечки не произошло.

17

Стрелок целился Андолини не в голову, а в пистолет в его руке. Он не знал, понадобится ли им еще этот человек, но не исключал этого; он был нужен Балазару, а так как все предположения Роланда о том, насколько Балазар опасен, полностью оправдались, то самое лучшее было – подстраховаться.

Что выстрел попал в цель, его не удивило; удивительно было то, что случилось с пистолетом Андолини, а из-за этого и с самим Андолини. За все те годы, что Роланд наблюдал, как люди стреляют друг в друга, ему довелось увидеть и такое, но лишь дважды.

«Не повезло тебе, парень», – подумал стрелок, когда Андолини с воплем, не соображая, куда идет, побежал к морю. По рубашке и брюкам у него струей текла кровь. На той руке, в которой только что был кольт-»Кобра», не было пальцев и нижней половины ладони. Пистолет, превратившийся в бесполезный, искореженный кусок металла, валялся на песке.

Эдди ошарашенно уставился на Джека. Теперь уже никто никогда не мог бы сказать, что у Андолини лицо троглодита, потому что у него больше не было лица; на его месте осталась лишь кровавая каша и черная вопящая дыра рта.

– Бог ты мой, что случилось?

– Должно быть, пуля попала в патронник его револьвера в тот момент, когда он нажимал спуск, – ответил стрелок. Он говорил сухо, как профессор, читающий лекцию по баллистике в полицейской академии. – В результате произошел взрыв, которым оторвало заднюю часть его револьвера. Я думаю, могла взорваться и еще парочка патронов.

– Пристрели его, – попросил Эдди. Его трясло все сильнее, и теперь – не только от сочетания ночного воздуха, ветра с моря и голого тела. – Убей его. Прекрати его мучения, ради Бо…

– Поздно, – сказал стрелок с холодным безразличием, от которого Эдди до костей пробрал мороз.

И Эдди отвернулся, но недостаточно быстро; он успел увидеть, как омароподобные чудовища ползают по ногам Андолини, срывают с него мокасины от Гуччи… разумеется, вместе со ступнями. Визжа, судорожно размахивая перед собой руками, Андолини упал ничком. Чудовища жадно набросились на него и, ползая по нему, пожирая его, все время тревожно спрашивали у него: «Дад-э-чак? Дид-э-чик? Дам-э-чам? Дод-э-чок?»

– Господи Иисусе! – простонал Эдди. – А теперь что?

– А теперь ты возьмешь ровно столько (стрелок сказал бесова порошка; Эдди услышал кокаина), сколько ты обещал этому Балазару, – сказал Роланд. – Ни больше, ни меньше. И мы вернемся. – Он прямо, в упор, посмотрел на Эдди. – Только на этот раз мне придется вернуться туда с тобой. В своем теле.

– Елки-палки, – сказал Эдди. – А ты сумеешь? – И сразу же сам себе ответил: – Да конечно, сумеешь. А зачем?

– Потому что одному тебе не справиться, – ответил Роланд. – Иди сюда.

Эдди оглянулся на шевелящуюся кучу клешнястых тварей на песке. Джек Андолини ему никогда не нравился, но его все равно затошнило.

– Иди сюда, – нетерпеливо повторил Роланд. – Времени у нас мало, и то, что я сейчас должен сделать, мне не по душе. Я еще ни разу не делал такого. И никогда не думал, что буду. – Губы его горько искривились. – Я уже начинаю привыкать к таким вещам.

Эдди медленно, все сильнее ощущая, что ноги у него ватные, двинулся к этой тощей фигуре.

В чуждой тьме его кожа казалась очень белой и словно мерцала. «Кто же ты такой, Роланд? – подумал он. – Что ты такое? И этот обжигающий жар, которым от тебя пышет – только лихорадка? Или какое-то безумие? По-моему, наверно, и то, и другое».

Господи, как же ему нужно вмазаться! Больше того; он заслужил дозняк.

– Чего ты ни разу не делал? – спросил он. – О чем ты?

– Вот, возьми, – сказал Роланд и жестом показал на старинный револьвер, висевший у него низко на правом бедре. Показал, но не пальцем; пальца не было, было только что-то большое, замотанное тряпкой. – Мне он сейчас не годится. И, быть может, больше никогда не пригодится.

– Я… – Эдди судорожно глотнул. – Я не хочу до него дотрагиваться.

– Да я и не хочу, чтобы ты к нему прикасался, – странно мягким тоном ответил стрелок, – но боюсь, что выбора ни у тебя, ни у меня нет. Будет стрельба.

– Да?

– Да. – Стрелок безмятежно взглянул на Эдди. – И я думаю, что очень изрядная.

18

Балазару становилось все сильнее и сильнее не по себе. Слишком долго. Они слишком долго там возятся, и там слишком тихо. Он слышал, как где-то далеко, может быть, в соседнем квартале, какие-то люди орут друг на друга, а потом до него донеслось несколько громких хлопков, скорее всего – фейерверк… только, когда занимаешься таким бизнесом, как Балазар, то в первую очередь думаешь не о фейерверках.

Пронзительный вопль. Или нет?

«Неважно. Что бы ни происходило в соседнем квартале, тебя это не касается. Совсем уж в старую бабу превращаешься».

И все же это были скверные признаки. Очень скверные.

– Джек? – громко крикнул он через закрытую дверь туалета.

Ответа не было.

Балазар открыл левый верхний ящик письменного стола и достал пистолет. Это был не кольт-»Кобра», который удобно носить в двустворчатой кобуре; это был «Магнум».357.

– Чими! – крикнул он. – Ты мне нужен!

Он захлопнул ящик. Карточная башня рухнула с тихим, как вздох, звуком. Балазар даже не заметил этого.

Чими Дретто встал в дверях, заполнив весь проем – он весил двести пятьдесят фунтов. Он увидел, что Иль Боссо достал из ящика пистолет, и немедленно выхватил свой из-под пиджака в клетку – в такую яркую клетку, что, если по неосторожности смотреть на этот пиджак слишком долго, можно было получить световой ожог глаз.

– Мне нужны Клаудио и Трюкач, – сказал Балазар. – Давай их быстрее сюда. Этот шкет что-то затеял.

– У нас проблема, – сказал Чими.

Балазар на мгновение перевел взгляд с двери туалета на Чими.

– О, у меня их и так выше головы, – сказал он. – Так что за новая проблема, Чими?

Чими облизал губы. Он и при самых благоприятных обстоятельствах не любил приносить Иль Боссо дурные вести, а уж когда у него такой вид, как сейчас…

– Ну, – сказал он и опять облизал губы. – Понимаете…

– Да не тяни ты, е* твою мать! – заорал Балазар.

19

Сандаловая рукоятка револьвера была такой гладкой, что Эдди, взяв его, первым делом уронил его себе на ногу и зашиб пальцы. Эта штука была такой огромной, что казалась доисторической, и такой тяжелой, что он понял: ему придется держать ее обеими руками. «Отдачей меня так швырнет о ближайшую стену, что я ее насквозь проломлю, – подумал он. – То есть, если он вообще выстрелит». – И все же что-то в Эдди хотело держать этот револьвер, соответствовало назначению этого револьвера, выраженному с таким совершенством, чуяло его туманную и кровавую историю и хотело быть ее частью.

«Эту прелесть еще никогда не брал в руки никто, кроме лучших из лучших, – подумал Эдди. – По крайней мере, до сих пор».

– Ты готов? – спросил Роланд.

– Нет, но все равно – поехали, – ответил Эдди.

Он крепко взялся левой рукой за левое запястье Роланда, а Роланд обхватил голые плечи Эдди своей горячей правой рукой.

Вместе они шагнули через открытую дверь назад, из продутой ветром тьмы морского берега в умирающем мире Роланда в холодное ослепительное сияние люминесцентной лампы в личном туалете Балазара в «Падающей Башне».

Эдди заморгал, привыкая к свету, и услышал в соседней комнате голос Чими Дретто: «У нас проблема», – говорил Чими. – «А у кого их нет», – подумал Эдди, и тут его взгляд задержался на аптечке Балазара. Ее дверца была открыта. Он отчетливо вспомнил, как Балазар велел Джеку обыскать туалет, и Джек спросил, есть ли там какое-нибудь место, про которое он не знает. Балазар тогда помедлил, а потом ответил: «На задней стенке аптечки есть маленькая панель. Я там держу кое-какие личные вещи».

Андолини отодвинул металлическую панель, а задвинуть обратно забыл.

– Роланд! – прошипел Эдди.

Роланд поднял свой револьвер и прижал ствол к губам, жестом показывая: «Тише!». Эдди молча подошел к аптечке.

«Кое-какие личные вещи»… в тайнике лежали: флакон суппозиториев, экземпляр нечетко напечатанного журнала под названием «Детские Игры» (на обложке взасос целовались две голенькие девочки лет по восемь) – и восемь или десять пробных упаковок кефлекса. Эдди знал, что такое кефлекс. Наркоманы, при своей подверженности инфекциям, как генерализованным, так и местным, обычно знают такие вещи.

Кефлекс – это антибиотик.

– О, у меня их и так выше головы, – говорил Балазар. Голос у него был затравленный. – Так что за новая проблема, Чими?

«Уж если эта штука не справится с его болезнью, то ему вообще ничего не может помочь», – подумал Эдди. Он начал хватать упаковки и хотел было рассовать их по карманам, но сообразил, что карманов-то у него нет, и издал короткий лай, даже отдаленно не напоминавший смех. Он начал выкладывать кефлекс в раковину. Придется забрать его потом… если будет какое-то «потом».

– Ну, – говорил Чими, – понимаете…

– Да не тяни ты, е* твою мать! – заорал Балазар.

– Это насчет старшего брата того мальчишки, – сказал Чими, и Эдди замер, сжимая в руке две последних упаковки кефлекса, наклонив голову набок. Сейчас он еще больше был похож на собачку с этикетки старой патефонной пластинки.

– Ну, что там с ним? – нетерпеливо спросил Балазар.

– Помер он, – ответил Чими.

Эдди уронил кефлекс в раковину и повернулся к Роланду.

– Они убили моего брата, – сказал он.

20

Балазар как раз открыл рот, чтобы велеть Чими не приставать к нему со всякой хреновней, когда у него есть серьезные заботы – ну, вот хоть это чувство, от которого невозможно избавиться, что мальчишка собирается его объ**ать, и никакой Андолини ему в этом не помешает, – когда услышал мальчишкин голос так же четко, как мальчишка, несомненно, слышал голоса его и Чими. «Они убили моего брата», – сказал мальчишка.

Балазару вдруг стали безразличны и его товар, и вопросы, на которые он не нашел ответа, и вообще все, кроме желания немедленно, сию же секунду, тормознуть эту ситуацию, пока она не стала еще более странной и жуткой.

– Джек, кончай его! – крикнул он.

Ответа не было. Потом он услышал, как мальчишка повторил: «Они убили моего брата. Они убили Генри».

Балазар вдруг понял – понял – что мальчишка разговаривает не с Джеком.

– Зови сюда джентльменов, – приказал он Чими. – Всех до одного. Мы ему будем жопу палить, а когда он сдохнет, мы оттащим его в кухню, и я сам лично отрублю ему голову.

21

«Они убили моего брата», – сказал невольник. Стрелок ничего не ответил. Он только смотрел и думал: «Бутылочки. В раковине. Это то, что мне нужно, или то, что по его мнению мне нужно. Пакетики. Не забудь. Не забудь».

Из соседней комнаты: «Джек, кончай его!»

Ни Эдди, ни стрелок не обратили на это никакого внимания.

«Они убили моего брата. Они убили Генри».

Теперь Балазар в соседней комнате говорил, что голова Эдди будет его трофеем. Это как-то странно утешило стрелка: видимо, не во всем этот мир отличается от его мира.

Тот, которого звали Чими, стал громко, хрипло звать остальных. Послышался отнюдь не джентльменский топот бегущих ног.

– Ты хочешь что-нибудь предпринять по этому случаю или так и собираешься здесь стоять? – спросил Роланд.

– А как же, хочу предпринять, – сказал Эдди и поднял револьвер стрелка. И, хотя всего несколько минут назад он считал, что не сумеет сделать этого одной рукой, сейчас оказалось, что это очень легко.

– И что же ты хочешь предпринять? – спросил Роланд, и ему показалось, что собственный голос доносится до него издалека. Он был болен, его сжигала лихорадка, но то, что происходило с ним сейчас, было началом совсем другой лихорадки, очень хорошо знакомой ему. Это была лихорадка, охватившая его в Талле. Это был жар битвы, туманящий все мысли, оставляющий лишь потребность перестать думать и начать стрелять.

– Я хочу воевать, – спокойно сказал Эдди.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – сказал Роланд, – но скоро узнаешь. Когда будем проходить через дверь, ты иди справа. Я должен идти слева. Из-за руки.

Эдди кивнул. И они отправились воевать.

22

Балазар ожидал, что увидит Эдди, или Андолини, или обоих вместе. Он не ожидал, что увидит Эдди и совершенно незнакомого человека, высокого, с посеревшими от грязи черными волосами и лицом, словно высеченным из неподдающегося камня неким свирепым богом. Секунду он не мог решить, в кого выстрелить.

А вот у Чими такой проблемы не было. Иль Боссо был зол на Эдди. Ну, значит, он сперва шлепнет Эдди, а уж потом начнет беспокоиться о другом каццарро. Чими грузно повернулся к Эдди и трижды нажал спуск своего автоматического пистолета. В воздух, сверкнув, полетели осколки панелей. Эдди увидел, как этот амбал поворачивается, и отчаянно заскользил по полу, метнулся, словно какой-нибудь сопляк на дискотеке, сопляк, обкуренный до того, что не соображает, что оставил где-то свой прикид под Джона Травольту, включая нижнее белье; при этом все его мужские прелести болтались, а коленки от трения сперва нагрелись, а потом их обожгло. Над самой его головой в пластике, имитировавшем сучковатые сосновые доски, появились дыры. Куски пластика посыпались ему на плечи и на волосы.

«Боже, не дай мне умереть голым и без дозняка, – молился он, понимая, что такая молитва – более, чем богохульство, что она – абсурд. Но все равно не мог перестать. – Я умру, но пожалуйста, позволь мне еще один разочек…»

Прогремел револьвер в левой руке стрелка. На открытом месте, у моря, его звук был просто громким; здесь он оглушал.

– Ой, мама! – сдавленно, с придыханием вскрикнул Чими Дретто. Удивительно было, что ему удалось вскрикнуть. Его грудь внезапно ввалилась, точно кто-то стукнул по бочке кувалдой. На его белой рубашке начали появляться красные пятна, словно на ней расцветали маки. – Ой, мама! Ой, мама! Ой, ма…

Клаудио Андолини оттолкнул его в сторону. Чими упал с глухим стуком. Со стены с грохотом свалились две фотографии в рамках. Та, на которой Иль Боссо вручал приз «Спортсмен Года» улыбающемуся юнцу на банкете Полицейской Атлетической Лиги, угодила на голову Чими. На плечи ему посыпались осколки стекла.

– Ой, мама, – прошептал он тихим, обморочным голосом, и на губах у него запенилась кровь.

За Клаудио вбежали Трюкач и один из ждавших в кладовой. Клаудио держал в каждой руке по автоматическому пистолету; у парня из кладовой был обрез дробовика «Ремингтон», такой короткий, что выглядел, как больной свинкой короткоствольный пистолет «Дерринджер»; Трюкач Постино был вооружен предметом, который он называл «Чудесная Машина Рэмбо» – это был автомат М-16.

– Где мой брат, б**дь ты обколотая? – кричал Клаудио. – Что ты сделал с Джеком? – Ответ его, по-видимому, не очень-то интересовал, поскольку он начал стрелять, еще не кончив кричать. «Ну, все», – подумал Эдди, и тут Роланд опять выстрелил. Клаудио Андолини, окутанного облаком собственной крови, отбросило назад. Пистолеты вылетели у него из рук и, скользнув по крышке письменного стола Балазара, с глухим стуком упали на ковер, а на них, как осенние листья, посыпались карты. Большая часть внутренностей Клаудио ударилась о стену секундой раньше, чем их догнал Клаудио.

– Кончайте его! – визжал Балазар. – Призрака этого кончайте! Пацан не опасен! Он всего только торчок голозадый! Призрака кончайте! Расстреливайте его!

Он дважды нажал спуск своего «Магнума». Звук у него был почти такой же громкий, как у револьвера Роланда. Отверстия, пробитые пулями в стене, у которой, скорчившись, присел Роланд, были неаккуратными; пули оставили в имитации дерева по обеим сторонам головы Роланда зияющие раны. Сквозь эти дыры из туалета зазубренными белыми лучами пробивался свет.

Роланд нажал спуск.

Только сухой щелчок.

Осечка.

– Эдди! – крикнул стрелок, и Эдди поднял свой револьвер и нажал спуск.

Грохот выстрела был таким громким, что в первый момент Эдди показалось, что револьвер взорвался у него в руке, как у Джека. Отдача не пробила им стенку, но подбросила его руку свирепой дугой, рванувшей под мышкой все сухожилия.

Он увидел, как часть плеча Балазара распалась на алые брызги, услышал, как Балазар завизжал, точно раненая кошка, и прокричал:

– Торчок, говоришь, не опасен, да? Так ты сказал, х** ты тупой? Хочешь лезть к нам с братом? Я тебе покажу, кто опасен! Я тебе пока…

Что-то грохнуло, будто разорвалась граната; это парень из кладовой пальнул из обреза. Эдди покатился по полу; в стенах и двери туалета появилась сотня мелких дырочек. Дробь обожгла в нескольких местах голую кожу Эдди, и он понял, что если бы он был к этому с обрезом поближе, где кучность дроби большая, его бы разнесло в клочья.

«Черт, мне все равно конец, – подумал он, глядя, как парень из кладовой перезаряжает «Ремингтон» и кладет его себе на предплечье. Парень усмехался. Зубы у него были очень желтые. Эдди подумал, что они уже давно не знали зубной щетки. – Господи, сейчас меня убьет какой-то хрен моржовый с желтыми зубами, а я даже не знаю, как его зовут, – мелькнула у Эдди смутная мысль. – По крайней мере, Балазару я влепил. Хоть это я сделал». – Он не мог вспомнить, остались ли у Роланда патроны. А ему хотелось бы знать это.

– Ща я его! – радостно заорал Трюкач Постино. – Отойди, Дарио, не засти! – И прежде, чем человек по имени Дарио успел отойти или вообще пошевелиться, Трюкач открыл огонь из Чудесной Машины Рэмбо. Кабинет Балазара наполнился тяжелым громом автоматного огня. Первым результатом этого шквала огня стало то, что он спас жизнь Эдди Дийну. Дарио уже поймал его на мушку обреза, но прежде, чем он успел нажать оба его курка, Трюкач очередью перерезал его пополам.

– Прекрати, болван! – завопил Балазар.

Но Трюкач то ли не слышал, то ли не мог прекратить, то ли не хотел прекратить. Оскалив в широкой акульей ухмылке блестящие от слюны зубы, он поливал комнату огнем от стены до стены. Пули превратили две панели в пыль, застекленные фотографии – в облака разлетающихся осколков стекла, сорвали с петель дверь туалета. Разлетелось вдребезги матовое стекло душевой кабинки Балазара. Пуля пробила кубок – приз Марша Десятицентовиков, который Балазар получил год назад, и он зазвенел, как колокол.

В кино люди действительно убивают друг друга из ручного скорострельного оружия. В реальной жизни это случается редко. А если и случается, то это делают первые четыре-пять пуль (как мог бы подтвердить несчастный Дарио, будь он теперь вообще в состоянии что-нибудь подтвердить). После первых четырех-пяти выстрелов с человеком – даже физически сильным – который пытается управлять таким оружием, происходят две вещи: ствол начинает подниматься, а сам стрелок начинает поворачиваться вправо или влево, в зависимости от того, какое несчастное плечо он решился размозжить отдачей. Короче говоря, избрать такое оружие мог бы только клинический кретин или кинозвезда; это все равно, что пытаться застрелить человека из отбойного молотка.

В течение секунды Эдди был неспособен ни на какие конструктивные действия, а мог только таращиться на это совершенное чудо идиотизма. Потом он увидел, что за Трюкачом в дверь протискиваются другие, и поднял револьвер Роланда.

– Готов! – орал Трюкач радостно и истерично, как человек, который смотрел так много фильмов, что уже не может отличить то, что должно происходить по сложившемуся у него в сознании сценарию, от происходящего на самом деле. – Он готов! Я его уделал! Я его у…

Эдди нажал спуск и превратил Трюкача от бровей и выше в мелкие брызги. Судя по его поведению, выше бровей у него было не так уж много.

«Елки-палки, когда эти штуки стреляют, так дырки получаются те еще», – подумал он.

Слева от Эдди раздалось громкое БУ-БУХ. Что-то прорыло в его недоразвитом левом бицепсе горячую канавку. Он увидел, что Балазар, припав за углом усыпанного картами письменного стола, целится в него из «Магнума». Вместо плеча у Балазара была алая каша, с которой капало красное. Эдди пригнулся; в ту же секунду «Магнум» грохнул вновь.

23

Роланд сумел присесть на корточки, прицелился в первого из новой группы людей, входивших в дверь, и нажал спуск. Он перекрутил барабан, выбросил стреляные гильзы и давшие осечку патроны на ковер и зарядил револьвер этим одним новым патроном. Он сделал это зубами. Балазар держал Эдди на прицеле. «Если этот патрон не сработает, я думаю, нам обоим конец».

Этот патрон сработал. Револьвер рявкнул, дернулся в его руке назад, и Джимми Аспио отлетел в сторону, выпустив из разжавшихся, обессиленных смертью пальцев свой пистолет калибра.45.

Роланд увидел, как он дернулся назад, и пополз по усеявшим пол осколкам стекла и щепкам. Он опустил револьвер в кобуру. Нечего было и думать о том, чтобы еще раз перезарядить его, когда на правой руке не хватает двух пальцев.

Эдди управлялся очень хорошо. Насколько хорошо, стрелок мог судить по тому, что он сражался голым. Это – трудное дело. Иногда – невозможное.

Стрелок схватил один из автоматических пистолетов, которые выронил Клаудио Андолини.

– Ребята, чего вы ждете? – пронзительно кричал Балазар. – Мать вашу! СОЖРИТЕ ИХ!

В дверь ворвались Большой Джордж Бьонди и второй «джентльмен» из кладовой. «Джентльмен» из кладовой орал что-то по-итальянски.

Роланд по-пластунски полз к углу письменного стола. Эдди встал, целясь в дверь и во вбежавших. «Он знает, что Балазар притаился там и ждет, но он думает, что теперь из нас двоих вооружен только он, – подумал Роланд. – Вот и еще один готов умереть за тебя, Роланд. Какой же великий грех совершил ты, что вызываешь у столь многих такую страшную преданность?»

Балазар встал, не замечая, что стрелок зашел ему во фланг. Балазар думал только об одном: прикончить, наконец, проклятого наркаша, обрушившего на его голову всю эту беду.

– Нет, – сказал стрелок, и Балазар обернулся к нему; лицо у него было удивленное.

– Ах, мать… – начал Балазар, поворачивая ствол «Магнума». Стрелок всадил в него четыре пули из пистолета Клаудио. Это была дешевая штучка, почти игрушка, и стрелку казалось, что от прикосновения к ней его рука испачкалась, но, быть может, презренного противника и подобало убить презренным оружием.

Энрико Балазар умер с выражением предельного изумления на том, что осталось от его лица.

– Привет, Джордж! – сказал Эдди и нажал спуск револьвера стрелка. Опять раздался этот симпатичный грохот. «В этой крошке испорченных нет, – ошалело подумал Эдди. – Должно быть, мне достался хороший».

Прежде, чем пуля Эдди отбросила Джорджа назад, на кричавшего, он успел один раз выстрелить, но промахнулся. Эдди овладело иррациональное, но абсолютно убедительное чувство: ощущение, что револьвер Роланда обладает некой колдовской защитной силой, силой талисмана. Пока Эдди держит его, с ним ничего плохого не случится.

Потом наступила тишина; тишина, в которой Эдди были слышны только стоны человека, лежавшего под Большим Джорджем (рухнув на Руди Веккьо – так звали этого несчастного – Джордж сломал ему три ребра) да звон в собственных ушах. Он подумал – интересно, будет ли он когда-нибудь опять хорошо слышать. По сравнению с этой перестрелкой, которая сейчас уже как будто кончилась, самый громкий рок-концерт из всех, на каких довелось побывать Эдди, казался не громче радио, играющего за два квартала.

Кабинет Балазара теперь вообще не был похож на комнату. Его прежняя функция уже больше не имела значения. Эдди огляделся вокруг широко раскрытыми, изумленными глазами очень молодого человека, который видит нечто подобное впервые в жизни, но Роланду этот взгляд был знаком, и этот взгляд всегда был один и тот же. Было ли это открытое поле боя, где от пушек, винтовок, мечей и алебард погибли тысячи, или маленькая комната, где перестреляли друг друга пятеро или шестеро – все равно, в конце концов это оказывалось одно и то же место: еще одна мертвецкая, провонявшая порохом и сырым мясом.

От стены между туалетом и кабинетом остались лишь несколько стоек. Всюду поблескивало битое стекло. Потолочные панели, взорванные ярким, но бесполезным фейерверком из М-16 Трюкача Постино, свисали вниз подобно лоскутам содранной кожи.

Эдди сухо кашлянул. Теперь ему стали слышны и другие звуки: гомон возбужденного разговора, выкрики, доносившиеся снаружи, откуда-то с улицы, а вдали – переливчатый вой сирен.

– Сколько? – спросил у Эдди стрелок. – Может быть так, что мы их всех перестреляли?

– Да, я думаю…

– Эдди, а что у меня для тебя есть-то, – сказал из коридора Кевин Блейк. – Я подумал, она тебе может пригодиться, вроде как на память, понимаешь? – Кевин сделал со старшим из братьев Дийн то, что Балазар не сумел сделать с младшим. Он швырнул отрезанную голову Генри Дийна через дверь снизу вверх.

Эдди увидел, что это, и закричал. Он бегом кинулся к двери, не замечая вонзавшихся в его босые ноги осколков стекла и дерева, крича и стреляя на бегу, израсходовав последний годный патрон в своем боевом револьвере.

– Нет, Эдди! – заорал Роланд, но Эдди не слышал. Он был не способен что-либо слышать.

В шестом гнезде оказался негодный патрон, но к этому моменту Эдди уже не сознавал ничего, кроме того факта, что Генри умер, Генри, они отрезали ему голову, какой-то паршивый сукин сын отрезал Генри голову, и этот сукин сын за это заплатит, да-да, можете быть уверены.

Поэтому он бежал к двери и все нажимал и нажимал спуск, не замечая, что ничего не происходит, не замечая, что его ступни красны от крови, и Кевин Блейк шагнул в дверной проем ему навстречу, низко пригнувшись, с автоматическим пистолетом «Лама».38 в руке. Рыжие волосы Кевина пружинками и колечками торчали вокруг головы, и Кевин улыбался.

24

«Занизит», – подумал стрелок, понимая, что только при большом везении ему удастся попасть в цель из этой ненадежной маленькой игрушки, даже если он угадал верно.

Когда Роланд увидел, что уловка солдата Балазара выманит Эдди, он поднялся и, стоя на коленях, для опоры подложил под левую кисть правый кулак, угрюмо не обращая внимания на боль, пронизавшую его, когда он сжал правую руку в кулак. У него оставался только один шанс. Боль не имела значения.

Потом рыжеволосый, улыбаясь, шагнул в дверь, и мозг Роланда, как всегда, отключился; его глаза видели, рука стреляла, и внезапно оказалось, что рыжий лежит в коридоре у стенки с открытыми глазами и с маленькой синей дырочкой во лбу. Эдди стоял над ним, визжа и рыдая, снова и снова нажимая спуск большого револьвера с сандаловой рукояткой и пустым барабаном, точно, как бы мертв ни был рыжеволосый, ему все было мало.

Стрелок подождал смертоносного перекрестного огня, который должен был перерезать Эдди пополам, и когда этого не случилось, понял, что все действительно кончилось. Если и были другие солдаты, то они убежали.

Он устало поднялся на ноги, пошатнулся и медленно пошел туда, где стоял Эдди.

– Хватит, – сказал он.

Эдди не обратил на него ни малейшего внимания и продолжал нажимать спуск, направив большой пустой револьвер Роланда на убитого.

– Хватит, Эдди, он мертв. Все они мертвы. У тебя из ног идет кровь.

Эдди по-прежнему, не обращая на него внимания, все нажимал и нажимал спуск. Гомон возбужденных голосов на улице приближался. Звук сирен – тоже.

Стрелок взялся за револьвер и потянул его к себе. Эдди обернулся к нему и, прежде, чем Роланд успел до конца осознать, что происходит, Эдди ударил его по голове сбоку его же собственным револьвером. Роланд почувствовал, как теплой струей хлынула кровь, и бессильно прислонился к стене. Он старался удержаться на ногах – им надо было как можно скорее выбираться отсюда. Но он чувствовал, как, несмотря на все усилия, соскальзывает вниз, а потом мир ненадолго заволокло серой пеленой.

25

Он вырубился не больше, чем на две минуты, а потом сумел заставить себя снова видеть все четко и встать на ноги. Эдди в коридоре уже не было. Револьвер Роланда лежал на груди у убитого парня с рыжими волосами. Стрелок нагнулся, преодолел приступ головокружения, поднял его и, неловко изогнувшись, опустил в кобуру.

«До чего же мне не хватает этих окаянных пальцев», – устало подумал он и вздохнул.

Он с трудом, шатаясь и спотыкаясь, вернулся в развалины комнаты; остановился, нагнулся и собрал всю одежду Эдди, какую сумел удержать, согнув левую руку. Сирены приблизились почти вплотную. По мнению Роланда, те, кто крутил их ручки, были, вероятно, милицией, может быть, отрядом добровольцев при начальнике полиции, чем-нибудь в этом роде… но все-таки он не исключал, что это могли быть и люди Балазара.

– Эдди, – прохрипел он. Горло у него опять разболелось, в нем опять дергало, даже еще хуже, чем в шишке, набухшей у него на голове, там, где Эдди стукнул его револьвером.

Эдди ничего не слышал. Эдди сидел на полу, прижимая к животу голову брата. Он весь трясся и плакал. Стрелок поискал глазами дверь, не нашел и почувствовал нехорошее удивление, почти ужас. Потом он вспомнил. Раз они оба были по эту сторону, единственный способ вновь создать дверь состоял в физическом контакте между ним и Эдди.