Текст книги "Жребий (Жребий Салема)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– О Господи.

– В 1927 году Хьюберт Марстен причинил бостонской организации очень сильное беспокойство, – продолжал Бен. Его дважды забирали для допроса – один раз городская полиция и один раз —мэлденская. В Бостоне его замели за убийство кого-то из своих, но через два часа он уже был на улице. В Мэлдене дело касалось вовсе не работы. Речь шла об убийстве одиннадцатилетнего мальчика. Ребенка выпотрошили.

– Бен, – сказала она болезненным тоном.

– Из этой передряги Марстена вытащили его наниматели – мне кажется, он знал, где похоронили пару-тройку трупов, – но в Бостоне для него все было кончено. Он тихо перебрался в Салимов Удел – такой себе ушедший от дел служащий транспортной компании, который раз в месяц получает чек. Из дому он выходил редко – по крайней мере, мы мало об этом знаем.

– То есть?

– Я много времени провел в библиотеке, просматривая старые «Леджеры» с двадцать восьмого по тридцать девятый год. За этот период исчезло четверо детей. Не так уж необычно для сельской местности – дети могут заблудиться и, случается, гибнут от воздействия внешних факторов. Иногда ребят засыпает оползнями в галечных карьерах. Неприятно, но бывает.

– Но по-твоему дело в другом.

– Я не знаю. Но зато очень хорошо знаю, что ни одного из этих четверых так и не нашли. Ни тебе охотников, которые бы в сорок пятом наткнулись на скелет, ни строителей, выкопавших остов, когда вынимали гравий для цемента. Хьюби с Берди прожили в этом доме одиннадцать лет, а дети пропали – все, больше никто ничего не знает. Но я все думаю про того мэлденского парнишку. И думаю много. Знаешь «Привидения в Хилл-Хаус» Ширли Джексон?

– Да.

Бен негромко процитировал:

– «А то, что бродило там, бродило в одиночестве». Ты спросила, о чем моя книга. В сущности, она о возвратности сил зла.

Сьюзан положила ладонь ему на руку.

– Ты же не думаешь, что Ральфи Глика…

– Проглотил мстительный дух Хьюберта Марстена, который раз в три года, в полнолуние, возвращается к жизни?

– Что-то в этом роде.

– Если хочешь, чтобы тебя разуверили, то вопрос не по адресу. Не забывай, я – тот пацан, который отворил дверь в спальню на втором этаже и увидел, как Хьюби свисает с балки.

– Это не ответ – Нет. Прежде, чем я скажу тебе, что действительно думаю, позволь добавить еще вот что. Это я услышал от Минеллы Кори. Она сказала: на свете есть дурные люди – истинно дурные. Иногда мы слышим про них, но чаще они делают свое дело в полном мраке. По словам Минеллы, проклятием ее жизни было узнать двух таких людей. Одним был Адольф Гитлер. Вторым – ее шурин, Хьюберт Марстен. – Бен помолчал. – Она сказала, что в тот день, когда Хьюби застрелил ее сестру, сама она находилась за триста миль отсюда, в Кейп-Код. Тем летом она нанялась экономкой в богатую семью. Минелла нарезала салат в большую деревянную миску. Часы показывали четверть третьего. Внезапно Минеллу охватила боль. Говорит, «как молнией ударило». Боль пронзила голову, и Минелла услышала ружейный выстрел. Она утверждает, что повалилась на пол, а поднялась (она была в доме одна) через двадцать минут. Посмотрев в деревянную салатницу, Минелла громко закричала —ей показалось, что миска полна крови. – Господи, – пробормотала Сьюзан. – Через секунду все пришло в норму. Никакой головной боли, а в салатнице – только салат. Но Минелла говорит, что поняла – она поняла: сестра погибла, убита выстрелом из ружья.

– Эту ее историю ничем нельзя доказать?

– Нет, нельзя. Но Минелла – не какая-нибудь изворотливая лгунья. Это старуха, у которой ума не осталось даже на то, чтобы врать. Собственно, этот аспект меня не беспокоит. Во вся ком случае, не сильно. Сейчас достаточно много данных, над которыми здравомыслящий человек смеется – за счет самого себя. В то, что Берди с помощью некоего психического телеграфа передала факт своей смерти на триста миль, мне и вполовину не так трудно поверить, как в лик зла – действительно чудовищный лик, который, как мне иногда думается, проглядывает сквозь очертания этого дома. Ты спросила, что я думаю. Отвечу. Я думаю, что людям относительно легко смириться с такими вещами, как телепатия или предчувствия, поскольку их готовность поверить ничего им не стоит. Она не лишает их сна. Но мысль о том, что сотворенное человеком зло живет и после его смерти, тревожит гораздо сильнее.

Бен взглянул на дом Марстена и медленно продолжил:

– Думаю, этот дом может оказаться памятником, который Хьюберт Марстен воздвиг злу, чем-то вроде психического резонатора. Если хочешь, сверхъестественным маяком. Стоит тут все эти годы и, может быть, хранит в своих разрушающихся костях концентрированное зло Хьюби.

– А теперь его опять заняли.

– И снова исчезновение. – Бен повернулся к Сьюзан и взял запрокинутое лицо девушки в ладони. – Видишь ли, возвращаясь сюда, я никак не рассчитывал на такое. Я думал, что дом, может быть, снесли, но мне и в самых дичайших снах не снилось, что его кто-то купил. Я видел, как снимаю его и… ох, не знаю. Может быть, смотрю в лицо собственным ужасу и злу. Или играю в изгоняющего привидения: «именем всех святых, Хьюби, изыди!» Или, может, просто окунаюсь в атмосферу дома и пишу книгу достаточно страшную для того, чтобы сделать на ней миллион долларов. Но все равно – я чувствовал себя хозяином положения, вот в чем разница. я больше не был девятилетним пацаном, готовым с визгом убежать от картинок из волшебного фонаря – картинок, исходящих, может быть, из его собственного сознания. Но сейчас…

– Что сейчас, Бен?

– Сейчас этот дом занят! – взорвался он и ударил кулаком по ладони. Я не управляю ситуацией! Исчез маленький мальчик, и я не знаю, что думать. Возможно, исчезновение никак не связано с этим домом, но… я в это не верю. Последние слова он произнес медленно и раздельно.

– Привидения? Духи?

– Не обязательно. Может быть, какой-нибудь безобидный человек, восхищавшийся этим домом в детстве, купил его и стал… одержимым.

– Ты что-то знаешь о… – встревоженно начала Сьюзан.

– Новом жильце? Нет. Только догадываюсь. Но если дело в доме, я больше склоняюсь к одержимости.

– А не к чему?

Бен ответил просто:

– Может быть, дом вызвал еще одного дурного человека.

4

Энн Нортон следила за ними из окна. Чуть раньше она позвонила в аптеку. «Нет,» – сказала мисс Кугэн и в ее голосе прозвучало что-то вроде ликования. – «Здесь их не было. Не заходили.» Где ты была, Сьюзан? Ох, где ты была? Уголки ее рта дернулись книзу в беспомощной злой гримасе. Уходи, Бен Мирс. Уходи и оставь ее в покое.

5

Покинув его объятия, Сьюзан сказала:

– Сделай для меня одну очень важную вещь, Бен.

– Все, что смогу.

– Не говори о таких вещах больше ни с кем в городе. Ни с кем.

Он невесело улыбнулся.

– Не волнуйся, меня не заботит, как бы заставить людей думать, что у меня не все дома.

– Ты запираешь свою комнату в пансионе?

– Нет.

– Я бы начала запирать. – Она откровенно взглянула на Бена. – Ты должен думать о себе, как о подозреваемом.

– С тобой тоже?

– Да… вот только я тебя люблю.

А потом Бен остался один. Сьюзан заспешила по подъездной дороге, а он остался глядеть ей вслед, потрясенный всем, что наговорил, а еще сильнее —четырьмя или пятью заключительными словами девушки.

6

Вернувшись к Еве в пансион, Бен обнаружил, что не может ни работать, ни спать. И для первого, и для второго он был слишком взбудоражен. Поэтому Бен прогрел мотор ситроена и после секундного колебания поехал в сторону кафе Делла.

Там оказалось полно народу, накурено и шумно. Музыканты, взятая на испытательный срок кантри-вестерн-группа под названием «Рейнджеры», играли вариацию на тему «Так далеко ты прежде не бывал», громкостью восполняя нехватку мастерства. На полу по спирали вращались примерно сорок парочек, почти все – в джинсах. Бен с легким изумлением припомнил строчку Эдварда Олби насчет обезьяньих сосков.

Табуретки перед стойкой оседали —и из-за конструкции, и под тяжестью фабричных рабочих, которые пили пиво из одинаковых стаканов и были обуты в почти одинаковые рабочие башмаки на резиновом ходу, с сыромятными шнурками.

Между столиками и кабинками сновали две или три официантки с пышно взбитыми прическами и вышитыми на белых блузках золотой ниткой именами (Джеки, Тони, Ширли). Делл разливал пиво за стойкой, а в дальнем ее конце похожий на ястреба мужчина с набриолиненными, зачесанными назад волосами, смешивал коктейли. Он отмерял спиртное в рюмки, сливал в серебряный шейкер, добавлял то, что положено, а лицо оставалось абсолютно пустым Бен двинулся к стойке, огибая танцплощадку по краю, и тут кто-то позвал:

– Бен! Слышь, приятель! Здорово, корешок!

Бен огляделся и за столиком неподалеку от стойки увидел Проныру Крейга, сидевшего перед полупустым стаканом.

– Привет, Проныра, – отозвался Бен, усаживаясь. При виде знакомого лица ему полегчало, и потом, Проныра ему нравился.

– Решил маленько пожить ночной жизнью, а, корешок? – Проныра улыбнулся и хлопнул Бена по плечу. Бен подумал, что тот, должно быть, получил деньги, потому что уже само дыхание Проныры прославило бы «Милуоки».

– Ага, – ответил он. Он вытащил доллар и положил на стол, испещренный круглыми отпечатками множества пивных стаканов, которые там перебывали. – Как жизнь?

– Просто отлично. Что думаешь про этих новых лабухов? Классно, а?

– Порядок, – сказал Бен. – Ну-ка, прикончите эту штуку, пока она не выдохлась. Я ставлю.

– Весь вечер ждал, чтоб кто-нибудь сказал это! Джеки! – заорал Крейг. – Неси моему корешу кувшин! Будвейзера!

Джеки принесла кувшин на подносе, где в беспорядке валялась мокрая от пива мелочь, и сняла его на столик, отчего на правой руке вздулись мускулы под стать премированному борцу. Она взглянула на доллар так, словно это был таракан какой-то новой породы.

– С вас бакс сорок, – сообщила она. Бен выложил еще одну бумажку. Девушка взяла обе, выудила из разнообразных луж на подносе шестьдесят центов и сказала:

– Проныра Крейг, когда ты так вопишь, ты похож на петуха, которому сворачивают шею.

– Лапуля, ты чудо, – отозвался Проныра. – Это Бен Мирс. Книжки пишет. – Будем знакомы, – сказала Джеки и исчезла в полумраке.

Бен налил себе стакан пива. Проныра последовал его примеру, профессионально наполнив стакан до краев. Пена нависла над ними, грозя перелиться – и осела обратно.

– Твое здоровье, корешок!

Бен отсалютовал стаканом и выпил. – Ну и как твоя писанина?

– Отлично, Проныра.

– Видел, как ты крутился с малышкой Нортон. Она настоящий персик, иначе не скажешь. Тут ты лучше выбрать не мог.

– Да, она…

– Мэтт! – завопил Проныра, напугав Бена до того, что он чуть не выронил стакан." Господи, – подумал Бен, он правда похож на петуха, прощающегося с этим светом.”

– Мэтт Бэрк! – Проныра бешено замахал, и седой мужчина поднял в знак приветствия руку, начиная пробиваться сквозь толпу. – Вот мужик, с которым тебе надо свести знакомство, – сказал Проныра Бену. – Мэтт Бэрк – головастый сукин сын.

Приближающийся к ним мужчина выглядел лет на шестьдесят. Он был высокого роста, в чистой, расстегнутой у ворота фланелевой рубашке, а волосы, такие же белые, как у Проныры, были подстрижены армейским ежиком.

– Привет, Проныра, – сказал он.

– Как жизнь, корешок? – спросил Крейг. – Хочу, чтоб ты познакомился с парнем, который живет у Евы. Бен Мирс. Книжки пишет, вон как. Чудный парень. Он взглянул на Бена. – Мы с Мэттом росли вместе, только он получил образование, а я хрен с маслом. – Проныра хихикнул.

Бен поднялся и от души потряс сложенные щепотью пальцы Мэтта Бэрка. – Как дела?

– Спасибо, отлично. Читал одну из ваших книжек, мистер Мирс. «Воздушный танец».

– Пожалуйста, зовите меня Бен. Надеюсь, книга вам понравилась.

– Мне она явно понравилась гораздо больше, чем критикам, – отозвался Мэтт, усаживаясь. – Думаю, со временем к ней придет успех. Как жизнь, Проныра?

– Бьет ключом, – ответил тот.Бьет ключом, как всегда. Джеки! – завопил он. – Тащи Мэтту стакан!

– Подождешь минутку, пердун старый! – заорала Джеки в ответ, отчего за ближайшими столиками рассмеялись.

– Прелесть что за деваха, – заметил Проныра. – Дочка Морин Толбот – Да, – согласился Мэтт. – Джеки у меня училась. Выпуск семьдесят первого года. А мать – пятьдесят первого.

– Мэтт учит английскому в средней школе, – сообщил Проныра Бену. – Вам будет о чем поговорить, еще как.

– А я помню девушку по имени Морин Толбот, – сказал Бен. – Она приходила к моей тетке и забирала стиранное белье, а возвращала все сложенным в плетеную корзинку. Без одной ручки.

– Так вы из Удела, Бен? – спросил Мэтт.

– Мальчишкой я жил тут некоторое время у своей тетки Синтии.

– У Синди Стоуэнс?

– Да.

Пришла Джеки с чистым стаканом, и Мэтт налил себе пива.

– Ну, значит, мир и впрямь тесен. Когда я первый год преподавал в Салимовом Уделе, ваша тетя была в выпускном классе. Как она поживает, хорошо? – Она в семьдесят втором умерла. – Простите.

– Она перешла в мир иной очень легко, – ответил Бен и снова наполнил стакан. Музыканты отыграли и гуськом потянулись к стойке. Шум болтовни едва заметно притих.

– Вы вернулись в Иерусалимов Удел написать про нас книгу? – спросил Мэтт.

В голове у Бена раздался предупредительный звонок.

– Наверное в каком-то отношении,отозвался он.

– Для биографа этот городок мог оказаться и хуже. "Воздушный танец” вышел отличной книжкой. Думаю, в нашем городке могла бы сложиться еще одна превосходная книга. Когда-то мне казалось, что я сам смогу ее написать.

– А почему не написали?

Мэтт улыбнулся – в легкой улыбке не было и следа горечи, злобы или цинизма:

– Не хватило одного жизненно важного ингредиента: таланта.

– Не верьте, не верьте, – вмешался Проныра, сливая в стакан опивки из кувшина. – У старины Мэтта таланта вагон и маленькая тележка. Учить в школе – работа что надо. Школьных учителей никто не ценит, но они… – Он покачнулся на стуле в поисках завершения. Его очень сильно развезло. – Соль земли, – закончил он, набрал полный рот пива, скривился и встал. – Пардон… схожу отлить.

Он убрел прочь, натыкаясь на людей и громко окликая их по именам.

Те, нетерпеливо или добродушно приветствуя Проныру, пропускали его, и наблюдать за его продвижением к мужскому туалету было все равно что наблюдать за пинболльным шариком, который, подпрыгивая, мчится вниз, к подкидывающим его шпенькам.

– Вот вам крушение отличного человека, – сказал Мэтт и поднял палец. Почти немедленно появилась официантка. Она обратилась к нему «мистер Бэрк». Девушка казалась слегка скандализованной тем, что ее давнишний преподаватель классического английского сидит тут и поддает с субъектами вроде Проныры. Когда она повернула прочь, чтобы принести еще один кувшин, Бен подумал, что вид у Мэтта несколько смущенный.

– Мне Проныра нравится, – сказал Бен. – У меня возникло такое чувство, что когда-то в нем много чего было. Что с ним случилось?

– О, тут рассказывать нечего, ответил Мэтт. – Бутылка одолела. Одолевала-одолевала, с каждым годом – чуть сильнее, а теперь прибрала целиком. Во время Второй мировой он за Анизо получил Серебряную звезду. Циник бы счел, что, погибни Проныра, его жизнь имела бы больший смысл.

– Я не циник, – сказал Бен. – Мне он все равно нравится. Но, думаю, будет лучше, если сегодня вечером я подвезу его домой.

– Было бы прекрасно, если бы вы это сделали. Я теперь хожу сюда послушать музыку. Люблю громкую музыку, а с тех пор, как слух начал сдавать —больше, чем когда-либо. Вас, как я понимаю, интересует дом Марстена. Ваша книга о нем?

Бен подскочил.

– Кто сказал?

Мэтт улыбнулся.

– Как это в старой песенке у Мартина Гэя? «Мне нашептало виноградное вино». Ароматная яркая идиома, хотя, если подумать, образ немного нечеткий. Возникает такая картина: склонив ухо к «Конкорду» или «Токаю», стоит человек и внимает. Я говорю бессвязно? Нынче я частенько говорю бессвязно, перескакиваю с одного на другое, но редко пытаюсь справиться с этим. Откуда я узнал? Джентльмены из прессы называют это «информированными источниками»… собственно говоря, от Лоретты Старчер. Она – библиотекарь в местном оплоте литературы. Вы несколько раз заходили просмотреть в камберлендском «Леджере» статьи, касающиеся старинного скандала, а еще брали у нее два публицистических сборника на криминальные темы, где были очерки о нем. Кстати, Лаберт написал неплохо – он в сорок шестом приезжал в Удел и сам проводил расследование. Но вот опус Сноу – просто словесный мусор.

– Знаю, – машинально отозвался Бен.

Официантка поставила на столик новый кувшин с пивом, и перед Беном внезапно возникла картина, от которой стало неуютно: вот, мелькая то здесь, то там среди бурых водорослей и планктона привольно и незаметно (по его мнению) плавает рыбка. А отодвинься подальше и взгляни – фокус вот в чем: плавает она в аквариуме с золотыми рыбками.

Мэтт расплатился с официанткой и сказал:

– Там, наверху, случилась омерзительная вещь. И вдобавок застряла в сознании города. Конечно же, байки о мерзостях и убийствах всегда с рабским наслаждением передаются из поколения в поколение… а ученики при всем при том стонут и жалуются, оказавшись перед изучением трудов Джорджа Вашингтона Карвера или Джонаса Солка. Но, думаю, дело не только в этом. Может быть, дело в географической аномалии – Да, – сказал Бен, заводясь против собственной воли. Учитель только что высказал идею, которая таилась под поверхностью сознания Бена с того самого дня, как он вернулся в город… возможно, и до того. – Он стоит на холме, глядя на поселок сверху вниз как… ну, как мрачный идол, что ли. – Бен издал смешок, чтобы замечание прозвучало банально: ему казалось, что, неосмотрительно высказав такое глубинное ощущение, он, должно быть, открывает этому незнакомцу окошко в свою душу. Внезапное и пристальное рассмотрение Мэттом его персоны тоже не улучшало самочувствия.

– Вот он, талант, – сказал учитель.

– Простите?

– Вы очень точно выразились. Почти пятьдесят лет дом Марстена взирает на нас сверху – на наши мелкие грешки, провинности, обманы. Как идол.

– Может быть, он видел и хорошее, – предположил Бен.

– В маленьких городках, где все ведут сидячий образ жизни, хорошего мало. Главным образом, равнодушие, приправляемое время от времени нечаянным, бессмысленным или, хуже того, сознательным злом. По-моему, Томас Вульф написал об этом примерно фунтов семь сочинений.

– Я думал, цинизм – не ваша стихия.

– Это ваши слова, а не мои. – Мэтт улыбнулся и отхлебнул пива. Музыканты, великолепные в своих красных рубахах, блестящих жилетках и шейных платках, уходили от стойки. Солист взял гитару и начал перебирать струны. – Все равно, на мой вопрос вы так и не ответили. Ваша новая книга – о доме Марстена?

– В некотором смысле, полагаю, да.

– Я выспрашиваю. Извините.

– Ничего, – ответил Бен, думая про Сьюзан и чувствуя себя неуютно. – Интересно, куда запропастился Проныра? Он ушел черт знает как давно.

– Можно мне, полагаясь на наше краткое знакомство, попросить о довольно большом одолжении? Если вы откажетесь, это будет более чем понятно. – Конечно, просите.

– У меня есть литературный кружок, – объяснил Мэтт. – Дети умные, в основном одиннадцатый и двенадцатый класс. И я хотел бы показать им человека, который зарабатывает на жизнь словами. Кого-то, кто… как бы выразиться?.. взял слово и облек его в плоть.

– Буду более чем счастлив, – ответил Бен, чувствуя себя нелепо польщенным. – Длинные у вас уроки?

– Пятьдесят минут.

– Ну, мне кажется, за такое время я не сумею слишком наскучить им.

– Да? А мне, по-моему, это отлично удается, – заметил Мэтт. – Хотя я уверен, что им вовсе не будет скучно. Тогда на будущей неделе?

– Конечно. Назовите день и время. – Вторник? Четвертый урок? Это с одиннадцати до без десяти двенадцать. Освистать вас не освищут, но, подозреваю, урчания в животах наслушаетесь вдоволь.

– Принесу ваты заткнуть уши.

Мэтт рассмеялся.

– Весьма польщен. Если вас устроит, встретимся в учительской.

– Отлично. Вы…

– Мистер Бэрк? – это была Джеки, женщина с могучими бицепсами. – Проныра отрубился в мужском туалете. Как повашему…

– А? Господи, конечно. Бен, вы… – Само собой.

Они поднялись и пересекли комнату. Музыканты снова заиграли – что-то о ребятах из Маскоджи, которые до сих пор уважают декана колледжа.

В туалете воняло прокисшей мочой и хлоркой. Проныра подпирал стену между двумя писсуарами, а приблизительно в двух дюймах от его правого уха мочился какой-то парень в армейской форме.

Рот Проныры был раскрыт, и Бен подумал: каким же ужасно старым выглядит Крейг – старым и опустошенным холодными безликими силами, начисто лишенными всякого налета нежности. К нему вернулась реальность собственного распада, приближающегося с каждым днем – не впервые, но с потрясающей неожиданностью. Жалость, подступившая к горлу чистыми черными водами, относилась в равной степени и к Проныре, и к самому Бену.

– Так, – сказал Мэтт. – Сможете подсунуть под него руку, когда этот джентльмен закончит справлять нужду – Да, – ответил Бен. Он поглядел на лениво отряхивающегося мужчину в военной форме. – Поднажми, приятель, можешь?

– Чего это? У него не горит.

Тем не менее он застегнул штаны и отступил от писсуара, чтобы они могли подойти.

Бен подсунул руку Проныре под спину, зацепил ладонью подмышкой и поднял. Ягодицы Бена на миг прикоснулись к кафельной стене, и он почувствовал, как та вибрирует от музыки. Полностью отключившийся Проныра поднялся тяжело и безвольно, как мешок. Просунув голову под другую руку Крейга, Мэтт обхватил его за талию, и они вынесли Проныру за дверь.

– Вон Проныра топает, – сказал кто-то. Раздался смех.

– Делл должен гнать его в три шеи, – проговорил Мэтт задыхающимся голосом. – Знает же, чем это всегда кончается.

Они прошли за двери, в фойе, а потом дальше, на деревянную лесенку, ведущую вниз к стоянке.

– Легче… – кряхтел Бен. – Не уроните.

Они спустились с крыльца. Вялые ноги Проныры стукались о ступеньки, как деревянные колоды.

– Ситроен… в последнем ряду.

Они перенесли Крейга туда. Прохлада воздуха теперь ощущалась острее —завтра листва станет багряной. У Проныры хрюкнуло глубоко в горле, а голова на стебле шеи слабо дернулась – Сумеете уложить его в постель, когда вернетесь к Еве? – спросил Мэтт.

– Да, наверное.

– Хорошо. Глядите-ка, над деревьями отлично виден конек крыши дома Марстена.

Бен посмотрел. Мэтт был прав —над темным горизонтом сосен выдавался острый угол, заслоняющий обыденными очертаниями людской постройки звезды на краю видимого мира. Бен открыл пассажирскую дверцу и сказал:

– Сюда. Давайте-ка его мне.

Приняв на себя всю тяжесть Проныры, он аккуратно протиснул его на пассажирское сиденье и закрыл дверцу. Голова Проныры привалилась к окну, отчего стала казаться нелепо плоской.

– Во вторник, в одиннадцать?

– Я буду.

– Спасибо. И за помощь Проныре —тоже спасибо.

Мэтт протянул руку. Бен пожал ее. Бен сел в машину, завел ситроен и взял курс обратно в город. Стоило неоновой вывеске придорожного кафе исчезнуть за деревьями, как дорога стала пустынной и черной. Бен подумал: в этот час по дорогам бродят привидения. Позади, всхрапнув, застонал Проныра, и Бен вздрогнул. Ситроен едва заметно вильнул.

“Что это взбрело мне в голову?”

Вопрос остался без ответа.

7

Бен открыл боковое окошко так, чтобы холодный ветер выплескивался по дороге домой прямо на Проныру, и к тому времени, как они заехали на двор Евы Миллер, Проныра отчасти пришел в себя, но словно бы плавал в густом тумане.

То и дело спотыкаясь, Бен отвел его по ступеням черного крыльца на кухню, тускло освещенную флюоресцентной лампочкой плиты. Проныра застонал, потом низким горловым голосом пробормотал:

– Она дивная девка, Джек, а замужние бабы – они знают… знают…

Из холла выделилась тень – Ева. Из-за старого стеганого халата она казалась огромной, закрученные на бигуди волосы покрывал тонкий сетчатый шарфик. Ночной крем делал ее лицо бледным и призрачным.

– Эд, – сказала она. – Ох, Эд. Ты опять за свое, да?

При звуке ее голоса Проныра чуть приоткрыл глаза и слабо улыбнулся.

– Опять, опять, опять, – квакнул он. – Уж кому знать, как не тебе.

– Сможете отвести его наверх, в комнату? – спросила Ева Бена.

– Да уж не надорвусь.

Он покрепче обхватил Проныру и исхитрился протащить его наверх по лестнице и по коридору до комнаты, уложив там на постель. В тот же миг признаки сознания исчезли, и Крейг провалился в глубокий сон.

Бен минуту помедлил, оглядываясь. Комната была чистой, почти стерильной, вещи убраны с казарменной аккуратностью. Взявшись трудиться над башмаками Проныры, он услышал за спиной голос Евы Миллер:

– Не беспокойтесь, мистер Мирс. Если хотите, идите наверх.

– Но его надо…

– Я раздену. – Ее лицо было серьезным и полным степенной, сдержанной печали. – Раздену, разотру спиртом и утром помогу с похмельем. Было время, мне частенько приходилось это делать. – Ладно, – сказал Бен и, не оглядываясь, отправился наверх. У себя он медленно разделся, подумал, что надо бы принять душ и отказался от этой идеи. Он забрался в постель и долго лежал без сна, разглядывая потолок.