Текст книги "Ярость"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава 7

Я спускался по лестнице, насвистывая, и чувствовал себя прекрасно. Иногда так бывает. Когда дела плохи, нужно выбросить все из головы и уехать на некоторое время во Флориду. Уходя, вы бросаете взгляд на горящий мост, который подожгли собственными руками.

На втором этаже я столкнулся с незнакомой прыщавой девицей в очках в роговой оправе. Она несла связку учебников по секретарскому делу. Повинуясь какому-то неясному порыву, я обернулся и посмотрел ей вслед. Со спины она могла претендовать на звание Мисс Америка. Это было замечательно.

Глава 8

Холл первого этажа был пуст. Ни души. Слышно было только пчелиное жужжание печатных машинок, благодаря которому все школьные здания современные, из стекла и бетона, либо старые, воняющие краской для полов, похожи друг на друга. Шкафчики для одежды стояли стройными рядами, как часовые. Между ними виднелись проемы дверей и фонтанчики с питьевой водой. В кабинете номер 16 шел второй урок алгебры, но мой шкафчик находился в другом конце зала. Я подошел поближе и внимательно осмотрел его.

Мой шкафчик. Надпись, собственноручно напечатанная мною на специальном бланке, гласила: «Чарльз Деккер». Эти бланки нам выдавали в начале нового учебного года. Мы подписывали их с особым усердием и на первой перемене приклеивали на дверцы. Ритуал был так же стар и священен, как Первое Причастие. На втором курсе мы уже не испытывали былого трепета. Помню, после раздачи бланков, продираясь через толпу в холле, ко мне подошел Джо Мак-Кеннеди с наклеенной карточкой на лбу и похабной улыбкой на лице. Сотни шокированных первокурсников, на груди которых красовались маленькие желтые таблички с именами, взирали с ужасом на это святотатство. Я чуть не надорвал живот от смеха. Естественно, Джо оставили после уроков, но это было великолепно. Это был мой день. Вспоминая об этом, я думаю, что это был мой год.

И вот я снова здесь, между шкафчиками Розанны Дебенс и Карлы Денч, девушки, которая душится розовой водой каждое утро. Этот запах отнюдь не способствовал удержанию завтрака в моем желудке.

Но все это в прошлом.

Серый шкафчик, пяти футов в высоту, на замке. Висячие замки нам выдавали вначале года вместе с бланками. «Тайтус» – было выгравировано на нем. Я – Тайтус, Полезный Замок.

– Тайтус, старина, – прошептал я. – Старый верный мудак!

Я протянул к нему руку, но в этот момент на меня нашло какое-то странное оцепенение. Тайтус медленно начал удаляться. Казалось, моя рука непонятным образом удлинилась на тысячи миль, заполняя собой образовавшееся пространство. Черная блестящая поверхность замка взирала на меня успокаивающе, не осуждая, но, конечно, и не оправдывая. На мгновение я закрыл глаза. Мое тело, казалось, обвивали чьи-то невидимые руки.

Когда я пришел в себя, Тайтус был зажат у меня в руке. Пропасть исчезла.

Комбинация цифр на школьных замках несложная. Чтобы открыть мой, нужно повернуть диск влево до цифры шесть, затем вернуться вправо к тридцати, после чего дважды набрать ноль. Тайтус был больше знаменит своей прочностью, а не интеллектом.

Откуда-то сверху раздавался голос мистера Джонсона:

– …Гессианцам, которые были наемниками, не очень-то хотелось сражаться, особенно, когда бои шли в сельской местности, где прибыль от грабежа была гораздо больше их жалования…

– Гессианцы, – прошептал я, обращаясь к Тайтусу. Затем я бросил его в первую попавшуюся мусорную корзину. Он простодушно уставился на меня из-под груды исписанных бумаг и оберток от сандвичей.

– …Гессианцы, эти страшные германские убийцы… Я нагнулся, поднял замок и положил в нагрудный карман, из которого он выпирал, словно пачка сигарет.

– Запомни это, Тайтус, старый грязный киллер, – сказал я и вернулся к своему шкафчику.

Я распахнул его. Там находилась моя школьная форма, а также сверток с объедками, обертки от конфет, почерневший огрызок яблока и пара черных кроссовок. Все это было свернуто в потный, грязный ком. Мой красный нейлоновый пиджак висел на вешалке, а на полке стояли учебники. Все, за исключением алгебры: «Гражданское право», «Французские рассказы и басни» и «Книга о здоровье» – современное издание, на обложке которого были изображены студент и студентка. Изначально в этой книге был параграф о венерических заболеваниях, тщательно вырезанный после единогласного решения школьного комитета. Подозреваю, что эту и другие книги привез в школу старина Эл Латроп. Я взял ее, открыл где-то посередине между «Составные части питания» и «Плаванье для здоровья» и разорвал ее на две части. Это оказалось совсем несложно. С остальными учебниками я поступил точно так же, за исключением «Гражданского права», которое было напечатано на жесткой бумаге. Я бросил все кусочки на дно шкафчика. Затем переломил пополам свою логарифмическую линейку. Фотография Рэкел Уэлч осталась висеть на задней стенке. За книгами у меня была спрятана коробка с патронами.

Я вытащил ее и открыл. В коробке находились двадцать два патрона от винчестера. Маловато. Я добавил еще несколько патронов, которые стащил из ящика письменного стола отца, стоящего в его кабинете. Над столом висела голова оленя. Зверь уставился на меня остекленевшими глазами, когда я брал патроны и ружье. Это был не тот олень, которого отец убил, когда мне было девять лет. Пистолет находился в другом ящике, за коробкой, в которой лежали конверты для деловых писем. Я сомневаюсь, помнил ли отец о том, что оружие все еще там. Фактически, его там уже не было. Сейчас пистолет лежал в кармане моего пиджака. Я вытащил его и засунул за пояс, ощущая себя не Гессианцем, а Биллом Хичкоком.

Я положил патроны в карман штанов и вытащил зажигалку. Я не курил, но зажигалка привлекала внимание окружающих к моей персоне. Я высек искру и поджег вещи, находящиеся в шкафчике.

Пламя, злобно оскалясь, пожирало форму, обертки от завтраков и конфетные фантики, затем перекинулось на книги. В воздухе запахло гарью. Некоторое время я смотрел на отблески огня, а затем закрыл дверцу. Как раз над тем местом, где было напечатано мое имя, находились небольшие отверстия, через которые доносился гул пожара. Через минуту из них вырвались маленькие оранжевые язычки пламени. Краска, которой был покрыт шкафчик, начала шелушиться и облезать.

Из кабинета мистера Джонсона вышел мальчик. Он посмотрел на дым, клубящийся из моего шкафчика, затем на меня и заспешил в ванную комнату. Мне кажется, мальчик не видел пистолет. Иначе он смылся бы гораздо быстрее. Я спустился вниз и подошел к комнате номер 16. Перед тем, как взяться за ручку двери, я оглянулся. Дым валил изо всех отверстий шкафа. На дверце расплывалось темное пятно. Бумага, на которой еще недавно красовалось мое имя, обуглилась.

Я повернулся и взялся за ручку двери. Я еще на что-то надеялся. Но уже не знал, на что.

Глава 9

– …отсюда следует, что при увеличении числа переменных аксиомы сами по себе не изменяются. Например… Миссис Андервуд взглянула на меня настороженно, водружая пестрые очки на нос.

– У Вас есть допуск на урок, мистер Деккер?

– Да, – сказал я и вытащил из-за пояса пистолет. У меня даже не было уверенности, что он заряжен. Я выстрелил ей в голову. Миссис Андервуд так и не узнала, что ее ударило, я уверен. Она упала боком на письменный стол, затем скатилась на пол. Выражение ожидания навсегда застыло на ее лице.

Глава 10

Можно жить, убеждая себя, что жизнь логична, прозаична и разумна. Прежде всего разумна. Я в этом уверен. Я потратил много времени на этот вопрос. Никогда не забуду предсмертную декларацию миссис Андервуд: «При увеличении числа переменных аксиомы сами по себе не меняются».

Я действительно верю в это.

Я мыслю – следовательно, я существую. На моем лице волосы, поэтому я бреюсь. Моя жена и ребенок погибли в автокатастрофе, поэтому я молюсь. Все это абсолютно логично и разумно. Мы живем в наилучшем из возможных миров, поэтому дайте мне «Кент» в левую руку, стакан – в правую, включите «Старски и Хатч» и слушайте мелодию, полную гармонии, о медленном вращении Вселен ной. Логично и разумно. Реально и неопровержимо как кока-кола.

Но у каждого человека есть два лица: весельчак по имени Джекил и его антипод – мрачный мистер Хайд, зловещая личность по ту сторону зеркала, которая никогда не слышала о бритвах, молитвах и логичности Вселенной. Вы поворачиваете зеркало боком и видите в нем отражение своего лица: наполовину безумное, наполовину осмысленное. Астрономы называют линию между светом и тенью терминатором.

Обратная сторона говорит, что логика Вселенной – это логика ребенка в ковбойском костюмчике, с наслаждением размазывающего леденец на милю вокруг себя. Это логика напалма, паранойи, террористических актов, случайной карциномы. Эта логика пожирает сама себя. Она утверждает, что жизнь – это обезьяна на ветке, что жизнь истерична и непредсказуема как монетка, которую вы подбрасываете, чтобы выяснить, кто будет оплачивать ленч.

Я понимаю, что до поры до времени вам удается не замечать эту обратную сторону. Но все равно вы неминуемо с ней сталкиваетесь, когда несколько бравых парней решают прокатиться по Индиане, попутно стреляя в детей на велосипедах. Вы сталкиваетесь с ней, когда ваша сестра говорит, что спустится на минутку в универмаг, и там ее убивают во время вооруженного налета. Вы видите лицо мистера Хайда, когда слышите рассуждения вашего отца о том, каким образом разворотить нос вашей матери.

Это колесо рулетки. Не имеет значения, сколько чисел на нем. Принцип маленького катящегося шарика никогда не меняется. Не говорите, что это безумие. Это воплощенное хладнокровие и здравомыслие.

И эта фатальность, она не только вокруг вас. Она и внутри вас, прямо сейчас, растет и развивается в темноте, подобно волшебным грибам. Называйте ее Вещью в Подвале. Называйте ее Движущей Силой. Я представляю ее своим личным динозавром, огромным, скользким и безумным, барахтающимся в болоте моего подсознания и не знающим, за что ухватиться, чтобы не утонуть.

Но это я, и я начал рассказывать вам о них, об учащихся колледжа, которые, говоря метафорически, решили пройтись за молоком, а оказались в эпицентре вооруженного ограбления и были убиты. Я – чемодан с документами, рутинное зерно для газетной мельницы. Тысячи журналистов подстерегают меня на тысячах перекрестков. У меня пятьдесят секунд на «Чанселлор-Бринкли» и полторы колонки в «Тайме». А я стою здесь, перед вами, и говорю, что совершенно нормален.

Итак, о них. Как вы понимаете это выражение? Давайте обсудим.

– У вас есть допуск на урок, мистер Деккер? – спросила она меня.

– Да, – ответил я и вытащил из-за пояса пистолет. У меня не было даже уверенности, что он заряжен. Я выстрелил ей в голову. Миссис Андервуд так и не узнала, что ее ударило. Она упала боком на письменный стол, а затем скатилась на пол. Выражение ожидания навсегда застыло на ее лице.

Я в здравом уме: я – крупье, парень, который бросает шарик против вращения колеса рулетки. Парень, который кладет свои деньги на четное/нечетное, девушка, положившая деньги на черное/красное… Как насчет них?

Невозможно вычленить момент времени, выражающий сущность наших жизней. Время между взрывом пороха и вгрызанием пули в тело, между вгрызанием пули и смертью. Существует единственный бессодержательный ответ, который не сообщает ничего нового.

Я выстрелил в нее, она упала; между этими двумя событиями неописуемый момент тишины, вечность. И мы все сделали шаг назад, наблюдая за катящимся шариком, который, дрожа и подпрыгивая, отмеряет круг за кругом. Он то отрывается от поверхности и летит по воздуху, то опускается и продолжает свой путь: начало и конец, красное и черное, четное и нечетное. Я считал, что момент между выстрелом и падением канул в небытие. Я был в этом уверен. Но иногда, в темноте, мне кажется, что он все еще продолжается, что колесо рулетки еще крутится. И я мечтаю о полном покое.

Похоже ли это на ощущения самоубийц, прыгающих с высотных зданий? Я уверен, они находятся в здравом уме. Вероятно, поэтому они кричат во время падения.

Глава 11

Если бы кто-нибудь из них выкрикнул что-нибудь мелодраматическое в тот момент, что-нибудь типа «о, Боже, он собирается нас всех убить!», это было бы вполне естественно. Они были заперты как овцы, и кто-нибудь агрессивный, вроде Дика Кина, мог бы ударить меня по голове учебником алгебры, таким образом освободив заложников и получив награду «За спасение жителей города».

Но никто не сказал ни слова. Они сидели в звенящей тишине и смотрели выжидательно, как если бы я собирался объявить им, как можно попасть в пласервилльский летний кинотеатр этой ночью.

Я закрыл дверь комнаты, пересек класс и сел за большой учительский стол. Моим ногам было неудобно. Я мог упасть в любой момент. Мне пришлось отодвинуть ноги миссис Андервуд, чтобы втиснуть колени в нишу между тумбами письменного стола. Я положил пистолет на классный журнал, закрыл учебник алгебры и положил его на стопку других книг. В этот момент тишину нарушил высокий пронзительный визг Ирмы Бейтц. Он был похож на предсмертный крик индюка, которому отрезают голову в канун Дня Благодарения. Но было слишком поздно. Каждый уже успел взвесить все за и против. Никто не откликнулся на ее визг, и она замолчала, как бы пристыженная тем, что нарушила тишину во время школьных занятий. Кто-то откашлялся. Кто-то за дверью многозначительно хмыкнул. И Джон «Пиг Пэн» свалился со стула на пол в глубоком обмороке.

Все смотрели на меня ошарашенно.

В холле послышались шаги, и незнакомый голос спросил, не взорвалось ли что-нибудь в химической лаборатории. Кто-то ответил, что не знает. Пронзительно завыла пожарная сирена. Половина ребят в классе автоматически встала.

– Все в порядке, – сказал я. – Это просто мой шкафчик. Я поджег его. Садитесь.

Все сели. Я посмотрел на Сандру Кросс. Она сидела в третьем ряду за четвертой партой и выглядела совершенно спокойной.

На лужайке выстроились шеренги студентов; я мог наблюдать за ними в окно. Белка уже скрылась.

Внезапно дверь распахнулась, я поднял оружие. Мистер Вэнс просунул в нее голову.

– Пожарная тревога, – сказал он. – Каждый… А где миссис Андервуд?

– Убирайся, – рявкнул я.

Он уставился на меня. Это был очень жирный мужик, его волосы были коротко подстрижены. Они выглядели так, как будто какой-то садовник обкорнал их секатором.

– Что? Что Вы сказали?

– Проваливай.

Я выстрелил в него и промахнулся. Пуля попала в верхний косяк двери. Полетели щепки.

– Боже, – с ужасом прошептал кто-то в дальнем углу класса.

Мистер Вэнс не понял, что случилось. Мне кажется, что никто из присутствующих не понял. Все это напоминало мне статью, которую я недавно прочитал в газете, о последнем большом землетрясении в Калифорнии. В ней рассказывалось о женщине, которая бродила из комнаты в комнату в то время, когда ее дом разваливался на куски, умоляя своего мужа не включать вентилятор.

Мистер Вэнс решил вернуться к началу разговора.

– В здании пожар. Пожалуйста…

– У Чарли есть оружие, мистер Вэнс, – сказал Майк Гэвин таким тоном, как будто говорил о погоде. – Я думаю, Вам лучше…

Вторая пуля попала мистеру Вэнсу в горло. Его тело обмякло. Складки жира заколыхались как волны от брошенного в воду камня. Он вывалился в холл, сжимая руками горло.

Ирма Бейтц опять завизжала, но вновь ее никто не поддержал. Если бы визжала Кэрол Гренджер, у которой была куча воздыхателей, то все вышло бы иначе. Но кто хотел петь дуэтом с бедной старой Ирмой Бейтц. У нее даже не было парня. Тем не менее, все с ужасом уставились на мистера Вэнса, который дергался в конвульсиях.

– Тед, – обратился я к Теду Джонсу, который сидел ближе всех к двери. – Закрой ее и запри.

– Ты соображаешь, что ты делаешь? – спросил Тед. Он смотрел на меня с отвращением.

– Я еще не знаю всех деталей, – ответил я. – Все-таки захлопни дверь и закрой ее на ключ, о'кей?

Внизу кто-то орал: «Это в шкафу! Это в… Эй, кто-то напал на Пита Вэнса! Принесите воды!..»

Тед Джонс встал, прикрыл дверь и замкнул ее на ключ. Это был высокий парень, одетый в полинявшие джинсы и гимнастерку с оттопыривающимися карманами. Он выглядел великолепно. Я всегда восхищался Тедом, хотя не был вхож в круг, в котором он вращался. Отец подарил ему «Мустанг» последней модели, и он даже не платил за парковку. Он стригся несколько старомодно, и я держу пари, что именно такое лицо стоит перед глазами Ирмы Бейтц, когда она ночью лезет в холодильник за огурцом. С всеамериканским именем типа Тед Джонс он не мог не добиться успеха. Его отец был вице-президентом пласервилльского банка и треста.

– А теперь что? – спросил Харман Джексон. Он был совершенно сбит с толку.

– Хм. – Я снова опустил пистолет на классный журнал. – Пусть кто-нибудь попытается поднять Пиг Пэна. Он запачкает рубашку. Вернее, сделает ее еще более грязной.

Сара Пастерн истерически захохотала и зажала рот руками. Джордж Янек, сосед Пиг Пэна, наклонился над ним и начал хлопать по щекам. Пиг Пэн застонал, открыл глаза, закатил их и сказал: «Он убивает Книжных Баб». Послышалось несколько истерических смешков. Они рассыпались по классу как попкорн. Миссис Андервуд всегда носила с собой два клетчатых пластиковых портфеля. Ее также называли «Двуствольная Сью».

Пиг Пэн тряхнул головой, снова закатил глаза и зарыдал.

Кто-то постучал в дверь, повернул ручку и завопил:

«Эй? Эй, вы там!» Кажется, это был мистер Джонсон, который только что распинался о Гессианцах. Я поднял пистолет и выстрелил в дверь. Пуля проделала аккуратное маленькое отверстие на уровне человеческой головы. Мистер Джонсон бросился наутек, словно сметающая все на своем пути субмарина. Класс, за исключением Теда, наблюдал за происходящим с явным интересом, как за перипетиями приключенческого кинофильма.

– У кого-то из них есть ружье! – крикнул мистер Джонсон.

За дверью послышались неясные звуки. Мне показалось, что Джонсон удалился на четвереньках. Сирена пожарной тревоги продолжала надрываться.

– А что теперь? – опять поинтересовался Харман Джексон.

Это был невысокого роста парень с постоянной гнусной ухмылкой на лице. Но сейчас он выглядел совершенно беспомощным.

Мне не хотелось раздумывать над ответом, поэтому я пропустил его реплику мимо ушей. Снаружи толпились ученики, разговаривая и показывая пальцами на окна нашей комнаты. Спустя некоторое время несколько учителей-мужчин начали заталкивать их в спортзал, находящийся в боковой пристройке. Истерически завыла городская сирена на здании муниципалитета.

– Это похоже на конец света, – мягко сказала Сандра Кросс.

Я ничего не ответил.

Глава 12

Никто не произнес ни слова до тех пор, пока к школе не подъехали пять машин. Ребята смотрели на меня, а я на них. Они могли удрать, но почему-то этого не сделали. Почему они не удрали, Чарли? Что ты сделал с ними? Если я начну объяснять, то скажу примерно следующее. Вы забыли, что значит быть ребенком, жить рядом с насилием, с банальным мордобоем в гимнастическом зале, уличными скандалами в Левистоне, драками и убийствами в кинофильмах. Большинство из вас видело в кинотеатре фильм о том, как маленькую девочку вырвало гороховым супом прямо на священника. Старые книжные бабы не идут с этим ни в какое сравнение.

Я же не сделал ничего подобного. Я заявляю, что американские дети всю свою жизнь подвергаются насилию, реальному и воображаемому. И вот я здесь. Это похоже на отрывок из фильма «Бонни и Клайд». Единственное, чего мне не хватает, так это кукурузы.

Я знаю, они думают, что в конце концов все закончится хорошо. Они не могут думать иначе.

Надеются ли они, что я убью кого-нибудь еще?

Послышалось завывание сирены. Кажется, это была «скорая помощь». Когда-нибудь настанут светлые времена, и фургоны с красным крестом будут появляться на сцене в критический момент, когда это действительно необходимо. И люди в белых халатах с сияющими нимбами вокруг головы всегда придут к вам на помощь, будьте уверены. Когда-нибудь.

Глава 13

Примчались пожарники. Впереди бригадир, за ним его команда, вооруженная всем необходимым, чтобы потушить пожар. Машина остановилась на лужайке, и сигнальная сирена замолкла.

– Ты пустишь их сюда? – спросил Джек Голдмен.

– Огонь снаружи, а не здесь.

– Ты запер дверь? – спросила Сильвия Рэгон, крупная блондинка с полной грудью.

– Да.

Майк Гэвин выглянул в окно и рассмеялся:

– Там двое запутались в шлангах.

Пожарники поднялись с земли, помогли друг другу освободиться, и вся группа начала подготовку к операции. Тут из школы выбежали мистер Джонсон (Живая Субмарина) и мистер Грейс. Они начали что-то рассказывать бригадиру, оживленно жестикулируя.

Пожарники уже тянули шланги с блестящими наконечниками к школьным дверям, когда бригадир повернулся к ним и закричал:

– Постойте!

Они остановились посреди лужайки в полном недоумении, сжимая в руках торчащие наконечники пожарных шлангов, которые смотрелись, как гигантские фаллосы.

Бригадир продолжал совещаться с мистером Джонсом и мистером Грейсом. Мистер Джонсон указывал на кабинет номер шестнадцать. Из школы выбежал Томас Денвер и сразу же присоединился к дискуссии.

– Я хочу домой! – не своим голосом сказала Ирма Бейтц.

– Выкинь это из головы, – посоветовал ей я.

Бригадир опять обратился к своей команде, но мистер Грейс возмущенно затряс головой и стал что-то доказывать, положив ему руку на плечо. Затем повернулся к Денверу и о чем-то спросил. Директор кивнул и побежал к школьным дверям.

Бригадир залез в багажник своей машины и вытащил оттуда великолепный новенький громкоговоритель. Я уверен, что у них на пожарной станции была настоящая драка за право пользоваться именно этим экземпляром. Бригадир набрал в легкие побольше воздуха и начал:

– Прошу всех покинуть здание. Повторяю. Всем покинуть здание. Всем учащимся просьба выйти на дорогу. Выходите на дорогу. Скоро будут поданы автобусы. Школа закрыта… Он перевел дыхание.

– Повторяю, просьба всем покинуть здание.

Народ вываливал на улицу. Учителя не давали ребятам задерживаться у дверей, направляя их к дороге. Я искал взглядом Джо Мак-Кеннеди, но его нигде не было.

– Ничего, если я буду делать домашнее задание? – дрожащим голосом произнес Мелвин Томас. Все рассмеялись.

– Сколько угодно.

Я подумал с минуту и добавил:

– Если кто хочет курить, не стесняйтесь.

Несколько ребят тут же полезли в карманы за сигаретами. Сильвия Рэгон извлекла из косметички пачку «Кэмел», вытащила сигарету и затянулась с манерным видом провинциальной звезды. Она выпустила кольцо дыма и бросила спичку на пол, затем села поудобнее, раздвинув колени. Похоже, она чувствовала себя очень уютно.

– Если вы хотите сесть рядом с приятелем, можете поменяться местами. Только не советую бросаться на меня или бежать к двери, а в остальном перемещение по классу свободное.

Кое-кто пересел, большинство оставалось на своих местах. Мелвин Томас открыл учебник алгебры, но явно не мог сосредоточиться. Он тупо уставился на меня.

Раздался негромкий звонок: это включилась внутренняя связь.

– Эй, – произнес голос Денвера, – шестнадцатый кабинет!

– Да, – ответил я.

– Кто это?

– Чарли Деккер.

Долгая пауза. Наконец:

– Что происходит, Деккер?

Я немного подумал, затем сообщил:

– Кажется, я сошел с ума.

Еще одна пауза. Затем:

– Что ты наделал?!

Звучит риторически. Я посмотрел на Теда. Он кивнул.

– Мистер Денвер?

– Кто говорит?

– Тед Джонс, мистер Денвер. Дело в том, что у Чарли пистолет. Он держит нас здесь в качестве заложников. Он убил миссис Андервуд. И мистера Вэнса тоже, я полагаю.

– Да уж, можете не сомневаться, – подтвердил я.

– О… – только и смог вымолвить мистер Денвер.

Сара Пастерн хихикнула.

– Тед Джонс?

– Да, я слушаю.

Голос Теда звучал уверенно и в то же время несколько отстраненно. Его манера говорить восхищала меня.

– Кто находится в классе, кроме вас с Деккером?

– Секундочку, – ответил я. – Подождите, я оглашу список. Я открыл журнал миссис Андервуд и начал читать:

– Ирма Бейтц?

– Я хочу домой! – отозвалась Ирма.

– Прекрасно, она здесь. Сюзанн Брукс.

– Здесь.

– Нэнси Каски?

– Здесь.

Я дочитал до конца. Двадцать пять фамилий. Отсутствовал только Питер Франклин.

– Что с Питером? Он убит? – спокойно спросил мистер Денвер.

– У него корь, – крикнул Дон Лорди.

Ребята захихикали. Тед нахмурился.

– Деккер?

– Да.

– Когда ты отпустишь их?

– Не сейчас.

– Почему?

Голос Денвера был усталым, чувствовалось, как тяжело этому человеку, и на секунду мной овладела жалость к нему. Но я немедленно подавил в себе это ненужное чувство. Это похоже на игру в покер, когда кто-нибудь выигрывал всю ночь, загреб уже кругленькую сумму и вдруг остался ни с чем. И вам становится жаль его, но нельзя поддаваться минутной слабости, нельзя бросать игру, иначе проигравшим будете вы.

– У нас с ребятами есть что сказать друг другу. Еще не все точки над «и» расставлены.

– Что это значит?

– Это значит, тебе придется смириться.

Кэрол Гренджер сделала круглые глаза.

– Деккер…

– Называй меня Чарли. Все друзья называют меня Чарли.

– Деккер…

Я показал классу руку со скрещенными пальцами.

– Если ты не станешь называть меня Чарли, я открываю огонь.

Пауза. Потом неуверенно:

– Чарли?

– Вот так лучше.

На задней парте Майк Гэвин и Дик Кин изо всех сил сдерживались, чтобы не рассмеяться. Некоторые ребята уже не скрывали улыбок.

– Ты будешь называть меня Чарли, а я тебя Том. Договорились, Том?

Долгое молчание.

– Когда ты выпустишь ребят, Чарли? Что тебе от них нужно?

За окном я увидел полицейские машины. Черно-белые из городского отделения и голубые – полиции штата. Джерри Кессерлинг, начальник управления с 1975 года (то есть с тех пор, как бывший шеф полиции Уоррен Телбот отдал Богу душу), регулировал движение автомобилей на дороге.

– Ты слышишь меня, Чарли?

– Да. Но ничего не могу ответить. Я и сам не знаю… Кажется, подъезжают новые копы.

– Да, мистер Вульф вызвал полицию. Не представляю, что здесь начнется. Полицейские вооружены. У них есть слезоточивый газ, Дек… Чарли. Зачем создавать себе лишние проблемы?

– Том?

Неохотно:

– Что?

– Надеюсь, тебя не затруднит оторвать от стула свою тощую задницу и сообщить этим джентльменам, что если им придет в голову применить газ, они об этом крупно пожалеют. Вы все должны понять, кто диктует правила игры.

– Ну почему? Почему ты так поступаешь? В его голосе звучала бессильная злоба.

– Не знаю, – признался я, – но ведь это интереснее, чем говорить о бабах, Том. Наши дела тебя не касаются. Все, что мне нужно, это чтобы ты передал полицейским мои слова. Выполнишь мою маленькую просьбу, Том?

– У меня нет выбора, не так ли?

– Совершенно верно. Нет выбора. И еще…

– Что?

– Я не слишком тебе симпатизирую, Том, как ты уже мог заметить. Но сейчас, думаю, тебя это волновать не должно. Но стоит усвоить, что ситуация изменилась. И я не листок бумаги на столе, который можно смять и выкинуть в корзину. Ты это понимаешь?

Я повысил голос почти до крика:

– Ты понимаешь это, Том?

– Да, Чарли, – упавшим голосом произнес он.

– Нет, ты еще не все понял, Том. Но тебе придется зарубить это на носу. Сегодня мы почувствуем разницу между людьми и бумажками в папке. Что ты думаешь об этом, Том?

– Я думаю, ты тяжело болен, Деккер.

– Нет, «Ты тяжело болен, Чарли». Ты это хотел сказать, Том?

– Да.

– Так скажи.

– Я думаю, ты болен, Чарли, – механически повторил Денвер.

– Вот и прекрасно. А теперь иди и передай им мои слова.

Денвер прокашлялся, будто собирался что-то добавить, но ничего не произнес, и связь отключилась.

Я обвел глазами класс. Ребята переговаривались друг с другом, как всегда, и в классе стоял привычный шум. У каждого из них был отстраненный, слегка недоумевающий взгляд. Последствия шока. Наверное, похожие чувства испытывают люди, попадающие на войну: выброшенные неведомой силой из повседневной приятной полудремы, вы оказываетесь в иной реальности и видите настоящую кровь. Настоящую смерть. Ваш мозг отказывается это воспринимать, и остается только плыть по течению, надеясь, что связь с реальностью восстановится как-нибудь сама собой. Я смотрел на ребят, и неожиданно в памяти всплыл стишок, который нас заставляли учить в младших классах:

 
Вот опять звенит звонок,
Начинается урок.
К концу его мы в десять раз
Знать будем больше, чем сейчас.
 

Интересно, чему мы научимся сегодня.

Желтые школьные автобусы подъехали к зданию. Ребята занимали места. Они вернутся домой, к своим родителям, к привычным делам, телевизору. А здесь, в шестнадцатом кабинете, учеба будет продолжаться.

Мне захотелось поболтать о чем-нибудь. Я слегка постучал пистолетом по учительскому столу, и наступила тишина. Все внимательно смотрели на меня.

– Думаю, нам стоит поговорить.

– Наедине? – спросил Джордж Янек, мальчик с живым умным лицом. Он не выглядел испуганным.

– Да.

– Тогда выключи внутреннюю связь.

– Кто тебя тянул за язык, сукин сын, – отчетливо произнес Тед Джонс. Джордж удивленно обернулся к нему, но ничего не ответил.

Я встал и перевел рычажок в другое положение.

Затем обратился к Теду:

– Зря ты так, все равно я помнил об этом.

Тед ничего не сказал, только слегка усмехнулся: кажется, он заметил мою ложь.

– Прекрасно, – я повернулся к ребятам, – возможно, я сошел с ума. Но это еще не повод стрелять в кого-нибудь из вас, поверьте. Поэтому не бойтесь говорить все, что думаете. Например, кто-нибудь верит, что я могу начать стрелять?

На некоторых лицах было сомнение, но никто ничего не сказал.

– О'кей. Я действительно не собираюсь делать глупости. Мы просто будем сидеть здесь и говорить начистоту. Вытряхивая грязь из своих душ.

– Да, из миссис Андервуд ты уже вытряхнул все, что мог, – по-прежнему улыбаясь, произнес Тед.

– Я должен был так поступить. Не знаю, как это объяснить, но… Должен. К этому все шло. И мистер Вэнс. Я советую вам не принимать это близко к сердцу. Никто из вас, как я уже сказал, не получит пулю в лоб ни с того ни с сего, так о чем же беспокоиться?

Кэрол Гренджер неуверенно подняла руку. Она была хорошенькой и неглупой девчонкой. Такие поступают потом в самые престижные женские колледжи. Она наверняка будет произносить речь от имени выпускников этим летом. «Будущее в наших руках» или что-нибудь в этом роде. Я кивнул.

– Когда мы сможем уйти, Чарли?

Я вздохнул и пожал плечами:

– Поживем – увидим.

– Но моя мама перепугается до смерти!

– Почему? – спросила Сильвия Рэгон. – Она же знает, где ты, не правда ли?

Засмеялись все, кроме Теда. Он по-прежнему улыбался, рассматривая меня в упор. Едва ли он хотел принимать участие в откровенном разговоре. Но почему? Борьба со всеобщим безумием? Мальчик, затыкающий пальцем пробитую плотину? Нет, едва ли. Это не его амплуа. Его стиль – не героизм, а, скорее, изящный уход в тень. Он единственный из известных мне людей покинул футбольную команду после трех головокружительных побед в прошлом году. Спортивный репортер в местной газете назвал Теда самым блестящем игроком за всю историю пласервилльской школы. Но он ушел из команды. Неожиданно и необъяснимо. Что удивительно, популярность его при этом нисколько не упала. Джо рассказывал, что когда совершенно обалдевшие ребята требовали хоть каких-нибудь объяснений, Тед сказал, что футбол – слишком тупая игра, и что он, Тед, найдет себе занятие получше. Я уважал его. Но почему сейчас он против меня, понять было сложно. Чтобы решить эту проблему, требовалось немножко подумать, но я не мог сосредоточиться. События развивались достаточно быстро.