Текст книги "11/22/63"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Этому не бывать, заверил я себя. Я этого не допущу. Как сказала в 2008-м Хиллари Клинтон: «Я ввязываюсь в это, чтобы победить».

Да только, разумеется, она проиграла.

5

Наутро я позавтракал в ресторане «Риверсайд» на первом этаже отеля. Компанию мне составлял только коммивояжер, которого я видел прошлым вечером. Он сидел, уткнувшись в городскую газету. Когда ушел, оставив газету на столе, я тут же ее схватил. Меня не интересовала первая страница, посвященная бряцанью оружием на Филиппинах (хотя и возникла мысль, а может, Освальд сейчас именно там), поэтому я сразу раскрыл раздел местных новостей. В 2011-м я постоянно читал «Льюистон сан джорнал», и в ней последняя страница этого раздела всегда называлась «Дела школьные». Здесь распираемые гордостью родители могли увидеть имена своих детей, если они в чем-то где-то победили, или отправились в поход, или участвовали в субботнике по уборке мусора. Имейся аналогичная страница в «Дерри дейли ньюс», я, возможно, отыщу одного из детей Даннинга.

Но последнюю страницу в «Ньюс», увы, отвели под некрологи.

Я просмотрел спортивные сводки, прочитал о грядущем футбольном матче, «Тигры Дерри» против «Баранов Бангора». Трою, согласно сочинению уборщика, исполнилось пятнадцать. Пятнадцатилетний парень вполне мог входить в команду, но наверняка не в стартовый состав.

Я не нашел Даннингов в статьях о предстоящем матче и, хотя внимательно прочитал небольшую заметку о детской футбольной команде («Тигрятах»), не встретил восьмилетнего Артура Даннинга по прозвищу Тагга.

Заплатив за завтрак, я поднялся в свой номер, сунув позаимствованную газету под мышку, думая о том, что детектив из меня никудышный. И вот какая мысль пришла мне в голову после того, как я сосчитал Даннингов в телефонном справочнике (девяносто шесть): Интернет, на который я всецело полагался и который принимал как само собой разумеющееся, заковал меня в кандалы, а то и вообще превратил в калеку. Как бы я отыскал семью Даннингов в 2011 году? Скорее всего набрал бы «Тагга Даннинг» и «Дерри» в адресной строке моего любимого поисковика. Нажал бы клавишу «ввод» – и «Гугл», Старший Брат двадцать первого века, позаботился бы об остальном.

Но в Дерри пятьдесят восьмого компьютеры занимали небольшой жилой микрорайон, а местная газета ничем не могла помочь. Что же оставалось? Я вспомнил совет профессора социологии из колледжа, ехидного старикашки: Если во всем облом, сдавайся и иди в библиотеку.

Я пошел.

Во второй половине дня, обескураженный (по крайней мере на данный момент), я медленно продвигался вверх по Подъему-в-милю. Немного задержался на пересечении Джексон и Уитчем, чтобы взглянуть на водосток, рядом с которым маленький мальчик по имени Джордж Денбро потерял руку и жизнь (если верить рассказу Фреда Туми). Когда я поднялся на вершину холма, сердце колотилось и мне было тяжело дышать. Не потому, что потерял форму: сказывался грязный вонючий воздух.

Я ощущал разочарование и... испуг. Конечно, мне еще хватало времени, чтобы разыскать семью Даннингов, и я не сомневался, что смогу обзвонить всех перечисленных в телефонном справочнике, если до этого дойдет, даже с риском вызвать подозрения у отца Гарри, ходячей бомбы с часовым механизмом, – но я начал осознавать, откуда у Эла взялось ощущение, будто что-то работает против него.

Я шагал по Канзас-стрит и так глубоко задумался, что не заметил, как дома справа закончились. Земля теперь круто уходила вниз в зеленое, болотистое буйство, которое Туми назвал Пустошью. Только хлипкое, выкрашенное в белый цвет ограждение отделяло тротуар от склона. Я положил руки на перила, всмотрелся в изумрудное царство внизу. Разглядел поблескивающие озерца мутной стоячей воды, высоченные, почти доисторические камыши, заросли колючих кустов. Чахлые деревья боролись за место под солнцем. Я не сомневался, что найду внизу ядовитый плющ, мусор, вполне вероятно, шалаши каких-нибудь бродяг, а также тропы, которые знали только местные подростки. Искатели приключений.

Я стоял и смотрел, но ничего не видел, ушел в себя, слышал, едва осознавая, музыку... что-то такое с духовыми инструментами. Думал о том, как мало продвинулся за это утро. Ты можешь изменить прошлое, говорил мне Эл, но это не так легко, как кажется.

Что же это за музыка? Что-то веселое, заводное. Оно навело меня на мысли о Кристи, о наших первых днях вместе, когда она кружила мне голову. Когда мы кружили голову друг другу. Ба-да-да... ба-да-дэ-ди-дам... Может, Гленн Миллер?

Я пошел в библиотеку, чтобы ознакомиться с протоколами переписи. Последняя общенациональная перепись проводилась восемью годами ранее, в 1950-м, и могла зафиксировать только троих из четырех детей Даннингов: Троя, Артура и Гарольда. Эллен, которой в год убийств исполнилось семь, еще не родилась. И разумеется, я нашел бы адрес. Конечно, за прошедшие восемь лет семья могла переехать, но в таком случае кто-нибудь из соседей подсказал бы мне куда: городок-то маленький.

Однако протоколов переписи в библиотеке не оказалось. Библиотекарь, очень милая женщина по имени миссис Старрет, объяснила, что протоколам, по ее мнению, самое место в библиотеке, но городской совет по какой-то причине решил, что они должны храниться в муниципалитете. И все бумаги перевезли туда в 1954 году.

– Звучит не очень, – улыбнулся я. – Вы же знаете, как говорят: с муниципалитетом не повоюешь.

Ответной улыбки от миссис Старрет я не дождался. Она старалась помочь, выказывала радушие, но и в ней чувствовалась настороженная сдержанность, как и во всех остальных, встреченных мной в этом странном городе. Фред Туми являл собой то самое исключение, которое подтверждает правило.

– Ну что вы такое говорите, мистер Амберсон. В протоколах национальной переписи нет ничего секретного. Отсюда вы прямиком пойдете в муниципалитет и скажете начальнику канцелярии, что вас послала Реджина Старрет. Ее зовут Марша Гуэй. Она вам поможет. Хотя протоколы, думаю, хранятся в подвале, а это, конечно же, неправильно. Прежде всего сырость, да еще, возможно, мыши. Меня это не удивит. Если возникнут какие-нибудь проблемы – любые проблемы, – возвращайтесь сюда и скажите мне.

Я пошел в муниципалитет, в вестибюле которого увидел плакат: «РОДИТЕЛИ, НАПОМИНАЙТЕ СВОИМ ДЕТЯМ, ЧТО ОНИ ДОЛЖНЫ ИГРАТЬ ТОЛЬКО С ДРУЗЬЯМИ И НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ С НЕЗНАКОМЦАМИ». Несколько человек стояли в очереди к различным окошкам (большинство курили – само собой). Марша Гуэй приветствовала меня смущенной улыбкой. Миссис Старрет позвонила ей заранее и, не сомневаюсь, пришла и ужас, узнав от мисс Гуэй, что протоколов переписи пятидесятого года больше нет, как и всех документов, хранившихся в подвале муниципалитета.

– В прошлом году шли ужасные дожди, – поведала мне мисс Гуэй. – Целую неделю. Канал вышел из берегов, Нижний город – так старожилы называют центр, мистер Амберсон, – затопило. И все в Нижнем городе. Наш подвал почти месяц напоминал Большой канал в Венеции. Миссис Старрет права, эти протоколы не следовало забирать из библиотеки, и никто, похоже, не знает, почему их забрали и кто отдал такое распоряжение. Я очень сожалею, мистер Амберсон.

Тут уж я не мог не испытать то, что ощущал Эл, когда пытался спасти Каролин Пулин: я словно находился в тюрьме с эластичными стенами. И что теперь? Ходить по местным школам в поисках мальчишки, похожего на шестидесятилетнего уборщика, который только что вышел на пенсию? Или сосредоточиться на семилетней девочке, которая могла рассмешить одноклассников до колик? Надеяться, что кто-нибудь крикнет: Эй, Тагга, подождешь меня?

Дельная мысль. Особенно с учетом висевшего в вестибюле муниципалитета плаката, предупреждавшего родителей об опасных незнакомцах. Если я хочу привлечь внимание полиции, лучшего способа не найти.

Одно я знал точно: из «Дерри-таунхаус» надо съезжать. По ценам пятьдесят восьмого года я мог жить там неделями, но пошли бы разговоры. Я решил просмотреть объявления и найти комнату, чтобы снять на месяц-другой. Повернулся к Нижнему городу, остановился.

Ба-да-да... ба-да-дэ-ди-дам.

Точно Гленн Миллер. «В настроении» – композиция, которую я знал очень хорошо. Заинтригованный, я пошел на звуки музыки.

7

Хлипкое ограждение привело меня к небольшой площадке для пикника, расположившейся между Канзас-стрит и склоном, уходившим в Пустошь. На площадке стояли каменный мангал для жарки мяса и два столика, плюс ржавая урна. На одном из столиков возвышался переносной проигрыватель с большой черной пластинкой на семьдесят восемь оборотов.

На траве танцевали неуклюжий подросток в очках с обмотанной изолентой дужкой и совершенно фантастическая рыжеволосая девочка. В ЛСШ мы называли таких «междулетки». Но танцевали они по-взрослому. Причем не просто дергались под быструю музыку – танцевали свинг. Они зачаровали меня, но при этом... что? Испугали? Скорее да, чем нет. Практически все время, проведенное в Дерри, меня не покидал страх. Однако тут я столкнулся с чем-то еще, чем-то значимым. Словно оказался на пороге какого-то открытия. Или всматривался (сквозь тусклое стекло [50]50
  «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло...» – Первое послание к коринфянам, 7:12.


[Закрыть], вы понимаете) в механизм мироздания.

Потому что я встретил Кристи в классе свинга в Льюистоне, и мы учились танцевать, в том числе и под эту композицию. Позже, в наш лучший год, шесть месяцев до свадьбы и шесть после, мы танцевали на турнирах, один раз заняли четвертое место (по словам Кристи, «первое среди прочих») на Новоанглийском соревновании по танцам в стиле свинг. Нашей песней была чуть замедленная версия «Буги шуз» «Кей-Си энд Саншайн бэнд».

Это не совпадение, думал я, наблюдая за ними, парнишкой в джинсах и футболке с круглым вырезом под горло и девчонкой в белой блузке навыпуск и вылинявших красных капри. Потрясающие волосы собраны на затылке в конский хвост – точно так же делала Кристи, когда мы выступали на турнирах. Только она надевала длинные белые гольфы и классическую юбку с пуделем [51]51
  Широкая одноцветная юбка из фетра, обычно с аппликацией, изображающей французского пуделя.


[Закрыть].

Это не может быть совпадением.

Они исполняли танец из «Все кувырком», ту разновидность свинга, что зовется линди. По замыслу это быстрый танец – его исполняют со скоростью молнии, если хватает сил и грации, – но парочка двигалась медленно, потому что разучивала шаги. Я видел каждое движение изнутри. Знал их все, хотя не танцевал свинг уже лет пять, а то и больше. Партнеры идут вместе, взявшись за руки. Он чуть наклоняется и бьет по воздуху левой ногой. Она делает то же самое. Оба сгибаются в талии, словно собираясь разойтись в разные стороны, отдаляются друг от друга, по-прежнему со сцепленными руками. Потом она резко поворачивается, сначала налево, потом направо...

Но с обратным поворотом у них не вышло, и она плюхнулась на траву.

– Господи, Ричи, ты никогда не сделаешь это правильно! Боже, это безнадежно! – Однако она смеялась. Потом легла на спину, уставившись в небо.

– Я осень извиняюсь, мисс Скавлетт, – пронзительно заверещал парнишка голосом пиканинни [52]52
  Пренебрежительное прозвище чернокожего ребенка.


[Закрыть], который к политкорректному двадцать первому столетию давно уже отправили на дно морское, крепко привязав к чугунному ядру. – Я всего лишь необразованный деревенсина. Но я буду уситься етому танцу, даже если он вышибет из меня дух!

– Если из кого и вышибет, так это из меня, – ответила она. – Ставь пластинку сначала, пока я не потеряла... – Тут они оба увидели меня.

Странный момент. В Дерри существовал некий незримый барьер. Я буквально видел его. Местные находились по одну сторону, чужаки (вроде Туми, вроде меня) – по другую. Иногда местные выходили из-за барьера, как миссис Старрет, библиотекарь, возмущенная передачей в муниципалитет протоколов переписи, – но если ты задавал много вопросов или заставал кого-то врасплох, он сразу же прятался.

А тут, пусть я и свалился как снег на голову, детки не спрятались. Их лица остались совершенно открытыми, полными любопытства и интереса.

– Извините, извините, – первым заговорил я. – Не хотел вас пугать. Услышал музыку, а потом увидел, как вы танцуете линди-хоп.

– Вы хотите сказать, пытаемся танцевать линди-хоп, – поправил меня парнишка. Помог девушке встать. Поклонился. – Ричи Тозиер, к вашим услугам. Мои друзья говорят: «Ричи-Рич – подзаборная дичь», – но что они понимают?

– Приятно с тобой познакомиться, – ответил я. – Джордж Амберсон. – И тут у меня вырвалось: – Мои друзья говорят: «Джорджи-Джордж – морщинистый морж», – но они тоже ничего не понимают.

Девочка, хохоча, уселась на одну из скамеек. Парнишка вскинул руки и завопил:

– Странный взрослый выдал классный прикол! Круто-круто-круто! Прэ-э-элестно! Эд Макмейхон, что у нас есть для этого удивительного человека? Что ж, Джонни, сегодняшний приз в телевикторине «Кому вы доверяете» – полный комплект энциклопедии «Британника», пылесос «Электролюкс», чтобы всасывать все, что...

– Бип-бип, Ричи. – Девочка вытирала катившиеся из глаз слезы.

Вернулся пиканинни:

– Я осень извиняюсь, мисс Скавлетт. Не пвиказывайте отхлестать меня плетьми! У меня с пвошлого ваза швамы не зазили.

– Кто вы, мисс? – спросил я.

– Бевви-Бевви, я живу на ели, – ответила она и вновь захохотала. – Извините... Ричи – дурак, но мне прощения нет. Беверли Марш. Вы не местный, да?

Это все отмечали сразу.

– Нет, и вы двое, похоже, тоже. Вы – первые встреченные мной деррийцы, которые не выглядят... угрюмыми.

– Да уж, это угрюмый городишко, – ответил Ричи и снял с пластинки иглу. Она давно уже крутилась по последней дорожке.

– Как я понимаю, люди особенно тревожатся о детях. Обратите внимание: я к вам не подхожу. Вы на траве, я на тротуаре.

– Что-то они не больно тревожились, пока продолжались убийства, – пробурчал Ричи. – Вы знаете об убийствах?

Я кивнул.

– Я остановился в «Таунхаусе». Один из сотрудников мне рассказал.

– Да, теперь, когда с убийствами покончено, они озаботились благополучием детей. – Ричи сел рядом с Бевви, которая жила на ели. – А когда детей убивали, и бровью не вели.

– Ричи, бип-бип, – повторила Бевви.

На этот раз парнишка скверно сымитировал Хамфри Богарта:

– Но это же правда, шладенькая. И ты знаешь, что это правда.

– С этим покончено, – сообщила мне Бевви. Очень серьезно, словно официальный представитель Торговой палаты. – Они просто не знают, что с этим покончено.

– Они – это горожане или взрослые вообще?

Она пожала плечами, как бы говоря: Какая разница?

– Но вы знаете.

– Если на то пошло, мы знаем, – ответил Ричи. С вызовом посмотрел на меня, однако глаза за чиненными очками блестели маниакальным смехом. И у меня сложилось впечатление, что смех этот никогда их не покидал.

Я шагнул на траву. Они не убежали, вопя во весь голос. Более того, Бевви пододвинулась (толкнув локтем Ричи, чтобы он последовал ее примеру), освобождая мне место. Получалось, что они либо очень храбрые, либо очень глупые – однако эти ребята никак не выглядели глупыми.

Затем девочка задала два вопроса, которые меня огорошили:

– Я вас знаю? Мы вас знаем?

Прежде чем я успел ответить, заговорил Ричи:

– Нет, не в этом дело. Просто... ну, как бы это сказать... Вам что-то нужно, мистер Амберсон? Ведь так?

– Честно говоря, да. Кое-какие сведения. Но как вы это узнали? И как вы узнали, что я не опасен?

Они переглянулись, между ними прошел какой-то сигнал. Конечно же, я не мог знать, какой именно, но кое-что точно уловил: они чувствовали, что я не просто приехал из другого города... И не боялись в отличие от Желтой Карточки. Совсем наоборот: их это влекло. И еще я подумал, что эти симпатичные бесстрашные ребятки могли бы рассказать о кое-чем интересном, если бы захотели. Я до сих пор гадаю о чем.

– Просто вы неопасный, – ответил Ричи и посмотрел на девушку. Та согласно кивнула.

– Вы уверены, что... плохие времена... закончились?

– По большей части, – ответила Беверли. – Все должно стать лучше. Я думаю, для Дерри плохие времена закончились, мистер Амберсон... Но это гиблое место... Во многих смыслах.

– Допустим, я скажу... чисто гипотетически... что на горизонте маячит еще одно плохое событие? Похожее на то, что случилось с маленьким мальчиком по имени Дорси Коркорэн?

Они поморщились, словно я ущипнул их за то место, где нервы подходят к самой коже. Беверли повернулась к Ричи и что-то шепнула ему на ухо. Не могу утверждать, что именно, она шепнула быстро и тихо, но вроде бы я услышал: Это не клоун. Потом Беверли вновь посмотрела на меня.

– Какое плохое событие? Вроде того, когда отец Дорси...

– Не важно. Вы не должны этого знать. – Пора приступать к главному. Они могли мне помочь. Не знаю, с чего я так решил, но я был в этом уверен. – Вы знаете детей по фамилии Даннинг? – Я начал загибать пальцы. – Троя, Артура, Гарри и Эллен? Только Артура еще зовут...

– Тагга, – перебила Беверли. – Конечно, мы его знаем, он ходит в нашу школу. Мы разучиваем линди для школьного конкурса талантов, который проводится накануне Дня благодарения...

– Мисс Скавлетт, она уверена, сем раньше насинаешь практиковаться, тем лутьсе, – вставил Ричи.

Беверли Марш его словно и не услышала.

– Тагга тоже записался на конкурс. Он собирается спеть под фонограмму «Плюх-Плюх» [53]53
  Песня американского певца, актера и музыканта Бобби Дарина.


[Закрыть]. – Она закатила глаза. Это у нее получалось отлично.

– Где он живет? Вы знаете?

Они знали, это точно, но ни один не произнес ни слова. Они собирались молчать, если буду молчать я. Это читалось на их лицах.

– Допустим, велика вероятность того, что Тагга не сможет выступить на конкурсе талантов, если за ним не приглядеть. Его братья и сестра тоже. Вы можете в такое поверить?

Они опять переглянулись, будто общались без слов. Времени на это ушло много, наверное, секунд десять. Такие взгляды свойственны влюбленным, но эти междулетки до любви еще не доросли. Впрочем, свойственны они и друзьям. Близким друзьям, которым пришлось что-то пережить вместе.

– Тагга и его семья живут на Коссат-стрит, – наконец ответил Ричи. Так я, во всяком случае, услышал.

– Коссат?

– Да, – кивнула Беверли. – С двумя «с».

– Понял. – Оставался один вопрос: станут ли они болтать о нашем разговоре на границе Пустоши?

Беверли смотрела на меня, пристально и тревожно.

– Мистер Амберсон, я знаю отца Тагги. Он работает в «Супермаркете на Центральной». Милый человек. Всегда улыбается. Он...

– Этот милый человек больше не живет дома, – вмешался Ричи. – Жена выгнала его.

Она повернулась к нему, ее глаза широко раскрылись.

– Тебе сказал Таг?

– Нет. Бен Хэнском. Таг сказал ему.

– Он все равно милый человек, – тихим голосом возразила Беверли. – Всегда шутит и все такое, но руки в ход не пускает.

– Клоуны тоже много шутят, – напомнил я. Они подпрыгнули, словно я вновь ущипнул их за нервный узел. – Но милыми от этого не становятся.

– Мы в курсе, – прошептала Беверли. Она смотрела на свои руки. Потом вскинула глаза на меня. – Вы знаете о Черепахе? – Последнее слово прозвучало как имя собственное.

Я уже собрался сказать, что знаю черепашек-ниндзя, но предпочел промолчать. До появления Леонардо, Донателло, Рафаэля и Микеланджело оставалось еще несколько десятилетий. И я лишь покачал головой.

Она с сомнением посмотрела на Ричи. Он – на меня, потом вновь на нее.

– Но он хороший. Я практически уверена, что он хороший. Она коснулась моего запястья. Холодными пальцами. – Мистер Даннинг – милый человек. И если он больше не живет дома, это ничего не значит.

Тут она попала в десятку. Моя жена ушла от меня, но не потому, что я оказался плохим.

– Это верно. – Я поднялся. – Я еще какое-то время побуду в Дерри, и мне не хотелось бы привлекать к себе внимание. Вы сможете никому об этом не рассказывать? Я понимаю, что прошу о многом, но...

Они переглянулись... и расхохотались.

Беверли отсмеялась первой.

– Мы умеем хранить секреты.

Я кивнул:

– Я в этом уверен. Готов спорить, несколько накопилось за это лето.

Молчание.

Я ткнул пальцем в сторону Пустоши:

– Играли там, внизу?

– Одно время, – ответил Ричи. – Теперь нет. – Он отряхнул джинсы. – Приятно поговорить с вами, мистер Амберсон. Глядите в оба. – Мальчик замялся. – В Дерри надо быть начеку. Сейчас, конечно, стало лучше, но я не думаю, что все будет, вы понимаете, совсем хорошо.

– Спасибо. Спасибо вам обоим. Может, когда-нибудь у семьи Даннингов тоже появится повод поблагодарить вас, но если все пойдет так, как я рассчитываю, они...

– ...Ничего не узнают, – закончила за меня Беверли.

– Именно. – И, вспомнив фразу Фреда Туми, я добавил: – Верно, Эвершарп. Вы двое тоже берегите себя.

– Обязательно, – ответила Беверли и снова захихикала. – Привет моржу.

Я отсалютовал, прикоснувшись к полям новой соломенной шляпы, и двинулся прочь. Но внезапно мелькнувшая мысль заставила меня остановиться и повернуться к ним.

– Этот проигрыватель подходит для тридцати трех оборотов?

– Для долгоиграющих пластинок? – спросил Ричи. – Нет. Вот наш домашний хай-фай подходит, а у Бевви – так, детская игрушка на батарейках.

– Думай, что говоришь, Тозиер! – вскинулась Бевви. – Я копила на него деньги! – Она повернулась ко мне. – У него две скорости, семьдесят восемь и сорок пять оборотов. Только я потеряла пластиковую штуковину для установки сорокапяток, поэтому можно крутить только пластинки на семьдесят восемь.

– Сорок пять тоже подойдет, – кивнул я. – Поставь пластинку снова, но на сорока пяти. – Уменьшать скорость для разучивания шагов в свинге нас с Кристи научили на занятиях танцами.

– Папаша сбрендил, – прокомментировал Ричи, однако передвинул рычажок и опустил иглу на пластинку. Судя по звуку, оркестранты Гленна Миллера закинулись куаалюдом [54]54
  Сильное успокаивающее средство со снотворным эффектом.


[Закрыть].

– Ладно. – Я протянул руки к Беверли. – Ричи, смотри внимательно.

Она доверчиво взялась за мои руки, глядя на меня снизу вверх широко раскрытыми веселыми глазами. Я задался вопросом, где и кем она будет в 2011 году. Если, конечно, доживет. А при условии, что доживет, будет ли помнить странного мужчину, который задавал странные вопросы и однажды, солнечным сентябрьским днем, станцевал с ней под замедленную версию «В настроении»?

– Вы уже проделывали все это медленно. Сейчас будет еще медленнее, но вы сможете сохранить ритм. И времени хватит для каждого шага.

Время. Много времени. Пусти пластинку снова, но на замедленной скорости.

Я потянул Беверли на себя, за руки, позволил податься назад. Мы оба наклонились, как люди, находящиеся под водой, ударили по воздуху левыми ногами, а оркестр Гленна Миллера играл: Ба-а-а-а... да-а-а-а... да-а-а-а-а... ба-а-а-а-а... да-а-а-а-а... да-а-а-а... ди-и-и... дам-м-м-м-м. На той же замедленной скорости, словно заводная игрушка, пружина которой почти что распрямилась, Бевви крутанулась налево под моими поднятыми руками.

– Стоп! – воскликнул я, и она замерла, спиной ко мне. Наши руки оставались сцепленными. – Теперь сдави мне правую руку и напомни, что идет следом.

Она сдавила, потом крутанулась в обратную сторону и двинулась вправо от меня.

– Класс! Теперь я должна нырнуть под вас, а вы – вытащить меня назад. Потом я переворачиваюсь. Мы это делали на траве, чтобы я не сломала шею, если не получится.

– Эту часть я оставлю вам. Я слишком старый и переворачивать теперь могу только гамбургеры.

Ричи вновь вскинул руки со сжатыми кулаками.

– Круто-круто-круто! Этот странный взрослый выдает еще один классный...

– Бип-бип, Ричи, – прервал его я. Конечно же, он расхохотался. – Теперь пробуй ты. И разработайте сигналы рук для всех движений, что сложнее двух притопов на местных танцульках. Если и не выиграете конкурс талантов, все равно выглядеть будете хорошо.

Ричи взял Беверли за руки, и они начали танцевать. Сблизились, отодвинулись, пошли с вращением Беверли налево, потом с вращением направо. Она нырнула ногами вперед между расставленных ног Ричи, ловкая, как рыбка. Потом Ричи вытянул ее назад. Закончила она эффектным переворотом, приземлившись на ноги. Ричи снова взял ее за руки, и они все повторили. Во второй раз вышло лучше.

– Мы сбились с ритма, когда я вытаскивал тебя, – пожаловался Ричи.

– Вы не собьетесь, когда пластинка будет крутиться с нормальной скоростью. Поверь мне.

– Мне нравится, – ответила Беверли. – Словно смотришь на все через увеличительное стекло. – Она поднялась на цыпочки и повернулась на триста шестьдесят градусов. – Я чувствую себя актрисой Лореттой Янг в начале шоу, когда она выходит в развевающемся платье.

– Меня кличут Артур Мюррей, я из Миз-У-У-У-ри, – прокричал Ричи. Он тоже выглядел крайне довольным.

– Сейчас я увеличу скорость, – предупредил я. – Помните ваши сигналы. И выдерживайте ритм. Все дело в ритме.

Оркестр Гленна Миллера играл нежную мелодию, детки танцевали. На траве рядом с ними танцевали их тени. Отодвинулись... сблизились... наклон... пинок... вращение влево... вращение вправо... между ног... обратно и переворот. До совершенства далеко, и с шагами еще следовало разобраться, но смотрелись они неплохо.

Чего там. Смотрелись они прекрасно. Впервые с тот момента, как я поднялся на вершину холма и увидел Дерри, громоздящийся на западном берегу Кендускига, я ощутил себя счастливым. И чтобы это чувство оставалось со мной подольше, ушел от них, на ходу повторяя древний совет: не оглядывайся, никогда не оглядывайся. Сколько раз люди говорили себе эти слова, после того как на их долю выпало что-то исключительно хорошее (или исключительно плохое)? Полагаю, много. И совету этому обычно не следовали. Люди созданы, чтобы оглядываться. Именно для этого у нас в шее шарнир.

Я прошел полквартала, потом оглянулся, думая, что они смотрят мне вслед. Они не смотрели. Танцевали. И это было замечательно.

8

В паре кварталов по Канзас-стрит находилась заправочная станция «Городская служба»: Я зашел в офис, чтобы узнать, как пройти на Коссат-стрит, с двумя «с». Из ремонтной мастерской доносились гудение компрессора и жестяное дребезжание поп-музыки, но офис пустовал. Меня это вполне устроило. Потому что рядом с кассовым аппаратом я увидел кое-что более полезное: металлическую стойку с картами. В верхнем отделении лежала карта города, грязная и одинокая. Первую страницу украшал фотоснимок невероятно уродливой пластмассовой статуи Пола Баньяна. С топором на плече, он, подняв голову, улыбался летнему солнцу. Только Дерри, подумал я, может поклоняться пластмассовой статуе мифического лесоруба.

За заправочными колонками стоял газетный лоток. Я взял экземпляр «Дейли ньюс», чтобы вложить в него карту. Положил пятак на стопку газет, где уже скопилась кучка мелочи. Не знаю, как с честностью, но с доверчивостью в пятьдесят восьмом все было в порядке.

Согласно карте, Коссат-стрит находилась в той же части города, что и Канзас-стрит, в каких-то пятнадцати минутах неспешной прогулки от автозаправочной станции. Я шагал под вязами, еще не тронутыми «голландской болезнью», которая практически полностью уничтожит их в семидесятых. Пока они зеленели, как в июле. Дети проезжали мимо меня на велосипедах, играли в камешки на подъездных дорожках. Небольшие группы взрослых собирались на автобусных остановках, местонахождение которых отмечали белые полосы на телеграфных столбах. Дерри занимался своими делами, а я – своими, мужчина в неприметном пиджаке спортивного покроя и новой летней соломенной шляпе, чуть сдвинутой на затылок, мужчина со сложенной газетой в руке. Такой мог искать дворовые или гаражные распродажи. Или хорошие жилые дома, может, общественные здания, продающиеся по дешевке. Такой мужчина не должен был выглядеть посторонним.

Во всяком случае, я на это надеялся.

По обеим сторонам обсаженной зелеными изгородями Коссат-стрит выстроились старомодные новоанглийские дома-солонки. На лужайках вращались разбрызгиватели. Мимо меня пробежали два мальчика, перебрасывая друг другу футбольный мяч. Какая-то женщина мыла автомобиль-универсал. Волосы она забрала наверх и завязала платком. С нижней губы свисала неизменная сигарета. Иногда женщина направляла струю на собаку, которая с лаем отскакивала прочь. Коссат-стрит выглядела идеальным местом для натурных съемок какого-нибудь телесериала из жизни маленького городка.

Две маленькие девочки крутили скакалку, в то время как третья безо всяких усилий подпрыгивала, пропуская ее под ногами, и пела: «Чарли Чаплин во Франции щас! Смотрит, как дамы танцуют у нас! Салют капитану! Салют королю! И всех вас, конечно, я тоже люблю!» Скакалка стукала-стукала-стукала по мостовой. Я почувствовал на себе взгляд. Женщина с платком на голове перестала мыть автомобиль. Замерла со шлангом в одной руке и большой намыленной губкой в другой. Наблюдала, как я подхожу к играющим девочкам. Но я обогнул их по широкой дуге, и женщина вернулась к прерванному занятию.

А я ведь сильно рисковал, заговорив с этими детишками на Канзас-стрит, подумал я. И сам себе не поверил. Вот если бы я прошел слишком близко от девочек... Да, тут бы меня ждали крупные неприятности. Однако Ричи и Бев были своими в доску, я это понял, как только их увидел, да и они приняли меня за своего. Одного поля ягоды.

Мы вас знаем?– спросила девчушка. Бевви-Бевви, которая жила на ели.

Коссат-стрит заканчивалась тупиком, упираясь в большое здание, Вестсайдский оздоровительный центр. Он не работал, а на заросшей сорняками лужайке стояла табличка с надписью «ПРОДАЕТСЯ МУНИЦИПАЛИТЕТОМ». Такой объект, несомненно, представлял интерес для любого уважающего себя охотника за недвижимостью. В двух домах от центра, по правую руку, маленькая девочка с морковными волосами и веснушчатым личиком каталась взад-вперед по асфальтовой подъездной дорожке на велосипеде с двумя маленькими дополнительными колесиками. Она распевала вариации одной фразы: «Бинг-бонг, я услышала гонг, динг-донг, я услышала гонг, ринг-ронг, я услышала гонг...»

Я направлялся к оздоровительному центру с таким видом, будто больше всего на свете хотел рассмотреть его вблизи, но краем глаза продолжал наблюдать за маленькой Рыжевлаской. Она раскачивалась из стороны в сторону, словно пытаясь понять, как далеко сможет отклониться, прежде чем перевернется. Судя по поцарапанным голеням, в эту игру она играла не в первый раз. Фамилии на почтовом ящике я не увидел. Только номер дома: 379.

Я подошел к табличке «ПРОДАЕТСЯ» и записал всю информацию на газету. Потом развернулся и зашагал в обратном направлении. Когда проходил мимо дома 379 (по другой стороне улицы, уткнувшись в газету), на крыльцо вышла женщина. И мальчишка. Он жевал что-то завернутое в салфетку. А в свободной руке держал духовушку «Дейзи», которой менее чем через два месяца попытается испугать разбушевавшегося отца.

– Эллен! – крикнула женщина. – Слезь с него, пока не свалилась! Иди в дом и возьми булочку.

Эллен Даннинг слезла с велосипеда, бросила его на бок и побежала к дому, во все горло крича:

– Синг-сонг, я слышала гонг!