Текст книги "Жребий Салема"
Автор книги: Стивен Кинг
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Он поднял голову и увидел, что Марджори Глик лишилась чувств.
4
Когда все ушли, Майк Райерсон вернулся на кладбище и, устроившись на краю еще не засыпанной могилы, принялся доедать последний бутерброд, дожидаясь возвращения Ройала Сноу.
Церемония проходила в четыре, а сейчас было уже почти пять часов. Тени стали длинными, а солнце скользило по кронам высоких дубов. Чертов Ройал обещал быть не позднее четверти пятого, куда он мог запропаститься?!
Бутерброд был его любимым – с копченой колбасой и сыром. Он вообще делал себе только любимые бутерброды – в этом заключалось одно из важных преимуществ холостяцкой жизни. Закончив, он вытер руки, и несколько крошек упали на крышку гроба.
За ним следили!
Безошибочно почувствовав на себе чей-то взгляд, Майк огляделся по сторонам расширенными от испуга глазами.
– Ройал, это ты?
В ответ – тишина. Только тихо и загадочно прошелестела листва в кронах деревьев. Вязы за оградой отбрасывали пляшущие тени, среди которых виднелось надгробие Хьюберта Марстена, и вдруг Майку вспомнилась собака Вина, подвешенная на прутьях железных ворот.
Глаза. Пустые и равнодушные. Следят.
Только бы успеть до темноты!
Он вскочил на ноги, будто его громко окликнули.
– Будь ты проклят, Ройал!
Он произнес это вслух, но тихо. Он больше не думал, что это Ройал и что тот вообще вернется. Ему придется закапывать могилу в одиночку, и времени на это уйдет немало.
Может, ему и удастся закончить до темноты. Он принялся за работу, стараясь не думать об охватившем его страхе и почему он его испытывает сейчас, хотя раньше такого никогда не было.
Действуя размеренно и четко, Майк скатал в рулоны полоски искусственного дерна, закрывавшего кучу вырытой земли, и отнес в грузовик, припаркованный за воротами. Укладывая рулоны в кузов, он вдруг понял, что за пределами кладбища противное ощущение слежки исчезло.
Достав из кузова лопату, он двинулся обратно и у могилы невольно заколебался: казалось, она открыто насмехается над ним.
Майк сообразил, что ощущение слежки исчезало, как только гроб на дне могилы становилось не видно. Ему вдруг представилось, как голова Дэнни Глика лежит с открытыми глазами на маленькой атласной подушке. Глупость какая-то! Глаза ему точно закрыли! Он часто видел, как это делал Карл Форман. Конечно, мы их заклеиваем,как-то пояснил Карл. Мы же не хотим, чтобы труп начал подмигивать прихожанам, верно?
Подцепив лопатой землю, он бросил ее в могилу. Услышав, как комья с глухим стуком ударились о полированную крышку гроба из красного дерева, Майк невольно сморгнул. От этого звука к горлу подступила тошнота. Он выпрямился и посмотрел на букеты и венки из цветов. Что за расточительность! Завтра все вокруг будет усеяно красными и желтыми лепестками. Почему люди это делают, было выше его понимания. Если уж охота тратить деньги, то разве не лучше направить их на борьбу с раком, или помощь матерям, или перечислить благотворительным обществам? Во всяком случае, тогда от них была бы хоть какая-то польза.
Майк наклонился и, бросив еще лопату земли, снова выпрямился.
Да и гроб такая же пустая трата денег! Отличное красное дерево, стоит не меньше тысячи баксов, а он забрасывает его землей. У Гликов, как и у многих, лишних денег не водилось, а про страховку и говорить нечего – кто же страхует детей на случай смерти? Наверняка им пришлось залезть в долги, и все для того, чтобы купить ящик, который потом зароют.
Наклонившись, он вновь зачерпнул клинком лопаты землю и бросил в яму. Снова этот жуткий стук. Теперь земля закрывала крышку гроба почти полностью, но кое-где полированное дерево продолжало просвечивать чуть ли не с упреком.
Перестань на меня таращиться!
Набрав еще земли, он бросил в могилу.
Снова глухой стук.
Тени вытянулись и стали совсем длинными. Майк поднял глаза – наверху стоял Марстен-Хаус, равнодушно взирая на него плотно закрытыми ставнями. Его восточная часть, которая первой озарялась лучами утреннего солнца, смотрела прямо на железные ворота кладбища, где Док…
Он заставил себя бросить еще одну лопату земли.
Глухой стук.
Теперь земля уже скатывалась с крышки гроба, забивая латунные петли. Если сейчас попробовать открыть гроб, то наверняка раздастся сильный скрежет, как от двери в гробницу, которую прежде никто не тревожил.
Перестань, черт возьми, на меня таращиться!
Он хотел бросить еще земли, но, почувствовав, как мысли вдруг стали тяжелыми и неповоротливыми, решил немного передохнуть.
Майк где-то читал – то ли в «Нэшнл инкуайрер», то ли еще где – об одном техасском нефтяном миллионере, который завещал похоронить его в шикарном новехоньком «кадиллаке». Его воля была исполнена. Могилу вырыли экскаватором, а машину опустили в нее краном. В стране так много людей, которые ездят на допотопных развалюхах, а этот богатый ублюдок велит его похоронить за рулем дорогущей машины, напичканной всем, чем можно!
Майк вдруг пошатнулся и отступил назад, озадаченно тряся головой и стараясь стряхнуть навалившееся на него непонятное оцепенение. Ощущение слежки усилилось. Он посмотрел на небо и испугался, увидев, как оно потемнело. Сейчас ярким светом был залит только верхний этаж Марстен-Хауса. Часы показывали десять минут седьмого. Господи, прошел уже целый час, а он бросил в могилу всего-то с полдюжины лопат земли!
Майк вновь принялся за работу, стараясь ни о чем не думать. Звук падающих вниз комьев земли стал другим – крышка гроба была уже полностью засыпана, и теперь земля с нее осыпалась и почти дошла до запорного устройства на замке.
Он бросил еще две лопаты и остановился.
Запорное устройство на замке?
Господи, ну зачем крышку гроба оборудуют замком? Они что – думают, что кому-то захочется забраться внутрь? Похоже, что так. Вряд ли это делается, чтобы никого из гроба не выпустить…
– Хватит на меня глазеть! – произнес Майк Райерсон вслух и почувствовал, как сердце сжалось от страха и его охватило неудержимое желание броситься оттуда прочь и бежать по дороге до самого города не останавливаясь. Ему с трудом удалось взять себя в руки. Глупости все это! От работы на кладбище любому начнет мерещиться всякое… Совсем как в фильме ужасов, когда закапывают двенадцатилетнего мальчишку с широко открытыми глазами… – Хватит! – закричал он и бросил затравленный взгляд на Марстен-Хаус. Теперь освещенной солнцем оставалась только крыша. Время было четверть седьмого.
Он принялся бросать землю с удвоенной энергией, стараясь ни о чем не думать. Однако ощущение слежки только усиливалось и каждый раз лопата казалась все тяжелее и тяжелее. Покрытый землей гроб уже не было видно, но его очертания еще угадывались.
Ни с того ни с сего в голове вдруг зазвучали строки из католической заупокойной молитвы. Перекусывая у ручья, он слышал, как ее произносил отец Каллахэн. И еще – как отчаянно кричал отец мальчика.
Вознесем молитвы Господу нашему Иисусу Христу. И сказал Господь…
(О, отец мой, снизошли мне свою благодать.)
Майк остановился и заглянул в могилу. Она была глубокой, даже очень глубокой. Липкие тени подступавшей ночи уже заполняли ее, будто были живыми. Ему ни за что не удастся зарыть могилу до темноты. Ни за что!
Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет… (Повелитель мух, снизошли мне свою благодать.)
Да, глаза были точно открыты. Поэтому он и чувствовал их взгляд. Карл пожалел на них клея, и они открылись, как распахиваются ставни на окнах, и Глик на него смотрел. С этим надо что-то сделать.
…И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек…
(И теперь я принес тебе тухлое мясо и зловонную плоть.)
Нужно очистить от земли крышку гроба. Вот и все решение! Очистить, сбить лопатой замок, открыть гроб и закрыть мертвецу глаза. У него не было клея, которым пользуются гробовщики, но в кармане имелась пара монет в двадцать пять центов. Серебряных. Они точно подойдут. Серебряные монеты – вот что нужно мальчишке!
Солнце сейчас стояло над самой крышей Марстен-Хауса и освещало верхушки самых старых и высоких деревьев в западной части города. Даже с закрытыми ставнями дом, казалось, не спускал с Майка глаз.
Ты воскрешал мертвых к жизни, даруй нашему брату Дэниелу вечную жизнь.
(Я принес тебе жертву. И сделал это левой рукой.)
Майк Райерсон спрыгнул в могилу и принялся яростно раскапывать гроб. Наконец лопата заскребла о крышку, и Майк, очистив гроб от земли, начал сбивать лопатой замок.
Возле ручья заквакали лягушки, послышалась сухая монотонная трель козодоя, которой вторили жалобные крики других птиц.
Шесть пятьдесят.
– Что я делаю? – спросил себя Майк. – Господи, что я такое делаю?
Он опустился на колени на крышке гроба и попытался сконцентрироваться, но что-то подстегивало его не терять времени и поторопиться… Солнце уже садилось. Только бы успеть до темноты!Он поднял лопату и, размахнувшись, нанес сильный удар по замку. В нем что-то хрустнуло, и дужка выскочила из защелки. Какое-то время Майк смотрел на него, еще продолжая сохранять рассудок. На лице, покрытом потом и грязью, горели ввалившиеся глаза. На небе взошла и ярко засияла Венера.
Тяжело дыша, Майк выбрался из могилы, лег рядом на землю и, потянувшись к крышке гроба, нашел скобу и потянул за нее. Как он и предполагал, от попавшей в петли земли крышка открылась со скрежетом, и сначала показался розовый атлас, потом рука в темном рукаве (Дэнни Глика похоронили в костюме, в котором он ходил в церковь), и, наконец, лицо…
У Майка перехватило дыхание и замерло сердце.
Глаза у мальчика были открыты. В точности так, как он и предполагал. Открыты широко, и их взгляд в сгущавшихся сумерках казался вовсе не остекленевшим, а живым и каким-то жутким. На лице не было смертельной бледности – напротив, щеки горели румянцем и были полны жизни.
Майк попытался оторвать взгляд от этого страшного лица и не смог.
– Боже милостивый… – только и сумел вымолвить он.
За горизонтом скрылся последний краешек солнечного диска.
5
Марк Питри собирал в своей комнате игрушечного Франкенштейна и прислушивался к разговору родителей в гостиной. Его комната находилась на втором этаже старого фермерского дома на Саут-Джойнтер-авеню, и хотя теперь строение отапливалось современной мазутной печью, наверху еще сохранились старые металлические трубы. Первоначально дом обогревался центральной печью, установленной на кухне, и теплый воздух подавался по трубам на второй этаж. Правда, женщина, жившая в доме с 1873 по 1896 год со своим мужем-баптистом, отличавшимся непреклонным пуританским нравом, клала с собой в кровать – чтобы хоть как-то согреться – горячий кирпич, обернутый во фланелевую ткань. Теперь же трубы служили другой цели – прекрасно проводили звук.
Хотя родители разговаривали в гостиной на первом этаже, их было слышно так, будто беседа проходила прямо за дверью Марка.
Однажды, когда Марку было всего шесть лет, отец застал его подслушивающим за дверью в их прежнем доме и произнес старую английскую пословицу: «Не подслушивай, и не узнаешь о себе дурного». Отец тогда пояснил, что так можно услышать о себе нечто очень неприятное.
Что ж, на эту пословицу есть и другая: «Предупрежден – значит, вооружен».
По сравнению со сверстниками Марк в свои двенадцать лет казался невысоким и довольно щуплым, однако двигался с ловкостью и изяществом, которые редко можно встретить в угловатых в этом возрасте мальчишках, состоящих из одних локтей и коленок. Черты лица Марка, которые позже наверняка превратятся в резкие, сейчас казались даже женственными, а светлая кожа отливала молочной белизной. Эта внешность доставляла ему немало неприятностей еще до стычки с Ричи Боддином на школьном дворе, и он решил, что будет разбираться со своими проблемами сам. Проанализировав положение дел, он пришел к выводу, что большинство забияк и драчунов были неуклюжими здоровяками. Они наводили на остальных страх тем, что могли причинить боль. И дрались они нечестно. Значит, если не бояться боли и тоже применять запрещенные приемы, то над ними можно взять верх. Ричи Боддин был первым блестящим подтверждением его теории. В начальной школе в Киттери, где Марк начинал учиться, столкновение с главным задирой завершилось ничьей. Вообще-то результат можно было расценивать как победу: задира, хоть и весь в крови, не сдался и объявил во всеуслышание, что они с Марком теперь друзья. Марк, считавший того хулигана полным кретином, проявил благоразумие и спорить не стал. На задир слова не действуют. Такие, как Ричи Боддин, понимают только боль, поэтому, наверное, в мире и существует столько проблем. После драки его отправили из школы домой. Отец тогда очень на него разозлился и уже собирался задать сыну трепку свернутым в трубку журналом, но Марк заявил, что Гитлер в душе был наверняка Ричи Боддином, чем невероятно развеселил отца – он смеялся до слез, и даже мать не удержалась от улыбки. А порки удалось избежать.
– Как думаешь, он переживает, Генри? – спросила Джун Питри.
– Кто знает… – По наступившей паузе Марк понял, что отец раскуривает трубку. – По его лицу никогда не поймешь.
– В тихом омуте черти водятся! – Она помолчала. Мать всегда говорила нечто вроде «в тихом омуте черти водятся» или «чему быть – того не миновать». Марк очень любил своих родителей, но иногда их рассуждения были похожи на покрытые пылью нудные толстые фолианты в библиотеке.
– Как-никак они шли к Марку поиграть в железную дорогу, – продолжила она. – А теперь один умер, а другой пропал. Не обманывай себя, Генри. Мальчик наверняка переживает.
– Он крепко стоит на ногах, – возразил мистер Питри. – И что бы он ни чувствовал, я уверен, что справится.
Марк вклеил в плечевой сустав фигурки Франкенштейна левую руку. Это была особая сборная модель, которая в темноте светилась зеленым. Совсем как фигурка Иисуса, которой его наградили в воскресной школе в Киттери за выученный наизусть 119-й псалом.
– Мне иногда жаль, что у нас всего один ребенок, – произнес отец. – Среди прочего Марку это бы точно пошло на пользу.
– Нельзя сказать, что мы не старались, милый, – игриво ответила мать.
Отец только хмыкнул.
Разговор надолго прервался. Марк знал, что отец наверняка листает «Уолл-стрит джорнал», а у матери на коленях лежит роман Джейн Остен или Генри Джеймса. Она постоянно их перечитывала, и Марк никак не мог взять в толк зачем. Конец-то все равно был известен заранее.
– Как думаешь, его можно пускать в лес, что за домом? – наконец спросила мать. – Говорят, здесь где-то есть зыбучие пески…
– Они далеко от города.
Марк немного расслабился и приклеил монстру вторую руку. У него была коллекция сборных фигурок чудовищ, выпускаемых компанией «Орора пластикс корпорейшн», которые он каждый раз расставлял по-другому с появлением новых экспонатов. Коллекция действительно была достойной, и Дэнни и Ральфи направлялись взглянуть именно на нее, когда… Ладно, не важно!
– Думаю, можно, – ответил отец. – Конечно, пока не стемнело.
– Надеюсь, что после этих ужасных похорон у него не будет ночных кошмаров.
Марк не сомневался, что отец при этих словах пожал плечами.
– Тони Глик… жаль, конечно. Но смерть и горе – неизменные спутники жизни. И мальчику пора это знать.
– Может, ты и прав.
Снова наступила долгая пауза. Интересно, что последует дальше? Какая-нибудь очередная банальность типа «Кто есть Дитя? Отец Мужчины» [9]9
Строка из стихотворения Уильяма Вордсворта «Займется сердце, чуть замечу…» в пер. А. Ларина.
[Закрыть]или «Что посеешь, то и пожнешь»? Марк приклеил фигурку к подставке, сделанной в виде могильного холмика с покосившимся надгробием.
– «Посреди жизни нас подстерегает смерть» [10]10
Цитата из часослова англиканской церкви.
[Закрыть]. Кошмары могут мучить меня.
– В самом деле?
– Этот мистер Форман, должно быть, настоящий мастер своего дела, как бы ужасно это ни звучало. Мальчик в гробу выглядел так, как будто просто спал. И в любой момент мог открыть глаза и зевнуть… Не понимаю, зачем только люди мучают себя, устраивая похороны с открытыми гробами. Это… язычество какое-то!
– Все уже позади.
– Да, наверное. Он ведь хороший мальчик, правда, Генри?
– Марк? Самый лучший!
Марк улыбнулся.
– Есть что-нибудь по телевизору?
– Сейчас посмотрю.
Марк потерял к беседе интерес – серьезный разговор закончился. Он поставил фигурку на подоконник, чтобы та окончательно высохла. Минут через пятнадцать мать отправит его в постель. Достав из верхнего ящика комода пижаму, он начал переодеваться.
На самом деле мать напрасно беспокоилась о его душевном состоянии. Марк отнюдь не отличался впечатлительностью, да и причин особых к тому не было – самый обычный мальчик при всей своей рассудительности и воспитанности. Семья жила в достатке, перспективы были радужными, а брак – прочным. Родители любили друг друга, хотя их любовь, возможно, и была лишена романтики. В жизни Марка не было никаких потрясений, а несколько драк в школе никак не сказались на его психике. Со сверстниками он ладил и в целом хотел того же, чего и все остальные ребята.
Если что-то и выделяло его из общей массы, то сдержанность и самообладание. Никто их не пестовал и не развивал – казалось, он имел эти черты от рождения. Когда его щенок Чоппер попал под машину, он настоял на том, чтобы отправиться к ветеринару вместе с матерью. Ветеринар сказал, что щенка надо усыпить, и спросил, понимает ли Марк, что это значит. Марк ответил, что речь идет не о сне и собаку поместят в газовую камеру, где лишат жизни. Ветеринар подтвердил, что так и будет. Марк согласился и поцеловал Чоппера на прощание. Ему было жаль щенка, но он не плакал и глаза не были на мокром месте. Мама плакала, но через три дня Чоппер стал для нее туманным прошлым, а для Марка не станет никогда. Вот в чем была ценность умения не плакать. Со слезами, как с мочой, все уходило в никуда.
Марка потрясло исчезновение Ральфи Глика, а потом смерть Дэнни, но он не испугался. Он слышал в магазине, как взрослые обсуждали, что Ральфи, наверное, похитил какой-то извращенец. Марк знал, кто такие извращенцы. Они делали с тобой нечто, от чего испытывали оргазм, а потом душили (в комиксах жертвы обычно хрипели: «Хрррр») и закапывали труп в гравийном карьере или под досками пола в старом заброшенном сарае. Если какой-нибудь извращенец предложит ему конфету, Марк ударит его ногой в пах, а потом рванет со всех ног наутек.
– Марк? – окликнула снизу мать.
– Я здесь, – отозвался он, улыбнувшись.
– Не забудь про уши, когда будешь умываться.
– Не забуду.
Он отправился вниз поцеловать родителей на ночь и в дверях обернулся на стол, где красовалась его коллекция. Дракула, разинув рот с торчащими клыками, угрожающе навис над лежащей девочкой; Безумный Доктор истязал женщину на дыбе, а мистер Хайд выслеживал старика, бредущего домой.
Понимать, что значит смерть? Проще простого! Это когда человек попадает в лапы к монстрам.
6
В половине девятого Рой Макдугалл подъехал к своему трейлеру на стареньком «форде» и, пару раз газанув, выключил двигатель. Глушитель давно пора менять, поворотники не работали, и в следующем месяце надо платить транспортный налог. Что за машина! Что за жизнь! В доме надрывался ребенок, а Сэнди на него орала. Что за брак!
Он выбрался из машины и упал, налетев на упаковку плиток, которыми уже давно собирался вымостить дорожку к ступенькам трейлера.
– Проклятие! – пробормотал он, злобно глядя на плитку и потирая ушибленную голень.
Он был совершенно пьян. Закончив работу в три, он с тех самых пор пил в заведении Делла в компании Хэнка Питерса и Бадди Мэйберри. Хэнк недавно разжился деньгами и угощал, решив, похоже, спустить на выпивку все до последнего цента. Он знал, какого мнения Сэнди о его друзьях. Ну и черт с ней! Разве мужчина не имеет права выпить пива в выходные после того, как целую неделю вкалывал на фабрике, да еще сверхурочно?! Да и кто она такая, чтобы попрекать?! Сама сидит дома и ни черта не делает, разве что точит лясы с почтальоном да присматривает за ребенком. Да и с этим не справляется! На днях проклятый младенец свалился со стола, когда она его пеленала.
А ты где была?
Я держала его, Рой. Но он такой шустрый и выскользнул.
Выскользнул! Как бы не так!
Он подошел к двери, продолжая кипеть от возмущения. Ушибленная нога болела. Сочувствия от Сэнди, конечно, ждать не приходится. И чем она занимается, пока он выбивается из сил на фабрике? Жует вишни в шоколаде и почитывает журнальчики? Или смотрит «мыльные оперы» под те же конфеты? Или ест вишни в шоколаде и болтает с подружками по телефону? На лице и на заднице у нее появились прыщи – скоро уже будет не отличить одно от другого.
Он толкнул дверь и вошел.
Картина, представшая перед глазами, моментально его отрезвила, как удар мокрым полотенцем. Голый младенец орал, и из носа у него шла кровь. Сэнди в блузке, перепачканной кровью, держала его на руках, она испуганно обернулась на звук открывшейся двери. На полу валялся подгузник.
Рэнди с заплывшими глазами протянул к нему ручки, будто прося защиты.
– Что здесь происходит? – медленно поинтересовался Рой.
– Ничего, Рой. Он просто…
– Ты ударила его, – произнес он без всякого выражения. – Он вертелся, пока ты меняла подгузник, и ты ударила его.
– Нет, – быстро возразила Сэнди. – Он перевернулся и ударился носом. Вот и все.
– Тебя саму надо выпороть так, что мало не покажется.
– Рой, он просто разбил себе нос…
Рой обреченно вздохнул.
– Что на ужин?
– Гамбургеры. Правда, они подгорели, – заискивающе произнесла она и, вытащив из джинсов полу блузки, вытерла Рэнди нос. Рою бросилась в глаза складка жира на ее животе. После родов Сэнди располнела и даже не пыталась привести себя в форму. Ей было наплевать.
– Пусть он заткнется!
– Он не…
– Пусть он заткнется! – рявкнул Рой, и Рэнди, который уже начал было успокаиваться, заорал с новой силой.
– Я дам ему бутылочку, – пообещала Сэнди, вставая.
– И принеси мне поесть! – Рой принялся стаскивать с себя куртку. – Господи, что за бардак! Чем ты весь день занимаешься?!
– Рой! – возмутилась она и тут же хихикнула. Вспышка необузданного гнева, порожденного нежеланием ребенка лежать тихо, пока она меняла пеленки, вдруг показалась ей сценой из сериала «Медицинский центр» или сюжетом какой-нибудь статейки из журнала.
– Принеси мне поесть и прибери тут!
– Хорошо, хорошо, как скажешь.
Она достала из холодильника бутылочку, дала Рэнди и сунула ребенка в манеж. Малыш безучастно зачмокал, переводя взгляд с отца на мать.
– Рой?
– Ну что еще?
– У меня закончилось.
– Что закончилось?
– Ты сам знаешь – что! Хочешь? Сегодня вечером?
– Само собой, – ответил он и снова подумал: «Что за жизнь!»
7
Когда раздался телефонный звонок, Нолли Гарденер слушал по радио рок-н-ролл и подстригал ногти. Паркинс, отложив кроссворд, повернулся к нему:
– Сделай потише.
– Само собой, Парк! – Нолли убрал звук и вернулся к ногтям.
– Алло, – взял трубку Паркинс.
– Констебль Гиллеспи?
– Он самый.
– Агент Том Ханрагэн, сэр. У меня информация по вашему запросу.
– Спасибо за оперативность.
– Правда, зацепиться особо не за что.
– Ничего страшного, – заверил Паркинс. – Выкладывайте, что там?
– В мае 1973 года Бен Миерс находился под следствием по случаю ДТП с летальным исходом на севере штата Нью-Йорк. Разбился на мотоцикле со своей женой Мирандой. Жена погибла. Обвинений выдвинуто не было. Свидетели показали, что он ехал медленно, а тест на алкоголь отрицательный. Судя по всему, мотоцикл занесло на мокром участке асфальта.
Придерживается левых взглядов. Участвовал в марше мира в Принстоне в 1966 году. В 1967-м выступал на антивоенном митинге в Бруклине. Участник маршей мира на Вашингтон в 1968 и 1970 годах. Арестован во время марша мира в Сан-Франциско в ноябре 1971 года. Больше на него ничего нет.
– Что еще?
– Курт Барлоу. Подданный Великобритании, но не по рождению. Родился в Германии, в 1938 году бежал в Англию, видимо, спасаясь от гестапо. Сведений за предыдущий период на него не имеется, но, похоже, ему за семьдесят. Урожденный Брайхен. С 1945 года занимался экспортно-импортными операциями в Лондоне. Старается держаться в тени и все дела ведет через партнера по бизнесу Стрейкера.
– Вот как?
– Стрейкер – британец по рождению. Пятьдесят восемь лет. Отец был краснодеревщиком в Манчестере. Судя по всему, оставил сыну приличное состояние, да и сам Стрейкер, похоже, преуспел. Полтора года назад и Барлоу, и Стрейкер запросили долгосрочные визы на пребывание в Соединенных Штатах. Вот, пожалуй, и все. Разве что они могут быть гомосексуальной парой.
– Понятно, – вздохнул Паркинс. – Нечто подобное я и предполагал.
– Если хотите, можем запросить Скотленд-Ярд по поводу ваших новых торговцев.
– Да нет, не надо.
– Кстати, Миерс никак не связан с этой парочкой. Разве что они здорово законспирированы.
– Все понятно. Спасибо.
– Это наш долг. Если понадобится еще помощь, обращайтесь.
– Обязательно. Спасибо еще раз.
Он положил трубку на рычаг и задумчиво на нее посмотрел.
– Кто звонил, Парк? – поинтересовался Нолли, прибавляя звук в радиоприемнике.
– Это из кафе. У них нет сандвичей с ветчиной. Есть только тосты с сыром и салат с яйцами.
– У меня в столе есть банка с малиновым джемом. Могу угостить, если хочешь.
– Нет, спасибо, – поблагодарил Паркинс и снова вздохнул.
8
Свалка все еще дымилась.
Дад Роджерс двигался по краю, вдыхая запахи сгоревших отбросов. Под ногами хрустели осколки битых бутылок, и каждый шаг поднимал в воздух облачка темного пепла. От порывов ветра широкое пятно выгоревшего участка переливалось красным – казалось, что это какой-то великан открывает и закрывает огромный глаз. Время от времени раздавались глухие хлопки – это лопались аэрозольные баллончики и электрические лампы. Когда утром он поджег мусор, на свет выползло невероятное количество крыс. Он подстрелил почти четыре десятка и, убирая в кобуру пистолет, почувствовал, как тот раскалился. Крысы были крупными, отдельные особи достигали в длину двух футов! Странно, что их количество менялось из года в год: погода, что ли, влияет? Если рост поголовья продолжится, придется начать их травить, чего он не делал аж с 1964 года.
Вон еще одна забилась под желтые пильные козлы, которыми он огораживал подожженный участок.
Дад вытащил пистолет, снял с предохранителя, прицелился и выстрелил. Пуля взметнула фонтанчик пыли прямо перед ее мордой. Но вместо того чтобы убежать, крыса поднялась на задних лапах и устремила на него маленькие глаза-бусинки, в которых вспыхивали отблески языков пламени. Господи, среди них встречались настоящие храбрецы!
– Прощай, мистер Крыса! – произнес Дад и, тщательно прицелившись, нажал на курок. Крыса покатилась по земле, судорожно дергаясь. Дад подошел к ней и пихнул ногой. Крыса из последних сил попыталась укусить носок тяжелого ботинка.
– Вот ублюдок! – уважительно отозвался Дад и раздавил ей голову каблуком.
Наклонившись разглядеть крысу получше, он вдруг подумал о Рути Крокетт, которая никогда не носила лифчик. И под тонким обтягивающим свитером были отлично видны маленькие твердые сосочки, которые набухали от постоянного трения о ткань… И если бы только удалось добраться до ее грудей и слегка, буквально чуть-чуть, их приласкать, она бы наверняка тут же и «улетела»…
Дад поднял крысу за хвост и стал раскачивать, как маятник.
– Ты не против запустить такую зверушку к себе в пенальчик, Рути?
Эта мысль показалась ему такой забавной, что он пискливо хихикнул и затряс головой.
Зашвырнув крысу подальше, он повернулся и заметил шагах в пятидесяти справа от себя высокую стройную фигуру.
Дад вытер руки о зеленые штаны, подтянул их и направился к незнакомцу.
– Свалка закрыта, мистер.
Мужчина обернулся. В отблесках угасающего пламени лицо с высокими скулами казалось задумчивым. В седых волосах проглядывали странные пряди стального цвета. Мужчина отбросил их с высокого лба театральным жестом пианиста. В глазах плясали тлеющие красные огоньки, отчего они казались налитыми кровью.
– Вот как? – вежливо переспросил он, и в его безукоризненной речи чувствовался легкий акцент. Судя по всему, «лягушатник» или выходец из Восточной Европы. – Я пришел посмотреть на огонь. Потрясающее зрелище!
– С этим не поспоришь, – согласился Дад. – Вы из этих мест?
– Я недавно поселился в вашем чудесном городе. Много подстрелили крыс?
– Прилично. Тут этих тварей развелось немерено. Послушайте, а это не вы, случайно, купили Марстен-Хаус?
– Хищники, – произнес мужчина, заложив руки за спину. Дад с удивлением заметил, что мужчина был одет в костюм-тройку, с жилеткой и всем прочим. – Мне нравятся ночные хищники. Крысы… совы… волки. У вас тут водятся волки?
– Не-а, – ответил Дад. – Правда, пару лет назад один парень в Дареме подстрелил койота. Зато имеется стая одичавших собак…
– Собаки… – Незнакомец презрительно скривился. – Жалкие твари, которые пугаются и воют, заслышав чужие шаги. Только и могут, что выть да пресмыкаться. Я бы их всех извел под корень! Всех до единой!
– Ну, я об этом не задумывался, – ответил Дад, чуть отступая назад. – Я всегда только за, если кто-то придет пострелять всяких тварей, но по воскресеньям свалка закрывается в шесть, а сейчас уже полдесятого.
– Что верно, то верно.
Однако незнакомец, похоже, и не собирался уходить. Дад с удовольствием отметил, что ему, очевидно, удалось опередить остальных жителей. В городе все строили догадки относительно загадочного партнера Стрейкера, а он с ним познакомился первым. Правда, Ларри Крокетт мог его знать, но из него слова не вытянешь – известный темнила… Когда он в следующий раз окажется в городе и станет покупать патроны у этого задаваки Джорджа Миддлера, то небрежно заметит, что познакомился на днях с этим парнем. Каким? Ну как же – с тем, что купил Марстен-Хаус. По виду – вполне приличный человек. Похож на эмигранта из Восточной Европы.
– А в том старом доме есть привидения? – поинтересовался Дад, убедившись, что старик не собирается уходить.
– Привидения! – улыбнулся тот, и в этой улыбке было что-то нехорошее. Как в улыбке барракуды. – Нет, привидений там никаких нет, – произнес он так, будто там было нечто пострашнее.
– Что ж… уже поздно… вам действительно пора, мистер…
– Но с вами так приятно разговаривать, – сказал старик и, впервые повернувшись к Даду лицом, заглянул ему в глаза. Его собственные глаза были широко расставлены и подсвечивались отблесками умирающих язычков пламени. Дад смотрел в них как завороженный, хотя и понимал, что это невежливо. – Вы не возражаете, если мы еще немного побеседуем?
– Да нет, – отозвался Дад, слыша свой голос будто со стороны. Глаза незнакомца, казалось, стали расширяться, пока не превратились в окаймленные пламенем, черные бездонные воронки, в которые можно провалиться и навсегда сгинуть.
– Благодарю вас, – сказал старик. – Скажите, а горб не создает вам неудобств в работе?