Текст книги "Второй Салладин"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Глава 4

Тревитт нервничал. Во-первых, в помещении собралось слишком много важных персон одновременно. Особых людей, избранных, в том числе и живых легенд, которые заправляли всем в конторе. Во-вторых, оборудование. Тревитт не был человеком техническим. Ему трудно ладить с вещами. Не проще ли было бы привлечь к делу какого-нибудь технического гения и поручить эту часть работы ему? Ну конечно, в обычных обстоятельствах. А сейчас обстоятельства были чрезвычайные. Поэтому придется управляться с оборудованием самому.

– Ничего, освоишься, – сказал ему Йост Вер Стиг.

И потом еще слайды. Ради них все и затевалось, они должны были идти в правильном порядке, а Тревитт всего несколько минут назад принес самый последний из фотолаборатории – удастся он или нет, все это время оставалось под вопросом – и не был уверен, что он вставлен в магазин диапроектора правильно. Он мог зарядить его задом наперед, что вызвало бы смех на менее серьезном совещании, но на глазах у такой кучи важного народу ему не хотелось ударить в грязь лицом. А также видеть, как Майлз Ланахан посмеивается в своем углу и списывает с его счета очко, занося его себе в плюс.

– Тревитт, мы готовы? – послышался голос Йоста.

– Так точно, думаю, да, – ответил он, и его слова раскатисто загремели по всей комнате: его же подключили к микрофону, а он и забыл.

Он наклонился, включил проектор, и на стене загорелся пустой белый прямоугольник. Пока все хорошо. Если он еще найдет... ага, вот он, стервец – переключатель на шнуре, подсоединенном к проектору. Ну вот, теперь, если оно сработает так, как написано в инструкции, все будет...

Он нажал на кнопку, и раздался щелчок, как будто взвели курок пистолета.

На экране появилось лицо. Нежное лицо совсем зеленого юнца, не старше восемнадцати, – глаза, ошалевшие от радости, короткий ежик взмокших от пота волос и тощие руки, торчащие из рукавов майки.

– Чарди в возрасте восемнадцати лет, – пояснил Тревитт. – Его школа только что победила в классе "Б" чемпионата Чикагской католической лиги. Дата – двенадцатое марта тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Фотография взята из вышедшей на следующий день "Чикаго трибьюн". Это крупный план, за кадром остался кубок – жутко аляповатая посудина. В общем, Чарди заработал... у меня где-то тут записано...

– Двадцать одно очко, – подал голос Майлз Ланахан. – Включая штрафной после истечения игрового времени, который принес "Сент-Питу" победу с перевесом в одно очко.

– Спасибо, Майлз, – сказал Тревитт, а про себя подумал: "Ах ты ублюдок".

– В общем, – продолжал он, – как видите, он был героем еще в юности.

Герои были пунктиком Тревитта. Его слабостью, его всепоглощающей страстью. Когда он шел по улицам, разглядывая в витринах свое сугубо мирное отражение, то втайне мысленно примерял на себя экзотическую форму и снаряжение: лесной камуфляж, измазанный в грязи и помятый, широкополые шляпы, кривые ножи. И оружие, при помощи которого прошедшие огонь и воду профессионалы делали свою работу: винтовки "М-16", автоматы Калашникова – извечные противники в сотнях тысяч перестрелок шестидесятых и семидесятых. Или шведский пистолет-пулемет "М-45" – излюбленная игрушка головорезов из ЦРУ во Вьетнаме. А также маленькие, компактные "Мак-10" и "Мак-11", еще одни модные фавориты.

– Настоящее его имя Дьердь, – продолжал Тревитт, – оно венгерского происхождения. Его отец был врачом, эмигрировал в Штаты в тридцатых. Мать – ирландка. Тихая женщина, до сих пор живет в квартире в Роджерс-Парк[8]8
  Роджерс-Парк – район Чикаго.


[Закрыть]. Папаша у него был немного чокнутый. Пил по-черному, поэтому лишился частной практики и кончил врачом на сталелитейном заводе. После выхода на пенсию отправился в дом престарелых, где и умер. Однако при всем том он был ярым антикоммунистом и ревностным католиком. Он забивал сынишке голову всякой чепухой о красных. И хотел вырастить из него настоящего мужчину, истязал по-всякому, чтобы закалить. Он...

– Джим, давай к сути, – послышался из темноты строгий голос Йоста.

– Да-да, простите.

Тревитт был убежден в том, что ему послышалось хихиканье Ланахана.

Еще два быстрых щелчка: Чарди – гордость спортивной команды колледжа, Чарди, обритый наголо, в форме морпеха-новобранца.

– Учебный лагерь офицеров морской пехоты после выпуска из колледжа, – возвестил Тревитт.

Он слышал о Чарди уже не впервые. В отделе истории, куда его совсем недавно распределили, он редактировал мемуары выходящих в отставку офицеров, которые получали от управления плату за то, что на лишний год оставались в Лэнгли и занимались писательством. Во-первых, чтобы их возможная тяга к литературной деятельности воплощалась в жизнь не бесконтрольно, и, во-вторых, чтобы собрать историю методов и средств ведения тайных войн. В этих отчетах то и дело всплывали грани и составные части личности Чарди. Воспоминания о нем красной нитью проходили и сквозь десяток других источников, порой под вымышленным именем. Он был в своем роде местной знаменитостью.

– А здесь он, – объявил Тревитт, щелкнув кнопкой, – среди нунгов[9]9
  Нунги – одна из народностей Вьетнама.


[Закрыть].

Чарди попал в контору в шестьдесят третьем – шестьдесят четвертом, в самом начале Вьетнамской войны. Он служил в морской пехоте, где какое-то время был взводным, потом – командиром роты, а под конец остался на сверхсрочную службу и стал офицером разведки – координировал действия южновьетнамских рейнджеров, а время от времени и сам участвовал в разведывательных вылазках по окрестностям демилитаризованной зоны. Но один бонза из управления по имени Френчи Шорт уговорил его перейти в контору, которой в то время отчаянно требовались обладающие опытом боевых действий в джунглях военные.

Теперь на стене был любимый слайд Тревитта – любимый потому, что картина на нем была несомненно героическая: двое, Пол и Френчи, среди китайских наемников, которых они тренировали в глуши, вдали от законов и цивилизации ходить в молниеносные атаки с последующим стремительным отходом.

– У него были две продолжительные командировки к нунгам, – сообщил Тревитт мужчинам в тихой комнатке в Лэнгли, штат Виргиния, – в промежутке между которыми он обучался в нашей спецшколе в Панаме.

Они были сняты вместе. Чарди, похудее и помоложе, с побледневшим от ярости, обветренным ирландским лицом, и более старший по возрасту Френчи, коренастый, стриженный под ежик, плотный, но не толстый. Его богатырское сложение наводило на мысль скорее о мощи, чем о неповоротливости. Оба были в пятнистых камуфляжных комбинезонах нештатного образца, так называемых "тиграх", и без шляп. Пол сжимал автомат Калашникова, изо рта у него нахально торчала сигарета, Френчи был вооружен пистолетом-пулеметом и улыбкой. Их окружали малютки китайцы в таких же камуфляжных костюмах – множество хмурых раскосых лиц, в своей бесстрастной суровости казавшихся почти индейскими. Маленькие жилистые человечки с карабинами, гранатами, парой-тройкой "томпсонов" и громоздкой автоматической винтовкой Браунинга – это было еще до того, как во Вьетнаме появились новенькие черные пластиковые "М-16". От этой картины веяло девятнадцатым веком: два белых небожителя, окруженные желтолицыми головорезами. И все же эти белые люди в чем-то неуловимом сами походили на азиатов, в них чувствовалось что-то первобытное, что-то дикарское.

– Боже, это же старина Френчи Шорт, – произнес кто-то; Тревитт решил, что это Сэм Мелмен. – Тот еще был фрукт, правда? Господи, я до сих пор помню, как он прижучил Че в Боливии. Он еще всю Корейскую прошел. И был в составе тех, кого мы забросили в залив Свиней – высадился одним из первых и эвакуировался одним из последних[10]10
  Имеется в виду неудачная попытка свержения режима Фиделя Кастро, имевшая место 17 апреля 1961 года в бухте Кочинос на южном берегу острова Куба, когда под прикрытием авиации и кораблей США на берег высадилась бригада наемников, завербованных, подготовленных и укомплектованных ЦРУ.


[Закрыть].

– Да, Френчи был бесподобен, – согласился еще кто-то; Тревитт узнал голос Йоста Вер Стига. – Я и не подозревал, что они с Полом старые друзья.

– Это Френчи привел Пола в чувство, после того как тот задал взбучку Саю Брашеру, – добавил третий голос.

– Это был звездный час Пола в управлении, – сказал кто-то.

Сэм?

Все засмеялись.

Это точно, подумал Тревитт. Несмотря на всю свою отвагу и закалку, Чарди был на удивление тонкокожий и совершенно терялся перед педантами и бюрократическими снайперами того сорта, что слетались в разведслужбы как мухи на мед. Оба его домашних периода, рутинные административные перерывы, которые полагалось время от времени делать всем кадровым офицерам, обернулись катастрофой. А в Гонконге Чарди сошелся с Саем Брашером в схватке, которую до сих пор именовали шестисекундной войной. Это произошло в семьдесят первом, во время возвращения Чарди от нунгов из своей второй изнурительной и долгой командировки.

Брашер любил рекомендоваться гарвардцем сорок девятого года выпуска. Он был высокомерным индюком, одержимым страстью поучать всех и каждого. Никто его терпеть не мог, однако у него имелись обширнейшие связи (ну как же, он ведь происходил из семьи тех самых Брашеров!), благодаря которым он и дослужился до начальника отделения в Гонконге. За первые три секунды этой самой войны с Чарди он получил перелом носа и лишился двух зубов, в следующие три схлопотал несколько ударов, итогом которых стали два сломанных ребра.

– Меня до сих пор беспокоит этот парень, Йост, – обратился кто-то к Стигу. – Видит бог, я не переваривал Сая Брашера. Но младшие чины не должны раздавать оплеухи начальникам отделений, даже если эти начальники круглые идиоты. И если нам приходится полагаться на такого человека, как Пол Чарди, значит, положение у нас отчаянное.

– Так оно и есть, – ответил Йост. – Тревитт?

Тот послушно нажал на кнопку, и на экране появился портрет Джозефа Данцига.

– Снимок сделан в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. В том же году, – пояснил Тревитт, – когда проводилась операция "Саладин-два".

* * *

Знаменитое лицо Данцига царствовало в комнате. Можно было бы вообще его не показывать, честное слово, подумал Тревитт, им ведь всем прекрасно известно, как он выглядит, и все отлично помнят, каким было управление при Данциге.

Оно было его вотчиной, продолжением его "я", оно существовало лишь для того, чтобы служить его воле. А он платил за эту собачью верность, за это рабское подчинение презрением и насмешкой.

Все собравшиеся в этой комнате испытали на себе его влияние, работали в его тени или под его началом, пытались угадывать его желания. Джозеф Данциг, профессор Гарвардского университета и член консультативного комитета Рокфеллера по иностранным делам, состоял госсекретарем при одном президенте. В своем роде он был почти так же знаменит, как и другой ученый и внешнеполитический деятель, Генри Киссинджер, его сокурсник по Гарварду и во многих отношениях соперник и ровня. Они даже начинали одинаково: Киссинджер родился в еврейской семье в Германии, Данциг, чью непроизносимую фамилию заменил названием его родного города безвестный чиновник американской иммиграционной службы, – в семье евреев в Польше.

Но "Саладин II" и Данциг связаны в некотором смысле так же тесно, понял вдруг Тревитт, как "Саладин II" и Чарди. Без Данцига не было бы и "Саладина II". Операция была подготовлена по его указке, спроектирована по его расчетам, начата по его прихоти и свернута по его воле.

– Большинство из вас в курсе о "Саладине-два", – сказал Йост Вер Стиг, который вел совещание. – Те, кто не в курсе, в самом скором времени о нем узнают. Все, что происходит сейчас, уходит корнями в то, что происходило тогда. Кризисом, который мы имеем, мы обязаны этому вот прославленному деятелю.

"Прославленный деятель". Это была нетипичная попытка сострить в устах Йоста: обыкновенно чувство юмора у него отсутствовало как таковое. Возможно, он просто нервничает, ведь в его задачу входит помешать курду совершить то, что внушило такой страх людям в этой комнате. А напуганы они будь здоров, за исключением Майлза, который не боится ни бога, ни черта.

Йост начал кратко излагать то, что уже было известно Тревитту. Целью "Саладина II" было давление. Нажим, призванный немножко подправить ситуацию в одну сторону там и в другую сторону сям, хитроумное нагромождение пружинок, рычажков и приспособлений, чтобы дергать за хвост Советский Союз. При разработке плана в расчет абсолютно не принималась – и это тоже было фирменной чертой Данцига – его стоимость в человеческих жизнях.

Операции "Саладин II" положила начало жалоба покойного шаха Ирана: в разговоре с одним американским президентом тот посетовал на трудности с беспокойным арабским соседом, радикальным просоветским режимом Ахмеда Хасана аль-Бакра в Ираке. Нельзя ли, поинтересовался шах, каким-нибудь образом подействовать на воинственных иракцев с их новенькими танками "Т-54", ракетами класса "земля – воздух", докучливой русской пехотой и военными советниками?

По спорным территориям на севере Ирака и Ирана была рассредоточена народность, называемая курдами, которые мечтали о мифическом царстве Курдистан. Курды, пылкий индоевропейский народ, гордый и независимый, были потомками грозных мидийцев древности и, по некоторым утверждениям, несли в себе гены легионеров Александра. Поэтому, возможно, среди них было столько светловолосых и веснушчатых людей с голубыми глазами и вздернутыми носами – этакий островок северной белокурости в море смуглых детей Средиземноморья. Курды были вынуждены подлаживаться под всех, кто их завоевывал. Циники, они не ждали от мира ничего хорошего; одна из их безрадостных пословиц гласила: "У курда нет друзей". На фоне аппетитов сверхдержав их стремления казались ничтожными: они лишь желали иметь свои школы, свой язык, свою литературу – и чтобы весь внешний мир оставил их в покое. Они хотели иметь свою землю, свою родную страну, которую собирались назвать Курдистаном.

Шах недолюбливал курдов, но придумал, как их можно использовать. Этот народ обладал бурной историей восстаний против... да почти против всех. В свое время они с равным пылом сражались с турками, персами и иракцами.

Решением всех проблем стала, выражаясь профессиональным языком, секретная акция. Проще говоря, небольшая война. Она была предложена государственным секретарем Соединенных Штатов Джозефом Данцигом и осуществлена по его особому требованию оперативным директоратом Центрального разведывательного управления.

Тревитт щелкнул кнопкой.

Новая фотография была расплывчатой, снятой с полным презрением к эстетике. В человеке, запечатленном на ней, было что-то жертвенное. Трагизм его чертам придавала раскидистая поросль кустистых усов на совсем еще юном лице. На тощей шее выпирал кадык. Маленькие глазки смотрели живо и проницательно. Человек выглядел спокойным, несмотря на испуг от неожиданной вспышки.

– Мы полагаем, – начал Тревитт, – что это Улу Бег. Завтра Чарди сможет подтвердить или опровергнуть это. В любом случае, в одном из ранних донесений Чарди по "Саладину-два" он упоминал, что кто-то сказал ему, будто курд учился в американском университете в Бейруте. Английский он, очевидно, выучил в американской школе под Киркуком – она там была неплохая. Такую возможность он, вероятно, получил благодаря стипендии агентства по международному развитию[11]11
  Агентство США по международному развитию (AMP США) – агентство при правительстве США, целью которого является проведение правительственных программ по социально-экономическому развитию и оказанию гуманитарной помощи в различных странах мира.


[Закрыть]. В те дни AMP обучало половину Ближнего Востока.

– А финансируем AMP, разумеется, мы, так что в конечном итоге это мы обучили его английскому, – заметил Йост.

– Мы считаем, что это фотография Улу Бега в возрасте девятнадцати лет, во время учебы в американском университете в Бейруте. Это фото досталось нам с большим трудом – оно взято из картотеки ливанской полиции. Он был арестован в конце первого года членства в Курдском литературном кружке – это название можно смело заменить на "революционную организацию". Снимок сделан ливанскими полицейскими по требованию иракских чиновников. От ливанцев он без труда ускользнул, и никому больше не удавалось взять его до "Саладина-два".

Лицо внимательно смотрело на них со стены.

Тревитт силился разгадать его. В нем не было почти ничего ближневосточного. Просто лицо пылкого юнца, застывшее в резком свете полицейской вспышки. Наверное, ему было страшно, когда его снимали, он не знал, что происходит, что его ждет. Вид у него немного затравленный и бешеный одновременно. Очень широкие скулы – они придают лицу почти азиатский вид. И нос как клинок, даже анфас, здоровенный костлявый клюв.

– Ключевым документом начиная с этого момента, – сказал Йост, – будет отчет AFTACT 243352-В/"Саладин II". Настоятельно рекомендую тем из вас, кто еще не видел его, ознакомиться с ним в архиве. Те, кто имеет допуск соответствующего уровня, могут также запросить этот документ через свои компьютерные терминалы.

– Знакомый номер, – с легким смешком произнес хорошо поставленный жизнерадостный голос.

Тревитт узнал Сэма Мелмена – это он, будучи начальником финансово-планового отдела оперативного директората, составил AFTACT 243352-В по безрадостным результатам "Саладина II". Знавшие о существовании этого документа между собой называли его "Отчет Мелмена".

Теперь Сэм занимал должность заместителя директора ЦРУ по оперативной работе. Те, кто поддержал смех Сэма, были его нынешние подчиненные, элита управления.

Тревитт видел "Отчет Мелмена": несколько красных (чтобы предотвратить фотокопирование) машинописных листов дурного качества, собрание отрывочных записей, скупое свидетельство неудачного чрезвычайного происшествия.

– Ты ведь не собираешься зачитать нам его целиком? – поинтересовался кто-то из темноты. – Согласен, положение критическое, но не до такой же степени!

Сэм хохотал громче всех.

– Нет, – успокоил вопрошавшего Йост. – Но мы подумали, что у вас должна быть возможность узнать все обстоятельства.

Этот документ не давал Тревитту покоя, он преследовал его. Чарди вел себя перед Мелменом крайне странно. Тревитт перечитывал отчет снова и снова, пытаясь разгадать его секреты, постичь тайный смысл, скрытый между строк. Бедняга Чарди. Мелмен отчитал его, как мальчишку. Чарди почти ничего не мог сказать в свою защиту и, вызванный давать показания под присягой, мямлил что-то невнятно и виновато, как будто был не в себе или резко поглупел... или играл в какую-то более сложную игру.

Он с легкостью признал все свои нарушения, все ошибки, все просчеты, все недальновидные действия.

Тревитт помнил стенограмму почти наизусть:

* * *

Мелмен: Вы действительно вторглись на территорию Курдистана и вели боевые операции? В нарушение всех приказаний, установок, всех писаных и неписаных правил управления. Вы действительно вели боевые операции под личиной курда?

Чарди: Э-э. Да. Наверное.

Мелмен: Мистер Чарди, один источник сообщает даже, что вы были замечены на месте засады, в глубине Ирака, в окрестностях Равандуза.

Чарди: Да. В тот день я подбил танк. Просто мокрого места от него не...

Мелмен: Мистер Чарди. Когда вы строили из себя ковбоя, вам ни разу не приходило в голову, какому оскорблению, какому унижению вы тем самым подвергаете свою страну, в какое неловкое положение поставит ее факт поимки одного из ее тайных агентов на территории финансируемого Советами государства в компании вооруженных повстанцев?

Чарди: Да. Я просто думал, что меня не поймают. (Смеется.)

* * *

– Тревитт! Тревитт!

– Э-э. Да, сэр.

Опять его поймали за витанием в облаках.

– Следующий слайд.

– О. Простите.

Он нажал кнопку, и курд исчез.

Кто-то присвистнул.

– Да уж, хороша, правда? – заметил Йост.

– На разбирательстве Чарди отказался о ней говорить, – сказал Мелмен. – Заявил, что это его личное дело и нас оно не касается.

Фотография Джоанны была сделана совсем недавно. Лицо решительное, честное и немного дерзкое. Нос чуточку крупноват, подбородок излишне волевой, рот слишком прямой. Светлые волосы спутаны, но она этого не замечает. Вся какая-то угловатая. Глаза затемнены большими круглыми очками в роговой оправе, на лоб упал завиток. Вид слегка раздраженный, как будто она куда-то опаздывала или просто была не в духе.

А ведь она красивая, понял Тревитт, только это необычная, суровая красота, непривычное сочетание неправильностей, которые сошлись в этом лице неожиданным и притягательным образом.

– Этот снимок один из ребят из технического отдела сделал на прошлой неделе в Бостоне, где она преподает в альма-матер мистера Мелмена, – сказал Йост.

– Когда я учился в Гарварде, преподаватели так не выглядели.

Снова Сэм.

– Мисс Халл каким-то образом оказалась в Курдистане. Каким именно, нам неизвестно. По возвращении она отказалась разговаривать с чиновниками из Государственного департамента. Но она – ключ ко всему делу. У Чарди был с ней роман, там, в горах.

Слово "роман", донесшееся до Тревитта из темноты, в которой Йост казался лишь смутным силуэтом, звучало из его уст как-то странно: обычно Йост не любил пускаться в рассуждения относительно определенной области человеческого поведения, включая любовные и сексуальные отношения. Он был приверженец фактов и цифр. И все же он произнес это слово, как будто выдавил из себя.

– Вот увидите, Чарди до сих пор ее любит, – прозвенел резкий голос Майлза Ланахана. – Он такой.

Женщина со стены взирала на них с ледяной надменностью. На ней был свитер с воротником-хомутом и твидовая, спортивного стиля куртка. Снимок, очевидно, сделали с расстояния в полмили через какой-нибудь хитрый объектив: вся перспектива казалась непропорционально сжатой, а увитый вековыми плетями плюща старинный дом с башенками, башнями, парапетами и десятками фронтонов у нее за спиной, наоборот, разросся до угрожающих размеров.

– Чарди не получал задания пробраться на территорию Курдистана. Эта женщина не имела права там находиться. И тем не менее они оба там оказались, в самом его сердце, вместе с Улу Бегом. Они были там до конца. В каком-то смысле они и были концом.

Йост еще сдержанно излагает события, подумалось Тревитту. Прозаическая правда заключалась в том, что где-то в марте 1975 года шах Ирана по настоянию и при поддержке Джозефа Данцига подписал секретный пакт с Ахмедом Хасаном аль-Бакром. Курдская революция, шедшая полным ходом, стала разменной монетой. Данциг отдал приказ, ЦРУ повиновалось.

Курдам перекрыли кран, обеспечение прекратили; их изгнали из Ирана.

Чарди, Бега и дамочку Халл застукали по другую сторону границы.

Чарди захватили силы безопасности Ирака. Халл, Бег и его люди бежали под натиском армии Ирака. Куда? Да никуда. Тревитт знал, что Йост не станет упоминать об этом, что даже великий Сэм Мелмен не станет упоминать об этом.

Но одно место из показаний Чарди вновь и вновь не давало Тревитту покоя.

* * *

Чарди: А как же курды?

Мелмен: Мне очень жаль. Курды в сферу этого расследования не входят.

Окончательные подробности были весьма зыбкими, Тревитт знал это. Никто и никогда их не проверял, о них не были написаны книги, их не раскапывали журналисты. Существовал лишь отчет Мелмена, а его трактовка была весьма поверхностной. Сам Джозеф Данциг пока никак его не прокомментировал. В первом томе своих мемуаров, озаглавленных "По заданию Белого дома", он пообещал попозже затронуть курдский вопрос, но второй том пока так и не увидел свет, и кое-кто утверждал, что может никогда его и не увидеть. Слишком хорошие деньги Данциг зарабатывал ораторскими выступлениями.

Впрочем, участь, постигшая трех главных персонажей, была известна. Взятого в плен Чарди переправили в Багдад, где его допрашивал офицер КГБ по фамилии Спешнев. Тревитту было известно, что его поведение под нажимом стало предметом споров. Одни утверждали, что он держался как герой, другие заявляли, что он постыдно раскололся. Обсуждать этот вопрос с Мелменом Тревитту не хотелось.

После шестимесячного пребывания в московской тюрьме его вернули в США.

Джоанна Халл непостижимым образом объявилась в Резайе[12]12
  Резайе (Урмия) – город на северо-западе Ирана, близ озера Резайе.


[Закрыть] в апреле 1975-го и вернулась в Соединенные Штаты, к своей жизни в Гарварде. С тех самых пор она жила тихо и мирно. Если, конечно, не считать того, что трижды пыталась покончить с собой.

Улу Бег, по сведениям из одного источника, был в конце концов взят в плен иракскими силами безопасности в мае 1975 года, и в последний раз его видели в багдадской тюрьме.

Судьба его людей – его племени, его рода, его сыновей – осталась неизвестной.

– Свет, – велел Йост.

Тревитт на секунду замешкался, потом нащупал выключатель и щелкнул им.

Комнату залил яркий свет, и люди принялись моргать и потягиваться после долгого сидения в темноте.

Йост поднялся.

– Вот вкратце и все, – подытожил он. – Я хотел, чтобы вы были в курсе. Чарди прибывает завтра.

– Господи, вы притащили его сюда?

– Нет, не в управление. Мы ведем эту операцию из проверенного офиса в Росслине, на берегу Потомака напротив Джорджтауна.

– Йост, надеюсь, вы сможете удерживать этого Чарди в узде. Временами он по-настоящему бешеный.

– По-моему, вы не понимаете, – вмешался Майлз Ланахан.

Он улыбнулся, обнажив нечищеные зубы. Этот тщедушный юнец уже успел заработать себе репутацию своим безжалостным умом. Он был начисто лишен сантиментов, чепуха в духе "старых ковбоев" его не трогала. Начинал он компьютерным аналитиком в "яме", как на жаргоне управления именовали видеодисплейный терминальный комплекс в подвале главного здания в Лэнгли, и за рекордно короткий срок в два года сумел выбраться оттуда. Все остальные его немного побаивались, особенно Тревитт.

– Ладно, Майлз, – осадил его Йост. – Хватит.

"Получил, приятель", – порадовался Тревитт.

Но Майлз все же оставил последнее слово за собой.

– План в том, – заявил он, – чтобы его не удерживать.