Текст книги "Мастер-снайпер"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

6

Сьюзен и Литс были прижаты к стойке Клеридж-бара. Был вечер пятницы в середине марта, везде, куда ни кинь взгляд, люди в форме, уже пару дней на город не упала ни одна «Фау-2», и после множества усилий Литс наконец добился настоящего свидания. Они пообедали в «Венгрии», после чего заскочили, по рекомендации Роджера, в славное местечко, где, по слухам, собирался весь лондонский бомонд. Но пока что Сьюзен увидела только двух кинозвезд и одного известного радиорепортера. Литс, со своей стороны, заметил в дымной толпе нескольких офицеров из ОСС и пару раз уже почувствовал себя оскорбленным, а однажды даже сделал движение в сторону одного заносчивого аристократического профиля, но Сьюзен сумела его удержать.

– Никаких неприятностей. Вспомни, ты обещал.

– Ладно, ладно, – проворчал он.

Сейчас, после несколько порций виски, он чувствовал себя намного лучше и хотел дружить со всем человечеством. Сьюзен сейчас принадлежала только ему, а не Филу или евреям.

– Бармен, – крикнул Литс и махнул рукой парню в красном пиджаке за стойкой бара. – Парочку стаканчиков сюда, старый плут.

– Неудивительно, что они нас ненавидят, – сказала Сьюзен.

Вокруг них все говорили о наступлении. Перешли Рейн! Все кончится еще до того, как наступит весна и зацветут цветы. Этот оптимизм подействовал даже на страдающего депрессией Литса.

– Ты же пришел сюда поразвлечься, – сказала Сьюзен. – Ради бога, улыбнись хотя бы. Расслабься.

– Ты чертовски беспечна, – заметил он с удивлением.

И действительно, весь вечер Сьюзен была очень оживленной. Она казалась особенно прекрасной, даже в своей строгой коричневой форме. Некоторые женщины хорошо выглядят в любом наряде, но здесь было что-то еще. Сьюзен стала почти такой же, как в старые времена: озорной, насмешливой, слегка саркастичной, проказливой.

– Ты, наверное, решила сделать карьеру военной медсестры. Поздравляю! – сказал он.

Она засмеялась.

– Ты разводишься с Филом. Правильно? Я прав?

В ответ опять смех.

– Это долгая история, – сказала она. – Очень долгая. Но прежде чем она произнесла это, элегантный британский голос пропел рядом с ними:

– Голубочки!

Настала очередь Литса скорчить гримасу. Тони уверенно приближался, пока почти не обнял обоих американцев.

– Мне то же самое, что и у этих приятелей, – скомандовал он бармену и с ледяной улыбкой повернулся к Литсу.

– Сэр, – сдержанно сказал Литс.

– Довольно долгий четверг, а? – заметил Тони. Литс ничего не ответил.

– Ну что, три или четыре часа? А то и все пять?

– Джим, в чем дело? – спросила Сьюзен. Литс мрачно смотрел в толпу.

– Я слышал, капитан изрядно набегался. Пытался встретиться с… кто там на этот раз? Ваш или наш?

– Ваш, – наконец признался Литс.

– Ну конечно. Я же знал это с самого начала. Генерал-майор сэр Колин Габбинс, верно?

– Да.

– Так я и думал. Глава ОСО. Жаль, что он не смог с тобой встретиться.

– Девушка сказала, что я записан на понедельник.

– Я замолвлю за тебя словечко завтра за ланчем, – пообещал Тони, злорадно улыбаясь.

– Ну ты и сволочь, – сказал Литс.

– Прекратите подобные разговоры, – приказала Сьюзен.

– Сьюзен, не хотите ли сопровождать меня на ланч с генералом сэром Колином Габбинсом завт…

– Черт подери, майор, притормози, – оборвал его Литс.

Тони засмеялся.

– У тебя довольно забавная репутация в определенных кругах, – предостерег он. – Вы знаете, – обратился он к Сьюзен, – он всем рассказывает про этот безумный заговор, который сам же и придумал. Немецкий снайпер. Просто чудеса!

Литс почувствовал себя совсем несчастным.

– Не было бы вреда, если бы вы хоть немножко прислушались к нему, – заметила Сьюзен. – Вам всю войну говорили вещи, которых вы не слушали. Вы никогда не слушаете, пока не становится уже слишком поздно.

Тони отступил на шаг и всем своим видом показал, как он потрясен.

– Милая девушка, – театрально сказал он, – конечно, мы совершаем ошибки. Конечно, все мы старые ретрограды. Именно за это нам и платят. Вы только подумайте, насколько опасны мы были бы, если бы знали, что делаем. Он откинул голову и заржал.

Литс понял, что Тони пьян настолько, что уже не думает о том, что и кому говорит. И все же, как ни странно, в его поведении чувствовалась симпатия к несчастному американцу и его девушке.

– Послушайте, я знаю, где сегодня вечером будет великолепное сборище. Хотите пойти со мной? В самом деле, я могу предложить вам индийского набоба, поэта-коммуниста, генералов-гомосексуалистов и египетских торговцев белыми рабами. Реликты нашей поздней империи. На это стоит посмотреть. Идемте.

– Спасибо, майор, – ответил Литс – Я бы скорее…

– Тони. То-ни. Мне понравилась эта американская привычка. Ты зовешь меня Тони, а я буду называть тебя Джимом. Так здорово называть друг друга по именам.

– Майор, я…

– Джим, это может оказаться забавным, – вмешалась Сьюзен.

– Черт с вами, – сказал Литс.

Позже они обнаружили, что находятся в похожей на пещеру квартире, расположенной в великолепном фешенебельном районе Лондона, где собрался целый зверинец диковинок из дружественных стран Второй мировой войны. Литс, зажатый в углу комнаты, пил чье-то великолепное виски и, обмениваясь примитивными любезностями с греческим дипломатом, одновременно наблюдал, как в противоположном конце комнаты Сьюзен быстро сменила целый ряд кавалеров: капитана из группы королевских военно-воздушных сил, молодого щеголя в костюме и галстуке и огромного русского и своеобразном фантастическом клоунском наряде.

– Она имеет головокружительный успех, – сказан ему Тони.

– Да, она прекрасна, просто прекрасна, – согласился Литс.

– Очень есть хорошо, нет? – изрек что-то невразумительное грек, но Литс кивнул головой, словно понял смысл сказанного. А спустя некоторое время он пошел, пробиваясь сквозь толпу, и добрался до Сьюзен.

– Привет, это я, – сказал он.

– Ах, Джим, разве тут не чудесно? Просто замечательно, – ответила она, вся сияя.

– Господи, да обычная вечеринка, – возразил он.

– Знаешь, милый, сегодня случилась самая удивительная вещь. Мне не терпится рассказать тебе об этом.

– Так расскажи.

– Слушай, догадайся, кто здесь сегодня? – внезапно сказал ему на ухо Тони.

– Это Роджер! – взвизгнула Сьюзен. – Господи боже мой, ты только посмотри, кто с ним!

– Действительно, – подхватил Тони. – Великий человек собственной персоной! Это ведь тот писатель с волосатой грудью, который убивает животных ради забавы? По-моему, это он.

– Нам не хватает только Фила, – сказала Сьюзен.

– Какого Фила? – спросил Литс.

Его молодой сержант со сверкающими от радости глазами тащил за собой подвыпившего великого писателя. Эти двое, покачиваясь, пробирались сквозь толпу, причем Роджер направлял добродушно улыбающуюся знаменитость. На писателе была летная форма, одетая наподобие костюма для сафари. Ворот был широко раскрыт, и оттуда торчал клок серых, как сталь, волос.

– Знаменитая грудь открыта для всеобщего обозрения, – заметил Тони.

У писателя были дерзкие усы и очки в стальной оправе. Как заметил Литс, этот человек был крупным, достаточно крупным для игры в Большой Десятке, но сейчас он был охвачен пьяной грубой благожелательностью, готовой распылить целое состояние на всех, кто встречался на его пути. Несколько раз за время своего путешествия писатель останавливался, словно хотел сделать привал, но каждый раз Роджер дергал его, срывал с места и подтаскивал еще чуточку поближе.

– Мистер Хем, – объявил Роджер, когда сумел подвести здоровенного мужика достаточно близко. – Мистер Хем, я хочу представить вам двух чертовски боевых офицеров Второй мировой войны.

– Доктор Хеморроид, лекарство для бедных, – представился писатель, протягивая свою лапищу.

Литс пожал ее.

– Я обожаю «Фиесту», – сказал Тони. – Это поистине ваше лучшее произведение. Такое женственное. Такое удивительно женственное. Нежное, в пастельных тонах. Кажется, что оно написано очень милой леди.

Писатель пьяно оскалился.

– Все англичане меня ненавидят, – объяснил он Сьюзен. – Но это меня нисколько не трогает. Какого дьявола, майор, давай, продолжай меня ненавидеть. Эта поганая страна – твоя, ты можешь ненавидеть здесь любого на свой чертов выбор. Сестричка, вы очаровательны.

– Она замужем, – вмешался Литс.

– Спокойней, капитан, спокойней, я еще не выдвинулся на позиции. Вы, ребята, сражаетесь, и за это я вас уважаю. Никаких проблем, никакого беспокойства. Сестричка, вы действительно очаровательны. Вы замужем за этим парнем?

Сьюзен хихикнула.

– Она замужем за парнем, который плавает на корабле. Сейчас он на Тихом океане, – ответил за нее Родж.

– Так, так, – сказал писатель.

– Хем, тут есть еще кое-какие люди, – начал было Родж.

– Не так быстро, юноша. Это, похоже, очень многообещающая встреча, – заявил писатель, похотливо улыбаясь и кладя руку на плечи Сьюзен.

– Эй, приятель, – предупредил Литс.

– Только без драки, – попросила Сьюзен. – Я ненавижу драки. Мистер Хемингуэй, пожалуйста, уберите руку с моего плеча.

– Милочка, я положу свою руку куда угодно, только назови куда, – пообещал Хемингуэй, убирая руку.

– Запихни ее себе в зад, – предложил Литс.

– Нет, правда, капитан. У меня нет к вам ничего, кроме уважения. Вы те ребята, которые загонят этих варваров в могилу. Закопаете фрицев в землю, да, майор? Теперь уже со дня на день. Это, черт подери, может произойти теперь в любой день. Юноша, а как насчет того, чтобы дать папе выпить? На пару пальцев виски. Безо всякого льда. Теплое и чистое.

– Война – это ад, – сказал Литс.

– Скольких фрицев ты уложил? – спросил Хемингуэй у Литса.

Литс ничего не ответил.

– Ну, сынок? Пятьдесят? Сотню? Две тысячи?

– Какой-то ужасный разговор, – сказала Сьюзен. – Давай уйдем отсюда.

– Так сколько, капитан? Столько же, сколько и майор? Могу поспорить, что он уложил целую тьму. Есть британские специальные отряды, которые ходят за линию фронта. Режут их ножами, ножами, черт подери, прямо по глотке. Кровища повсюду. Так сколько же, капитан? Ну?

Литс сказал, что он не знает, но не очень много.

– Стреляешь по машинам, пока они не взорвутся, – объяснил он, – так что и не чувствуешь, что кого-то убиваешь.

– Пожалуйста, давайте сменим тему, – взмолилась Сьюзен. – Все эти разговоры про убийства вызывают у меня головную боль.

– Никакая охота не сравнится с охотой на человека, – провозгласил Хемингуэй, – а тот, кто достаточно долго охотился на вооруженного человека, больше уже ни о чем другом и не помышляет.

– Я никогда об этом не думал, – сказал Литс. Он с горечью вспомнил трассирующие пули, разлетающиеся по траве, вздымая фонтаны земли, треск автоматов и разрывающий вселенную грохот 75-миллиметровых танковых орудий. – Это было чертовское месиво. Совсем не похоже на охоту.

– Нет, правда, я не позволю этой чепухе испортить мне вечер. Давай. Джим, пошли отсюда, – сказала Сьюзен и потащила его к выходу.

Они шли по холодным и мокрым предрассветным улицам Лондона. Над безликими рядами зданий, образующих стены коридора, по которому они шли, начал разливаться ледяной свет. И снова пополз туман. В этот час улицы были пустыми, если не считать случайно попадавшихся военных джипов и проскакивающих время от времени одиноких черных такси.

– Говорят, во время блицкрига в Германии даже не прекращали работу такси, – рассеянно заметил Литс.

– Ты веришь в чудеса? – внезапно спросила Сьюзен, которая довольно долго хранила молчание.

Литс задумался, затем ответил:

– Нет.

– Я тоже не верю, – сказала она. – Потому что чудо – это голое везение. А я верю в то, что должно произойти. Должно, запланировано, предопределено.

– Наша встреча в госпитале? – спросил он, только наполовину в шутку.

– Нет, я совершенно серьезно.

Он взглянул на нее. Как она изменилась!

– Ты так разгорячилась, что можешь осветить весь этот городской квартал. Будем надеяться, что фашистских самолетов поблизости нет.

– Ты будешь слушать то, что я хочу сказать, или нет?

– Конечно, буду, – заверил он.

– Ох, Джим, извини, – спохватилась она, – Я представляю, как ты ужасно себя чувствуешь. Аутвейт был очень жесток.

– С Аутвейтом я могу справиться. Просто я кое-что знаю и не могу никого заставить поверить в это. Но не позволяй моим заботам испортить твой вечер. Правда, Сьюзен. Я очень рад за тебя. Пожалуйста, расскажи мне, что ты хотела рассказать.

– У нас есть один. Наконец-то. Один вырвался. Чудом.

– Что у вас есть? О чем ты…

– Свидетель.

– Я не…

– Из лагеря. Невероятная история. Но наконец-то в марте сорок пятого года до Запада добрался человек, который был в месте под названием Освенцим. В Польше. В лагере смерти.

– Сьюзен, ты слушаешь всевозможный…

– Нет. Он был там. Он идентифицировал фотографии. Описал местоположение, оборудование, сам процесс. Все сходится с теми отчетами, которые у нас уже были. Все оказалось правдой. И теперь мы можем это доказать. Он – все, что у них есть, у евреев Востока. Он – их показания, их свидетель. Их голоса, в конце концов. Все это берет за душу. Я нашла это…

– Постой, погоди минутку. Говоришь, лагерь в Польше? Тогда как этому парню удалось пересечь всю Польшу, Германию и добраться до нас? Что ни говори, но в это очень трудно поверить. По-моему, так это очень похоже на сказку.

– Немцы перевели его в специальный лагерь, который расположен в лесу в Германии. Очень странная история. В ней нет никакого смысла. Они перевели его туда вместе с группой других заключенных и откармливали там – раскармливали прямо как свиней. Затем однажды ночью их вывели в поле и…

– Это было что-то вроде казни?

– Испытание. Он сказал, что там что-то испытывалось. И Сьюзен рассказала Литсу историю Шмуля.

И постепенно Литс начал прислушиваться к этой истории с большим интересом.

7

«Вампир» будет работать, в этом Фольмерхаузен почти не сомневался. В конце концов, он с самого начала был в лаборатории Берлинского университета в 1933 году, когда доктор Эдгар Куцхер, работая в широких пределах крупного контракта с Heereswaffenamt (отделом пехотного оружия), сделал многообещающее открытие, обнаружив, что сульфид свинца обладает фотопроводимостью и от него можно получить полезный сигнал амплитудой примерно в три микрона. Это позволило ему на несколько лет обогнать американцев и англичан, все еще топтавшихся с сульфидом таллия. Начертанное мелом на университетской доске уравнение, описывающее прорыв, который совершил господин доктор, нашло свое практическое применение в том устройстве, над которым сейчас и работал Фольмерхаузен в научном бараке и пункте № 11, испытывая всевозможные трудности и все усиливающееся давление. Чтобы пробраться через чащу технических трудностей, к которым приводило каждое, даже очень незначительное решение, требовалась работа по сортировке не одной дюжины мелочей. Но именно это несостоявшийся физик Фольмерхаузен больше всего и любил в инженерной работе – заставить устройство работать. Главной целью являлась способность функционировать. «Вампир» будет работать.

Но будет ли «Вампир» работать при сорока килограммах?

Это был совершенно другой вопрос, и, хотя положение Фольмерхаузена официально требовало от него оптимизма, в глубине души его терзали глубокие сомнения.

При сорока килограммах?

Безумие. Это невозможно без значительного ухудшения технических характеристик устройства. Но конечно же, никто не спорит с СС. Все улыбаются, делают все возможное и надеются на удачу.

Но сорок килограммов? Зачем? Неужели они планируют сбрасывать его с самолета? Тогда устройство все равно разобьется, а амортизация удара в спецификации заложена не была. Фольмерхаузен по своей инициативе пошел к Реппу.

– Господин оберштурмбанфюрер, не могли бы вы указать мне хотя бы некоторые причины, требующие ограничения веса?

– Извините, господин инженер-доктор, – холодно ответил Репп. – Таковы тактические требования, только и всего. Кто-то же должен таскать эту чертову штуку.

– Но ведь несомненно есть машины, которые…

– Сорок килограммов, господин инженер-доктор. После этого у Ганса-жида начались ночные кошмары.

Пища у него в животе бурлила и бунтовала. Он работал с какой-то одержимостью, командовал своими людьми, как тиран, требовал от них невозможного. Однажды он услышал, как кто-то из подчиненных пошутил: «Это не Ганс-жид, а Аттила-варвар». Несмотря ни на что, начиная с 1933 года он все же дошел до нынешнего положения; этот путь был сложным, полным ложных стартов и упущенных возможностей, предательств и разочарований, несправедливых обвинений и заговоров против него, долгов, заставлявших его унижаться перед другими. Но больше, чем что-либо на свете, его преследовала тень 1933 года. «Последний год, когда я был действительно счастлив, – говорил он сам себе, – после чего все и началось».

Начальный год – для «Вампира», для Куцхера, для Германии. Но в то же время и год завершающий. Это был последний год, когда Фольмерхаузен занимался физикой, а он любил физику, его склад ума прекрасно подходил для этой науки. Но уже в следующем, 1934 году физика была официально объявлена еврейской наукой, такой же полурелигией, как и фрейдизм, полной каббалы, ритуалов и пентаграмм, и молодые блестящие арийские головы, в том числе Фольмерхаузен, были вынуждены обратиться к другим областям деятельности. Многие, причем не только евреи, покинули Германию; они оказалась счастливчиками. Для тех, кто остался, выбор был невеселым. Дицл занялся аэродинамикой, Штосселъ вернулся к химии, Ланге вообще оставил науку и стал партийным интеллектуалом. Фольмерхаузен тоже чувствовал, что его вынуждают к кардинальной перемене рода деятельности, перемене смелой и необычайно резкой, что ему совсем не нравилось. Он вернулся в Технологический институт и стал инженером-баллистиком, а не уважаемым доктором наук. В этой профессии не было загадок, которые задавала физика, не было ощущения, что перед тобой раскрывается вселенная; но все знали, что рано или поздно должна начаться война, а война означала пушки, а пушки означали работу. Он взялся за это со страхом, ведомый единственным чувством, что сможет продолжить работу в области, в которой был действительно талантлив. Сначала, когда его пригласили в конструкторскую группу ЭРМА Бертольда Гипеля, казалось, что он сделал правильный выбор. ЭРМА (сокращенное название «Erfurter Maschinenfabrik В. Giepel GmbH, Erfurt») была в тот момент истории самой плодовитой конструкторской организацией в области оружия, в которой собрались лучшие специалисты со всего мира, молодые инженеры после технических институтов, с конкурирующих предприятий, таких как «Waffenfabrik Mauser» в Оберндорфе или «Walther AG» в Мюнхене, даже из швейцарской лаборатории SIG и американского «Винчестера». Все было пересмотрено. Блестящая команда, которую собрал Гипель, совершила настоящий переворот в области автоматического оружия и создала Maschinenpistole, использовав радикальный принцип открытого затвора и прямой отдачи, что способствовало упрощению производственных процессов, облегчению и повышению надежности; к тому же такая конструкция позволяла обеспечить циркуляцию воздуха между казенной частью и дулом, способствующую охлаждению, что резко повысило скорострельность до 540 выстрелов в минуту. Короче говоря, они изобрели лучший в мире автомат, МР-40, который впоследствии стал известен всему миру под другим названием.

Эти дни должны были стать для Фольмерхаузена необычными, что и случилось на самом деле. Но его прошлое, связанное с физикой, прилипло к нему, как еврейский душок. Он никак не мог от этого отделаться; другие шептались у него за спиной, откалывали разные шуточки, немилосердно его поддразнивали. Они ненавидели его, потому что он когда-то стремился стать ученым; точно так же ученые, с которыми он вступал в контакт, ненавидели его, потому что он стал инженером. Он превратился в какую-то искаженную личность, склонную к замкнутости, угрюмости и жалости к себе. Он стал раздражительным, хмурым, во всем оправдывал себя и винил других. Его голова была забита воображаемыми комплиментами, которые он заслужил, но так никогда и не получил – только из-за того, разумеется, что остальные завидовали его блестящим способностям. Благодаря всему этому родилась кличка Ганс-жид.

И поэтому, когда в 1943 году ему предложили место в испытательном отделе WaPruf 2 в Куммерсдорфе, он ухватился за это предложение. Полным ходом шла работа над новым проектом. В России немецкая армия познала ужасы ночи и подписала контракт на «Vampir-1229 Zeilgerat» – оптический прицел «Вампир», модель 1229, основанный на результатах, полученных еще в 1933 году доктором Куцхером, к этому времени уже умершим. Прошлое Фольмерхаузена вполне подходило для такой работы: он знал как физику проекта, так и баллистику. Это была как будто специально созданная для него работа.

Отдел вооружения в своей мудрости пришел к решению, что лучшим оружием, на которое следует установить прицел «Вампир», будет прототип Sturmgwehr, над которым так вдохновенно работал Гуго Шмайссер и который воплотился и модели МР-43. Таким образом, инженер-доктор Фольмерхаузен и господин Шмайссер (у старика Гуго не было никакого ученого звания) под присмотром военной бюрократии с недовольством принялись за совместную работу над проектом.

С самого начала Гуго начат его притеснять.

– Слишком громоздко, – заявлял старый дурак. – Слишком хрупко. Слишком сложно.

– Господин Шмайссер, – начинал Ганс, испытывая затруднение оттого, что надо говорить вежливо, – несколько конструктивных модификаций, и мы сможем объединить ваш наступательный автомат и мою оптическую систему и получить самое современное военное устройство. Нет, это никогда не будет наступательным оружием или оружием для парашютистов, но через несколько лет наши бои будут иметь и основном оборонительный характер. Великие дни быстрой экспансии прошли. Настало время сосредоточиться на том, чтобы защитить то, чем мы завладели. В любого оборонительной тактической ситуации при применении «Вампира» наши враги окажутся беззащитными.

Но когда он все это говорил, то видел в глазах старика только равнодушие. Это была чрезвычайно сложная ситуация, особенно если учесть, что в прошлом была и другая обида: Ганс-жид пришел из команды компании ЭРМА, которая сконструировала замечательный автомат МР-40, но по непонятным причинам это оружие получило прозвище «шмайссер», хотя старый козел не имел к нему никакого отношения. Однако, будучи падким до славы и известности, он никогда не признавался в отсутствии такой связи.

Не имея Шмайссера на своей стороне, Фольмерхаузен был обречен. Модификация STG так и не получила одобрения, финансирование начало сокращаться, технических работников забирали на осуществление других проектов. У оптиков возникли трудности с линзами (влияние Шмайссера?), а за спиной Ганса-жида слышалось все больше сплетен и злобных шуток. У него не было никаких связей, никаких сильных рычагов, как у ловкого Шмайссера, который вовсе не хотел, чтобы его наступательный автомат был связан с каким-то гипотетическим устройством, которое было изобретено неизвестным ученым и сделано под присмотром пользующегося дурной репутацией ветерана ЭРМА.

Фольмерхаузен начал замечать, что в результате оказываемого давления становится изгоем. Если он и имел какие-то шансы как защитник «Вампира», то они исчезли, когда он перестал бриться и регулярно мыться и начал громко заявлять о тайных интригах, которые плетутся у него за спиной. «Вампир» так и не пошел дальше прототипа, хотя некоторые первоначальные испытания дали обнадеживающие результаты. На полевых испытаниях он не смог продемонстрировать определенные параметры, и Фольмерхаузен стал утверждать, что «интриганы» назло ему подтасовали результаты испытаний. В мае 1944 года контракт с отделом вооружения закончился, и Фольмерхаузену приказали вернуться обратно в Куммерсдорф для бессмысленной работы. Вскоре после этого его уволили.

На какое-то время Фольмерхаузен остался не у дел, все ближе и ближе подходя к отчаянию. Его обеспокоенность достигла своего пика. Карьера была полностью разрушена. По поводу него начали возникать вопросы. Люди стали сторониться его. Все отводили от него взгляд. Его вызвали на медицинскую комиссию и признали годным к строевой службе, и это несмотря на плоскостопие, бронхиальную инфекцию, плохой слух и сильную близорукость. Ему предложили привести в порядок личные дела, так как повестка о призыве может прийти в ближайшие дни. Все говорило о том, что он закончит свои дни на Восточном фронте со «шмайссером» в руках.

В один прекрасный день в дешевом кафе, где он проводил в то время целые дни, он наткнулся на своего друга.

– Ты не слышал, Хенель все еще набирает людей? Я согласен делать все, что угодно. Могу пойти чертежником, подсобным рабочим, заняться моделированием.

– Нет, Ганс, не думаю, что они тебя возьмут. Сам знаешь старика Гуго. Он встанет у тебя на дороге.

– Вот старый дурак!

– Но знаешь, Ганс, я кое-что слышал.

Друг вел себя необычайно нервно. После того как Ганса уволили, они встретились впервые. Вообще-то Ганс был очень удивлен, что встретил его в таком месте.

– И что же ты слышал? – прищурился Фольмерхаузен. Он провел руками по волосам и лицу и только тут впервые заметил, что уже давно не брился.

– Ну, я слышал, что какие-то парни из СС хотят вскоре заключить большой контракт. На «Вампира». Они могут оживить «Вампира».

– Из СС? Какое им до этого дело…

– Ганс, я ни о чем не спрашивал. Я… я просто не задавал вопросов. Но я слышал, что это связано… Он умолк на полуслове.

– С чем? Ну что же ты, Дитер. С чем, ради всего святого? Я никогда не видел тебя таким…

– Ганс, это просто возможность получить работу. Похоже, в войсках СС хотят запустить «Вампир» в производство. Я не…

– Так что же ты слышал?

– Это особый случай. Особое задание. Все держится в большом секрете, этому придают большое значение. Вот и все. Говорят, это исходит из… из очень высоких кругов.

Озадаченный Фольмерхаузен брезгливо поджал губы.

– Мне кажется, они заинтересуются тобой. И даже очень заинтересуются. Ты согласишься? Подумай об этом, Ганс. Пожалуйста.

Одно название СС наполняло его страхом. Об этой организации рассказывали слишком много страшных вещей. Но работа есть работа, особенно когда альтернативой ей является Восточный фронт.

– Да. Да, наверное, я…

Примерно через день он уже беседовал с бледным офицером на Унтер-ден-Айхен, где располагалась секретная штаб-квартира Административно-экономического отдела СС в Берлине.

– Рейхсфюрер очень хочет довести этот контракт до опытной разработки, расположив этот проект в Шварцвальде. Буду с вами откровенен: он считает, что «Вампир», над которым вы работали, может найти применение в сфере деятельности СС, и ему не терпится осуществить это.

– Интересно, – заметил Фольмерхаузен.

Далее офицер начал обсуждать с ним технические вопросы, показав удивительную осведомленность в истории и самой конструкции «Вампира», особенно его стыковки с STG-44. Фольмерхаузена поразило, насколько тщательно был изучен.

Горный массив на юге Германии проект этой, как ее там, WVHA – организацией, о которой до сего дня он ничего и не слышал.

– Вопрос о финансировании не стоит, – пояснил офицер. – Мы знаем, где взять достаточно денег. Наша вспомогательная организация под названием «Ostindustne GmbH» получает очень хорошую прибыль. Дешевые рабочие руки с Востока.

– Ну да, бюджет является важным фактором в таком проекте, – одобрительно кивнул Фольмерхаузен.

– Вы знаете этого парня, Реппа?

– Знаменитого героя войск СС?

– Да, именно его. Он тоже будет участвовать в этом деле. Присоединится к работе над проектом в ближайшее время. Мы дали проекту кодовое название «Нибелунги». Операция «Нибелунги».

– Что за…

– Это идея рейхсфюрера. Он любит привносить такие маленькие штрихи. Конечно, это шутка. Вы ведь понимаете?

Но Фольмерхаузен был в недоумении. Шутка?

– А теперь, господин инженер-доктор, вот что, – продолжил офицер, пододвигая к себе стопку бумаг. – Согласно полевым испытаниям, главный недостаток «Вампира»…

– Неудачный исход испытаний был запланирован С ним обращались как с кухонной утварью. Они извратили…

– Да, да, мы это знаем. Итак, с нашей точки зрения, главная проблема заключается в весе.

– А что еще можно ожидать с его батареями, изоляцией, устройством наведения, оптической системой, с возможностью преобразования энергии?

– Сколько весит «Вампир»?

Фольмерхаузен ничего не ответил. Вопрос был очень скользким.

– Семьдесят килограммов, – ответил на свой вопрос офицер. – На самой границе мобильности.

– Сильный здоровый мужчина… – Мужчина на фронте, под дождем, на холоде, голодный, уставший, не может быть сильным.

Фольмерхаузен снова промолчал. Он отвел взгляд и уставился в пространство. Показывать свой гнев перед офицером СС было небезопасно, и все же он чувствовал, что начинает сердиться.

– Господин доктор, наши требования сводятся к сорока килограммам.

Фольмерхаузен подумал, что ослышался.

– Что? Я не уверен, что…

– Сорок килограммов.

– Это безумие! Вы что, шутите? Какая нелепость!

– Это невозможно сделать?

– Вы ставите под вопрос само существование «Вампира». Ведь это не игрушка. Возможно, в будущем, когда станут доступны новые технологии миниатюризации. Но не сейчас, не…

– У вас будет три месяца. Ну, может быть, даже четыре или пять, сейчас это трудно сказать.

Фольмерхаузен чуть не вскочил со стула, но он видел, что офицер остановил на нем холодный твердый взгляд.

– Я… я не знаю, – заикаясь ответил он.

– У вас будут лучшие производственные возможности, первоклассные специалисты, зеленый свет от всех контрагентов. В вашем распоряжении будут все ресурсы СС, начиная от рейхсфюрера и ниже. Думаю, вы знаете, какая тяжесть легла на всех нас в эти дни.

– Да, но я…

– Мы готовы пройти весь этот путь до конца. Полагаем, что это станет жизненно важным для нашего фюрера, фатерланда и нашей расы. Я не представляю, как вы сможете сказать «нет» рейхсфюреру. Быть выбранным для такой работы – это высокая честь. Кульминационный момент вашей службы рейху.

Фольмерхаузен уловил в последних фразах угрозу, достаточно явную, чтобы остаться незамеченной.

– Конечно, – выдавил он наконец из себя с легкой еврейской улыбочкой. – Это большая честь.

Но в голове у него крутилось: «Что я делаю? Сорок килограммов?»

Сейчас, месяц спустя, до сорока килограммов оставалось еще десять. Все это время они проводили отбор, откидывали лишнее, шли на компромиссы, импровизировали с решениями, мучительно убирая грамм за граммом. Фольмерхаузен мог назвать почти каждый из предыдущих дней по количеству граммов, убранных тут или там, но последние десять килограммов, казалось, убрать было уже невозможно. После постоянного прогресса группа начала топтаться на месте, и к прочим беспокойствам Фольмерхаузена прибавилась еще и тревога по поводу того, заметил ли Репп их заминку или нет.