Текст книги "Пятьдесят на пятьдесят"

Автор книги: Стив Кавана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 14

Кейт

Дождь уже лил вовсю, когда Кейт вытащила одну из распечатанных в офисе страниц и сверила указанный наверху адрес с номером дома. В утопленном в стену дверном проеме тускло светилась панель домофона. Сложив забрызганный каплями дождя листок, она сунула его в карман пальто. Перед тем как нажать на кнопку с номером квартиры, ее палец нерешительно завис над ней. Стоит ей это сделать, как обратного пути уже не будет.

Наконец она почти бессознательно вдавила кнопку в панель и услышала гудение сигнала вызова. Поправила пиджак, откашлялась и смахнула с лица пряди мокрых волос.

– Да? – ответил голос из домофона.

– Мисс Авеллино, это Кейт Брукс из «Леви, Бернард и Грофф». Я из тех адвокатов, которым поручено вести ваше дело. Мы познакомились в Первом райотделе полиции. Простите, что беспокою вас, но это срочно. Вы не возражаете, если мы поговорим?

– Поднимайтесь, – последовал ответ.

Услышав щелчок замка, Кейт открыла входную дверь, разыскала лифты и поднялась на этаж Александры Авеллино. Кабина лифта была размером примерно в половину квартиры Кейт. Двери открылись в классический холл богатого манхэттенского дома – потолок в стиле ар-деко и лампы по всей длине. Пахло сосновыми шишками и корицей. Кейт постучалась. Александра, как видно, уже ждала ее прямо за дверью, поскольку та сразу же открылась.

Увидев стоящую в дверях хозяйку квартиры, Кейт была вновь поражена тем, как та выглядит – высокая, белокурая, без макияжа, в белом пушистом халате. Волосы у Александры были еще влажными после душа. Она по-прежнему была той красоткой, которую Кейт видела под руку с голливудскими актерами и знаменитостями.

– Заходите, – пригласила ее Александра.

Кейт вошла, и хозяйка забрала у нее пальто. Прежде чем отдать его, Кейт достала из кармана влажные страницы и извинилась за то, что пальто промокло насквозь. Из офиса она выбежала в спешке – без зонта и папки для документов.

Кейт не хотела, чтобы кто-то знал, что она вынесла бумаги из офиса. Она не имела права приносить домой никакие документы, связанные с этим делом, и уж точно не должна была находиться здесь.

– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – осведомилась Александра. – Вода, травяной чай?

– Чай – это было бы здорово, – ответила продрогшая Кейт, после чего последовала за Александрой, которая босиком прошлепала на кухню и поставила чайник.

– Похоже, на улице и впрямь льет как из ведра. Хотите полотенце? – спросила Александра.

– Нет, всё в порядке, – отозвалась Кейт, стараясь не обращать внимания на каплю дождевой воды, шлепнувшуюся с головы на воротничок ее блузки.

– Сейчас все-таки принесу, – решила Александра, выходя из кухни и направляясь в ванную комнату.

Кейт осмотрела кухню и то, что смогла разглядеть в гостиной. Это было просто замечательное место с чудесным видом на город. У Александры был великолепный вкус – она тщательно подобрала цветовую гамму по всей квартире, в тон дивану и креслам. Повсюду царил безупречный порядок, если не считать пары черных спортивных штанов из лайкры, накинутых на спинку одного из кухонных стульев. На сиденье лежал такой же черный верх, накрытый черной бейсболкой. Сбоку от входной двери стояли пакеты с какими-то коробками. Некоторые из них были вскрыты, из одной торчал раскрошенный упаковочный пенопласт.

На журнальном столике лежала шахматная доска. Судя по расположению фигур, Александра разыгрывала какую-то партию.

– Простите, надеюсь, я не помешала вашей игре? Я и не знала, что у вас гости, – сказала Кейт.

Александра вернулась на кухню с мягким белым полотенцем, которое протянула Кейт.

– Нет, нисколько. Я здесь одна. И сейчас не играла. Это очень старая партия, – сказала она, мотнув головой в сторону шахматной доски. – Вы вроде сказали, что это срочно?

– Да. Я думаю, будет лучше, если мы присядем.

Александра налила в две кружки кипятка и протянула одну из них Кейт, которая вытирала волосы полотенцем. Аромат ромашки согрел ее еще до того, как она сделала первый глоток. Александра села за кухонный стол, а Кейт устроилась напротив нее.

– Что случилось? У прокурора опять какое-то предложение? Я до сих пор не знаю, стоит ли проходить тест на детекторе лжи. Мистер Леви сказал, что это было мое решение.

– Вот потому-то я и здесь, – ответила Кейт. – Ничего, если я буду называть вас Александрой?

Та согласно кивнула.

– Я проработала в «Леви, Бернард и Грофф» не так уж и долго. И даже за такое короткое время мне приходилось на многое закрывать глаза, но я уже больше не могу этого делать. Мистер Леви оставит решение касательно детектора лжи на ваше усмотрение. Плевать он хотел на полиграф. Чего он на самом деле хочет, так это чтобы вы согласились на досудебную сделку.

– Что-что?

– Он хочет, чтобы вы сказали окружному прокурору, что Фрэнка Авеллино убили вы и ваша сестра, но что ваша роль была совсем незначительной и что на самом деле это была идея Софии. Таким образом, у вас все еще будет возможность жить нормальной жизнью после того, как вы выйдете из тюрьмы.

– Но он же знает, что я не убивала своего отца! Я сама ему это сказала – вы ведь при этом присутствовали!

– Я знаю. Он максимально затянет досудебный процесс – завалит обвинение бумажной волокитой в рамках своей переговорной стратегии, а затем предложит вам наилучшую сделку, какую только сможет. Единственная проблема в том, что вам придется признать свою причастность к убийству.

– Нет, я никак не могу на это пойти.

– А что, если он сумеет добиться того, чтобы вас отпустили на все четыре стороны? Без всякой отсидки. Это было его последнее предложение окружному прокурору.

Кейт достала листок с распечатанной перепиской, протянула его Александре и стала внимательно наблюдать за ее глазами, бегающими по строчкам. Леви был хорошим адвокатом и вел бы дело в суде, если б пришлось, но при возможности решить дело досудебной сделкой сломал бы клиентке руку, только чтобы заставить ее согласиться.

– Здесь говорится, что я готова признать себя виновной в непредумышленном убийстве, но я такого не говорила. И папа был убит намеренно. Его убила София, – сказала Александра. – Кто дал ему право делать такие предложения?

– Вы сами, – ответила Кейт.

– Что?! Когда?

– Когда вы подписали клиентский договор, то уполномочили Леви вести переговоры от своего имени. Это там написано мелким шрифтом.

– Я про это не знала, я даже не читала его. Дело было в полиции – у меня только что убили отца, и не было времени, чтобы…

– Я знаю, – сказала Кейт и, протянув руку, легонько коснулась руки Александры.

– Он не имел права этого делать; я ведь сказала ему, что невиновна, ради всего святого! – воскликнула Александра, повысив голос. Грудь у нее тяжело вздымалась, она была на грани панической атаки. – А вдруг это выплывет наружу? Тогда мне конец. Моя репутация, мой бизнес – господи, я даже не могу…

– Вот поэтому-то я и здесь, – повторила Кейт. – Я вам верю. Я знаю, что вы не убивали своего отца. Я не хочу, чтобы моя фирма вела такие переговоры. И думаю, что есть железный способ добиться вашего оправдания.

– Вы думаете, что можете гарантировать мне оправдательный приговор?

– Я бы поставила на это все свои сбережения, – пылко объявила Кейт. Вот разве что Александра не знала, что все сбережения Кейт составляли четыреста двенадцать долларов, которые она хранила в банке из-под печенья в своей квартире на всякий пожарный случай.

Кейт передала ей записи, подготовленные Чедом, Брэдом и Андерсоном, содержащие подробные обоснования для ходатайства о разделении судебного разбирательства в качестве первого шага.

– Когда мы с вами той ночью познакомились в отделе полиции, вы были очень напуганы. Я не стану делать вид, будто понимаю, каково это – так вот потерять отца. А тем более от рук своей родной сестры. Я даже не могу представить, что вы тогда чувствовали. Я не просто хочу добиться вашего оправдания – я хочу убедиться, что ваша сестра заплатит за то, что она сделала с вашим отцом.

Страницы в руке у Александры задрожали.

– И как это у вас выйдет? – спросила она.

– Прокурор хочет, чтобы вас и вашу сестру судили вместе перед лицом одного и того же жюри присяжных. Я прочитала о вашей семье все, что только сумела найти. Я знаю, что вы невиновны. Я знаю, что ваша сестра очень больной человек, склонный к насилию и саморазрушению. Я думаю, что присяжные, посмотрев на вас обеих, тоже это поймут. В общем, Леви хочет заключить досудебную сделку, а я хочу выиграть.

Кейт изложила свой план – как она докажет, что Александра не могла совершить этого убийства, поддержав при этом обвинение против ее сестры.

– По-моему, это может выгореть, – наконец произнесла Александра.

– Скажите это остальным сотрудникам фирмы… Вы же только что видели предложенные ими стратегии. Я думаю, что моя стратегия гораздо лучше. У них в производстве очень много судебных дел – это просто одно из них. А для меня это личное дело.

Александра подалась вперед, внимательно прислушиваясь к каждому слову Кейт. О своей практически полной уверенности в победе Кейт говорила совершенно искренне, хотя ложь касательно разделения слушаний далась ей не без труда. Естественно, пришлось умолчать о том, что Леви со Скоттом украли ее только что изложенную Александре стратегию и теперь сами собирались применить ее на суде. Но эта парочка может сколько угодно красть ее идеи – Кейт желала Александре только самого лучшего и верила, что сможет победить.

– Моя мама не так давно умерла – рак. Когда я росла, у нас было не слишком-то много денег. У нее и у моего отца был выбор – они могли отправить меня в юридическую школу или же купить лекарства, которые продлили бы ее жизнь. Они предпочли заплатить за мое обучение. Я не знала об этом до тех самых пор, пока мама не умерла, а я не получила лицензию адвоката. Послушайте, я знаю, каково это – потерять родителя и нести в себе эту боль, да еще и когда его отняла у вас ваша… Господи, я не знаю, как кто-то может с этим справиться! Я хочу помочь вам. Я бы все отдала, только чтобы вернуть свою маму. И сделаю все возможное, чтобы упрятать за решетку вашу сестру.

Между ними ненадолго повисло молчание. Кейт не осмеливалась нарушить его. В эти мгновения она чувствовала незримую связь с Александрой. Как между двумя молодыми женщинами, в жизни которых было больше душевной боли, чем они заслуживали. Если у Кейт и оставались какие-то сомнения в невиновности Александры, то за эти секунды общения без слов они окончательно развеялись.

Александра с силой потерла лицо и со вздохом спросила:

– И что же мне теперь делать?

– Наймите меня в качестве своего адвоката. Я только что уволилась из «Леви, Бернард и Грофф». Это обойдется вам вполовину меньше того, что вы собирались заплатить им. А я позабочусь о том, чтобы добиться справедливого правосудия для вас и для вашего отца.

Кейт написала на листке бумаги доверенность на передачу материалов дела от «Леви, Бернард и Грофф» Кейт Брукс, советнику по уголовному праву. В этом документе Кейт назначалась единственным адвокатом Александры. Перевернув страницу, она подтолкнула ее Александре вместе с ручкой. Кейт знала, что, если Александра поставит на ней свою подпись, это станет началом не только ее карьеры, но и ожесточенной войны с ее старой фирмой.

– Когда вы ушли из фирмы?

– Когда вы открыли дверь и впустили меня. Я бросаю работу мечты в одной из лучших юридических фирм в этом городе. Я делаю это ради вас и ради себя. Если я позволю Леви проиграть это дело – или, что еще хуже, если он вынудит вас заключить сделку с обвинением, – я не думаю, что смогу это вынести. Доверьтесь мне. Мы можем сделать это вместе. Вы будете моим единственным клиентом, пока это дело не будет закрыто. Я обещаю, что буду работать день и ночь, только ради вас. Ради вашего отца. Я не подведу вас.

Александра не спеша прочла документ о передаче полномочий. Положила страницу на стол и пристально посмотрела на Кейт. А затем взяла ручку, поставила свою подпись и протянула Кейт руку через стол.

– Глядя на вас, я вспоминаю саму себя пять лет назад, – произнесла Александра. – Мы обе потеряли наших мам. Мы обе переживаем эту боль, и я знаю, что вы будете использовать эту боль, чтобы бороться. Как я это сделала сама. Я думаю, что вы умный, преданный своему делу и неравнодушный человек. Как раз такой, какой и должен представлять меня. Давайте сделаем это вместе.

Они пожали друг другу руки, и обе женщины взволнованно и с некоторым облегчением улыбнулись друг другу. Следующие десять минут Кейт не закрывала рта, развивая свою стратегию и давая Александре указания касательно следующих первоочередных шагов. Клиентка жадно впитывала ее слова, и по выражению ее лица Кейт поняла, что Александра немало впечатлена.

– Я много занимаюсь благотворительностью, помогаю бездомным и некоторым приютам для животных. Не стоит ли мне получить какие-то характеристики от этих организаций – или, может, найти кого-нибудь, кто дал бы показания в качестве свидетеля, способного аттестовать меня и подтвердить мою репутацию? Мой отец знал много достойных людей – бывших мэров, членов Конгресса… Может, привлечь руководителя его предвыборной кампании – Хэла Коэна?

– Пришлите мне все имена, названия и контакты. Такого рода свидетели нередко преследуют какие-то свои собственные интересы, так что это должны быть люди независимые, которые и сами обладают действительно высокой репутацией, чтобы устоять на перекрестном допросе, – сказала Кейт.

– Думаю, у меня есть кое-кто на примете, – сказала Александра.

Они поговорили еще немного, и Кейт окончательно поняла, что ей нравится общество Александры. Та была теплой, решительной и позитивной. Окажись она сама на месте Александры, подумалось Кейт, то смогла бы сохранить такое же отношение к делу?

Сделав последний глоток чая, она опять взялась за забытое было полотенце и принялась вытирать волосы, пока Александра рассказывала ей про Фрэнка и о том, каким замечательным отцом он был для нее в детстве.

– Моя сестра… Она просто как чума для всей нашей семьи. София уже давным-давно разбила папино сердце. Она ненормальная. Я видела это, еще когда мы были детьми. Она не была похожа ни на кого из моих знакомых. Она всегда была холодной и странной.

– Вы с ней больше не общаетесь, верно?

Александра посмотрела мимо Кейт на башни Манхэттена из стекла и стали, и Кейт знала, что ее собеседница отнюдь не наслаждается открывающимся из окна видом. Она была сейчас где-то за много миль отсюда. Затерявшись в мыслях и чувствах, накопившихся за десятилетия.

– Мы не разговариваем с тех самых пор, как погибла мама. Это был ужасный несчастный случай на лестнице…

– Я читала об этом, – перебила ее Кейт. – Сколько вам тогда было лет?

– Одиннадцать, двенадцать? Точно не помню. Что-то во мне отключилось в тот день. Я не могу вспомнить мамино лицо. Не могу его себе представить. По крайней мере, четко. Сейчас она с папой. Они опять вместе, как и должны были быть всегда.

– Вы были близки со своей мамой?

– И да, и нет. Моя мать не отличалась теплотой и нежностью. Особо не отличалась. Она проявляла свою любовь по-другому. Если я выигрывала партию в шахматы, она могла купить мне какой-нибудь подарок или угостить чем-нибудь вкусненьким. Она не проявляла любви, если это не отвечало ее целям. В ней была любовь, но она редко выпускала ее наружу.

– Могу это понять, – пробормотала Кейт.

За последние несколько дней она уже сбилась со счета, сколько раз видела в интернете фотографии Александры – яркой, темпераментной, зарождающейся звезды светского Манхэттена. У нее были деньги, красота и относительная известность. И все же, глядя на нее сейчас, Кейт этого не замечала. Она видела перед собой молодую женщину, испытывающую боль, борющуюся со своей разладившейся семьей, а также с горем и гневом. Сейчас Александра не была той, кому можно было лишь позавидовать, – а возможно, никогда такой и не была. Печаль заострила черты ее лица, залегла где-то в самой глубине ее глаз.

Поначалу мотивы, побудившие Кейт отбить у Леви его крупнейшего клиента, были в основном связаны с ее собственной местью. Она хотела, чтобы это дело дало толчок ее карьере, стало офигительным средним пальцем, который она сунет под нос Леви. Но пока сидела в квартире Александры и слушала ее, эти мотивы изменились. Александра была невиновна. И тогда Кейт поняла, что не просто хочет выиграть это дело для себя, для своей карьеры – она хочет помочь Александре. Ей нужно было спасти ее. И отправить убийцу в тюрьму до конца ее дней.

– София разрушила всю мою жизнь. Она всегда была с какой-то гнильцой. Я ненавидела ее, когда росла. А сейчас ненавижу еще больше. Простите, мне не очень-то хочется говорить о ней… Я хочу, чтобы вы прижали ее за убийство моего отца. Ее давно уже следовало убрать с глаз долой.

Наконец поднявшись, чтобы уходить, Кейт произнесла:

– Я обещаю, что добьюсь правосудия и справедливости для вашего отца. И для вас. Спасибо за все. Чай был прекрасен. О, и, может, мне отнести это полотенце обратно в ванную?

Александра мягко, но решительно забрала у нее полотенце и ответила:

– Лучше не заходите туда. Я только что вышла из душа, когда вы пришли. Там сильно набрызгано.

Глава 15

Эдди

Когда мы стояли на тротуаре возле бара отеля, ожидая такси, Гарри взял Харпер за руку. Жил он всего в нескольких кварталах отсюда, но не ушел бы, пока не отправил по домам нас обоих. Харпер было со мной по пути.

Я ступил на проезжую часть, глядя в конец Второй авеню. Пока Гарри и Харпер разговаривали, к ним подошла собака – маленькая дворняжка с шерстью песочного цвета, потемневшей от грязи и копоти манхэттенских пробок. Собака села у ног Гарри, повернувшись к улице. Тот опустил на нее взгляд, погладил и потрепал по голове.

Поблизости не было видно ни одного такси.

Желтое такси подкатило к тротуару только минут через пять. К этому времени Гарри и бездомный пес уже крепко подружились. Харпер поцеловала Гарри на ночь, попрощалась с его новым четвероногим другом и забралась на заднее сиденье машины. Я устроился рядом с ней, и когда мы тронулись с места, то увидели, как Гарри направляется домой, а маленькая собачка бежит рядом с ним.

– Он вообще любит беспризорных и отбившихся от рук, – заметила Харпер, глядя прямо на меня.

Думаю, она была права. Я был беспризорным и отбившимся от рук – пожалуй, даже почище, чем эта собака, – когда в один прекрасный день Гарри пригласил меня пообедать и полностью перевернул всю мою жизнь, превратив из афериста в юриста.

Дальше мы ехали в молчании, сидя так близко друг к другу, что наши плечи соприкасались. Когда такси остановилось у дома Харпер, я выглянул в окно и посмотрел на ее владения. Несколько лет назад родители оставили ей по завещанию кое-какие деньги, и теперь, когда ее бизнес процветал, она переехала из квартиры в таунхаус[19]19
  В США таунхаусом принято именовать семейный дом в два этажа и выше, имеющий как минимум одну общую стену с соседним и расположенный, как правило, в городской черте. При этом, в отличие от британских таунхаусов и домов шпалерной застройки, примыкающие друг к другу дома могут значительно отличаться своей архитектурой и планировкой.


[Закрыть]. По сравнению с другими соседними особняками, он был небольшим, но аккуратным и ухоженным.

Харпер наклонилась ко мне, и я растворился в ее глазах. Мои чувства были наполнены ею.

– Я прекрасно провела вечер, – сказала она.

– Я тоже. Нам стоит…

Но больше я уже ничего не сумел сказать. Я не доверял тому, что могло сорваться с моих губ.

Мы были друзьями. Я заботился о ней больше, чем о любой другой женщине после Кристины. Мой брак распался как из-за меня самого, так и из-за моей работы. Моя дочь росла в доме со своей мамой и другим мужчиной. Я был рад за Кристину, поскольку не мог сделать ее счастливой, но господи, до чего же я скучал по своей дочери! Эми быстро взрослела. Подросток, отец которого никогда не работал с девяти до пяти, как большинство других отцов.

В основе всего лежал страх. Я боялся заводить отношения с Харпер – я не мог опять испортить чью-то жизнь, и мне нравилась наша дружба. Я не хотел все это разрушить. Это было бы глубоко неправильно. Мы работали вместе. Если б я поставил ее в неловкое положение или каким-либо образом поставил под угрозу нашу дружбу, то никогда не смог бы себе этого простить. Ее безупречное овальное лицо было совсем близко от моего. Харпер посмотрела мне прямо в глаза. Кончик ее языка коснулся верхней губы. На миг мне показалось, что она думает о том же, о чем и я. Я не хотел, чтобы все пошло наперекосяк. Это слишком многое значило. Харпер выпила с полдюжины стаканов скотча – она не была пьяной, но и трезвой тоже не была. Я не мог сделать первый шаг. Только не тогда. Это был просто неподходящий момент.

Она чмокнула меня в щеку, пожелала спокойной ночи и выбралась из такси. Я пересел на ее сторону сиденья, чтобы проследить, как Харпер доберется до входной двери, – хотел убедиться, что она благополучно оказалась внутри. Харпер так и сделала – оглянулась и помахала мне рукой, прежде чем закрыть за собой дверь.

Такси не тронулось с места. Я посмотрел на водителя, но он все еще таращился туда, где только что стояла Харпер. Должно быть, почувствовал, что я смотрю на него.

– Приятель, эта дама на тебя запала. Бедняга, тебе еще многое предстоит узнать о женщинах, – сказал таксист.

Я не мог с ним спорить.

Полчаса спустя, после нескольких советов о том, как распознавать женские сигналы, таксист высадил меня на Западной сорок шестой улице. Я дал ему на чай больше обычного и поблагодарил за совет. Прошел короткое расстояние до крыльца своего дома и вдруг остановился как вкопанный.

На его ступеньках кто-то сидел. Одетый во все черное.

Уличное освещение было слабым, время подошло к часу ночи. Я не мог разглядеть, кто это. Но явно не какой-нибудь бездомный, ищущий место для ночлега. Фигура была темней и меньше.

Дойдя до подножия крыльца, я увидел лицо под черной бейсболкой.

София.

Она была одета в черный беговой костюм из лайкры и черную худи.

– Здравствуйте, мистер Флинн. Я пыталась до вас дозвониться. Я нашла вас в телефонной книге, и там был указан только этот адрес. Я не знала, что это ваш офис. Я думала, вы здесь живете. Я просто сидела здесь и пыталась сообразить, как с вами связаться, потому что не могла дожидаться завтрашнего дня, чтобы поговорить с вами.

– В чем дело – что-то случилось?

– Просто для меня все это становится невыносимым, – сказала София, закатывая рукав худи. Под ним я увидел темный рубец у нее на предплечье – она опять порезала себя.

– Давайте зайдем.

Мы поднялись в мой офис, и я провел Софию в ванную комнату в задней его части. Она сняла худи, и я опять увидел ее обнаженные руки, но на сей раз губы у нее подрагивали и она повесила голову. София была смущена. В первый раз, когда она показала мне свои руки, у нее была причина – доказать, что она не склонна к суициду. Теперь я смотрел на ее изрезанные руки, поскольку ее компульсивность опять вышла из-под контроля, и в основе всего лежал стыд.

– Все нормально, София, – ободрил я ее.

На руке у нее был новый порез, поверх многочисленных белых и розовых шрамов, который все еще кровоточил. Ничего серьезного – артерию она не задела, – но рана выглядела глубже большинства остальных.

Я достал из шкафчика в ванной марлю и пластырь, промыл и заклеил порез. Кровь продолжала просачиваться даже сквозь пластырь. На другом запястье у нее все еще белела повязка на месте укуса, нанесенного ею себе в полиции. В тот момент я не особо представлял, что мне следует сказать. В итоге решил, что в нотациях она не нуждается.

– Вот полотенце, прижмите его как следует, – велел я, отклеивая пластырь – было еще слишком рано его накладывать.

София поблагодарила меня, и мы вернулись в мой кабинет. Она присела на диван, и я налил ей стакан бурбона.

– Кофе у меня нет, как раз сегодня закончился. Просто потягивайте это потихоньку, а когда будете готовы, тогда и поговорим.

Она кивнула и сняла бейсболку, распустив темные волосы. Выпила одним глотком сразу половину стакана, и я наполнил его опять.

– Не спешите. Пейте маленькими глотками, – посоветовал я, наливая и себе; потом сел в кресло для клиентов и развернул его так, чтобы оказаться к ней лицом.

Мы сидели вместе, молча потягивая бурбон.

– Так вы живете где-то поблизости? – наконец спросила София.

– Я живу здесь. В задней части дома есть раскладушка, кое-какие книжки. Ванная, туалет… Это все, что мне требуется. Но нужно найти нормальное жилье, чтобы моя дочь могла приезжать и оставаться на выходные.

– Вы часто видитесь со своей дочерью? – спросила София, и по мере того, как она говорила, в глазах у нее все усиливался отстраненный блеск. Как будто этот вопрос на самом деле относился вовсе не ко мне.

– Мы проводим время вместе каждые выходные. По субботам ходим в торговый центр, а по воскресеньям – в парк. Сейчас ей четырнадцать. Я заметил, что торговый центр теперь ей нравится больше, чем парк.

– Вы покупаете ей всякие вещи? – спросила она, опять словно уставившись на что-то в тысяче миль отсюда.

– Покупаю. Ну, вообще-то даю ей карманные деньги, и она их тратит. Я не разбираюсь в косметике или в том, какие журналы она сейчас читает. Но я дарю ей книги. Она любит читать. Сейчас пытается одолеть Росса Макдональда и Патрицию Хайсмит.

– Умный ребенок… А я вот никогда не могла сосредоточиться на книгах. Не могла усидеть на месте… У меня просто никогда не получалось. Я вечно была в движении, понимаете?

Я кивнул.

– Мой отец открыл мне мой собственный счет, когда мне было столько же лет. После смерти мамы меня отправили в школу-интернат. У него не было времени навещать меня. На дни рождения и всякие праздники он присылал мне деньги. В юности бывали у меня времена, когда я виделась с ним, может, всего два-три раза в год, не больше…

– А как насчет вашей сестры? Вы чаще с ней виделись?

– Еще реже. И это меня вполне устраивало.

– Ну а письма, телефонные звонки?

– Папа никогда не писал. И никогда не звонил, – сказала София, опять устремив отсутствующий взгляд куда-то в никуда. – Незадолго до маминой смерти мы с Александрой стали потихоньку обмениваться записочками – чтобы сыграть друг с другом шахматную партию втайне от мамы. В каждой записочке был следующий шахматный ход, и так целые месяцы.

– И кто выиграл? – поинтересовался я.

София вновь вернула свое внимание ко мне, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

– Никто. Прежде чем мы успели закончить игру, мамы не стало. Ее шея застряла в перилах лестницы…

– Я знаю. Ужасное стечение обстоятельств.

– А стечение ли? Иногда я задаюсь вопросом, уж не Александра ли толкнула ее…

– Правда?

– Я помню, как она стояла там, испуганная. Как прижимала к себе своего голубого зайчика и плакала. Но, может, Александра плакала не из-за мамы? Может, она плакала из-за того, что сделала?

– Вы когда-нибудь говорили об этом с полицией?

– Нет, самого падения я не видела. И просто не могла видеть. Простите, я не должна обременять вас своими семейными проблемами…

– Что-что? Послушайте, я ведь ваш адвокат, София. Все это часть моей работы. Я рад, что вы мне об этом рассказываете. И мне жаль, что вы не смогли дозвониться до меня раньше. Мой сотовый был выключен. У Харпер тоже, наверное. Вы звонили нам до или после того, как…

– Порезала себя? После. Кровь все продолжала идти. Я подумала, что мне, наверное, понадобится врач, но Харпер велела никому не звонить. Если что-то случится, я должна позвонить ей или вам. Она сказала, что в моей медкарте не должно быть никаких новых записей. Я знаю, это плохо выглядит. Я просто задумалась о своем отце, об этом деле, и, понимаете, все это накопилось один к одному… Как давление. Иногда помогает бег, но не всегда. Когда я прорезаю кожу, это как бы выпускает все это наружу. Я не хотела обращаться в неотложку, чтобы не усугублять ситуацию.

Я не хотел соглашаться с этим прямо сейчас. Сейчас это было бы не вовремя. Но София была права. История ее психического здоровья была тем оружием, при помощи которого Драйер мог побить ее.

– В вашем деле все только начинается, София. Когда у нас появятся все аргументы обвинения, мы будем знать больше. На данный момент у них есть результаты криминалистической экспертизы, которые связывают вас и вашу сестру с телом вашего отца и орудием убийства – кухонным ножом.

– Но я ведь использовала этот нож, чтобы нареза́ть курицу и овощи… Мы обе готовили для него. Ну, вообще-то для папы готовила Александра. Я готовила только для себя – моя стряпня ему никогда не нравилась. Что касается еды, он был очень привередлив. Хотя под конец ему уже было все равно. В последние несколько месяцев он был каким-то… рассеянным. По правде говоря, я подумала, что у него начинается деменция.

– Почему вы так подумали?

– Он стал жутко забывчивым. Иногда с ним все было в порядке, а иногда он называл меня не тем именем. Или называл меня Джейн.

– Как вашу мать?

Она уставилась в пол, сделала еще глоток и пробормотала «да» себе под нос. Иногда София напоминала мне ребенка. Стоило мне затронуть какую-то болезненную тему, как она словно вновь становилась полнейшей малолеткой – воспринимала все это горе с детской точки зрения. Даже сейчас, удерживая в руке стакан с крепким спиртным, ее пальцы скользили по декоративным канавкам у его основания; она ласкала каждую выемку и углубление, ощупывая узор. Поднесла стакан к губам, втянула ноздрями аромат, немножко отпила и прикоснулась к губам, словно желая убедиться, что алкоголь и вправду липкий и влажный на ощупь. Перехватив мой взгляд, покачала головой и поставила стакан на стол.

– Харпер передала мне ваш разговор. Сказала, что вы рассказывали о своем отце – о том, как он всеми силами старался помочь вам. И что ваша мама была суровой и жесткой женщиной. Сейчас меня больше интересует ваша сестра.

– Что вы хотите знать?

– На что это было похоже – расти с таким человеком, как ваша сестра?

– На ад. На сущий ад. Она превратила мою жизнь в кошмар. Мы не разговаривали, не играли вместе. Это было нечто вроде войны. После смерти мамы папа отправил нас по разным школам-интернатам. Я не справилась бы с учебой в школе Александры, а он не смог бы справиться с двумя маленькими девочками и при этом управлять городом. Мы остались совсем одни. В своих собственных мирах, понимаете?

Я не понимал. Я действительно не мог себе такого представить.

– Наверняка это было трудное время, – произнес я.

– Вы когда-нибудь жили бок о бок со своим врагом? А я вот жила. Я ненавидела ее. Я хотела, чтобы она умерла. Выбраться из того дома было настоящим счастьем. Кроме той тайной шахматной партии, мы не общались. Даже наши записочки были просто ходами, без слов. Мне так и не удалось победить ее в игре, и я сожалею об этом, но я была рада, когда мы наконец расстались. Я могла бы рассказать вам истории, от которых вас бы стошнило. Нет, мы с сестрой не были близки. Мы были настолько далеки друг от друга, насколько это вообще возможно для двух людей. Она сказала мне, что мама умерла из-за меня. Что папа отдалился от нас из-за меня. Я, конечно, знала, что это неправда. Я так и не простила ее за эти слова – за то, что она заставила меня так себя чувствовать. Мама была очень непростым человеком, но она все равно оставалась моей мамой. Я любила ее. Не знаю, любила ли она меня в ответ, но это не имело значения. Практически не имело. Я много думаю о ней. Мне ее очень не хватает.