355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стив Айлетт » Шаманский космос » Текст книги (страница 1)
Шаманский космос
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:34

Текст книги "Шаманский космос"


Автор книги: Стив Айлетт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Стив Айлетт
Шаманский космос

И смертные захватили его врасплох, и ангел в преклонных годах рассыпался листьями по ветру.

Сиг

Для тех, кто знает, что обитатели ада и рая – не более чем политзаключенные, что закон так же не поддается прогнозам, как и погода на будущий год, зато бывшие смертные, наоборот, полностью предсказуемы, Южный Лондон всегда был площадкой для игр.

– Не думай так громко, а то он услышит – если ему это нужно.

Младший, мальчик, запрокинул голову, подставляя лицо под дождь с ароматом истлевших костей; в ночных вихрях он видел воздух, сочный и пряный.

– А ты?

– Он вообще не узнает, что я здесь была, – сказала девчонка из Франции. – Он меня не улавливает.

– Ты, наверное, сильная, – сказал мальчик.

Сильная, если способна закрыться от Аликса. Говорят, Аликс может войти в корпус гитары, не издав при этом ни звука. Мелоди однажды видела, как его тело распалось на миллионы частиц: он побледнел до прозрачности в гейзерах инфракрасного излучения, только на месте рта осталось смазанное пятно света, и порыв ветра при обратном ударе ангельского спектра смел со стола всю посуду. А когда он вернулся обратно из полосы смертных частот, он вытолкнул в дом глубину, и вся мебель разлетелась в щепки. Ему достаточно только подумать о перемещении – и он уже на другом срезе, в ином пространстве. Он смотрел в глаза преисподней, и та первая отвела взгляд. У себя в Цитадели Аликс пребывал в окружении толстенных томов, его иконописный лик терялся в цветастом китче, подобно индийскому фейерверку.

Она сказала, что они уже почти пришли, но мальчик не чувствовал в дорожных заторах структурных схем ничего необычного. Он провел рукой по парацетамоловым стенам пешеходного спуска в подземку, когда они поднялись на угловатый пустырь, где светофор висел, как сережка. Теперь Мелоди сбросила верхний телесный слой и стала невидимой для всех, кроме самых продвинутых шаманов, тех, кто работает на границах видимых изображений, – Сиг различал ее в виде мерцающих проблесков, затененных протеиновым преобразованием данных. Про него говорили, что у него есть дар, но нет ума. Никудышнее управление.

Мрачное настроение грохотало по гулкой улице, вырвавшись из-под контроля. Они остановились у металлической двери, покрытой кофейными зернами ржавчины. Дверь Аликса, и по-прежнему – никакого энергетического знака. Они прошли дверь насквозь, и мальчик вдруг понял, что поднимается по шаткой грохочущей лестнице один. Он оглянулся. Девушка печально уселась на нижней ступеньке – ждать.

Сиг осторожно вошел в сумрачную комнату. Холодная, как камень, она медленно проступила из темноты, обернувшись внятным пространством из огрубевших книг и амулетов с заклятиями. Повсюду стояли цветы, сухие и мертвые в полумраке. Аликс сидел у камина – холодного и тревожного, как и все в этом безжизненном храме, – одетый в выцветшие лохмотья, как в серый кокон. Сколько ему было лет? Двадцать семь? Но его волосы были белы, как снег, а лицо – пустое. Он не скрывался под защитной мантией – просто не излучал никакой энергии. Может быть, это был новый, самый надежный вид маскировки? Жить в самом низу, погрузившись в детали?

Его глаза были словно излучины жидкого золота, сияющие и невидящие.

– Это что, – сказала живая легенда, не поднимая глаз. Его голос был голосом старика. – Кипящий праведным гневом, молоденький неофит. Пополнение в рядах стопщиков-богоборцев.

– Мне нравится это определение, сэр.

Золото заплескалось в глазах, бессодержательное и бессмысленное.

– Хороший ответ. Мне только что снился сон. Начался сезон бомбардировок, и частицы материи в этом доме сплавились воедино, и тела, подхваченные ветром, летели в меня, как листья. А потом появился ты. У вас, вообще, что-нибудь получается, у любителей нейтротрэша? Делаете успехи? Учитесь проходить сквозь слои и вновь собирать себя воедино – уже в виде живого оружия? Будь осторожен. Если ты получил доступ, это еще не значит, что ты свободен. Или ты думаешь, это одно и то же? Кстати, можешь присесть.

Сиг пододвинул к себе деревянный стул и уселся, молча глядя поверх плеча Аликса на жука на стене.

– Ты любишь истории? Говорят, что враг обожает истории, и поэтому, собственно, мы здесь. Хотя в последнее время мы его ничем интересным не обеспечили, правда?

– Я слышал столько историй про тебя, Аликс.

– И решил, стало быть, забежать приобщиться. Испить моей ауры. Как будто мне есть, чем делиться, герою. И что ты ждал тут увидеть: как меня развлекает сотня-другая ангелов? Герой в лучезарном сиянии славы, сцена в духе Сикстинской капеллы, да?

– Сам не знаю, чего я ждал.

– Врешь. Или близко к тому. Ложь тоже приоткрывает правду, потому что они очень тесно взаимосвязаны, разве тебя этому не учили? Я сам был таким же – еще шесть лет назад. Думал, что правда – как камень в снежке. И это действительно было что-то.

– Расскажи мне.

– Это секрет, о котором все знают, но он все равно остается секретом. Наш враг прячется на виду. Но это, я думаю, ты уже знаешь.

– Но ты нашел его ядро.

– Я добыл координаты нечестным путем. И отправился прямо туда. Воткнул кинжал в небо. Думаешь, мне приятно об этом рассказывать? Думаешь, это как-то тебе поможет? Мы – всего лишь наброски, белые пятна, призраки одноразового использования, незначительные единицы великого множества. Мы – ничто.

Нежданные зоны сбоя сложились в геомантические фигуры и обрели выражение, скрутив мгновение через комнату. Он внезапно открыл свою боль. Сиг увидел, как Аликс распался в пространстве – электронная точка на электрической белизне.

– Да, важно знать схему запуска, – сказал Аликс. – Я серьезно. В каждое слово вплетаю я тернии.

1

Зона хаоса

Тьма включается не за грош

Девчонка была хирургом и певчей птицей, непревзойденным и неумолимым мастером колющего и режущего оружия.[1]1
  В данном случае «хирург» – то же, что хакер, программист, взламывающий чужие системы (прим. перев.).


[Закрыть]
Со всеми обидами наготове, мы встретились в клубе любителей нейробуйства. Я вошел бестелесным нетекстурированным никто, и сквозь меня просвечивали стены. Воплощенные шрамы на зарубцевавшихся ранах, невозмутимые и беспринципные отморозки в третьем поколении, мы накачивались наркотой, пока мир вокруг нас травился собственными токсинами. Печальные тени в ее волосах, медленный танец сигаретного дыма, прикосновение прохладной бутылки, что мгновенно теплела, когда исходящие диаграммы наблюдали за нашими перемещениями. Улицы, драгоценные огни, колыхавшиеся под плоскостью реальности. Ее шершавый язык, словно окись железа, когда мы поднимались куда-то в кабине лифта. В ее волосах прячется телефон.

После этого я утратил всякое ощущение времени – ненадолго. Чья-то квартира. Я смотрел на какой-то непонятный ящик из хрупких частей, весь оплетенный поддельными проводами – октябрьский переключатель, так он назывался. У меня было что-то похожее, аппарат активации. Что? У меня в голове проносились какие-то странные образы натяжения, разрядки и распадающихся наплывов. Тело царит на Земле, вспомнил я. Насущная ложь.

Лампочка раскачивалась под потолком, словно повешенный призрак. Я провел тонким лезвием через смазанный центр входного штампика у себя на запястье. Рана раскрылась, растянувшись в полоску клейкой крови. Это было похоже на железнодорожный разъезд: параллельные линии путей встречались и расходились, расщепляясь в пропитке красного света. Кто я?

Элементальный трепет этерической тяги заколыхался в натриевой тьме справа, едва различимый сквозь мозговую пену. Внешнее влияние, натянутое, как серебряные тросы на сцене.

Я был в очень плохом состоянии. Глубинная маскировка – я снова в ней потерялся. Я был Аликсом, ультра-ярким героем, или что-то типа того. Я встал, протискиваясь сквозь вязкое пространство, и натянутые узоры дрожали, как паутина. Девочка – дитя лофта – готовила снаряжение в задней комнате, ее кожаный кокон для переноса был центром большой паутины в высокочастотном поле. Эффект кирлиан. Трансформационные настройки увязли в темноте; она застряла, ее засекли, ей придется умереть. Но я еще не закончил. Этерические нити по-прежнему пронизывали меня – тем лучше.

Я взрезал бритвой застывший кокон – ленточки студенистого активизатора потянулись от ее бледного лица, – она даже не шелохнулась. Сидела, уронив голову на руки.

Кресло уже отъезжало в угол, когда на передней панели открылись электропроемы, и в комнату хлынул поток элементов. Налитые кровью интервалы подземного перемещения и магические полеты.

У нее была маленькая и изящная голова. Сгенерированный долю секунды назад, ее дух вошел в талый хаос падшей зимы, краткосрочные люди свирепо набросились на нее за восхитительные видения, и она умерла на одну-две отметки. Годы соединились в сговоре, отрицая друг друга. Семья попалась в ловушку восторга перед знаменитостями, их жизни в сухом доке. Детей потрошили, как перьевые подушки и сгребали в системы. Хирурги передавали свои ошибки, культура красила листья в зеленый цвет, хотя они уже были зелеными, завершенными и повторенными не один раз, и от этого было так мутно и нехорошо, и птицы бросали монетки в раскрытые клювы голодных птенцов. Она научилась плакать с закрытыми глазами, слезы текли под кожей и омывали череп. Ранние сны рушились, как империи. По крайней мере, можно было не опасаться, что ее ярость умрет среди лжи. Изгнанная и доверчивая, она прозревала систему в событиях, пряталась в толпах, изучала каркасы людских потребностей и фантазий, что протянуты между людьми, как канаты на зазубренных театральных подмостках, и только потом поняла, что другие этого не видят. Налитые кровью ущелья обид, глубокие раны, крики в больничных палатах, удаленные деньги, клетка, застеленная снегом, белая девочка свернулась калачиком вокруг белой души.

И Доминанты выделили ее из общего хора. Новые отцы научили ее работать с заряженными сигилами, и использовать их как оружие, и красться по городу на чувствительных коготках. Но что-то прежнее в ней осталось, незаметный изъян, что обыскал тайники и украл секрет. Священная телеметрия. И все это хлынуло прямо в меня за мгновение до того, как ее голова разорвалась словно воздушный шар, наполненный водой.

Левая половина тела горела огнем. Я сотрясался в рыданиях. Нескольких слоев кожи – как ни бывало. Она была так мучительно, так агрессивно красива под своим макияжем. Везучие люди не верят в удачу – неудачники знают, что она все-таки есть.

2

Сладостное промежуточное состояние

Всякая тварь есть собрание противоречий и несообразностей

Интернесин тут же вытянул меня обратно; мой мысленный вопль вызвал модульное подкрепление еще до того, как Доминант изменил частоту в ответ на девочкин телефонный звонок. Пару дней я вообще не выходил из своей Цитадели, а потом пошел навестить Локхарта к нему в студию, разбухшую от скульптур и забитую всякими мелочами, как бы латавшими пространство. Кресла из полированной красной кожи, похожей на кожицу вишни, сосновый паркет, как сердечная тоска, ваза с фруктами и пламя в камине цвета убойных наркотиков. Там мы уселись и разговаривали долго-долго, и разговор был исполнен предельной печали и пронизан золотистой бедой, потому что мы оба знали, что все это зря. Но все возмещалось иронией, и мы говорили лишь то, что думаем.

– Ты хоть понимаешь, что этот твой неприкрытый прорыв в нирвану мог разнести к чертям всю округу? – сказал Локхарт, и его взгляд был исполнен живой древней мудрости. На световодах опыта страдание светится ярче.

– Сначала я чуть прокосячил, но потом мне повезло – вот и все. – Чувствовал я себя замечательно. И ощущения были правильные. – А где Мелоди?

– В Париже. Мониторит берлогу Доминантов. Передавала тебе поздравления. И очень заинтересовалась, когда услышала, что Доминанты локализовали ядро бога, а эта их девочка-ассасинка что-то об этом знает. Так что придется тебе поработать.

– Да, похоже на то. Камешком из рогатки – чудовищу в глаз. Да и кому, как не мне? Трещина в кладке иногда создает больше тяги, чем топка.

– Вот именно. Мне только одно непонятно: если Доминанты локализовали ядро, почему они сами не нанесли удар?

– Они лимузинные бунтари. Когда защита ослаблена, они отступают. Если долго смотреть им в глаза, они отведут взгляд.

– Они – да, но не мы. И не ты. Твоя скорость растет. Даже не будь у тебя ничего другого, тебе с лихвой бы хватило уверенности в себе. Аликс, вне исторических сочинений мы истекаем кровью. Велико искушение с презрением отвергнуть победу, упаковав ее в шепот и домыслы. Ты только не думай, что последнее действие можно откладывать вечно. И, кстати, нужно учитывать отклонения этерических вихрей – и трусости тоже.

– А что это значит?

Лицо Локхарта переполнилось участием.

– В отличие от нашей цели, людей можно разжалобить. Мне кажется, Доминанты чувствуют что-то подобное. Личность против общества или против бога. В обоих случаях это сопротивление абсорбции, противодействие поглощению. Независимость духа. Возьми любую страну – и найдешь подсознательное искажение фреймов. Небо культуры глядит исключительно вниз, оно тормозит все что можно, в нем нет честолюбия. Маги, которые действуют на границах видимых изображений – это модель параллельного общества. И поэтому мы иногда забываем о боли, которая, собственно, и привела нас сюда.

– Бог, скрывающийся под личиной чего-то до боли знакомого, близкого; ко всему безразличный, квинтэссенция боли. – Это была цитата из старой, но очень хорошей магической книги под названием "Последняя полночь".

– Вот в чем вопрос: уничтожить Вселенную целиком? Или просто вырезать бога как раковую опухоль? Мы в Интернесине считаем, что, уничтожив бога, мы уничтожим весь мир, – им проникнута вся материя. А Доминанты считают, что Вселенная не погибнет со смертью бога, то есть в этом вопросе мы с ними полностью не совпадаем. Если люди уверены, что они уцелеют, то ответственность можно отбросить.

– Слушай, а если это, вообще, без разницы, то ли покончить со всем, то ли сделать мир лучше – то какой смысл наносить удар?

– На простейшем, поверхностном уровне? Месть. И защита оскорбленной чести.

– То есть смерть – недостаточное наказание?

Локхарт усмехнулся.

– Вам есть о чем поговорить со стариком Квинасом.

Мне это совсем не понравилось – Квинас был как обуглившаяся луна, упавшая с неба на землю, герой вчерашнего дня, вышедший за пределы рабочей области, осколок прошлого.

– Я знал нескольких перегоревших шаманов. Такие трясущиеся обломки былого величия, с безумными глазами? Мне никогда не хватало терпения выслушивать россказни стариков о старых добрых денечках.

– Он гораздо младше меня, – сухо проговорил Локхарт, и я почувствовал себя идиотом. Я ведь любил этого милого джентльмена, который родился еще до того, как подтвердилось само существование нашего врага. – Но в любом случае вам обязательно надо встретиться до большого удара. Только ничему не удивляйся. Он… он на теневой стороне правого дела.

Я решил, что мне нужно чуть больше времени на восстановление. Я истратил все силы и извел почти все инструменты, играя роль, прямо противоположную моим представлениям о себе – отвязанного и неуправляемого существа. Да и хандра отнимает время. Но я был в самом что ни на есть благоприятном возрасте для работы в пограничных зонах – я уже знал правду, но был достаточно молод, а, стало быть, ее ядовитая, едкая ясность лишь слегка облила меня, но еще не разъела. Они – не увечные калеки, они – знатоки и ценители утонченного напряжения между живым и неживым, сладостного промежуточного состояния.

Дома я наблюдал за алкалоидными движениями в стене и просил историй. Я знал, что книги видят людей – тех, что рядом, – они скрежещут своими крошечными зубами, пытаются дребезжать, как оконные стекла, и им есть о чем рассказать. У меня там хранились Арабские тайны, чувственные, но не бесстыдные книги, татуированные чернилами боли, раскрывающиеся бутоны, мостовые из тихих предместий, заброшенные сады, жестяная тачка, раскалившаяся на солнце, козявки-букашки в зыбком сумеречном ветре, что дует по мелководью, река-разум, где речное дно как экран, на котором подрагивают картины, скрытые от посторонних глаз, и все это – в струящихся стенах моей Цитадели. Здесь я хранил безопасность, самое ценное из сокровищ. Глухие двери выдерживали любую бурю, и воздух был весь заляпан бесцельными пятнами музыки. Далекие банальные галактики стучали в дверь, но без толку. Я встал на колени, чтобы обозреть две тысячи миль архитектурных конструкций, и увидел аккумулированную плотность цивилизации, пищевую цепочку, соединявшую обрывки последующих поколений. Общество спокойно текло по вибрациям, и никто не оспаривал это течение, и оно не оспаривало никого. Что это был за мир для подрастающего мальчишки?

3

Кровь без боли, тайна

Оригинальность всегда раздражает, но так незаметно, что иногда людям нужно развиться, чтобы все-таки почесать, где зудит

Я прошел сквозь ворота, густо заросшие плющом. Страж пропустил меня внутрь. Считалось, что Квинас совсем рехнулся, и вел он себя соответственно. Сидел у себя в берлоге, как огромная лягушка-альбинос, и возился с какой-то невразумительной каббалистической решеткой, наподобие злобного паззла. Вокруг него тихо вращались непонятные многоцветные модули, стены замерли в трансе тошнотворных изломанных преломлений. У него были белые мертвые волосы, и когда он повернулся ко мне, я увидел, что глаза у него – словно жидкая ртуть, они были подернуты радужной пленкой, как бензин на воде.

– Ух ты, – сказал он, – здесь у меня столько народу бывает: люди приходят, потом уходят, и все происходит так быстро. Аликс… я много про тебя слышал. Темный шут, ядовитый клоун, что-то типа того, да? Забавно, что даже в нашем кругу нам нужны свои маленькие суперзвезды. Садись. Интересно, зачем тебя сюда прислали? Что, по их мнению, я должен тебе рассказать? Или, может быть, я – всего лишь живое предостережение, что может случиться с тобой, если что-то пойдет не так? Типа полоумного дядюшки, да? Последняя инициация.

– Как скажешь.

– Восприимчивый ум? Я польщен. – Он, казалось, задумался, его как будто невидящие глаза оставались пустыми. – Может быть, тебе будет полезно узнать, как все было раньше. Победители пишут труды по истории, побежденные вносят исправления в перевод, таким образом все смешивается, происходит всеобщая гомогенизация. Продолжение Пришествия: каждый последующий мессия пожирает предыдущего. Орден Интернесинов основал Тагор Рос, который здесь, в мире асфальта, известен прежде всего своим изречением: "Скажи, что есть и чего нет – виселица, гармония, ты сам". Он знал, что подлинной власти незачем осуществляться посредством насильственного примера. С другой стороны, поддельной власти необходима людская вера, каковая зависит от прилежания жертвы. Без этой веры такая власть… просто сидит на диване в своей каморке и мнит себя крупным авторитетом.

– Все это я знаю, – сказал я ему. Многие пограничные маги страдают от такого склада ума, отчего и несут полный бред: прошлое и будущее в их речах скручивается единой спиралью.

– А ты знаешь, что даже подлинной власти иногда есть, что скрывать? Стоит только копнуть поглубже, и такое откроется… злоупотребление в личных целях – это еще не самое страшное. Но именно к этому все и приходит. Всегда. Похоже, что каждый раз, когда бог вступает в сражение с нами, эта битва идет не за то, что его по-настоящему прогневало.

– Его?

– Да, ты прав, такие капризы скорее свойственны женщинам. Но мы живем в этой полинявшей материи, включая и тепличный ад, который некоторые называют цивилизацией. Демократия – за неимением лучшего термина, назовем это так, – ежедневно глушит песню грохотом забот, наши мнения подавляют надежду, что тихонько скребется в пыли, и глаза у всех налиты верой и страхом. Даже в своей перманентной истерике, люди гордятся собой – когда ты всегда ходишь с важным надутым видом, очень трудно все бросить и пуститься бежать сломя голову. Геноцид, миллионы неистовых воплей, прочерчивающих небо самолетным следом, проще всего – не замечать. Пока нас ничто не заботит, нам ни за что не проснуться. Так мы совершенны или несовершенны? Фонтаны в общественных парках за столько лет не ответили нам. И все это время лишь тонкая пленка индивидуальности отделяет тебя от забвения.

Мне уже было скучно и неинтересно, и меньше всего мне хотелось выслушивать назидательные, навязшие в зубах кухонные рассказы о прошлом. Может, кого-то и привлекают изгибы застывших традиций, но меня – нет.

– Мрачные новости.

– Да – я прошу прощения. Тебе следует знать о провальных попытках ордена Интернесинов, а ведь даже мы не сомневались, что у них все получится. Давай посмотрим. Ты знаешь, что они разрабатывали программу серийных агентов с ультразащитой? Но он всегда что-то чувствовал – на самом деле, он чувствовал все. Они решили, что единственная надежда – действовать через такие аспекты, к которым он равнодушен. Мы знали, что существует высокий процент событий, которые не особенно привлекают его внимание, и поэтому путь через людские страдания показался вполне надежным – и мы с нуля подготовили еще одного агента. Он жил в монастыре и умер, так и не узнав, что был вирусом – так он должен был внедриться на небеса. Предполагалось, что, как только он будет на месте, там его активируют, и он нанесет удар. Но вскоре выяснилось, что известного нам существа там и не было – эти так называемые небеса представляли собой что-то типа ячейки для складирования людей: одна полоса пропускания из бесчисленных частотных полос для духовного этерического материала.

Такую историю я раньше не слышал. Мне не очень-то в это верилось, но Квинас не лгал. А ведь я должен был знать, что блики искренности – это хитрые ловушки.

– Я тоже был лучшим, как и ты. Но я был уверен, что одного быстрого удара недостаточно. Перед смертью он должен помучиться, этот создатель. Я загрузил нашу боль – направленное продвижение к единственному выбору, уважение к удачливым, вымученное поклонение, энтропия тела, испепеляющее бессилие, лекарственный запах лжи, – в сотни тысяч этерических ловушек, расставленных в подпространстве. Если бы он попался хотя бы в одну, они все бы захлопнулись на его разуме. Но как незадачливый браконьер, я сам попался в собственный капкан.

– Если ты выжил, то бог и подавно сумел бы.

– Но он бы больше страдал – поскольку он есть исходный источник, его страдание превратилось бы в петлю обратной связи. Мне хотелось, чтобы он мучался. Но он задержал меня изнутри – я это понял, но поздно. Все это пустая бравада, переоценка собственных сил. Да, мне нужно было просто ударить. Понимаешь, наш враг… мы – в нем. Мы – его составляющая. Он скрывается, ступая по собственным следам. Он – везде и во всем. К счастью, это означает, что доступ к нему есть везде, на самом деле, мы уже там. Проблема в том, как добраться до жизненно важного органа.

– Я уже знаю, где это, но сижу здесь с тобой и трачу драгоценное время. Мне сейчас нужно одно: кое с кем попрощаться, сказать им, что скоро все будет кончено, и сделать свою работу.

– Твое небо испорчено звездами здравомыслия, Аликс. Ты слишком рассудочен. Тебе нужна ярость, что обращает песок в стекло. Бог умеет отвлечь внимание, он собьет с толку любого – и тебя с твоим стилем, и Доминантов с их подходом. Он знает, что ты приближаешься.

– Мы приняли меры предосторожности – мы скрылись здесь.

– Цитадель создана из отклоняющейся материи – антиматерия реверсируется сквозь свои собственные измерения и превращается в почти нейтральное серое поле. Связанное по касательной с обществом через ложные входы целых лет. В обычных условиях тело занимает пространство, равное его размеру. Но здесь все иначе. Цитадель не скрыта от посторонних глаз. На самом деле, она выделяется наподобие шрама на коже, который не загорает.

– Но если он знает, почему он нас не остановит?

Квинас холодно улыбнулся. Геометрические фигуры кружились внутри белеющих стен. И он еще обвинял меня в отсутствии страсти. Человек, выжженный до льда.

– Без сознания нет жестокости – только объекты без боли. Бог дал нам разум не просто так. Я точно знаю, что когда его клетки обретают самосознание, они испытывают укол боли, которая заражает их жаждой мести. Мы – нано-убийцы. Мы – мелкие вирусы. Нужно всего лишь, чтобы кто-то из нас оказался в нужное время в нужном месте. Мы все несем в себе суицидальный импульс, тягу бога к саморазрушению, вот почему мы всегда действуем втайне. Божья трусость – как привычка к выпивке. Ему не хочется знать, что он делает, не хочется брать на себя ответственность за свои деяния. Поэтому он никогда не является сам, а посылает своих представителей, правильно? Какой-то своей частью он осознает, что происходит. Он знает, что мы готовим, потому что мы и есть та самая его часть. Просто надо не слишком шуметь. Он даст нам подкрасться к нему незаметно. Телескоп – это бог, который глядит на себя. Мы – это бог, который себя проклинает. Когда мы убьем его, мы станем богом, который убил себя.

За спиной Квинаса возник образ нерва, тонкого, как травинка, и уже умирающего.

– Ладно, – сказал я, вставая. – Было приятно с тобой пообщаться, Квинас.

У меня разболелась голова. И вообще мне было как-то нехорошо.

– Ты любишь книги – на прощанье я хочу сделать тебе подарок.

Он поднялся на ноги, и из стены выдвинулась опалесцирующая полка. Среди всякого барахла я разглядел пыточные иглы и очень редкую камеру осевого света. Он взял в руки зеркальную книгу и принялся рассеянно перелистывать страницы – мне показалось, что он про меня забыл. Но когда он повернулся, чтобы отдать книгу мне, мертвые серебряные глаза знали, где именно я стоял. "Бескрылая земля, где нет облаков" Аскевилла. Говорят, эта книга знает самый главный секрет, сокрытый в солнце на черепице уже миллион лет, – страницы извлекают из памяти тайну и закрываются сами. Истина являет себя. Небеса как один необъятный рентгеновский луч.

– Спасибо, Квинас. До свидания.

Я прошел сквозь защитную стену и оглянулся. Квинас мерцал, его тело тускнело и блекло, сжимаясь в крошечную картинку. У меня над ухом проскрежетал его голос:

– Может быть, ты меня не слышал? Думаешь, звезды знают, кто ты такой? Мы – ничто, нулевой нагар в вакууме.

Я понял – он создавал отвлекающие искажения. Воздух дрожал этерическим напряжением.

– Что это, – тупо проговорил я. Квинас был красным электрическим контуром, возникающим из зеркальной книги. Я уронил книгу, когда он полностью сформировал свой облик и с застывшим смехом исчез в мимолетном проеме внешней защитной стены. Он завис у искрящегося пролома, и городские огни у него за спиной были как рассыпанный бисер. Искажающие эффекты текли сквозь него – он моргнул и исчез. Стена закрылась.

По всему выходило, что это будет-таки человеческая трагедия с отложенным финалом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю