Текст книги "Индия. История, культура, философия"

Автор книги: Стенли Уолперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Британия не могла потерять Индию, так как к середине XIX века Индия стала намного больше, чем просто аванпост Ост-Индской компании. Она стала империей по размеру своей территории в десять раз большей, чем сама Великобритания, целый континент, кишащий бесчисленными миллионами людей, чьи потребности в британских товарах были просто неисчислимы. Индия была миром «потерянных и загубленных душ», которые должны были быть «спасены». Она была девственным полем бескрайнего размера, способным поглотить время и таланты младших сыновей из лучших семей Британии, у которых реально не было никаких перспектив найти достойную работу у себя на родине. Индия стала неким далеким вызовом, на основе которого в обществе возникали мечты и мифы, и вскоре она стала самым ярким бриллиантом в короне Британской Империи. Британия была готова заплатить любую цену за то, чтобы вернуть Индию в свое лоно, особенно если учесть тот факт, что все расходы, связанные с восстанием, были впоследствии взысканы с самой Индии, с ее земли, налоги на которую в последующее десятилетие были увеличены. Однако Ост-Индская компания также была вынуждена заплатить за все происшедшее, так как война унесла слишком много британских жизней, чтобы оставить для компании все без последствий. Британский парламент и Корона сделали из Ост-Индской компании козла отпущения. 1 ноября 1858 года вице-король, лорд Каннинг, зачитал в Аллахабаде декларацию королевы Виктории, объявляющую о том, что Ее Королевское Величество (и парламент) принимают на себя полную ответственность за управление Индией, и что Ее Величество выражает торжественное пожелание, чтобы все князья и народы Индии «могли наслаждаться таким уровнем благополучия и таким уровнем общественного прогресса, которые только возможны при условии сохранения внутреннего мира и правильного государственного управления… В их благополучии будет наша сила, в их удовлетворенности наша безопасность и в их благодарности наша лучшая награда».

Революции и реформы молодой Индии

Однако для самой Индии время непосредственно после окончания этой ужасной войны не принесло ни благополучия, ни удовлетворенности, и, определенно, никакой благодарности по отношению к Великобритании. В начале был только горький привкус ужасного поражения, запах смерти и еще больше смертей, так как бесчисленных «ниггеров Пандейев», которых вылавливали отряды британских линчевателей, привязывали кдулу орудий и затем производили выстрел, их тела просто разрывало на куски. Лорд Каннинг был христианином и аристократом настолько, что он простил своих несчастных поверженных врагов, но благородная амнистия, которую он объявил, вызвала у его соотечественников, проживающих в Индии, только презрение по отношению к нему. В результате, на протяжении всего оставшегося срока пребывания его в должности вице-короля они с усмешкой называли его «Милосердие» Каннинг. Очень немногие англичане могли забыть то, как белые женщины были практически разорваны на куски, после чего их телами были буквально забиты колодцы Канпура, или то, как Нана Сахиб коварно приказал вырезать остатки британского гарнизона, после того как он сдался, хотя им обещали сохранить жизнь и свободный проход вниз по реке. Те немногие индийцы, которые смогли пережить безжалостное сжигание ни в чем не повинных деревень в долине Ганги отрядом британских головорезов-мстителей под предводительством полковника Нейла, вряд ли когда-либо смогут забыть расовую ненависть и жестокость британцев. Раны оказались слишком глубокими, чтобы исчезнуть из коллективного сознания обеих сторон, даже после того, как показалось, что они уже зарубцевались. Еще долго после того, как кровопролитие прекратилось, страшные воспоминания были живы в памяти народа и шепотом передавались из поколения в поколение.

Девяносто лет британского Раджа не хватит на то, чтобы изгнать эти ужасные воспоминания. Никогда более британцы не доверят оружие ни одному брахману или кшатрию из Бенгалии и Ауда. Только «воинственные расы» будут теперь привлекаться для службы в индийской армии, реорганизованной британской Короной – сикхи и мусульмане из Пенджаба и Северо-западной пограничной провинции, гуркхи из Непала и раджпуты, которые сохранили свою верность Британии во время войны. Теперь преданность стала единственным тестом на «боевую пригодность», хотя британские социологи все же попытались также ввести политику страха и ненависти с неким фасадом псевдонаучной рациональности. Вновь созданные полки британской Короны формировались уже без разбора, не обращая внимания на расы, касты и регионы, чтобы никто из солдат уже никогда бы не откликнулся на призыв к восстанию индуистов, мусульман или сикхов. Однако даже если бы солдаты индийской армии поднялись как один, все передовое вооружение – пулеметы и пушки, а позднее танки и самолеты – находилось строго в белых британских руках, чтобы таким образом держать туземные войска в страхе. Никогда больше британский Радж не будет чувствовать себя полностью в безопасности. Лучшие парни империи смело отправлялись на Восток, чтобы взять на себя «бремя белого человека», занимая должности магистратов, сборщиков налогов, судей, строителей империи, носителей яркой мантии христианских ценностей западной цивилизации, в стране, покрытой темнотой язычества и погруженной глубоко в болото выродившихся суеверий и коварной лени.

Молодая Индия ответила новому Раджу с его более строгим, жестоким и подозрительным характером, вначале осторожно отступив, чтобы залечить самые тяжелые из своих ран. Путь вооруженной революции оказался безнадежным. Никогда вновь революция такого масштаба, как Индийская война 1857 года, не произойдет в стране. Некоторые несгибаемые боролись до последнего, включая пешву [15]15
  Пешва – титул эквивалентный современному премьер-министру у маратхов.


[Закрыть]Нану Сахиба, который, очевидно, сумел бежать в джунгли Непала, и индийскую Жанну д'Арк, рани [16]16
  Рани – княгиня.


[Закрыть]княжества Джханси, Лакшми-Баи, которая погибла в бою с британцами. Были и другие: один из них объявил себя министром Шиваджи II и возглавил отряд всадников-маратхов, который преследовали британские войска, в конце концов их настигли и всех убили. Однако большинство индийцев, столкнувшись лицом к лицу с реальностью подавляющей огневой мощи британцев и собственного бессилия перед ними, осознали необходимость поиска других путей в будущее, если их родина вообще имела какое-либо будущее. В полном боли мраке, наступившем после этого ужасного поражения, ко многим молодым индийцам начало приходить понимание того, что прежде, чем скинуть оковы британского правления, самим индийцам нужно будет объединиться. А чтобы достичь такого объединения, им нужно будет изменить свое сознание.

По крайней мере так это выглядело для самых талантливых молодых индийских интеллектуалов, получивших английское образование, сторонников прогресса из Калькутты, Бомбея и Мадраса, большинство из которых принадлежало к новоиспеченному среднему классу, в основном индуистских заминдаров и ростовщиков, мечтавших стать учителями, адвокатами, редакторами газет или антрепренерами. Все они стали наследниками политики лорда Маколея, в результате которой возникло новое поколение людей, которых можно было назвать англо-индийцами, «индийцы по крови и цвету кожи», но «англичане по предпочтениям, воззрениям, морали и интеллекту». Многие действительно стали примерными «англичанами», превратившись в британских коллаборационистов, довольствовавшихся малым, оставаясь в самом низу британской иерархической лестницы или в служебных помещениях частных особняков и клубов, проживая тихую, спокойную жизнь в относительном комфорте. Клерки и носильщики, станционные смотрители и заварщики чая нового британского Раджа, некоторые из них даже помогали управлять самыми главными учреждениями страны, банками, бухгалтерскими фирмами, монетными дворами и моргами. Однако некоторых такая, похожая на слегка теплую овсяную размазню, жизнь не устраивала. Им требовалось от жизни намного больше, и они были готовы испытать свой характер.

Лучшим из них стал Махадев Говинд Ранаде (1842–1901). Будучи лучшим студентом выпуска, он закончил один из трех недавно созданных британских университетов и, успешно продвигаясь по карьерной лестнице, стал судьей Верховного суда в Бомбее, а также одним из основателей Индийского национального конгресса. Брахман из Пуны, Ранаде, несмотря на все свое английское образование и карьеру, никогда не забывал, что его земля была землей Шиваджи еще задолго до того, как Маколей прибыл в Индию. Он посвятил все свободное время помощи в модернизации и реформе индуистской веры, он улучшил положение женщин в индуистском обществе, он учил целые поколения учеников желанию посвятить свою жизнь и труд обновлению и реформированию своей страны, для того чтобы Индия могла крепко стоять на двух ногах своей собственной культуры, свободной от иноземного правления, где современные индийские лидеры были бы не менее профессиональны и справедливы, чем британские чиновники, которые относились к своим индийским коллегам с таким презрением. Самым выдающимся учеником Ранаде был Гопал Кришна Гокхале (1866–1915), который тоже был брахманом, рожденным в Пуне. Он был настолько эрудирован и сдержан в своих суждениях, что смог пробыть на посту президента Индийского национального конгресса целое десятилетие, до самой смерти, и стал ведущим неофициальным индийским советником британского госсекретаря по делам Индии, члена либеральной партии Джона Морли (1906–1910). Он также был одним из самых смелых критиков индийского правительства в Калькутте, являясь членом законодательного совета правительства. Он был «политическим гуру» Махатмы Ганди.

Умеренные англофильские воззрения Ранаде и Гокхале должны были напомнить всем британским сборщикам налогов, судьям, губернаторам и вице-королям об обещаниях, данных их королевой в своей королевской декларации 1858 года, когда Великобритания взяла на себя ответственность за управление Индией.

Мы объявляем следующее нашей королевской волей и пожеланием, чтобы никому не были отданы предпочтения и никого не притесняли по причине их религиозных убеждений и веры, но всем должна быть предоставлена одинаковая и беспристрастная защита закона; и мы строго поручаем и предписываем всем, кто занимает должность под нашей властью, удерживаться от каких-либо вмешательств в религиозные дела любого из наших подданных… И также нашей волей является то, что повсюду, где возможно, наши подданные любой расы и веры должны иметь право на работу в учреждениях, находящихся у нас на службе, если они имеют достаточную квалификацию для выполнения своих обязанностей, основанную на образовании, способностях и честности.

Другие молодые индийские лидеры, такие как брахман из Пуны Бал Гангадхар Тилак (1856–1920), заняли гораздо более воинственную антибританскую, по существу своему ортодоксальную индуистскую, но одновременно с этим революционную позицию, настаивая на том, что «Шва-радж(самоуправление или свобода) есть моим правом с рождения и я должен иметь ето». Локаманья(почитаемый людьми) Тилак и многие из его учеников выучили английский достаточно для того, чтобы использовать его против британской бюрократии каждый раз, когда они попадали в суд или полицейский участок, однако, лейтмотивом их послания британцам была простая, но жесткая мысль «Проваливайте из моего дома и отдайте мне ключ, перед тем как уйти». Они решили, что свобода важней реформ, в то время как Ранаде и Гокхале заявляли о том, что до того как Индия будет поистине готова к обязанностям, связанным с самоуправлением, крайне важно, чтобы все индийцы научились относиться друг к другу более гуманно, соблюдая равенство религий, полов, каст и неприкасаемых. Индийский плюрализм и историческое наследие, состоящее из множества конфликтов, был использован британской бюрократией, хотя и не слишком искусно, каждый раз, когда вставал вопрос о большей свободе для индийцев.

Не то чтобы все англичане, даже те, которые состояли на государственной службе, были враждебны по отношению к растущим устремлениям индийцев к свободе. Подлинным «отцом» Индийского национального конгресса был в действительности британец, Алан Октавиан Хьюм, который посвятил большую часть своей жизни созданию и работе Индийской гражданской службы. В 1883 году в своем обращении, адресованном выпускному классу университета Калькутты, он призвал студентов думать «с точки зрения всей нации». Он писал следующее: «Вы соль земли… И если даже среди вас, элиты, нельзя найти пятьдесят человек, имеющих достаточную силу самопожертвования, достаточной любви и гордости за свою страну, достаточного подлинного, бескорыстного, идущего от сердца патриотизма, чтобы взять в свои руки инициативу… тогда нет для Индии надежды… так как для того, чтобы обрести свободу, вы сами должны научиться наносить удар». Лорд Рипон, член либеральной партии, занимавший тогда должность вице-короля Индии, а также его мужественный помощник, сэр Кортни Ильберт, едва избежали линчевания толпой разъяренных англичан Калькутты, которые считали их «изменниками рода своего» за то, что те пытались ввести равенство перед законом для индийцев и англичан во всей Бенгалии. Не менее прямолинейные британские либералы, такие как сэр Генри Коттон и сэр Уильям Уэддерберн, оба занимавшие должность президента Индийского национального конгресса на ранних этапах его существования, посвятили все свои силы и состояния делу помощи в вопросе утверждения Индией в ее требованиях того, чтобы ее граждане имели такие же права, привилегии и свободы, как и все другие британские подданные. Однако они были скорей исключением из правила общего безразличия или злобного презрения, которое многие англичане, служащие в Индии, испытывали по отношению к большинству образованных индийцев, с которыми они сталкивались в последние десятилетия XIX века. Британские правители, в общем, были намного более предрасположены к мусульманам, как к аристократии, так и к крестьянам. Возможно, это произошло потому, что они были менее «испорчены» английским образованием и великими ожиданиями, которое это образование вселило в молодых индуистских бенгальцев. Возможно, они сознательно намеревались найти союзников в лице индийских мусульман, которые составляли четверть населения страны. Британские бюрократы всегда настаивали на том, что они защищали интересы могущественных мусульманских князей и безмолвной крестьянской массы мусульман, в то время как назойливые валлахи Индийского национального конгресса (конгрессмены) обвиняли британцев в безразличии к требованиям, нуждам и политическим устремлениям индуистской части населения. Выучили ли они древнюю игру divide et impera(разделяй и властвуй), изучая историю древнего Рима, или это просто было продолжение старой игры в набобов, которой они так хорошо овладели? Может, они действительно были альтруистами, которые хотели остаться в Индии только для того, чтобы предотвратить резню между индусами и мусульманами? Скорей всего, их мотивы были сложной смесью всех этих элементов.

В любом случае, еще до окончания XIX века стали слышны голоса мусульманских сторонников прогресса. Самым мощным из них был голос сэра Саида Ахмад-хана (1817–1889), основателя Англо-восточного мусульманского университета в городе Алигарх, который настаивал на том, что Индийский национальный конгресс не представляет голос мусульманской «четверти» индийского населения. В 1888 году в Мееруте сэр Саид заявил следующее:

Давайте представим себе, что все англичане и вся английская армия покидают Индию, забрав с собой все их пушки и все их первоклассное вооружение и вообщевсе, что им принадлежит, тогда встает вопрос: кто будет править Индией? Возможно ли, что в сложившихся обстоятельствах две нации, магометане и индусы, смогут сидеть на одном троне и обладать одинаковым количеством власти? Ответ на это вопрос – абсолютно нет. Обязательно произойдет так, что одна нация завоюет другую… Теперь предположим, что англичан уже нет в Индии и, что одна из наций Индии покорила другую, или индусы покорили магометан, или магометане покорили индусов. В тот же момент какая-либо другая европейская нация… нападет на Индию… Всем хорошо известны эти могущественные королевства Европы… их правительства намного хуже, нет, неправильно сказано, их правительства хуже вне всякого существующего сравнения, чем британское правительство. Поэтому необходимо ради сохранения мира в Индии и ради дальнейшего прогресса в Индии, чтобы английское правительство осталось здесь на многие годы – вообще навсегда!

Это самое раннее заявление того, что много позже назовут «теорией двух наций», было очень тепло встречено британскими офицерами и их мусульманскими солдатами, которые услышали эту речь на историческом плаце для парадов, где начался Великий мятеж 1858 года. Неудивительно, что университет в Алигархе, основанный сэром Саидом, впоследствии знаменитый Мусульманский университет, стал интеллектуальной колыбелью Мусульманской лиги, созданной в 1906 году, а четырьмя десятилетиями позднее – и самого Пакистана.

Некоторые молодые мусульмане, особенно шииты из Бомбейского округа, активно посещали первые заседания Индийского национального конгресса и по крайней мере один из них, судья Бадрудин Тьюбджи, будучи президентом конгресса, в 1887 году заявил: «Я абсолютно не понимаю, почему мусульмане не должны работать плечом к плечу со своими соотечественниками других рас и вероисповеданий ради общего блага». Но его голос был так одинок среди индийских мусульман, что он скорей напоминал одинокий голос Хьюма в плотных рядах британских бюрократов, которые были абсолютно не согласны с его воззрениями. В 1905 году британские бюрократы, которые отдавали свои предпочтения скорее мусульманам, чем индусам, а также мусульмане из Алигарха и Дакки восторженно встретили решение британского правительства под руководством лорда Керзона о разделе Бенгалии. Граница, которая прошла совсем рядом с Калькуттой, к востоку от нее, создала новую провинцию Британской Индии под названием Восточная Бенгалия и Ассам, где мусульмане составляли большинство населения, а административным центром провинции стал город Дакка (сегодня это столица Бангладеш). Оставшаяся половина бывшей провинции получила название Западная Бенгалия и включила в себя территории, которые сегодня составляют индийские штаты Бихар и Орисса, таким образом превратив индусов, говорящих на бенгальском, в лингвистическое меньшинство в этой вновь созданной западной провинции. Индусы, говорящие на бенгальском языке, были крайне возмущены. На самом деле, большинство индусов и, определенным образом, большинство членов Индийского национального конгресса рассматривали этот первый раздел Бенгалии как доказательство коварства британцев. В ответ Индийский национальный конгресс начал движение народного бойкота британских товаров. По всей Западной Бенгалии запылали костры, на которых горела ткань из Манчестера – символические алтари политического протеста, жертвующие товары ненавидимого британского Раджа древним индуистским богам. Положительной стороной бойкота стало то, что с этого самого времени возникло и набрало силу движение Шва-деши(из нашей страны), которое стало поддерживать производство местных товаров от хлопка и спичек до стали и чугуна. Молодые индийские бизнесмены, в авангарде которых находились парсийская семья Тата, индуистская семья Бирла и семья Сарабхай из Ахмадабада, стали убежденными сторонниками Индийского национального конгресса и его умеренного руководства, в среде которого взошли две яркие политические звезды, это были два необыкновенных адвоката из Западной Индии: мусульманин по имени Мухаммад Али Джинна (1876–1948) и индус по имени Мохандас Карамчанд Ганди (1869–1948).

Ганди и его жена Кастурбай

emp1

Мухаммад Али Джинна

emp1

Влияние Махатмы Ганди

Ганди вернулся из Южной Африки в 1906 году для того, чтобы принять участие в работе Индийского национального конгресса в Калькутте. На этом съезде Гокхале произнес речь, которую Джинна помог написать для болеющего парсийского президента Индийского национального конгресса Дадабхая Наороджи (1825–1917). Призыв Ганди от имени южно-африканской индийской общины, находящейся в довольно тяжелом положении, был тепло принят конгрессом, благодаря сильной поддержке Гокхале и популярности, которую получило недавно созданное Ганди движение под названием Сатьяграха(стремление к истине), и которое должно было вот-вот начаться в Трансваале. Ганди отправился в Южную Африку в 1893 году в качестве адвоката для того, чтобы представлять там ведущую фирму индийских мусульман, но вскоре он пережил ужасный психологический шок, в результате вопиющего акта жестокой расовой дискриминации, проявленной по отношению к нему: его выбросили из вагона первого класса, куда он купил билет, только из-за того, что у него был другой цвет кожи. Холодная и горькая ночь, которую Ганди провел в размышлениях о том, что с ним произошло, изменила его жизнь, а впоследствии и курс Индийского национального конгресса. В деле создания революционной тактики борьбы против южно-африканской дискриминации и ненависти Ганди вдохновляли ранние концепции христианства, такие как любовь и аскетизм, а также недавняя борьба такого гения, как Лев Толстой.

Он организовал Индийский национальный конгресс в Южной Африке и подвиг общину поселившихся там индийцев на героическое, но ненасильственное сопротивление «Черному законодательству», введенному правительством Трансвааля. Ганди вернулся в Индию перед началом Первой мировой войны. Он больше не одевался в костюмы с улицы Севил Роу в Лондоне, где продавалось самое дорогое мужское платье в мире, а начал носить (дхоти), одежду бедных индийских крестьян, и питаться тем же, чем и они. Он решил вернуться к древнему ведическому верованию в «Реальность» и «Правду», сделав слово Сатьяключевым в названии революционного движения, которое он возглавил, связав его довольно сложным способом с джайнистским, буддистским, а позднее и с индуистским понятием ненасилия, ахимса,которое он также называл «Любовь». Соединив Правду и Любовь, заявлял Ганди, «можно сдвинуть мир». И он его сдвинул.

Бессмысленность Первой мировой войны помогла Махатме (Великая Душа) Ганди убедить многих его последователей в том, что западная цивилизация была «дьявольской». Вся могущественная структура урбанистического, индустриального общества, настаивал Ганди, была жестокой, репрессивной, чудовищной машиной, которая разрушала человеческие души и уничтожала все хорошее и прекрасное, что существовало в природе. Подобно Генри Торо и Льву Толстому он выступал за самый скромный образ жизни, что сильно приблизило его к большинству индийского народа, по большей части проживающего в деревне и ведущего более чем скромный образ жизни. Его призыв был настолько традиционно индуистским в большинстве аспектов, что на него начали смотреть скорей как на йога или садху, миллионы индусов поклонялись ему как махатме [17]17
  Махатма – понятие в индуизме синонимом, которого в христианстве можно считать понятие «святой». Индийский писатель Рабиндранат Тагор в своей книге популяризовал это понятие применительно к Ганди.


[Закрыть].

Большинство англичан и мусульман считали Ганди не совсем понятным для себя и определенно не очень привлекательным. Британский государственный секретарь по делам Индии во время Первой мировой войны, член либеральной партии Эдвин Монтегю считал его «троцкистом» и «мечтателем», абсолютно не осознавая того огромного влияния на народные массы, которым обладал Ганди, проповедуя свои идеи настолько простым способом. В отличие от Ганди, Мухаммада Али Джинну, который к этому времени возглавил Мусульманскую лигу, британцы к середине Первой мировой войны считали одним из самых талантливых молодых лидеров Индийского национального конгресса, считалось, что он даже более блестящий политик, чем вице-король лорд Челмсфорд. «Конечно, очень жалко, – признался Монтегю в своем дневнике после встречи с Джинной, – что у такого великого человека нет никаких шансов на то, чтобы управлять своей страной». Все же в 1916 году казалось, что Джинна был близок к тому, чтобы стать лидером объединенного национального движения, которое бы включало в себя Индийский национальный конгресс и Мусульманскую лигу, и чье совместное требование, «Пакт», провести конституционные реформы после окончания войны он помог составить. Кроме того, Монтегю официально заявил в парламенте в середине 1917 года о том, что «политика правительства Его Величества, с которым правительство Индии полностью согласно, это увеличение участия индийцев в каждом административном органе и постепенное развитие институтов самоуправления с целью достижения прогресса в деле создания в Индии ответственного правительства». Все это было похоже на то, что статус доминиона для Индии только ожидал окончания войны.

Однако окончание войны принесло в Индию только еще более ужасные репрессии, вызванные введением военного положения. Закон Роулетта, который Ганди заклеймил «Черным законом», продлил отмену гражданских свобод и правовых гарантий, введенных в военное время, став первым законом, принятым правительством Индии после окончания войны. «Фундаментальные принципы справедливости были вырваны с корнем, а конституционные права людей нарушались в то время, когда уже не существовало никакой опасности для государства», – писал Джинна лорду Челмсфорду в своем письме с просьбой о его отставке из Законодательного собрания. «Эти нарушения совершались излишне капризной и абсолютно некомпетентной бюрократией, которая не отвечала перед народом и не осознавала реального положения дел». Ганди призвал индийцев молиться и поклясться никогда не подчиняться этим гнусным законам. Марши протеста и забастовки движения Сатьяграха проходили от Бомбея до Дели, от Бенгалии до Пенджаба.

В апреле 1919 года к битве присоединился Амритсар, где городской парк Джаллианвала-багх, расположенный менее чем в полумиле от Золотого Храма сикхов, стал наполненным болью местом рождения индийского революционного национализма. Реджинальд Дайер, обезумевший британский бригадный генерал, отдал своим солдатам гуркхам и белуджам приказ открыть огонь без предупреждения по тысячам безоружных людей, оказавшихся в западне окруженного стенами парка в тот момент, когда они праздновали индуистский весенний фестиваль Вайсакхи.

Позднее он заявил, что действовал таким образом для того, чтобы «произвести необходимый моральный эффект». Он убил около 400 абсолютно невинных людей и ранил, по крайней мере, 1200, затем быстро вывел своих солдат, у которых заканчивались патроны, из Джаллианвала-багха, оставив бедных, стонущих, умирающих людей, разбросанных по всему парку, без медицинской помощи. Лорд Челмсфорд объявил такие действия просто «ошибкой суждения, повлекшей за собой временные последствия». Монтегю по крайней мере хоть настаивал на немедленном отзыве и досрочной «отставке» Дайера. Но британская Палата лордов собрала для него внушительную сумму денег, чтобы выразить свою признательность Дайеру за его «отважную службу» британской Короне, выдав в качестве награды деньги и украшенный драгоценными камнями меч, на котором была выгравирована надпись «Спаситель Пенджаба». Бойня в Джаллианвала-багхе произвела огромный моральный эффект на всю Индию, убедив многих умеренных лидеров Индийского национального конгресса в том, что постепенной конституционной эволюции власти уже было недостаточно. На протяжении всей войны индийцам говорили, что Британия и ее союзники воевали против прусского «варварства» и «политики запугивания». Теперь же британцы вели себя не лучше пруссаков; даже хуже, с точки зрения индийцев.

Ганди начал свою первую общенациональную Сатьяграху в августе 1920 года. Он призвал индийцев по всей стране бойкотировать британские товары, британские суды, британские школы, британские почести, британскую работу, короче, лишить огромную, чудовищную машину империи индийской поддержки до тех пор, пока она не встанет. Он также пытался привлечь на свою сторону массы индийских мусульман наравне с индусами, приняв на вооружение панисламистские требования от имени понесшего поражение в Первой мировой войне турецкого Халифата,сделав, таким образом, первый шаг в этом направлении внутри своего движения. Он призвал своих учеников принять страдания, навлекать своим поведением арест, если нужно без страха смотреть смерти в лицо и не прибегать в ответ к насилию. «Ни одна страна в истории не могла подняться без очищения огнем страданий», – напоминал индийский лидер миллионам, которые присоединились к его революции. «Мать страдает ради того, чтобы ее ребенок мог жить. Для того чтобы выросла пшеница, зерно пшеницы должно погибнуть. Жизнь выходит из смерти. Сможет ли Индия когда-либо выйти из своего рабства, не выполнив этот вечный закон очищения?» Десятки тысяч людей заполнили тюрьмы Британской Индии на протяжении менее года. Вся Индия, казалось, превратилась в одну гигантскую тюрьму к концу 1921 года в ответ на призыв Махатмы. Затем, всего несколькими месяцами позже, весной 1922 года, разъяренная толпа сатьяграхистов сожгла две дюжины индийских полицейских, находившихся внутри их собственного участка в городишке Чаури-Чаура, превратив его в огромный погребальный костер. Когда эти ужасные новости стали известны Ганди, он публично признал, что совершил «ошибку гималайских размеров», предположив, что его безграмотные последователи были в действительности достаточно очищены и дисциплинированы для того, чтобы проводить массовые мирные протесты. Генерал Махатма объявил об окончании своей кампании, оставив многих своих самых пылких молодых сторонников, находящихся за решеткой, удивляться тому, зачем же они нарывались на арест ради такого лидера. Сам Ганди удалился в свой ашрам – деревенскую общину, где он ткал и прял, посвящая свое время и таланты на протяжении большей части последующего десятилетия своей «конструктивной программе» социально-экономических реформ, которые включали в себя работу во имя «поднятия» неприкасаемых, которых Ганди называл Хариджаны(дети божьи). Он больше не проведет ни одной кампании Сатьяграхи вплоть до Соляного марша в 1930 году.

Разочарование Джинны тем, как Ганди, по его мнению, нереалистично, иррационально и непредсказуемо руководил Индийским национальным конгрессом после 1920 года, привело к тому, что вначале он вообще отошел от политики, но позднее вернулся, однако уже в качестве президента более воинственно настроенной и сепаратистской Мусульманской лиги. Другие консервативные политические лидеры-англофилы, индусы и парси, покинули ряды Индийского национального конгресса для того, чтобы основать новую, Либеральную партию, совсем небольшую по размеру, или другие похожие крошечные политические группы, которые имели некоторое влияние в правительственных кругах, но не имели абсолютно никакого влияния в обществе. Пандит Мотилал Неру (1861–1931), отец, дед и прадед трех премьер-министров независимой Индии, организовал свою свараджистскую партию как фракцию внутри Индийского национального конгресса, таким образом дав возможность прагматично настроенным политикам, таким как он сам и Ч. Р. Дас, получить место в новой Центральной ассамблее «Парламенте» Британской Индии. Там они имели возможность в полной мере информировать вице-короля и других британских чиновников обо всех проблемах, существующих, с их точки зрения, в стране и о том, что необходимо сделать, чтобы их исправить. Мотилал, брахман из Кашмира, будучи президентом Индийского национального конгресса, также был одним из самых богатых его спонсоров. Он передал в дар конгрессу свой великолепный дом в Аллахабаде, ставший штаб-квартирой организации, и помог подготовить своего единственного сына Джавахарлала (1889–1964) к тому, чтобы он смог унаследовать руководство партией и нацией. Будучи космополитичным, аристократичным адвокатом, не менее элегантным в своем платье и манерах, нежели мистер Джинна, Мотилал сначала, так же как и Монтегю, абсолютно не воспринимал Ганди, но позже он изменил свое отношение к Махатме, в значительной степени благодаря тому восхищению, которое революционный идеализм Ганди вызывал у его сына.