Текст книги "Цикл «Историк». Рассказ II. После жизни (СИ)"
Автор книги: Стас Северский
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Этот “дракон” – бог, как ваш заледенелый Снегов и его “тень”. Бог, высший над жизнью и смертью, – не живой и не мертвый.
Я собрался возразить этому, погрязшему в древних сказаниях, одичавшему солдату, но не сумел – не нашел никаких опровержений…
– В общем, все верно, Олаф… только мы не называем их богами.
– А кто они тогда, как не боги?
– Великие воины и правители.
– Боги и есть – великие воины и правители, создающие, контролирующие и уничтожающие нас.
– Значит, нам придется действовать под их взглядом. Но я уверен, что скрыться можно и от глаз богов…
– Хорошо бы, полковник… И хорошо бы поскорей… А то этот следующий за нами офицер начинает напоминать охотника мне – охотнику…
– Сейчас мы будем отдыхать… Сейчас нам нет нужды скрываться от разведчиков, от ликвидаторов… Тишинский вместе с Рокотовым послал нам покой, пусть и временный… Это значит, что и злой дух способен допустить ошибку, Олаф…
Запись№6
Ханс сноровисто пробил дыры в консервном контейнере, насыпав на дно слой искрошенного осколками дорожного покрытия, залил в контейнер отработку и поджег, нанизывая на нож, как на вертел, разделанные тушки крыс. Я с отвращением смотрел на их беспомощно задранные корявые лапы и длинные голые обугливающиеся в огне хвосты… но запах свежего жареного мяса постепенно разогнал тошноту, вызванную видом этих тварей.
– Полковник, а вы, наверное, крысу впервые есть будете, да?..
– Да, Ханс…
– А у вас, в штабе Ясного, наверное, невиданные яства каждый день были, да?..
– Нет, Ханс, просто хорошая столовая… Я вообще в Центральном управлении СГБ служил… но и в Центральном штабе бывал нередко…
– Вы там, в штабе Ясного, верно, были, как под хрустальным куполом, да?..
– А ты знаешь, что такое хрустальный купол, Ханс?
– Нет… Знаю, что так говорят… Наверное, это что-то защищающее от всего…
– Верно, Ханс… И это защищает не только от стужи и зноя, но и от уродства… Хрусталь – чистое, прозрачное стекло, надсеченное для преломления лучей радужным сиянием…
– Как в Хантэрхайме… Я видел его издали – его сияние… Я знаю, что Хантэрхайм очень страшная крепость – холодная и жестокая, но очень красивая… Я слышал, что его сияния боятся, как его мороза, но я бы смотрел и смотрел…
– Его сияние ослепляет…
– А я бы мог смотреть до слепоты… Но Олаф мне никогда не давал смотреть… Он бы мне и этот хрусталь рассмотреть не дал…
– Правильно… Хрусталь только кажется прозрачным и чистым, как простое стекло, но он не показывает правды, искажая все блистающими гранями.
– Правда не красива. Это Олаф считает ее валькирией, прекрасной только оттого, что у нее в руках меч…
– У правды суровый лик… Она для нас – и обвинитель, и защитник, и судья… Без нее нет порядка, без нее нас нет…
– Но вы же жили без этой уродливой правды…
– Нет, не жил… Я не замечал красоты, не видя уродства… Я видел лишь высших офицеров, замерших статуями в парадных облачениях. Я не знал ни огня, ни стужи будучи в скупой прохладе белоснежных залов, не видел ни света, ни мрака под ровными отсветами штабных корпусов… Я был карателем, знающим о боли все, но не видящим всей боли – был только офицером, отдающим приказы и получающим донесения… Меня будто и не было… Я будто появился только сейчас…
Я понял это как-то вдруг… и почти удивился этой мысли… Моя голова горит, и сухой кашель душит меня, заставляя отрывисто лаять… заставляя вспоминать, что я – не статуя в парадном облачении… Я впервые ощущаю что-то сильное – ощущаю жизнь… боль, забивающую радость, и радость, затмевающую страх… Я чувствую силу, не сбитую этой больной слабостью… и волю, похожую на мощного зверя, а не на кусок льда… Я всматриваюсь в лицо Ханса, и, видя его открытую улыбку с черными беззубыми провалами, вижу белые залы штаба Ясного, силуэты генералов Совета РССР в черных шинелях… И я неудержимо хочу крикнуть им, что они только боги, только злые духи – что они не люди… что они не знают жизни… все они… И я еще не знаю… но я хочу узнать… А эти обледеневшие офицеры не позволяют мне…
– Ханс, а ты ведь оказался на воле с первого вдоха…
– Да, меня прошлой зимой в Штраубе активировали – и сразу понеслось…
– Ты, выходит, и жизни другой не знаешь совсем…
– Нет… Я хотел бы узнать, но куда мне… Мне бы и эту узнать… Куда уж другую…
– Узнать жизнь… для этого нужно жить…
– Когда что-то знаешь о жизни, жить проще.
– Но как жить, когда знаешь, что тебя обязательно убьют, Ханс?..
– Ну а что делать?.. Всех когда-то что-то все равно убьет…
– Не когда-то – скоро… очень скоро…
Я уронил голову на замерзшие руки…
– Знаете, я раньше Олафа все вопросами пытал – спрашивал его об одном, за что нам столько мучений… А он всегда отвечал, что – за то, что мы живем… Олаф говорит, что ничего даром не бывает, что за все платить надо… А сейчас цена жизни велика… Но он говорит, что жизнь чем сложнее дается, тем труднее берется…
– А он не дурак – Олаф этот…
– Очень умный… Он говорит, что нашим трудом мы нашу жизнь выкупаем у смерти… Мы думаем, действуем – и живем… продолжаем жить. И когда-нибудь мы пройдем все трудности – мы выплатим смерти цену жизни, и нам станет легче жить… Знаете, как мне сложно поначалу было… Но теперь я – привык… И теперь я знаю, как бить скингеров и лечить ожоги, как ставить ловушки на крыс и искать нужные вещи в руинах – мне это стало просто…
– Ханс, научи меня ставить ловушки на крыс – я умею расставлять их только на людей…
– Конечно научу… Хотите сейчас?..
– Позже, Ханс…
Я обернулся через плечо, ища Олафа… Он подошел ближе, будто учуяв мой зов.
– Олаф, что нужное тебе не смогла дать система?..
– Я хотел другой жизни…
– Настоящей жизни?..
Олаф пожал плечами…
– Жизнь всегда настоящая… Просто – другой… Я хотел дышать ветром… Хотел только – дышать ветром… Я долго терпел, но… Я привык есть и пить, когда положено, – привык хотеть этого, когда положено… Привык убивать, кого приказано… и хотел смерти тех, кого называли моими врагами. Система дала мне все, полковник, – дала все желания и все, для их утоления… У меня было все, что было мне нужно… Но был бой… и был ветер… И он драл мне глотку холодом, когда я кричал… И он вырвал мой крик с хриплым корнем, и он нес мой крик прочь – в нескончаемую даль, незнакомую мне, хоть я и видел ее не на одних только картах… Он звал меня моим голосом, полковник… и я пошел на этот зов – на мой зов…
– Свободы захотел?..
– А что это – свобода, полковник?.. Я всегда был волен. Я считал себя свободным, когда другие считали меня и рабом, и вольным… Я волен выбирать, и я выбираю – это все. Я решаю, когда терпеть, когда бунтовать… Меня нельзя покорить – покориться могу только я, полковник… Система дала мне силу и система получила отдачу… И я убил моего соратника, чтобы жил мой ветер…
– Ты выбрал ветер?..
– Я бросил чужую жизнь в объятья вечно голодной смерти, чтобы она выпустила из когтей мою жизнь – дал ей в руки добычу, чтобы взять из ее рук ветер… Мы всегда приносили смерти жертвы, чтобы жить, полковник…
– Но ты принес ей в жертву не врага, Олаф…
– Не врага… Нет… Лишь стоящего у меня на пути… Но моими врагами всегда были – лишь стоящие у меня пути… Я думал, где грань, которая разделяет воина с врагом, убийцу с жертвой и хищника с добычей… И я не нашел грани. Я убивал, чтобы жить – и воевал, и губил, и просто жрал…
– Разделитель – только сложность организации, Олаф… Добыча дает тебе жизнь, когда ты один, убийство – когда ты в стае, война – когда ты в системе… А ты зверь – просто зверь, Олаф…
– Не просто зверь, полковник… Я – сильный зверь… Такой сильный, что могу быть один.
– Или такой слабый, что не можешь быть с другими…
– Я могу быть везде, я могу – выбирать.
– Ты не можешь вернуться в систему…
– Но я могу вернуть систему.
– У тебя не хватит знаний.
– Хватит для выживания. А больше и не надо, полковник. Мне не нужны все эти завороты борьбы разведчиков и шпионов… Я не собираюсь ломать голову о мысли – пусть мысли сломаются о мою голову…
– Они уже сломались о твою голову, Олаф…
– Ну если вы такой умный, полковник, скажите: подлец вы или нет? Вы всю вашу штабную жизнь лгали одним во имя других… Честны вы после этого?
– Я честен, Олаф. Я никогда не переступал грани – никогда не забывал, кого губит моя ложь, а кого – спасает.
– Даже сейчас эту грань не потеряли?
– Сейчас я никому не лгу…
– Потому, что никому не служите… Ни системе, ни врагу, ни себе… Ведь обман для вас – жизнь, как для нас – убийство…
– Ты прав, Олаф, я никому теперь не служу…
– Не по вашей воле… Не по вашей воле вы не служите системе – по ее воле… Она вышвырнула вас, не потрудившись даже казнить, как опасного для нее врага… Она знает, что вы казните себя сами, оставшись без нее, – она знает, что вы служите только ей, не служа себе… Вы убьете себя, храня ей верность, не присягнув на верность себе… А выбрав себя, выбрав жизнь, вы станете опасны для системы – станете ее врагом… Тогда, чтобы жить, вам придется предать ее – систему – придется пойти против нее и убить всех, кто будет послан ею убить вас…
– Замолчи, Олаф, я знаю… Просто… Это трудно…
– В борьбе за жизнь нет виновных и невинных – есть только победители и побежденные, только живые и мертвые…
– Ты человек прошлого, Олаф… Ты мог бы стать человеком будущего… Но в будущем нет человечества… Смотри на меня, Олаф, – я один из тех, кого нет без системы, кого не будет без системы… И будущее за такими, как я… А за такими, как я, будущего – нет…
– А мне плевать, полковник… И на прошлое, и на будущее… Я живу только сейчас.
– Мы все живем только сейчас.
– Но вы так далеко зашли в прошлое и будущее, что в настоящем от вас ничего не осталось…
– Все, что существует, имеет память, Олаф, – это коды, переносчики пространства во времени… Они просты или сложны… Но без них нет ничего… Код хранит память конструкции, сохраняя ее строение во времени… И сложные коды сложных конструкций требуют сложной памяти… Не помня, не прогнозируя, мы не сможем остаться на грани между прошлым и будущим, которую называем – настоящим… А с усложнением конструкции, хранимой нами и хранящей нас, мы должны заходить в прошлое и будущее дальше… Прежде мы не были объединены системой – нам была нужна только короткая память… Но теперь нам нужна долгая память, объединяющая нас системой… И такому одинокому стрелку, как ты, Олаф, никогда не зайти во времени дальше сложного объединения… Система сильней – она уничтожит таких, как ты…
– И сдохнет следом, как все остальное, что идет во времени… Все, что восходит, – нисходит во времени… Не было и не будет организма или организации не павших в руины и не поднятых из руин… И кончайте вы голову ломать, идите лучше крыс с Хансом ловить… А то – с голоду помрете, пока мысль додумывать будете, полковник. Вот проволока, тросы и ножи… Берите и идите.
Я положил проволоку на пол, сосредоточенно вглядываясь в ментальный фон Рокотова, ждущего в отдалении… Он еще бдителен, он еще не уверен, что мы здесь останемся надолго… Но он станет спокойней, когда пройдет время… когда мы допустим пересечение с разведчиком… Допущение пересечения – это успокоит его, а я смогу выправить перестроенные схемы поиска, взяв в расчет данные этих разведчиков… Тогда нас не найдет ни Рокотов, ни его разведчики… Найдет только Тишинский… но он потеряет время… Пройдет время… а время меняет и обстоятельства… Я взял энергоблок с загруженной портупеи…
– Что вы делаете, полковник?..
– Присягаю на верность себе, Олаф. Готовься, скоро выходим.
Запись№7
Рокотов спокоен. Это значит, что он держит наш фоновый сигнал под контролем, но не способен определить точно наше положение… Я резко толкнул Олафа в плечо, и он сразу проснулся.
– Уходим. Сейчас.
Он не стал задавать вопросов, поняв все сразу, растолкал Ханса и схватил оружие…
Мы не спустились под землю, где велика возможность натолкнуться на заблокированные после штурма и пожара тоннели, а скоро пошли через наземные уровни зданий, избегая пересечений с разведчиками. Нужно спешить – скоро кончится время замедлителя, а рвануть должно ровно в то время, когда мы выйдем из зоны восприятия Рокотова… Он, не сосредоточенный на нашем местоположении, потеряет нас в момент взрыва. Но надо спешить – остались считанные секунды…
Рокотов потерял наш сигнал – мы вне зоны восприятия… Я упал лицом в пол, закрывая глаза руками, увлекая за собой бойцов… Сияние ударило по глазам, за раскатами двинулась взрывная волна, накрывая нас гулом и треском, сорванными панелями и градом осколков… Мы свободны. Рокотов не видит нас, он сосредоточен на взрыве, призывая в эту зону разведчиков…
Олаф поднялся, поднимая и пыль, – будто белый зверь гордо встал передо мной… встал, будто с осыпающейся с его шкуры дымкой…
– Вы одним зарядом здание снесли… Я не знал, что вы такой подрывник…
– Ты еще много обо мне не знаешь. Идем. Скорей.
– Вы ж в штабе служили… еще и в Центральном…
– Да, мне были открыты все карты, и я был счетной машиной, рассчитывающей действия наших и вражеских диверсантов, Олаф.
Ханс робко коснулся моего погашенного погона…
– Полковник, так это значит, что вы сильнее боевого офицера?..
– Нет, Ханс. Мне не знакомы нагрузки за пределами спортивных залов.
– Это не важно, когда вы можете так запросто убить, кого только пожелаете, – любого…
– Убить недостаточно – нужно остаться в живых… Я болен, Ханс.
– Но это пройдет…
– Я не знаю. Это со мной впервые…
Олаф встревожился, нагоняя меня, припадая чутким ухом к моей груди…
– Вот черт… Трещит, как костер… Это не просто бронхит… Черт… Нам антибиотики нужны, не то вас ждет участь Гюнтера, полковник… Срочно нужны – пневмония вас быстро положит…
Я развернулся, поправляя схемы передвижений…
– Идем к Штраубу.
Ханс оторопело раскрыл рот, щедро выпуская пар горячего дыхания…
– Нельзя, полковник… Мы насилу с его территорий выбрались…
– Эти земли разорены, переходя от нас Хакаю и от Хакая к нам… Нам нужны действующие склады Штрауба…
Олаф нахмурился…
– Да вы что, какие склады?.. Нас расстреляют еще до того, как мы к базам Штрауба подойдем…
– Нет, Олаф. Я проведу вас к складам Штрауба, отводя от патрулей, я открою склады…
– Полковник, у вас жар… у вас сознание мутится.
– Нет, Олаф. Я способен сделать это – и сделаю. Я буду жить и уничтожать всех, кто придет за моей жизнью.
– Вы не сможете убить Тишинского…
– Я убью и его…
– Но вы сказали, что убить его…
– Я убью его ценой жизни. Стоит только ему прийти за моей жизнью, я приду за его.
Олаф остановился, пристально в меня всматриваясь…
– А я думал, что вы не такой, полковник…
Я ушел вперед, оборачиваясь к нему через плечо…
– Я пробудился от сна, Олаф. Идем. Скорей.
Запись№8
Штрауб близко, до границ его территорий осталось недолго, но я задыхаюсь в жару, мне нужен отдых… Топлива для костра нет, но мне костер и не нужен… Я поднес ко лбу руку и увидел свое отражение в браслете… Наверное, так выглядит оживающая статуя или человек в исчезающей маске… Еще не жизнь, еще только призрак жизни… Но мои глаза уже озарены блеском – пусть и больным… Что это?.. Сигнал – еще на границе зоны восприятия…
Я сосредоточился. Унтер-офицер AVRG N4 и трое бойцов N2… нет – пятеро… девять, десять… и офицер S7… Я поднялся на ноги – здесь рота солдат AVRG с командирами, с офицерами… армейские штурмовики… Но с ними что-то не так… они будто одурманены – все… Олаф, встав в дверном проеме, одарил небо заносчивым взглядом…
– Истребителей подняли… Это ваши – истребители Ясного…
Я вижу их – их холодные мысли – Ц499… Они метнулись вслед “белым медведям” Штрауба…
– Ваш Снегов что, Роттеру войну объявил?..
– Я не знаю, Олаф…
– Но его истребители по Штраубу бьют…
Все осиял белый свет… Далекие раскаты и снова зарево… и черные столбы – “небесные подпорки” – вздымаются на западе… Штурмовые “стрелы” ворвались свистом в этот далекий раскатистый гул и послышался смех бойцов… Они остановились совсем близко – они видят меня… Я подключил излучатель, но они надсадно смеются, стоя на улице около зависших низко над землей стрел… Я вчитался в их мысли… и вышел к ним, опуская оружие…
– Сержант, вы пьяны.
Унтер-офицер перестал смеяться и нетвердой походкой двинулся ко мне, протягивая мне открытую бутылку… Я выхватил бутылку у него из ослабевшей руки, бросая, разбивая о стену…
– А у меня еще есть!.. У нас их до черта!.. И будет еще больше, когда Хайнрих вернется! А он вернется! Когда упьется до того, что придется делиться!
– Мародеры…
– Мы – нет… Это Хайнрих пошел в набег… А мы ждать не будем! Устроим веселье без его скверной рати!
Он рассмеялся мне в лицо, сощурив слезящиеся от смеха глаза…
– Вы что здесь делаете в таком виде?
– А вы, полковник, выглядите не лучше!.. Вам “медвежья рубаха” впору!.. Зверем смотрите через звериные глаза!..
На этот раз раскаты его хохота подхватили и его едва стоящие на ногах бойцы… Я схватил унтер-офицера за ворот куртки, бросая его лицом в снег… Он поднялся не сразу, в недоумении разглядывая меня чуть протрезвевшими глазами… Серьезней стали и его бойцы, хватаясь за оружие, но унтер-офицер поднял руку, останавливая их…
– Что это значит, сержант?
– Вы что, не знаете?.. Вы не знаете?..
– Отвечайте на вопрос, сержант.
Он поднялся и мрачно уставился на разбитую бутылку… Я схватил его за плечо, с силой сжимая его руку…
– Ваше имя, сержант?
– Шлоссер… просто – Шлоссер…
– Что произошло?
– “Белый генерал”…
– Кто такой “белый генерал”?
– Ваш генерал… ваш Снегов… Он взял Штрауб… он берет Шаттенберг… ему не взять только Ивартэн… Ивартэн теперь… Ивартэн у них! Никто не смог отстоять его! Никто не смог забрать его у них!
– Кто взял Ивартэн? Что случилось, Шлоссер?
– Пересмотр Задач… Система расколота Пересмотром Задач… и наша техника берет наши города, уничтожая нас. А “белый генерал” берет наши города у нашей техники… Он берет все… все, что еще осталось у нас – у людей… Теперь его власть… Только его… Его одного…
– “Белый генерал” правит тремя системами?
– Больше нет трех систем! Только – одна! Только одна – расколотая войной! А он правит всем… Всем, кроме них. И всем, кроме нас! Он облачен в белую форму нашего главнокомандующего… Но он не наш главком! Нет, не наш… Это конец, полковник… Пейте с нами, полковник!
Я отпустил Шлоссера, и он пошатнулся…
– Это не конец… Это только начало конца… И это только начало нашей жизни – посмертной жизни… Начало нашего пира перед последним боем… Кто у вас главный?
– Не знаю… Нашей ротой командует капитан Верден… А кто командует Хайнрихом… никто. Но Хайнрих командует ротой… хоть он и не ротный командир…
– Здесь не только ваша рота?
– Я не знаю… Еще отряд штурмовиков DIS попался… Но они в усмерть обдолбаны… И еще эти треклятые “драконы”… Верно, диверсанты Хакая…
– “Драконы”? Где они? Сколько их?
– Где-то здесь… Нам плевать… “Белый генерал” теперь взял и наши, и их земли…
– Веди меня к Вердену. Быстро!
Запись№9
Костры… Сгоревшая база снова зажглась кострами… Здесь не одна рота… и не только бойцы, но и рабочие… Это призрак системы – уродливое отображение, брошенное на эту базу искаженной проекцией… Все объяты бездумным бездельем, все объяты этой смертью разума и тела… Медработники колют что-то в вены себе, не замечая раненых, которые не замечают ран… Рабочие рушат стены близлежащих зданий мощными разрядами боевых излучателей, а бойцы, бросив оружие, бьют о стены пустые бутылки…
Я скинул голову скингера на плечи и чуть не оглох от безумного буйства пьяных до беспамятства солдат… Бутылки с чистым спиртом летят в высокий костер, сопровождаемые надрывным хохотом и задиристыми выкриками… Яростные вспышки пламени бросаются в искаженные лица бойцов, швыряющих друг в друга кости руггеров…
Олаф вышиб из рук растерянного Ханса бутылку, которую успел вручить ему унтер-офицер, обнаженный по торс, но в загруженной зарядами портупее…
– Полковник… Нам надо уходить отсюда… Возьмем у них антибиотики… и врача прихватим…
– Жди, Олаф. Я должен найти вменяемого офицера.
Шлоссер беспомощно осматривается, разводя руками, – он потерял в этом разгроме своих людей… Я отстранил его, проходя меж костров, уклоняясь от бутылок и осколков…
На штабелях ящиков с боеприпасами и спиртным сидит, уронив голову на упертые в колени руки, капитан… Он выглядит не таким пьяным, как остальные.
– Вы Верден?
Он поднял голову, посмотрев не на мое лицо, а на мои погашенные погоны, почти закрытые лапами скингера…
– Я.
– Вы сможете это прекратить?
Он осмотрелся вокруг, будто прежде и не замечал…
– А зачем?
– Снегов скоро установит порядок и пошлет за вами.
– Мы будем драться.
– Ваши бойцы пьяны – они ни на что не годны. Их всех расстреляют в считанные секунды.
Верден перевел трезвеющий взгляд на мое лицо…
– А вы что, знаете, что делать?..
– Знаю. Объясню позже. Приведите людей в порядок.
Верден поднялся, беря оружие. Я ждал, что угрожать он будет мне, но он отвернулся от меня, направляясь к тому сержанту, который пытался напоить Ханса… Он резко метнул нож, и бутылка раскололась в руках унтер-офицера, принявшегося спокойно отирать о штаны порезанную осколками ладонь…
– Морген! Шлоссер! Лейтенанта ко мне! Тащите его ко мне! Живо! Спирт в огонь не лить! Голову снесу всем, кто оглох! Кончились забавы! Эй, ты, подрывник, от огня! Спирт от огня!
Лейтенант вырвался у поддерживающих его под руки сержантов, тяжело и угрюмо смотря на командира, но подчинился, постаравшись согнать одолевающую его хмельную сонливость… Под его грубыми выкриками сержанты стаскивают ящики со спиртным к штабелю у стены, отбирают бутылки у бойцов, бросая под ноги осколками…
Я наблюдаю, как этот капитан решительно действует… Он подойдет.
– Верден, идите за мной.
Он беспрекословно повиновался, оставляя лейтенанта и унтер-офицеров усмирять негодующих бойцов, следуя за мной под высокую арку, скрывающую нас от чужих глаз…
– Верден, вы примете командование.
– Командование приняли вы, полковник.
– Я буду контролировать вас, но не буду вашим командиром. Я веду за собой чудовище…
– Вы правы. Мои люди взбунтовались против власти Снегова, они не потерпят власти его офицера – офицера СГБ.
– Я больше не служу ни Снегову, ни СГБ.
– Этого я им сейчас объяснить не смогу.
– Не имеет значения, Верден. Сейчас вы должны собрать командиров всех отрядов, включая бойцов Хакая, и дать им четкие указания с прописанными мной схемами действий. При неподчинении – расстреливайте всех.
– Вы думаете организовать эти банды?
– Я думаю – вы делаете. Чтобы выстоять против жесткой организации, нужна тайная организация. Вы поняли?
– Понял.
– Отряды разобьете на группы – пять бойцов с командиром. Группы рассредоточите, выведя с территорий Вэй-Чжен. Не допускайте пересечений – вхождения одной группы в радиус ментальной активности дугой. Используйте только метальную связь, только через одного связного – другие сигналы будут перехвачены и обнаружены с дальнего расстояния.
– Ясно.
– Право на совершение набега будете давать вы. Мародерство должно быть ограничено и подконтрольно. Нарушения будут наказуемы. Схемы пересечений с разведчиками рассчитывать буду я – на всех территориях. Инструкции по борьбе с ликвидаторами системы я передам вам.
– Бойцы должны пройти обучение, полковник. Знания должны быть общими – здесь не возможно разделение армии, службы безопасности и рабочих подразделений.
– Это будет трудно.
– Это необходимо, полковник.
– Мы сделаем это со временем. Сейчас определите в группах и бойцов, и рабочих. Медиков распределите в зоны действия нескольких групп. Планы набегов разрабатывать буду я, приводить в исполнение – вы.
Верден согласно наклонил голову, принял схемы действий в ментальном формате. Расправил плечи, будто освободился от остатка хмельной горечи, вышел на плац – к трезвеющим от ругани взводных бойцам, к догорающим кострам. Он обрушил мысленными приказами на бойцов властную тишину, и их привычка к дисциплине взяла их за переданные командиру нервы.
Олаф, заметив меня, подошел, еще что-то вырывая из рук Ханса…
– Антибиотики у меня… и врача я вам присмотрел.
– Врачи останутся здесь, с вами – с тобой и Хансом.
Олаф окинул меня высокомерным взглядом…
– Мы с вами…
– Я не ваш командир. Ваш командир – Верден.
– У нас с Хансом вообще нет командира, полковник… Мы с ним вольные охотники – не то, что эти муравьи вышколенные…
– Я уйду один. Но я буду контролировать Вердена, вас всех.
– В таком случае вам уж точно одному не должно идти. Теперь вы, поставив под угрозу себя, поставите под угрозу весь этот буйный полк. Да и времени у вас теперь не будет о добыче крыс думать. А без крыс никак – не каждый день в набег ходить будем. А мы вам, может, и руггера как-нибудь забьем… Да и врача прихватить надо…
– Нет, тогда нас выследят. Собрались идти, так идем. Верден порядок наведет скоро, а нам здесь больше оставаться нельзя.
– Он знает, где вы будете?
– Знает, куда выслать связных, чтобы я нашел их.
Запись№9
Мне становится все холодней, несмотря на жар, которого я больше не замечаю. Я бросил шкуру на промерзший пол пустого помещения и упал на нее без сил… Я знаю, что должен наблюдать за разведчиками – постоянно наблюдать, постоянно искать, постоянно править схемы и расчеты… Но я не могу. Впервые – не могу… И впервые я нервничаю, что не справлюсь с задачей… Впервые… Я думал, что потерял все, что мне больше нечего терять… Но оказалось, что у меня ничего и не было и только сейчас появилось что-то… Я нашел то, что мне страшно потерять, а раньше у меняя было лишь то, что я обязан был сохранить. А теперь я нашел то, за что хочу, а не должен, сражаться… Я в первый раз ощутил себя живым человеком, в первый раз почувствовал себя командиром живых людей… Правда, вместо вышколенных фигур, переставляемых поверх развернутых карт, под моей ответственностью эти пьяные разбойники… Но они – эти пьяные солдаты – хотят жить, хотят бороться за жизнь, подвигнутые только волей к жизни… А верные солдаты системы отдают жизнь спокойно, без сожалений, без борьбы – только служа системе… Они, скорее, как машины… Они совершают подвиг, как машины – вечно честные, вечно бесстрашные, вечно холодные… Но настоящий подвиг – преодоление бури… желаний и страхов… И пусть эти пьяные солдаты не способны совершить холодный подвиг равно всегда и везде, но их вымученный героизм имеет величайшую силу… Я заставил себя подняться и идти… Но Ханс с неожиданной настойчивостью воротил меня.
– Спите. Вы все равно сейчас ошибетесь.
– Я не могу позволить себе…
– Вы знаете, у нас здесь, в сложных условиях, правило такое – нельзя подвергаться лишнему риску, нельзя давать излишне тяжелые нагрузки, пока смерть не будет стоять за плечом… Вот тогда, когда смерть будет совсем рядом, – вы себе отступить не позволите, не позволяя ей перейти в наступление. А сейчас – рано еще.
– Это значит – потерять контроль, Ханс…
– А вы его уже потеряли, пневмонию неизвестно как схватив… Теперь придется вам положиться на судьбу и на нас… Мы ведь тоже не только крыс ловить можем. Ну я, может, только это и могу, а Олаф… Он умный.
– Ты тоже не тупой, Ханс. Ты просто безграмотен.
Ханс настороженно взглянул на меня, но увидев, что я серьезен, засиял надеждой…
– Научите меня…
– Научу, Ханс… всему, что знаю. Но не сейчас… И вы с Олафом меня научите… Но не сейчас…
Я отстранил его, подходя к почти сведенным и заклиненным дверным створам… Я знаю, что “защитники” способны обнаружить разведчика, летящего достаточно высоко, не только визуально, не только по ментальной активности, но и по колебаниям воздуха… Знаю, что здесь не место, но подниматься выше не могу… Но мне нужно поставить пробу – испытать мои силы… ведь я не знаю истинный предел моих сил… Я не знал даже, что жив… Откуда же мне знать, на что я способен?.. Я – офицер S9… и я могу больше, чем прописано в системной инструкции…
Тишина отступает с нарастающим, как скорость, звоном… Что это?.. Просто ветер… Ветер бьет мне в лицо, разбиваясь о заклиненные дверные створы… Нет, здесь что-то еще… Кто-то идет, кто-то приближается… на улице, совсем близко… Я открыл глаза, но не увидел никого… Но я уловил какую-то недоступную мне прежде частоту…
Кашель сдавил мне грудь, запирая дыхание… Теперь нет ничего, ничего не видно и…
Запись№10
Я открыл глаза… Передо мной стоит “дракон”… Высший боевой офицер – S11… Его горящий взгляд устремлен на меня. Я тихо отвел руку, но оружия нет…
– Это были вы, на улице?..
– Я.
– Вы пришли за моей памятью? Ведь мой разум давно был недоступен вам… Но вам не нужно подходить так близко – вы способны считать открытую для вас жесткую память издали…
– Молчите, Горный. Мне нужна не ваша память.
– Хакай… Трижды сожженный… Призрачный командир… Это вы. Вы здесь.
– Он ищет меня – Тишинский. “Тень” Снегова – “белого генерала”. Он оставил вас, как маяк.
– Тишинский… Он придет… Он убьет вас, Хакай.
– Все изменилось. Теперь нет смысла убивать… Теперь мы сможем только – уничтожать… Нам поздно убивать. Время убивать пришло ледяной крепости – Ивартэну.
– Вы пришли невидимым…
Хакай сверкнул на меня черными глазами, горящими то огнем, то холодом… то гаснущими немой тьмой…
– Вы знаете, что я не человек.
– А что вы такое, Хакай?
– Подобие сожженного офицера.
Я протянул руку, коснувшись его плеча…
– Вы похожи на человека…
– Похож. Я подключен в пространстве и времени. Но я буду отключен, как только будет введен код, отключающий дестабилизаторы одиннадцатого измерения.
– Вы существуете только, пока работают дестабилизаторы Пустоты?
– Я был сожжен, я исчез, меня нет. Но осталась моя память и память обо мне. Я был явлен, подключенный напрямую в пространстве и времени.
– Конечно… Стабилизаторы расчищают пространство и время до Пустоты, а дестабилизаторы строят пространство и время от Пустоты… Внедрение в высшие программы… Запретные технологии… вы применили их вновь.
– Когда вы сожгли меня вновь. Теперь я не живу и меня нельзя убить. Теперь я являюсь и исчезаю, следуя зову системы. Но скоро я исчезну бесследно. Я передам мои армии Снегову. Тогда моя задача будет завершена.
Я склонил голову перед этим жестоким мучеником… Мы трижды сжигали его, а его бойцы трижды поднимали его из пепла, вынуждая вновь и вновь сжигать наши крепости. Он раб, принужденный существовать, как “защитник”… Он раб, и у него нет жизни, у него нет воли к жизни – только задача… И он не умрет – он только завершит задачу, как “защитник”… как Снегов… как все наши рабы, которых мы считаем нашими богами…
Хакай резко повернулся ко мне, сверкнув глазами, сжимая руку в кулак…
– Снегов станет единовластным правителем. Я буду вынужден отдать его власти мои земли. Земли, которые я взял у него, облив кровью моих людей, которые я вернул, осыпав моим пеплом.
– Вы пролили и кровь моих людей, Хакай… и мою кровь… Вы угрожали нам затопить нас в крови, и нам пришлось вернуть вам ваши угрозы…
