Текст книги "Жу (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Не понятно, – сказал Виктор. – Людей ненавидишь, и вместе с тем хочешь стать… стать… человеком? Зачем?

– Не зачем, Витя… не зачем… Не гусенице решать: хочет она стать бабочкой или нет. За нее уже все решили. Думаю – человечество, чего мелочиться – вселенную ожидают перемены, и начнутся они, перемены, с меня… Я посланец – понимаешь? Снаружи – человек, а внутри… В мире фальшивых идей, Витя, легко тому, у кого нет навязанных, рабских представлений о морали. Природа выбрала меня… выбрала для миссии… Какой?.. Не стану врать, – пока только догадываюсь, но… Что знаю – что есть цель, и она не в том чтобы быть самым умным дураком в школе для умственно отсталых. Я иду к людям реализовывать свое, звериное.

– Понятно, – разочарованно сказал Виктор.

– Что тебе понятно?

– Только потому, что ты говорящий, я должен вот все это слушать? – Цыкнул, покачал головой. – Звериное, человеческое – чепуха. Такого добра там хватает. Убил заблудившегося туриста, и думаешь, стал сверхсуществом?

– Ничего себе турист, – возмутился Жу. – Он, между прочим, стрелял в меня. И напрасно ты так недооцениваешь способностей индивидуума переросшего общие предубеждения, способного выйти так сказать за рамки… Конечно, этого мало – понимаю, но это черта – главная черта, необходимая. Все, мало-мальски стоящие люди плевали на устои, на нормы, законы, стандарты, не стеснялись шагать по трупам: Македонские, Сталины, Гитлеры, Цезари и прочее отребье, только тем и брали… А в целом… в целом… Знаешь, что я думаю в целом?

– Ты много думаешь, – пробурчал Виктор. Жу разочаровал его, раздражает все сильнее: "Лучше б он и правда был пособником дьявола, – думает человек. – А чего ждать от этого… Эта больная, шизанутая химера заморит голодом… из-за чего? Из-за каких-то своих… своих…"

Между тем, Жу продолжал: – А в целом, думаю: человечество вырождается. Появление таких, как я, тому подтверждение. Человек – ошибка. Мать природа отказывается от родительских прав. Она убьет вас. А не убьет, так вернет в первобытное состояние. И я тебе скажу: я с ней согласен… И знаешь почему?

– Я хочу спать.

– Что? – удивился Жу.

– Я хочу спать, – повторил человек. – Трудный день… Просьба… у меня… Я хочу тишины…

– Вызвал меня на откровенный разговор, а теперь на попятную…

– Я не вызывал…

– Вызывал!

– Как бы там ни было, мы ведь уже все обсудили… Давай отдохнем.

– Кто тебе мешает, отдыхай.

– Спасибо. – И впрямь, почувствовал себя вдруг сильно уставшим.

9

…ушел в глубь пещеры, лег возле плоской плиты: той самой на которой спал первые дни. Теперь, на ней, не помещается. «А ведь он прав… – Провел когтем от начала до конца плоской поверхности. – Как же я не замечал? Ведь видел – она уменьшается…»

– Я попробую объяснить тебе, – услышал человек, но не реагирует: "Я сплю… я сплю… Все. Ни слова больше… ни слова…"

Жу это не остановило: – Не желаете дискуссировать… тогда слушайте. Итак… человеческая стая и причина ее вырождения. Эпиграф: "Человек – есть вша!" Начнем с простых понятий:

Любовь. С рефлексами и инстинктами размножения все понятно… Не будем останавливаться.

Любовь к некоему могущественному сверхсущесву. То-бишь – религия. Зиждется на страхе, ущербности мировосприятия, инстинктивном желании жить, покорности. Без покорности не будет иерархии, анархия же – слаба и нежизнеспособна. Зачем стае анархия. Большой мозг позволяет человеку находить спасение в таких абстрактных плоскостях, как скажем Рай, но сути это не меняет. Любовь к богу – выгодна стае, является ее производной.

Любовь к искусству.

У большинства людей потребительское отношение к искусству. Они любят картину, потому, что на ней нарисована вкусная утка, или сочные яблоки. Восхищаются природой потому, что в ней много дичи, нарисованной рекой, потому что много рыбы. Это, что касается живописи; музыка и прочее, по тому же принципу, цепляют те же струны.

"А улыбка Мадонны, что цепляет? – хочешь спросить ты.

– А ты думаешь, она кому-нибудь, действительно нравится – эта улыбка? Ха-ха, – отвечу я".

Патриотизм, любовь к Родине. Что это, как не проявление человеческой природы? И я отвечу: "Поиск общих корней, идеалов, перекройка истории под стандартный шаблон, – все, все, что ты называешь этим весьма туманным термином (патриотизм), объединяет стаю, делает сильнее, призывает к отстаиванию своих, или захвату чужих территорий.

Патриотов штампуют лозунгами о величии и силе национального духа… Во все времена и во всех государствах. А потом… Потом, начинается заварушка, и молодцы с парада отправляются в грязные, вшивые окопы, кормить национальное самосознание. Когда им все надоедает, вдруг понимают: их обманули и кругом предательство. Потом, их отлавливают по лесам и снова напяливают кирзовые сапоги и каску. После пятого побега дают в руги связку гранат и бросают под вражеский танк. Так появляются герои, спасители Родины, пример достойный подражания для новой, еще не обкатанной партии патриотов. Войну часто начинают патриоты, но редко заканчивают. Патриотизм-лазейка для ничтожеств не способных быть личностью, индивидуальностью, и по сему, считаю его производным одного из основных животных инстинктов. Патриотизм… – хотя, хватит о нем.

Все, все, куда ни сунься, самые, казалось бы, чистые, бескорыстные мотивы имеют основной идеей: служение стае, продление рода или повышение статуса.

Только в том, кто рассчитывает исключительно на свои силы есть, что-то человеческое… Он не привязывается к территории… не падок на лживые, религиозные теории… не желает теряться в обезличенной толпе… он вне общества, и этим обречен на вымирание.

Думаете: любовь, доброта, гуманизм – истинно человеческие качества? Тогда скажите, кому принадлежат противоположные: ненависть, злоба, жестокость?.. Они всегда у Вас вперемешку. Вот так ребята: доброта – от меня, от зверя. Придумали еще – "человечность". "Животность", правильнее говорить – "Животность", Витя. Увы человек погибнет быстрее чем превратится в холодного, расчетливого гермафродита, то есть станет "человеком совершенным" по сути – богом, циничным, бездушным, как сама природа. Природа… Природа – не допустит конкурента. Не успеете избавиться от животных страстишек, прихлопнет. Я, уже наблюдаю регресс…

– Ты мешаешь мне спать, – пожаловался Виктор. – Зачем вся эта ахинея?

– Однако? Конкретизируйте…

– Конкретизировать?.. – и дальше раздраженно: – Природа не допускает ошибок. Это то, что я знаю точно! Если я есть, значит, я нужен. И точка!

– Допускает, Витя, допускает, – сказал Жу миролюбиво. – Заигралась старушка с мутациями.

– Хм… Картины говоришь?.. Хорошо. Если на картине мне нравятся облака – это что значит?

– Значит, ты хочешь пить.

– А если мне нравится сирень в горшке, значит в прошлой жизни я был пчелой?

– Ну зачем так? Сирень можно обменять на мясо, на сексуальные услуги, на…

– Ну перестань. Знаешь ведь, что это не так…

– Хм… Понимаю – большое искусство, духовность и все такое. Вот твоя беда… Нельзя быть в вечных аутсайдерах – Витя. Это все от лжеустановок: Молитесь богу – тут же кидаете проклятия; ревете от мелодрамы – в перерыве на рекламу забиваете до полусмерти жен, а главное: не совершаете нужных, но незаконных поступков, оправдываясь, перед собой тем, что совесть и вера… хотя, ни того ни другого… Живете в паутине. Сами не знаете, во что верите, во что нет. А теперь, все будет просто и ясно. Ты счастливчик…

– Согласен с тобой… а теперь мы будем спать, да?

– Нет.

Виктор, спросил устало: – Никогда?

– Мне нужна минута твоего внимания и делай что хочешь… Идет?

– Минута?.. А зачем все это..?

– Я хочу поделиться мыслями о человечестве… их не много, но… Две минуты… всего две минуты…

Человек поднялся, подошел к выходу, всматривается в темноту: – Где ты?

– На охоте… Скоро буду, – услышал в ответ.

– Ты далеко?

– Минута на трамвае.

"Да, – думает человек, – не спрятаться… и уши не заткнуть… Весь как на ладони…"

– Ладно – две минуты, и баиньки…

10

– Мммм… Да… Так вот: Что есть регресс?.. Человечество и хаос… мозговая атрофия… – темы, которые хочу поднять. Вот, на первый взгляд простая, житейская история… Две минуты, я помню… Хм… итак:

Был такой, себе на свете, интересный человек – Витор. Много увлечений, много друзей, и все его любят, и никто плохого слова не скажет. Душа компании, этакий балагуру, острец и разбивалец дамских сердец… Ха-ха, в рифму – заметил? Ну ладно… Ну вот… Этот имел, что сказать в любой компании, мог поддержать любую беседу; он нравился всем, нравился даже мне. И вот как-то одновременно появился у него и друг и любимая; и легко отдал бы жизнь наш герой, за обоих. Случилось так, что попал под дождь, или сквозняк или еще куда-то там попал – не так важно, но заболел. Заболел, долго не выздоравливал. И про него забыли. Все. Так быстро, что даже странно. А он, каждую ночь смотрел, как на открытом окне догорает свеча и загадывал: "Вот если звезды за окном погаснут раньше…" – хотя, это лирика… И в общем-то не имеет отношения к истории… Впрочем, если хочешь? Знаешь, некоторые разбавляют истории такими… отступлениям, предав им тем самым…

– Нет, не стоит, – сказал человек.

– Ну да… Ну так вот, и в силу своего отвратительного характера…

– Стоп-стоп, ты о ком? – Не понял Виктор.

– Да о нем же, о нем! Ты внимательней слушай… Ну, я может слегка перехвалил… Ну да, скорее… не таким уж был и весельчаком, каким сам себя представлял… Да и, слабый пол его скорее игнорировал… Да и друзья собственно так: собутыльники да завистники. Хотя, чему там завидовать? Бесхарактерная, серенькая личность, пресненький оратор, посредственный веселун. Мы все его в тайне презирали, хотя, опять перегибаю, многие совсем и не в тайне, тем более после того случая…

Бал. Собрался весь цвет. И вдруг: гром, гроза, землетрясение. Входит! Все еще больной, с опухшими красными глазами, и музыка смолкла, и гусары опустили чубатые головы, дамы недоуменно переглянулись, на кухне перестали греметь.

"Хватит ломать комедию!" – крикнул громко, властно; ветер на полную распахнул дубовые двери…

– Подожди, – прервал человек. – А можно, без "властных криков" и "чубатых голов"?

– Торопишься куда-то?.. Я могу и короче, но учти, что реалистичность и… так вот, – сурово продолжает: "Хватит ломать комедию!" – крикнул громко, властно; ветер на полную распахнул дубовые двери за его спиной; молнии сверкнули на улице; свежесть вдохнул вспотевший зал; погасла треть свечей.

– Я долго ждал! Я загадал, глядя на горящую свечу и угасающую в небе звезду!.. В прочем это лирика господа!

Слабый шепот пронесся вдоль портьеры, умчался в столовую, нырнул в окно и там смешался с собачьим лаем.

– Шуты! Комедианты! Прихлебатели! Я вижу тут все неплохо устроились! – презрительно бросил в толпу. – Все чувствуют себя превосходно!.. А кто-нибудь из вас – ничтожеств, задумался, сколькие недоели, скольких не долечили?!. Чтобы вы тут, сейчас..? Эл-л-лита. Паразиты, что затесались в кишечник общества! Язва! Нарыв на его беззащитном теле! Нельзя жить одним днем, и одним собой в этом дне!! Какую пользу вы принесли людям?! – Взгляд уперся в юную кокетку, та дрожала, краснела – некуда бедняжке деть свои красивые голубые глаза.

Потом, широко окинул зал: – Мне очень жаль Вас, господа! И ничем, ничем уже не помочь!!

Один молодой гусар заметно выделялся на фоне остальных. Был в явном восхищении от смелой, отчаянной выходки внезапного гостя, весь затрепетал, когда тот вплотную приблизился, смахнул волос с его золотистого пагона, щелкнул ногтем блестящую запонку накрахмаленного манжета. Долго с презрительной скрупулезностью изучал витиеватые спиральки мягких гусарских усиков; вдруг отшатнулся, губы скривились; молния – угловатой росписью вспыхнула, зашипела, в мути влажных зрачков.

– А ты?! – ошарашил молодого офицера, грозно запищал. – К черту эти цацки! – Сорвал эполеты, тут же забыл о гусаре, нелепо заломил непослушные руки, застонал; не вовремя, предательская судорога нащупала под лосинами худую ляжку; превозмогая боль, подволакивая скривленную ногу, герой устремился в центр зала.

– Император здесь?! Но откуда он?! – спросил гусар смущенного дедушку, что стоял рядом; руки юноши тряслись, чтобы скрыть возбуждение наматывал на педикюрные пальчики пестрый узорчатый платочек. Дедушка покачал головой, пожал плечами.

– Это не император, – прошептали сзади, – это князь Мейфершиц.

Молодой офицер не слышал, или не хотел слышать: – Император… Его превосходительство… Император… – повторял он.

Между тем, наш герой ходит по залу, ищет кого-то, и вдруг, лицо исказила гримаса ненависти. Подошел к низенькому испуганному капитану, измерил презрительным взглядом.

– И ты здесь? – начал шепотом, но сорвался на крик. – Я умирал там, совсем один!.. Забытый всеми, и никто, даже мой друг!.. И моя любимая!.. – Резко повернулся к высокой некрасивой даме, что стоит возле капитана, проткнул взглядом, швырнул в лицо перепуганной белую перчатку. От чего женщина вскрикнула, неприятно поморщилась; на пышное платье посыпались белила. Зал зароптал, и затих. Кто-то упал в обморок.

– Снюхались?!. Снюхались?!. – рвет глотку князь. – Господа! – обратился к окружающим; в чертах бледного лица отразилась мировая скорбь. – Они снюхались – господа!.. Как?!. Как, наше приличное общество может терпеть в своей среде… – иуду?! Воспользовавшись болезнью, господа!..

– Это поклеп! – перебил капитан. Смелость маленького офицера поколебала князя. – Я был, и остаюсь Вашим преданнейшим другом! И графиня Узейршпиц! – Махнул, в ее сторону, не рассчитал расстояние, пятерня с силой ткнулась в живот некрасивой дамы. Графиня качнулась, но выстояла. – Вам еще будет очень стыдно, за эти слова князь!.. Меня не было в городе; я отлучался по долгу службы… А графиня! Графиня!.. Ах как Вам будет стыдно князь!

– Это ложь! – сжимая кулаки, крикнул Мейфершиц. – У него просто нет сил сознаться! Трус! – обращается к залу наш герой, но смотрит теперь, только на капитана.

– Это правда князь! – заступилась за капитана Уйзершпиц. Я знаю о грязных сплетнях, что плетут наши недоброжелатели, но поверьте, я слишком ценю то доверие… Люди жестоки, они делают больно, не задумываясь… Как легко выиграть в свете опорочив чье-то честное имя… Что случилось князь? Как, ваш ум?.. Знание жизни… Как, Вы можете?..

– Прости меня Като!! – вырвалось у князя. Кинулся к ее ногам. Плачет, причитает, молит; белое лицо и тощие руки спрятались в пышных кружевах бального платья; фрак, волосы и туфли трясутся от рыданий.

– Если бы ты знала, что мне рассказали!.. Ах как мне было плохо! Я так виноват перед Вами… Прости меня!.. Прости прямо сейчас, а-то застрелюсь!.. Даю слово Като… Я загадал на свечку и звезды!.. Мне столько, столько нужно тебе рассказать…"

– Ну все, – перебил Виктор. – Зачем все это? С чем это вяжется?

– У тебя неприятная манера перебивать, – обиделся рассказчик. – Я только подошел главному…

– К чему тут можно подойти? Что за дурацкая история?

– Я хотел провести параллели.

– Параллели? – переспросил Виктор.

– Да, аналогии и параллели. Часть из того, что рассказали князю, все-таки было правдой, и графиня Узейршпиц не знала, кому из благородных друзей отдать предпочтение; все должно было решить состязание.

Она стояла на самой высокой горе, а князь с капитаном (каждый со своего склона) тащили к ней по огромному, сорокакилограммовому ядру. Тот, кто доставит свой нелегкий груз первым и должен стать…

Без воды и еды, три дня толкали, каждый свою ношу на вершину, и там, на самом пике, победителя ждала невеста. Мейфершиц не удержал ядро, выскользнуло из рук, когда до любимой было рукой подать. Увлекая за собой мелкие камни, с грохотом, нарастающей неистовостью понеслось обратно, вниз. Даа… Я хотел плавно подвести к тому, что человечество, как и это ядро, не достигло пика, с радостью и облегчением кинулось вниз, назад… Ммм… Атавизм. Но ты не захотел слушать… и не узнаешь всех интригующих подробностей этой пикантной, поучительной истории… Что ж, пеняй на себя…

– А что мешало начать рассказ, с момента… как начали тащить ядра? Или привел бы в пример камень: бросили, взлетел, упал. И все – чем не аналогия?

– Эту историю, я три раза сократил вполовину, и тебе все равно затянуто? Я ошибся… Думал, у тебя есть вкус, жажда познаний… со всеми тонкостями… со всей психологией… Был уверен, сам спросишь: "Что же дальше? Каким боком повернулась судьба к героям этой трагедии?" А теперь… умолять будешь, не словом не обмолвлюсь… Ты гляди ж… Перед ним наизнанку выворачиваешься…

– Чертов Йети… – злится человек. – Придумал себе чего-то там и треплет нервы… Атавизм у него…

Злость Жу вдруг пропала, сказал спокойно, улыбаясь:

– Любой микробиолог подтвердит: существует такое понятие – "популяционные волны". Это когда, скажем, раз в пятьдесят лет, происходит резкий репродуктивный всплеск. Численность представителей, какого-нибудь вида, увеличивается в сотни раз. Труднообъяснимые явления. Такие всплески заложены в самом ДНК каждого организма, их легко проследить на существах, чей жизненный цикл быстротечен. Как из преисподней, возникают миллиардные полчища тараканов, гнуса или мушек – каких-нибудь дрозофил. Их так много, что день становится ночью, и… Или армия тутовых шелкопрядов, в считанные дни, объедают все шелковицы, на целых континентах, до последнего листочка, до белых стеблей, а потом также резко на десятилетия, а-то и столетия исчезают, в никуда. Это простая математика. Знаешь, во сколько раз возросла численность гомосапиенс за последние триста лет? А ведь сотни тысяч лет, ничего этого не было. Количество особей было стабильным. Я даю Вам, еще от силы пятьдесят лет, чтобы объесть эту шелковицу и все… хе-хе. И никакой цивилизации. Человеческий код уже дает сигнал к отступлению, останутся те, чей мозг раньше упростится, быстрее приспособится к новым, диким реалиям.

– Теперь, наконец – все?.. – спросил Виктор. – Не стоило есть этого несчастного, потерявшегося профессора. Вместе со знаниями, похоже, передалось и старческое слабоумие…

– Ты про охотника? Не смеши: этот парень не отличит корейского долгоносика от вьетнамской жужелицы.

– Спим?

– Какой ты все таки… – обиделся Жу. – Когда-нибудь, ты захочешь поговорить, но я клянусь..!..

11

В пещерном проеме замелькали скучные дни. Пару раз зверь приносил еду, но не нарушал обета молчания. Виктор заговорил первый. У него появился план, еще надеется уговорить Жу, отказаться от своей идеи.

– А хочешь, расскажу историю? Тоже очень поучительная… будет, о чем задуматься… Тебе понравится. – сказал он. Ободрился отсутствием возражения, начал:

– Кода-то, давным-давно, читал в какой-то книжке, была бесплодная суша, и дух метался над ней. Потом за пару дней реализовав скрытый талант ландшафтного дизайнера, генетика и, применив некоторые познания в мелиорации и… впрочем, что было потом всем известно, и не так интересно. Гораздо важнее, что было до этого.

Ничто не берется из ниоткуда, и наш дух, всего лишь потомок другого духа, который в свое время, тоже был молод и энергичен, и что-то похожее с подшефным участком вселенной уже творил. Но, ничто не вечно под луной, и когда жизнь подошла к закату, отдал бразды правления… ну, как это и полагается.

Вселенные рождаются и умирают, передают хромосомы потомкам, так что города, люди и даже отдельные, кажущиеся случайными события, повторяются снова и снова.

Так вот. В каком-то году, где-то недалеко, в пределах бесконечности: жили, плодились и размножались, молились и грешили, надеялись, копили, плакали, душили, писали стихи… Он, его кстати звали Виткор, писал стихи. Он жил на первом этаже, а она на девятом. Он писал красивые стихи. Он делал это лучше других, это было его призванием, талантом, щедрым подарком вездесущего духа.

Все были в восторге от его искусства, все от первого по восьмой этаж. Но она… она жила девятом. Была умна, практична, и как это принято в довесок – бездушна. А он, конечно же любил именно ее. Покорить сердце строптивой не было возможности за неимением оного, но удовлетворив земные запросы, можно было обладать ее телом, и он попробовал.

Больше не искал рифмы, не упивался вдохновением, не ждал и не хотел чуда. То, чего хотел, было холодным, почти мертвым, и… последнее стихотворение звучало как так:

"Остывший дым. – Пустой орех. – И депрессивный смех. – Решали долго: – Кто из них, тебе дороже всех. – Но ты любил: – Истошный скрип. – И равнодушный взгляд. – И черствый сок болотных лип. – И дождь. – И страх. – И яд. – Зовут могильные кроты: – Цветы с полей совать в тюки. – И на кресте своей мечты, ногтем царапать матюги".

– Я бы написал лучше, – вдруг вставил слово Жу. Виктор обрадовался, что смог его разговорить, но постарался ответить как можно суше, сдержанней:

– Так многие думают, но получается, увы… Можно написать иначе, но лучше – никогда! Я продолжу:

И произошло с ним то, что ждет каждого, кто теряет себя, отказывается от сути, от своей природы. Стал чуждым и противным самому себе.

Чтобы добиться ее расположения, предал все, что любил, во что верил, перешагнул через совесть, не оглядываясь, пошел дальше.

Она хотела быть единственной – пожертвовал друзьями, близкими, хотела славы – оклеветал, распихал по психушкам конкурентов, хотела материальных благ – обворовал всех до кого дотягивался взгляд, и богатое воображение.

Только в их отношениях все было без обмана, и она легко отдавала свое тело как плату за верную службу.

У них даже были дети – двое или двенадцать, поголовье постоянно менялось, считать, не было ни желания, ни времени. Обросли знакомыми, людьми высшего света. Ну там: высокие ценности, идеалы, устои, моральные качества, и все такое… Скольких усилий стоила поддержка нового имиджа, но старались… Очень. Чувства его как-то незаметно растаяли, но привычка, общественный долг, и…

И, наверное, тем бы все и кончилось если бы однажды, друг не предложил прокатиться в театр, или в бордель, или в казино, или в музей, что в прочем не так важно.

Кратчайший путь – через главную площадь, и в этот день, обычно пустая безлюдная, как назло оказалась забита. Люди. Много людей: кричат, стонут, смеются, плачут.

Друг не смутился, наоборот, как-то подозрительно оживился, двинулся к толпе, увлек за собой.

– Надо было проехать мимо, – сказал наш Виткор другу, как можно громче, боялся, тот не услышит за шумом толпы. – Ты знаешь, я не люблю такие мероприятия!

– Да брось, будет очень весело, это всегда завораживает… горячит кровь! – Брезгливо распихивает локтем грязных горожан, тянет Виткора за рукав.

Виселица не огорожена забором; каким-то чудом, красная линия, что в десяти метрах, сдерживает, кажется неподконтрольное, плотное кольцо: агрессивных, жаждущих зрелищ, существ.

Приговоренные, каждый возле своей веревки, безразлично разглядывают окружающих, молча ждут участи. Перед тем как повесить, осужденному дают слово. Трое из семи отказались, двое просили прощения, один кричал проклятия, а последний – молодой, как-то совсем, не по сезону улыбающийся парнишка читал стихи. Читал, когда приказали замолчать, и даже, когда на голову надели мешок, и как показалось Виткору, рифмы метались над площадью и после, когда тело поэта конвульсивно барахталось на парусиновой веревке. Впрочем, с этого момента стихи слышал только Виткор, потому что знал их наизусть, ведь это были его стихи.

С площади, направился домой, заперся в комнате, и не выходил пять дней. Все, чего хотел – написать хотя бы одно стоящее четверостишье, но все впустую. Тогда, взял пару карандашей, перочинный ножик, несколько чистых тетрадей и навсегда ушел из дома.

Много ходил по свету, все искал вдохновения, но, ни через год, ни через пять, не написал ничего, что могло бы сравниться с тем, что когда-то, так легко, за секунду выхватывал из неоткуда. Он и сейчас в поиске, и уже не сойдет с пути, будет искать, искать, искать, до тех пор… И поверь, даже одна стоящая строчка, будет щедрой компенсацией – той сытой, чужой жизни, которой пренебрег.

Хорошая история, – оценил Жу. Понимаю, к чему клонишь, но ты извращаешь мою идею. Я не отказываюсь от себя, напротив, даю реализоваться лучшему в себе. Это как если бы твой Виткор, начал бы убивать всех, кто отказывается признавать его гений. Избавляться от тех, кто мешает прогрессу… Все правильно, художник должен рисовать, а хищник, если говорить просто – убивать, в какой оболочке не важно, важна суть… Но тебе – спасибо, теперь буду жестче, решительней, в выборе путей: реализации поставленных целей. И если, не дай бог начнут разлагаться внутри, какие-нибудь либеральненькие мыслишки – обязательно вспомню твою историю.

"Сволочь. – Злится человек. – Все перевернул…"

– Что?

– Я это не тебе.

– Ааа…

"Попробую еще раз, – решил Виктор. – Может быть, последний раз…"

– Разве ты не боишься: вдруг что-то пойдет не так? Назад-то – уже никак… Загоняешь сознание в оковы какой-то фанатической идеи, а даст ли врожденное разнообразие сконцентрироваться на задуманном? Окажешься завтра, каким-нибудь…

Не успел договорить – Жу перебил:

– Если бы я был теленком, который пытается стать человеком и завоевать весь свет – твой вопрос был бы справедлив, но… но посмотри на меня: сразу поймешь, кто, завтра войдет в твой мир. Судьба, доля каждого, расписана не на ладонях, она влеплена в нашу душу, впечатана в породу. Тигр, умрет от лап тигра, суслика съест хищник, крот умрет в своей норе, – такова статистика, все остальные исключения, которые как известно… А если, эту статистику еще и помножить на целеустремленность, прибавить веру в притягательность рока, фатализм…

12

– Еще не ясно, что из тебя получится завтра, – сказал Виктор.

– Характер, воля, сила, напор, все эти качества мне не изменят, уж поверь.

Могу привести один интересный пример, так для наглядности…

– Что-нибудь про судьбу? Не надо… Рок, фатализм – чепуха все это.

– Чепуха?!. Слушай…

– Что?

– Случай из жизни.

– Чьей жизни?

– Не важно.

Виктор вдруг задрожал. Только на секунда представил, что остался один, что умирает от голода, и только темнота, только сырость, только… "Ну и пусть, – сказал себе, – быстрее бы уже… Чтоб не мучиться… не думать об этом…"

– Зачем ты это делаешь? Дай умереть в тишине… Я имею на это право!

– Не имеешь… – сухо возразил Жу, – но можешь заслужить… Послушай… Буду краток, – обнадежил он, – обещаю… В судьбу не верит… Откуда ты такой? Ладно…

– Один молодой человек, его звали Вилнор, – начал, немного растягивая слова. – Нет, один мальчик… Да, ему было лет двенадцать. Так вот… был самым, лучшим учеником в классе, да и во всей школе, но… это был странный мальчик, необычный мальчик… Так вот, – успехи, – его скорее пугали, чем… А мальчик он был странный, необычный…

– Ты это уже говорил… – безнадежно выдохнул Виктор.

– Не перебивай… Так вот… Слишком многого, от него ждали окружающие, и сам он понимал, – большой выбор, может, и дает человеку некоторую свободу, но напрочь лишает счастья. Разнообразие сбивает с толка, рассеивает внимание, дробит основной вектор на мелкие, заставляет выбирать часть, вместо целого.

Вот так, было тебе холодно, пошел в магазин и купил свитер… ну согреться чтобы… а в другой раз, по той же причине, пришел в магазин, а их там сто, и все разные. Сначала ищешь теплый, потом, чтоб еще и красивый, потом красивый, но шерстяной, и в конце покупаешь холодный и красный, и не совсем даже и свитер ха-ха… Знаменитости, редко счастливы в браке, от него как раз, от этого самого – "излишнего выбора". Дайте человеку две дороги, – легко определит лучшую, и пойдет, но если их пятьдесят, все ему будет не то, и что бы ни выбрал, всегда будет жалеть, и это станет повод для плохого настроения, депрессии, магнитом всех несчастий.

– Тебя послушать, так лучше совсем без выбора.

– Вообще-то лучше… Скажем: для обычного человека – да… но есть нюансы. Закон ограничивает выбор, и это хорошо. Вас надо сажать в клетки, там Вам будет спокойней. Ну а про себя скажу, – ваши страстишки, метания, страхи, меня не занимают. Я слишком целеустремлен!.. Меня сдерживают только законы физики!.. Я выше ваших предрассудков!.. Я выше вашего закона!.. Я… Я… Я продолжаю… Так вот, этот самый Вилнор, – как видишь, и правда – развитый, не по годам ребенок, – заметил и еще одну особенность: назвал ее парадоксам Вилнора.

Люди хилые, болезненные живут дольше, чем… Ну это понятно: слабый пытается сохранить то немногое, что есть; здоровье сильных – изнашивается быстро, как ходовая на гоночной машине. Но это не все. Косноязычные – читают, становятся ораторами. Люди с дефектами речи – лучшие дикторы. У некрасивых баб – полно любовников. Отличники – нанимаются "в батраки" к бывшим троечникам. Почему – так? Сколько их: обещающих, умных, талантливых… – спились, потерялись, рассыпались. А ведь был потенциал, и что?..

Парадокс Вилнора: – материя, не встречая сопротивления утрачивает способность к регенерации и ее кпд на выходе, при данных условиях – обратно пропорционально количеству вложенной в нее энергии. Если проще, то: свои недостатки каждый замечает с самого детства и при здоровой иммунной системе вырабатывает к ним противоядие. А если недостатков нет, то нет и опыта борьбы – ты обречен на поражение.

Он это видел так. И его пугала легкость, с какой все дается, и в ней, в этой самой легкости уже виделся ему – зародыш неизбежного краха.

А еще он верил в судьбу, в рок, верил хиромантам, астрологам и… и не только им. Как-то разбил мячом окно бабке с первого этажа, нечаянно конечно, но очень ругалась старуха, вынесла во двор толстую книжку, открыла, ткнула палец в нарисованную змею, мерзкую такую, чешуйчатую, – сквозь зубы процедила: – Гнить тебе поганец в утробе твари сей! Аспид ты проклятущий!

Надпись успел прочитать, в самом низу: "Большой водяной питон – Morelia maximа". Бабке, он поверил больше всех.

"Итак, впереди ничего хорошего, – думал Вилнор. – Но разве нельзя все это, как-нибудь, на сто восемьдесят..?"

Твердо решил: "надо брать судьбу в руки!".

Через год уже отставал по всем предметам, стоял на учете в детской комнате милиции, курил и… Это оказалось не трудно. Умному быть дураком легче, чем дураку умным.

Был у Вилнора, еще один термин – "Кризис материи" – переломный момент, самый главный в стратегии.

"Кризис материи" – все подающие надежды уже – "подъобломались", покатились по наклонной, а неудачники (в кавычках) – напротив, только начинают самореализовываться. Так вот, – стартует этот кризис в двадцать четыре года. Не знаю почему именно в двадцать четыре, может потому, что, организм начинает стареть.

В двадцать четыре, как-то не сложилось, и в двадцать пять, и в… Взяться бы уже за ум, да не тут-то было… И в двадцать восемь, тоже как-то… И в тридцать и…