Текст книги "Жу (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Но упрямое животное не ушло, ни через час, ни через день, ни через семь…

Скука, страх, безнадега ввергли человека в уныние, апатию. Первые дни еще вставал, мерил шагами свою кривую камеру, подолгу стоял у зияющей щели входа, с тоской и обидой глядел на легко смирившийся с его отсутствием мир.

В минуты слабости к горлу подступал задыхающийся, жалостливый комок, – и тогда Виктор стыдился себя, уходил плакать в глубь пещеры, в самую темную, самую мрачную ее часть. Но хуже не это, не тоска, к ней почти привык, а вот голод… голод изматывал, высасывал последние силы… и к нему привыкнуть труднее, но можно… Оказывается, можно привыкнуть и к нему, и человек привыкал, привыкал каждую минуту, каждый час, каждый день.

Сначала заставлял себя не думать о еде, а потом плюнул. Не так много сил осталось, чтобы тратить их еще и на эту борьбу.

Лежал на бессмысленном, скользком камне, сжимал в руках холодное ружье, и думал: "что лучше: быстро умереть от острых, жадных зубов, или медленно, как свечка угаснуть, без еды и тепла – здесь – в этом гостеприимном, ко всем смертникам, склепе?"

Зверь давно не показывался, но все так же, иногда, напоминал о себе коротким гортанным клокотанием. "Зачем, ты это делаешь? – говорил Виктор. – Итак знаю, – ты рядом. Знаю – так просто не уйдешь…"

"Есть у всего этого тайный смысл, – думал человек, – все движется по плану; разыгрывается какая-то старая, всем известная партия, и он (Виктор) в ней – необходимая, но давно просчитанная разменная фигура".

И прошел еще один день, и еще одна ночь, а может, два дня и две ночи, – не важно. Сбился со счета, потерялся во времени, отчаялся, не подходит к щели, даже не смотрит в ту сторону.

Теперь он думает о жизни и смерти, о смысле и бессмысленности, о мгновении и вечности, и это увлекает, это интересно. А боль, голод, страх – уже не имеют значения, – это все где-то там… это для других… не для него…

Последние дни сравнивал себя с Буддой, с тем самым Буддой, который прислонился к дереву и познал счастье. " А разве я, не страдал? – спрашивал себя. – Разве, не заслужил?! – и это уже, не только вопрос. – А если не я, – то кто?! – и это, уже совсем не вопрос, – это утверждение, требование".

Приподнялся на локтях, уперся спиной, в грубую, колющуюся стену, закрыл глаза, – сейчас, сейчас он приобщиться к таинству вечности. Предначертанному, выстраданному, таинству.

5

Резкий сумбурный шум вырвал из теплых рук нирваны, заставил открыть глаза, повернуться к мерцающему входу. Шум усиливается, что-то крупное возится на пороге жилища.

Виктор слышит, как когти царапают твердые, вросшиеся в скалу камни; в пещеру полетели мелкие песчинки; заклубилась в солнечных лучах пыль. Свет, то пропадает, то появляется. Кто-то хочет протиснуться, но не может, снова и снова впихивает себя с разных сторон.

Просвет напоминает Виктору глаз моргающего циклопа. "Ну, вот и все! Сейчас меня съест циклоп, – подумал он. – Какая странная судьба…"

Из последних сил, уперся ногами в скользкую кость будто чужого черепа, навалился всем телом на изношенные детали обезвоженного мозга: сейчас сорвется заклинивший маховик, и тогда все будет ясно; наконец, он поймет: зачем все это, когда кончится, почему…

Устал ломать голову: "Больше, нет смысла тянуть… Чем раньше это кончится, тем…" – обреченно пополз к выходу. Но "оно", почему-то больше не шумит, застряло в проходе, затаилось.

…на половину съеденная туша оленя. Виктор с трудом затащил еще теплое, бьющее внос, резким запахом свежей крови – тело, с поразительной легкостью для себя, вонзил в мягкую кожу – острые, как лезвия зубы, вырвал и не жуя, с жадностью проглотил большой кусок сладкого мяса.

…изменилось кардинально. Еда появлялась, быстрее чем о ней вспоминал; аппетит рос с каждым днем; тело быстро набирало массу, даже появился некоторый избыток здоровья, энергии. Виктор заметил, что его сторож по ночам надолго отлучается. «Наверное, охота занимает много времени» – думал он. Но думал не долго. Если увлечься, – опять разболится голова. Все это, слишком алогично. Зачем, Жу его кормит? Почему, раньше не кормил? Зачем он здесь? Почему?.. Зачем?.. Зачем?.. Почему?..

Появилось искушение, выйти из пещеры пока зверя нет. Конечно, оно было и раньше, но теперь, когда Жу пропадал на охоте по пол ночи… "Хоть на несколько минут, – думал Виктор. – Осмотреться, подышать, и может, даже рискнуть на… Нет, это потом, – для начала, просто выйти…"

И однажды решился.

Долго всматривался, вслушивался в узкий кусочек ночи, подошел, вплотную прижался к щели, пробует втиснуться, высунул руку наружу, ищет выступ для опоры и вдруг… что-то мягкое, теплое навалилось на кисть, с силой прижало к острым камням.

Хотел высвободиться рывком, но давление усилилось, из мягких кошачьих подушечек выскользнули отточенные когти, прошли сквозь дрожащую кисть, впились в крошащийся камень.

За страхом не чувствуется боли.

Шумная тень сползла откуда-то сверху; безликий силуэт, черным трафаретом склонился над человеком, тяжело выдохнул в лицо. Виктор зажмурился: "Вот теперь-то уж точно конец" – подумал, и даже испытал облегчение.

Но ничего не происходит. "А ведь я дышу, – заметил через минуту. – Неужели еще живой?.. Почему?.. Почему тянет?.. Ну давай, смелее…" Медленно открывает глаза. Черная, клыкастая морда в полуметре, – в темноте черты слились, а вот глаза… глаза видно хорошо: прищурились, рассматривают, изучают, и опять там, в глубине зрачков, будто звезды…

"Ну! Давай…" – нетерпеливо, крикнул Виктор.

Также неожиданно, как появились, когти нырнули обратно в пушистую лапу; человек почувствовал, как ослабевает давление, с удивлением, и даже каким-то разочарованием отдернул руку, отбежал в конец пещеры. Не скоро теперь, решится выйти.

И еще одна ночь, и еще один день и неделя и даже две…

Издалека, эхо принесло, и швырнуло в пещеру хилый отголосок ружейного выстрела.

Адреналин хлынул в кровь; дрожащее, радостное возбуждение пронеслось по телу. Одним мощный прыжок и Виктор возле входа: напряженно всматривается в редкие проплешины густого леса, что забрался на высокий холм, и там, на самой вершине воткнул острые копья худых, голоногих елей в жирные облака.

Жу лежит на излюбленном месте: подставил бок теплым солнечным лучам, равнодушно смотрит в сторону леса. Изредка, переводит взгляд на пещеру, и как-то странно качает головой, будто укоряет, стыдит Виктора за "недостойное хорошего, послушного мальчика, желание".

– Да-аа… – слышит человек, тихий знакомый голос. И как в прошлый раз вздрогнул, нерешительно повернулся, всматривается, в опять заговорившую пустоту.

Никого. "Жу? – подумал он, обернулся. – Нет, не может быть…"

… и правда, кажется, не при чем, – все такой же равнодушный, ленивый, – греется на солнышке, облизывает, блестящую зализанной шерстью, лапу; и взгляд, безразличный, сонный, – обращен скорее в себя, чем…

– Что да? – спросил вслух человек. – Что да? – Ответа нет. "Еще пару дней, и я сойду с ума, – подумал он. – И что делать?.. Сегодня?.. Я сделаю это сегодня… ночью… Станет темно, он уйдет на охоту, и я… и я побегу… А если догонит?.. Может, и не убьет?.. Странный… Может, покалечит, и притащит обратно?.. Но не убьет… даже наверняка не убьет… Зачем-то я ему очень нужен?.. Зачем?.. Попробуй, объяснить хомячку в клетке, зачем он тебе нужен… И он не знает… – Пальцы сами сжались в кулак, весь аж затрясся от ненависти. – Тварь… взбалмошное млекопитающее со сбившейся программой… Этой ночью… Уже скоро…

– Ну зачем же ждать аж до ночи? – перебил мысли грубый, надменный голос.

6

…и понял, что слышит не ушами, а мозгом; он не испугался, – чего-то подобного и ожидал, так и должно быть. Сначала, Жу перехватывал образы, что выскакивали в памяти, потом ощущения, чувствительность, и последнее, – что оставалось основным различием – способность рассуждать, думать, как человек, – теперь исчезло; Виктор стал открытым, беззащитным. Хотя, это только теория, – и есть объяснение попроще. Все это очень, очень похоже на помешательство…

– Как все таки обидно! – продолжил все тот же голос. – Кормлю его, отдаю последнее, день и ночь, неустанно оберегаю покой и сон, и нате, – я же – тварь, взбалмошное млекопитающее, – ну как Вам это нравится?!

"Этого не может быть. – Виктор обхватил голову руками. – Конец. Побег отменяется… Я сошел с ума. Безумец – зачем я это сделал?!

– Тук-тук, – все тот же голос.

"Кто там?" – подумал человек. – неужели он..?" – Притиснулся к проему, присматривается к зверю: – Это ты?

В ответ – недовольно: – Ну, и кто из нас после этого млекопитающее? – фамильярно продолжил: – Впрочем, знаешь, я давно живу на свете, научился прощать глупость, непонимание. Безысходность положения, в котором оказывается, способный мыслить мозг, либо убивает своего обладателя, либо делает либералом, – ты не замечал?

– Жу?

– Я буду терпим. Спрашивай-спрашивай, не стесняйся. Спроси еще, что-нибудь… смелее…

– Жу? – спросил он снова.

– Почему, ты называешь меня "Жу"? Разве я похож на "Жу"? Тебе ни кажется, что "Жу" – должен выглядеть как-то иначе? И еще, подумай, – стоит ли отвечать на вопрос: "Являешься ли ты тем, кем являешься?" Глупый вопрос. Стыдно задавать глупые вопросы… Ну что значит: "Это – ты?" – глупо. Все равно, что спросить: "Ты спишь?" или "Ты здесь?".. или: "Ты умер?".. или… или..?

Виктор, медленно приходит в себя: "Мне это не снится… Он говорит…"

– Нет, глуп… глуп… бесконечно глуп. – И не только в словах, но и в интонации, чувствуется разочарованнее. – Не повезло, – как же я ошибся… "Он говорит" – и что толку? – Ты вон – тоже говоришь… Важно – о чем говорят. А не то, что говорят в принципе.

Постепенно растерянность проходит, сменяется надеждой: "если то, что происходит, происходит на самом деле, значит… значит есть шанс, – думает человек. – Мы договоримся!.. Он меня отпустит… Обязательно отпустит… Зачем я ему?.. Не нужен я ему…"

– Хм… – перебил его мысли голос. – Вряд ли… это вряд ли…

– Что?

– Не получится.

– Не получится?

– Если б раньше… а так…

– Что так? – не понял человек. – Не отпустишь? Ты меня не отпустишь? – почему?

– Старая история.

– Объясни.

– Я объяснил.

Человек ушел в темноту, прислонился спиной к мокрой стене. Ударил себя по лицу: "Нет… нет, не сплю…" Почувствовал сухость в горле, пошел к источнику, сначала умыл лицо, потом долго не мог напиться, наконец оторвался от воды, но не вернулся к входу, присел тут же. "Если он читает мысли… как же я убегу? Что-то я у него не спросил… Надо пойти, узнать… может?.."

– Что может?.. Может что?.. Что может?..

Виктор вздрогнул, нервно улыбнулся. "Чему удивляюсь? Конечно слышит…"

– Нигде от тебя не спрятаться, да? – спрашивает, все так же улыбаясь.

– Увы.

– И все-таки, я должен знать… Я уйду отсюда… когда-нибудь?

После долгой паузы человек услышал:

– Это был холодный год. Следы зверей и охотников быстро вымерзали; запах улетучивался: Трудно определить свежесть отпечатков; гнал лося и сам угодил в капкан. Металлические челюсти сомкнулись, раздробили кость…

– Я не ставлю капканов! – перебил Виктор.

Рассказчик не обратил внимания, продолжил: – Боль не давала подняться, брюхом примерз к земле.

Ночью на меня наткнулась стая волков. Раньше, эти трусливые пожиратели падали обходили за километр, а тут… Поспешили, я еще в силе; на земле остались клочья шерсти, лоскуты кожи, – но поднялся… Хэх!.. Убил пятерых! Остальные не искушали судьбу. Зачем? Ведь можно, просто, подождать…

На другую ночь пришел "ОН", предложил сделку. Деваться некуда, и кровавый отпечаток лапы, остался на листе страшного договора. Совет тебе – друг, всегда читай договора. Некогда было посоветоваться с юристом ха-ха…

Большая сволочь, коллекционер человеческих душ… Двадцать пять лет, заставлял делать страшное, такое, что лучше не рассказывать. Кого приводил к нему, держались не долго и сами умоляли заключить договор… Не терплю его методов, – жестокс-с.

Я заключаю договора сам, а ему перепадают те несчастные… Глупцы, что не внемлют здравому смыслу. В моем документе много лояльных по отношению к нашим партнерам дополнений. Правами и обязанностями наделены обе стороны. Большая разница – лично моя заслуга. Изменил, почти каждый пункт типового договора. Тебя обязательно порадуют гуманные штрафные санкции, да и форс мажор, впрочем, это детали… детали…. Теперь, когда ты снова ощутил вкус жизни… Надеюсь, не думаешь, что морить голодом, было просто частью методы?.. Нет, нет! Это случайность… неудачные обстоятельства…

Монолог еще продолжается, и Виктор, который по началу с такой жадностью хватал каждую фразу, радостно отмечая, что примерно что-то такое, себе и думал, как-то незаметно погрузился в себя, скоро, совсем перестал слушать.

Тяжело. Происходит странное, необъяснимое, но материалисту трудно принять такое упрощенное объяснение. События непредсказуемые, нелепые, выворачиваются углами, но фильтры жизненного опыта, давно устоявшееся представление о мире, не пропускают в его жизнь душепоедающих полубогов – любимых творений Карлоса Кастаньеды, и прочие охотники за душой не держатся на отшлифованных полках интеллекта: сползают, скатываются, летят куда-то в пропасть.

Еще доносятся обрывочные реплики: "…и тебе, все же придется подписать, тут или там, не так важно… Признаться, ты последний в моем контракте. За пять последних лет, прошло пару десятков хороших людей, с некоторыми сошелся близко, но думали исхитрятся, выкрутятся: тянули, до последнего… Я говорил, что не могу смотреть как он это делает? Страшно. Нужна, всего лишь подпись… Проколи палец… поставь галочку… Можно, прямо на стене…

Но Виктор уже решил для себя: "Никакой мистики, никаких подписей. Всему есть, какое-то другое объяснение, – кажется, сейчас все поймет. – Только, не мешайте думать. Не надо этого прерывистого, задушевного бубнения. Пусть замолчит!"

Уже готов был крикнуть: "Не верю!.. Прекратить!.. Немедленно прекратить!..", но его опередил, резкий, морозящий до костей хохот:

– Ха-ха-ха… ну что тебе не понравилось?! Ха-ха-ха… сам же хотел, чтобы как-то так!.. Я, только подыграл… хе-хе… Сколько всякой чепухи, в твоей голове! – Громко выдохнул. – Хуф… Порой, на такое наткнешься… ха-ха-ха… А ведь почти подписал. Жаль, бумажки не было, потом бы вместе посмеялись. – И опять смеется, смеется…

– Ты знаешь, друг, – голос вдруг посерьезнел. – Бывает правда, которую лучше не знать. Правда, которая не дает новых надежд, новых иллюзий – не нужна. Пресная, бесполезная правда… Жестокая ложь в тысячу раз лучше; она оставляет выход, от нее, хоть кому-то польза. Правда делает больно – бескорыстно, цинично лишает жизненного смысла, все с чем соприкасается. Она – есть реальность, а реальность этого света – примитивные рефлексы, каннибализм белковых организмов, боль одинокого разума.

Меня, тебя, через сто лет не будет, а если поймешь, что времени, нет – оно просто выдумка, пшик, дыра в зубе, то сделаешь вывод: нас самих… скорее всего, уже нет… Хм… Зачем вопросы, ответы, метания, переживания, тому, чего нет?

– А может, тебя нет? – возразил Виктор. – Я болен… Я как в бреду… Может, и меня здесь нет?.. Может, я упал с дерева, и теперь лежу в больнице… в психлечебнице, а ты сосед по палате? Или… или… у меня раздвоение личности… и ты, всего-навсего мое подсознание, и…

– Что на тебе одето?

– Что? – спросил человек, растерянно.

– Простой вопрос, даже для душевнобольного.

– Дальше? Я тебе одежду – ты мне свободу?

– Веришь в рейенкорнацию?

– И при чем тут нижнее белье?

– Рейенкорнация – переселение души в новое тело, – услышал человек.

– Не верю в рейенкорнацию… Я сейчас выйду отсюда, и уйду… Я хочу уйти… Отпусти меня?!

– Ннн… нет, не выйдет.

– Почему?

Если готов слушать, я объясню. Только, прошу – не надо, этого напыщенного скепсиса, я и сам устал… Ты готов? Только без истерик и слез!..

Виктор уже понял – сейчас, никто ничего не объяснит, похоже, и дальше будут морочить голову, и как-то неуверенно… как-то безнадежно, сказал:

– Ну… говори.

– Много лет назад, у края леса, на скале стоял добротный лиственничный сруб, – произнес Жу, чуть помедлил, ожидая реакции человека, продолжил. – В нем жила семья старого Егеря. В низу пенилась, и утопала в водоворотах глубокая река… Ветер ласкал… и солнце… Так, не будем отвлекаться. Было у Егеря два сына…

Человеку вдруг стало страшно: до дрожи в ногах, до боли в животе. Больше не может слушать, выдохнул:

– Отпусти меня.

– Так-так-так… На чем я остановился? Значит, два сына. И насколько похожи снаружи, настолько разные они были внутри.

– Скажи, что не тронешь. Я тебе верю. Я хочу уйти. Мне очень плохо. Мне страшно…

– Разные внутри, да разные внутри. Одному – отец завещал сокровенное знание истины, другому, – карту сокрытых в земле, золотых самородков, и подземелий, где золотые жилы выпирают из стен, освещают, уходящие в глубь километровые…

– Ну так как? – не отстает Виктор.

– Ты снова перебил меня.

– Я не хочу этой истории… Я ухожу.

– Иди, я не трону, – услышал Виктор. – Но обещай, что станешь активным членом Гринписа.

– Я стану! Правда, стану!

– И передай другим, чтобы больше не убивали белых китов.

– Хорошо, я сделаю.

– Даешь слово?

– Мое слово!

– Хорошо иди… Стой!.. Стой!

– Что опять? Я даю слово.

– Надеюсь, ты вегетарианец? За исключением, конечно, последних дней, я же понимаю…

– Да, я вегетарианец, – соврал Виктор.

– Хорошо, иди… Стой!

– Ну что еще?

– Ты нашей, католической веры?

– Я католик.

– Иди… Подожди… Ты меня больше не боишься?

– Я не знаю, наверное, нет.

– Странно, правда? Мы стали ближе. Об этом еще поговорим, теперь будет много времени. Иди – ты свободен!!

7

Виктор больше не раздумывал, полный решимости подошел к входу. Свет ослепил. Пробует втиснутся в узкую щель; с трудом пролезла голова, но, чтобы просунуть еще что-то, нет и речи.

– "Очень странно?.. Как-то же я сюда залез?"

"А так?" – Вытянул вперед руки, согнул ноги, рывок… В пятки воткнулись острые камни; плечи выворачиваются, давят, болят. "Что же это такое? Проще футбольный мячик в рот запихнуть". Вперед ногами, тоже не получилось. Паника. Злится, делает себе больно; стены давят; свет слепит; камни въедаются – но нет. С разных сторон, и так, и эдак, и ничего. Никак не подступиться.

– Попробуй упереться задними лапами, – услышал знакомый голос.

– Не получается!

– Надо же?.. Попробуй с разгону, руками вперед… ой-ой, что же так?.. Наверное, больно?.. Напрягись, в последний раз, почти вылез… ну… ну… ну… не прекращай, наращивай темп, получается все лучше и лучше..!

Виктор исцарапал все тело, выбился из сил, но продолжает, продолжает… Дельными советами подбадривает сопереживающий голос:

– Вот-вот! Давай-давай!.. Уже вижу руку… Еще рывок!

"Как легко, высовывал руки еще совсем недавно, – удивляется Виктор. – Когда "этот" наступил на нее, ведь, почти вылез из пещеры, а сейчас?.."

Только теперь обратил внимание на освещенную дневным светом кисть и…

…будто распухла, в несколько раз увеличилась. Ногтей не видно, под жесткой, густой шерстью, что покрыла почти всю руку. Выскакивают, если прижать ладонь подушечкой к стене. Подушечка вся в пузыриках, а те в крохотных прожилках. Как мозоль, как волдырь… – "Мерзость какая! – Проказа?"

– Любуешься? – интересуется Жу.

Ответа нет…

– Вот тебе правда, которую хотел… Хе-хе… Один – молится аллаху и выбивает тепленькое местечко на том свете, беспощадно истребляя неверных, а другой – напротив: проповедует терпимость и смирение, пренебрегает удобствами этого мира, меняет на радужные перспективы в том. Молодцы. Нашли занятие, развлекаются, как могут, пока их волокут на плаху. Как можно так пренебрегать жизнью и одновременно хотеть продолжения после смерти – а?.. Реальность – самый страшный из снов. Вы так ее боитесь. Ха-ха-ха…

И ты такой же. Человечишка. Если что-то не нравится – игнорируй, сделай вид, что этого нет – так? Так! Золотое правило.

Раньше не мог заснуть от холода, а теперь твой сытый храп будоражит весь лес. Больше не холодно?.. Тщедушненький поганец… Не холодно. Густая шерсть греет слабенькое тельце, впрочем, не такое уж и слабенькое, набрал килограмм триста, жиреешь на казенных харчах… Ха-ха… Дней десять, как сорвал остатки тесных лохмотьев, неделю ходит на четвереньках, и все удивляется: "Что ж это такое происходит?"

– Не может быть.

– Может.

Виктор сел возле источника, сделал несколько глотков, чуть успокоился. Через несколько минут сказал:

– Западня? Ты меня сюда завел… Ты с самого начала все знал… Что происходит?

В ответ: – Ну брось… Ты же умный мальчик… Ты все давно понял.

– Не понимаю… А почему я? А почему?..

– Ты, или другой – не важно. Но ты не ревнуй, выбрал то все-таки тебя… ха-ха… Ты вокруг этой пещеры бегал пол дня. Догнать, уже думаю… самому впихнуть, что ли? Но… боялся, покалечу еще, или убью… Инстинкты… Как там, на дереве. Если б ты не выстрелил… Да… Трудно себя контролировать. Ну понятно… животное бляха-муха…

– Зачем?

– Все просто. Ты становишься мной, я тобой.

– Хочешь, стать человеком?

– Стало вдруг интересно… Никогда раньше не хотел, даже не задумывался, и вдруг… почему бы и нет?

Я и так, почти человек… – продолжает Жу. – Уже больше чем ты – человек. Перемены не так заметны, но внутренне… Это как маятник, или… с чем сравнить?

…полная трансформация, а потом регресс. Маятник поднялся вверх, и полетел обратно, но с меньшей амплитудой, потом назад, и снова, и… пока не остановится. Понятно?

Но до этого не дойдет. Оставлю тебя раньше. Пойду, пойду, пойду… Чувство голода, притупляется… притупляется… исчезает. И все.

Через неделю-другую, не смогу добывать еду – вот это беда… В этом недостаток людей: ни оленя поймать, ни медведя забить… Так не хочется голодать тут с тобой, а что делать?..

– Уйдешь, и я снова стану собой.

– Да, – если уйду сейчас, но еще пара-тройка недель, и пройдем точку "не возврата". И тогда… и тогда несмотря на нашу обоюдную симпатию, привязанность, я бы даже сказал – дружбу, да-да не смейся!.. Но… придется расстаться… Мне, тоже жаль…

– Точка "не возврата"?

– Может, неправильно выразился… скажем так: момент, когда процесс перекодировки ДНК и реструктуризации клеток, подходит к своему завершению. Чтобы избежать регрессирующей стадии, необходимо удалиться от копируемого объекта на троецидное расстояние, в бэтта координационную плоскость.

– Куда? Троецидное расстояние?

– Только что придумал. Такие туманные, но все объясняющие термины… Короче, дернуть, куда подальше – так проще?..

7

Последние три-четыре часа Виктор молча бродит по темной пещере: от стены к стене, от входа в глубь и обратно… Зверь заснул; узник рад тишине. Надо подумать, поискать выход. Что из сказанного, правда, что нет? А если все правда?..

Адски болит спина. Дискомфорт. Но встать на четвереньки – сдаться, принять правила навязанной игры. Ничего, ничего, сейчас он что-нибудь придумает.

– И зачем себя так мучить? – нарушил тишину сочувствующий сонный голос. – У меня из за твоего упрямства болит поясница, понятно – тебе все равно, с тобой кончено, но ведь окружающим еще жить и жить. Нельзя быть эгоистом.

Виктор подошел к входу, рассматривает странного зверя, тот потягивается, зевает. А ведь, тоже меняется. Похудел, осунулся, вообще стал меньше. Лапы теперь, больше руки напоминают. Стали гибкими, чешет спину, раньше не мог.

– У тебя есть имя? – спрашивает Виктор.

– Я не из тех, кто начинает с ноля. Имя Виктор, вполне подойдет. Твой дом, друзья, и даже хобби – кое что поменяю, но в целом… Ты интересный… и жизнь у тебя интересная – спасибо тебе.

– У меня была собака, тоже очень уродливая. Шерсть липкая, всегда сбивалась в пучок, как у тебя сейчас.

– Хе-хе… ты себя со стороны не видел.

– Когда приносила подстреленных уток, в них не было крови, не знаешь отчего так? И с зайцами та же история. Может, попадались такие, а может, высасывала – не знаю. Называл ее "Чупокабра". Есть такой зверек в Южной Америке – твой дальний родственник… Буду, звать тебя – "Чупа". На Виктора, пока не тянешь.

И опять выстрел. Теперь ближе, даже зверь, всегда спокойный, расслабленный – насторожился, поднялся на лапы, замер как сжатая пружина.

– Ну так как? – нарушил резкую тишину Виктор.

– Как скажешь.

– Кто там Чупа? Сегодня кому-то отстрелят мошонку?

– Милый, ты через чур расхрабрился. Понимаю – это нервное, но постарайся держать себя в руках, – выговорил четко, зло. Стало как-то не по себе от внезапно переменившегося тона, но это не страх, скорее наоборот: откуда-то вырвалась злость, растеклась по венам, ударила в голову. Бунтовать, драться, грызть…

– Да пошел ты!

– Я на секунду отлучусь, – сказал уже мягче, – а ты будь молодцом, жди здесь, никуда не уходи… Ха-ха… И папочка принесет вкусненькое.

Ушел. Виктор ждет выстрела, но не уверен, что этого хочет. "В любом случае голодная смерть, – стонет в голове, переползает от уха к уху, назойливая мысль. – Но как все-таки хочется пожить подольше, даже в этом карцере, в темноте, в страхе, но подольше…

Старики одной ногой уже в могиле, мучаются от болезней, не встают с постели, голодают и гниют, но так отчаянно цепляются за жизнь; молодые, здоровые лезут в петли, а эти хотят жить – почему? И мне теперь, так хочется… Почему?"

Не заметил, как заснул. Давно не видел снов, но в этот раз сон пришел. Такой яркий, радостный, каких не было даже в детстве.

И светит солнце, и лес наполнился тысячами звуков, и голову кружат пьянящие запахи. И воздухом, и землей, и ветром, и тенью пропиталась каждая клетка, каждая мысль, каждый удар, чистого, очарованного сердца. Больше нет времени, все живет только настоящим, вечным. И ничего не проходит мимо, и ничто не ускользает от трепетного взгляда. Вот смешной, пушистый шмель слетел с цветка и за секунду наполнил мир восторженным гудением, ворвался в небо, превратился в облако. Вот сорвался с дерева, завертелся в воздухе и мягко приземлился на звериную тропинку, прямо к передним лапам, алый кленовый листок.

И покорно расступается сочная трава; с ревностью и тайным восхищением, скрывают от чужих глаз, и тихим шелестом отмаливают все его невинные шалости разноликие, осенние деревья. Этот мир – его, только он дорог и близок, только он имеет значение, и в венах вместо крови, течет он – этот мир. Виктор не бежит, почти летит, как мячик, отскакивает от земли, легко перепрыгивает широкие овраги, ручьи, даже реки. Сильными ногами отталкивается от деревьев, как птица парит над землей, приземляется на толстые ветки, те гнутся под массивным телом, пружинят, толкают обратно в небо.

Миновал заросший все теми же бритоногими елями холм, обошел знакомую кривую осину, прошел под ссохшемся, дырявым монстром, с трудом узнавая в нем некогда роскошный, могучий дуб и уперся в поляну, из которой болезненным, каменным наростом выпирает непреступная, мрачная скала. Старый вход в пещеру заделан белыми кирпичами, метрах в пяти, на неровной отвесной стене, большой черной точкой отсвечивает новый.

Перед входом, между кучей белых кирпичей, и мешками с цементом спит он – Виктор. Сильно постарел. Выбритое, сгоревшее на солнце лицо усыпано глубокими морщинами. Из под охотничьего, маскировочного плаща торчат худые, бледные, обтянутые ссохшейся кожей – руки. У изголовья, возле открытой фляги с водой, ружье.

Не будит себя, присел рядом, долго с любовью и жалостью рассматривает уставшего человека. Знает – он прожил трудную жизнь.

Солнце почти спряталось за деревья. Глаза старого охотника открылись, дернулся, шарит рукой, ищет ружье. Не нашел. Оно метрах в пяти, кем-то аккуратно упаковано в чехол. Человек о чем-то просит, плачет, заламывает руки, губы трясутся и… "Проси, о чем хочешь, но это…" Уходит. В след летят проклятия, но не оглядываясь…

Виктора разбудил отчаянный крик. Кричит человек. Самого, не видно, но панические вопли все громче, громче; несчастный бежит в сторону пещеры, вот-вот появится. Вынырнул из за кустарника, и прямо к нему. В темноте трудно разглядеть: бежит, запинается, оглядывается, вдруг увидел скалу, свернул, нырнул в яму, потерялся из виду, но вот уже выскочил на том конце поляны.

Узник хочет дать беглецу ориентир, позвать к себе, но вместо этого заревел. Чудовище поселилось в горле. Это даже не рык – это что-то… "поедателю минотавров приснился поедатель поедателя минотавров".

Остановился, не знает куда бежать. Виктор злится на себя. Понятно, что у беглеца шансов никаких, и все-таки… И все-таки он подыграл хищнику. Жу будто ждал этого окрика. Быстрой тенью вырвался из кустов, сбил человека с ног. И тот закрутился в воздухе, подлетел метра на три, упал спиной на острый конусный камень, затих.

Зверь не спеша, подошел, обнюхал грудь, шею, кажется хочет уйти, но замешкался; равнодушный взгляд скользнул по черной дыре. Уже не видит, но чувствует – оттуда два глаза следят за каждым шагом, каждым движением. Еще не все выжато из эпизода, чего-то не хватает? Ах да… Непринужденно клацнул челюстями, откусил пол головы. Неприятно, страшно. Виктор не хочет смотреть; глаза не слушаются, они сами по себе, взгляд прилип, не оторвешь. Смотрел, пока… От человека остались только резиновые сапоги. Зверь жует, они неприятно скрипят на зубах.

8

– Вы, что-то хотели сказать? спросил довольный, сытый.

– Нет, просто наблюдаю, как ты становишься человеком.

– Да, я готовлюсь к жизни в человеческом социуме… ха-ха… – посмеялся, продолжил:

– Человек имеет право убивать себе подобных. Правда, обычно прикрывается при этом, какой-то сверх идеей, выставляет этот акт, как неизбежность, необходимость. Я только учусь, могу оправдаться лишь тем, что… что… Калории – понимаешь?

В сапоге что-то хрустнуло; Жу недовольно зарычал, вытянул изнутри жилу, проглотил.

– Такое оправдание не устроит твоих соплеменников, – продолжает он, – это да, но… Но если я добавлю, что он был наркоманом или еще хуже – евреем, сразу обрету единомышленников, и какая-то часть человечества начнет мне неистово аплодировать, ведь так?

– Какая-то часть… Может быть какая-то часть, только ведь…

– Не надо!.. Знаю, что скажешь… – прервал Виктора. – Не называй их ущербными… Не стоит так о людях. У каждого есть причины ненавидеть тех или иных. Один наркоман, между прочим, подсаживает на иглу всех кто… кто… А евреи… евреи… – сам знаешь… с ними еще хуже.

– Что с ними не так?

– Нет, ты не понял… Я не антисемит, и не… – Ударил лапой по тому месту сапога, где должна быть голень. Злится, никак не получается зацепить зубами кость. "Как все-таки витиевато устроен человек" – подумал про себя, потом сказал: – К чему такие обвинения?! Когда я убиваю, не задумываюсь о том… Я ненавижу человека в принципе… А ты выставляешь меня каким-то… извергом… Обидно…