Текст книги "Опасная любовь"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– А наверху, не завелась ли?

– Верх отгорожен.

Антонина казалась смелой и нахальной девушкой, и вдруг удивила капитана мистикой. Он спросил:

– А ты что хотела мне рассказать?

– На месте этого дома стояла деревенская изба. Она сгорела вместе с прежним хозяином.

– И что?

– От хозяина ничего не осталось.

– Сгорел…

– Кости-то не горят. Ни скелета не нашли, ни черепа. Пропал.

– Ну и что? – уже раздражённо спросил капитан.

– Вот он и ходит.

Глянули бы опера, чем он занимается. Глюка ловит. Два часа ночи. Встать и уйти, пожелав спокойного сна. Но он видел, что Антонина не уснёт, а будет сидеть и прислушиваться к шагам сгоревшего хозяина избы. Какие шаги, если оба кухонных окна затянуты глухими шторами?

Капитан не задремал, но что-то ему показалось. Он глянул на Антонину: вроде бы не моргает и не дышит – лишь белеет невыразительным лицом. Едва заметным кивком она показала на ближайшее окно…

И тогда капитан уловил хруст песка под тяжёлыми шагами.

Он встал, стараясь не шуметь, и поманил Антонину за собой – открыть ему дверь. Пришлось виртуозными пассами глушить звон ключей. Отомкнув замки, капитан плечом вышиб дверь и в три прыжка оказался под окном…

Сильный удар ногой в плечо отбросил. Но тот, кто ударил, не побежал; тот, кто ударил, был сильным и знал каратэ. Но, видимо, он не знал, что в настоящем каратэ важна не сила, а концентрация психической энергии. Капитан сконцентрировал её, а уж, какой приём применил, он не понял.

Капитан повалил напавшего на кучу гравия и заломил ему руку. Затем достал мобильник…

Днями сижу истуканисто за столом. Сдерживая утопленную мускулатуру и зажимая нервную систему. А ночью они свободны, поэтому просыпаюсь часа в четыре и лежу до пяти-шести. Вновь засыпаю с трудом, и в восемь не с кровати встаю, а словно выползаю из стиральной машины.

О чём думаю в это бессонное время? Перебираю ушедший день, как черепки ушедшего времени. Например, допрос Мамадышкиной. Институт семьи разваливался на глазах… Старые семьи распались, новые не складывались, парни желали оставаться бой-френдами… Бросали стариков и новорождённых… Как это хорошая девушка Марина бросила мать и сбежала с мужиком?

Не уснул до восьми. Встал, побрился, выпил кофе и пешком дошёл до прокуратуры. Мне всегда казалось, что в моём кабинете ещё остались споры, крики, возмущения с прошлого дня; и они всю ночь живут в воздухе, ослабевая к моему приходу.

Ровно в девять я отомкнул сейф. И вроде бы по его команде открылась дверь и впустила Леденцова. По утрам он обычно занимался разбором ночных материалов, поэтому я предположил:

– Неужели труп?

– Да, живой.

– Где?

– Перед тобой, ночь не спал.

– Тогда здесь два трупа.

– А третий труп меня ждёт в РОВД – Палладьев.

– Он дежурил?

– Да нет. Ждёт меня с какой-то информацией.

Он не спал, я не спал… И пока ещё день не раскочегарился, можно хватить по кофейку. Я его делаю мгновенно: кипяток, порошок и сахар. Впрочем, майор выпивал ещё мгновеннее. Я чашку, он две.

– Боря, что новенького на фронте борьбы с преступностью?

Он поморщился: не то от наивного вопроса, не то от борьбы с преступностью, не то кофе обжёгся.

– Сергей, на прошлой неделе убили студента-африканца. Милицию поставили на уши, телевидение захлёбывалось от возмущения.

– Боря, как же иначе? – удивился я словам майора.

– А в эту же ночь в городе убили троих наших! По ящику лишь скупая информация.

– Убийцу студента нашли?

– Ещё бы, у меня всех оперов забрали.

– Боря, он гость, иностранец, – вяло заметил я.

От злости лицо майора порыжело, как и голова. Пришлось его успокоить третьей чашкой кофе. Леденцов не равнодушен, как бензин вспыхивает. Чем мне и нравится. По-моему, равнодушный человек смахивает на корову, изредка мычащую. Дальше разговор не пошёл, потому что с криминала он скатывался на политику, а тут уже и я – бензин.

– Сергей, ты дневник-то ведёшь?

– Понимаешь, придёт умная мысль, запишу, а потом вдруг увижу её в книге. То ли я украл, то ли у меня.

– И бросил?

– Теперь только криминальные сюжеты да загадочные истории.

Майор допил кофе и от третьей чашки заметно побурел. На этом фоне слабо-рыжие усики посветлели. Он улыбнулся сдержанно, потому что для широкой улыбки усики были слишком узки. Я ждал слов – беспричинно майор не улыбался.

– Сергей, тогда история для твоего дневника…

– Криминальная или загадочная?

– Смешная. Палладьев ходил с Мамадышкиной в лес за грибами.

– В оперативных целях?

– В них. Представь, она не взяла ни одного гриба.

– Не нашла?

– Не брала. Ни подберёзовиков, ни белых, ни синюх…

– Зачем же ходила?

– А у озера на них напали двое. Капитана огрели дубьём. Пришлось бежать. Мамадышкина этих ребят не знает. Вот и вся история.

Надо бы расспросить и подумать. Но я давно знал коварное свойство информации: она может, как выброшенная в коридор мебель, загородить путь. То, что я знал, меня распирало и не давало возможности мыслить.

– Боря, все эти грибы теперь не имеют значения.

– Почему же?

– Мамадышкина на допросе призналась, что Марина сбежала с мужчиной.

– Что же она до сих пор молчала?

– Хранила чужую тайну.

На лице майора смешались два чувства: недоумение и недоверие. Видимо, на моём лице эти чувства уже отбродили, оставив единственное, вопросительное: что делать дальше?

Звонил телефон, который всегда знал, что делать дальше. Я взял трубку. Раздражённо-торопливый женский голос спросил:

– Рябинин, моё заключение тебя не интересует?

– Дора Мироновна, немедленно шлю курьера, – спохватился я.

– Если бы не знал причин смерти, давно бы прекратил…

– Верно, Дора Мироновна. А появилось что-то новенькое?

– Нет. Ни повреждений, ни алкоголя. Захлебнулся мужик.

Я понимал её обиду. Вскрывала труп, торопилась… К ней очереди следователей, а я даже не звоню. Эту пожилую женщину я уважаю за то, что она занимается адским трудом – наверное, только в аду кромсают человеческие тела. Или там нет тела, а кромсают души грешников?

– Дора Мироновна, как трезвый здоровый мужчина способен захлебнуться в водоёме, где купаются дети?

– И в лужах тонут.

– Пьяные, а он трезв. Может, сердце?

– Нет, сердце в норме.

– А если что-нибудь съел?

– В каком смысле?

– Ну, объелся…

Усики капитана были слишком жидки, чтобы начать топорщиться, поэтому они просто шевельнулись, словно майор на них дунул. Он злился, поскольку с экспертом я вёл чепуховый разговор.

– Сергей Георгиевич, вы любите пошучивать.

– Дора Мироновна, на пляже он с девицей ел червяков.

– Каких червяков?

– Обычных, млекопитающих. Точнее, мокрых, скользких…

– Сергей Георгиевич, перед смертью он ел не червяков, а грибы.

– Какие грибы?

– Не знаю. В вашем постановлении вопроса о содержимом желудка не было.

Дора Мироновна трубку положила звонко, как меня припечатала. Взглядом меня припечатал и майор. Помолчав, он припечатал, вспомнив мою фразу, и словесно:

– Ты же сказал, что грибы не имеют значения?

Я сказал… Где-то написано, что сознание, зевающего человека на какую-то незаметную секунду отключается. Когда я задумываюсь, то, видимо, отключаюсь на весьма заметную минуту.

Если третий десяток лет копаешься в людской психологии; если людей перед тобой проходит больше, чем перед кассиршей магазина; если повторяются образы и ситуации… то начинаешь искать закономерность. Хоть какую-то. Например, совпадениям абсолютного значения не придаю, но какое-то придаю.

Я расследую два уголовных дела: утопленник и похищение девушки. Они не пересекаются и ничем не связаны.

Кроме грибов.

– Боря, Палладьев с Мамадышкиной ходили за грибами на Плескачёво озеро?

– А ты откуда знаешь?

В РУВД Палладьев отвёл задержанного в кабинет оперативников, развязал, посадил на стул, добавил свету и рассмотрел…

Мужик в возрасте. Плотный и даже кряжистый. Глаза немного раскосые и сдавлены мясистыми веками. Не выбрит. Голова и затылок обросли бурыми кудряшками, и за счёт этого да согбенной посадки было в нём что-то медвежье. Цвет лица тоже медвежий, если только у медведя есть цвет кожи.

– Ваши документы? – потребовал капитан.

– Нету.

– Кто вы?

– Тебе, какое дело?

– Гражданин, вы пьяны?

– Ты подносил?

– Похоже, вы не осознаёте, где находитесь…

Хамили, грубили и оказывали сопротивление частенько. Алкаши, бомжи, шпана… Но этот мужик на них не походил. Наркоман? Речь чёткая, взгляд чистый.

– Гражданин, я оперуполномоченный уголовного розыска, – запоздало представился капитан.

– А я уполномоченный президента республики.

– Мужик, да я тебя сейчас в «обезьянник» посажу, развеселился капитан.

– В клетку, что ли?

– В железную.

– С обезьянами?

– Да, с нетрезвыми.

– Не имеешь права.

– Мужик, да откуда ты свалился?

– С Хибин.

Это слово ударило капитана сильнее, чем нога задержанного. С Хибин… Куда начальство намеревалось отправить его в командировку. Хибины не только сами приехали, но и долбанули капитана ногой в плечо.

– И что в Хибинах делаешь?

– То, что делают там здоровые мужики.

– Оленей пасут? – неудачно спросил капитан, не знавший севера.

– Вкалывают на рудниках.

– Добывают золото?

– Апатит и нефелин.

Шахтёр он, а не медведь. Куртка из какого-то синтетического крепкого материала – скорее, штормовка с капюшоном. Полусапожки лёгкие и прочные – в них заправлены брюки. Кулаки лежат на коленях спокойно – такими они бывают у людей сильных.

Проверка по местной картотеке ничего не даст, если он с Хибин. Почему же молчит? Капитан вспомнил, как однажды задержали парня, хотевшего залезть в квартиру. Документов нет, компьютер не пробивает, а вор чуть ли не ежечасно выдвигает новые версии. То он зарубежный турист без паспорта, то память ему отшибло, то прилетел из космоса… И капитан проверял все версии, кроме полёта в космос. Оказался журналистом, ставившим эксперимент. Кстати, в квартиру лез в свою собственную.

Три ночи. Палладьев спросил устало, показывая, что терпенье иссякло:

– Ну, шахтёр, будешь туфту гнать или расскажешь, кто и зачем приехал?

Буду гнать, её.

Капитан велел дежурному отыскать двух трезвых понятых, что ночью сделать непросто. В «обезьяннике» пьяные да безадресные бомжи. Дежурный привёл двух таксистов. Капитан подступил к задержанному:

– Руки!

– Чего…

– Я обязан обыскать вас, о чём составлю протокол. Задержанный подчинился удивлённо, видимо, всё ещё не понимая, что он в милиции. Ни паспорта, ни иных документов не оказалось. Деньги, железнодорожный билет, какие-то расписки, квитанции, связка ключей. И плотный конверт, из которого Палладьев извлёк и показал понятым фотографию…

Антонина Мамадышкина и Марина Лианова прижались друг к другу висками.

Они бы углубились в тему Плескачёва озера, и следователь высказал бы свою догадку, а майор изложил бы свои доводы, но помешал мобильник Леденцова бравурной мелодией. Прямо-таки чеканил шаг, уводящий из кабинета. Майор послушал. Что-либо прочесть по его лицу не мог даже Рябинин, но вот плоские губы Леденцова дрогнули, как гладкая вода, в которую где-то далеко бросили камень.

– Что? – не утерпел Рябинин.

– Рассуждает, а Палладьев его взял.

– Выследил?

– В «обезьяннике» уже сидит. Сюда его везти?

– Сами в РУВД поедем…

По дороге Рябинин думал, что киношные боевики складываются из притёртых кубиков: стрелки, киллеры, разборки и трупы. А ведь уголовное дело смахивает на водный поток, который разбегается на десятки ручьёв. По ним приходится ходить, пока не упрёшься в очередной тупик и не перекинешься на следующий ручей. На что они перекидываются сейчас?…

В кабинете оперативников кроме Палладьева сидел плотный туго-вихрастый мужик. Видимо, задержанный. Следователь и майор представились, чему тот неожиданно удивился. Поморгав мясистыми веками, своё удивление выразил словесно:

– Правда, того… прокуратура?

– Он принимает нас за мафию, – объяснил Палладьев,

– Это же здание РУВД, – удивился майор.

– В газетах пишут, мафия всюду проникла, – буркнул задержанный.

Рябинин не поленился и предъявил ему удостоверение. Задержанный обиженно кивнул на Палладьева:

– Этот лось чуть меня не придушил.

– Подумал, что ты гравий воруешь.

– Кто вы и что вы? – потребовал Рябинин.

– Моя фамилия Напрасников. Ребята, вы мне и нужны! Паспорт у меня в гостинице. А я приехал с Кольского в поисках дружка, Афанасия Сомова. Вот и кантуюсь.

– Подробнее, – велел Рябинин.

Напрасников поёжился, отчего куртка на загривке слилась с колтунистым затылком, а раскосый взгляд придал его фигуре ещё большее сходство с медведем.

– Афанасий более двадцати лет отмантулил на апатитовых шахтах. Заработал деньжат и подался сюда. Начал дом строить. Уже завершил, осталось зарегистрировать. Да вот уехал и пропал.

Он по очереди и пытливо оглядел присутствующих, пробуя вычитать ответ. Притушенные взгляды оперативников ничего не сказали уже хотя бы потому, что только сейчас проступила зримая версия.

– Давно Сомов уехал? – спросил майор.

– Больше месяца.

– Занимался дома делами?

– Не только,

– А чем ещё?

Напрасников пошевелил локтями и плечами, словно по его спине что-то бежало. Когда же оно пробежало, он выразился нецензурно, добавив, чтобы все поняли:

– Афоня-то вертанутый.

– То есть? – выразил Рябинин общее непонимание.

– У него башка ломом подпоясана.

– Переведи-ка, братец…

– Он женился!

– В своих Апатитах?

– Здесь, за этот месяц.

Оперативники дружно помолчали, потому что все их версии начали сыпаться. По крайней мере, утонувший жениться вроде бы не мог. Значит, не он.

– На ком женился? – Палладьев не удержался от резонного вопроса.

– Да вон на той, – кивнул он на капитана. Палладьев достал изъятую фотографию и протянул

Рябинину. Они с капитаном разглядывали долго и как бы непонятливо.

– На какой женился? – спросил Рябинин.

– На симпатичной, на правой.

– Откуда вы знаете?

– Фотку-то в письмо вложил. Ну, и поделился, что жена ему в дочки годится. Как принято у артистов. Писал, что с этой женой куда-нибудь на время смоются отдохнуть…

– Где письмо?

– Выбросил, а фотку оставил.

– Что он ещё писал?

– Я и говорю: башка ломом подпоясана. Про тёплые воды, про ангельские грибочки…

Палладьев смотрел на майора, ожидая его комментарий; Леденцов поглядывал на Рябинина, дожидаясь первых слов следователя. Рябининские же мысли сталкивались и отскакивали, как шары в лототроне… Выходило, Мамадышкина была права, что Марина сбежала с мужиком. Выходило, что в парке утонул не Сомов… А как же хибинская флора в его кармане? Ангельские грибочки. Выходит, их собирала Мамадышкина для Марины? Для Сомова?

Рябинин обратился к Напрасникову:

– Сейчас вы с капитаном съездите в гостиницу за паспортом, а потом глянете на своего приятеля.

– Гляну… Зачем?

– Он или не он. Называется опознание.

– Что же, я Афанасия не узнаю без всякого опознания?

– Придётся съездить в морг. Казалось, его мясистые веки отяжелели так, что были готовы закрыться. Он потоптался уж совсем по-медвежьи и спросил обиженным голосом:

– Зачем же… в морг?

– Может быть, и напрасно, – успокоил его Рябинин… Знает ли Маринина родительница, что дочка вышла замуж? Да и вышла ли? За кого – за утопленника? А где жених?

– Сергей, ангельские грибочки – это?

– Содержащие псилоцин и псилоцибин. Наркотики растительного происхождения.

– Выходит, Мамадышкина с Палладьевым ходила за ними для Марины. Только я не понял, кто и зачем на них напал?

– Сергей, наркотики же! Побережье захватила наркомафия. Грибки растут ведь только на Плескачёвом озере. Милиция борется.

Рябинину не давала покоя одна мысль… В желудке Сомова были эти грибки. Нормальный человек есть их не станет. Но где там нормальность, если наркота? Такая и женитьба…

Палладьев со свидетелем вернулись. На лице Напрасникова были изумление и страх:

– Афанасия… утопили…

– Так, посидите у дежурного. А мы берём Артура – и в коттедж.

Несколько коттеджей стояли вразброд. Каждый претендовал на какую-то архитектурную особинку, но поскольку все были из красного ничем не отделанного кирпича, то казались на одно какое-то краснорожее лицо.

Мамадышкина переминалась у входа.

– Мы к вам в гости, – сообщил ей Палладьев.

– А я не звала.

– Не в гости, а с обыском, – поставил всё на своё место Рябинин и тут же поправился: – Вернее, с осмотром нежилого строения.

– А зачем Артур? – Ему Мамадышкина удивилась больше, чем оперативным работникам.

– Он ищет невесту, – веско объяснил Рябинин, приглядываясь к Антониной реакции, которой, однако, не последовало. Чёрная, высокая, несгибаемо-прямая девушка казалась длиннющей головешкой, которая того и гляди задымит.

Они начали осмотр. Мебель, два телевизора, неясные картины, множество ковров… Стены одной большой комнаты обиты ими, и голоса здесь тухли, словно их задувал ветер. Пахло травами, почему-то в этом дворце неуместно, как духами в казарме.

Поверхностный осмотр ничего не дал. Майор задержался в ковровой глуховатой комнате. Где же здесь окно? И что за узкий прогал, ничем не прикрытый: забран на китайский манер лакированными узкими дощечками. Подошедший капитан встал перед ними, как в музее перед картиной. Дощечки отозвались лёгким колыханием, потому что висели на шнурках. Заинтересовался и Рябинин. Дощечки вновь слабо колыхнулись, но не воздухом, который нагнал следователь. Казалось, что с той стороны дует кто-то большой и сильный.

– Сквозняк, – заметил Рябинин.

– Значит, там помещение, – решил капитан и оттолкнул занавесь.

Там была дверь из крепких потемневших досок – дуло из-под неё. Палладьев дёрнул за ручку сильно, но дверь даже не крякнула. Ничего не оставалось, как уставиться на Мамадышкину.

Она изучала пол и, похоже, намеревалась носком сапожка кокетливо отковырять паркетину.

– Ну? – потребовал у неё майор.

– Хозяин закрыл, – независимо объяснила Антонина.

– А там что?

– Не знаю.

– Китайские вазы, – предположил Рябинин.

– Она там сушит грибы, – не согласился капитан. Мамадышкина улыбнулась сморщенно. Палладьев подумал, что эта улыбка похожа на подгнивший подберёзовик, который уже не в силах держать осклизлую шляпку.

– Придётся ломать, – вздохнул капитан, показывая на дверное полотно, которое не имело никакой скважины для ключа.

Но дверь вздохнула…

Сперва оттуда крепче запахло травами, как от свежего сена. Затем дверь подалась на всю ширину. В проёме…

Ни один из оперативников не мог в эту минуту сообразить, да и в последующую не мог, кого они видят…

Что-то крайне несовременное, киношное, фантастическое… Женская фигура в белой, вернее, белёсой полупрозрачной синтетической накидке, просвеченной лучами солнца, падающего ей на спину из широкого окна. На голове тяжело лежал венок из каких-то садовых цветов. Она подняла обе руки, словно захотела взлететь или благословить незваных гостей…

И Рябинин, который считал, что в деле разобрался, сложив, как ясные числа, утонувшего, похищенную, Мамадышкину, коттедж, женитьбу… Похоже, что не сложилось.

Это новобрачная? Она ждёт утонувшего Сомова?

– Кто вы? – глупо спросил Рябинин, хотя все видели кто.

– Я не знаю, – тихо ответила она.

– Это Марина Лианова, – ещё тише сказал Артур Терский безо всякой уверенности.

– А откуда ты знаешь? – пошловато хихикнула Лианова, что не вязалось с её романтическим обликом.

– Марина… это же я, Артур Терский…

– Ты же улетел?

– Но я вернулся.

– А где же крылья?

– Какие крылья?

– На которых летал.

Она опустила руки и вольно ими помахала, как крыльями. Артур молчал, не зная, что ответить. Лианова его укорила:

– Ты меня обманываешь.

– В чём?

– Крылья у тебя за спиной.

Ошарашенный парень оглянулся и пожал плечами:

– Марина, что ты говоришь?…

– Артур, я сделаю тебе бокал сексуального коктейля.

От приятной мысли по её лицу мелкой рябью пробежала улыбка: диагонально – от глаза до края рта. И от этой улыбки, похожей на неживую гримасу, всем стало не по себе. Рябинин взялся за ручку двери:

– Марина, мы глянем на этот сексуальный напиток.

– А я заходить в комнату запрещаю, – резко бросила Мамадышкина.

– Это почему же? – удивился майор.

– Я отвечаю за имущество.

– Да мы же милиция, – сообщил Леденцов.

Они вошли. Небольшая комната была оклеена серой плотной бумагой. Откуда же запах сухих трав? От Марины, которая смотрела на вошедших и счастливо улыбалась. Ни мебели, ни признаков кухни… Лишь раскинут колченогий низкий диванчик, прикрытый аляповатым пледом. У окна, забранного металлической сеткой, вытянулся длинный стол, похожий на прилавок. Глянув на него мельком, Рябинин сказал майору:

– Вызывай экспертов и давай понятых. Пожалуй, не стол, а стеллаж в химлаборатории.

Электроплитка, бутыль с водой, баночки, кастрюли… Рябинин открыл одну: в тёмной жиже плавали кривые грибные шляпки, как лысенькие головки младенцев. Во второй кастрюле скрючились грибные ножки, похожие на живые толстые пружины.

– Название этой дряни не выговорить, – заметил майор.

– В народе зовётся «навозная лысина», – вспомнил Рябинин.

До сих пор Артур бессмысленно и безмолвно смотрел на свою невесту, ничего не понимая. Но вдруг очнулся, прыгнул к ней, обхватил за плечи:

– Мариночка, почему ты здесь сидишь? Зачем ела эти поганки? А?

Она улыбнулась снисходительно, как ребёнку-несмышлёнышу:

– Артур, ты знаешь танец игривого мухомора?

– Нет.

– Давай научу. Мужчины, и вы примыкайте.

– Борис, вызывай «скорую», – вполголоса сказал Рябинин.

Марина сделала какое-то па, но пошатнулась и чуть было не рухнула на руки Палладьева. И тогда прозвучал скрипучий, но громкий и режущий голос Мамадышкиной:

– Ребята, кончай базар! И попрошу освободить помещение.

– Девка, ты грибов объелась? – фыркнул в усики майор, как заправский морж.

– Гражданка Мамадышкина, в помещении проводится обыск, – растолковал следователь.

– Где ордер?

– Он не нужен, потому что здание временно бесхозное, нигде не числится, хозяина не имеет… Ордер предъявлять некому.

– Мне!

– Мамадышкина, вы всего лишь сторож…

– Ошибаетесь, следователь. Я хозяйка!

– В смысле, исполняете обязанность хозяйки…

– Нет, я собственница, и коттедж мой.

Рябинин пожал плечами: ему надоело удивляться правовой безграмотности людей. Капитан сдержанно фыркнул, майор несдержанно рыкнул. Рябинина удивил не смысл её заявления, а самоуверенно-нагловатый тон. Похоже, грибами она кормила не только Марину, но и сама ела.

– Мамадышкина, собственник, гражданин Сомов, погиб, и коттедж будет принадлежать наследникам.

– Значит, мне, – рассмеялась Антонина.

– Мамадышкина, не гони порожняк, – осадил её майор.

– Наследники – это родственники или супруга, – уточнил Рябинин.

– Я супруга!

– Кого? – не понял капитан, а вообще-то и никто не понял.

– Я жена Сомова.

– На озере поженились? – начал злиться майор.

– Нет, в ЗАГСе.

Палладьев хохотнул, но так слабо, что поперхнулся. Этот хохоток почему-то неприятно кольнул Рябинина. Нет, не хохоток, а манипуляции Антонины. Из рукава, как фокусник, она извлекла документ и сперва махнула перед глазами милиционеров, а затем сунула под нос Рябинину. «Свидетельство о браке». Там удостоверялось, что гражданка Мамадышкина вступила в брак с гражданином Сомовым.

Значит, приятель Сомова перепутал девиц?

– Не может быть, – тихо изумился майор.

– Это почему же? – уже крикливо изумилась Мамадышкина.

– Фальшивка, – заключил Палладьев.

– А ты проверь, – посоветовала Антонина.

– Не фальшивое, – заступился за неё Рябинин, – всё проще… Она обольстила богатого провинциала, женила на себе и стала наследницей.

– Так поступают тысячи баб, – усмехнулась Мамадышкина.

– Но не убивают.

– А чем я убила: пулей, ножом, сковородкой?

– Наркотическими грибами.

– От них не умирают.

– Но можно одуреть, утратить координацию и утонуть. Его, в сущности, утопила.

– Насильно есть не заставляла. Вон Марине они даже нравятся…

Марина с Артуром стояли в стороне, и, казалось, не имели к этой истории никакого отношения. Но они входили в составленное Рябининым уравнение. И вдруг выпали из него, как ненужные величины. Так не должно быть. Или он допустил ошибку?

В этой грибоварочной комнате – вернее в камере – пахло не сухими травами, а дезодорантом, который, видимо, отбивал дух поганок. Похоже, его крепость и мысли отбивала. Сейчас тут бушевали взгляды, как незримые клинки.

Майор с капитаном смотрели на Рябинина, ожидая следственного озарения. Марина смотрела на всех сразу, вернее, сквозь всех. Артур смотрел на Марину не менее безумным, чем она, взглядом.

Но в перекрестии взглядов горели два: неотрывно и проникающе друг в друга. Рябинин в Мамадышкину и Мамадышкина в Артура.

Маленькие немигающие глазки Антонины стали глазищами, да так и остались немигающими. Следователь пытался в них что-то разглядеть. Вернее, не разглядеть – он уже разглядел, – а понять. Там смешались злость и нежность. Злость в её положении понятна, а нежность?

Она же смотрит на Артура…

Рябинин вздохнул. Книги, статьи, лекции, диссертации о причинах преступности… Но разве эти причины поймёшь без психологии? Как же он, следователь прокуратуры, в годах, забыл, что для большинства женщин любовь выше материального? Любовь красивого парня дороже кирпичного коттеджа.

– Артур, у тебя с Антониной был роман? – провокационно и вроде бы не вовремя спросил Рябинин.

– Давно… Не серьёзный…

– Как не серьёзный? – вздыбилась Мамадышкина. – Жениться хотел.

– Что же помешало? – уже не удивился Рябинин.

– Жилплощади не было, – зло усмехнулась Антонина.

– Теперь жилплощадь у вас есть.

– Не говорите ерунды! Я люблю Марину…

Мамадышкина чёрным мраком взвилась на ровном месте и прыгнула к Марине. Та отпрянула. Но Антонина схватила её за плечи и начала трясти с такой силой, будто хотела, чтобы отскочила голова и покатилась по полу

– Артур! Смотри, какую дуру ты полюбил! В глазам одни глюки. Глянь в них – там сполохи безумия. Мелет всякую дурь. Про твою любовь она давно забыла. Артурчик, зачем она тебе, милый?

Капитан отцепил её руки и отстранил. Тягучая и непонятная тишина, казалось, запечатала всем рты. Или ждали, что скажет следователь?

Рябинин молчал, как бы умещая это событие в своё сознание. За долгую практику он впервые столкнулся с таким оригинальным преступным мотивом…

Обкормив соперницу галлюциногенными поганками, представила её жениху как выжившую из ума.

– Собирайся, милая, – не дожидаясь рябининских слов, сказал майор.

– Куда?

– Она спрашивает? – изумился Палладьев.

– Гражданка Мамадышкина, – очнулся следователь, – вы задержаны за убийство одного человека и причинение вреда здоровью другому.

Слова Рябинина как-то встряхнули её, словно налетевший шквал. Захотелось скрутить Антонину в непомерную грибную чёрную ножку. От усталости ли, от страха ли или желания быть понятой она навалилась на следователя с выкриком:

– Я люблю Артура!

– Нет, это не любовь.

– Следователь, может, я ошиблась… Но любовь всегда права. Это все знают.

– Я не знаю.

– Послушайте песни. Любовь всегда права!

– Мамадышкина, всегда прав ребёнок, обиженный, больно и голодный…

– Но я люблю Артура!

– Нет, это не любовь, – повторился Рябинин.

– А я докажу, – внятно прошептала Антонина.

Она сделала шаг назад, изогнулась невероятной дугой и схватила со стеллажа гранёный стакан с прозрачной едкостью. Видимо, Рябинина и капитана шарахнула единая догадка их криминального опыта, когда из-за ревности плескали сопернице кислотой в лицо. Они дружно подскочили к Марине и загородили её…

Антонина лишь улыбнулась неожиданно покорной улыбкой и поднесла стакан к своим губам. Тогда он бросились к ней, чтобы выбить его из рук, но не успели – она выпила его залпом и бросила пустой стакан под ноги.

Выжидательная тишина остановила их. Чего ждёт человек, когда не знает, как поступить? Но тишину нарушили слова Антонины, которые были тише этой тишины:

– Артур… вот моя любовь…

Она начала оседать на пол. Палладьев успел подхватить её под руки. Майор хотел вызвать «скорую», но вспомнил, что она уже вызвана. Он расстегнул Антонине ворот, но её дыхание уходило в тишину. По неподвижному взгляду майор понял, что она уже ничего не видит.

Артур кинулся к ней:

– Тоня, я верю!

– Нет пульса, – остановил его майор и спросил Рябинина: – Сергей, так это не любовь?

– Не знаю… – признался следователь.