Текст книги "Опасная любовь"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– До воскресенья, до грибов.

Видимо, замена временно удалась: вместо мужчины на пару ночей она получила мужчину на грибной сезон. Но в коттедж не приглашала и вещи поволокла сама.

В одном удовольствии я старался себе не отказывать – идти пешком от дома до прокуратуры. Утром, в любую погоду, по ещё не задымлённому проспекту, по родному городу… Или старею я, или город меняется необузданно.

Иностранные названия, непонятные выражения, заковыристая реклама, непереводимые слова и прочие слоганы. Вместо доброго и тёплого слова «Баня» красовалось «Коммерческая сауна». Затерялись гастрономы, пельменные, пышечные… Зато пошли фитнесы, бутики, холлы… Мебельный салон, где продавалась эротическая спальня. Ресторан «Тропиканка», где подавали индейку под банановым соусом. Фитобар для детей, чтобы ребёнок знал, куда надо идти, когда подрастёт, – в бар, но уже не в фито-. Впрочем, через квартал стриптиз-бар…

Да мой ли это город?

У прокуратуры стояла чёрная приземистая машина. Казалось, что она присела и готова к прыжку. Рядом выжидательно замер майор Леденцов – ждать он мог только меня. Я попробовал опередить:

– Боря, у меня три очные ставки.

– Сергей, недалеко, в парке.

– Времени нет, можешь понять?

– Всего на полчасика.

– Труп? – глупо спросил я, потому что ни один труп за полчаса не осмотришь.

– Лучше, – заверил он, садясь за руль.

– Лучше трупа могут быть только два трупа, – шутканул я.

Всё-таки сходил в свой кабинет и взял дежурный портфель, без которого следователь, что опер без оружия. До парка мы долетели за десять минут. Оставив машину у входа, Леденцов молча шёл аллеями и дорожками в дальний угол парка. Нужное место я определил сам: там стояли милиционер, эксперт и ещё двое. Как же не труп?

Майор подвёл меня к ограде. Между ней и сеткой теннисного корта пролегла узкая полоса кустов, подстриженных и словно плотно утрамбованных. Леденцов их развернул…

На земле лежал огромный белёсый пузырь. Я поправил очки и всмотрелся – полиэтиленовый мешок. Сквозь мутную плёнку проступала одежда, ботинки, ремень…

По рыжеватым усикам майора бегала выжидательная улыбка. Догадаюсь ли я? Чтобы его потешить, я изобразил глупейшее недоумение. Но моей гримасе майор не поверил:

– Хочешь сказать, не догадался, что здесь?

– А что здесь?

– Отсечённая голова.

– Тогда зови понятых.

Я составил короткий протокол, привязав находку к месту: парк, ограда, кусты, сетка корта… У меня был лишь один вопрос к Леденцову:

– Кто нашёл?

– Собака.

Мы поехали в прокуратуру, захватив и понятых. Предстояло детально осмотреть содержимое пакета. Женщина-понятая вдруг заартачилась:

– Не буду смотреть!

– В чём дело? – удивился я.

– Человечья голова…

– Да я пошутил, – засмеялся майор.

– А что же в кульке?

– Одежда мужика, который утонул в пруду.

Мой кабинет стал походить на ларёк секонд-хенда. Стол и стулья заняла мужская одежда: майка, рубашка, брюки, куртка и босоножки. Майор удивился:

– Он ходил без носков?

– Всё китайское, – удивился я другому.

Мы изучили карманы, подкладки, материал, швы и шовчики. Костюм джинсовый, рубашка хлопчатобумажная, босоножки из натуральной кожи… Ни документов, ни часов, ни расчёски – ничего индивидуального, кроме трупа, до сих пор ещё не вскрытого.

Впрочем, штришок был – мусор в кармане брюк. Точнее, несколько белых мелких цветков на стебле, собранных в сухую метёлочку. Я уложил их в конверт. Эксперт сфотографировал каждую шмотку, а я сел фиксировать этот развал в протоколе. Без труда описал цвет материи и форму пуговиц, пока не добрался до лейблов. Как выразить иероглифы, похожие на отпечатки птичьих лапок?

Отпустив понятых, я сказал майору:

– Боря, ты ведь на колёсах… Подкинь меня до университета.

– Хочешь прочесть иероглифы?

– Забыл тебе сказать… В парке он с девицей ел червяков.

– Каких червяков?

– Толстых и скользких.

– Это хорошо.

– Что хорошего?

– Носит иероглифы, ест червей… Японский шпион. Отдавай дело в ФСБ.

Когда приехали, майора я удивил, потому что пошёл на биологический факультет. Декан меня выслушал и представил бабусе, которая оказалась доктором биологических наук. Я достал конверт и показал сушёные цветочки. Стёкла моих очков толстые, её очков ещё толще и с зеленоватым оттенком, словно их изготовили из пивной бутылки. Из ящика стола она извлекла лупу, которая была толще наших с ней очков, вместе сложенных. Но изучала цветки не больше минуты:

– Подмаренник герцинский.

– Кто? – не понял я.

– Многолетнее растение семейства мареновых.

– Где он растёт?

– По-моему только в одном месте, в Хибинских горах…

Леденцов ждал в машине насупленно. Его взгляд потянул из меня ответ и вытянул-таки:

– Боря, слишком много экзотики: голый труп, одежда в кустах, скользкие черви… А теперь ещё Хибины. А?

В девять часов воскресного утра автомобиль Палладьева уже стоял возле коряво-бурого коттеджа. Сам капитан сидел в машине, придавленный мыслями…

На кой хрен нужен этот культпоход? Только познакомились – и в лес? Впрочем, катались в машине, были в кафе… Пора и за грибами. Если же Антонина вынашивала сексуальные планы, то проще было бы сюда, в коттеджик.

Ни операм, ни майору Палладьев про грибы не сказал: ребята обхохочут, майор обматерит. Но как интуицию переложить на слова? Капитан был убеждён, что слежку за Антониной бросать нельзя. И хитрая интуиция ни при чём, когда налицо факты. Например, усыпила его в кафе, опасаясь, что он подослан. Если бы узнал майор, то велел бы её немедленно задержать…

Споткнувшись на этой обидной для опера мысли, капитан решил: сходит за грибами, и всё. И тут же споткнулся ещё раз: а что за коттедж и что за сумки?

Антонина вышла из дома, позевывая. Она походила на монашку: чёрные резиновые сапоги, тёмный плащ и круглая дымчатая шапочка. В руке корзинка, прикрытая серым полиэтиленом. Высокая, порывистая, пожалуй, выглядела не монашкой, а настоятельницей монастыря. Она кивнула ему деловито. Запустил двигатель и выехал на загородную магистраль, запруженную уже с утра. И капитан предположил:

– Наверное, в лесу народу больше, чем грибов.

– Теперь в лесу народу больше, чем деревьев. Чего все прут за грибами?

– Тоня, на земле более шести миллиардов человек и все есть хотят. Если каждому по грибочку…

– Надеюсь, сегодня шесть миллиардов в лес не придут.

Ехали на хорошей скорости, потому что все машины шли в одном направлении, к лесам, озёрам, дачам. До озера километров семьдесят. Палладьев прикинул, что при теперешних ценах на бензин каждый грибок влетит ему в копеечку. Если он только найдёт эти грибки.

– Игорь, тут направо.

Он свернул с шоссе и поехал медленно. Не тропинка и не дорога – дорожка, усыпанная рыжевато-кофейными хвоинками. Они лежали не вдоль их пути, а поперёк, как брёвнышки на мосту. Похоже, это бывшая просека, рассекавшая сосняк до самого горизонта.

– Игорь, корзину не взял?

– Полиэтиленовый мешок.

Капитан смотрел на лес, в котором почти не бывал. Его удивило обилие красок. Берёзы с осинами – это палитры. Все краски на них, кроме синего. Обычно хвалят весну, но, пожалуй, у осени красок не меньше. Увидев двух старушек с полными корзинами, Палладьев заметил:

– Грибов, наверное, уже не осталось.

– Те, которые я собираю, всегда есть.

– Какие же?

– Синюхи, горькухи, солюхи…

Капитану казалось, что засолкой грибов занимаются бабушки или семейные женщины. Молодые же сидят у экранов или пьют пиво. Впрочем, на экологию тоже мода. Солить грибы – это экология?

Дорога раздвоилась. Антонина махнула рукой:

– Любая ведёт к озеру.

Краски красками, а всё-таки осень. Какое-то дерево стоит голым, вроде огромной метлы, а рядом на мху рассыпаны опавшие узкие жёлтые листочки, как дольки апельсина. Грунт пошёл скользкий, травянистый. Дорога выклинивалась.

– Загони машину в ельничек, – велела Антонина.

– Не украдут?

– Мы будем рядом.

Они вышли и двинулись березняком. Лес посветлел. Ноги тонули в суховатом мху. Палладьев шагал за Антониной след в след, жалея, что не взял сапоги.

– Стой! Гриб прошла, – крикнул капитан.

Да какой – подберёзовик. Тускло-шоколадная шляпка даже на взгляд тугая; пузатая, и в то же время стройная ножка, как бедро у спортсменки…

– Рви в свой мешок, – крикнула Антонина.

– Ты и сыроежки пропускаешь…

– Для засолки не годятся.

Палладьев думал не о засолке. Не окажется ли его лесная прогулка никчёмной? Подышит, пройдётся… Затеять бы душевный разговор, но Антонина даже шла поодаль.

Капитан подумал, что кто-то просыпал меж кочек жёлтые сливы. Да нет, грибки. Подошедшая Антонина поморщилась:

– Лисички, не беру, очень мелкие.

– А вот эти? – показал капитан на влажную полированную шляпку.

– Не беру, маслята грязные.

Грязью, видимо, считала землю или прилипшие хвоинки. Если она их не берёт, то зачем брать ему? Но когда Антонина прошла мимо сосны, под которой стоял крупный гриб с душой нараспашку…

– Тоня, ты же белый прозевала!

– Другой попадётся.

Капитан, разумеется, срезал его, пронзённый глупой догадкой – ей не нужны грибы. А что нужно?

– До озера осталось два километра, – сообщила она. Что на озере? Зарубежная подводная лодка? Хижина на берегу, в которой прячется сбежавшая девушка? Энергия его подкинула так, что одной ногой он провалился в какую-то нору, прикрытую мхом. И эта жаркая энергия остыла, словно залитая водой: как и зачем девица станет жить среди болот?

Они пошли дальше. Но Палладьев стал вкопанно – под берёзой вспыхнуло пламя. В форме гриба. Ярко-красная огромная шляпка в белых пупырышках.

– Мухомор, – брезгливо подсказала Антонина.

– Почему белый гриб считают красавцем, а мухомор нет?

– А ты глянь на него. Оперетта!

Лес стал меняться: меньше деревьев и больше лохматых кочек. Палладьев мысленно рассуждал: если доверительного разговора сегодня не выйдет, то надо попасть в её коттедж. Под любым предлогом. Аппендицит схватил, язва разыгралась, эпилепсия крючит…

Капитан интуитивно сжался от мистической силы, которую вызвали его желания. Из-за ели прыгнуло тёмное согбенное существо с палкой в лапах. В тот же миг от пронзительной боли в ногах он упал на колени. Капитан знал, что если он через секунду не встанет, то следующий удар, заключительный и окончательный, будет по голове. Но этой секунды у него нет…

– Что творишь, падла нечёсаная! – крикнула Антонина, подбегая.

Падла нечёсаная оглянулась. Теперь у капитана появилось несколько секунд. Он встал, упёрся дрожащими ногами в землю… Тратить время и силы на выбивание из рук напавшего палки он не стал: схватил его за грудь правой рукой и шарахнул о дерево с таким расчётом, чтобы голова коснулась ствола. Она коснулась. Парень осел на землю медленно и удивлённо. Палладьев оглянулся. Сквозь мелколесье продирались ещё двое.

– Бежим! – приказала Антонина.

Ковыляя, Палладьев едва за ней поспевал. Выручила машина, которая стояла недалеко. Да и погоня сзади сухими ветками не хрустела; видимо, те двое поднимали третьего реванув двигателем, капитан сперва выехал на дорогу просёлочную, а затем рванул по бетонке.

– Больно? – спросила Антонина.

– Терпимо, удар пришёлся не по костям.

– Шкуры беспредельные, – злобно буркнула она.

– Что за ребята?

– Лесные бомжи.

– И чем живут?

– Рыбку ловят, грибников шмонают…

– Да что взять у грибника?

– Им всё сгодится.

Антонина смотрела в его лицо вроде бы изучающее. По крайней мере, перестала трепетно моргать. Она спасла его от драки. С двумя ещё, куда ни шло, но третий… В лесу, без пистолета…

Капитан тоже глянул на девицу, словно захотел высмотреть что-то необыкновенное. Он слишком мало её знал, чтобы, к примеру, судить о модуляциях голоса. Когда Антонина крикнула бомжу что-то насчёт падлы нечёсаной, то голос её непривычно дрогнул или сменился тембр. Капитану могло это показаться. Лес, тишина, глухое эхо… Но ведь падла второй раз не ударила…

В кармане Палладьева щёлкнуло негромко, но внушительно. Леденцов запрещал оперативникам отключать мобильники.

– Слушаю, Борис Тимофеевич, – глуховато произнёс капитан.

– Ты где?

– В лесу.

– Что там делаешь?

– Само собой, грибы ищу.

– Не знал, что ты грибник. Игорь, несись в контору…

– Борис Тимофеевич, клапана в моей машине отрегулировал?

– Какие клапана? – спросил майор, поразмышляв.

– Я просил, стучат.

– Пива в лес много набрали

– Понял, сменщик заболел.

– Игорь, жду тебя через час.

– А что произошло? – вырвалось у капитана.

– Из Таиланда вернулся друг пропавшей девчонки.

Капитан газанул и обратился к своей спутнице:

– Слыхала, вызывают на базу. Мой сменщик заболел Антонина, отвезу тебя в коттедж. Возьми-ка номер моего мобильника…

Иногда я завидую оперативникам: бегают по городу разминаются. Следователь же прокуратуры сидит в своём кабинете как приклеенный. От трупа до трупа или до какого-нибудь происшествия вроде пожара или взрыва.

Какой глупый закон требует расследовать все уголовные дела одновременно? Да никакой – этого требует прокурор. Но ведь работать по всем восьми разнообразным делам крайне нерационально. Я тревожился, потому что совсем не занимался делом об исчезновении Марины Лиановой. И пока никакой информации. Ни писем, ни звонков, ни требования выкупа… А почему обязательно должны требовать выкуп? Разве уводили в полон только ради выкупа? Заставят трудиться. Женщина вообще является выгодным товаром, поскольку представляет собой сексуальный объект.

Я вспомнил, что мною не допрошена гражданка Мамадышкина, подруга этой пропавшей…

В дверь постучали вежливо, но настойчиво. В таких случаях не отзываюсь: всё равно войдут.

И вошёл – испанец, высокий и статный. Куртка тёмной блестящей кожи и той же кожи широкополая шляпа. Из-под неё вырывался на спину пушистый веер чёрных волос. Высокие сапоги и мощные цокающие каблуки. Человек из вестерна.

– Терский, – как-то широковещательно представился он.

– Ага, – согласился я.

– Меня направила милиция.

– Садитесь, и ваш паспорт.

– Только что прилетел из Таиланда.

– Один? – перешёл я прямо к делу.

– A c кем было нужно?

– Ну, хотя бы с Мариной Лиановой.

Он улыбнулся вопросительно, а я молчал отрицательно. Его перемолчал я. Он вздохнул:

– Маринина мама рассказала… Но почему решили, что её дочь улетела со мной?

– Вы же дружили…

– Знаете, ехать в Таиланд со своей женщиной – то же самое, что идти в баню с ведром воды.

– Э, в смысле?…

– Сексуальность витает в воздухе. Крохотные миниатюрные тайки… Отдыхающие говорят так: здесь можно делать всё, что мама запрещала. Я видел отель, где все ходят голые и никаких мужей-жён: всё общее…

– Занимательный отель.

– По-моему, туда съезжаются не отдыхать, а трахаться. Про гибель Содома и Гоморры знаете? Я считаю, цунами, которое накрыло побережье, – это расплата за грехи…

Меня удивило, что он переживает за моральный облик Таиланда и ничего не спрашивает о пропавшей Марине. Тогда спросил я:

– Артур, а исчезновение подруги не трогает?

– Нет.

– Почему же?

– Ещё не встречался с Антониной Мамадышкиной. Она должна что-то знать.

– А почему не встречался?

– Её нет дома.

Я верил ему, потому что на открытом лице ни намёка на фальшь. Только удивляла его уверенность, что с Мариной ничего не случилось. Уповал на Антонину.

– Артур, когда Марину видел в последний раз?

– В аэропорту провожала меня.

– Переписывались, перезванивались?

– Я улетел на слишком малый срок.

В молодости над сочинением вопросов не задумывался: вылетали прямо-таки готовенькими. Сейчас замешкался. Надо спросить об их отношениях: слова о любви и дружбе не шли с языка, как молодёжью не жалуемые. Интим, бой-френд, сожительство…

– Вы с нею… того? – нашёл я выражение посовременнее.

– Нет, не трахались.

– Чего ж так?

– У меня к Марине серьёзное отношение. Хочется всё сделать не по-современному, а в классическом стиле. Благословление родителей, венчание, розы, первая брачная ночь…

– Неплохо, – одобрил я. – Расскажи о Марине.

– Вам для чего?

– Чтобы скорее её найти.

Он, видимо, не уловил связи её образа с розыском. Прямой связи и не было: мне захотелось побольше узнать о девушке, которая удостоена романтической любви.

– Ну, Марина любит читать…

– Дамские романы?

– Презирает их. От Марины пахнет цветущим тропическим лесом.

– Наверное, подаренными вами духами, – предположил я, не представляя запаха тропического леса.

– Никогда духи не дарю.

– Почему?

– Худой тон. Во Франции это считается намёком на интимные отношения.

– Не знал…

– Марина очень любит кошек.

А почему он не снял шляпу? Не лысый, не плешивый… Или у него парик? Я сижу лицом к двери и спиной к окну. Терский сидит спиной к двери и лицом к окну. Ага, его лицо отражается в стекле, и он любуется своим чётким испанским фейсом. В шляпе.

– Артур, у тебя есть версии её исчезновения?

– Никаких.

– Могла она увлечься парнем и последовать за ним?

– Нет, – рубанул он мгновенно.

– Потому что любит тебя?

– Не только.

– Тогда почему же?

Он, отвечавший без запинки, перестал любоваться собой в стекле и молчал. Разве я задал трудный вопрос? Ответил он вопросом тоже для меня трудным:

– Господин следователь, Марина не эротична.

– Это, значит, как?

– Вы не знаете, что такое эротика?

– Нет, – признался я, поскольку мне легче было понять, что такое любовь; но чтобы он не подумал обо мне уж совсем худо, добавил: – Наверное, эротика есть среднее меж любовью и порнухой.

Артур снисходительно улыбнулся тонкими сухими губами:

– Эротика – это, в сущности, фантазия. Человек настолько эротичен, насколько возбудима его фантазия. Одному надо увидеть женщину обнажённой, другому хватит мочки её уха.

– А секс?

– Это заключительная вспышка.

– Запищу, – пообещал я.

– Что запишете?

– Про мочку уха.

– В протокол?

– Нет, себе на память.

Я глянул на его тонкие сухие губы. Нет, не улыбались. И тогда мне пришла ещё одна мысль для записи на память: глупость загадочна.

– Артур, вы дружили втроём… Что скажете об Антонине Мамадышкиной?

– Её фамилия говорит о ней.

– Да, смешная. А как она относилась к Марине?

– Подруги.

– А к тебе?

– Я всем женщинам нравлюсь.

– Ну да. Но мне кажется, что за Марину ты не переживаешь.

– А я намерен не переживать, а найти её.

У капитана выдался пустяшный день, когда бегаешь по городу как бездомный.

Леденцов заставил проверить каждый шаг Артура Терского: когда полетел в Таиланд, с кем, сколько там пробыл и когда вернулся…

Затем Палладьев занялся коттеджем. Покатался вокруг да около и установил, что дом вроде бы не имеет адреса. Участковый невразумительно сообщил, что в коттедже никто не прописан и даже вроде бы никто не живёт. Пришлось ехать в регистрационную палату Министерства юстиции, где выяснилось, что строительство коттеджа закончено, но он ещё не принят и в кадастр не занесён. Что же в нём делала Мамадышкина?

Во второй половине дня капитан взялся за дактилоскопию. Отпечатками пальцев Антонины он запасся после сна в кафе. Теперь пробил их на компьютере без всякой пользы: не привлекалась, не числилась, не задерживалась. Палладьев знал девиц не только не судимых, но даже не имевших приводов в милицию. И ангельского вида. Но они были опаснее рецидивисток.

В его голове сидела картина похода за грибами. Он не мог понять смысла нападения. Шпана топчется в городе и по лесам не гуляет, на пьяных шашлычников они не походили, грабить его бессмысленно…

В сознании капитана остался след от мысли, которая в лесу лишь коснулась и отлетела, – о перепаде тембра голоса Антонины. Что это значило? Она должна была испугаться, а она вроде бы удивилась. Впрочем, чего ей пугаться – не её ударили.

На убойном отделе висели два свежих «глухаря» – два колото-резаных трупа. Не считая утонувшего мужика и находки в парке. Поэтому капитан не сомневался, что начальник прервёт его розыск в свободном полёте и пришпилит к конкретному «глухарю».

После этой мысли не прошло и десяти минут, как майор позвал к себе и спросил с угрюмым смешком:

– Грибов нажарил?

– Мало их в лесу.

– И мухоморов нет?

Палладьев доложил подробно. Смешок на лице майора разгладился, оставив угрюмость. Его почему-то не заинтересовали существенные факты: нападение, внешность ребят, голос Антонины… Он больше удивился тому, что она не брала грибов.

– Игорь, почему?

– Скорее всего, вела в местечко получше. Вздохнув, майор ситуацию обобщил:

– Итак, пропавшая в Таиланд не летала. Её парень вне подозрений. Значит, надо искать. Что мыслишь?

– Видимо, какой-то информацией обладает Антонина Мамадышкина…

– А если её задержать?

– Рановато, товарищ майор. У нас на неё ничего нет. И она Рябининым не допрошена.

– Игорь, обыскать коттедж.

– Дом не принят, хозяин неизвестен…

– Прочесать лес, а?

– Это в жилу, – согласился капитан.

– В жилу? А с кем? Силами нашего отдела? Да на тот лес нужно не менее роты солдат.

– Товарищ майор, а если протралить озеро…

– Зачем?

– Одна из версий, что похищенная убита и тело брошено в озеро. Не зря напавшие меня к нему не допустили.

– Протралить, говоришь… Чем? Тральщик привезти с Балтики?

– На лодках.

– На каких и где лодки? Озеро раскинулось на квадратные километры.

Майор задумался. Палладьев знал, что он ни катера не достанет, ни людей не даст. Время бы дал. Майор дал его тут же:

– Пару дней. Поработай с рыбаками, грибниками и проникни в этот коттедж.

Тема была исчерпана. Капитану хотелось уйти, но Леденцов не терял сосредоточенности. Капитан ждал, во что она выльется. И она таки вылилась:

– Да, следователь Рябинин просит отправить тебя в командировку.

– Куда?

– В Хибины.

– Это в Китае? – пошутил он.

– Не в Китае, а утопленника-то не опознали. В Хибинах растёт этот… Подмаренник герцинский. Нашли в кармане семена. Надо там глянуть пропавших лиц…

Капитан хотел возразить, что можно запросить Хибинское УВД. Но в его куртке надрывался мобильник. Маленький, а крикливый. Капитан его не отключал прерывать разговор с начальником не годилось, но и звонить могли по делу.

– Послушай, – велел майор.

Палладьев женского голоса не узнавал, пока она не крикнула:

– Да, Антонина!

– А-а… Что случилось?

– Игорь, мне пришла повестка, вызывают в прокуратуру к следователю. Идти?

– А почему не ходить?

– Неприятно.

– Надо, а то силой приведут.

Капитан уже хотел отключиться, когда Антонина изменила голос до жалобного:

– Игорь, вечером приди.

– Зачем?

– Очень надо…

Палладьев изложил разговор майору. Тот хихикнул:

– Да ты у неё свой человек. Иди. Только всё-таки возьми табельное оружие.

Молодые коллеги лишь усмехаются, когда говорю им что они не допрашивают, а спрашивают. Спрашивать – работать, допрашивать – проявлять искусство. Проникнуть в душу человека я всегда пробую через его работу либо какое-то увлечение. Жизненный опыт мне это позволяет: до следователя поработал и поездил. С женщинами сложнее, поскольку своим делом они увлекаются редко

– Работаете? – спросил я Мамадышкину.

– Нет.

– Но работали?

– Повертелась на фабрике, в торговле, в больнице.

– Часто меняли?

– На одном месте долго не могу.

– На что же существуете?

– На частные подряды. Квартиры мою, с детьми сижу гуляю с псами…

Все девушки красивы за счёт молодости. Но оценить Мамадышкину я не мог. Всё на месте, хороший рост, правильные черты лица, длинные волосы… Не было чего-то такого, что необходимо в лице женщины, как цветок на подоконнике. Чего-то женственного. Мягких губ, что ли?

– Не замужем?

– Чего все интересуются?…

– Ну, я по долгу службы. А вообще-то брак свидетельствует о каком-то социальном положении.

– Наивно для вашего возраста.

– Это почему же?

Когда было время, я не упускал случая поговорить на отвлечённую тему. Да и не была тема отвлечённой, поскольку мотив исчезновения Марины, скорее всего, связан с любовью. Не с ограблением же?

– Историю вам рассказать?

– Давайте, – согласился я, потому что допрос есть откровенный разговор.

– Моя одинокая подружка Зойка гуляла в женатой компании. Какая-то бабёнка начала при людях шпынять своего мужа. Зойка возьми и заступись. Бабёнка взъярилась. Мол, бери его за бутылку водки, если такая жалостливая…

Мамадышкина умолкла, спохватившись, что она не в гости пришла, а к следователю прокуратуры. Заглядывающие в кабинет мои коллеги частенько полагали, что я беседую с приятелем. В кино и книгах допрос идёт под стук по столу.

– Что дальше? – выказал я любопытство.

– Ну, вышел натуральный прикол. Зойка достала из сумки бутылку водки – и на стол. Вечеруха кончилась, собираются домой. Этот муж Зойку под руку и пошёл, бросив жене на прощанье: «Ты меня продала за бутылку водки». И живут с Зойкой до сих пор, вступив в законный брак. Мне такой не нужен.

– А какой нужен?

– Надо пережить тоску, боль, муки…

– Вы имеете в виду любовь?

– Не знаю, что имею в виду… Но сперва экстрим, а брак потом.

Пожалуй, я согласен, что любовь есть экстрим. Серьёзная девица, о сексе не спросишь. В тёмной куртке, чёрные волосы с лаковым отливом, мрачновато-блесткий взгляд. Она вспомнила:

– Про Зойку я не кончила. Этот муж приревновал её шампуром.

– Не понял…

– Проткнул насквозь за городом на шашлыках. Но важные органы не повредил.

– И продолжают жить?

– А чего?

– Разве так любят?…

– Это тоже любовь.

Она моргала с пулемётной скоростью. То ли моргание, то ли её взгляды на любовь отбили у меня охоту беседовать о чувствах. Впрочем, что я выламываюсь? Миллионы живут, не употребляя слова любовь и даже не зная, что это такое. Обходятся сексом. Мамадышкина верно изрекла: «Это тоже любовь».

– Расскажите о Марине, – перешёл я к делу.

– Мы дружили втроём…

– Дружили втроём или любовь была на троих?

– Я делиться не привыкла.

– Значит, Артур её любил?

– Она девица ухоженная.

И хотя я считал, что слово «ухоженная» больше идёт к лошади, уточнять не стал.

– Мамадышкина, а как Артур относился к вам?

– Дружили втроём…

– Он видел в вас женщину?

– С женщиной он уже определился.

Антонина перестала моргать – вообще. В её взгляде упёртом в мою переносицу, почудился острый металл. Что-то вроде шампура, которым проткнули её подругу. Но, заметив моё внимание, взгляд Мамадышкина скрыла своим трепетным морганием.

– Следователь, от Артура у всех девок коленки слабели.

– А у вас?

– Глупости спрашиваете. Мы втроём дружили с детства.

Их треугольник наверняка был крепок по той простой причине, что Артур и Марина любили друг друга. Третий помешать не мог. Я внимательно оглядел третьего. Заострённая маковка, чернявая… Похожа на редьку.

– Мамадышкина, что же случилось с Мариной?

– Не знаю.

Я вздохнул. Час отсидел, выискивая подступы к информации. И ничего. Правда, у информации есть свойство исчезать и как бы утрамбовываться в сознании, а всплывать тогда, когда ей вздумается.

– Антонина, по-моему, вы даже не беспокоитесь.

– Что мне беспокоиться?

– Исчезла подруга, похищена…

– Скоро вернётся.

– То есть?

– Маринка как-то буркнула, что всё ей претит. И есть мужик, который зовёт в горы.

Информация всплыла, не успев потонуть. Я смотрел на Мамадышкину, пока она не пресекла мой взгляд грубым вопросом:

– Что не так?

– Какой мужик, когда, в какие горы?…

– Ничего не знаю.

– Почему же молчали до сих пор?

– Не хотела, чтобы дошло до её матери, Вера Григорьевна нервная.

– Антонина, выходит, что подруга сбежала с мужиком?

– Не знаю, что выходит, и знать не хочу. Умолчала, оберегая нервную мать. Побег с мужиком позорнее, чем быть похищенной. Но я тоже нервный и сидеть уже не мог…

Какой мужик? Который утонул в пруду. Какие горы? Хибины.

Капитан ехал и не сомневался, зачем позван Антониной: круглое катить, плоское тащить… Что-нибудь с её чемоданами и сумками. Он заметил за собой мысленный заскок: постоянное возращение к истории в кафе. И не понимал её смысла. Усыпить, чтобы убедиться, что он не подослан? Несовпадение способа с целью: почему девчонка боится милиции?

Ответ только один: что-то с коттеджем. Дом ещё не принят, хозяин пока не установлен. Скорее всего, построен на ворованные стройматериалы. При чём здесь Антонина и тем более при чём пропавшая подруга?…

К коттеджу Палладьев прикатил уже в осенней темноте. Антонина ждала его у входа. Он спросил торопливо:

– Что-то случилось?

– Так бы не позвала…

– И что же?

– Пройди в дом.

Она впервые впустила его в дом. Холл или вестибюль… И запах стройки доказывал, что она ещё не закончена – запах мокрого цемента, свежих досок и битума. Наверх вела просторная каменная лестница. Хозяйка повела его в сторону:

– Пойдём на кухню, она на первом этаже.

Прямо за лестницей. Таких просторных кухонь капитан не видел – если только в американских фильмах. Одна половина, деловая, для варки-жарки, была выложена кафелем; вторую, для еды-питья, затянули деревянными панелями. И здесь не пахло ни цементом, ни краской.

– Игорь, есть хочешь?

– Нет, спасибо.

– Кофейку выпьешь, – решила она.

– Как в прошлый раз, – не удержался он. Антонина не поняла его намёка или была слишком рассеянна. Кофе оказался не порошковым, а сваренным.

Капитан выпил одну чашку и не отказался от второй. Не пригласила же она, чтобы усыпить?

– Антонина, этот коттедж чей?

– Одного хозяина, который и не бывает.

– А ты здесь кто?

– Комендант.

– Комендант чего? – удивился опер, полагавший, что коменданты бывают только в общественных зданиях.

– Проще говоря, сторожиха.

Антонина кофе не пила, посматривала на него рассеянно. И одета была небрежно – в сером халате, который постоянно распахивался, обнажая что-то белое, нижнее.

– Тоня, здесь и живёшь?

– Ночую.

– Не одиноко?

– Он веселит, – Антонина кивнула на край стола, где стоял телевизор.

– Новостями о взрывах, пожарах да убийствах он скорее напугает.

– А я смотрю комедии.

По её лицу видно, что эти комедии её не веселят. Осенними тёмными ночами сидеть в пустом огромном доме одинокой девушке… И телевизор не поможет.

– Антонина, а где спишь?

– Здесь, на раскладушке.

– Значит, кофе тебе в постель не подают?

– Подают.

– Ты спишь на раскладушке…

– В неё и подают.

– Кто?

– Сама себе.

Опер вспомнил, что Антонина сегодня была у следователя Рябинина. И хотел расспросить, но увидел, что она ведёт беседу на каком-то автомате. Не слушает, но вслушивается. Во что? В шорохи и трески нового дома? Пока не кончится его усадка, он будет вздыхать, как бык в загоне.

– Антонина, а зачем меня пригласила?

– Ночью со мной посидеть.

– Посидеть… В каком смысле?

– Нет, не в сексуальном.

– А в каком же?

– Тише!

Она подняла руку. Капитан прислушался. Ветер за окнами, шелест ближних кустов, легонько стукнул лист плохо закреплённого шифера, кофейник урчит…

– Ну? – требовательно спросила она.

– Ничего не слышу.

– Каждую ночь шаги…

– Где?

– Вокруг дома.

– Тоня, глюки. Чьи шаги?

– Я расскажу…

– Тогда давай ещё кофе.

Капитан удивился времени – уже за полночь. Придётся сидеть, коли шаги. Вот в морге, где ему приходилось и кофе пить, и даже ночевать, – никаких шагов.

– Тоня, может, кошка?

– В доме нет кошки.