Текст книги "Крокодилыч"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

ВОКРУГ ШЛЯПЫ

Рано утром я спешил на работу – много ее было, как снега в марте. На улицу выскочил, словно заяц из кустов. Бежал мимо людей, и все меня что-то давило, будто мое тело запеленали. Я бы так и бежал запеленатый, если бы мальчишка не сказал:

– Дядя, а у вас не туда!

Действительно, пола пиджака была пристегнута к брюкам: есть там такие пуговички.

Я поблагодарил мальчишку и вдруг заметил, что он, а точнее, они – второй-то выглядывал из окна третьего этажа – занимаются черт те чем: второй опускал на голову первому шляпу на ниточке. Шляпа была соломенная, поэтому ее качало ветерком, как хотело. Мальчишка стоял терпеливо, и я стал.

– Вот школьники чем занимаются! – остановился рядом рабочий с куском трубы. Он притопал от соседнего дома, который развалили для капитального ремонта.

– Интересно, нахлобучит? – спросил рабочий.

– Ветер! Не нахлобучит, – сказал я.

Шляпа задевала уши, крутилась вокруг головы, но избегала макушки, где было ее законное место.

– Голова нестандартная, – вырос около меня высокий гражданин с портфелем.

– Не имеет значения, – возразил я, – как кибернетик вам говорю.

– А я вам как врач говорю, – не согласился высокий, – что и форма головы имеет значение.

Шляпу начало раскачивать ветерком, как маятник. Мальчишка стал тоже синхронно пошатываться, стараясь попасть головой в шляпу.

– Не балуйся! – сказал рабочий. – Стой прямо!

– А что если попробовать взрослую голову? – предложил я.

– Попробуйте, – поддержал врач.

– Неудобно… Я кандидат наук, – вздохнул я. – Может, вы?

– Ну, я тоже… в очках. Может, вы станете под шляпу? – спросил он рабочего.

– Мы на работе, – не согласился тот.

Шляпа вела себя неровно, как пьяная. То покачивалась, то вибрировала. Был момент, что она уже садилась на голову, да съехала по уху.

Мы спорили: отчего она так? Рабочий предположил, что шляпа просто мала мальчишке по размеру. Врач сказал, что дело не в этом: голова у мальчишки эллипсоидная. А я утверждал, что при таком ветре, будь она хоть кубическая…

– Для чего они это делают? – спросила проходящая женщина.

– Да время убивают, – усмехнулся я.

– Бездельники, – подтвердил рабочий.

– Вообще-то мне на работу. У меня, ее, как снега в марте, – сказал я врачу.

– Меня тоже больные ждут, – посмотрел он на часы. – Сейчас уже все равно обед, так что давайте досмотрим!

– Конечно, уж досмотрим, – подтвердил рабочий с куском трубы. И покосился на капитально разрушенный дом.

СТРАШНЫЙ СЛУЧАЙ

Загадочный, можно даже сказать, страшный случай произошел в воскресенье с гражданином Зародышевым, который проживает там же, где он всегда проживал.

В воскресенье, как известно, кроме халтурщиков и домохозяек, никто не работает. Зародышев не входил в эти категории, поэтому два законных дня в неделю ему вынь да положь.

Он проснулся, надел майку и вышел на балкон. Брюки он, правда, тоже надел. На улице все оказалось на месте: солнце себе поднималось, микрорайон себе простирался, а очередь у пивного ларька уже себе стояла, будто и не расходилась на ночь.

Зародышев вздохнул, сказал «ха-хо» и пошел мыться. Ничто еще не предвещало ничего.

За завтраком он спокойно съел тарелку студня и выпил чашечку черного кофе, натурального, молотого. И решил поговорить с женой. Теперь многие мужья разговаривают с женами: мода такая.

– Тася, не клади в студень много чесноку.

– Подележкины обои новые купили, – ответила Тася.

Пока все было тихо, как в ювелирном магазине. Поэтому Зародышев, пока тихо, надел воскресный костюм и пошел в ювелирный магазин купить серебряную позолоченную импортную зубочистку. Продавщица ответила, что импортных зубочисток нет, а есть наши. Только они не серебряные и тем более не позолоченные, а мельхиоровые. И называются они не зубочистки, а подстаканники.

Возвращаясь, домой, Зародышев здруг… Нет, здесь еще ничего не случилось. Просто вдруг он встретил Федю Подележкина.

– Какого цвета? – спросил Зародышев.

– Да такого, неопределенного, несуществующего.

– С рисунком?

– Нет, с листьями.

– С какими?

– Да вроде лопухов.

Поговорив с Федей об обоях еще с часик, Зародышев вернулся домой и снял воскресный костюм. Пока ничто не предвещало того, что потом случилось.

На обед были щи кислые, студень и кофе черный, натуральный, молотый. Пообедав, Зародышев надел воскресный костюм и решил еще раз поговорить с женой:

– Пойду пройдусь.

– Там большая очередь.

Пока еще ничего не случилось, можно было и постоять. Взяв сразу две кружки пива, Зародышев встретил своего лучшего друга. Он встречал его здесь каждый день, но не знал имени, потому что они не разговаривали. Пиво друг против друга десять лет пили, а не разговаривали.

Напившись пива, Зародышев пришел домой и снял воскресный костюм. Пока воскресенье шло, как и суббота. Поэтому он решил поспать – пока. Зародышев лег и два часа так нудно скулил во сне, что под балконом остановился школьник и крикнул:

– Собачка во двор просится!

После сна Зародышев попил чаю и надел воскресный костюм. Он вышел на балкон. Солнце себе закатывалось, микрорайон себе простирался, а у ларька с пивом составлялся список мужиков на ночь

Зародышев постоял, но пока все было нормально. Тот случай, которого он не ждал, еще не подоспел. Поэтому он снял воскресный костюм и включил телевизор.

Показывали хоккей. В первом периоде у судьи кончились шайбы: все улетели к зрителям. Во втором периоде кончились клюшки: хоккеисты их обломали друг о друга. В третьем периоде хоккеисты применили силовой прием и удалили с поля судью за неспортивное поведение…

Посмотрев хоккей, Зародышев сел ужинать. На ужин он ел студень и пил кофе черный, натуральный, молотый, с баранками.

После ужина он лег в постель и выключил свет. Без света сразу потемнело. И тихо стало, как ночью в ювелирном магазине… Пока еще ничего не случилось, но что-то уже надвигалось. Странно хрустнуло в углу… И вдруг…

Да ну вас! Неужели вы серьезно думаете, что при таком образе жизни может что-нибудь случиться?!

ПРОГУЛКА НА ПАРОХОДИКЕ

Можно было автобусом, можно поездом, и пешком было можно. Опять-таки на телеге… А я выбрал маленький пароходик – беленький, с палубой, капитаном и буфетом-будочкой. Три часа по роскошному озеру, и для здоровья неплохо.

В буфете, кроме буфетчицы, были конфеты «Зоологические» и пиво. Конфетами я пренебрег.

После четырех бутылок я решил быстренько осмотреть пароходик. Все было: палуба, рубка, клотик и кортик. Но мне чего-то не хватало. За кормой бурлила вода, как пиво из бутылки. Я заскучал и пошел к капитану.

Капитан, обветренный, как скалы, сидел, у штурвала и играл с матросом в карты.

– Скажите, – вежливо спросил я, – как у вас… с сервисом?

– Заколочен, – привычно ответил капитан.

– Как же быть? Я пиво пил…

– С воблой? – вежливо поинтересовался он.

– С вяленым лещом.

– Теперь уж до пристани, – буркнул матрос.

– Она же через два часа! – сказал я и с тоской посмотрел на красное пожарное ведро.

Моряки равнодушно молчали.

– Товарищ капитан, а нельзя остановить… теплоход… у острова? – плаксиво попросил я.

– Все можно, – почесал он татуировку. – На полбанки дашь?

– Дам! – радостно согласился я, потому что готов был отдать даже ключи от кооперативной квартиры. – Только бы у необитаемого!

– Леща прибавишь – высажу, где не ступала нога человека, – пообещал капитан.

Я побежал за лещом. Пароходик весело гуднул и взял право руля.

По палубе нервно похаживали пассажиры с тревожными лицами и смущенно поглядывали на красное пожарное ведро.

СОВЕСТЬ

Директор завода «Мольер» – завод выпускал эмалированную посуду – вечером улетал отдыхать на юг. Он уже запер сейф, когда услышал знакомый и противный гвалт: во дворе сгружали возвращенную продукцию.

И сразу же появился главный инженер с бесстрастно-независимым лицом, как бы показывая, что к этой выгрузке никакого отношения не имеет.

– Что вернули? – спросил директор. – Миски?

– Эти… болтушники…

– Миксеры, – догадался директор и зло добавил: – Хотя бы название выучили.

Позавчера вернули восемьсот чайников: стоило их поставить на огонь, как они, подчиняясь какому-то неизвестному физическому закону, начинали прыгать по плите, как лягушки.

– Сколько миксеров вернули?

– Две тысячи.

– Ого! Откуда?

– Из Орла.

– А что с ними?

– Стоит в коктейль добавить спиртного и включить миксер, как он вроде бы лопается. Говоря проще, взрывается. Иногда.

– Кто разрешил отправить их потребителям?

– Вы, – ласково ответил главный инженер и по-домашнему развалился в кресле.

Директор успокоился. В конце концов, не важно было, кто выпустил продукцию из стен завода. Он так он.

– Никого не убило? – поинтересовался директор из гуманных соображений.

– Нет, – беззаботно махнул рукой главный. – Только двоих контузило. Наш местком послал им соболезнование и по три рубля.

– Пошлите еще бесплатные билеты на выставку кактусов. Директор прошелся по кабинету. До отлета на юг оставалось пять часов.

– А эти… новые кофедробилки ничего?

– Работают. – Инженер пожал плечами и поправил: – Не кофедробилки, а кофедерки.

– Вот что, – решил директор. – Говорите, Орел вернул? Пусть эти миксеры постоят с месячишко на складе, а потом отправьте их в Томск. Или в Йошкар-Олу…

На второй день директор был уже на юге. Он лежал на раскаленной гальке и смотрел на блондинку в полосатом купальнике. Она кушала черешню и как бы рассеянно бросала косточки в его сторону, давая повод для знакомства. Директор решил искупаться и уж, потом познакомиться на свежую голову.

Поплавав, он начал выходить из воды и заметил, пустую бутылку, которая прыгала в мелкой волне. Ее горлышко было залито варом. Директор распечатал емкость и вытащил записку, он не сомневался, что это письмо от блондинки.

На клочке бумаги был нарисован миксер, над которым поднимался гриб атомного взрыва.

Директор огляделся. Блондинка ела второй мешок черешни. Знакомых с завода не было. «Совпадение», – решил он и отправился пить воду.

Первый же стакан минеральной освежил. Второй совсем уравновесил. В бутылке осталось еще.

Директорплеснул воду в стакан и вдруг заметил, что вслед за ней из горлышка лезет какая-то бумажка. Он выдернул ее и развернул…

На влажном клочке была нарисована не то кашепрелка, не то сокодоилка.

Первым его желанием было съесть эту бумажку, как делают порядочные преступники в детективах. «От жары», – решил он затем. А может, у него начиналась какая-нибудь бутылочная мания. Бывают такие психические болезни, когда человек боится какого-нибудь предмета. Догадку решил тут же проверить.

Директор подошел к ларьку, купил маленький арбуз и разрезал его пополам – внутри лежала мокрая бумажка. Неточными руками разлепил он листки…

Довольно-таки симпатично была нарисована не то арбузокоптилка, не то макароночесалка.

«Нужно познакомиться с живым человеком», – холодея на сорокаградусной жаре, подумал директор. Блондинка была живым человеком.

– Я, конечно, понимаю, – директор подошел к ней, – что знакомиться на такой жаре неприлично, но вечером мы могли бы сходить в кино

Блондинка встрепенулась и плюнула косточку на впереди лежащего.

– Заходите. Вот мой адрес.

Она открыла сумку и достала визитную карточку, которые у нее специально для юга были изготовлены типографским способом.

Директор взял карточку – там красовалась не то виноразбавилка, не то куродерка…

Он понял, что это у него мальчики кровавые в глазах. Директор завода «Мольер» гикнул на весь пляж и в одних плавках бросился на почту. И подал на завод короткую телеграмму: «Ничего не отправлять. Все переделать.

АНТОНИНА

На новом месте не знаешь, куда деваться, поэтому ищешь коммуникабельного человека. Мне повезло, он оказался за соседним столом. Вернее это была она.

– Вы и есть новый сотрудник? – строго спросила она и тут же представилась: – Антонина.

Я вежливо назвался. Антонина вышла из-за стола, подсела ко мне, и я приготовился отвечать, потому что новичков всегда расспрашивают про прежнюю работу, семейное положение и район местожительства. Тем же экзаменаторским тоном Антонина спросила:

– На шпалерах были?

Я слегка покраснел. Аппаратура ли это новая, термин ли какой местный или что другое? Пришлось прибегнуть к дипломатическому ответу:

– Собираюсь.

– На поп-опере?

– На опере был, а на поп еще не успел, – облегченно признался я, сообразив, в какой области меня проверяют.

– Моне или Мане? – лукаво спросила она.

– Обей, то есть обои. В общем, оба, – все-таки волновался я.

– Артур Хейли?

– Артур Конан Дойль.

Я заметил, что ей не так важны мои ответы, как важны свои вопросы, поэтому решил особенно не напрягаться.

– Рафаэль или Мичел?

– Арти Шок.

– «Роллинг стоун» или «Поющие чайки»?

– «Поющие чайники».

– Стриптиз, а?

– Лучше велосипед.

– Сколько хобби? – Полтора.

– Экология, бионика, спичечные коробки?

– Меню из ресторанов.

– Коктейли, да?

– Пополам с глинтвейнами.

Она довольно поднялась: я оказался своим.

Но на второй день Антонина нервно ходила по комнате, иронично и молча, посматривая на меня. Я не мог взять в толк, чего она ходит и почему молчит. Тогда Антонина встала на стул, якобы поправить штору на окне. И я сразу понял, что меня опять подвела дурная привычка рассматривать женское лицо, словно там все написано. Нет, там не все написано: передо мной были великолепные ноги, высокие, стройные, как тянутые конусы, поставленные на стул вершинками.

– У вас чудесные ножки, – осенило меня на комплимент.

– Наконец-то заметили, – деловито подтвердила она. – А я думала, что вы сексуально-равнодушный.

– Почему это равнодушный, – обиделся я, ибо знал, что сексуально-равнодушным быть позорнее, чем вообще равнодушным.

– Зря не носите подтяжек, – заметила она. – Сейчас модно. Я поспешно застегнул пиджак.

– У мужчины должна быть крупная нога. Я смущенно пошевелил пальцами в ботинке.

– А в портфеле что? – прямо спросила Антонина.

– Ну, газетка… Кефир на ужин.

– Мужчина должен носить с собой коньяк и сигареты. Она вытащила из ящика стола прекрасно изданную, но сильно потрепанную книгу «Женщины в мировой живописи» и положила передо мной. Все-таки сомневалась во мне, считала равнодушным. И пока я рассматривал прекрасных Данай и разных там купальщиц, Антонина возлежала на стуле не хуже самой Данаи.

Мое познание искусства прервал заведующий лабораторией – седой и усталый человек.

– Антонина Вадимовна, – осторожно сказал он. – Сегодня вы опять опоздали на работу.

– Никак не могу купить будильник, – беспечно ответила она, не изменив позы Данаи.

Мне кажется, что завлаб ее побаивается. Помолчав, он вроде бы шутит:

– Тогда дайте мне свой домашний телефон, буду вам звонить вместо будильника…

Антонина окидывает внимательным взглядом его сутулую фигуру и с достоинством отвечает:

– Домашний телефон даю не всякому мужчине,

– Я живу дальше вас, но ведь не опаздываю, высыпаюсь, – все-таки не сдается он.

Антонина изумленно вытаращивается;

– В вашем возрасте ночью делать больше нечего. По-моему, завлабу хочется провалиться сквозь землю, то есть сквозь паркетный пол. Ему лет сорок, поэтому он распрямляется и пробует принять осанистый вид:

– Я тоже… этот… болельщик и рыбак.

Бросив на меня пугливый взгляд – ему неудобно перед новеньким, – он пятится к двери и бормочет:

– Не опоздайте завтра на конференцию…

Мы с Антониной продолжаем беседу, только не пойму, о чем. О муже, но она с ними со всеми развелась. О детях, но их у нее не было. О путешествиях, но она ездит только на пляжи. О работе, но я не пойму, чем тут она занимается. А об искусстве мы уже поговорили…

На конференцию она все-таки опоздала. И я сразу понял, что не проспала: на ней было ярко-красное, безбожно укороченное платье и бордовые чулки; волосы отливали марганцовкой, а оранжевые веки, стоило им захлопнуться, создавали впечатление, что вместо глаз вдруг выкатываются два мандаринчика. Она вальяжно прошла по залу и возлегла в первом ряду. Мужчины, да и женщины, как подсолнухи по ходу солнца, поворачивали головы по ходу Антонины.

Докладчик уже отвечал на письменные вопросы.

– Последняя записка, – сообщил он, развернул бумажку и прочел: – «Антонина, я сегодня в подтяжках».

Под смех зала докладчик пожал плечами и перевернул записку:

– Извините, это адресовано не мне, а Антонине Скворцовой. Значит, мысль о модности подтяжек она внушала не мне одному.

Я думал, что в объявленном перерыве – а все хохотали до самого перерыва – Антонина сгорит со стыда. Но она шла между рядов своей томно волочившейся походкой и потаенно улыбалась.

И вдруг мне пришло в голову, что я злой тип. Ведь по-человечески ее бы надо пожалеть. А мне захотелось, чтобы она споткнулась, упала и поставила синяки на свои прекрасные ноги… Чтобы ей стало больно. Пусть она страдает хотя бы из-за синяков. Ибо страдающий умнеет.

ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ БАСНЯ

Куприян Касторович Кормухин, директор небольшого химического заводика, за месяц трижды вступил в конфликт с окружающей средой.

Первый раз получилось так: пришел заместитель и спросил, куда девать отходы, как будто директор знал, куда их девать. И как будто зам не знал, куда они их обычно девают. Не домой же везти. Эти отходы представляли собой бурую жидкость, в которую входили все элементы таблицы Менделеева, кроме серебра и золота. Вместо них были свинец и мышьяк.

Куприян Касторович глянул в окно, где за оградой завода струилась тихая речка. Заместитель понял – он всегда понимал. Через час вся рыба в речке и один аквалангист всплыли брюхом вверх. Вода стала красной, но директор сидел бледный: он думал о плане.

Второй раз получилось так: Куприян Касторович ездил на «Москвиче» за грибами и решил попутно наломать пару березовых веников для бани. Ему не захотелось ходить по кустам и щипать веточки. Он выбрал путь рациональный – вытащил топор и срубил огромную березу. И наломал пару веников. Береза осталась лежать, сочась своим перерубленным телом.

Третий раз – а он-то самый главный – получилось так: Кормухин взял ружье, но лицензию на лося не взял, потому что ее не дали. Увидев в чаще лесного красавца, Куприян Касторович вскинул ружье. Лось не успел спросить про лицензию и поплатился за это жизнью. Кормухин достал нож сразу задрожавшими руками, потому что мясо было дармовое. Он решил перетаскать его в машину рюкзаком, а из шкуры сделать впоследствии дубленку. Но когда Кормухин присел перед трупом, затрещали сучья и показалась свирепая медвежья морда.

– За что убил? – хрипло спросил Медведь и ударил директора по физиономии…

Очнулся Кормухин на мрачной поляне. Крупная луна висела над черными зубцами елей. Холодный туман полз за шиворот. Директор присмотрелся, потер глаза и опять присмотрелся – вокруг него сидели самые разные звери, кроме субтропических, и зыркали светящимися глазами. Куприян Касторович поболтал головой, полагая, что это сон в летнюю ночь…,

– Очухался, – сказал Заяц.

– Они нахальные, – подтвердил Волк.

– Странно, – заметил Медведь. – Мы их не едим и не убиваем – и мы же звери. Они нас стреляют – и называются людьми.

– Действительно, – поддержал Лось, как две капли воды похожий на убитого. – Какой-то парадокс. Я, беззащитный лось, убегающий от охотника, считаюсь зверем. А охотник, вооруженный ружьем с пулей и убивающий меня ради забавы, считается человеком. А не наоборот ли?

– И какие демагоги! – зацокала на пеньке Белка. – Знаете, как ласково называется пушная фабрика? «Горностаюшка». На ней с нашего брата шкуры сдирают.

– У меня была подружка, – печально вставила Лиса. – Хорошая черно-бурая. Теперь на плечах у одной дуры лежит, которая одиннадцатый год пишет диссертацию.

– А этот разве умный? – Лось показал рогами на директора. – Взял и отравил рыбу в реке. Ну, жил бы сам на Марсе, тогда еще понятно. А то ведь на Земле живет, да тут и пакостит.

– Ну, так что, поступим по-ихнему и сдерем с него шкуру? – предложил Медведь.

– Товарищи звери, то есть товарищи животные, – залепетал Кормухин, – не поступайте по-ихнему, то есть по-нашему, а лучше поступите по-гуманному…

Он еще что-то бормотал насчет того, что из его кожи дубленки не сошьешь, и все озирался, по привычке высматривая такси.

– Зачем зоопарки придумали? – рявкнул на него Медведь.

– Помещений там не хватает, – запричитал Заяц, – условий нет, отопление плохое, корма воруют, в морду каждый тычет…

– Мой приятель сбежал оттуда, так порассказал, – начал Волк. – Подошел к нему однажды тип человеческой породы. Одет хорошо, зубы покрепче наших будут – металлические. Подмигнул и говорит: «За что, приятель, сидишь? Красную Шапочку съел? А я вот на работе уже пятерых съел – и на свободе!»

– Это он иносказательно, – быстренько вставил Кормухин, прикрывая рот с золотыми зубами.

– Или вот еще был случай в зоопарке, – вспомнила Лиса. – Горилла якобы сбежала, забралась в ресторан, выпила все бутылки, и начала бить стекла. Когда ее схватили, то оказалось, что это не Горилла, а Гаврилов. Все на нашего брата валят.

– Ну, так что, посадим его в клетку и будем показывать? – не унимался Медведь.

Кормухин вскочил на ноги и заговорил тем тонким голосом, которым просил в главке уменьшить план:

– Товарищи млекопитающие… Я – хомо сапиенс… В клетке простужусь. В следующем квартале текущего года исправлюсь…

Глаза директора привычно стрельнули вправо, где в его кабинете имелась кнопка для вызова секретаря, но вместо кнопки торчал пень, нажимать который было бесполезно. Тогда его глаза стрельнули влево, где в кабинете обычно белел телефон, который он в трудный момент придвигал к себе и вызывал зама, но вместе телефона белели медвежьи зубы, придвигать которые ему не захотелось.

– А что в цирке проделывают! – вспомнил Волк.

– Унижают, – поддакнула Лиса.

– Нашего брата заставляют плясать в юбочках! – взревел Медведь. – Да что мы… Над Львами издеваются! За хвосты таскают по арене. А?!

– У Львов вид, словно их купили в комиссионном. Потертые, как старые ковры, – поддержала Лиса.

– Знаете что? – предложил Лось. – Не будем в него стрелять, не будем из него ломать веники и не будем его бросать в отравленную реку… Мы его тоже унизим.

– Чур, я дрессировщик! – Медведь облизнулся, словно Кормухин был бочонком с медом.

Через неделю Куприян Касторович уже выступал на поляне перед животным коллективом. Поскольку комический эффект в цирке достигается за счет того, что звери подражают человеку, то Кормухина научили подражать зверям. Он бегал по поляне на четвереньках; рыл лапами, то есть руками, норы; скакал по веткам, цепляясь подтяжками за сучья; бодал лбом елку и грыз кору осин; мышковал по-лисьи и представлял пантомиму «Кража кур в совхозе». Особенно имело успех звукоподражание, когда директор рычал, фырчал, квакал, ухал и выл на луну. После каждого номера Медведь давал ему кусочек сотового меда.

Через три недели звери пошли на гуманный акт – отпустили Кормухина к людям. Прогулянный месяц директор оформил как очередной отпуск и приступил к работе.

Прежде всего, он поставил очистные фильтры. Затем озеленил территорию завода. Потом порвал охотничий билет и переломал все удочки. У него появилось хобби – делать скворечники. Встречая на улице какую-нибудь шавку или котенка, Кормухин заметно краснел. А если попадалось крупное животное – например, корова, – то он снимал шляпу и незаметно кланялся. И никогда не ходил ни в цирк, ни в зоопарк. Его даже избрали председателем общества охраны природы.

И только секретарша недоумевала: когда Куприян Несторович, – его отчество было Несторович, а не Касторович, – оставался в кабинете один, то оттуда доносилось тявканье лисицы, вой волка, рык медведя или уханье филина…